Текст книги " НЕ ГАДАЙТЕ НА РОМАШКАХ. Книга 3. СЕМЕЙНАЯ КРЕПОСТЬ."
Автор книги: Людмила Сурская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)
– Ромаша, дорога, – охрипшим голосом пролепетала Даша, пыталась остановить его и возвратить в реальность. – Раненой рукой ведёшь.
Голод в его глазах нарастал, почти ничего не соображая, он стянул с её плеч платье, освободив из-под ткани грудь. Рука больно сжала тяжёлую грудь, растеребила соски. – Кажется здесь, – прорычал он, глуша машину.
– Точно, вот и база где мы ночевали после окончания школы. Смотри, палатки и отдыхающие. – Очнулась от хмельных его рук Даша.
– Ты права, детка. Проедем дальше по дороге в лес. Малыш, ты посиди. Я посмотрю.
Дарья смотрела ему в след. Он имел внутри себя по-прежнему молодую, мятежную и такую же как в юности хулиганистую душу. Бугров был Бугровым.
Роман нашёл, что искал. Окаймлённая с трёх краёв лесом поляна одной своей стороной выходила на берег реки, склон которой пестрел тоже полевыми цветами. Сама же поляна благоухала разноцветьем. Белые головки ромашек и синие стрелы колокольчиков ковром устилали землю.
"То, что надо, – обрадовался Роман, оглядевшись вокруг. – Дашке понравится и, главное, никого, ниоткуда". Приметив у леса стожок, позаимствовал охапку сена, устроил из него постель. Удовлетворённо осмотрев работу, отправился за женой. Возвращался напрямую, укорачивая путь и ломясь через кусты, напугав Дашу.
– Радость моя, я напугал тебя. Иди ко мне на ручки.
– Ромаша, осторожно, твоя рана, – попыталась возразить мужу она.
– Не волнуйся, принцесса моя, расслабься. Я приготовил тебе королевское ложе.
Оглядев поляну, она была в восторге. Боялась, что её уже нет, уничтожило время, люди, но всё стало ещё прекраснее.
– На этой поляне ты консультировал меня на счёт силиконовых прелестей Голливуда, и своевольничал, нагло забрав губами мой сосок. Помнишь?
– Ещё бы, радость моя, после той консультации, я охлаждал свою несчастную голову и корень в этих водах.– Улыбнулся Бугров, поймав губами её носик.
– Глупая. Не могла понять причину твоего бегства, было очень обидно. Разворошил и бросил. Платье, зачем испортил?
– Тебе жаль? Соскучился по твоему телу, не было сил терпеть. Мне показалось ты не была против... Помоги, расстегнуть пуговицы моей рубашки. Пальцы плохо слушаются.
– Хитрюга, только что они слушались хорошо, но это мне доставит массу удовольствие, – ворковала она, целуя каждый сантиметр его груди под расстёгнутыми пуговками.
Истерзанное платье, скользнув по ногам, упало на сено, там же оказалась и рубашка.
– Детка, мне было плохо без тебя. – Шептал Бугор на ушко жене, обжигая огнём губ её нежную шею, кидаясь на ждущий его языка, уже раскрытый, маленький ротик. Пальцы метались по нежному телу, с готовностью отдававшему себя в его ненасытные руки.
– Как долго дремало оно в ожидании твоих рук, любимый мой, – лепетали губы жены на его груди.
– Мне снилось, что ты рядом, и я сжимал в объятиях подушку, просыпаясь в холодном поту, – забирая губы жены в новый плен поцелуев, шептал он, жадно впиваясь в её рот и не переставая ласкать её измученное разлукой тело, Роман дарил её ушку жаркие слова.
– Мои губы вяли без твоих поцелуев. А сейчас огонь твоих бесстыжих рук сводит меня с ума.
– Малышка, только моя девочка. Разлука сделала тебя ненасытной. Я боюсь не справиться. – Расхохотался он, продолжая обнимать её. Его горячее дыхание палило, блаженной сладостью растекаясь по телу.
– Ещё хочу, – играясь кончиком языка с завитком на его груди, стонала жена. Посмотрев на ухмыляющегося Романа, с жаром забрала губы мужа в гости своего соскучившегося рта. – Нечего бездельничать.
– Ребёнок мой, – его рука прошла по низу её живота, вызвав новый всплеск огня. – Ты пахнешь сухими травами. Хмельной дурман твоих волос сводит меня с ума.– Зарыв лицо в волосы жены, он задыхался от желания любить эту женщину. Застонав, Бугор обрушил на Дашку новую волну страсти.
