Текст книги "Родительный падеж"
Автор книги: Людмила Иванцова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
– А зачем ты это делаешь? – удивленно спросила Ириша у молодки, которая уже свыклась с третьей «девкой» и деловито мучила свою грудь.
– Зачем-зачем?! А как попрет – поймешь зачем. Чтоб густое молозиво не позабивало протоки, а то роды твои утренником покажутся против мастита, если запустишь…
– Аааа… – ответила с пониманием Ириша, впервые слыша такое умное слово, и взялась за английскую книжку. Но смысла в прочитанном она никак не могла уловить, потому что мысли ее вертелись все время вокруг другого. Во-первых, ей ужасно любопытно было опять увидеть своего малышика, а во-вторых, она все думала о том бедном ребеночке, который мало того, что с больной ножкой, так еще и мигом лишился обоих родителей. И что ему, несчастному, теперь в детдоме светит?
Со стоном поднялась с кровати, тело ныло, как раньше после хороших тренировок, замоталась в дурацкий халат без прежней брезгливости (все проходит) и собралась выйти в туалет, заодно прогуляться по коридору, оглядеть все новым взглядом. Возле двери увидела что-то лежавшее на полу, вроде тряпочки или клееночки, нанизанной на бинт. Наклонилась, подняла. Это была «этикеточка», такие в родзале вешали на руку маме и ребенку. Глянула на свою – на месте. Только хотела спросить чье, как вдруг поняла и сама – там было написано: «… (фамилия), МАЛЬЧИК, 26 декабря, 5:40, вес 3.500». Ириша положила эту штуку в карман и задумчиво вышла в коридор.
Проходя мимо предродовой палаты, увидела там одну тихо лежащую на кровати женщину, в родзале тоже было затишье. Врачи утром сменились. Вокруг новые лица. И даже освещение совсем другое. В огромное окно в торце коридора светило зимнее солнце, отражаясь от заснеженных крыш соседних невысоких больничных строений. У окна Ириша увидела силуэт вчерашней женщины. Подошла к ней. Молча стала рядом. Та опять смотрела куда-то за окно и думала про свое.
– Поздравляю с дочкой! – неожиданно сказала она Ирише. – Пусть растет здоровая, береги ее!
– Спасибо, – удивленно посмотрев ей в глаза, ответила та. – Я ее и видела-то всего пару минут, даже не разглядела как следует, унесли. А как у вас с молоком?
– Да вот, прибывает, сцеживаю. Сказали, таблетки какие-то купить, но я думаю – и так пройдет. Пить перестала. Впрочем, мне все равно… Уже…
Помолчали…
– Муж очень огорчился… У меня в молодости выкидыш был, потом долго не беременела. Второй раз еле-еле выносила с моим отрицательным резусом. И вот… тридцать мне уже, так надеялись…
– Может, еще получится… – сказала Ириша, лишь бы не молчать и как-то утешить.
Она машинально достала из кармана «этикеточку» и, глядя в окно, стала мять ее в руке, как, бывало, отвечала в институте и от волнения теребила карандаш или ручку.
– Что это у тебя? – вдруг спросила женщина.
– Это? – словно очнулась Ириша. – Это… Как вам сказать… Это – горе…
– ?
– А вы не слышали утром, что случилось? – удивилась Ириша. – Отказничок это…
Она подняла глаза на женщину, но та не смотрела на Иришу, ее взгляд замер на этом клочке, который, будучи сам по себе ничем, вдруг вобрал в себя какое-то странное смешение событий и судеб и казался сейчас Ирише похожим на название фильма, за которым бывает так трудно угадать его содержание. Она протянула ЭТО женщине. Та, подняв глаза на Иришу, медленно приняла его двумя руками.
В жизни всякое бывает
– Я с ними поговорила, с обоими. Муж мой им сказал четко: «Чтобы вас на нашем пути больше не было! Мы назад не отдадим. Вы поняли?» Так и порешили, – рассказывала Наталья, уже вечером вызвав Иришу в коридор из ее палаты. – Хорошо, что я таблеток не пила никаких… Если бы ты знала, как жадно он сосет молоко!
Она обняла Иришу, и обе заплакали…
– Будешь крестной? – спросила потом Наталья.
