Текст книги "Родительный падеж"
Автор книги: Людмила Иванцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
– Значит, так должно было быть. Может, оно и к лучшему. Не придется ему разрываться между мной и его родными. Встретит Новый год с родителями, да еще и с друзьями погуляет, как раньше. А мы тут с доченькой сами встретим. Как раз кормить буду в двенадцать.
– Я буду думать о вас в полночь, честно! Ты почувствуешь, – сказала ей Ириша. – И загадаю, чтобы у вас все было хорошо.
– Спасибо, – ответила Светлана. – Оно и будет хорошо. Потому что иначе просто не может быть. Я так решила. А ты собирайся потихоньку, чтобы потом горячку не пороть.
– Вот же падло! – донесся от двери зычный Верин голос. – Нет, ну вы представляете – я ему звоню на работу, говорю, что нас выписали, что уже можно брать вещи и приезжать забирать, а он мне – его, мол, сегодня в три часа будут принимать в кандидаты в члены КПСС и только после он сможет нас забрать! Ну не твою мать, а?!
Все засмеялись. Как-то совершенно не увязывалось все это в одно целое – роддом, Новый год, КПСС…
– А я ему и говорю, – не унималась Вера, – как троих девок наколупать, ты и не членом партии сумел, а как, мать твою, жену из роддома забрать – так нечлену нельзя?! А он дал трубку их майору, тот меня еще лечит – несознательной называет…
– Так чем кончилось-таки? – спросила Анжела с любопытством…
– Чем-чем? Выматерила я и майора. Пообещал машину служебную дать. Буду ждать, а что делать? Часов в пять приедет. О, девки, кино! Тридцать первого декабря на «канарейке» из роддома, да с мигалкой, да с ветерком! – засмеялась она уже не так сердито.
И то правда – чего уж сердиться, если ничего не изменишь?
Ну, вот и все…
Ириша собрала вещи и ждала, когда за ней придут. Спустилась на второй этаж в надежде увидеть Наталью, но ее уже выписали. Ну и слава богу, значит, оба здоровы. Знакомая смена. Раздала конфеты-шампанское. На этаже – затишье. Спрашивает у нянечки:
– Что за сонное царство?
– Да укололи всем успокоительное, чтобы погодили пока рожать, не мешали Новый год встречать людям. Завтра родят, пусть поспят пока, сил наберутся!
«Ничего себе! – подумала Ириша. – Какой, оказывается, управляемый процесс – роды!» Аж страшно стало. И тут она вспомнила еще об одном своем страхе – печень в судочке…
– Нянечка, скажите, а зачем детское место относят в холодильник? Куда его потом?
– А на лекарства, детка, какие-то полезные вещества из него извлекают, все в дело идет, – сказала нянечка и, увидев, как облегченно вздохнула Ириша, добавила: – А ты небось думала, что мы его на суп домой забираем? – И подмигнула.
Ириша засмеялась, сунула нянечке денежку «на шоколадку», попрощалась и пошла к себе наверх.
– И где ты вечно лазишь?! – с порога встретила ее вопросом Анжела. – Твой вон уже приехал за тобой, заждался внизу, шуруй бегом, только смотри, ничего тут не оставь, чтобы не вернуться. Примета такая – подметай все в торбу, это тебе не море – монетки бросать!
Ириша огляделась вокруг. Да уж, возвращаться сюда в ближайшее время ей вовсе не хотелось. И так воспоминаний на всю жизнь.
– Не болтай глупости, Анжелка! Все это дурные приметы, – сказала Вера. – От судьбы не уйдешь! Я тоже трех девок не думала заводить…
Ириша распрощалась со всеми, написала Светлане свой номер телефона на пачке печенья, погладила ее по плечу и пошла с нянечкой вниз по лестнице.
В специальной комнате переоделась в свое домашнее. Расчесалась, подкрасила губы… Как здорово! В соседней комнате ей показали малышку – убедиться, что не чужая, рассказали, как обрабатывать пупочек, потом запеленали ее в новенькое свежее белье, ловко так, Ириша, пожалуй, и не сумеет сама так же. Она хотела взять большущий сверток в одеяле и кружавчиках, но нянечка ее опередила:
– Нет, я сама выношу!
