Текст книги "Шайка светских дам"

Автор книги: Людмила Варенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)

ВАРЕНОВА Людмила Ивановна
Шайка светских дам

Все события и герои вымышленные. Все совпадения с реальной жизнью – случайны.

1. Училки несчастные

Всё плохое кончилось, и они хохотали как сумасшедшие. На промозглом ноябрьском ветру. На самой середине Каменного моста. Ошметки черной грязи летели из-под колес мчащихся автомашин и прилипали к одежде мерзкими хлопьями, а они ничего не замечали. Редкие прохожие с опаской косились на трех странно хохочущих женщин, обходя их стороной. Прохожим хотелось поскорее к теплу и свету. В самом деле, какой нормальный человек может так смеяться в этом промозглом чистилище, в этих мутных безрадостных сумерках? Только чокнутые или пьяные.

И только худющая до прозрачности дамочка в подростковой куртёшке, которую они сперва приняли за школьницу, остановилась и робко улыбнулась им. И когда она подошла и остановилась с этой своей дрожащей улыбочкой на невыразительном немолодом личике, до них разом дошло – всё! Замкнуло. Их теперь четверо, отныне и навсегда. Меньше нельзя, а больше не нужно. Жизнь уже никогда не будет такой, какой была прежде.

Если не во всём мире, то, по крайней мере, в этой стране, каждую минуту одна женщина в возрасте после сорока терпит полный жизненный крах. В подавляющем большинстве случаев она с этим смирится, тут ничего не поделаешь, закон природы. Она стала отработанным материалом, и ее выбрасывают на помойку. Списывают со счетов. Неважно, кто выбрасывает – муж с новой любовью, выросшие дети с их грандиозными планами, работодатель, озабоченный модным менеджментом. Результат один – на помойку, на обочину жизни, на фиг – постаревшую дуру. Какой смысл давать ей шанс? В конце концов, никто никого не убил – мы же цивилизованные люди. Просто у таких, как она, уже не может быть ни любви, ни карьеры. Так зачем с ней считаться? Сама жизнь устроена так, что баба сорока-пятидесяти лет никому не нужна.

Может, вы думаете, что есть исключения, счастливицы, взявшие жизнь за горло? Этакие железные киборги в юбках, у которых все подсчитано, рассчитано, ужато в рамки четко работающего механизма. И уж этих-то железных леди никто не вышвырнет из жизни вон? Без иллюзий, господа! Ревнивая молодость в конкурентной борьбе за место под солнцем не дремлет. Шаг вправо, шаг влево – и тоже угодят на помойку. Скорее всего победителем станет юный и расчетливый сопляк.

К счастью, природа милосердна, и большинство пострадавших не осознают своего краха. Большинство постсорокалетних женщин – просто бабы. Тетки и клуши. Они еще по инерции суетятся, о ком-то заботятся, кому-то себя посвящают целиком и полностью, не замечая собственной жалкости и презрения тех, о ком неусыпно заботятся, кому жертвуют, кем живут. Ещё борются, рыпаются, соревнуются. Хотя бы в среде себе подобных, не замечая, что большой мир намертво отгородился от их мирка отработанных тёток и мчится себе вперед, красивый и молодой. Ну и бог с ними, с клушами. Игра их уже сделана, ставки биты, согласно закону природы. Помоги им боженька не очнуться и не увидеть истинного положения вещей до самого их конца. Естественного, правильного, самой природой предопределённого. Жизнь идёт своим чередом. Каждую минуту рождается ещё одна жертва естественного отбора, освобождая место юным и перспективным. Но иногда у этой жертвы сносит крышу. И тогда уже помоги, господи, всем на ее пути.

– Меня, девоньки, Томой звать, – первой отсмеялась монументальная тетка в плаще из свиной кожи, делавшем её похожей на огромную черепаху. Ледяной ветер трепал над ее выпуклым лбом чёрные вьющиеся волосы – жидкие, с посечёнными концами. Волосенки удерживала по бокам головы лишь пара грошовых «невидимок», и они бились на ветру тётке в лицо, слепили её. Она терпеливо отводила их обветренной красной рукой с обломанными ногтями. Нос картошкой, одутловатые щеки. Она могла бы быть торговкой на рынке. Только глаза ее на простецком широком лице были хороши – те самые, «безнадёжные карие вишни», огромные и нежные.

– А я – Се-серафима, – отстукивая зубами, быстро сказала та, что была в зелёном пальто с капюшоном, и сама зеленоглазая. – Ну и холодрыга, уй!

Она была вся изящная и тоненькая. На точеных каблучках изящных сапожек из дешевого кожзаменителя. Достав из сумочки, которая умело притворялась дорогой, щегольски белоснежный носовой платочек, Серафима подала его третьей женщине. Та – заплаканная худющая блондинка – жалко шмыгнула носом, взяла платок и вяло назвала свое имя:

– Алла.

И они втроем повернулись к четвертой – маленькой, в детской куртешке.

– И-Ирина, – пролепетала та, вспыхивая всем своим рано увядшим личиком.

Наступила пауза. Хорошая тёплая пауза. И в ноябре, оказывается, бывают славные дни, пусть и с ветром, дождём и снегом.

– Ой! Сейчас окочурюсь от холода. П-п-пошли отсюда куда-нибудь, – предложила зеленоглазая Серафима, будто они были век знакомы, хотя ещё четверть часа назад даже не знали друг о друге. Просто две женские фигуры медленно брели навстречу друг другу, приближаясь к центру моста – его самому высокому месту, и ничего хорошего не могло из этого выйти…

* * *

Четверть часа назад ни одна из них не хотела больше жить. Под пролётами моста вода крутила водовороты медленно и мутно. Даже если не разобьёшься, упав с пятнадцатиметровой высоты, то лютой смерти в ледяной воде всё равно не избежать. А хотелось именно лютой. Как будто легкая смерть в собственной ванной не могла искупить внутреннего жгучего стыда за собственный крах. Именно это желание лютой смерти и увидела каждая из них в глазах другой.

«Пусть ещё чуть-чуть стемнеет. И заодно пройдет эта здоровенная тетка в дурацком пальто. И потом сразу я прыгну. Надо быстренько, чтобы тетка не оглянулась. А то ещё спать потом по ночам не будет, бедняга. Хорошо, что перила тут низкие. Просто лечь на них и перекатиться. И потом долго-долго лететь, как птица. А потом – наплевать, как будет потом!» – шла и думала Сима.

«Пусть эта девушка в зеленом отойдет подальше, не буду пугать бедняжку», – решала Тамара.

…И вот они поравнялись, встретились взглядами и поняли всё…

Сперва хихикнула Сима, совершенно неожиданно для себя. И Тома тоже не удержалась. А на их столь неуместный смешок вдруг обернулась притулившаяся у фонарного столба фигура в нелепой робе, которую они обе почему-то сперва приняли за сумасшедшего рыбака. Хотя какая рыбалка в такую погоду? У фигуры оказалось женское зареванное лицо с потёками туши и прилипшими ко лбу жалкими прядками обесцвеченных перекисью волос.

– Как?! И ты тоже? – в один голос воскликнули они.

Фигура подумала, пожала плечами, словно извиняясь за своё намерение, и виновато кивнула.

Пьеса абсурда в декорациях поздней осени.

– Ой, смотрите, там ещё одна!

Действительно, по противоположной стороне моста медленно и неровно ковыляла тощенькая фигурка. Им троим, посвященным, были абсолютно ясны ее намерения. Сима опять хихикнула, и неожиданно следом за ней басовито раскатилась Тома, высоко закидывая голову. Блондинка посмотрела на них, икнула и всхлипнула. Их общий смех перешел в хохот. Сама она прыснула и расхохоталась с видимым облегчением.

Это не была коллективная истерика. Это вообще был не смех. Это был зов. Пароль. Спасительный голос из космоса. Иди сюда, говорил он, и все будет хорошо. И та, маленькая, его услышала, вздрогнула, приходя в себя от мучительных раздумий, и подняла понурую голову.

Четверть часа спустя грошовый растворимый кофе в пустой временной кафешке, чудом уцелевшей от летних дней, потрясающе горячий, показался им необычайно вкусным. Они сблизили головы над столиком и впервые за, по меньшей мере, десять лет своей жизни каждая почувствовала себя надежно в этом молчаливом кружке.

Барменша, которая на самом деле была просто толстой немолодой буфетчицей, косилась на них с сочувственным интересом.

– Эк жизнь баб плющит да корчит, – вздыхала она, – вот ведь видно, что порядочные женщины, даже интеллигентные. Не бомжихи, не алкоголички, тем-то лучше даже. И сколько еще маяться на земле бабам?

Вытерев залитый пивом шумной подростковой компанией столик, она решительно достала из личного тайника «сэкономленную» бутылочку дешевого коньяка и присовокупила к ней тарелку печенья.

– Это вам, дамы. За счёт заведения, – неуклюже изобразила она на лице любезную улыбку.

Вместо того чтобы обрадовать бедняжек – только напугала! Непривычные к вниманию, они испуганно на нее вытаращились.

– Счас я вам ещё кофейку принесу, – неловко ретировалась барменша.

Но тут черноглазая толстуха в сером бесформенном свитере вдруг улыбнулась светло, как будто пробился солнечный лучик, и придержала ее за руку:

– Спасибо, Любаша! – Имя толстуха явно прочитала на карточке на груди барменши.

И неловкости как не бывало.

– И музычку вам сейчас поспокойнее поставлю, – отправляясь на своё место за стойкой, барменша Любаша совсем расчувствовалась.

«Училки несчастные», – решила она.

* * *

– Ну что, девоньки? Выходит, всем нам за сорок и все мы нынче на помойке? – Тома первой прикончила хорошим глотком свой кофе и покосилась на барменшу. Не забыла ли та обещание принести еще? Увы, та… забыла.

– Да, девушки, сирые мы и убогие, – облизывая губы, подтвердила зеленоглазая Серафима. – И хоть до весны два месяца, но хочется повеситься!

И улыбнулась так, что у других невольно защемило в груди: а ведь как хороша, бедняжка. И мила, и ухожена. И с большим вкусом одета. Если бы не бледность и худоба до прозрачности. И не свинцовые тени под изумрудными глазами, и не выражение лютой тоски в этих глазах. Так смотрит смертельно загнанная лошадь.

– Истинная правда, девочки. Кто как, а я на пределе. Дошла до точки, – мятое лицо блондинки всё ещё было красно от слёз и ветра. К тому же она явно простудилась. С трудом произносила слова, худая жилистая шея ее болезненно напряглась. К вечеру наверняка у нее будет жар.

Тощенькая тихая Ирина с печальной готовностью кивала.

– Значит, убогие мои подружки, зовите меня Томой, – монументальная явно шла в лидеры. – Я, дорогие мои, классный программист. А меня только что выперли с классной работы за то, что мне сорок два. Я, видите ли, портила цифру в графе «средний возраст сотрудников моей компании». А средний возраст – это ценно, это гораздо важнее квалификации. Наше новое молодое начальство не могло допустить, чтобы в штате числился сорокалетний мамонт. Вот и всё. У меня сынишка-второклассник. Ему много всего надо. А у мамы ни фига нет.

– Можешь не рассказывать, моя дочь школу заканчивает, и это настоящая прорва, кошмар какой-то растить ребенка одной, – сказала зеленоглазая.

Тома перебила её, горя желанием поскорее излить душу:

– А я никогда не была замужем по причине большой любви к большому мерзавцу. Любовь и мерзавец испарились. А сын остался, и его надо было кормить. У меня однокомнатная хрущоба на окраине, вот и все сокровища. Вот так-то. Теперь ты хвастайся, зеленоглазая.

– Есть чем! Я – вдова. Муж погиб десять лет назад. Замуж снова не вышла исключительно из чувства самосохранения. Все любовники – нищие с кучей проблем. Образования у меня практически нет. Я – секретарша, но секретуткой, прошу учесть, никогда не была и не буду. Посему я единственный сотрудник в фирме, которому уже пять лет не повышают зарплату. Зато босс не дает проходу. Вернее, не давал. А теперь у босса новый заместитель. Женщина. И ест она меня поедом в темпе фаст-фуд, ревнуя к любовничку. Очень умело ест, отдаю должное. Ещё месяц такой жизни, и я либо в петлю полезу, либо в психушку попаду. Уйти с работы не могу – это мой последний хлеб. Денег нет, просвета тоже, зато за квартиру, газ и электричество у меня куча долгов. Мне грозит принудительное выселение даже из моей халупы, как только моей Аленке стукнет восемнадцать. Бумаги уже в суде. При этом, по крайней мере, десяток похотливых мерзавцев мечтают «поддержать» мою красивую дочь. Боюсь, девчонка уже сама не видит другого выхода и только еще меня стыдится. Я уже не в силах ее защитить. Мне сорок лет. Я сдыхаю от безысходности. Но не только. Здоровье что-то тоже разладилось. Вот вам и всё.

– А меня только что вышвырнул на улицу благоверный, – у блондинки Аллы опять задрожало лицо. – Детей нету, зато в активе девять выкидышей и один младенец, умерший при родах от врожденной патологии. Я жила двадцать лет ради мужа – его долбаных творческих интересов, а теперь он все еще молод, у него юная пассия, и он не обязан остаток своей прекрасной жизни мучиться со старой селедкой. То есть со мной. А мне сорок пять, и я гожусь только на то, чтобы тихо сдохнуть, поскольку нет ни работы, ни стажа. А ведь я, черт возьми, университет с отличием когда-то закончила. Между прочим, один из самых сложных факультетов – биохимический. И все прахом пошло из-за этого барахла. Да если честно, я бы такую сейчас карьеру сделала! На многое, что в научных журналах сейчас публикуют в качестве новых открытий, у меня, между прочим, есть заявки в качестве тем для докладов в студенческом научном обществе. Мой диплом на российской выставке первое место занял. Аспирантуру предлагали. Я бы работала сейчас знаете где и с кем?

– Ага! И была бы нобелевским лауреатом! – съязвила Тома. – Но ничего, ты хоть и домохозяйка, а все же читаешь научные журналы? Тоже недурственно.

– А что мне ещё было делать? Хоть краешком коснулась. Читала, мечтала… Девки, может, меня преподавать куда возьмут, ту же экологию, а?

– Может… Хотя… – Тамара с сомнением покачала головой. – Эй, мышонок, а у тебя что в активе?

– Ой, девочки, – всполошилась тихонькая, увидев, что все опять на неё смотрят. – Я ничего не умею. Вы такие умные, красивые. Вам просто не повезло, но у вас ещё всё наладится. А у меня вообще по жизни роль пустого места. Меня в упор люди не видят. И это еще хорошо. А кто разглядит, тот прямо клещом впивается, мучит, травит. Я совсем защищаться не умею, только плачу тайком, а оно и любо тем, кто обожает себя сильным почувствовать, а сам дерьмо полное. Возраст тоже… Сорок… С половиной… Само собой, дева старая. Что ещё-то? Я вот хочу предложить, может, Аллочка у меня пока поживёт, а? Ей ведь некуда идти?

– Замётано! – приняла за Аллу решение Тома. – Вот что, убогие. Я ни хрена не боюсь. Ни черта, ни дьявола, ни хулигана.

В подтверждение она сжала свою пухлую ладонь в довольно внушительный кулак.

– Ещё, убогие, я любой компьютер раскрякаю не хуже, чем сопливый тощий хакер в штанишках с напуском на жопе. Это раз! А если нам вот нашу зелёноглазенькую приодеть и подкрасить, то мужики, как говорится, штабелями падать будут. Это два. Верно?

– Томка, ты что? В сутенерши ко мне набиваешься? Я не по этому делу, имей в виду.

– Нет, королева. Это они перебьются, сволочи! Такую шикарную женщину, как ты, в проститутки? Фигу! Такую мозговитую, как я – в банд ерши? Ни в жисть! Скажи-ка, Аллочка-Алюша, химичка-любительница, ты в своей химии совсем ничего не шаришь после своего домоводства?

– Я же говорю, я читала, была в курсе…

– Словом, кислоту от щелочи ты отличишь?

– Это элементарно! Надо…

– Не надо, Ватсон! Пока не надо, Аллочка, но может понадобиться.

– Н-н-наркотики?

– С ума сошла?! Никакой наркоты и прочей дряни. Есть способ лучше. Тьфу ты, реклама паршивая, весь язык испоганила, что ни скажешь, все рекламная шелуха! Смотрите сюда, убогие. Мы все в полной жопе. Но у нас есть хакер, есть красотка, есть биохимик, а ещё, – она ласково обняла за плечи худенькую Иру, – у нас есть особа, которую никто никогда не замечает. Ю андестенд?

Больше она ничего не объясняла, только обводила новоявленных подруг своими «карими вишнями». Зеленоглазая Серафима сообразила мгновенно. Она победоносно коротко фыркнула, и её ухоженная смуглая ладошка с дешевёньким, но милым колечком нежно легла поверх солидной Томиной лапы:

– Йес!!! – и в этой почти умирающей худышке, как алмаз, сверкнул незаурядный темперамент.

– Да! Я тоже согласна! – в свой тихий шепот Ирочка ухитрилась вложить выразительность восторженного вопля и торжественно водрузила костлявую лапку на пирамиду рук.

До Аллы дошло чуть медленнее. Зато она внесла первое деловое предложение:

– Девочки! Чур, начнем с моего козла! Пожалуйста!

* * *

– Еще кофеечку! – это барменша. Любаша, опомнившись, притащила поднос с дымящимися чашками.

– Спасибо огромное, – на этот раз обласкала её взглядом и голосом зеленоглазая шатенка в платьице-самовязочке.

«Батюшки! Артистка! – обмерла романтичная Любаша. – А глазищи! А голос-то! Чистый бархат! Певица, что ли? Точно, артистка. А-а-а… Это, должно быть, она от поклонников прячется этак. И чего я над ними разжалелась, дура?! Ну, толстуха в старом свитере? Так кто ее сейчас разберет, моду эту. Может, вещь-то дорогая, эксклюзивная. Вон они как эту толстуху слушают… Может, она у них режиссёр, а те две – ассистентки при ней. А зеленоглазенькая-то, ах, прелесть. Элегантная дама. Видела я её где? В кино или на концерте? Вроде бы точно видела, а? Да видела же! Вот склероз ходячий! Не вспомню никак!»

2. Алла. История загнанной клячи

– Тише! – прошептала Ирина, открывая дверь квартиры.

– То есть? – удивилась Алла. – Ты же говорила, что живёшь одна.

Но Ирина, согласно кивая, ухватила её за запястье холодной цепкой ручкой и быстро потащила по коридору. Дверь в свою комнатку, донельзя обшарпанную и хилую, она долго не могла открыть – так сильно дрожали у неё руки. Алла наблюдала за ней с растущим изумлением. Наконец, она просто взяла ключ у неё из рук и попыталась его провернуть в замке. Ключ не поддавался, тогда Алла машинально дёрнула дверь на себя, и та неожиданно легко распахнулась. Дверь оказалась незапертой.

– Ну вот, – Ирочка облегченно вздохнула, переступив родной порог. – Только ты не подумай, что я наркоманка или сумасшедшая.

– Мне всё равно, – в полный голос ответила Алла.

– Т-с-с! – испуганно зашипела хозяйка.

– Что?

– Тише, пожалуйста! У меня соседка – настоящая мегера. Скандал может закатить на всю ночь.

– А-а! А чего ты её боишься? Это не твоя комната?

– Моя.

– Она у тебя что – матерая уголовница-рецидивистка?

– Да нет, что ты! Нормальная. Только крутая очень. Заведует большой аптекой, ну и характер тоже не сахарин.

– А чего это крутая аптекарша в коммуналке ютится? Денег у нее на нормальную хату не хватает? Ирка, ты чего ищешь-то?

Ирина вынырнула из ветхой тумбочки, куда унырнула с головой:

– Чайник ищу. А денег у нее хватает! Только зачем тратиться на покупку квартиры, если проще меня выжить и тогда по закону – вся квартира ее. Тут раньше ещё две бабуленьки жили, но они уже умерли, и их комнаты ей отошли.

– Ир, чайники на кухне держат обычно.

– Нет, у меня он вот тут был, на подоконнике. Вот чёрт! Упёрла, старая ведьма!

– Кто, соседка?

– Ну да.

– Ну, ни фига себе! Она что, клептоманка?

– Да нет. Ей мой чайник абсолютно не нужен. Это она чтобы поиздеваться. Я же говорю – меня все гнобят, такая я уродина. Ну нравится людям власть чувствовать.

– И ты это терпишь? Слушай, это же кража со взломом. В милицию надо.

– Шутишь! Кто из-за чайника будет вмешиваться? Ещё с меня же штраф сдерут.

– Господи! С тебя-то за что?

– Найдут за что!

Ирина говорила так горячо и убежденно, что Алла не стала с ней спорить. Она уже чувствовала, что ее знобит, причем с каждой минутой все сильнее. С огромным трудом она стянула с ног раскисшие сапоги.

– Ладно, найдется у тебя полотенце? Если я сейчас под горячий душ не встану, будет пневмония с летальным исходом.

Но Ирина заметалась в такой жуткой панике, что Алла поняла – ванна здесь табу! И это ее разозлило. Она шагнула к старенькому шкафчику и сама распахнула дверцу. Дверца жалобно пискнула – Ирина закрыла уши, словно это была громовая канонада. Алла пожала плечами и выразительно покрутила пальцем у виска. Чистое старенькое махровое полотенце нашлось сверху. Она взяла его и, не обращая внимания на обезумевшую от страха хозяйку, отправилась искать ванную.

Звуки скандала она слушала сквозь шум приятно обжигающих струй и злорадно усмехалась. Вмешиваться сейчас не имело смысла – пусть крутая аптекарша израсходует запал на бедную Ирочку. Тётка не знает, что её ждёт дальше.

– Пас-мат-ри на это небо, пас-ма-три на эти звёзды – ты видишь это все в последний раз! – весело мурлыкала Алла, предвкушая хорошую эмоциональную разрядку. Излить ярость на подходящую сволочь – это то самое, что ей сейчас нужно. После горячего душа, конечно.

* * *

Глубокой ночью, после того, как Алла получила максимум удовлетворения от возможностей этого вечера, напившись чаю из отвоёванного чайника, они уютно прижались друг к дружке под стареньким ватным одеялом. От окошка с ветхой рамой несло стужей, но вдвоем им было тепло.

– Как хорошо, – в который раз прошептала Ирина, таращась в темноту блестящими глазами. – Как ты её! Здорово!

– Ерунда, подумаешь, хабалку отлаяла. Велика заслуга! Пусть попробует со мной связаться, сука. И как ты ей позволила всю квартиру захапать?

– Она обещала меня в психушку спровадить. Или отравить по-тихому. И, знаешь, с такой змеиной улыбочкой это говорила При всяком удобном случае, что у меня всякий раз мороз по коже.

