Текст книги "Выбираю таран"

Автор книги: Людмила Жукова

«В общем, все это доказывает, что аэроплан сделал обыкновенный поворот, только в вертикальной оси» – этот вывод Нестерова очень пришелся по душе отцу авиации Н. Е. Жуковскому. Изучив петлю Нестерова, он стал рассказывать о ней в докладах, на лекциях, потому что «значение этих полетов важно тем, что делает летчика, их изучившего, полным хозяином движения аэроплана в воздухе!».

Киевское общество воздухоплавания награждает Нестерова Золотой медалью за «мертвую петлю», а он стесняется ее принять и объясняет это в письме жене тем, что «ведь такой медалью награжден великий Жуковский!».

На вопрос: «Почему вы решились на рискованный шаг?» – Нестеров ответил: «Меньше всего я думал о себе: все мои мысли были о судьбе отечественной авиации. Я счастлив, что сделал полезное для России дело. Очень прошу сообщить об этом в газетах скромно и не создавать ненужного шуму».

Но тщетно предупреждать об этом газетчиков – шума было много. Прокатился он по всему миру. В Москву вскоре приехал авиатор-спортсмен Селестин-Адольф Пегу. Вечером 14 мая 1914 года он выступал в Политехническом музее в Москве после доклада Жуковского об успехах авиации.

Во время рассказа Пегу кто-то из зала передал записку, что знаменитый Нестеров находится в зале, сидит в первом ряду.

Экспансивный француз сбежал с трибуны, под гром рукоплесканий втащил Петра Николаевича на сцену и, указывая на Нестерова, произнес исторические слова: «Я считаю недостойным для себя выступать с докладом о «мертвой петле» в то время, когда здесь присутствует ее автор…»

Так встретились два знаменитых летчика, отвага которых была равна благородству их душ. После полетов Пегу в России, из которых ни единого не пропустил Нестеров, они долго горячо обсуждали каждый «трюк» – как выражался Пегу, «каждый маневр» – как называл эти «трюки» Нестеров. После отъезда Пегу Нестеров сделал обстоятельный доклад в Московском обществе воздухоплавания для любителей авиации и пилотов: «Знакомство с управлением аппаратами и взгляд на причину катастроф».

«Летая таким образом, всегда можно уничтожить неприятельский самолет. Вот в чем значение «мертвой петли», – говорил Нестеров. – Я свободно могу подлетать к любому самолету на расстояние двадцати метров и описывать вокруг него всякие пируэты, а это крайне важно для военных целей…» Вот с какого момента можно отсчитывать зарождение истребительной авиации. Два месяца оставалось до Первой мировой войны, и хотя самих самолетов в германской, французской и русской армиях было немало, но безоружные, пилотируемые летчиками, боявшимися крена, они не представляли опасности для войск, тем более что небольшая высота полета позволяла сбивать их с земли. Штабисты отводили им в военных действиях скромные роли разведчиков да корректировщиков артиллерийской стрельбы. Вторую – по предложению Нестерова, который в 1913 году на правах командира отряда испытал шесть способов целеуказания с самолета: четыре способа корректировки стрельбы и два – наводки орудий по летящим самолетам. Провел он и первые в мире опыты связи – флагами, звуковыми сигналами, включением-выключением мотора. Артиллеристы были особенно довольны: авиация показала, что может быть не только «ушами и глазами», но и «биноклем и телефоном» армии.

Так что же, самолет – лишь военное оружие? Эта мысль военных чинов опять встретилась с противодействием Нестерова: «Нет, самолеты прежде всего – средство передвижения и перевозки грузов!» Как, люди и грузы на этих хлипких этажерках?! Да далеко ли они улетят?!

Нестеров решил доказать, что далеко. Еще 10 августа 1913 года он, объяснив, что хочет подготовить летчиков своего отряда к предстоящим маневрам, группой в три самолета совершил перелет Киев – Остер – Нежин – Киев протяженностью 320 километров. На борт Нестеров взял кинооператора, просив его снимать землю сверху. Этот фильм, демонстрировавшийся в киевском кинотеатре, впервые показал людям землю с птичьего полета – реки Днепр, Десну, города Киев, Остер, Нежин… А в штаб пошла докладная записка поручика Нестерова о пользе аэрофотосъемки, при которой легко получить карту позиций и передвижений противника.