Они вышли в холл, муж сделал несколько шагов им навстречу и замер с широкой улыбкой. Нянечка протянула ему сверток. Он неловко взял его двумя руками, потом перехватил иначе, подпер коленом снизу, правой рукой что-то ткнул в карман нянечке, опять бережно взял сверток, и они вышли из роддома на заснеженную улицу, где ожидал в машине сосед Акимыч.
– В добрый путь! – сказала нянечка.
– Тут такса смешная какая-то, – сказал муж, уже сидя рядом в машине, – нянечке положено за пацана пятерку, а за дочку трояк давать при получении. Я, Ириш, пятерку дал, что она у нас – уцененная какая, что ли?! – И заглянул осторожненько под кружевное покрывальце. Дочка спала и тихо чмокала зеленым ротиком.
– Нет, не уцененная, – прошептала Ириша. – Самый первый сорт!
Часть вторая
Рассыпанные пазлы
– Здравстуйте! Ирину можно услышать?
– Это я, а кто говорит?
– Поздравляю с днем рождения доченьки!
– Спасибо! А кто это? Я что-то не узнаю.
– Это Светлана. Ну, помнишь, год назад в роддоме? Помнишь, ты мне еще свой телефон записала на обертке от печенья? Поздравляю! Желаю счастья и здоровья!
– Ничего себе! Светланка! Где ж ты пропала?! Я тебя столько раз вспоминала! Что ж ты не позвонила ни разу за год?! Как у вас дела? И тебя поздравляю – у вас ведь тоже день рождения!
– Спасибо, но у нас завтра. Я же после полуночи родила. Так что мы – двадцать шестого. Как малую-то назвала? Не Соней? – смеется в трубку женский голос.
– Нет, Машенькой, а дома Марусей дразним. Вон бегает. Две недели, как оторвалась от опоры, так только успевай ловить. Маша! Маша! Куда ты побежала?! Антон, лови ее! Сейчас опять в кухне куда-то влезет. Извини, Светланка, сегодня отмечаем, гости на пороге, малая возбужденная такая, спать днем не захотела, теперь даст жару. А твоя как? Как назвала?
– Лесей. Ничего малая, тоже уже бегает. Еле справляемся.
– «Справляемся»? Сошлись? Скажи два слова, Светланка, как ты?
– Сошлись. Живем. Справляемся.
– Что-то не очень радостно ты сказала, подруга… Антон! В двери звонят, открой, пожалуйста, это, наверное, кума Наталья. Маша! Маша! Не трогай телефон! Извини, Свет, дурдом тут, не дадут поговорить. Давай встретимся? Ты где живешь? Погоди! Дай же мне твой номер! А то опять пропадешь на год. Погоди, сейчас дотянусь до карандаша… Маша! Что ж ты наделала?! Еще и смеется! Ты ж вынула провод из розетки! А мама с тетей разговаривала. От уже шкода малая! Ну, может, еще раз перезвонит. Антон, кто там пришел?
* * *
– Машенька! Раздеваемся, моя дорогая! Маме на работу пора бежать, маму детки ждут в школе, вот тебе Чебурашка, держи, будешь играться. Ну, чего ты воешь? Ты опять начинаешь? Ты ж сама просилась в садик, к деткам… Вот скоро кашку принесут, а потом на прогулку на улицу все вместе… Ну, не цепляйся, деточка, мама скоро придет, пообедаешь, и я заберу. Ну, давай наденем сандалики!
– А спать не буду?
– Нет, сегодня заберу до сна. Если будешь послушная и хорошо пообедаешь. Договорились? Ну, целуй маму! Я побежала.
– Маааа! Я тоже хочу в школу!
– Ну, моя дорогушечка, как же мы вместе? Ты лучше здесь с детками поиграй, а я заберу тебя пораньше, хорошо? Ну, отпусти мою руку! Вера Петровна! Не высаживайте Машу на горшок, она уже дома с утра все сделала, пожалуйста!
– Ну как же «не высаживайте»?! Такой порядок – все сидят в рядочек, пока завтрак принесут, а ваша, значит, уже? А если что – мне переодевать, или пусть ходит мокрая?
– Маааа!!!
– Маша, Маша, я скоро вернусь! У меня только четыре урока!
– Да идите уже, мамаша! Не дразните ребенка! Заходи, Маша, вон все детки сидят тихонько в рядочек на горшочках, тихо сидят, на тебя смотрят, а ты буянишь. Вот уж принцессу привели! Все не как у людей!