– Дурочка ты, Ирка. Когда хотят такое сделать, то делают, а не пугают зря. Кишка, значит, тонка у этой стервы сделать такое. Она тебя на испуг брала – струсишь и сбежишь.

– Куда ж я сбегу?

– Куда-куда. В бомжихи. Я одну такую знала. Ее тоже соседи выжили из комнаты.

– И что?

– И ничего. Ходила по помойкам вшивая и бездомная.

– Какой ужас! И сейчас ходит?

– Нет. Она умерла уже. Это тётка моя была. Я – сирота, меня тетка воспитывала. Писала она мне, что у нее все хорошо. А я, дура, все Волынова обихаживала, лелеяла. За двадцать лет ни разу к ней так и не съездила. Узнала все, когда на похороны приехала. Никогда себе не прощу. Эх, Ирка, какие мы, бабы, дуры всё-таки. Хлебом нас не корми, дай только любовь великую, чтобы нашлась скотина, ради которой всем пожертвовать. Дура я! Дура! Ой, Ирка, какая же я дура.

И она заплакала, зажав рот уголком подушки – чтобы злыдня-соседка не подумала, что одна из её стрел тоже попала в цель. Ирина тихо гладила подругу по волосам.

– Ничего. Ничего, – приговаривала она.

– Знаешь, Ирка, – Алла отняла лицо от подушки. – Я почему-то этой Томке верю. Доберемся мы до них, до всех. Вот увидишь, доберёмся!

* * *

Аркадий Семенович Волынов не знал, что и думать. Он был счастлив и в то же время как-то не очень. Он боялся. Как странно все получилось. Старая дура Алла долго скандалила и сопротивлялась разводу. Требовала, требовала! Но он же не Крез, и даже не олигарх, на худой конец. И за просто так не мог швырнуть в морду этой вобле вяленой целую квартиру. Где тогда он, извините, будет жить? По закону положено? Да кто их блюдет, эти дебильные законы в этой долбаной стране? Надо рассуждать по сути. Кто всю жизнь пахал на эту хату, а кто на кухне задницу просиживал? Аркадий Семенович был готов пожертвовать лишь мебелью. Всё равно Лиза захочет новую.

– На хрена мне эти трухлявые дрова, – орала Алла.

Сама трухлявая! Могла бы выгодно продать. Но не желала. Привыкла жить на всем готовом, зараза.

И вдруг все изменилось. После всех истерик, скандалов, угроз Алла… ушла. Сама! Не взяла с собой абсолютно ничего, даже свою одежду! Хотя что там за одежда, убогие тряпки… Но всё-таки? Положила на стол ключи, сунула в карман только свой паспорт и ушла.

– Всё твоё, – сказала.

Вот такой у старой бабы случился заскок неслабый…

Аркадий Семенович в себя прийти не мог. Спятила? Решила покончить с собой? На здоровье! Её дело! Нет, должен быть закон, облегчающий молодому мужику развод со старой женой! В конце концов, она всегда была старше, должна понимать, что ее поезд ушел. Хватит, нацарствовалась. Почему он должен тянуть лямку со старой коровой? Почему должен ей что-то отдавать? Мало того что содержал столько лет?

Ждал, что вот-вот сочувственно позвонят:

– Гражданин Волынов? Алла Сергеевна Волынова вам кем приходится? Ах, супруга! Что ж, мужайтесь, гражданин Волынов…

Был готов, все придумал: как показать отчаяние, вскрикнуть, всплакнуть. Как с достоинством и печалью принимать соболезнования. Черт, бабок на похороны потратить придется немерено! Но день проходил за днем, и никто ему так и не позвонил. Прошла неделя, другая, месяц…

Без неё оформил развод. Тоже пришлось потратиться, но не ждать же всю жизнь, когда объявится исчезнувшая женушка. Объявлять в розыск хлопотно и волокитно. Да и менты могут решить, что он ее сам куда-нибудь пристроил, а склочные соседи охотно подтвердят – ссорились, орали супруги Волыновы. Нет, развод как-то надежнее. Совершенно случайно, прописывая Лизочку, узнал в ЖЭКе, что Алла давным-давно из квартиры выписалась! Сама! Бред какой-то. Куда, к кому она ушла? В бомжи, к родне, к подруге? Да нет у нее ни родни, ни подруг! И какой из нее бомж, из домашней коровы? Мужика завела? Полный абсурд! Кому нужна старая конина? Нет, тут другое – затаилась стерва, вот что! Спряталась неподалеку и наблюдает, ждет случая, чтобы ударить его в самое больное место!

Страх пришёл к Аркадию Семеновичу с этой мыслью и долго мучил, не давал спать, заставлял оглядываться в ожидании удара. Но пришел и прошел – миновал год, а Алла так и не объявилась. Слишком долго для мести, устало подумал Аркадий Семенович и перестал бояться.

Молодая жена Лизочка любила смотреть сериалы. В одном из них и увидел разгадку. Алла скорее всего уехала в провинцию! Быть может, где-то у нее все-таки была кое-какая родня. Могла устроиться учительницей в какой-нибудь глухомани и начать новую жизнь. Конечно, это очень на нее похоже. Только так она и могла сделать, так воспитана. Ну и умница. Хотя зачем было устраивать все так таинственно? Глупо.

Впрочем, тем лучше. В жизни и без бывших жен много проблем. Лизочка такая требовательная женщина! Но такая восхитительная. Чудно все устроилось. Скоро будет малыш, поэтому Лизочка сейчас очень капризна, но ведь это так приятно, баловать любимую женщину, мать твоего будущего ребенка. Алла, надо признать, хоть и потрепала ему тогда нервы, но в целом поступила благородно. В принципе, он был бы не против сейчас встретиться с ней и узнать, как ей живется. Конечно, возможности у него невелики, но он мог бы и помочь кое-чем – в провинции ведь сейчас трудно. Телевидение рисует чуть ли не полную разруху. Впрочем, без нужды, разумеется, не стоит будить уснувшие вулканы. Нет, что ни говори, а Алла – умница. Ему повезло с женами. Первая жертвенно его любила, бегала по клиентам, выпрашивая заказы, по редакциям, добиваясь хороших рецензий, устраивала его картины на выставки, экономила на себе, но его всегда кормила и одевала так, чтобы ему не было стыдно в обществе богатеньких покупателей его картин. Вторая, Лизочка, безумно любимая, прелесть, звездочка. Жизнь Аркадия Семеновича удалась.

* * *

Художнику Волынову не суждено было знать, что за этот год в столичном городе произошло много разных событий. Например, одновременно с исчезновением его бывшей жены Аллы в одной процветающей, но совершенно обыкновенной фирме уволилась скромная секретарша. Это устраивало многих. Симпатичная скромница уж слишком нравилась сибариту-директору, что в свою очередь не нравилось эффектной и деловитой заместительнице директора.

Активная «замша» слегка опешила – победа над соперницей досталась что-то уж очень легко. Не к конкурентам ли помчалась Симка-секретарша? Беды не оберешься! На всякий случай аккуратно бросила слушок в окрестной тусовке – секретарше Серафиме не повезло. Может, даже СПИД, хотя точно ничего не известно. Без подстраховки нельзя – такова жизнь! Все как в курятнике: спихни ближнего, обмарай нижнего, клюнь в одно место вышесидящего. С помощью «замши» секретаршу уволили быстро и постарались как можно скорее забыть. Но опасалась «замша» зря – Серафима, уволившись, так в прежних кругах больше и не объявилась. На ее место устроили симпатичного юношу, «случайно» оказавшегося добрым знакомым все той же «замши». Со временем его жизнь тоже должна была сложиться удачно… Хотя… обстоятельства, они бывают всякие…