За этим перелетом последовала целая серия других. В жестокий шторм – по трассе Киев – Одесса – Севастополь, где его встречали летчики Качинской авиашколы. И накануне войны – Москва – Петербург, тоже в сильный ветер. Дальними перелетами Нестеров доказал, насколько ошибаются военспецы, считая, что самолет можно использовать лишь в тихую погоду – нет, во всякую! Нужно только умение им управлять. Можно летать и совершать посадку и ночью при кострах – это первым сделал летчик отряда Нестерова Михаил Передков, а Нестеров стал обучать ночному полету и посадке остальных.

Очень нашумевшим был его перелет из Киева в Петербург: огромное расстояние в 1250 километров он преодолел за восемь часов (не считая посадок), и не один, а с пассажиром – мотористом Нелидовым. Сделано это было, как обычно у Нестерова, без огласки, без приготовлений.

– Откуда вы взялись? Вы же в Киеве? – встретили его удивленные возгласы гатчинских летчиков.

– Да, сегодня утром были еще там, – отвечал Нестеров. Его пригласили на товарищеский офицерский ужин, но Нестеров, заметив, что неприглашенный унтер-офицер Нелидов скромно отошел в сторону, резко сказал:

– Без Нелидова принять приглашение не смогу. Только с ним.

Так, вдвоем, они вошли в офицерский зал, куда не допускались низшие чины, сели за праздничный стол, за которым собрались для чествования признанного героя не только гатчинцы, но известные ученые, высшие чины, писатели.

Открывая торжество, генерал Кованько, начальник Петербургской офицерской воздухоплавательной школы, отец двух сыновей-летчиков, сказал:

– Русским нечего завидовать и учиться у иностранцев. Что же касается смелости, то они могут очень и очень поучиться у нас. Примером тому является виновник нашего торжества штабс-капитан Нестеров.

Первым горячо зааплодировал сын генерала поручик Александр Кованько, «Еж» – как называл его Петр Николаевич.

Ответное выступление великого летчика запомнилось многим.

– Военный летчик никак не может обойтись без умения делать фигуры высшего пилотажа… Участие авиации в будущей воздушной войне сведется к борьбе самолетов разных типов… Неизбежные воздушные бои будут схожи с нападениями ястребов на ворон… Только пройдя школу фигурного летания, практически освоив «мертвую петлю», летчики будут обладать основным оружием ястребов в их нападении на менее искусных ворон. А кто из вас захочет быть вороной?

Слушали эти слова с разным чувством: кто – с иронической ухмылкой, кто – с вниманием примерного ученика, кто – с нескрываемым восторгом. Писатель Куприн – с неподдельным почтением. Далекий от авиации, этот талантливый русский человек понимал значение Нестерова для России.

«Много погибло на Святой Руси талантливых людей… – сказал он. – Мы счастливы, что воспитанная Петром Николаевичем воля и твердость в достижении цели привела его к таким крупным успехам в деле развития русской авиации. Да здравствует русская наука, да здравствует несокрушимая воля и всепобеждающий дух русского человека, да здравствуют и умножатся дальнейшие успехи Петра Николаевича!..»

Александр Кованько в своих воспоминаниях приводит запавшие ему в память слова Нестерова об очень далеком будущем авиации, которые трезвомыслящие слушатели восприняли как фантастику: «Какого обладания аэропланом желал бы я себе? Я хотел бы лететь то быстро, то медленно и плавно, как лебедь, поднимаясь с места без разбега и опускаться… на простыню. Но мечтать легко – достичь труднее. И еще. Петля петлей, да и перелеты, откровенно говоря, не дают еще мне права на такое чествование.

Вот пожелайте мне, чтобы я почувствовал себя на аппарате как на автомобиле, – за это я и буду благодарен. Пока же несовершенство аэропланов и моторов до сих пор заставляет нас больше надеяться на Бога, чем доверять многообещающим победам на ежегодных конкурсах аппаратов».

