Текст книги "Выбираю таран"

Автор книги: Людмила Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Первым не выдержал «мессер» слева, отвернул. Второй продолжил полет навстречу Хлобыстову, но, видно, не захотел погибать и свернул перед самым бешено крутящимся винтом самолета Хлобыстова, всего на миг повернувшись боком. И в этот миг Алексей со всей силой ненависти за погибшего друга «хлобыстнул» по проносящемуся хвосту со свастикой опять правым, уже поврежденным, крылом.

За несколько минут боя три тарана увидели враги. Что еще ждать от этих «фанатиков» в следующие секунды боя? Психологический фактор сработал на все сто: армада из оставшихся четырнадцати бомбардировщиков со смертоносным грузом и десяти истребителей сопровождения повернула вспять, сыпя бомбы на безмолвную пустынную тундру…

Алексей летел на своей поврежденной машине следом за четверкой молодняка, ясно осознав, что бессмертие судьба не гарантирует даже героям…

На земле он впервые не попал в объятия боевых друзей: все уже знали о гибели Алексея Позднякова.

Отказавшись от обеда, Хлобыстов спешно пересел в исправную машину и понесся на поиски упавшего самолета друга, пока еще светило солнце.

* * *

…О результатах неравного боя 8 апреля 1942 года, о трех таранах в одном бою, о сорванной бомбежке подходившего к Мурманску каравана судов союзников командование полка доложило по инстанциям и подготовило представление на присвоение звания Героя Советского Союза Алексею Степановичу Хлобыстову и Алексею Петровичу Позднякову (посмертно). Скупы строчки его биографии: родился в 1916 году в селе Тулыновка Тамбовской области. В Красной Армии с 1935 года. Участвовал в боях с белофиннами.

Новым командиром эскадрильи назначался капитан Алексей Степанович Хлобыстов.

…Уставший от долгого и опасного похода морской караван союзников входил в бухту. Наблюдавшие неравный бой в бинокли английские моряки просили познакомить их с героями-летчиками. Но Хлобыстову в те дни было не до встреч – принимал командование эскадрильей, учил молодых летчиков драться смело, расчетливо и хладнокровно, как завещал Алексей Поздняков. Только, проведя инструктаж и учебно-тренировочные полеты, стал добавлять вдруг: «Помните, вы должны довоевать до победы!»

* * *

14 мая 1942 года их снова ждал неравный бой. Хлобыстов сверху врезался в строй противника, расколол его, отвлек внимание от своего молодняка, вызвав огонь на себя.

Он почувствовал, как ожгло руку, ногу, как запахло гарью в кабине. Все мысли Алексея были – сбить пламя с машины резкими маневрами. Но тщетно, чад заполнял кабину. «Умирать – так с музыкой!» Но почему – умирать? Расстрелявший его «мессер», потеряв интерес к подбитому «ястребку», после разворота беспечно несется на близком расстоянии, уже записав очередную победу на свой личный счет, и ждет, когда советский летчик выбросится с парашютом, чтобы расстрелять его.

Алексей уже открыл фонарь кабины для прыжка, но, поняв, что в воздухе его ждет смертельная опасность, молниеносно переменил решение: направил свой горящий самолет на врага: пусть закроется его личный счет!

Удар всем фюзеляжем – пострашнее удара крылом. Голова ударяется о прицел, на миг отключается сознание. Но неистовый порыв северного ветра выбрасывает его из кабины. Сознание возвращается, когда он камнем летит к земле. Рука автоматически дергает кольцо, и снова – беспамятство.

Его вскоре нашли в тундре морские пехотинцы – замерзшего, в летном обмундировании, залитом кровью.

Из медсанбата его уже отправили в госпиталь, когда в полк, прославленный теперь уже четырьмя таранами, прибыл военный корреспондент «Красной звезды» поэт Константин Симонов. Не застав летчика, он описал в очерке свою давнюю встречу с Хлобыстовым в первый год войны и передал разговор с комиссаром полка, поведавшим ему о третьем таране.

– А разве Хлобыстов не мог просто выйти из боя? – спросил Симонов комиссара. – Ведь горел!

– Не знаю, – ответил тот. – Сам он, наверное, скажет, что не мог. У него такой характер: вообще не может видеть, когда от него уходит враг.

«Я вспомнил лицо Хлобыстова в кабине самолета, – заканчивает очерк Симонов. – Непокорную копну волос без шлема. Дерзкие светлые мальчишеские глаза. И я понял, что это один из тех людей, которые иногда ошибаются, иногда без нужды рискуют, но у которых есть такое сердце, какого не найдешь нигде, кроме России, – веселое и неукротимое русское сердце». Он так и назвал свой очерк: «Русское сердце».

Алексей прочел его с большим опозданием. Медсестра положила газету на тумбочку у его постели, в ожидании, пока он проснется. А спал он после своего третьего тарана и большой потери крови суток двое.

Морской летчик Сергей Курзенков, Герой Советского Союза (12 побед), после войны – военный писатель, в книге «Под нами земля и море» так описывает свое пребывание в госпитале ВМФ вместе с Алексеем Хлобыстовым:

«Санитары внесли в палату тяжелораненого… Обескровленное лицо его тонкими чертами походило на девичье. Резко выделялся заострившийся нос. Впадинами темнели закрытые глаза, а на лбу поверх бинта торчали спутанные светлые волосы. Лицо раненого показалось мне знакомым…

На помощь пришел хирург госпиталя Сергей Иванович Дерналов.

– Кто это? – тихо спросил я его.

– Летчик, – так же тихо промолвил он и добавил: – Армеец. Хлобыстов Алексей – знаешь такого?

– Капитан Хлобыстов? Да кто ж его не знает? А что с ним случилось? Сбили?

– Таких не сбивают! – многозначительно произнес хирург. – Два тарана сделал.

(Тут – неточность. Хлобыстов попал в морской госпиталь после третьего тарана. – Л. Ж.)

…Наше знакомство с Алексеем произошло не на земле, а высоко в небе, близ Мурманска, 15 апреля 1942 года.

Под вечер, когда солнце опускалось к западу, маскируясь в его лучах, на больших высотах летело несколько групп вражеских «юнкерсов» и «мессершмиттов». Они хотели нанести по Мурманску мощный бомбовый удар. Посты наблюдения своевременно обнаружили фашистов. Морские истребители двумя полками и армейцы – одним взлетели по тревоге со своих аэродромов.

Первый эшелон вражеских самолетов на дальних подступах к Мурманску встретил полк армейцев, одной эскадрильей командовал капитан Алексей Хлобыстов. Западнее Мурманска, начиная с высоты шесть тысяч метров и до вершин сопок, завертелась сумасшедшая воздушная карусель. Дрались более ста самолетов!

Ревя моторами, распуская за хвостами смрадные дымы, самолеты виражировали, кувыркались, падали в отвесное пике, часто уходили ввысь, мелькали черными крестами, красными звездами, исхлестывая гудящий воздух разноцветными дымящимися трассами.

На сопках горело много черных костров, а с неба большими ослепительно-белыми зонтами медленно опускались сбитые летчики.

В том бою мы уничтожили более двадцати вражеских самолетов, а остальных долго гнали на запад».

В том бою заочно и познакомился Курзенков с Хлобыстовым, узнав после боя, кто возглавлял эскадрилью храбрых армейцев, а через несколько дней в офицерском клубе они скрепили свое знакомство пожатием рук.

И вот – новая встреча в госпитальной палате, пропахшей йодом, хлоркой-карболкой, кровью…

«Отоспавшись за две госпитальные недели, я не сомкнул глаз, дожидаясь, когда проснется мой товарищ, – вспоминает Курзенков. – А проснулся он лишь на рассвете следующего дня и спросил:

– А ты как попал к нам?

– Да не я к вам, а ты – к нам, в военно-морской госпиталь.

– Как же меня угораздило к вам попасть?

– Тебе в этом помогла морская пехота.

– Ну, коль моряки помогли – я молчу. А что с тобой?

– Тоже с «мессерами» не поладил. А ты, я слышал, опять не по правилам дрался вчера – фашисты жалуются.

– Что, телеграмму прислали? Да ну их! Что мы об этих гадах перед завтраком вспоминать будем?

Вскоре в палату ввалилось несколько армейских летчиков в небрежно накинутых халатах. За ними – врачи, сестры, санитары. Замыкали шествие ходячие больные, многие – на костылях.

Друзья поздравляли его за редчайший подвиг в истории авиации – третий таран.

…Дня через три Алексей поднялся и стал требовать отправки в полк.

О своем последнем бое рассказывал в палате неохотно, заметив:

– Не знаю, как и уцелел…

Что стоит за этими словами? Понимание двадцатичетырехлетнего парня, что и герои смертны, что и смелого – пуля берет. Но по-другому – нельзя.

А вскоре его вызвали в Кремль. Всесоюзный староста Михаил Иванович Калинин вручил ему медаль «Золотая Звезда» и орден Ленина, пожелал новых побед и отличного здоровья. «Служу Советскому Союзу!» – ответил Герой, как отвечали тогда все.

В московской гостинице его ждала делегация родного московского Карачаровского завода с просьбой выступить перед рабочими в минуты пересменок – очень хотели люди, работавшие по 10–12 и больше часов, послушать одного из тех героев, для кого они и ковали оружие победы.

…Совсем недавно еще, а точнее три года назад, он был для них просто электромонтером цеха Алешкой, бесстрашно колдовавшем с электроаппаратурой. В Ухтомском аэроклубе под Москвой, взмыв на учебном У-2 на первую тысячу метров, ахнул от восхищения: вот она сверху какая, Москва-река – голубая ленточка в зеленых берегах с бесчисленными, игрушечными деревушками по берегам. И шарахнулся от его рокочущей машины сокол – теперь собрат ему, крылатому.

Вскоре выступил в их клубе прославленный в боях за республиканскую Испанию Герой Советского Союза Иван Лакеев… Уверенный в себе богатырь с орлиным взглядом признался питомцам аэроклуба, что по боям в Пиренеях понял: фашизм непременно пойдет на СССР расширять «жизненное пространство» и откормить за счет России свой народ, сидящий после Первой мировой на карточках и эрзац-продуктах.

Тогда Алексей Хлобыстов и отправился в райвоенкомат: будете, мол, призывать в армию – направьте в школу военных летчиков.

Летчиком его сделала знаменитая «Кача» – летное училище на речушке Каче, близ Севастополя, – кузница первых русских авиаторов.

Алексей описывал сестре в Москву полеты над своенравным Черным морем… Послал свою фотографию в шикарной летной парадной форме – белый китель с золочеными пуговицами, белая фуражка с «крабом».

Дуся ответила: «Получила твое фото. Загорелый, красивый. Не забудь на свадьбу пригласить!»

А он все не мог остановить свой выбор ни на ком. Казалось, самая лучшая – впереди.

На родину он смог вырваться в мае 1942 года, уже после Москвы. Райком партии попросил всем известного летчика-аса выступить перед земляками. Как откажешь?

Когда рассказывал о фронте, о боях, о погибших товарищах, призывал напрячь все силы, не жалеть себя на работе, как они, воины, не жалеют себя в бою. Только тогда и сломаем хребет захватчику. Когда он говорил о павших в боях, его голубые глаза суровели и на лицо набегала тень… Но и посмеяться любил – улыбка у него была яркая, располагающая к себе.

* * *

И снова – Заполярье, боевое дежурство. Теперь уже в кабине английского «харрикейна». Машина вроде не хуже «томагавка». Если у «томагавка» мощность мотора 1080 лошадиных сил, вооружение: два пулемета калибра 12,7 мм, четыре – 7,62, максимальная скорость 533 километра в час, дальность полета – 1077 километров, то у «харрикейна»: мощность мотора – 1280 лошадиных сил, вооружение: 12 пулеметов калибра 7,69 мм, максимальная скорость – 520 километров в час, дальность – 869 километров.

Но фронтовой летчик А. В. Иванкин в своей монографии «8-я воздушная армия в боях за Сталинград» обобщает мнение наших летчиков: «харрикейн» и Р-40 не пользовались любовью летного состава». Выпущенный в 1935 году, «харрикейн» к началу Великой Отечественной войны был уже устаревшим самолетом, по маневренности уступающим нашим И-153 и И-16.

Но не мог же прославленный ас Хлобыстов отказаться от чужестранной устаревшей машины, передав ее новичку, и летать на новой машине, поманевренней…

Он и в боях не о своем личном счете думал, а о том, чтобы помочь молодым летчикам, и щедро записывал победы на личный счет молодых пилотов.

Потому на собственном счету командира эскадрильи числится 24 самолета, сбитых в группе, и только семь – на личном. Не тщеславен был трижды таранивший, трижды подвергавший свою жизнь смертельному риску командир.

Он погиб в роковой для многих день – 13 декабря 1943 года, при выполнении особо важного боевого задания в тылу противника. Подробности неизвестны…

ПО ВЕЧНОЙ ЗАПОВЕДИ: «ЗАДРУГИ СВОЯ»

Слово о забытых таранщиках

Общепринятое мнение, что таран вызывают две сугубо технические причины – отказ бортового оружия и иссякший боезапас, абсолютно неверно. Вспомним, как Алексей Севастьянов и другие летчики, ведущие бой в темном небе в лучах прожекторов, готовили себя к тарану на случай, если бомбардировщик с загрузкой будет ускользать из поля видимости.

Множесто таранов совершалось с неизрасходованным боекомплектом, чтобы не дать бомбардировщику сбросить смерть на транспорт с эвакуированными или войсками, чтобы остановить фашистский истребитель, идущий в атаку на боевого друга или новичка, «за други своя»… Так говорили в старину, когда в битве бросались на врага, занесшего меч над соратником.

Священный список этот велик. Помянем из него хотя бы некоторых героев, совершивших подвиг жертвенности ради других, от Баренцева моря до Черного, с 1941 до победного 1945 года.

Борис Черевко. 10 августа 1941 года в районе города Очакова в бою с тремя бомбардировщиками таранил один из них при попытке сбросить бомбы на крейсер с эвакуированными из города Николаева. Приземлился на парашюте.

Иван Одинцов. 3 июля 1941 года на Ленинградском фронте тараном сбил самолет врага, атаковавший его ведомого. Приземлился на парашюте.

Михаил Жуков. 12 июля 1941 года в районе Заболотья тараном сбил истребитель, заходивший в хвост самолета товарища. Приземлился на самолете.

Николай Дудин. 28 июля 1941 года на Западном фронте в районе Севастьянове в лобовой атаке тараном сбил «мессер», спасая командира эскадрильи. Приземлился на парашюте.

Владимир Грек. В августе 1941 года, прикрывая транспорт с эвакуированными из города Николаева женщинами и детьми, лобовым тараном сбил пикирующий бомбардировщик. Погиб.

Афанасий Охват. 6 сентября 1941 года в районе станции Мга, сам раненный, атакованный двумя «мессерами», спасая товарища, пошел на таран. Погиб.

Иван Беришвили. 15 сентября 1941 года погиб в таранной атаке под Одессой, спасая жизнь комадира эскадрильи.

Ефим Кривошеев. 9 сентября 1942 года на подступах к Мурманску таранил самолет врага, выручая товарища. Погиб.

Василий Книжник. 24 февраля 1942 года на Карельском фронте на встречном курсе тараном сбил истребитель, атаковавший ведомого. Приземлился на самолете.

Михаил Кубышкин. 10 марта 1943 года на курско-белгородском направлении на встречном курсе тараном сбил самолет врага, спасая жизнь командира. Погиб.

Василий Чернопащенко. 2 апреля 1942 года над Черным морем таранным ударом сбил торпедоносец врага, вышедший на боевой курс для атаки нашего морского транспорта. Погиб.

Андрей Голюк. 27 апреля 1943 года пошел на таран, спасая товарища. В бессознательном состоянии попал в плен. Освобожден нашими войсками в конце войны.

Анатолий Добродецкий. В июле 1943 года на Курской дуге тараном сбил вражеский истребитель, спасая своего ведущего. Сел на самолете.

Владимир Гусев. 7 марта 1944 года в районе Тарту тараном сбил «фокке-вульф», атаковавший командира. Погиб.

Петр Иванников (командир Ил-2), Анатолий Сорокале-тов (стрелок). 20 января 1945 года в Польше над станцией Вассовка таранным ударом сбили ведущий бомбардировщик противника, что заставило остальных в панике сбросить бомбы на свои войска. Погибли.

Александр Филиппов. 20 января 1945 года в воздушном бою над Варшавой, спасая своего ведущего, Героя Советского Союза подполковника Василия Панфилова, крылом своего самолета срезал кабину вражеского истребителя ФВ-190. Приземлился на парашюте.

ЗАХАРОВ ВАСИЛИЙ НИКАНОРОВИЧ (1923–1942)

Сержант, пилот 4-го гвардейского истребительного авиаполка ВВС Краснознаменного Балтийского флота.

28 мая 1942 года группа истребителей И-16 отражала налет более ста фашистских самолетов. Капитан Голубев под прикрытием ведомого сержанта Захарова сбил два самолета противника. Израсходовав боезапас, был атакован вражеским истребителем. Василий Захаров, спасая командира, пошел на таран атакующего «мессершмитта» и вместе с ним рухнул в Ладожское озеро. Погиб.

Награды: орден Красной Звезды (вручен в 1995 году брату героя).

Совсем короткая запись осталась в истории авиации о подвиге Захарова Василия Н. (даже отчество его долгое время не было известно): «Сержант, пилот 4-го авиаполка ВВС Краснознаменного Балтийского флота, комсомолец, 28 мая 1942 года в воздушном бою над Ладожским озером таранил истребитель противника, атаковавший ведущего. Погиб…»

Полковник запаса, заслуженный летчик СССР А. Пятков решил разыскать материалы о Василии Захарове. В результате поисков была восстановлена до боли короткая биография двадцатилетнего паренька из Архангельской области.

…В первые годы войны, когда летчиков не хватало, учить летному мастерству приходилось наскоро. Василий Захаров, курсант Ейского военно-морского авиаучилища, прошел такой ускоренный курс, чему был безмерно рад – скоро наконец на фронт! Не печалило его и невысокое звание «сержант», с которым выпускались ускоренники.

Весной 1942 года он прибыл в 4-й гвардейский истребительный авиаполк, которым командовал капитан Голубев, и доложил:

– Сержант Захаров прибыл для прохождения службы…

– Откуда вы? – поинтересовался комполка, удивившись певучей речи новичка.

– Из Архангельской области, – окая и по-прежнему растягивая слова, ответил сержант.

– Ну, после войны побывать надо у вас, певучих таких! – улыбнулся командир.

Улыбнулся он еще и потому, что заметил, как старательно вытягивается перед ним паренек, чуть на цыпочки не привстает. Ростом маловат!

Когда кто-то из летчиков назвал Василия «малышом», он не обиделся, а, словно песню напевая, ответил:

– Так я еще подрасту. У меня пять лет в запасе – до двадцати пяти растут-то! А у меня и сеструхи, и братаны рослые.

– А сколько их у тебя?

– Со мной восемь будет, – отвечал Василий. – Эскадрилья!

Вскоре он обратился к командиру с просьбой взять его к себе ведомым. Знал Василий, что для ведомого непреложен закон: при любых обстоятельствах не отрываться от ведущего, повторять все его маневры и защищать хвост его машины от атак вражеских самолетов.