По небу плыли многоярусные облака. "Казалось, протяни руки и достанешь. Куда они плывут, чьи грёзы несутся на их крыльях? – думала Даша, поглядывая на них из-за его плеча.– Как хорошо что моя радость и боль уже рядом со мной".
– Дарьюшка, мы уже три часа купаемся в цветах, солнце садится. Надо возвращаться. Обещаю любить всю ночь. Хочешь в беседке, под звёздами?
– Да.
– Я сделал из головок ромашек тебе юбочку и грудь ромашками укрыл. Ты выглядишь обалденной полевой соблазнительницей, сексуальной и неимоверно красивой. Я тебя люблю, малышка. А этот ромашковый наряд Евы тебе очень идёт.
– Хочу, чтоб ты любил меня в нём, – прошлась Дарья юркими пальчиками по запретным местам. Она устала ждать его. Вставать и ложиться без него. И вот со всей силой разносила сейчас любовь по его телу, рассказывая ему, как она скучала, нуждаясь в нём и ждала, ждала, ждала.
– Проказница, – со стоном он прижался к ней, неистовые губы заскользили по её телу, выискивая его среди белых головок ромашек. – Теперь ты пахнешь ромашками, я вдавил своей тушей их тебе в кожу.
Борьба тел не прекращались, а желания даже не затухали. Страсть хозяйничала, бросая влюблённых в новые водовороты. Сил у Бугрова пока хватало. Насытившись, приходил в себя один, но тут же огонь страсти разжигал другой. Только усталость могла привести их в чувство, остановив это безумие. А по голубому небу убаюкивая их, плыли и плыли, как сказочные парусники в страну любви, облака.
– Я хочу шампанского и ананас, – облизнула распухшие губы Даша. Поднявшись на локти и приблизившись к лицу мужа, она топила его в своих томных глазищах. Их губы, поиграв, встретились опять. – Нет, нет, – отшатнулась Дарья, борясь с искушением погореть ещё. – Хочу шампанского. Холодного.
– Тогда придётся возвращаться домой, дорогая. Под деревьями шампанское зайчики не забыли, а ананас в наших краях пока ещё не растёт.
– Такая чудная постель, не хочется вставать. Как жаль, что так быстро кончился день. Хмельнее постели у меня ещё не было, но надо трезветь и выбираться из сетей ромашек. Вот возьму и погадаю на желтоглазой. Любишь ты меня или нет?
– Люблю и безумно, это я тебе и без неё скажу. – Кинул он её в новые грёзы.
– Всё, всё. Помоги надеть пострадавшее платье.
– Чем оно тебе поможет. Замок я сломал, бок разорван. Завернись в плед.
– Доедем, как-нибудь и так. Главное, до дома добраться, а там все свои. Жалко покидать этот рай. Спасибо за счастье быть в нём с тобой.
– Мы вернёмся, заинька, опять, как только ты захочешь. Держи плед. Я сейчас оденусь, детка.
– Ромаша, оглянись, – обеспокоенная Даша показала на поднимающуюся от реки ребятню. Кажется, пьяные и скалятся как-то гадко.
– Накинь плед, малыш. Не бойся, – продолжая застёгивать джинсы, не упускал компанию из вида Бугров.
Даша не ошиблась, их не просто замели, а шли конкретно к ним.
– Эй, мужик, ляльку оставь.
– Отдай шалаву.
– И катись не раздумывая.
– Ты поиграл, мы тоже хотим.
– Канай отсюда, баран.
– Оторвёмся пацаны.
Окружили, взяв в плотное кольцо хмельную постель, сплетённую из сена, цветов и грёз, пьяные рожи. Роман, спрятав Дашу за себя, продолжал застёгивать пуговицы на рубашке.
– Напугали, аж палец дрожит, смотрите. – Ухмыльнулся Бугор, подёргав пальчиком. – Идите по добру, по здорову. Она моя жена.
– Жёнами дома пользуются, а не по лесам таскают.
– Сейчас нам то до хрена. Малинки хочется.
– Кинь бабу, не вводи в грех. – Поиграл обрезом прыщавый.
Бугор улыбался: "Непонятливые попались, придётся попотеть. Такой день испоганили. Малышка дрожит".
– Ну возьми, фраерок, раз так охота. – Опять хохотнул Бугор.
– Ты чё, чувак, сбрендил. Жить надоело тебе? – Рванула к нему ребятня.
