Текст книги "Шайка светских дам"

Автор книги: Людмила Варенова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

19. Такая профессия

Время – вещь абсолютная. Хотя, когда солнце так слепит и хочется пить, секунда кажется вечностью. Секунда – это много. Слишком много. Нужны доли секунды. Если руки партнера в заданную долю секунды не придут в заданную точку пространства – партнерша упадет.

Она все поняла. Потому что там, под куполом, секунда – это тоже целая вечность. Целую вечность он смотрел в ее глаза, после того как предал её. Она все поняла и не стала бороться. Падала обреченно, не пытаясь сгруппироваться, хотя случались и прежде падения. А может – оцепенела от его предательства. Вывих – вот максимум, что могло с ней случиться. Ерунда, легкая травма. Пропустить несколько, всего несколько выступлений, вот что требовалось. Но её лонжа – прозрачный страховочный трос – оказалась незакрепленной, и когда Ирка начала падать, лонжа не натянулась, а свободно заскользила вслед за нею. Глухой удар. Маленькое переломанное тело лежало внизу, словно игрушечное. Почему-то подумал – насмерть. Спустился и сел на барьер. Над Иркой все столпились, а он не подошел. Вот сейчас кто-то первый крикнет:

– Убийца!

Нет, никто не закричал. Не видели? Да, глаз его снизу было не видно. Глаза видела только она. Для всех остальных он просто опоздал на долю секунды. Ему дали выпить какое-то вонючее лекарство, чтобы успокоился. Выпил. Кто-то обнял его, сочувствуя. Кто-то сказал:

– Помогите ему. Он же в шоке.

В шоке? Да, он в шоке! Отличное слово – шок! Можно ничего не говорить и не объяснять.

Что так долго копается врач? Ирка жива? Как же это возможно? Что теперь будет? С кем, с кем? С ним! Она очнется и скажет:

– Это он сделал!

Что они там говорят? Позвоночник? Сломан позвоночник? Как же она теперь, она же больше не сможет работать. Ничего не сможет…

* * *

Её сравнивали с великой балериной Галиной Улановой. В ней действительно что-то этакое было. Она тоже казалась невесомой, бесплотной и трогательной, когда летала под куполами цирков всего мира. Маленький бесстрашный ангел – так о ней говорили и писали. О том, что ангел разбился, почти никто тогда так и не узнал. Просто тогда было не принято писать о неприятностях. Только о победах и достижениях эпохи развитого социализма.

Как странно: так слепит солнце и так холодно, почему? Или это вовсе не солнце?

Солнце оказалось баллоном капельницы, отразившим слепящий свет ламп. Привычная мерзость существования. Привычная мысль – опять допился до реанимации. Привычное сожаление – врачи опять спасли. Привычный озноб и мучительная жажда, и слабость. Привычная тупая боль под ребром. И такое же привычное осознание свершившегося: Ирка разбилась. Ах да, это случилось уже очень давно, больше двадцати лет назад.

С Татьяной, первой женой, ради которой и предал Ирку, работал совсем недолго. Богиня на земле и в постели, бревно в воздухе. Сколько раз был женат потом? А черт его знает.

Ирка на земле была смешная. Угловатая дикарка. Стеснялась его. И любила. От влюбленности этой глупой, неумелой еще более казалась жалкой. Раздражала. А в воздухе менялась неузнаваемо. Если б можно было акробатам не спускаться на землю… Там, наверху, нет места ничему ненастоящему. Два человека – одно сердце. За ненастоящее плата – вот эти уходящие в черноту все понявшие глаза и бесконечно скользящая лонжа.

Ушёл из цирка, не дожидаясь пенсии. Вернее, ушли. Не ждать же им было, пока, допившись, разобьется в хлам. Сам разобьется – с партнершами работать отказался, когда понял, что второй Ирки нет и быть не может. Первым открыл магазин дорогого импортного спортинвентаря. Сам не ожидал, что дело пойдет так успешно. Потом ещё открывал точки. Деньги. Не так-то трудно оказалось их заработать. Менялись жены, рождались дети.