Кстати, как только началась война, поручик Александр Кованько попросился в действующую армию и 7 сентября 1914 года прибыл в XI авиаотряд Нестерова. А молодому другу Нестерова Евграфу Крутеню, будущему создателю второго отряда (первый был создан Александром Казаковым) истребителей – «ястребков», запомнились на этом банкете слова Нестерова о новой идее: «Я не фокусник. Моя «мертвая петля» – доказательство моей теории: в воздухе везде опора… Необходимо лишь самообладание… Теперь меня занимает мысль об уничтожении неприятельских самолетов таранным способом, пользуясь быстроходностью и быстроподъемностью аэроплана. Например, ударив на лету своими шасси неприятельский самолет сверху… При встрече с самолетом противника, поднявшись над ним, протаранить врага и спуститься скольжением на хвост – это не более опасно, чем столкновение конника с конником…»

Петр Нестеров уже тогда думал о возможности воздушного тарана… Уже тогда читал книгу лейтенанта флота, участника двух кругосветных плаваний Николая Яцука «Воздухоплавание в морской войне», где такой таран теоретически предсказывался. Уже тогда не раз сидел с ним за столом, рассчитывая новый опасный маневр. Деревянным мягким винтом современных им машин такой удар невозможен. Вот если его создать из металла…

А пока поразить неприятельский аэроплан можно, лишь чиркнув сверху колесами.

Н. Яцук предсказывал: «…Нет ничего невозможного в том, что ближайшая война явит нам случаи, когда воздухоплавательный аппарат с целью помешать разведке воздушного противника пожертвует собой, ударившись о него, чтоб вызвать его падение хотя бы ценой своей гибели…»

Вопреки этому трагическому выводу Нестеров обдумывал таранный удар с расчетом на жизнь атакующего.

При этом в тайне надеялся все же, что войны может и не быть, и разрабатывал проект самолета для мирной жизни. Нестеров уже стал знаменитостью, чего не могли не признавать высшие чины, и наконец-то им волей-неволей пришлось заняться его проектом самолета. Нет, он не забывал о нем все эти три года – он переделал хвостовое оперение одного «ньюпора», предназначенного к списанию, укоротив его фюзеляж, и самолет стал значительно маневренней своих собратьев. Он в сотый раз перечерчивал и свой проект, внося в него изменения, и когда получил наконец разрешение на постройку самолета на заводе «Дукс» в Москве, где строились «мораны» для русской армии, спешно направился туда.

– Построю самолет, испытаю – должно получиться! – и уйду в отставку. Стану мирным человеком, просто конструктором, – говаривал он жене, успокаивая, когда та делилась своими опасениями за его жизнь.

– Ну а если со мной случится что, – полушутя-полусерьезно сказал он ей как-то, – дай слово, что сделаешь все, чтобы мой самолет был достроен, – это мое завещание…

Он, военный летчик, первым открывший многие боевые возможности авиации, мечтал построить свой самолет для мирных целей: перевозки людей, грузов, фотосъемки и мечтал еще о самолете-малыше, «чтоб на нем любой мог летать почти так же просто, как ездить на мотоциклете».

Летчику-спортсмену А. Шиукову, предложившему установить на самолете пулемет, он удивленно сказал: «Как странно, что вы, гражданский человек, думаете о вооружении самолета, а я, кадровый офицер, мечтаю о создании самолета, полезного в мирной жизни нашего народа…»

14 июня 1914 года газеты сообщили, что послезавтра начнется 40-дневный дальний перелет Петербург – Киев на четырехмоторном отечественном самолете «Илья Муромец». Нестеров мог радоваться: многие его идеи, не принятые военным ведомством, в «Муромце» были воплощены – русский богатырь мог поднимать груз до 1300 килограммов (мировой рекорд!) или брать на борт 16 пассажиров, а на случай войны мог быть вооружен пушкой и пулеметами. Такого самолета не знала ни одна страна мира.

Им гордилась вся Россия и недоумевала: почему же на вооружение русской армии по-прежнему шли самолеты иностранных конструкций и они же строились на русских заводах? Перелет «Ильи Муромца» мог бы изменить положение.