– Маааа!!!
– Маша!..
– Да идите уже! Вот морока!
– Зинченко! Наташенька! Я тебя прошу – отнеси, пожалуйста, журнал в учительскую, поставь на полку, ну, ты знаешь куда. Я должна бежать быстренько, обещала малую из яслей забрать до сна, а то будет крика. Спасибо тебе!
– Ирина Михайловна! Извините, а куда это вы так разогнались? Вас завуч ищет, там Татьяне Павловне плохо с сердцем стало, вас ищут на замену в восьмой «Б», у вас же, кажется, кроме английского еще и французский? Вот и повод освежить, чтоб не забывалось.
– Но… Мне в садик… Я обещала дочке…
– Дорогая моя! Детские садики работают до девятнадцати часов! А то и дольше! Если бы я своего сына забирала сразу после обеда, то не была бы сейчас директором школы! А вы свою слишком балуете! Строже надо! К жизни готовьте! А то принцессу культивируете! А жизнь не пожалеет! Восьмой «Б» без кабинета остался, так, берите журнал, ключи от музея Ленина, там урок и проведете. Но – за порядок отвечаете вы! Идите. Через две недели аттестация, завуч характеристики пишет – зачем вам неприятности?
– Маша! Маш! Я пришла. Домой пойдем?
– Я тебе больше не верю.
* * *
– Бабушка, ну где вы были так долго с Машей? Я уже волноваться начала, вы ж города не знаете совсем.
– Мы были в музее! – первой отвечает Маша.
– В каком музее?! – удивленно переспрашивает Ирина у своей уже старенькой бабушки, которая приехала в гости, отправилась с правнучкой погулять да где-то запропала. – Все музеи в центре, как же вы добрались? Да и не успели бы вы походить.
– Мы были в музее! – топает ногой Маша, а бабушка тихонько заносит что-то в комнату и отвечает уже оттуда:
– Ира, мы там встретили твоих соседей сверху, они обещали зайти на ужин, просто так, пообщаться… То я быстренько вареничков сделаю с творогом, ладно?
– Бабушка, а чего это ты должна еще и соседей кормить? Что-то я ничего не понимаю. Пусть заходят, конечно, мы с Татьяной и Генчиком дружим, но странно как-то.
– А мы вместе в музей ходили. С тетей Таней и дядей Геной! – снова вставляет слово Маша.
– Бабушка?! – Ирина заглядывает в комнату. – Где вы были?
– Мы были в музее! – Маша дергает маму сзади за юбку. – Там красиво-красиво! А такой большой дядя с бородой дал мне вот что – значок! Только зачем-то голову водой намочил. – И она вытягивает из-за пазухи крестик на веревочке и показывает маме.
– Ну… вы даете… – Ирина разводит руками.
– Маша, иди-ка мыть руки, будем вареники лепить! – говорит прабабушка, а когда Маша удаляется, старушка невинно смотрит на внучку, повязывая белым платком седые волосы. Ее глаза, добрые и с хитринкой, улыбаются, и от них расходятся лучи маленьких морщинок. – Ну, Ирочка, сколько уже можно – ребенок до сих пор живет некрещеный! А про музей – это чтобы она всем не понарассказывала, а то будет тебе в школе, как узнают… Не сердись, деточка. Оно не помешает. А Татьяна с Геной согласились быть крестными. Пусть зайдут, надо это отметить.
– Ой, бабушка… Ну, не ожидала я от тебя такой фантазии! Прямо Штирлиц во вражеском стане! – засмеялась Ирина. – Ну, покрестили и хорошо. Кто знает, может, оно и правда для чего-то нужно. Мы пионеры-комсомольцы в этом ничего не смыслим. Наталья со своей бабушкой Николку крестили в костеле, бабуля у нее католичка. Да еще и родились наши детки почти на их Рождество. Ну да ладно уж. Думаю, не будут ругаться из религиозных соображений?
Женщины рассмеялись. Маша вышла из ванной комнаты, показала чистые руки и повела прабабушку в кухню, потому что таких вареничков, какие умела делать старушка, не готовил никто.
* * *
– Ир, ты куда? Чего тебе не спится?
– Да сейчас я, Антоша, только выйду на балкон и гляну. Что-то там, на улице, все гудит да гудит.