– Я не умею, – улыбнулась, шмыгнув носом, Ириша.
– Ну уж как-нибудь научишься, – тронула ее за плечо Наталья. – Я тоже не по этим делам. А вот муж рассказал, что его бабуля звонила, как узнала, что у нас сын родился, сказала, что сегодня католическое Рождество. А мы и не знали. Видишь, как получилось! – И они опять заплакали, обнявшись. А на улице под фонарями блестел снег.
Кто-то бросил снежком в окно.
– Мой пришел! – оживилась Наталья, оглянувшись. – Надо ему черкнуть, чтобы купил все, что нужно к выписке. Хлопот у нас теперь будет! Но, думаю, справимся. А ты иди, молоко сцеживай, а то намаешься с грудью. – Она соскользнула с подоконника и быстро пошла в свою маленькую палату, где лежала по-прежнему без соседок.
Наконец-то!
Но заняться грудью Ирише так и не пришлось. Только она вернулась, как зашла медсестра и зачитала список мамочек, которых переводят сейчас на третий этаж, к деткам. Ириша была в списке. Остальные побурчали и остались сидеть-лежать на своих местах. А названные счастливицы засуетились, перекладывая в пакеты свои чашки-ложки, бутылки с водой и соками, баночки с недопитым остывшим бульончиком, яблоки-мандарины, печенье, газеты, записки и всякую прочую дребедень, которой за сутки заполнились видавшие виды тумбочки. У Ириши и Светланы тумбочка была общая и не пустовала – к обеим сегодня уже не раз приходили, кричали в закрытые и законопаченные на зиму окна, махали руками, приносили передачи. Ириша заметила, что соседку проведывали подружки и бывший муж.
Придерживая халаты, неся свои пожитки, странная, но довольная процессия из шести женщин двинулась за медсестрой. Не так уж тяжелы были Иришины пакеты, но от их веса ощущалась боль в животе. Этого еще не хватало, кроме измученного пресса, до сих пор дерущего горла и распирающей груди, которая, впрочем, радовала своими новыми размерами.
Поднимались пешком по большой «парадной» лестнице. Здание старое, потолки высоченные, лестница тоже немаленькая – утомительный переход. Кто-то недовольно забурчал.
– Так, мамочки, кто тут недовольный – марш вниз, и до новой смены! Вот и делай добро людям! – отчеканила медсестра, которая возглавляла этот парад. Недовольных не оказалось. Их привели в пустую палату на два окна, побольше предродовой, поменьше послеродовой, и велели располагаться – через полчаса, ровно в двадцать один ноль-ноль, кормление – строго по графику. Из-за одной двери доносился разноголосый плач малышей.
«Наконец-то! – подумала Ириша и опять удивилась тому, что она – МАМА… Это было так странно. Это меняло сразу все в ее жизни. Дальше уже никогда не будет, как было. Хорошо ли это? Случается, дети, спеша вырасти, вдруг пугаются, ощутив себя однажды на пороге взрослой жизни. И мало кому удалось избежать тайного желания чуть-чуть притормозить этот процесс, задержаться еще немного в том времени, где ты еще ребенок, где о тебе заботятся, за тебя решают, а ты принимаешь это как должное, но еще и капризничаешь, недовольный своей ролью в этой игре… Она – мама. Взрослая. Теперь в ответе за своего малышика. Впереди – долгая жизнь.
– Давай займем кровати рядом! – вдруг услышала Ириша голос Светланы.
– Давай, можно будет поболтать, – сказала Ириша и вдруг ощутила дежавю – совсем недавно вроде они с подружкой так же выбирали и занимали кровати в начале смены в пионерском лагере. Смешная жизнь, как кубики с буквами, которые каждый раз складываются в разные слова из тех же самых картинок, просто порядок их другой…
Тумбочка им полагалась опять-таки одна на двоих. Новая тумбочка, новые тараканы, новая постель с уже примелькавшейся зеленой надписью «Минздрав СССР», причудливо переплетенной какими-то закорючками. Безнадежно застиранное и закипяченное, обветшавшее постельное белье шло мамочкам на прокладки. Странно вспоминать, но они были многоразовые и сдавались сестре-хозяйке под счет для дальнейшей обработки и возвращения в дело. Если учесть нетерпимость персонала к трусам, непосвященным представить принцип работы этой системы просто невозможно. Посвященным же лучше и не вспоминать, чтобы лишний раз не содрогаться.