* * *

Советская пропаганда запрещала писать о несчастьях. Примерно в то же самое время восходящая звезда экрана, упав с лошади, стала инвалидом – о ней тоже постарались как можно скорее забыть. А теперь два фильма с ее участием стали классикой, один даже получил «Оскара». Вот такая была идеология. Зато еще была жива советская медицина. Если и не лучшая в мире, то очень неплохая. В больничной палате Ирка лежала крохотная, терпеливая, храбрая. Врачи, еще по-советски ответственные и бескорыстные, твердили радостно:

– Повезло! Ходить будете! Обещаем!

– И выступать?

– А вот это – извините, нет!

Внизу на арене в тот день стояли какие-то качели. Все, что ей нужно было сделать, это сгруппироваться. Она же умела это делать! Она могла даже прийти на ноги, и тогда вообще бы ничего не было. Ну, лодыжку бы подвернула, на худой конец! Но она не стала бороться или не смогла. Падала спиной, глядя в его глаза.

Его никто ни в чем не винил. Бывает. Такая профессия. Она тоже так говорила. А доктора не обманули – поставили ее на ноги. О том, что Ирка возвращается в труппу работать в качестве администратора, узнал от кого-то заранее. Бесился, устраивал безобразные истерики. Паниковал. И она не вернулась. Исчезла навсегда. Из-за чего пил? Странный вопрос.

* * *

Какие мерзкие визгливые голоса у этих врачих! Как отвратительно ноет под ребром, неужели нельзя дать ему обезболивающее? И как отвратительно воняют цветы на тумбочке. Как объяснить этим дурам, что он не выносит букетов. Потому что букеты – это Ирка. Её заваливали цветами, и его тоже, едва их ноги касались земли. Да прекратите же этот кошмар, эту пытку!

Как он очутился в больнице? Наверное, очередная женушка побеспокоилась… Чёрт, он даже не может вспомнить, как её зовут. Допился. Жаль, что не до конца. А может, кто-то из детей заехал не вовремя проведать папашу? Не повезло ребятишкам с папкой.

Внезапно тело больного выгнулось на постели дугой в мучительной судороге.

– Господи, да сделай же что-нибудь!!!!

* * *

– Родных у меня нет, так что правду, доктор, вам придется сказать мне.

– Ну, родных-то у вас, положим, много, голубчик мой! Если б вы знали, как они меня одолели за время вашего приступа! Правду, голубчик, скрывать мне от вас бессмысленно. Все равно ведь узнаете. Так что извольте.

– Рак?

– Он самый, голубчик. Он самый. К сожалению, уже абсолютно неоперабельный. Так что… Конечно, обезболивание мы вам обеспечим максимальное, но… В общем, времени у вас, друг мой, практически не осталось. Чему вы так улыбаетесь?

– Спасибо, доктор.

Это важно. Пройти через боль и муки. Это будет искупление. Избавление от мерзости бытия. И надо поскорее составить завещание. Конечно, детей своих он не обидит, они из-за него настрадались. Но главное – всё Ирке. Где бы она ни была, как бы у неё жизнь ни сложилась. Дурак и трус, что ничего не сделал раньше. Ничего, еще успеет провернуть пару сделок, и она станет по-настоящему богатой. Частный детектив, которого ему рекомендовали, производит хорошее впечатление – ушлый парнишка, да и не так уж это трудно – найти этого славного бескорыстного человечка, Ирку. Жаль немножко, что он уже не увидит, как удивится она и обрадуется неожиданному богатству. Интересно, как сложилась все-таки у нее жизнь? Наверное, у нее есть муж, дети. Потому что что ещё ей было делать после того, как она оставила работу? Что ещё делать женщине, если в двадцать с небольшим она оказалась на пенсии? Теперь ему не стыдно будет посмотреть в эти глаза. Потому что теперь они квиты. Он тоже упал на свои качели. Вот так. А дети – они его поймут. Они взрослые, славные и самостоятельные. Главное, чтобы Ирка простила. Отпустила грех.