– Все тебе не так! Спала бы, сколько до утра осталось, вон уже светает, а ты бродишь… И что там? Холодная, как жаба, прижимайся, погрею. Халат на рубашку не могла надеть?
– Знаешь, Антон, что-то такое странное – вертолеты летят куда-то на север, а по улице едут зеленые военные машины, раз штук пять, потом еще и еще. Как-то страшно. Может, пойдешь глянешь?
– И что изменится? Который час, Ир?
– Пять скоро.
– Ну, ты даешь! Сегодня ж суббота! Так, лежи-ка тихо! На малую смотрела? Укрыта?
– Да укрыта.
– Вот и спи! И мне дай выспаться, выходной же!
Дальше день пошел, как день. К Ирине с Антоном заехали кума Наталья и кум Игорь с крестником, все собрались, папы усадили на шеи Машу и Николку и двумя семьями направились к троллейбусу, который ехал на Крещатик, – просто так, погулять по весеннему центру города, купить детям воздушных шаров, поесть мороженого. Погода чудесная, каштаны расцветают, тюльпаны на клумбах алеют, воробьи верещат – почему бы и не отдохнуть?
Уже возвращаясь с прогулки, уставшие, но счастливые, взрослые уселись на парапете фонтана, недалеко от главпочтамта, и, угомонив детей и пристроив их у себя на коленях, улыбнулись фотографу, чтобы остаться такими навсегда.
– Вот, возьмите сдачу! Адрес я записал, фото вышлю в понедельник. Вот мой телефон, вдруг не получите за неделю – звоните. Какое у нас сегодня число?
– Антон! Какое число сегодня?
– Двадцать шестое.
– Так и запишем – двадцать шестое апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
* * *
– Ир, привет! Это я, Наташа. Новости есть? Никто ничего не знает, но ходят разные сплетни. Кто по приемнику поймал заграницу, кто от «органов» узнал. Так тревожно. Не советуют гулять подолгу с детьми.
– Да я тоже слышала, Наташенька, кто ж его знает, что делать? Будто ее не видно и никак не ощущается, но мало ли… На работу хожу. Готовимся к экзаменам. Вся информация на уровне слухов.
– А у меня в горле что-то дерет, хотя, может, простыла немного? Игоря вызвали сегодня на какое-то совещание, звонил, наверное, в командировку поедет.
– Туда? – встревожилась Ирина.
– Туда. Вернется вечером, расскажет, куда именно и на сколько.
– Господи… Ну, может, оно не такое уж и страшное. Вдруг то опять сплетники раздувают из мухи слона? Горбачев выступал, осуждал паникерство, говорил, что все под контролем.
– Дай-то бог. Вряд ли бы с народом так поступили. И первомайская демонстрация ж была на Крещатике, дети выступали – на весь мир показывали. Если бы правда, разве разрешили бы такой риск, а, Иринка? А у вас нет приемника, чтобы послушать, что там говорят, ты бы разобралась по-английски?
– Можно попробовать. Думаешь, они там лучше знают, чем наши тут?
– Да очень уж тревожно. И машины военные по ночам все едут, едут на север.
– Все, Ир. Поехал наш папка, – вздохнула в трубку Наталья, – говорил, что приехали специалисты из России, Казахстана, Белоруссии. Знаешь, такая тревога, аж сердце колотится, хоть Игорь сказал, что едет всего на неделю.
– Так это ж не долго, Наташенька, что надо – мы поможем.
– Да вроде ничего не надо. Денег оставил, сказал, хорошо заплатят за выезд. А ты, Ириш, слушала приемник или нет? Что там в мире говорят? А то кажется мне, что Игорь чего-то недоговаривает. Просил форточки не открывать, белье не сушить на балконе, не выходить с Николкой во двор к песочнице…
– Послушала я и Америку, и французов. Что странно – слышала, первыми заметили сотрудники французской атомной, на которых сработала какая-то проверка на те миллирентгены, но не в тот момент, когда они выходили со своей станции, а еще утром двадцать шестого по дороге на работу.
– Ничего себе!
– Вот-вот. Пищало, сообщая, что они радиоактивные! Там, за две тысячи километров от нас!
– Ир, что ж это? А как же мы? Хотя говорили, что в тот день ветер был не на Киев, может, оно и снесло весь вред туда? У нас же гляди, какая красота, – все зеленое, сочное, каштаны цветут, ничего не пищит…
– Не пищит, потому что нечему. Я не хотела тебе заранее говорить, вот Антон придет, расскажет. Он обещал на день принести тот «счетчик», который измеряет радиацию. У них в институте на кафедре гражданской обороны нашлось их несколько, так растащили – в очередь записываются, кто завтра берет. А наш физик в школе похвастался мне, что он сам вот-вот смастерит, потому что у него внуки, а надо же знать… Физики в этом больше смыслят.
Подруги помолчали, потому что прекрасный день никак не увязывался в сознании с тревогой, которая все нарастала от новостей и разговоров без понимания ситуации.
– Ира… Ир, а помнишь, был фильм – «Москва – любовь моя»? Там, в Москве, балерина была, такая славная японочка, и наш парень, скульптор, и у них любовь… Еще музыка такая чудесная. А балерина родилась в Хиросиме…
– Помню. Я его раз пять смотрела да плакала каждый раз, когда она…
– Ира… А мне сегодня в лифте соседка сказала, что драпать надо с детьми хоть куда, потому что у нас здесь та же Хиросима… Дети ж, Ирка. Как же им дальше жить?
– Давай до вечера подождем, вот Антон придет, что-то же люди там наверху думают. Потому что у нас в школе будто у всех одна цель – не сорвать конец учебного года. Указаний пока не поступало. Но говорят, может, младшие классы и распустят раньше.
– Как-то не хочется верить в те ужасы. Ну ладно, пойду еще с Николкой на рынок, хочется чего-то зелененького, да и молока домашнего купим.
– А может, Наташ, не надо зелененького?
Вечером, намерявшись вдоволь в квартире и во дворе, Ирина с Антоном с грустью поняли, что тут от радиации не спрятаться, хоть есть и чистые места, но есть и где чересчур, особенно у дороги, да и коврик возле двери был неспокойный, и даже у Ирины в прическе расселись те миллирентгены. Плюс ко всему позвонила одноклассница Антона Карина и рассказала, что к ней приехала двоюродная сестра из Припяти, а там говорят, что «временная эвакуация» не будет иметь обратного направления. Но ведь то Припять, а кто и куда будет эвакуировать трехмиллионный Киев, если ситуация ухудшится? Когда Антон обмолвился, что дома у него есть дозиметр, Карина шепотом упросила его приехать, потому что, конечно, родственники родственниками, но кто знает, сколько опасности привезли они вместе со своими вещами. И Антон поехал.
Ирина уложила Машу спать и села за тетрадки. Но мысли были о другом. Она соображала, куда бы отправить Машу хоть на месяц, пока она сама закончит учебный год и примет экзамены. Может, кума Наталья могла бы напроситься к тетке на Львовщину? Она ведь не работает. А они бы с Антоном в выходные проведывали их. Но как кума справится с двумя детьми? Николка же сам еле ходит, с ножкой вопрос еще не доведен до конца. Две операции пока не сделали из него здорового ребенка.
– Что же делать? Я бы и сама поехала, да кто отпустит из школы в конце учебного года? – разговаривала сама с собой Ирина, грызла кончик ручки с красными чернилами и никак не могла сосредоточиться на проверке контрольных работ.
* * *
– Карина, – произнес Антон уже возле лифта. – Я не хотел при ней говорить, но…
– Но что?
– Наверное, было бы лучше уговорить твою гостью избавиться от ее вещей – дозиметр зашкаливает. Это опасно и для вас, и для нее. У тебя же сын… Она надолго?
– Кто это знает? – вздохнула Карина. – Ее муж остался на атомной, он там работает уже четыре года после университета, квартиру получили, хорошая зарплата.
– Из-за этого она такая расстроенная? Глаза заплаканные…
– Да там еще хуже… Она недавно узнала, что беременна. А теперь врачи рекомендуют…
– Избавиться от ребенка?
– Да.
– Первый ребенок?
– Первый. Они так ждали, и вот наконец…
– Может, как-то обойдется?
– Не знаю. Говорят, есть риск, что ребенок родится с уродствами, гены, мутации, всякое такое – большой риск.
– Господи…
– Она плачет день и ночь. Звонил ее муж, советовались, но кто знает, как лучше? Выносить и родить калеку – разве это жизнь будет и ребенку, и родителям?
– Да всякое бывает. Хорошо, пойду я, а то мои ждут, и на работу завтра, – попрощался Антон и нажал кнопку лифта. – Держитесь.
– Бывай. Спасибо тебе.
Поздно вечером зазвонил телефон. Ирина схватила трубку в коридоре и прикрыла ногой дверь в комнату, где спала Маша. Антон выглянул из ванной.
В трубке билась в истерике Наталья. Из ее слов ничего нельзя было разобрать, а где-то возле нее плакал Николка и все повторял: «Мама! Мама-а-а-а!!!»
Через некоторое время Ирина добилась объяснений. Новости были страшные – машина, в которой Игорь ехал в командировку, попала в аварию, Игорь погиб на месте, а еще двое в больнице. До атомной так и не доехали…
* * *
В тесноватой кухне трое детишек лет пяти-шести сидят вокруг стола на стульях с подложенными на сиденья подушечками и ковыряются ложками в супе. Наталья поглядывает на них и накладывает в мелкие тарелочки «второе» – картофельное пюре с тефтельками.
– Николка! Не вытирай нос рукавом! Ешь быстренько, что ты там выбираешь?
– Я морковку не люблю! Машка, хочешь?
– Не, я тоже не люблю, – отвечает Маша и кривит губы.
– А я люблю, могу и вашу съесть! – говорит щекастая девочка, бросив взгляд в соседские тарелки.
– Еще чего не хватало, Катя! Лучше я тебе добавки дам, – отзывается Наталья. – А что мама скажет? Разве она платит деньги, чтобы ты за этими двумя поросятами доедала? Давайте, не ковыряйтесь в супе, я сейчас «второе» буду давать. Время-то идет, надо еще поспать хоть часок, зимний день короткий, скоро стемнеет, будем крутить диафильмы на стенку, пока за вами придут.
– А какао после сна? – спрашивает щекастая Катя.
– Будет вам и какао! – смеется Наталья.
После обеда дети моют руки и нехотя идут в комнату, где уже подготовлены их спальные места – Кате на диване, Маше на раскладном кресле, а Николке – на раскладушке. Девочки развешивают платья и колготки на спинки стульев, ложатся, а Николка, прихрамывая, возвращается в кухню и прижимается к маме, которая моет посуду.
– Мамочка, я тебя так люблю. Ты у меня самая хорошая!
– И я тебя люблю, сыночек, – наклоняется и целует его в кудрявую макушку мама, крепко зажмурившись, чтобы опять не накатили слезы. – Это ты у меня самый лучший! Беги спать.
– Мамочка, а у тебя есть проблемы?
– То есть?
– Ну, проблемы есть?
– А у кого их сейчас нет, дорогой?
– Так купи себе тампакс! – радостно говорит Николка, будто сообщая матери благую весть.
Наталья замирает от неожиданности, не зная, что и ответить на такой совет.
– А почему именно тампакс? – сдерживая смех, спрашивает она.
– Ну как же?! Сколько раз по телевизору говорили: «Тампакс решит все ваши проблемы!»
– Ой, мамочки! – Наталья всплескивает руками и все-таки вытирает с глаз слезы, но уже от смеха. – Ты еще крестной посоветуй, когда за Машей придет, у нее на новой работе тоже проблем хватает! А тебе не пора спать, солнышко?
– Хорошо, посоветую, – говорит доверчивый Николка, чмокает маму в руку, которая гладит его по голове, разворачивается и идет укладываться.
Вечером, цепляя над диваном белый клеенчатый экран для просмотра диафильмов, Наталья видит на обоях нарисованный помадой крест.
– Так, пионеры, это что такое?! – строго спрашивает она детей, которые уселись в ожидании сеанса.
– Да это так… просто… – отвечает Маша, внимательно глядя на люстру.
– А поподробнее можно? Николка! Что за крест и кто разрешил брать мою помаду?
– Мы больше не будем. – Мальчик опускает глаза.
– Надеюсь, потому что ремонт я не планирую. И все же очень хочу знать, зачем вы над диваном крест нарисовали, а, чертенята?
– Мы играли в больницу «Красный крест», – неохотно говорит Николка.
– Какую-какую больницу?! – переспрашивает Наталья.