Синие глаза сержанта смотрели так преданно и умоляюще и так пришелся по душе Голубеву этот славный паренек, что отказать он не смог…

В апреле – мае 1942 года Дорога жизни, проложенная по льду Ладожского озера, прекратила действовать. Связь с блокированным Ленинградом стала держать Ладожская военная флотилия.

В ночь на 30 мая 1942 года намечался первый большой конвой для перехода на западный берег Ладоги. Погрузка на суда уже шла в Кобонокореджском порту. Командование советских ВВС ждало налета на Кобону фашистских бомбардировщиков: рано утром локаторы обнаружили двух немецких воздушных разведчиков, пролетевших над Кобоной. В 9.40 локаторы засекли несколько групп самолетов врага, идущих на Кобону. Наземные службы оповещения насчитали около 80 бомбардировщиков с истребителями сопровождения.

Казалось, в русском небе нет просвета от множества чужих крестатых машин, меж которыми сновали юркие маневренные «ишачки», явно уступающие в скорости фашистским истребителям сопровождения.

40 минут длился этот неравный бой, почти 20 фашистских самолетов нашли за эти минуты смерть в нашем небе. Двух «хейнкелей» прошил смертельными очередями капитан Голубев под охраной ведомого Захарова.

В бензобаках почти не осталось бензина, когда два «мессера» атаковали самолет Голубева, но его пулемет молчал! Еще миг, и фашистский летчик выпустит очередь в безоружный теперь самолет командира.

И, опережая этот миг, наперерез врагу бросился ведомый. Он всей своей машиной ударил по врагу. За краткий миг, что он несся на перехват, он не мог рассчитать удар, уравнять скорости, подумать о собственной безопасности. Он просто, как ведомый, обязан был спасти командира и – спас.

На следующий день в неравном бою с эскадрой Ю-87 и Me-109 пятерка И-16 под командованием Голубева приняла решение атаковать врага на встречном курсе, сбить ведущих и, имитируя таран, пройти через строй бомбардировщиков… В считанные секунды ведущие всех трех групп, пытаясь уйти от лобовых атак, были сбиты. Остальные, испугавшись столкновения, сворачивали с курса, ломая строй, и голубевцы сбили еще четыре «юнкерса». А корабельные зенитки еще пятерых. В итоге эскадра, потеряв двенадцать машин, повернула вспять, не выполнив задачи.

В этом редчайшем для истории истребительной авиации сражении наши летчики не имели даже серьезных повреждений машин. Успех объяснялся «новизной тактического приема – встречным боем с имитацией тарана, уничтожением ведущих групп и разумным риском».

Командующий Балтийским флотом адмирал Трибуц представил к званию Героя Советского Союза трех участников невиданного по масштабности побед боя: Голубева, Байсултанова и Кожанова…

* * *

…После войны полковник Пятков нашел сестру Василия Захарова, Александру Никаноровну, и она прислала письмо с рассказом о брате: «Жили мы в деревне Исаковской Устьянского района Архангельской области. Семья у нас была дружная, работящая – восемь детей! Летом работали в колхозе. Вася учился в школе и жил там же. Она находилась в 60 километрах от дома. По выходным пробегал он это расстояние домой на лыжах. Потом работал пионервожатым, а еще позже – заведующим избой-читальней. Там все книги об авиации и летчиках прочитал. Рос очень смелым и добрым и очень любил помогать людям, если видел, что им нужна помощь».

Пятков встретился в Москве с Василием Федоровичем Голубевым, Героем Советского Союза, генерал-лейтенантом авиации в отставке, кандидатом военных наук, автором научных трудов.

Он протянул ему фотографию светловолосого паренька с удивительно радостной, доверчивой улыбкой:

– Узнаете?

Голубев бережно держал фотографию, всматривался повлажневшими глазами в юное лицо.

– Он спас мне жизнь, – ответил он.

Василий Федорович Голубев свято помнил о своем спасителе и воевал за двоих: к дню Победы на его счету было 27 сбитых самолетов со свастикой.