Пока мамочки обживали новую палату, в коридоре раздался зычный крик:
– Кварц-зеленка! Зеленка! Все на выход!
Вышли. Хотя предчувствия были… Оказалось, что перед кормлением всем необходимо было смазывать грудь зеленкой, чтобы детишек ничем не заразить. Идея, конечно, оригинальная. Но ее исполнение – просто потрясающее, и на этой картине стоит остановиться подробней.
В коридоре стоит большая кварцевая лампа. Рядом – дородная медсестра в белом халате, в белой шапочке и в черных специальных очках. Напротив нее – штук пять стульев. Мамочкам, которые могли сидеть (некоторым разрешалось только стоять или лежать – после разрывов), полагалось, распахнув халаты и безразмерные рубашки, выставить свои налитые молоком груди, сесть в рядочек, закрыть глаза и минут пять посидеть так перед лампой. Те, для кого стул пока мечта, проделывали то же самое стоя. Очков, естественно, на всех не хватало. Поэтому их не давали никому, кроме медсестры, занятой на вредной работе с кварцем. Потом мамочки отходили в сторону, сменялись другими и строились в очередь на «помазанье», после чего следовали в палату, гордо неся перед собой разнообразнейшие по виду и размеру груди, с подсыхающими зелеными пятнами по центру каждой.
Ириша вспомнила, как однажды в детстве она попала в баню, в простую городскую баню в райцентре, где отдыхала с мамой летом. Тогда ее тоже поразило это художественное разнообразие и обилие форм. Она даже получила подзатыльник, потому что слишком уж громко выразила свой восторг:
– Ой, мама! Какая у этой тети большая и круглая поооопа!!!
Еще почему-то вспомнилась Сикстинская капелла… Женщины уже относятся ко всему спокойно-безразлично, даже от халатов не тошнит, и подобные процедуры не смущают, не удивляют и не смешат – надо так надо! Переживем, не то пережили. Скорей бы домой.
Вернулись в палату. По коридору пронеслась другая медсестра, велела всем снять халаты, повесить их на вешалку у двери, повязать косынки, вымыть руки и занять свои места – КОРМЛЕНИЕ! Ну, наконец-то!
В коридоре загремела большая тележка, похожая на длинный, раздвинутый для гостей стол, но на колесах и с бортиками. На этом столе – замечательное зрелище! – в ряд, плечом к плечу лежали груднички – полный стол, не меньше пятнадцати белых коконов с бирочками на пеленках. Подкатывая этот стол к двери палаты, нянечка выкрикивала фамилию мамы, та поднималась, показывала свою «этикеточку», получала долгожданный пакет и несла его на свою кровать. Выдав всем, катила чудо-стол к двери следующей палаты. Одни малыши плакали, другие безучастно дремали.
В палате их было шестеро – Ириша, Светлана, Армида и Вера (молодка, страстно хотевшая сына) – с дочками, Анжела и Ольга – с мальчишками. Выходит, на момент кормления их стало двенадцать! Каждая внимательно и с любопытством разглядывала свое счастьице, привыкая к нему, выискивая знакомые черты: «Носик папкин, губки – мои, бровки?.. Да наши бровки, чьими же им быть?!» Кроме мордашек, ничего не было видно, потому что детки представляли собой подобие «куколки» – туго спеленатые пакеты примерно одного размера, из которых выглядывали эти самые мордашки с большими щеками. Щеки у всех были приличные – нянечки умудрялись как-то так заматывать косыночки, а потом пеленки, что поджатые щечки производили впечатление довольных и сытых советских детей – лучших детей в мире.