Каждый человек живет в мире своих фантазий. Кому-то они служат достаточным утешением. Наверное, это правильно, когда в реальной жизни уже ничего нельзя изменить. Но иногда, может быть, прошлое лучше доверить самому прошлому? Кто знает, что лучше?

* * *

Тамара открыла для себя чудесную игру. Игра называлась «могу – не могу». Она сама её придумала. Она проходила мимо манящих витрин и говорила себе:

«Я не могу себе это позволить, я бедна, как прежде. У меня нет копейки лишней». «Позволить себе» при этом хотелось все сильнее, но она крепилась час, два, иногда целых полдня копила в себе желание. А потом говорила:

«А, черт возьми, а почему бы и нет?», и «позволяла себе» что-нибудь вроде пары колготок, за двести долларов или бельишка за пять сотен зеленых. И почти готова была от переполнявшего ее счастья кувыркаться и крутить брейк на асфальте Тверской, к вящей радости прохожих туристов. Так разнежившаяся сытая домашняя кошка, упав на спину, извивается от удовольствия на пушистом ковре близ теплой печки. У сытой кошки нет ничего общего с бездомной муркой, мерзнущей в подворотне. Тем острее чувствует мурка свое счастье, если ей посчастливилось обрести его. Или выцарапать у судьбы когтями. И Тома сама себе создавала мелкие желания и сама их тешила, потому что других желаний у нее в жизни просто не осталось. Ну, почти не осталось.

Сима томно принимала ухаживания Померанского. Алла где-то пропадала днями и ночами. Ирина тоже жила сама по себе. В общем-то, шайка сирых и убогих уже распалась.

* * *

А всё-таки у него чудесные дети. Он вовсе не заслужил таких чудесных детей. Они за него боролись все эти месяцы. Профессора, клиники, страны, медикаменты, методики, новейшая аппаратура. Все-таки современная медицина шагнула далеко вперед. В прежнее время он давно бы уже умер. Он и не предполагал, что у него такие чудесные дети. Он только, теперь понял, как сильно он их любит. Интересно, у Ирки тоже есть дети? Наверняка есть. У всех его сверстников уже взрослые дети, и это так чудесно – ты умираешь, но часть тебя останется жить на земле. Он уже привык за время болезни часами мысленно говорить с ней, с Иркой. Он придумал ей целую жизнь. В этой придуманной для нее жизни тоже было все хорошо, только Ирке вечно не хватало денег, и ему было до слез жаль, что ему не суждено увидеть, как она удивится и как обрадуется полученному от него наследству. До слез было жаль себя. Пусть только детектив поторопится и отыщет ее. Выписать этого колоритного старого китайца наверняка стоило им бешеных денег, но они и это для него сделали. В самом обычном костюме старик выглядел так, будто был облачен в желтый монашеский балахон. Или это пресловутая аура сияла вокруг него подобно нимбу христианских святых? Китаец долго молча смотрел в лицо больному мудрыми старыми глазами, утонувшими в сеточке морщин. Ни о чем не спрашивал. Ничего не осматривал. Так и сидел в молчании. Потом улыбнулся, горячей ладонью погладил больного по лицу, ласково пожал ему обе руки, покивал головой и вышел.

* * *

– Ничего нельзя сделать, – перевел переводчик, молоденький студент-китаец.

Старик внимательно смотрел, как он переводит, как отшатнулись от этих слов молодые мужчины и женщина. Очень похожие друг на друга. Два брата и сестра. Старик сердито покачал головой. Взял переводчика за руку и что-то ему втолковывал.

– Простите, я неправильно перевёл, – смутился юноша. – Учитель сказал: «Ничего не нужно делать. Ваш отец хочет испытать боль и уйти. Это его путь. Не надо мешать ему».