– Смотрите, не пожалейте потом. Сдаётся мне потаскается по больницам кто-то другой.– Не моргнув глазом, Бугров, захватив первого же нападающего, сломал ему руки и используя его вопящего грузом, вышиб обрез из не твёрдой пятерни оторопевшего парня разогнав остальных. – Извини, тебе не повезло больше других, грузило помощнее нужно было. Полетаешь фигуристом. Даша, подними обрез. Аккуратно, детка, это тяжёлая игрушечка. Что же вы желание своё в жопу спрятали. О, уже веселее, – обрадовался Роман, заметив два ножа. – Вы тупее оказались, чем я думал.
– Поляну жалко, помнут, – вздохнула Даша, думая совсем о другом, но держа перед мужем хвост пистолетом.
– Ты молодец, малышка, хорошо держишься. Поляну я тебе сберегу, в кусты кидаю, пусть рожи пошкрябают. Из-за спины не выходи. Чётко держись за мной.
Забрав ножи и обрез, поломав ещё ребятне руки, Бугор понёс жёнушку к машине. Вслед им неслись вопли, выбирающихся из кустов травмированных дураков.
– Ромаша, а ты разнообразием не увлекался, – потёрлась она о его кончик носа. – Ломал одни руки. Такой страшный хруст. Непонятно.
– Головы жалко, молодые ещё, пусть живут. Может ума прибавиться когда-нибудь. Ноги переломать, так отсюда им ещё докостылять надо. А руки, в самый раз. Походят в гипсе, подумают. Воспитательный процесс, малышок.
– А по добру мужскому зачем бил?
– Они захотели силой взять женщину, это наказуемо, детка. Бабьей любви добровольной хватает, надо быть мужиками.
– Господи, как я люблю сегодня, этот свой последний звонок. Ночной город и свою чумную головушку, впёршую меня именно в вас. И вот эти мои руки нашедшие именно твою шею.
– Я-то как рад, цыплёнок. Моя судьба поймала тебя в свои сети в тот черёмуховый вечер, не иначе. Пришли, малыш. Забирайся в машину. Сними плед, он тебе больше не нужен, закину его на зад. Жизни своей представить без тебя не могу. Устала с мальчишками, Дашенька? Какие они стали без меня? Что выросли, сам видел. Уже не похожи на тех щенят, что оставил, уезжая.
– Сообразительные. Выучили буквы и пробуют читать всё подряд и считать, как в старом мультике, помнишь?
– Даша, они же малы ещё?
– Дорогой, они шустрики, поэтому направляли энергию сразу в деловое русло. Ребята умные. Только Федя подвижен через край. Зашкаливает.
– В нашу породу, – прижал он к щеке жену. – На жёстком ошейнике придётся держать. А Бориска?
– С тем легче, но бывает тоже очень упрям.
– Что обо мне им говорили?
– Только хорошее, милый. Они знают, что ты офицер, гордятся своим папочкой и очень ждали тебя. А видели бы они тебя десять минут назад, ты был великолепен, дорогой. Я тебя люблю, Бугор, и безумно хочу.
– Малыш, остановить тачку? – обрадовался возможности понежить жёнушку Бугров.
Дашка осмотрелась, машина шла по людным улицам. Какая может быть остановка: в центре города не до любви.
– Поздно, город. Потерпим, Ромаша. – Обняла она мужа, прильнув к его груди.
Промчав по улицам машина упёрлась в ворота.
– Дарья, приготовься, нас встречают весьма воинственно. У мамочки веник и, похоже, увесистый. Горячая встреча ожидается, ничего не скажешь, соскучились на всю катушку. Тебе не скрыть порванного платья. Возьми мою рубашку. Я обойдусь и так, – целуя жену, предложил свою помощь покаянно Роман.
– Ага, придумал, в твоей рубашке, на меня точно никто не обратит внимания. И почему мы должны перед кем-то отчитываться, я умирала без тебя. Обойдётся, идём. Только ты вперёд.
– Умрёшь с тобой, малыш. Растай за мной.
– Где вас носило, ненормальные. Мобильные молчат. Думай, что хочешь. Мы уже обзвонили все морги и больницы. – Ругалась Зинаида, помахивая веником.
– Если я тебе скажу где, ты ещё и драться будешь. – Пряча жену за спину, смеялся сын. – Дай в самом деле с батей обняться и с Борисом Викторовичем, Надежду Фёдоровну не видел тоже.