Медсестра заглянула из коридора, настороженно зыркнула на Светлану (не откажется ли?), удовлетворилась увиденным и сообщила, что кормление длится полчаса и рассусоливать тут некогда. «Еще бы сказала, как это делается!» – подумала Ириша, но решила, как бывало раньше «в приличных гостях» за столом, не задавать вопросы, не спешить действовать, а приглядеться самой, как другие управятся с приборами. И то правда, что тут такого страшного? В кино что ли не видела: грудь дитю в рот – и процесс пошел, природа подскажет! Но ее-то малявочка безмятежно спит. И глазок не видно. Смешная – пушистые розовые, как персик, щечки, носик кнопочкой, губки бантиком… Жалко будить даже.
Мамочки приступили к делу. Кто сидя, кто лежа, опять же, чтобы швы не разошлись, пристроили малышей к груди, а те жадно засосали.
– Ёпэрэсэтэ! – взвыла Анжела. – Вот же мужичара! Как вцепился – жилы вынимает. А живот внизу как болит! Говорили мне подружки – возьми анальгину, а то как начнешь кормить, сразу матка начнет сокращаться. Это, говорят, хорошо, но болит же, блин!
Остальные тоже сказали, что чувствуется, но не так, чтобы нельзя терпеть. Ириша насторожилась. Грудь все больше наливалась и начинала побаливать. «Что же делать?» – подумала она встревоженно и опять огляделась. И тут же столкнулась с таким же растерянным взглядом Армиды. Ее дочка не спала, как-то нервно пыталась ухватить грудь, хныкала, а Армида никак не могла с ней справиться.
– Видишь, беда какая, – сказала она, – мало того что сосок у меня втянутый, не за что бедняжке ухватиться, так и молоко еще не пришло, ну совсем-совсем ничего нет…
Ириша пожала плечами, не зная, что же в таких случаях нужно делать.
– А моя вот спит… – пожаловалась она.
– Это их глюкозой кормят из сосок, чтобы не орали между кормлениями, – сказала многоопытная Вера, – вот они и спят, если сыты, а что им еще делать?
– А мне что делать? – спросила Ириша.
– Буди, а то и дите голодное оставишь, и себе застой с маститом заработаешь, кормить надо и сцеживаться, и чем больше, тем лучше, – посоветовала Вера со знанием дела.
Ириша опять огляделась – остальные справлялись без проблем, только Светлана кормила, а на пеленки малышки капали слезы…
– Живот болит? – спросила Ириша шепотом.
Светлана отрицательно покачала головой и покрепче прижала к груди малышку.
Ириша вздохнула, погладила ее по плечу и стала будить свое счастьице. Потрогала ее за носик, за щечки, даже пощекотала ей в носу кончиком бинта со своей «этикеточки» – дочка пожевала губками, чихнула, но не проснулась.
– А ты попробуй сонной ей грудь ткнуть в рот, – посоветовала Ольга, у которой богатырь уже высосал, сколько хотел, и заснул, причмокивая зеленым ротиком, – ты дай, а может, она и во сне поест!
Но малявочка явно была не голодна и даже рта не открыла. Спит с блаженным видом.
«Вот и встретились, – обиделась Ириша. – Даже посмотреть на маму не хочет. Спит…»
А вслух сказала:
– А что же мне делать-то?
– А мне что делать? – чуть не плача, спросила Армида, обращаясь к Вере как к утвержденному консультанту – третьи роды – не шутка.
– Что делать, что делать?! Бери, Ирка, Армидину корми, и дите поест, не будет кукситься, и ты сиськи разгрузишь! А твоя уж пусть спит, раз такая соня. Соней и назовешь! – И засмеялась.
Ириша вопросительно взглянула на Армиду, та согласно кивнула и осторожно протянула ей через кровать свой сверток. Ириша положила свою спящую малышку удобно на подушку и взяла протянутый кокон. Даже похожа на родную, только посмуглее, бровки черненькие, глазки, как у галчонка, темные, смотрят вопросительно. Похныкивает. А говорят, малыши в первые дни все видят вверх ногами и ничего не смыслят. Еще как смыслят! Как только Ириша поднесла грудь к ротику малышки, та – цап! – и вцепилась, засосала, жадно, голодно, как будто боялась, что отнимут. Все наблюдали за этой картиной. Армида успокоилась, по ее щекам стекли две слезинки, а глаза улыбались слегка виновато. Ириша закусила губу, так резко заныло и сжалось что-то в животе, из груди, казалось, струей лилось молоко. Насосавшись, малышка выплюнула сосок, зачмокала зелеными губками и по-кошачьи довольно прикрыла глаза…
– Спасибо тебе! – сказала Армида, когда Ириша протянула ей через кровать драгоценный сверток. – И что бы я без тебя делала?