Но 15 июня первые полосы газет с тревогой сообщили о выстреле в сербском городе Сараево в наследника австро-венгерского престола Фердинанда. Это означало мировую войну…

Петр Николаевич, наблюдавший за строительством своего самолета и «моранов» для армии на московском заводе «Дукс», срочно отбыл в Киев и там получил приказ уже 17 июня быть в действующей армии под Львовом.

Прощайте, мечты об отставке, о тихой жизни конструктора, о мирных самолетах. Жизнь заставляла воевать…

16 июня – последний день в Киеве, последний день в семье, последние слова плачущей Дине: «Не горюй, не беспокойся… Ты знаешь ведь, что сил и энергии у меня много».

Как странно! Сколько раз эта маленькая женщина провожала его в опасные полеты – всегда выдержанная, улыбчивая, уверенная в его успехе. А тут слезы льются и льются по родному лицу, и он не знает, как ее утешить.

– Возьми два абонемента в оперный театр. Война, я думаю, скоро кончится, – говорит он.

– Не утешай… Не надо, – справляется наконец со слезами Дина. – Иди, Петрусь, и возвращайся с победой.

Первые разведывательные полеты вызывают в нем боль, гнев, недоумение, скорбь. Он пишет Дине: «Встречаются картины страшного разрушения, и приходят вполне определенные мысли о зверстве и бессмысленности войны».

Его отряд базируется близ старинного Жолкева, известного в истории тем, что издавна облюбовал его орден монахов-доминиканцев, управлявших беспощадной инквизицией. Их угрюмый собор – хороший ориентир для летчиков. А вот аэродром близ города неудобен, летчики ворчат: аппараты и так несовершенны, то и дело ломаются, а на таком аэродроме чего от них ждать?

– Приличных посадочных площадок в этом районе нет, но это не страшно, – уговаривает ворчунов Нестеров. – Нам придется только вспомнить школьный расчет посадки на точность.

Он, двадцатисемилетний человек, легко входит в роль отца-командира, хотя среди подчиненных есть и ровесники, и постарше, и солдаты-новобранцы, они в основном с Украины, – зеленые юнцы. На их плечах все аэродромное хозяйство: палаточные ангары для самолетов, сами самолеты и охрана их. Нешуточные обязанности. А кое-кто из пилотов явно продолжает держать дистанцию с низшими чинами.

– Сейчас война, а потому никто не должен отказываться от любой работы, какое бы положение ни занимал, – строго внушает Нестеров офицерам на разборах полетов.

Он вместе с мотористами заправляет машины горючим, помогает солдатам ставить палатки-ангары и следит, чтобы все как следует отдыхали, повторяя: «Невыспавшийся летчик – пол-летчика, выспавшийся – два летчика!»

– Наши машины отлетали свое, моторы выходят из строя в воздухе, как лететь в тыл на разведку? – задают ему законный вопрос.

Что он мог ответить? Он сам чудом избежал плена, когда, вылетев на разведку под Львов со штабс-капитаном Лазаревым, был вынужден сесть за вражеской линией обороны. Жители ближайшего села помогли поджечь самолет, снабдили едой и проводили к линии фронта. А там и вовсе повезло: взяли в плен часового, он оказался русин – так называли себя карпатские украинцы, обрадовался, поняв, что может уйти вместе с «братушками» от проклятых австрияков, провел через линию фронта.

Первое, что сделал Нестеров, вернувшись, – написал рапорт о необходимости пулеметов на борту самолетов.

Пришел отказ: самолет не способен вести воздушный бой, потому пулеметы авиаотрядам не положены инструкцией.

Пришлось воззвать к летной изобретательности. Поручик Розенберг, с первых дней войны под общий смех «забронировавший» сиденье в кабине чугунной сковородкой, внес второе дельное предложение: приспособить к самолету пятифунтовую гирю на тросе и попробовать опутывать ею винт неприятельской машины – должна рухнуть! Нестеров решил приладить к носу самолета нож – им можно вспарывать аэростаты. Все летали, вооруженные карабинами и браунингами, но толку было мало – попробуй попасть с движущегося объекта по движущейся цели! И бывало, расстреляв патроны, противники разлетались, грозя друг другу кулаками или с досады швырнув в противника пустой карабин.

Нет, надо проверить давнюю идею Яцука – таран.

«Гром сотен пушек утром 18 августа 1914 года возвестил начало наступления русской 8-й армии генерала Брусилова. 19 августа перешла в наступление 3-я армия генерала Рузского. Авиация армии, в том числе и авиаотряд П. Н. Нестерова, вела интенсивную воздушную разведку» – так описывают фронтовую обстановку тех дней К. Трунов и М. Голышев в книге «Петр Нестеров».

…7 сентября группа летчиков задержалась в штабе армии, оживленно обсуждая события дня и результаты воздушной разведки.

– Большое спасибо вам, господа офицеры, за ценные сведения, которые вы нам представили, – сказал генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии полковник Бонч-Бруевич. – Только авиация помогла нам во многом прояснить обстановку на фронте и получить сведения о противнике. Но положение остается чрезвычайно тяжелым. Дальнейшая судьба наших операций во многом зависит от того, удастся ли нам скрыть от австрийцев направление движения наших корпусов. Ведь у противника также имеется авиация, и она действует весьма активно. Особенно нас беспокоят разведывательные полеты одного австрийского «альбатроса». На этом самолете, видимо, летает весьма опытный разведчик. Совершенно недопустимо, чтобы мы могли терпеть наглые полеты австрийца, который может сорвать наши намерения.

– А как вы, господин полковник, полагаете прекратить полеты этого австрийца, когда у нас на самолетах нет никакого оружия, кроме револьвера? – задал вопрос присутствовавший при этом разговоре Нестеров.

– Что делать? – бросил полковник. – Надо придумать способ атаки и напасть. Мы на войне, а не на маневрах. Надо рисковать, раз требует обстановка. Я верю в храбрость русских летчиков!

Это прозвучало как вызов.

– Я даю вам, господин полковник, слово русского офицера, что австриец перестанет летать, раз это необходимо.

– Верю вам, господин штабс-капитан.

«Вчера три неприятельских самолета хотели нагло прорваться, но стоило мне в «милочке» подняться, как сразу же утекли назад, – пишет Нестеров жене. – Ну, покажись они еще раз над моим аэродромом! Я придумал против них одно средство – буду биться в воздухе! Только ты не беспокойся, риску в этом никакого!»

В ночь перед воздушным боем, к которому готовился Нестеров, разразилась буря. Одетые в легкое летнее обмундирование люди, насквозь промокшие и продрогшие, крепили тросы палаточных ангаров, Нестеров подбадривал их:

– Ребята! Мы должны спасти самолеты, а то и воевать будет не на чем! А буря скоро утихнет!

У этого человека сил было на десятерых, хотя многие знали: в полете у него бывают головокружения. А летает он с первого дня войны почти ежедневно, для чего держит два «морана»: одноместный (он называл его «милочкой») и двухместный; пока один чинят, другой готов к полету, и только сам летчик не знает отдыха…

К утру развиднелось, буря стихла. Развели костры и сушили вымокшую одежду, перешучиваясь, вспоминали бурную ночь. День обещал быть ясным, солнечным – летным.

И появились три «австрийца»: они словно хотели выяснить, что осталось здесь после бури.

– Аппарат! – вскричал Нестеров и бросился навстречу выводимому Нелидовым из ангара «морану» – самому быстроходному в отряде и самому «вооруженному» – к нему был прикреплен трос с гирей для опутывания винта врага. Но трос оборвался при взлете, а мотор, едва подняв самолет, чихнул и остановился. Пришлось садиться.

– Срочно почините мотор, а пока приготовьте двухместный «моран». Если прилетят – вызывайте! – приказал Нестеров и пошел в штаб.

«Австриец» прилетел вскоре. Один. Он кружил над ангарами. Собирается сбросить бомбу? Нестерову сообщили о том по телефону, он примчался, но готов к полету был только двухместный «моран».

– Я с вами, – кинулся за ним поручик Александр Кованько. – Лететь одному нет смысла, а «альбатроса» в одиночку не заставишь сесть.

– Нет, я один. Второй «моран» будет готов только через час. Неужели ты думаешь, что «альбатрос» прилетит в третий раз?

– Но чтобы вынудить его сесть, нужно лететь вдвоем!

– Я лечу, Еж, попробую все сделать один!

– Я возьму револьвер и попытаюсь пулей достать австрийца.

– Револьвер не годится. Тут надо наверняка! – твердо закончил разговор Нестеров и вскочил в аппарат.

«Моран» взвился в воздух, и австрийский «альбатрос», завидев его, пошел в сторону. «Моран» Нестерова быстро догонял его.

По рассказу очевидца, летчика 9-го авиационного отряда поручика В. Г. Соколова, события в воздухе развернулись так.

Австриец летел над городом прямо на запад, на высоте 1000–1500 метров. С земли велась по «альбатросу» беспорядочная ружейная стрельба. Нестеров на своем быстроходном «моране» обходил город с южной стороны и, набирая высоту, шел наперерез австрийцу. Вскоре они летели уже на одной высоте. Нестеров поднялся еще выше, сделал над противником круг.

Маневры П. Н. Нестерова были быстры и решительны. Так мог действовать человек, который все заранее обдумал, был уверен в себе и принял непоколебимое решение – уничтожить врага. Австриец, заметив опасного и решительного противника, стал увеличивать скорость за счет снижения при полных оборотах мотора. Он понимал, что уйти от быстроходного «морана» ему не удастся.

Нестеров зашел в хвост австрийцу и ударил по «альбатросу» своим «мораном». После удара «моран» стал по спирали падать вниз. Австрийский «альбатрос» еще несколько мгновений держался в воздухе, затем завалился набок, вошел в пике и стал стремительно падать.

Сотни военных, а также жители города напряженно следили за драмой в воздухе. Из штаба армии к месту падения самолетов помчалась штабная легковая машина с врачом. По воспоминаниям поручика Соколова, он в другом автомобиле вместе с офицером также помчался к месту катастрофы.

Свой таран Нестеров выполнил километрах в шести от Жолкева, с левой стороны шоссе, идущего на Раву-Русскую. «Моран» упал на сухое поле около болота. Дальше, шагах в двадцати к западу, недвижно лежало тело Нестерова. Его положили в автомобиль и увезли.

Сбежавшиеся солдаты и казаки вскоре вытащили из болота двухместный «альбатрос». В нем обнаружили трупы австрийских летчиков – лейтенанта барона Розенталя и унтер-офицера Франца Малины.

«Нестеров на «моране» разбил австрийский аэроплан и разбился насмерть. Подготовьте жену», – телеграфировали сослуживцы в Киев.

Дина, получив страшное известие, в тот же день выехала в Жолкев. Мысль, что в какое-то мгновение навстречу промчался поезд с гробом Петра Николаевича, была невыносима, но… так и случилось. Пришлось возвращаться. В Киеве ее окружили репортеры. Она сказала только:

– К смерти мужа я подготовлена с того момента, как он стал летать… Перед отъездом на фронт он взял с меня слово, что в случае его гибели я приложу все усилия, чтобы постройка его самолета была завершена…

Но Нестеровой не удалось выполнить заветную мечту мужа: завод «Дукс» перешел на военные заказы, и в постройке «мирного» самолета было отказано…

* * *

И долго еще в прессе появлялись статьи ученых, писателей, летчиков о жертвенном подвиге героя. Знаменитый путешественник Семенов-Тян-Шанский через газеты обратился к правительству с предложением наградить Петра Николаевича посмертно орденом Святого Георгия Победоносца – высшей боевой наградой России, и вскоре последовал высочайший указ. Многие призывали создать мемориальный музей национального героя России. Французский авиационный журнал опубликовал стихи «На смерть героя», в России их перевели и положили на музыку.

 
Предо мною образ павшего Героя,
Не могу я думать ни о чем другом.
Он поднялся в небо, небо голубое
Мощным, смелым, гордым,
Пламенным орлом…
Он увидел – тенью черной птицы
«Альбатрос» австрийский над родной землей.
Вспыхнули отвагой зоркие зеницы,
Он взметнулся грозною стрелой…
И не стало мрачной хищной тени,
Но за Родину погиб и сам Герой…
Хочется невольно преклонить колени
Перед памятью его заветной и святой.
 

В газете «Новое время» было опубликовано письмо молодого летчика Е. Крутеня, заканчивающееся словами: «Итак, начало бою в воздухе положено. И первым бойцом явился он, русский герой, носитель венца славы за «мертвую петлю» – Петр Николаевич Нестеров. И наверное, после удара мертвеющие губы шептали: «Мы русские! Не нам учиться у иноземцев». Слава тебе, русский герой! Слава богу, что русские таковы!»

Летчик-ас Евграф Крутень – автор первых книжек-наставлений «Воздушный бой» и «Истребительная авиация». Он погиб в июне 1917 года, имея на счету 23 сбитых самолета врага.

Оба выдающихся летчика перезахоронены на Лукьяновском кладбище в Киеве.

Среди летчиков долго бытовала легенда, что Нестеров был жив после столкновения – ведь самолет планировал к земле! Но Петр Николаевич не был привязан к сиденью и, потеряв сознание от страшного удара, выпал из самолета.

Пресса еще долго продолжала публиковать мнения военных чинов о «невозможности и безумии тарана», но летчик Александр Казаков через год повторил его – тоже на безоружном «моране» и тоже против «альбатроса» – и благополучно приземлился. Это было ответом всем неверующим и блестящим подтверждением правоты Нестерова. Рассказывали, что Казаков с товарищами приходил к «Аскольдовой могиле», где первоначально был похоронен Петр Николаевич, и, по старому русскому обычаю обращаясь к ушедшему, рассказал о совершенном таране.

Только на полтора месяца пережил старшего брата Михаил Николаевич Нестеров. На фронте он был хорошим воздушным разведчиком, но захотел, как старший брат, летать на маневренных «моранах». Погиб 21 октября 1914 года в тренировочном полете.

* * *

XI авиаотряд штабс-капитана Нестерова возглавил после его героической гибели поручик Александр Кованько.

26 декабря 1914 года его невооруженный самолет был подбит австрийцами. Раненый Кованько попал в плен, вернулся из него в 1918 году тяжелобольным, истощенным. Жена увезла его в Одессу, позже в Крым, откуда он вместе с армией Врангеля эмигрировал в Турцию, затем служил в сербских ВВС. Погиб при тренировочном полете на «бранденбурге» под Белградом на Новосадском аэродроме.

В 1918 году XI авиаотряд был переименован в истребительный авиадивизион, затем в 1-ю Петроградскую Краснознаменную истребительную эскадрилью, известную в истории советской авиации как эскадрилья имени Ленина. В ней служили многие известные летчики. В 1924–1927 годах в ней проходил службу другой великий нижегородец Валерий Чкалов.

…Шла очередная отработка стрельбы по шарам. В воздухе – самолет Чкалова. Атака, еще атака. Но простреленный шар, медленно выпуская воздух, продолжает покачиваться на длинном тросе. С земли видно, как истребитель Чкалова разворачивается и проносится вплотную к шару. На глазах у всех надутый пузырь мгновенно худеет и обвисает.

– Что случилось? Почему не стрелял? Почему лопнул шар? – недоуменно спрашивает командир неспешно вылезающего из самолета Чкалова.

– Один пулемет отказал. У второго кончились патроны. Я пошел на таран, как Нестеров!

В этом ответе знаменитого дальними перелетами и высшим пилотажем летчика названы две технические причины таранного удара: когда отказывает оружие и когда кончаются патроны.

Чкалов не дожил до того грозного времени, когда таран становился иногда единственным и последним оружием в неравной схватке с врагом. Но летчики 29-го истребительного авиаполка, сформированного на базе 1-й Петроградской истребительной эскадрильи имени Ленина, сбили на боевом пути от Москвы до Берлина 347 машин со свастикой, две из них – таранными ударами! Он первым среди истребительных полков получил звание гвардейского – 6 декабря 1941 года, в первые дни разгрома немецко-фашистских оккупантов под Москвой.