Но Дашке проскочить не заметной не удалось. Семья стояла в полном составе, при параде, в ожидании каждый своей очереди объятий. Дети жались к дедушкам, украдкой изучая отца, знакомого им по фотографиям и семейным съёмкам.
– Дарья, что у тебя с платьем, удивился отец. – Углядев, разодранный бок, который она пытался зажать рукой и спрятать открытую из-за сломанного замка спину.
– По шву разошлось. Извините, я пойду, переоденусь. – Переглянувшись, с Романом, скрылась в доме она.
– Наверное, нитки гнилые попались, вот и разорвалось. – Пытался помочь сыну Фёдор Егорович, сразу всё поняв.
– Конечно, до его приезда хорошие были, а теперь сгнили. Замок тоже сам развалился? Захотелось так ему, раз и сломался. Куда? – остановила она Романа. – Если ты сейчас за ней уйдёшь, то ужинать придётся нам одним. Марш за стол. Детей хоть на коленях подержи.
– Что я такого сделал? – удивлялся, честно глядя, матери в глаза Роман. Уже и руки помыть нельзя. Во всём стараетесь углядеть криминал.
– Роман, мама права, – влезла тёща, если сядешь за стол, а не полетишь за женой, то считай, прощаем тебе наши сгоревшие за сегодняшний день нервы, пока ты Дарью тискал. Пять часов ждём, ночь вам на что?
– Люблю я её, это понятно, безумно люблю, не тискал, в ромашках любил. И ночи мало, и в десять я сейчас не уложусь.
– Оставьте вы мужика, – взмолился Фёдор Егорович.– Дался он вам.
– И, правда, Надя, Зина, чего вы с него хотите? Есть силёнки, пусть любит. Подождали мы маленько нестрашно, два года ждали, а тут каких-то пять часов, – вступился и тесть.
– Я вообще паинька, а не сын уже, иду, куда послали, а всё ищут некоторые, к чему бы придраться. – Поторопился Роман подхватить детей. – Будем знакомиться, мужики, поновой. Ведите папку мыть руки.
– Не понял я, а что у тебя с руками? – удивился отец, вцепившись в его кулаки.
– Ничего страшного, царапина, – заюлил Роман.
– Я не про ранение, уже понял.
– Кулаками, поди, махал, – вставила свои пять копеек Зинаида. – Больницу хоть не развалил, баламут?
– Ты скажешь тоже..., – чмокнул в щёку мать Бугор. – Больница, ей Богу, ни при чём.
Сан Саныч, загонявший машину в гараж, поманил Фёдора Егоровича.
– Смотри, – показал ему валяющиеся на коврике ножи и обрез, – Это не наше.
– Понятно..., где он шушеры этой на себя насобирал.
– Ты не очень-то Фёдор гуди. С раненной рукой дрался, не сладко пришлось ему. Из-за мелочи не стал бы руки марать. Выхода у него не было. Я так думаю.
– Дарья?
– Скорее всего, так.
Ромка плескался, а мальчишки стояли по обе стороны умывальника и ждали каждый при своём деле. Один держал полотенце, другой мыло. Оба, сопя и не мигая, ожидая своей очереди смотрели на отца, такими же, как и у него огромными глазами, цвета незрелой черёмухи.
За столом ждала семья, засуетились сразу же, услышав на подходе звенящие голоса ребят, пододвигая стулья и накладывая еду на тарелки.
– В каких землях тебя катало не скажешь, конечно. Поэтому за возвращение поднимаем бокалы, – встал отец.
– Детей и жену сдаём целыми и здоровыми. – Встал и тесть, – за твоё возвращение, Роман.
Мальчишки резво оседлали колени бабушек, похрюкивая сок из бокалов, чокаясь вместе со всеми, хулиганя в тарелках сердобольных бабусь. На свои колени Роман усадил жену. Смущённая и счастливая, она крепко обнимала его шею, щекоча ушко и обжигая поцелуями его щёки. Они сидели двое, как одно целое, понимая и разговаривая глазами, в один миг, сплетая руки и тянясь дуг к другу с поцелуем. Утоляя жажду, из одного бокала и голод из одной тарелки, парочка ворковала.
– Сядьте и поешьте, как люди. – Ругалась Зинаида на них. – Нашёл ребёнка для себя и забавляется.
– Мам, что за обиды. У вас с Надеждой Фёдоровной тоже по ребёнку и вам это доставляет радость. Так почему же я должен отказаться от своей малышки, – посмеивался Бугров, получая от жены лакомый кусочек мяса в рот.