– Да не за что, мне даже легче стало в груди. Жаль, что моя так и спит…
– Ага, – сказала Вера, – теперь проснется в детской палате, все спать будут, а она орать с голоду. Ей опять глюкозу ткнут…
– Мамочки! Сдаем малышей!!! – прокричала медсестра.
Подкатили большую тележку к двери палаты. Ириша вздохнула, встала, осторожно подняла свою малявочку, поцеловала в носик и отнесла ее на каталку. Ротик ее был по-прежнему розовый, в отличие от остальных «зеленоротых».
– Девочки! Чей-то мужик в окно снежки кидает! Ириша, твой вроде, иди глянь! – крикнула Анжела, уже усевшаяся на подоконнике.
Подошла. И правда – муж махал ей руками, посылал воздушные поцелуи и показывал сумку с передачей. Ириша тоже помахала ему. Он жестами спросил о ребенке. Она закивала и показала рукой куда-то назад. Снова вопросительный жест. Ириша оглянулась. Каталка все еще стояла у двери палаты, но медсестра, поняв ее взгляд, сказала строго:
– Не дам! Им, дорогуша, все равно не видно оттуда, вон возьми – соседка еще не сдала, его и покажи. Третий этаж, один черт.
Ольга засмеялась и протянула ей своего богатыря. Ириша тоже засмеялась, взяла большой сверток и показала в окно мужу. Тот поставил сумку на снег, поднял обе руки вверх к окну и показал: «Во! Молодец!» Потом потыкал пальцем себе в грудь: «На меня похожа!» Ириша засмеялась и закивала. Мамочки, стоявшие за спиной, тоже захохотали. Ириша отдала Ольге пацана и продолжила странный немой разговор через окно.
На улице было совсем темно. Уже половина десятого. Поблескивал снег, под окнами топтались какие-то люди, ждали новостей из родзала или записок от мамочек. Как все странно изменилось за последние два дня в ее жизни! Взять бы сейчас эту соню – и домой. А там уже идут приготовления к их возвращению, покупают «приданое» для малышки, соседка отдала им свою кроватку, нужно будет еще купить колясочку и столько всего… Ириша уже размечталась про чепчики-бантики-оборочки-куклы… Эх, еще бы умудриться досдать сессию. Еще два экзамена и два зачета. Ладно, там уж как-нибудь уладится. Сейчас не это главное. Муж послал еще пару воздушных поцелуев и пошел уговаривать нянечку в приемном покое взять передачу в неположенное время. За рубль.
Внизу остался один мужчина. Он стоял и смотрел примерно в это же окно, хотя точно понять было трудно. Как-то странно стоял – никого не звал, не махал руками, не прыгал, ничего не кричал. Стоял и смотрел вверх. Ириша оглянулась. В двух метрах от нее, возле второго окна, так же неподвижно стояла Светлана в белой косынке и смотрела на улицу.
Тележку с детьми увезли. Никаких инструкций больше не поступало. Бывалые мамочки снова взялись выдавливать из себя до последней капли остатки молока в баночки, Ириша последовала их примеру, правда, было больно и не очень получалось. Хотелось спать. День казался длинным-предлинным, просто огромно-бесконечным, и никак не заканчивался. Пришла нянечка со шваброй, стала мыть пол водой с хлоркой. Запахло бассейном. Вспомнился зачет по плаванию… Заглянула медсестра, сообщила, что следующее кормление в полночь, потом в шесть утра, а дальше – через каждые три часа и так до следующей полуночи. Строго по графику.
– Ничего себе, – сказала в шутку Ириша, – через каждые три часа! Тридцать минут на кормление, потом – сцеживание, поесть, то-се… Плотный график… Жить некогда!
– Все! Про «жить» теперь забудь! – ответила ей Вера, а Ольга закивала. – Лет через десять-пятнадцать жить начнешь, когда дети на ноги встанут и без тебя смогут обходиться!