Удивительно, но после этих слов им стало легче. И в самом деле, с чего они взяли, что отец загубил свою жизнь? У каждого своя судьба. Кто они такие, чтобы вершить ее? Что о себе вообразили?

Старый китаец посмотрел на них озабоченно и что-то сказал еще.

– Учитель говорит: «Скажите отцу, чтобы он перестал разыскивать женщину. Это несправедливо. Прошлое может убивать», – переводчик очень старался говорить слово в слово.

– Хорошо, хорошо, – пообещали они и тут же об этом забыли.

Какая ещё женщина? У отца было столько женщин. Три из них – их матери. Ну и что с того, что у них разные матери? Дети не ревновали. Если твой отец – великий артист, глупо осуждать его за то, что у него было много женщин. Он всегда был замечательным отцом. Дети гордились им. Еще одна женщина – разве это важно теперь, когда отец умирает?

Со старым целителем щедро расплатились и отвезли его в аэропорт. Он не возражал. Он знал, что они забудут передать отцу его наказ, но он слишком устал, чтобы вмешиваться в дела людей в чужой стране. Пусть всё идёт своим чередом. Природа мудрее людей.

20. Всегда бывает первый раз

Мафиози ухаживал с размахом. Сима выпала из шайки поневоле, но прочно. Если не сам поклонник, то его верный Герыч торчал всегда у нее за спиной. Не было никакой возможности собраться и обсудить ситуацию. Разумеется, в гости к подруге Томе она приезжала регулярно. Это было прилично – встречаться с гражданской супругой генерала Камарина. Алексей Владимирович это если не одобрял, то все же готов был милостиво позволить. Эскорт Симы при этом в тесном дворике не помещался и напрочь забивал узенький переулок, где жила Тома. Опасаясь прослушки (к её изумлению, Камарин недавно обнаружил и продемонстрировал Томе пару «жучков» – видимо, сослуживцы рьяно интересовались новой жизнью генерала) и чутких ушей Герыча, торчащего на кухне, Тамара и Сима ничего не обсуждали. Совать друг другу записки они тоже опасались. Проболтав полчаса или час о тряпках и всяких пустяках, расставались еще более охваченные тревогой. Чмокаясь в прихожей, Тамара все же ухитрялась шепнуть:

– Я тебя вытащу.

– Только скорее, – молил взгляд подруги.

Легко сказать. Тамара не знала, как разжать железную хватку Померанского, к которому сама так неосторожно толкнула Симу. Напрасно она уже долгие годы думала, что мужчины по сути своей существа нахрапистые, но примитивные. Холодный и жестокий ум, который был теперь против нее, был гораздо изощреннее. Или это она, разнежившись, утратила прежнюю форму?

Даже генерал Камарин ежился от ее теперешних близких знакомств.

– Томка, осторожнее с Померанским, – не уставал предупреждать он её. – Не лезь. Не того типа человек, с которым якшаться можно. Из прихоти сожрет и сам же пособолезнует.

– Я же не могу бросить подругу, – отбивалась Тома.

– Лучше смоги! – советовал генерал.

И уж если этот записной бабник не желал видеть красавицу Симу, значит, страшен был Померанский. Очень страшен. Вот вам, убогие, и крупная рыба! Симу надо было срочно вытаскивать. Но неделя проходила за неделей, а Тамара все никак не могла сообразить, как взяться за дело.

* * *

Алла Волынова торопливо вышагивала по улице, пряча лицо в воротник потрепанной мужской дубленки. Снежная крупа действительно жестко секла кожу, но дело было не в этом. Мужские ботинки сорок четвертого размера она надела на ноги поверх собственных сапожек, и теперь вместо легких женских следов она оставляла солидные мужские. Под шарфом, свободно намотанным на шею, у нее пряталась марлевая маска, какие надевают перед операцией хирурги. И руки ее под кожаными мужскими перчатками были затянуты в перчатки хирургические, впрочем, такого естественного цвета, что при беглом взгляде они были бы незаметны. Меховая кепка с козырьком не позволяла разглядеть волосы и лицо. Алла улыбалась. Она хорошо продумала то, что должна была сделать.