– Дарья, ты поумнее, дети смотрят, – погрозила дочери Надежда Фёдоровна.
– Ни за что, – прижалась она плотнее к мужу.
– Совсем девку распаскудил, под себя поломал, – отвернулась недовольная Зинаида.
– Мама, у папы есть ребёнок, да? – засуетились дети, подслушав взрослый разговор.
– Есть, мамочка ваша, вон штаны на коленях ему протирает. – Влезла Степанида, втискивая принесённое блюдо с мясом и жареными овощами. – Заморочили головы детишек.
– Ничего, скоро лафа для них кончится. Я возьмусь за их мужское воспитание, – пообещал Роман. – Нас трое мужиков на одну маму. И поэтому она всегда должна быть для нас ребёнком. Понятно?!
– Им по три годика, какие они ещё мужики, это ты загнул. – Заворчали деды.
– Самая зарядка для головы, тем более выглядят они на пять с хвостиком. Хватит протирать им бабьи юбки и дедовы штаны. Сели, как положено на стулья, и ешьте из своих тарелок. – Приказал Роман.
– Это ещё что такое, – подбоченилась Зинаида. – Предупреждаю тебя, обормота. Увезёшь к себе, чтоб наши глаза не видели, и воспитывай. А сейчас мы им объявляем амнистию.
– Мама, – обратился Федя к матери на английском языке, думая, что отец не понимает его так же, как и деды с бабушками. – Почему наш папа такой сердитый?
Дарья замялась, соображая, как поступить, ведь она знала, что английским Роман владеет получше её. Выкручиваясь, попробовала детям объяснить на французском подбирая слова попроще. – Папа не сердитый, а строгий, как все мужчины. Он очень вас любит, но выросли без него и не знаете, каким должен быть папа. Теперь будет всё по-другому, и вы скоро привыкните к нему, а он к вам и всё у нас будет хорошо. Выложив всё это, Даша посмотрела на мужа, понял или нет? Похоже, понял, значит, знает не хуже английского.
– Мама, дедушки тоже мужчины, но они не строгие, – засомневался и Бориска в сказанных мамой словах, тоже переходя на французский.
Даша не успела ничего сказать. Роман поднялся, пересадив жену на стул, забрал от женщин пацанов, усадив к себе на колени, прижал их к себе.
– Похоже, мама время зря не теряла, научила вас лопотать на двух языках. Я люблю вас, сорванцы, но в отличие от дедушек я ваш папа и хочу, чтоб вы выросли мужиками, а не бабусиными и дедушкиными душками.
– Извини, мы не знали, что ты понимаешь нас, – потупились мальцы, поняв, что они теперь не смогут секретничать, как это было раньше с бабусями.
– Что за чириканье, русского что ли вам антихристам не хватает. Выучили мальцов иностранщине, они хитрить начали. Как шкоду сделать задумают, так и на бесовском языке друг с другом полопотали и айда. А я ничего не понимаю, – злилась Зинаида. – Надя хоть чего-то улавливает в ихней трескотне, а я бревно бревном, эти дьяволята и измываются. Отпустив детей, Бугров, притянул жену за руки к себе, внимательно смотря в её тревожные глаза. Он многое хотел у неё спросить, ещё больше сказать, но обронил совсем другое. – Мы подружимся, дорогая, не переживай.
– Ешьте и побыстрее, потом мыться и спать. Я их уложу, Зиночка. – Поднялась Надежда Фёдоровна. – Целуйте папу с мамой и бегом в постель.
– Надя, в нашу с Федей спальню их положи, чтоб влюблённым родителям не мешали. Так и быть, пусть уж понежатся. Хорошо хоть детки у вас мать – домоседка, а-то бы караул кричали. За бабушек и дедушек вам обеими руками держаться надо при наличии несерьёзности в головах ваших родителей. Спокойной ночи, дорогие ангелочки. Бабушка Надя вас уложит. Дедушек поцелуйте.
Роман улыбался, глядя на ворчащую мать. Расстроилась, что внуков заберут и маскирует слёзы за недовольством. Так уж устроен свет, хорошее соседствует рядом с неприятным и никуда от этого не деться, не бывает так, чтоб всем было хорошо. Один колобок был всем доволен, и того лиса слопала.
Ночь легла на двор, заплутав, в ветвях садов, осели на покой, где придётся, звёзды. Запах ночной фиалки и душистого горошка наполнили воздух.
Осторожно, озираясь в поисках двуногих чудовищ, выползают из своих схованок и нор кошки и собаки. Животные только ночью чувствуют себя в своём дворе хозяевами. Но сегодня и ночью покоя нет. Кто-то возится у бассейна, смеясь и целуясь. Лунный свет, лившийся потоками сквозь ветки деревьев, топил площадку у бассейна в зелёном тумане. Звёзды дорогими самоцветами висели на ветвях. Ночная прохлада, невидимым покрывалом обволакивающая плечи двух влюблённых, не могла охладить жара мечущихся тел.
– Звёздочка моя, – шептали его губы, покрывая поцелуями её глаза. – Тебе не холодно, малышка, пойдём в дом.
– Ни за что, – замотала головой Даша. – Мне страшно, когда твоя грудь удаляется от меня даже на сантиметр. Кажется, что это был сон. И ты вновь исчезнешь, сотканный из мечты, видений и тумана.
– Малыш, я реальный. Мои губы ласкают твоё тело, руки нежат и дразнят грудь. Я глажу твой животик, твои красивые ножки. Если б я мог подарить тебе ожерелье из небесных самоцветов.
Тепло его руки носило огонь по Дарье, плавя её в жарком гарнире страсти. Жарче просто-напросто невозможно!
– Я принимаю его, – развела она руки, поймав вместе с самоцветами и его.
– Ты стонешь в моих объятиях, малышка, как это радостно. Знал, что только моя, а всё равно ел червь ревности, вдруг устала ждать тело, и ты завела любовника.
Дашка тихонько смеялась, ластясь к нему. Ей было слышать в радость его глупость, значит, он думал о ней.
– Я люблю тебя безумно, Ромашечка. Если ты меня даже вполовину, то я всё равно счастлива...
Обезумевший от счастья Роман отвечал на шёпот жены своим безумными поцелуями и таким же сумасшедшим шёптанием.
– Это я тебя люблю тебя, детка, сильно-сильно и, если ты меня ненормального только вполовину, то я должен считать себя счастливейшим из людей...
Ночь напоённая шорохами и ароматами сада, луна и звёзды, ещё долго слышали их сумасшедший от разлуки и любви шёпот... Удивлялась их то нежным и не торопливым, то безумным поцелуям, они трогали губы губами, касались языка языком, поглаживая подушечками пальцев лица друг друга, словно проверяя, что обмана нет и рядом любимое лицо.
А в доме к окнам прикладывался Фёдор Егорович. Он в своём усердии вставал на стул, осторожно отодвигал штору...
– Что ты лазаешь, детей побудишь, – прикрикнула на мужа Зинаида.
Пошатнувшись от оклика, он чуть не упал. Отдышавшись замахал руками:
– Просто посмотрел.
– Чего там смотреть, катаются у бассейна, ненормальные, завидно тебе так скажи, а-то посмотрел он.
– Придумала. У меня кровать есть, зачем мне у бассейна валяться, – ущипнул он её.
– Ой, паразит, сейчас как огрею. Отойди от окна, а-то спугнёшь. Может в пользу пройдёт их кувырканье. Детей глядишь поделают, надеюсь, что девочек.
– Охо, хо, – смеялся, приглушая рот Фёдор, прижимая жену к подушке. – Хитрющая ты Зинаида.
– Стараюсь, глядишь и командировки закончатся, куда же ему с таким выводком по миру шастать.
Хмельная ночь выворачивала сердца, напаивая до безумства парочку огненным вином любви. Любовь после долгой разлуки без вина пьяные головы кружила. Если б эта ночь могла никогда не кончаться. Ни шороха, ни крика, ни шума проезжающих мимо машин. Ничего, всё застыло, замерло, испарилось. Только палящее дыхание, сжигающее руки, губы, тела и усыпанное драгоценностями ночное небо. Роман лежал рядом с женой, уютно прижавшейся к нему. Даша поцеловала его в подбородок и прошептала:
– Какое красивое небо, милый, я часто без тебя смотрела на звёзды, передавая через них привет тебе. Ведь эти холодные стекляшки светили и над тобой. А как мне хотелось поставить высоченную лестницу до облаков, забраться на них, спрятавшись в их вате и поплыть к тебе.
– Малыш, там чужое небо, бездушные звёзды и мало облаков. Дарья, мы заигрались и забыли про меры предосторожности. Я, как с ума сошёл. Ты, что-нибудь принимала?
– Ты появился неожиданно, у меня не было времени об этом подумать.
– Что ж теперь будет, детка?
– Очень надеюсь, что это будут девочки, дорогой.