– И то до тех пор, пока внуков не подкинут! – добавила нянечка, гремя шваброй под кроватями. Домыла, погасила свет и вышла.
Палата затихла. В высокие голые окна светила луна, в дверь с матовым стеклом проникал слабый свет из коридора. Глаза сами закрывались. Где-то рядом Ириша услышала подозрительное пошмыгивание носом. Протянула руку через проход и погладила Светлану по голове. Та уткнулась в подушку и зарыдала.
– Жалеешь? – спросила Ириша.
– Нет, я сама так решила, – ответила Светлана. – Сама. Он и не хотел вовсе. Но ничего и не сделал, чтобы я передумала. Глупый еще. Молодой. Хотя и старше меня. Рано ему было жениться. Пусть бы еще гулял. Не хочу я с ним жить. Обойдемся. И сами проживем.
– Ну, не знаю, – прошептала Ириша, – тебе виднее, но что-то ты намудрила… Хотя чужая жизнь – потемки. Значит, не любишь его. Ладно. Чего плакать-то? Спи, говорят, настроение мамы на ребенке сказывается. Может, еще и помиритесь. Всякое бывает.
– Не хочу я… Не боец он. Да и не нужны мы ему, я же видела, – ответила Светлана, погладила Иришину руку, отвернулась к стене, шмыгнула носом, зевнула и задышала ровно.
Ириша опять улеглась на живот, обняла обеими руками тощую подушку и мгновенно провалилась куда-то безо всяких сновидений. Впереди было почти два часа до следующего кормления.
Новая жизнь
Так и завертелась дальше роддомовская жизнь по часам. Эти крохотные существа, едва появившись на свет, диктовали мамочкам (в сговоре с медперсоналом) свои условия игры, а тем ничего не оставалось, как с готовностью их выполнять. «Соня» наконец удостоила Иришу взгляда своих темно-серо-голубых глаз, лениво сосала грудь, так что вполне еще доставалось и «галчонку», потому что молоко у Армиды так и не появилось. Говорят, что это большая редкость, но все же бывает. Когда у Ириши на двоих не хватало, дочь полка кормила другая мамочка, а Армида смущенно бормотала благодарности и ругала свою «бестолковую» грудь. Мужу даже боялась писать об этом в записке. Сказала, что он мужчина строгий и может не понять, его нужно подготовить. Еще в первый день, узнав о рождении дочери, он прислал записку: «Готовься через девять месяцев рожать пацана. Не успокоюсь, пока не получу сына!» Да, серьезный мужик… Для него девочка – не ребенок, женщина – не человек…
Все уже узнавали чужих родственников в окно, общались между собой, будто были знакомы сто лет. «Какие разные люди, – думала Ириша, – какие разные судьбы… Как странно, что мы все здесь встретились…»
Измерение температуры, обход врачей, кварц-зеленка, кормление-сцеживание, выписка одних, пополнение другими, новыми растерянными мамочками… День похож на день – странная и непривычная карусель. Первое кормление в шесть утра. Подъем – на двадцать минут раньше, чтобы успеть привести себя в порядок. Представляете себе, что такое шесть утра в конце декабря? Ириша за всю свою жизнь раза два-три в такое время вставала, чтобы повторить что-нибудь перед экзаменами. А тут – каждый день… Жуть. «А хотя бы в семь нельзя? – думала она. – Ну, покормить попозже в ночное кормление и поспать на часок подольше утром. Какая разница?» – ныла в ней прирожденная сова… Привычка слушаться, не задавать лишних вопросов и идти в ногу с коллективом была заложена с детства родителями и укреплена членством в разных молодежных организациях. Но молчание не означало, что ей ничего не интересно, все ясно или она со всем согласна. Просто она часто сознавала бесполезность всяких «трепыханий».
