Текст книги "Выбираю таран"

Автор книги: Людмила Жукова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Он видел белый купол парашюта, распластавшийся на синих волнах, и голову командира в темном шлеме. Жив!

Жив! Даже после тарана на горящем «лагге» он смог винтом срезать хвост одному бомбардировщику и прихватил с собой к земле второго, ударив пылающей плоскостью.

Холявко, высунувшись из кабины «кукурузника», радостно показывает подошедшим катерам на купол парашюта, но те с низкой палубы, захлестываемой штормовой волной, не видят его и вот уже в третий раз проходят мимо…

А голова командира то появляется, то исчезает в волнах. Михаил явно ранен, плавжилет, скорее всего, поврежден и не держит на воде… А У-2 не гидросамолет, на воду сесть не может…

Нестерпимо было кружить над местом, где вскоре плескались одни волны.

– Думал, разорвется сердце… – вспоминал Василий Минович. – Плакал, как в детстве. Долго еще кружил над пенистым морем, надеясь на чудо.

…Нет, не был смертником Михаил Борисов, как и все другие таранщики. Он просто не мог допустить бомбежки города, смерти сотен людей. И он рискнул одной жизнью – своей.

Анна Яковлевна, получив большое, на многих страницах письмо однополчан с рассказом о гибели мужа, писала: «Вот и остались мы без любимого папы. Отомстите за сирот…»

И они мстили.

Но споры о таране как рядовом приеме воздушного боя затихли – всех потрясла гибель творца идеи. Заговорили о том, что скоро придут в полк новые самолеты, по боевым качествам и вооружению превосходящие фашистские, и таран станет не нужен… И еще ходили слухи, что авиаконструкторы разрабатывают особые самолеты для таранного боя – со специальным приспособлением для разящего удара. И вот тогда таран точно станет рядовым приемом воздушного боя, как мечтал Михаил Борисов.

Семену Степановичу Мухину казалось, что была в этих разговорах какая-то несправедливость, какое-то скрытое отступничество от Миши Борисова и его подвига. Вот и на представление его к званию Героя – из штаба армии молчок.

Но таран – не самоцель, и просто так, даже ради светлой памяти друга, на него не пойдешь…

18 сентября, через месяц после гибели Миши Борисова, судьба поставила капитана Мухина перед выбором.

Царица полей – пехота просила летчиков, перебазировавшихся за Геленджик, снять с неба фашистский корректировщик «Фокке-Вульф-189», вот уже второй день круживший над позициями и наводивший на них огонь немецких артбатарей.

Поединки с хорошо вооруженным «фоккером» считались в среде летчиков особо сложными и рискованными. И в самом деле, Мухин расстрелял весь боезапас, пока наконец поджег его, да, видно, не смертельно – корректировщик, дымя, повернул к горам.

– Ну врешь! Не уйдешь! – приговаривал Мухин, понимая, что теперь сама ситуация заставляет его повторить подвиг Борисова.

Мухин нацелился рубить хвост, но два фюзеляжа, скрепленные хвостовым оперением, за которые «Фокке-Вульф-189» был прозван «рамой», мешали провести классический безударный таран, и Мухин, боясь вслед за драпающей «рамой» улететь далеко от позиций наших войск, на занятую врагом территорию, рубит врага «сплеча».

Оглушающий скрежет металла о дерево «лагга» еще стоял в ушах капитана Мухина, когда он понял, что управление самолетом потеряно и придется спасаться с парашютом. Уже качаясь под куполом, услышал противный свист пуль – стреляли спускавшиеся с парашютами летчики «рамы».

– Ну, это вы погорячились, фрицы! – крикнул им, доставая пистолет из-за голенища и прицеливаясь. Довоенный опыт «ворошиловского стрелка» не подвел.

– Надо же, – удивился Мухин, сидя на палубе подскочившего за ним катера, – начали стрелять! Обиделись, что сбил! А в плену, глядишь, живыми бы остались.

На другой день, пролетая над Цемесским заливом, над местом гибели Михаила Борисова, капитан Мухин покачал крыльями: «Я отомстил, Миша, за сиротство твоих сыновей! Тараном, Миша!»

За этот подвиг Семен Степанович Мухин был награжден орденом Красного Знамени.

* * *

Сразу после Победы многие из однополчан Михаила Борисова считали своим долгом навестить его семью. В квартире на Трубной площади в Москве с немудреными подарками бывали и Семен Мухин, и Василий Холявко, и Стефан Войтенко. и командир полка Владимир Иванович Васильев, и многие другие.

В 1960-е годы, когда отстроившаяся страна стала чаще вспоминать о своих героях, однополчане написали в Президиум Верховного Совета СССР ходатайство о присвоении звания Героя Советского Союза герою двух таранов Михаилу Борисову.

День 8 мая 1965 года, когда вышел указ, назвавший героя Героем, был праздником для семьи и боевых товарищей Борисова.

Сотрудники историко-краеведческого музея города Новороссийска за годы поисков собрали толстую папку воспоминаний однополчан о М. А. Борисове, публикаций о нем в газетах и книгах. В папке нашлась пожелтевшая от времени газета «Красный флот» за август 1942 года. Фронтовой корреспондент нашел объяснение самоотверженному поступку Михаила Борисова: «Он продолжал сражаться даже тогда, когда смерть смотрела ему в глаза. Он заставил ее отступить на мгновение, чтобы успеть нанести врагу еще один удар своим горящим самолетом».

ГОРЯЩИМ ВИНТОМ, КАК МЕЧОМ КОЛОВРАТА

Предыстория подвига

«5 июля 1943 года гитлеровское командование начало наступление на Курской дуге, – вспоминает прославленный авиаконструктор Александр Сергеевич Яковлев. – Гитлеровцы придавали большое значение авиационной подготовке. Сюда была стянута вся германская авиация, в том числе истребители «Фокке-Вульф-190», «Мессершмитт-109» новейших модификаций, бомбардировщики «Юнкерс-88», разведчики «Фокке-Вульф-189»… Всего около двух тысяч самолетов.

Гитлеровцы посылали на наши передовые линии свои бомбардировщики крупными группами, намереваясь наряду с мощной артподготовкой и танковыми атаками сокрушить советскую оборону. В группах шло по 150 бомбардировщиков, охраняемых сотнями истребителей… За шесть дней вражеского наступления нашими летчиками было сбито 1037 вражеских самолетов».

Напуганные отвагой наших летчиков и высокими качествами советских истребителей, гитлеровцы даже в тех случаях, когда оказывались в воздухе с большим численным преимуществом, предпочитали уклоняться от боя. Сохранились приказы вражеского командования с категорическим предписанием не принимать боя с советскими истребителями, особенно модернизированными.

На Курской дуге гитлеровцы рассчитывали восстановить славу «непобедимых». Замысел плана Курской битвы под названием «Цитадель» изложил в оперативном приказе от 15 апреля 1943 года сам Гитлер: «Это наступление имеет решающее значение. Оно должно быть осуществлено быстро и решительно. Победа под Курском должна явиться факелом для всего мира».

Уже известный нам немецкий историк генерал Вальтер Швабедиссен приводит оценку действий советской авиации летом 1943 года, данную немецкими пилотами и подтверждающую слова А. С. Яковлева: «…Офицеры люфтваффе указывают, что немецкие бомбардировщики должны были постоянно предпринимать меры для отражения внезапных атак русских истребителей, что в итоге делало эти полеты достаточно сложными. Таким образом, активные действия русских истребителей вынудили немцев летать на задания крупными группами, отвлекая этим значительные силы от выполнения других боевых заданий».

Майор Бруннер, в годы войны летчик-бомбардировщик, вспоминая о своих встречах с советскими истребителями в Орловско-Курской битве, говорил: «Русские часто атаковали одновременно со всех сторон, пытаясь рассеять вначале истребители сопровождения. Затем они брались за бомбардировщики и, атакуя с хвоста, умело использовали «мертвое» для оборонительного огня пространство, которое было у Хе-111».

«В этих схватках русские демонстрировали отчаянную храбрость, иногда граничащую с глупым упрямством – вторит ему капитан люфтваффе Пабст. – В одном из боев, пытаясь меня таранить, два русских пилота столкнулись на максимальной скорости, я едва успел увернуться от обломков их самолетов…»

Русские летчики тогда выбросились с парашютами, и как бы ни хотелось Пабсту считать их упрямство глупым, однако оно и его, и других, недавно еще уверенных в себе асов заставляло вести бой с оглядкой, держась от наших «ястребков» на безопасном расстоянии.

Майор люфтваффе Мейер с нескрываемым восхищением вспоминает, что в 1943 году в районе Орла его штурмовой авиачасти противодействовали «отборные русские истребители, которые были отчаянными сорвиголовами, хорошо обученными, превосходными летчиками, знающими слабые стороны немецких пикирующих бомбардировщиков. Они вели огонь из всех стволов с небольших дистанций короткими очередями, стремясь в первую очередь сразить командиров групп (так, восемь из них погибли в течение всего одной недели июля)».

Один из этих погибших командиров немецких бомбовозов вполне мог быть сражен тараном сержанта Виталия Полякова.

ПОЛЯКОВ ВИТАЛИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ (род. 1923)

Сержант 54-го гвардейского авиаполка.

5 августа 1943 года, в первый день Орловско-Курской битвы, в воздушной схватке трех наших истребителей с 63 самолетами врага на своем подожженном самолете таранным ударом сбил головной немецкий бомбардировщик врага, заставив остальных покидать бомбы куда попало, частью на свои позиции, и лечь на обратный курс. Приземлился на парашюте.

Награды: Золотая Звезда Героя Советского Союза, орден Ленина, орден Красного Знамени, орден Красной Звезды, медали.

6 августа 2003 года в телерепортаже, посвященном 60-летию битвы на Орлове ко-Курской дуге, камера на несколько секунд показала лицо моложавого ветерана, и голос журналиста за кадром сообщил: «С рассказом о своем воздушном таране, совершенном 60 лет назад в этом квадрате неба, выступил генерал-майор авиации Виталий Константинович Поляков».

Несколько секунд эфира отвели генералу для рассказа… Несколько секунд отпустила судьба двадцатилетнему сержанту 60 лет назад, чтобы в загоревшемся «ястребке», готовом взорваться, решить: или спасать свою жизнь, выбросившись с парашютом, или попытаться сразить врага. Он выбрал второе.

Мы встретились с Виталием Константиновичем в Московском комитете ветеранов, в конференц-зале, где на стене висела карта сражений на Орловско-Курской дуге. Такие карты, но масштабом поменьше, были тогда, летом 1943 года, в планшетах каждого летчика. И если сегодня некоторые населенные пункты, обозначенные на тех картах, не в каждом географическом атласе найдешь, то тогда их названия знала вся страна – Прохоровка, Поныри, Лисоватка, Ольховичи…

Но свои воспоминания о войне генерал Поляков начинает не с таранного боя, отмеченного Золотой Звездой Героя, а, как и многие летчики-ветераны, со схватки, в которой он был сбит, а тяжелое ранение левой руки, полученное тогда, могло навсегда разлучить его с авиацией.

Осенью 1942 года вновь сформированный 54-й истребительный авиаполк на новеньких Як-1 прибыл на Сталинградский фронт. У сержанта Полякова налета на этих истребителях всего 10 часов, но техника пилотирования сдана на «отлично», стрельба по конусам – тоже. В общем, сам двадцатилетний сержант считал, что к бою готов.

Базировался полк на полях совхоза «Сталинградский», что на западном берегу Волги.

«30 августа 1942 года мы сопровождали наши штурмовики Ил-2. Мы, истребители, их очень уважали: под артогнем пикируют на позиции врага и палят из пушек, уничтожая живую силу и боевую технику. А для отражения вражеских истребителей у них всего один стрелок в хвосте с пулеметом. Мало их, стрелков, живыми возвращалось с задания. Вот мы, истребители, и должны были отгонять фашистских стервецов от ведущих штурмовку «илов».

Одного «мессера», заходящего в хвост «илу», я и завалил с первой атаки. Открыл свой истребительский счет. Обрадовался, возликовала душа, и, видно, потерял бдительность – выскочивший из облаков «мессер» посек из эрликона мой новенький, сияющий лаком «як». Мотор забарахлил, машина пошла на снижение. Пытаюсь выправить ее – и чувствую режущую боль в левой руке. Висит как плеть, не подчиняется! А надо выпускать шасси. Куда там! Пришлось сесть на «живот». Смотрю – я среди степи, один.

Пара «мессеров» проскочила надо мной, строча из пулеметов. Любили они добивать упавшего. Слава богу, не попали. Пошли на второй заход. У меня какие-то секунды передышки. Отстегиваю парашют и бегу что есть мочи подальше от ястребка, и когда они развернулись для атаки, я уже успел плюхнуться в высокую траву. А они, «рыцари неба», считая, что я еще сижу в самолете, изрешетили машину насквозь, пока она не загорелась. Сколько так, уже на земле, погибло наших раненых летчиков в подбитых самолетах…

Только тогда вновь почувствовал, что нестерпимо горит рука. Смотрю – через комбинезон кровь проступает. На мое счастье, проезжали мимо пехотинцы на грузовике, перевязали как могли и отвезли в госпиталь, в Камышин.

Врачи «обрадовали»: сустав задет, нерв перебит, скажи спасибо, что успел к нам до гангрены, так что руку сохраним, но сгибаться не будет, с небом прощаться придется…»

Он провалялся полгода в госпитале города Пугачева под угрозой полного списания – перебитый нерв не срастался. Каким чудом он заставил искалеченную руку вновь заработать, смог двигать пальцами, поднимать гантель – знал только он один. Правда, рука так толком и не сгибалась, но Виталий, призвав на помощь всю свою выдержку, спокойно и обстоятельно объяснил врачам, что левая рука для летчика не столь важна – управляет лишь сектором газа, то есть скоростями, да выпуском шасси. Главная – правая. Она и ведет ястребок, и нажимает на гашетки бортового оружия. Убедил. Допустили.

…Вернулся Виталий Поляков в часть, а там празднуют присвоение полку почетного звания «гвардейский». Не всем частям его давали, лишь за внушительный вклад в победу над врагом. Для истребительного авиаполка это не только число сбитых самолетов, но и опасные разведывательные полеты над оккупированной территорией, успешные штурмовки вражеских позиций, эшелонов, кораблей.

Все летчики полка – обстрелянные, закаленные в боях асы. На личном счету многих – от пяти до десяти сбитых машин врага. У признанного аса комполка гвардии майора Ривкина – больше десяти. А у сержанта Полякова – один сбитый «мессер» и… покалеченная рука, поэтому первый бой в день начала жестокой битвы за Орел и Курск для него – проверка на летную полноценность.

…5 августа 1943 года в 16 часов с минутами с аэродрома в Фатеже Курской области в воздух поднялись две пары наших истребителей: ведущий Калмыков с ведомым Поляковым, ведущий Шерстнев с ведомым Маркевичем. Боевая задача четверки – поиск вражеских бомбардировщиков, идущих бомбить позиции наших наземных войск.

Что видели тогда молодые двадцатилетние парни с высоты 1500 метров? Сожженные села, незасеянные поля, изрезанные линиями траншей и ходов сообщений; ползущие к передовой колонны фашистских танков и самоходок, крошечные фигурки солдат, бегущие навстречу друг другу и не ведающие еще, кому из них суждена жизнь, кому – смерть; огненные дуги небывало плотного огня артиллерии, взметающего столбы земли, огня, дыма… Даже для воздушных бойцов, сражавшихся, как Виталий Поляков, над Сталинградом, картина тревожная.

Четверка истребителей, едва успев пересечь линию фронта у Понырей, заметила черную тучу самолетов противника – несколько десятков бомбардировщиков «Хейнкель-111» в сопровождении «мессершмиттов». Многовато для четверых. Но сейчас главное – навязать им бой, задержать бомбометание, пока с земли не поднимутся на помощь друзья-летчики.

Четыре истребителя делают разворот, набирают высоту и летят теперь уже вдогонку за врагом, используя преимущество в скорости и готовясь к атаке сверху.

Первая атака… Ведущий Калмыков по радио сообщает группе, что его самолет теряет управление и он возвращается на базу. Шерстнев передает оставшемуся без ведущего Полякову: «Виталий! Мы с Юрой отсекаем «мессеры», а ты атакуй головной «хейнкель».

…Через 15 секунд Поляков догнал «хейнкель» и, посчитав, что попал в «мертвое», то есть безопасное для себя, пространство, только нажал на гашетки, как из-под ног вырвалось пламя, опалило лицо. Только потом, на земле, выяснилось, что его, увлеченного атакой, сразил стрелок «хейнкеля».

– Что думали в тот миг?

– Да некогда было думать. Все возможные комбинации воздушных боев, вплоть до безвыходных, продуманы каждым пилотом и обсуждены на летных разборах и в беседах с боевыми друзьями еще на земле. Знаешь одно – враг не должен уйти! Единственное, что, помню, пронеслось в голове: если и погибну, то я-то один, а их на борту «хейнкеля» – четверо, да тонна бомб. И потом, я знал: этот бой я должен выиграть во что бы то ни стало!

Его пылающий «як» несется следом за торжествующим врагом, нависает над ним чуть выше справа и винтом рубит хвост бомбардировщика.

– Многие летчики признавались, что в момент тарана теряли сознание.

– Нет, этого не было. Да и что такое перед стальным винтом «яка» с его 400 оборотами в минуту хлипкий стабилизатор «хейнкеля»? Это же все равно что в электромясорубку кинуть, например, картофелину.

Но что действительно было, так это какая-то странная память, пунктиром. Помню, когда раскрылся парашют, оглядел небо и увидел падающий «хейнкель». Помню, на земле подбежали две девчонки с санитарными сумками и спросили: «Товарищ летчик! Вас в медсанбат или как?» Я их постарше года на два, на три, говорить стараюсь басом: «Или как. В полк». Дальше – провал. На какой-то машине добрался в полк. Друзья качали, поздравляли, трясли руки. А у меня вдруг разболелась моя «неглавная» левая. Я давай ее сжимать-разжимать, как привык за полгода в госпитале. Радуюсь – не подвела она меня, в строю теперь уж точно останусь.

– А сейчас побаливает?

– А я уже привык.

Виталий Константинович закатывает рукав рубахи: от запястья до плеча рука в шрамах, вмятинах, коричневых пятнах ожогов и по-прежнему сгибается с трудом. Как же мог он с такой рукой летать, совершить 175 боевых вылетов, вести штурмовки наземных целей противника, сбивать самолеты? Наконец, совершить тот, устрашивший многократно превосходившего числом врага воздушно-огненный таран? Трое против шестидесяти трех, да один из этих трех с перебитой, покалеченной рукой… В 1980-е годы один из молодых журналистов в статье к юбилею битвы на Орловско-Курской дуге написал о таране Полякова. Но по небрежности или неосведомленности автора получилось: три наших истребителя сразились… с шестью фашистскими самолетами. Что, наверное, по мнению журналиста, и так эффектно.

В те дни получил Виталий Константинович письмо из Ленинграда от своего однополчанина, после войны ставшего художником, Ивана Владимировича Коляскина, прочитавшего ту газетную статью. Возмущенный фронтовой друг писал:

«Я как сейчас помню: под вечер на фоне высокослоистой облачности с запада на восток шло, как мы насчитали с земли, 63 самолета противника, и все наши исправные машины тут же подняли в воздух, вам на подмогу. Ваше звено вначале четверкой, потом, когда командир звена, фамилии не помню, вышел подбитым из боя, ты пошел в атаку на ведущего группы бомбардировщиков. Одна атака, затем выход из нее на горящем самолете (за тобою шел густой шлейф дыма). Ты врезался в ведущего группы. Твой самолет после тарана взмыл «горкой», от него отделилась точка – ты с парашютом, потом повалили детали твоего ястребка. Самолет противника тут же начал разваливаться и падать. Наши ястребки уже взмывали один за другим в небо, а 63 фрица стали разворачиваться влево, бросая бомбы куда попало.

Эта потому, что ты долбанул ведущего. Это дорогая цена для противника – когда сбивают ведущего такой большой группы да еще таким устрашающим способом!

Повернуть назад в панике 62 оставшихся бомбёра – это здорово! Ты лишил их прицельного и назначенного района бомбометания. Вот важность твоего поступка. Надо удивляться, откуда появилась версия о «6 самолетах противника»? Ерунда! Взяли бы в архивах журнал боевых действий нашего полка, там четко зафиксировано – 63!»

Но Виталий Константинович опровержения в газету не послал. Потому что какая теперь разница, сколько их было? Главное – в Орловско-Курской битве наше господство в воздухе было признано противником. В книге В. Швабедиссена «Сталинские соколы…» целая глава так и называется: «Советские ВВС добиваются превосходства в воздухе».

Однополчанин, сам боевой летчик, в этом письме указал главный итог того фантастического боя: сержант Поляков сбил ведущего большой группы бомбардировщиков и заставил повернуть вспять 62 оставшихся, лишив возможности прицельного и назначенного района бомбометания. То есть выполнил главный завет истребителя, изложенный в наставлениях времен Первой мировой войны русскими асами: «Закон победы… заключается в воздействии на психику воздушного противника… важно нагнать страх на неприятельских летчиков. Моральный элемент в воздушном бою – все!»

За этот подвиг сержант Поляков получил первое офицерское звание – младший лейтенант и был представлен к званию Героя Советского Союза.

«Мы, тогда двадцатилетние, хорошо знали нашу русскую историю, – охотно вспоминает детские годы генерал. – В школе нам читали отрывки из летописей. На всю жизнь запомнилась повесть о Евпатии Коловрате. Ордынцы сожгли Рязань, истребили ее жителей от мала до велика, уходят с богатой добычей. Да нагоняет их войско Евпатия Коловрата всего-то в 1700 ратников, и «начал сечь татар без милости мечами, и почудилось татарам, что мертвые восстали»…

Да, мы тогда, после поворотной битвы под Сталинградом, понимали, что воюем не только за себя, но и за тех, кого уже нет в нашем строю: за погибших смертью храбрых в первый тяжелейший период отступлений; за тех, кто полег под фашистскими бомбами и артснарядами, не успев повоевать; за тех, кто по трагическим обстоятельствам попал в плен и мучается там от своего бессилия отомстить врагу; еще за тех, кто по малодушию или предательской сути своей сдался в плен сам. Погибших под бомбами больше всего жалко. Потому и не щадили себя наши летчики-истребители в бою с бомбардировщиками врага. Знали: может, я и погибну, но один, а тысячи спасенных от неупавших бомб отомстят на земле за меня, и пусть врагу чудится, что «мертвые восстали»!

В нашем полку таранами сбили фашистские самолеты еще двое летчиков. В небе Сталинграда, расстреляв боезапас, винтом отрубил хвост «рамы» Илья Чумбарев. Это было 14 сентября 1942 года, в самый разгар битвы за Сталинград. Пехота требовала уничтожить вражеский разведчик, зависавший над нашими позициями. Илья был ранен обломками падавшей «рамы», но смог посадить на пределе физических сил свою машину. Продолжал сражаться до Победы. За тот таранный бой получил звание лейтенанта и орден Красного Знамени. Впоследствии – орден Ленина и два ордена Красной Звезды.

На Орловско-Курской дуге тараном сбил бомбардировщик Николай Крючков, приземлился нормально. Награжден орденом Красного Знамени, затем – другими орденами».

…В рассказе скупого на эмоции генерала Полякова сквозит обида за друзей-таранщиков, не награжденных Звездой Героя. Он-то знает, что такое осознанно пойти на смертельный риск.

…Верно говорят, что детство человека – кладовая, в которой копятся не деньги и недвижимость с движимостью, а собираются жизненные силы, знания, навыки, умения на всю предстоящую жизнь.

Что накопил Виталий Поляков, чтобы к двадцати годам быть готовым на подвиг?

…Родился он в деревне Оборино Ярославской области. Бегал с друзьями за три версты в школу в Самарино. Учился хорошо, хотя он, единственный ребенок в семье крестьян-льноводов, с малолетства участвовал во всех крестьянских работах. Навыки и умения, в них приобретенные, и создали, по мнению летчика-героя, то крепкое, неприхотливое, выносливое и жизнелюбивое поколение победителей самой сильной армии мира, покорившей пол-Европы.

…После победного тарана 5 июля 1943 года врачи стали относиться к нему с повышенным вниманием: с одной стороны, надо бы списать с такой покалеченной рукой и ожогами, с другой – летчик-герой, таранщик, упорно настаивает на возвращении в строй. Посчитали необходимым направить на реабилитацию в санаторий.

Попал лейтенант Поляков в санаторий 16-й воздушной армии в подмосковном Домодедове. Выдали ему перед отъездом согласно приказу народного комиссара обороны № 0259 от 1941 года денежную награду в пять тысяч рублей, из которых он тут же послал перевод родным.

Красивый, подтянутый, с Золотой Звездой Героя, в Москве он забежал в родную школу № 554 в Стремянном переулке – повидаться с учителями. Они, едва налюбовавшись своим героем учеником, попросили выступить перед школьниками с рассказом о своих воздушных боях. А те смутили двадцатилетнего воина лобовым вопросом: «Как стать героем?» Он не нашелся, что сказать, кроме общих слов: «Надо любить свою Родину… Вырабатывать в себе характер, смелость, выносливость». И вообще он не такой уж и герой, на войне очень много героев и не у всех на груди – Золотая Звезда, потому что вообще каждый солдат на передовой, под пулями, идущий в атаку – герой… Зато он готов рассказать ребятам, как он стал летчиком. А было так.

В 1939 году пришли к ним, московским девятиклассникам, летчики из Серпуховской военной авиационной школы пилотов и авиатехников. Объявили: «Стране нужно 100 тысяч летчиков. Аэроклуб Пролетарского района обучает азам самолетовождения. Кто из вас смелый и решительный – приглашаем в клуб, а затем самых способных отберем для нашей школы».

Подняли руки все, даже девчонки. Страна жила рекордами дальних перелетов, по радио часто называли имена героев-летчиков – Михаила Громова, Валерия Чкалова, Марины Расковой…

Мастер на все руки, Виталий сам собрал детекторный приемник, чтоб быть в курсе событий, и до полуночи слушал новости.

От летчиков из Серпухова услышал Виталий и это раскатистое слово «таран», и имя – Петр Нестеров…

На другой день побежали всем классом в аэроклуб. Но гости забыли сказать, что кроме смелости и решительности летчику требуется идеальное здоровье. Медики отобрали только Виталия Полякова и Сашу Лопатина, закадычных друзей.

Впервые поднялись они на У-2 с Чертановского летного поля. Пролетели над Варшавским шоссе и его окрестностями. Ощущение восторга от первого полета решило его судьбу.

Летом 1940 года приехали летчики из Серпухова, летали с каждым аэроклубовцем по маршруту. Виталию сказали:

– Молодец! Можешь хоть сейчас ехать в Серпухов.

– А что брать с собой? – поинтересовался основательный парень Виталий.

– Да можешь ничего не брать. Мы же на полном государственном обеспечении.

Виталий стремглав побежал домой, родителей не застал – на работе оба. Оставил записку:

«Не беспокойтесь обо мне. Принят в летную школу. Приеду летчиком».

Появился дома только на Октябрьские праздники уже в летной форме, ладный, подтянутый.

«Тебя и не узнать! – ахнула мать. – Вот бабушка-то порадуется!»

А к любимой бабушке Виталий съездил в отпуск уже в мае 1941 года, не ведая, что это последний мирный месяц перед страшной войной и многих из тех, кого он встретил на родной Ярославщине, больше никогда не увидит…

Виталий Константинович Поляков летал до Победы. Совершил 150 боевых вылетов, в основном на штурмовку наземных войск врага, сбил еще четыре самолета противника.

* * *

Многие фронтовики встречали долгожданную Победу неженатыми, соблюдали уговор – не жениться до конца войны.

В Берлине свадьбы играли одну за другой. Невесты в сапогах и гимнастерках украшали головы венками из первых полевых цветов, а шампанское им заменял разведенный авиационный спирт.

Виталий Поляков присмотрел себе жену на метеостанции, в самом романтическом месте аэродрома, где тихо, зелено, стрекочут кузнечики, негромко гудят странные приборы на треногах и русоголовая светлоглазая Нина запускает ввысь шары-зонды. Нина, Нина Павловна, мать его двух детей – сына и дочки. Светлая память и ей, и рано ушедшему навсегда сыну.

…24 июня 1945 года Виталий Поляков участвовал в Параде Победы, в колонне Героев Советского Союза чеканил шаг по брусчатке Красной площади. Это был самый счастливый день в жизни многих миллионов людей.

В 1951 году его направили на учебу в Военно-воздушную академию в подмосковном Монине, по окончании предложили остаться на преподавательской работе и выбрать тему для диссертации. Ну, какую тему мог выбрать летчик-истребитель, воевавший всю войну с бомбардировщиками и штурмовиками? Конечно, «Боевые действия истребительной авиации по обеспечению родов и видов войск от противодействия авиации противника».

Доцент, кандидат военных наук, генерал Поляков учил слушателей академии летать на реактивной технике. Хотя, как бы не изменялась матчасть, от летчика-истребителя, перехватчика по-прежнему требуется смелость, решительность, точный расчет и умение подавлять психику противника неординарными действиями.

Многие его ученики стали командирами авиаполков, командующими воздушными армиями, военными округами.

В 1983 году он ушел в отставку в звании генерал-майора авиации.