* * *

Ирочка Шибанова шла в театр. Это была работа. Чуть позже, перед самым началом представления, в пустую помпезную ложу должна была неторопливо вплыть изящная рыжеволосая дама в сопровождении нескольких мужчин. Г-н Померанский любил маскироваться среди более колоритных фигур. Ирочка заранее уютно устроилась в кресле бельэтажа как раз напротив интересной ложи. Незаметная крошечная полудевочка, полустарушка. Неторопливо копаясь в потертой сумочке, она навела резкость маленькой видеокамеры, спрятанной внутри бинокля. Больше делать ей пока было нечего, и от этого самого нечего делать она принялась разглядывать рассаживающихся зрителей. Ирочка любила наблюдать за людьми. Подмечать моменты чужой жизни. Придумывать им истории. Стараться угадать, что происходило с ними сегодня с утра, вчера, на прошлой неделе. Она была наблюдательна, а потому истории ее были довольно точны.

Вот эта толстуха в синтетическом бархате чем-то недовольна. Это у неё хроническое. Годами баба пилит и достает всех в семье, не понимая, что причина вечного недовольства в ней самой.

Вот эта юная красотка явно пасет шикарного кавалера, но не знает, как добиться своего. И не добьется. Мальчик не из тех, кого можно взять за хорошенькие жабры сексом. Сто против одного, что женится он на умной бабе лет на десять старше себя. Зато она будет ему мамочкой.

Этот молодящийся кобель лет пятидесяти озабочен тем, как бы подешевле закадрить бабёнку помоложе. На мели бедняга, но из кожи вон лезет, стараясь сохранить вид преуспевающего человека. Ага, вот интересная парочка! С первого взгляда так, серые воробушки. Но какое тепло между ними. Вместе очень давно, может, даже с детства. Как это, должно быть, хорошо, вот так любить друг друга. Ирочке тоже теперь хорошо. Она научилась в жизни получать радость от самого малого. В зале начал медленно гаснуть свет. И в тот же миг распахнулись двери в ложу, и вошла Симочка, похожая на серебристую змейку. Следом за нею ввалилась толпа импозантных мужчин со своим сухопарым предводителем. Ирочка поправила на острых коленях свою потрепанную сумочку. Началась её работа. За спектаклем она не следила. Но славная парочка впереди нее время от времени ее отвлекала. Как хорошо, когда люди так любят друг друга.

* * *

– Ну, уж нет, – отрезал Сергей Камарин, оттесняя Тамару. – Готовить ты, Томка, никогда толком не умела. Верно, Толя?

– Верно! – радостно подтвердил мальчишка. – Только ты, ма, не обижайся, ладно?

– Да идите вы оба, кулинары-макаревичи! – засмеялась Тамара. – Хотите стряпать – валяйте!

И выплыла из кухни.

Господи, неужели может быть у нее вот такая жизнь?

От нечего делать она по привычке подсела к компьютеру. Из осторожности она никогда не выходила на интересующие её сайты с домашнего модема. Для этого у нее был ноутбук, настроенный на спутник. Дорогое удовольствие, но необходимое. В последние две недели какими-то нереальными стали ей казаться события последних лет. Неужели она действительно создала шайку и совершила столько самых настоящих уголовных преступлений? Надо с этим кончать. Ледянников, а точнее Померанский, им не по зубам. Да и вообще, ну зачем дальше искушать судьбу, если у них четверых все уже в жизни наладилось? Надо срочно сделать пакость бедолаге Волынову, а то Алла не успокоится. И кончать все делишки раз и навсегда. Самое трудное будет – это вывести из-под удара Симочку. Здесь просто так спрятать концы в воду не получится.

С такими людьми, как этот Померанский, шутки плохи. Надо что-то придумать срочно.

Чтобы лучше думалось, она загрузила немудреную игрушку и стала выкладывать разноцветные шарики по пяти в ряд. Ей всегда хорошо думалось за этой монотонной игрой.

Пусть рыжие шарики – это Сима. Неважно, сколько очков она наберёт. Важно, чтобы рыжие шарики исчезли все до одного. И чтобы игра не сделала при этом «гэймовер». Тома всегда любила сложные задачи. Рыжие шарики упрямо падали в разные концы игрального поля. Свободное пространство сжималось до нуля. Но Тома вновь и вновь принималась за игру. Убрать «рыжиков» и не засыпаться!

С кухни нестерпимо запахло вкусным. Мясо? Неужели Серега и впрямь что-то съедобное способен сделать? Боже, как есть хочется. Так, условия игры – самые жесткие. Всего один сеанс. Убрать «рыжиков». И не засыпаться.

– Тома!!! – закричали из кухни два голоса – мужской и детский.

– Что? – отозвалась она с показным недовольством.

– Иди лопать!!! – радостно завопили хулиганы.

– Ну, спелись, орлы, – засмеялась Тамара.

И, счастливая до краев, пошла ужинать. На игровом разноцветном поле не было ни одного рыжего шарика, а сумма накопленных очков подкатила к пяти тысячам. И еще много было свободного места. Она нашла алгоритм, который спасет Симу.

Экран компьютера некоторое время светился этой картинкой. А потом щёлкнул и погас. В комнате наступила темнота.

Абсолютно темен был экран и другого компьютера. Но в отличие от Томиного, этот умный агрегат вовсю работал и ночью. О человеке говорят – работает напряженно. О компе – работает с полной загрузкой. В подвале, где находились милицейские лаборатории, умный компьютер решал непосильную для человека задачу – кадр за кадром сравнивал изображение на разных видеопленках: из казино, из супермаркета, из ювелирного магазина… Когда параметры изображения человеческого лица на одном кадре совпадали с кадром с другой пленки, комп удовлетворенно пищал и откладывал находку в особый файл. Утром экперт-криминалист откроет этот файл и просмотрит все, что за ночь нашел компьютер. И когда утро станет совсем светлым и ярким, в увесистую картонную папку ляжет отчетливое фото Ирины.

* * *

В подъезде было темно. Алла сама разбила лампочку прихваченной с собой палкой. Она сжималась в закутке у лифта всякий раз, когда раздавалось его гудение. Иногда лифт останавливался прямо на ее этаже, двери разъезжались в стороны, и выходил человек. Или несколько. Если поднимались несколько – Алла узнавала об этом заранее. Едущие вместе ведь, как правило, о чем-то говорят между собой. Молчат чужие или мало знакомые. Она жадно вслушивалась в голоса. Ей казалось, что в засаде она уже много часов. На самом деле она пришла сюда всего сорок минут назад. Мечты кончились. В первый раз она приняла решение и начала действовать самостоятельно.

* * *

Сима смотрела на сцену невидящими глазами. Померанский то и дело к ней наклонялся и заботливо что-то спрашивал. Она кивала, не слушая. Тогда поклонник взял ее руку и стал нежно греть в своих ладонях. Рука ее была ледяная.

Ирина в своём бельэтаже вовсе уткнулась носом в сумочку. То, что с Симой что-то неладно, она поняла по ее напряженной позе. Увеличив изображение, она ужаснулась неподвижности и бледности лица подруги. Что-то стряслось, поняла Ирина. Она перевела камеру на Померанского. Тот казался чуть встревоженным. Охрана? Нет, охрана не нервничала. Значит, что-то произошло между этими двоими. Что-то, что выбило из колеи невозмутимую хладнокровную Симу. Что? Первая семейная ссора оказалась слишком горячей? Что делать? Звонить Томе? Подойти поближе?