Улучив свободный момент, Ириша потихоньку спустилась на второй этаж и зашла в палату к Наталье. Та была очень рада ее видеть и скороговоркой выдала все новости. Их с мальчиком уже возили в центральную детскую больницу на консультацию к известному хирургу. Он сказал, что нужно делать операцию, обнадежил, что ходить ребенок будет, может, будет хромать, но наука не стоит на месте, есть надежда… Мальчишка славный, во всех остальных отношениях – здоровенький, ее жизнь наполнилась смыслом, и тяжелые мысли о потере растворяются теперь в заботах об этом несчастном ребенке. О ее ребенке. Приятно было видеть Наталью ожившей. Они обменялись телефонами и адресами, расцеловались, и Ириша пошла наверх, чтобы успеть к кормлению. Как будто камень упал у нее с души. «Надо же? Бывает же такое! – думала она. – А что, если бы я не подошла тогда к ней у окна? Нет, это судьба. Все равно вышло бы именно так, только другим путем».
Через несколько дней в этом «заведении строгого режима», как в шутку назвала его Вера, муж которой был милиционером, у мамочек появился новый интерес – дождаться, когда у малышиков отпадет пупочек. Это был добрый знак – при прочих благоприятных условиях он приближал срок выписки домой. Армида волновалась и рассказывала, что у нее на родине за отпавший пупочек со счастливого папочки медсестры всегда брали выкуп деньгами – такая традиция. А кто же откажется от дармовых денег?! Поэтому отдирали они эти пупочки по живому ради выкупа, чтобы не достались следующей смене. Наши бывалые мамаши успокоили ее, что здесь, слава богу, о такой традиции еще не слышали, так что процесс идет бескорыстно и естественно.
Вот что действительно волновало мамочек, так это сколько же раз в день детишек перепеленывают. Подозрение зародилось, ясное дело, у Веры и Ольги, которые заметили в полдень, что пеленки все те же, что и в 6 утра. Разматывать свое дитя без спросу было тягчайшим преступлением, поэтому народ решил схитрить – сделать метки – кто крестик карандашиком поставил, кто узелочек завязал на «этикеточке»…
В 15:00 – без изменений. В 18:00 – тоже… А кушают-то детки регулярно! Значит, обратный процесс тоже идти должен. «Коконы» были снаружи сухими, но детишки куксились и ерзали, нервничали и особо счастливыми уже не выглядели. Короче – скандал разгорелся. Молодая медсестра, проходившая во время кормления мимо палаты, сначала схватилась за косяк двери, потом за сердце, а потом взвыла, как сирена: «Вы шо там, подурели все?! Вы зачем детей поразматывали?!! Я доложу главврачу!!!»
Нарушение устава было вопиющим и массовым. Шесть коконов были однозначно испорчены. На кучах пеленок и клеенок на каждой кровати лежали грудники и дрыгали малюсенькими худющими ножками и ручками. Подложенные под попки тряпки, естественно, были мокрыми насквозь. И если бы только мокрыми! Что представляли собой эти несчастные попки, просто трудно описать. Мокрые, грязные, красные, пятнистые и воспаленные, они никак не соответствовали виду счастливо торчащих из косыночек щечек…
«Бедненькие! – подумала Ириша, не зная, что же теперь дальше делать. – Какая же она малюсенькая и худенькая без пеленок, моя девочка! А казалась такой мордастенькой и довольной… Вот тебе – форма и содержание…»
Медсестра продолжала орать и угрожать разборками.
– Закрой пасть! – рявкнула Анжела. – Ты еще угрожать будешь?! Ты бы лучше дело делала со своей сменой, а то черт знает чем вы там занимаетесь в детской! Почему дети обосранные весь день лежат?!
– Ладно, не ори, без тебя умных хватает! – пошла на попятную медсестра. – Где я тебе на всех наберусь пеленок, если нам их под счет из прачечной привозят? Что мне, самой стирать да гладить для ваших принцесс?! А разматывать все-таки не положено!
– Не можете сами до ума дело довести, отдали бы детей матерям, мы бы уж и пеленок своих из дому заказали, – вступила в спор Ольга. – Глянь на эту задницу – с нее уже кожа кусками слазит! Гестапо, а не роддом! Недаром они и сосать не хотят, не до того им, бедным!