– Больницу «Красный крест»! – выкрикивает Катя. – Там Мария родила Бето, а потом потеряла память! Вы что, телевизор не смотрите?!
– Мамочки! – всплескивает руками Наталья, осознав безусловный авторитет красного пластмассового ящика.
* * *
– Антон, уже пять, встаем! А то снова можем не успеть.
– Сейчас-сейчас. Холодно как… Бррр…
– Давай, одевайся. Я побегу чайник поставлю, если хочешь.
– Хотел бы, да некогда. Может, лучше в термос?..
– И что, будем пить там, на улице, на снегу, а все будут смотреть?
– Можно в подъезде соседнего дома.
Ирина хмыкнула, а Антон, натягивая брюки на спортивные штаны, обиженно забурчал:
– И чего ты хмыкаешь? Ты сделай, а там видно будет, пригодится ли.
– Ладно-ладно, сейчас. Темно как на улице, и когда уже эта зима пройдет?
– Ты одевайся скорей, да рукавицы бери и шарф, а то окоченеешь, как в прошлый раз.
Ирина, уже одетая, вернулась от двери, еще раз глянула на Машу, подоткнула ей одеяло и тихонько прикрыла двери. Они шли, подняв воротники, засунув руки в карманы, и отворачивались от ветра. На руке у Антона позвякивали в сшитой из плотной ткани сумке две двухлитровые банки, а у Ирины – небольшая торбочка, в ней – завернутый в кухонное полотенце китайский литровый термос.
Они приближались к группе таких же припорошенных снегом людей, которые притопывали, стоя под фонарем. Со всех сторон подходили одинокие темные фигуры или пары, тоже позвякивая стеклянной или металлической посудой. Где-то после шести часов должна была приехать колхозная цистерна, из которой продавалось по два литра молока на человека. Если очередь в какой-то день была слишком длинная или машина запаздывала, Антон, поглядывая на часы, нервничал, потому что стоять он мог только до семи. После – потеряв два литра, – оставлял Ирину и бежал домой, чтобы собраться на работу, одеться, позавтракать. Он паковал в портфель небольшие баночки под пластмассовыми крышечками с едой на день, которые ему готовила жена, и штурмовал троллейбус. Ирина оставалась под фонарем до победы, потому что даже два литра – это уже что-то. Хотя четыре были лучше, потому что следующая экзекуция под заснеженным фонарем откладывалась на несколько дней. Сто лет бы она не видела того молока, да еще и такой ценой, но когда в семье ребенок – куда ты без него?
Ирине на работу на десять, но надо еще разбудить и одеть Машу, собраться самой, довезти ребенка до Натальи, которая жила в трех остановках от них, а потом минут сорок двумя троллейбусами добираться до работы. Кума Наталья еле выживала с Николкой на мелкие подработки и небольшую пенсию за покойного Игоря, который не считался чернобыльцем, а потому никакие льготы семье не полагались. Ирина оставила школу и устроилась вести деловые и бухгалтерские бумаги в новой производственной структуре – кооперативе. Зарплата неплохая, но рабочий день ненормированный. Служба Антона тоже не совпадала с графиком детского сада – его «халтуры» в научно-исследовательском институте были непредсказуемы. И Ирина уговорила куму приглядывать заодно и за Машей, определив понедельную оплату. Потом к двум малышам добавилась еще Катя, дочка журналистки, и вышел мини-садик. Наталья справлялась, родители по договоренности продукты покупали сами, а хозяйка готовила, учила, воспитывала, развлекала детей.
Но что-то эта зима затянулась, была холодной, полной дефицитов и депрессивно-бесконечной. Цены росли, дети болели, больничные листы и в школе признавали неохотно, а уж в кооперативах и слышать о них не хотели. Работа и очереди изматывали, казалось, вот-вот – и силам конец, а весна не настанет никогда.
– Так чай будем пить или как? – тихо спросил Антон, наклонившись к Ирине, которая, подняв плечи и засунув руки в карманы, притопывала и разглядывала следы своих ног на снегу.
– На. – Она протянула торбочку мужу.
– Нет, вон открытый подъезд, давай предупредим, что через пять минут вернемся, и чухнем туда?
Ирина пожала плечами, ей хотелось в тепло, спрятаться куда-то от ветра, от всех этих проблем, от нормированной продажи продуктов, роста цен, дефицитов, детских болезней и вечной усталости. Хотелось куда-то назад, в свое детство, где было тепло и беззаботно, где были пионерские лагеря, а в магазине всегда продавалось молоко – или на розлив, или в треугольных пакетах, а также мороженое на палочке «Каштан» по двадцать восемь копеек, по двадцать две «Киевское», тоже в шоколаде, по девятнадцать в вафельном стаканчике, а по девять – фруктовое, которое, растаяв, превращалось в лужицу прозрачной розовой жидкости с маленькими клубничными косточками. Нет, о мороженом не надо, зубы и так щелкают, еще и голова болит. Хоть бы не заболеть, лекарств-то днем с огнем не сыщешь, еле для Маши находятся через знакомых втридорога…
– Ир, ты будто спишь на ногах, я уже предупредил бабулю, пойдем, спрячемся в подъезде, глотнем «по маленькой». – Антон засмеялся, но Ирина шла как во сне.
И темная в шесть утра зимняя улица, и этот чужой дом казались ей дурным сном, от которого можно избавиться, только проснувшись. Она хорошо сознавала, что все это ей снится и что нужно только произнести какое-то слово, какой-то пароль – и все пропадет, а потом она просто скажет: «Куда ночь, туда и сон!»
– Держись за батарею, она, как ни странно, теплая. И как не размерзлась при незакрытых дверях? Давай уже термос!
Ирина протянула Антону торбочку, но та соскользнула с вязаной рукавицы и упала на бетонный пол, приглушенно звякнув. В полутьме они увидели, как из-под холмика ткани растекается лужа чая, над которой медленно, как в кино, поднимается пар.
– Ир, ну ты совсем никакая, мало того что мы теперь без чая, так где ж ты сейчас колбу запасную достанешь?!
И тут Ирина, будто проснувшись, подняла глаза на Антона, потом глянула на лужу и вдруг начала топтать сапогами металлический саркофаг умершей колбы – одной ногой, потом другой, без слов, гневно, как порой топала, рассердившись, Маша. Антон смотрел на жену молча, потому что никогда такого не видел, – у нее был довольно ровный покладистый характер. Вот уж, наверное, накипело.
Закончив свой молчаливый танец, Ирина повернулась лицом к высоко подвешенной на крюках чугунной батарее, вцепилась в нее обеими руками, прижалась к теплому металлу лбом и завыла…
* * *
– Добрый день! Я могу услышать Ирину?
– Это я, а кто говорит?
– Поздравляю с днем рождения Маши! Шесть лет – солидный возраст!
– Спасибо. А кто это? Я что-то не узнала.
– Это Светлана. Ты когда-то мне свой телефон записала на обертке от печенья!
– Ну… ну, ты даешь! Да разве ж можно так исчезать?! То на год, то еще на пять! Светланка, я так рада тебя опять слышать! Малая прошлый раз выдернула провод из розетки, а ты не перезвонила больше. А ну, говори быстрее номер! Вот уж странная женщина!
Прижав плечом трубку к уху, Ирина потянулась к записной книжке, взяла карандаш, а сама подумала, что и правда, странная эта Светлана – если не хочет общаться, то зачем звонит, а если хочет, то почему звонит так редко? Когда-то пережитое вместе осталось в памяти на всю жизнь, и каждый год в эти дни оно прокручивается черно-белым роликом, пожалуй, у каждой из участниц событий. Хотя и разного другого случилось за эти годы немало.
– Записываю! Теперь не убежишь! Надо бы встретиться, познакомить малых.
– Хорошо, увидимся! – ответила Светлана и продиктовала номер. – У вас, наверное, опять гости? Я мешаю?
– Да нет, сидим по-семейному, нас трое да кума с сыночком. У него завтра день рождения, как и у твоей Олеси. Дети бесятся, а мы уже так, по-стариковски, телевизор смотрим, – засмеялась Ирина. – Давай встретимся? Приезжайте к нам, а? Как у тебя график? Работаешь? Чем ты вообще занимаешься?
– Да… работаю, – как-то невнятно ответила Светлана, и Ирина снова ощутила неуверенность в ее голосе.
В дверь позвонили, Маша сообщила, что пришла почтальон с телеграммой. Следом за ней появились соседи – Татьяна с Геннадием, тоже поздравить, и Ирине пришлось распрощаться со Светланой.