Бунт на корабле успокоила вызванная в палату дежурная врач, которая, имея большой опыт работы, умела ублажить кого угодно, приняв сторону возмущавшихся. Она искренне поахала над бедными попками, строго выговорила медсестре, пообещала сейчас же послать кого-нибудь в прачечную и приказала немедленно вымыть, смазать и перепеленать всех малышей. Из этой палаты. Другие же пока молчат! График кормления был сорван, но цель достигнута. Минут через тридцать мамочкам вернули голодных, но чистых и сухих детей, но все равно не обещали перематывать их через каждые три часа – по техническим причинам.
«Господи, скорей бы домой! – думала Ириша, пока кормила изголодавшуюся соню. – Да, пеленок понадобится очень много… Хорошо, что удалось недавно купить простенькую стиральную машину. Правда, где же их сушить-то зимой? И батарей не хватит в доме…»
Скорей бы домой…
Приближался Новый год. Каждая мамочка напряженно ждала решения врачей о выписке. Кому же хочется праздновать в больнице, пусть даже со своим родным дитятком? Эта палата еще имела шансы разойтись по домам. Родившие позже – уже вряд ли. В ожидании выписки мамочки ознакомились с местной неписаной традицией «благодарения». Конфеты, коньяк и шампанское врачам, акушеркам и медсестрам за их доблестный труд были в преддверии праздника очень кстати. Денежное вознаграждение не обсуждалось и, скорее всего, знающими людьми было сделано или оговорено еще до того. Ириша по наивности и неинформированности думала, что медицина у нас бесплатная. Может, потому так долго и рожала, пустив дело на самотек.
Родственники носились как угорелые в предновогоднем дефиците, готовясь к их возвращению с малышами домой, но это все было где-то там, за стенами роддома, а здесь были свой график жизни и свои проблемы.
Двадцать один ноль-ноль, тридцатое декабря. Вечернее кормление. Все, как обычно. Только, раздобрившись, сегодняшняя смена вытащила из ординаторской и включила в коридоре телевизор. Перед кормлением мамочки смотрели предновогодний концерт и оставили телевизор работать.
Женщины кормили малышей. Кто сидя, кто лежа. Каждая думала о своем – о муже, о старших детях, о маме с папой, о работе, о недосданных экзаменах… Но все, конечно, думали еще и о том, что в новый год они входят уже совсем другими и что жизнь теперь будет другая. Конечно, хорошая. А какая же еще она может быть у их малявочек?!
Из коридора доносилась песня. Это был романс из фильма «Дни Турбиных». Красивый. Грустный такой… «Боже, какими мы были наивными, как же мы молоды были тогда…» Ирише взгрустнулось. И чего, спрашивается? Все ведь хорошо, все просто замечательно. Но что-то ей не давало покоя. Напротив, на кровати лицом к стене, лежала Светлана, кормила свою дочку, и плечи ее вздрагивали. Она тихо вытирала слезы и мокрый нос углом косынки и старалась не шмыгать, чтобы не привлекать внимания.
«Плачет, – подумала Ириша. – Ну, чем тут поможешь? Она же и не рассказывает почти ничего. Родители не приходят. Подружки-студентки – те довольно часто, веселые, и она с ними весело так в форточку разговаривает, все прекрасно, говорит. Только Ирише сказала, что о разводе никому и не говорила пока, чтобы не волновать их зря. А еще сказала, что разрешила мужу забрать ее из роддома и отвезти домой. А уж Новый год, пожалуй, будет вдвоем с дочкой встречать… Правда, дома и есть-то нечего пока, но он что-нибудь купит. А может, встретят Новый год втроем, поймут, что не чужие друг другу, помирятся и заживут вместе по-нормальному?» – вдруг обнадежила сама себя Ириша и погладила Светлану по плечу. Та потерлась о ее руку головой, но не оглянулась.
Назавтра, после обхода врачей, расклад был такой: Ольга еще оставалась, уж больно тяжелы были роды, много швов и слегка температурит; Армида тоже остается – пупочек у девочки еще не отпал; Светлана тоже – у нее ночью поднялась температура, сказали, что из-за груди, и выписывать побоялись. Иришу, Веру и Анжелу выписали. Они очень радовались и искренне сочувствовали остававшимся. Армида тихо и привычно смирилась с судьбой, Ольга жалела, что дочка расстроится – Новый год без мамы, что без Деда Мороза. А Светлана тихо сказала Ирише:
