Текст книги "Продлёнка"

Автор книги: Людмила Матвеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Вечерние газеты

Сима редко видит свою маму.

Утром мама уходит на работу, когда Сима ещё спит. Вечером мамы тоже нет дома – она разносит вечерние газеты. Симина мама – почтальон.

Сегодня утром Сима проснулась, а на столе лежит записка: «Смотри у меня!» Сима прочитала записку, быстро собралась в школу – она давно всё умеет сама. И яйцо сварила в мешочек, и кашу разогрела, и чаю напилась. Это всё просто.

Шла в школу и думала: ну что это за такая записка – «Смотри у меня!»? Другим детям пишут: «Завтрак на сковородке. Целую. Мама». Или в крайнем случае: «Сходи в прачечную. Целую, мама». А здесь – никаких поцелуев. «Смотри у меня!» Смысл Симе понятен: не ходи после школы хвостом за Катей Звездочётовой, а иди прямо домой. И делай что полагается: вынеси мусор, читай умную книгу, жди маму и разогревай ужин. Никакого баловства. Вот что значат эти слова: «Смотри у меня».

А всё дело в том, что мама воспитывает Симу в строгости. Мама считает, что строгость – самое главное. Ещё она считает, что все плохие люди: преступники, распущенные, пьяницы – все они росли избалованными детьми, потому из них не вышло толка. Так считает мама. Сима с ней не спорит. Она хочет вырасти хорошей и чтобы из неё получился толк. Но строгость иногда огорчает. А иногда действует на нервы.

В этот вечер мама была дома. Она пекла блины, раскраснелась около горячих сковородок. В квартире вкусно пахло блинным чадом.

– Ну? – Мама посмотрела не на Симу, а на часы. – Пришла?

– Пришла. – Сима говорит виноватым голосом. Так хочется, чтобы мама обрадовалась: пришла родная дочь, которую её родная мать не видела долго.

– Опять Катю свою несравненную провожала? Я в окно всё вижу. Идут. Та идёт к своему дому, а эта дурочка от своего дома плетётся, уши развесила. – Мама иногда путает строгость с грубостью. «Уши развесила» – это уже грубо. Но Сима молчит. – Чего ты перед ней унижаешься? Она же тобой помыкает!

Сразу испортилось настроение у Симы. Ну как объяснить маме, что Катя – это Катя. И многие девочки хотели бы провожать Катю до её дома, а Катя не возьмёт с собой любую. Нинку не возьмёт, Людку Обручеву тем более не возьмёт, а вот Симу – да. Симу даже подождёт у раздевалки. Катя выбрала Симу в подруги, вот и всё. Значит, Сима – не последний человек. Катя Звездочётова не только помыкает Симой, она и защищает Симу. И сегодня, когда Андрей Кекушев утащил Симин сапог и носился с ним по коридору, Катя втолкнула его в раздевалку, оттрепала, отняла сапог. «Теперь будешь знать, Андрюшенька, как обижать моих подруг» – так сказала Катя Андрею. Если бы мама могла это слышать… Но она не слышала. Мама невзлюбила Катю. Ну как можно не любить Катю Звездочётову? Как вообще можно не любить того, кого не знаешь? Сима любит Катю Звездочётову, рядом с Катей она чувствует себя уверенной и смелой. Конечно, Катя королева, а Сима – просто Сима. Но как бы там ни было, а часть королевского сияния падает и на Симу. Лучшая подруга самой Кати Звездочётовой.

– Почему – унижаюсь? – Сима медленно вытирает мокрые руки и смотрит на полотенце, чтобы не смотреть на маму и не показать, что мамины слова задевают её. – Я не унижаюсь. Мы дружим. Подруги мы с Катей Звездочётовой.

– Подруги, – мама кривит свой маленький рот, – а почему тогда она тебя не провожает? Почему только ты – её? И поддакиваешь ей. Была бы она очень уж умная, отличница хотя бы. А то и послушать нечего. Подруги!

Сима только дёргает плечом и фыркает, ответить она боится, а смириться не хочет.

– Не фыркай. Не любишь правды?

Ну какая же это правда? «Почему не провожает!» Да потому, что Катя – совсем другой человек. Даже представить себе нельзя, чтобы Катя кого-нибудь провожала. Или кого-нибудь слушалась. Катя – это Катя, она всегда будет выше всех. Мама никогда этого не поймёт. И Сима переводит разговор на другое:

– Мама, сегодня в «Детский мир» привезли венгерские плащи. Ой красивые! Удлинённые, мам. Рукав пышненький. Кожаный поясок и пряжечка. Ой, мама, модные!

Мама отвлекается от сковородок и смотрит на дочь как будто из-под очков. Хотя никаких очков у неё нет и никогда не было.

Сима начинает говорить торопливо:

– Мы мимо шли, просто шли. Мы в магазин не заходили… – Но мама не отрывает от неё взгляда, просто пронзает глазами, и Сима добавляет: – Только на одну минутку.

Когда мама вот так пронзает её взглядом, Сима делает очень наивное лицо. Чтобы мама считала её маленькой. Маленькую любят, жалеют, не ругают. Но маме всегда почему-то хочется считать Симу взрослой.

В последнее время у Симы такое чувство, как будто её тянут за уши вверх – расти, расти быстрее, ну быстрее, быстрее. Это очень грустно, когда вот так поторапливают.

Однажды Сима слышала, как мама говорила во дворе соседке тёте Дусе:

– Трудно, Дуся, девчонку одной тянуть. Десять лет – маленькая ещё. Долго тянуть, откуда сил набраться?

Сима как будто не слушала, она гладила тёти Дусиного кота Аркашу. Но она всё слышала и всё видела. Мама стояла под вывеской «Агитпункт», на боку висела толстая сумка с газетами. Вот тогда Симе впервые показалось, что мама готова тянуть её за уши вверх, чтобы быстрее выросла. Глупость, конечно. Это только так говорится – тянуть. Никто никого не тянет, дети растут и так быстро.

Тётя Дуся ответила тогда:

– Не ты первая, не ты последняя одна ребёнка тянешь. Я вот своего тоже одна вырастила, а благодарность видела я? Ни грамма от него благодарности. А твоя хоть маленькая, а вежливая, по крайней мере. И тебе помогает, по крайней мере. И кота не обидит, по крайней мере.

– Ещё бы не хватало – не помогать. Главное, Дуся, строгость. С ними только строгость нужна. А у тебя, Дуся, характер слабый, в этом твоя беда.

Тут мама вспомнила о Симе:

– Что ты прохлаждаешься? Большая девочка, а возишься с кошкой. Пошла бы домой, погладила ленты, галстук тоже погладила бы. И не забудь купить вермишель.

И мама понесла свою тяжёлую сумку дальше.

А Сима попрощалась с Аркашей.

Она ехала в лифте и говорила себе: «Ничего, ничего. Всё равно мама меня любит. У всех матерей к своим детям материнская любовь. Значит, у моей тоже».

Сегодня мама печёт блины. Ну вот – значит, заботится о своей дочери. Не для одной же себя старается. Нет, для себя одной не стала бы.

– Хорошо бы к весне купить тебе плащ, – вдруг говорит мама, – конечно, я не стану брать этот особенно модный. Это совершенно ни к чему. Обычный возьмём.

У Симы перед глазами тот модный венгерский с кожаным поясочком. Они его сегодня примеряли с Катей. Песочного цвета, с металлическими колечками на карманах, с золотистыми пуговицами.

– Ну мама! Что уж! А, мама?

Сима заглядывает маме в глаза специально не прямо, а снизу. Вспомни, мама, что я ребёнок. Сделай, что прошу. Неужели тебе не хочется меня порадовать? Я у тебя одна.

– Это что ещё за новая мода? Тряпками увлекаться. Всё от Кати твоей распрекрасной.

– При чём Катя? При чём Катя? Ну при чём Катя?

Мама переворачивает блин. Как ловко она его переворачивает! Подцепила ножом, подбросила слегка вверх, и блин сам опустился на сковородку другой стороной, ровненько лёг. У мамы первый блин никогда не комом, и второй тоже. И последний. Все как надо – румяные, тоненькие, кружевные.

– Вот что я тебе скажу. – Мама выключает газ. – Слушай. Ты сядь, сядь. Разговор серьёзный.

Ни разу мама не вела с Симой серьёзных разговоров. Некогда, прикрикнет, шлёпнет. Или записку напишет сердитую. На всякий случай.

– Слушай меня. – Мама сидит на табуретке. Положила руки на кухонный стол. И Сима сидит на табуретке, тоже положила руки на стол. – Я тебя ращу одна. Плакать не собираюсь – не мы первые, не мы последние. Но всё же я не трактор – тянуть и не задумываться. Мне тяжело. Ты это хоть понимаешь?

– Конечно. Тянуть ребёнка одной – пусть попробуют. Правда, мама?

Мама вдруг улыбается и сразу молодеет. Глаза светлеют, зубы у мамы белые, блестят. А светлые волосы похожи на пух.

– Понимать ты обязана. Теперь слушай моё решение. Необходимое я тебе покупаю. Сапоги носишь не худые, пальто не рваное. Я в твои годы не так ходила. И плащ я готова купить. Но самый простой и дешёвый.

Сима молчала. Она не могла спорить. Это бесполезно – мама не купит. У неё строгость есть, а денег нет. Но тот плащ Сима не забудет никогда. Он был невесомый, от него пахло новой красивой вещью. И Катя примерила плащ, долго смотрела на себя в зеркало, а потом сказала Симе:

– Не купят ни за что. Даже говорить не буду – волынку заведут.

Симина мама не разводит волынку – не в её характере. Но плаща и она не купит. Да Сима и не надеялась, она сказала о плаще просто так, чтобы прекратить разговор о Кате Звездочётовой. Но мама приняла её слова слишком всерьёз. Не купит. Ну и ладно, переживёт. Так думает Сима.

Но мама вдруг говорит:

– А если очень тебе приспичило этот модный плащ купить – пожалуйста, я не против. Только денежки заработай сама. Не маленькая. – Мама смотрит с вызовом, глаза сощурились почти презрительно. – Или всё же маленькая? Но тогда – зачем тебе модный?

Сима тоже смотрит с вызовом:

– Согласна! Заработать и купить!

Мама растерялась. Она не ждала такой решимости, она хотела только приструнить свою дочь. Ты ещё мала о тряпках думать, за модой гнаться. Знай своё место. А эта – ишь ты!

– Я не маленькая, мне уже десять.

Мама смотрит с интересом и недоверчиво:

– Ну да! Работать будешь?

– А вот да! Не боюсь!

– Вот как?

– А вот так!

Некоторое время они перекрикиваются – не то скандалят, не то веселятся. Обе вошли в азарт.

Потом мама говорит:

– Не боишься работы – это правильно. Сейчас поедим с тобой и пойдём работать. На почте всегда люди нужны.

– Прямо сегодня? – ахнула Сима.

– А ты думала? В далёком будущем?

– Нет, почему. Уроки я на продлёнке все сделала, пошли.

Сима, конечно, не думала, что вот так, сразу. Одно дело – говорить, другое – делать.

Но она не собирается отступать.

Когда рядом нет Кати Звездочётовой, Сима становится другой. Она только при Кате – подпевала из свиты королевы.

Симе сейчас весело и легко. Сима сама не знала, что она такая весёлая и независимая. Работа – пожалуйста. Она не боится никакой работы. Она самая ловкая, самая решительная.

Они быстро поужинали и пошли на почту – почта в соседнем дворе. Светятся окна. В отделе доставки сидит за своим столом заведующая, Нина Сергеевна.

– Помощницу привела, – говорит ей мама, – решила на плащ себе зарабатывать.

Нина Сергеевна смотрит на Симу, нисколько не удивляется, кивает и даёт ей пачку «Вечёрок». К верхней газете приколот листочек с адресами.

– Работа простая, – говорит Нина Сергеевна суховато, – но требует внимания. Смотри, Сима, ничего не перепутай, у нас клиенты капризные, сразу пишут жалобы. Особенно пенсионеры. Одна Шапокляк чего стоит – нервы всем вымотала из-за своей «Вечёрки».

– Не перепутаю, – говорит Сима, – не беспокойтесь.

Мама не глядит больше в Симину сторону, она занялась своей пачкой газет.

– Нечего ей зря через дорогу переходить, – говорит мама, – эти я сама разнесу.

Шалеет всё-таки.

Сима побежала разносить газеты. Трудно? Да нет же, совсем не трудно. Опустила газету в ящик, а другую – в другой. И побежала в следующий подъезд. Интересно, кто раньше справится, мама или Сима? У мамы опыт, а у Симы зато – скорость. Вот она бежит через двор, в девятиэтажный дом номер двадцать семь – четыре газеты и письмо.

У почтовых ящиков в подъезде стоит девушка, накинув на плечи зелёный платок в малиновых розах. Она вся так и тянется к двери подъезда. Но, увидев Симу, гаснет:

– Я думала – почтальон, – говорит девушка не то Симе, не то себе самой. И кутается в платок – из двери дует.

– А я и есть почтальон, – гордо отвечает Сима.

Ей хочется, чтобы девушка удивилась, всплеснула руками: «Как? Почтальон? Такая маленькая? Сколько же тебе лет? Ну какая ты умница!»

Но девушка совершенно не удивляется. Ей всё равно, сколько лет почтальону. Она нетерпеливо спрашивает:

– В четырнадцатую квартиру есть письмо?

У Симы в кармане всего одно письмо – в четырнадцатую квартиру. И Сима отдаёт девушке конверт с красно-синей каёмкой и нарисованным самолётиком.

Девушка сразу меняется. Она хватает конверт, летит наверх, потом поёт на весь гулкий подъезд:

– Спасибо тебе, спасибо! Большое тебе спасибо!

Сима расплывается в улыбке. Глаза становятся узенькими, как будто их нарисовали тоненькой кисточкой, обмакнув её в голубую краску. Как приятно, когда тебя благодарят.

Шлёпают тапки счастливой девушки по ступенькам, как симпатично шлёпают. Когда Сима заработает много денег, она купит новый венгерский плащ и такой, как у этой девушки, большой зелёный платок в малиновых розах. Называется шаль.

А она, эта прекрасная девушка, всё не уходит, поёт на всю лестницу:

– Спасибо тебе, спасибо, любимый Володечка мой!

Вот тебе и благодарность. Володечка какой-то. Володечка, что ли, бежал по тёмным дворам и нёс письмо? Сима бежала и несла.

– Девочка! Почтальончик! Слышишь меня? Тебе тоже спасибо! – кричит сверху счастливая. – Володечка – мой жених! Понимаешь? Он в армии! Он мне каждый день пишет! Мы с ним жених и невеста – солёное тесто! Понимаешь?

– А чего не понимать? Солёное тесто – я понимаю. Жених и невеста – понимаю. Завтра опять письмо принесу от Володечки!

Осталось пять газет, и все – в шестнадцатиэтажку. А там всего один подъезд.

Совсем лёгкая работа – разносить вечерние газеты. И нисколько Сима не устала. Днём у почтальона сумка тяжёлая – там много газет, журналы, бандероли, письма. А вечером и сумки-то нет – держит Сима в руках пачку газет, а письмо всего одно было – от Володечки.

Теперь всё, можно домой. Только руки немного замёрзли. И спать немного хочется. И очень хочется есть – надо было от того, последнего блина не отказываться.

Так и пошло.

Мама идёт разносить вечернюю почту, а Сима – с ней. Пачку газет маме, а пачку – Симе.

– Где же наша помощница будет четырнадцатого числа зарплату получать? – спросила однажды Нина Сергеевна, гладя Симу по голове. – Через бухгалтерию её не провели, возраст не тот.

– Получит она свою зарплату, – сказала Симина мама, – в виде венгерского плаща. С помпончиками, с погончиками, с карманчиками – мечтает, понимаете ли.

Однажды вечером, подходя к почте, Сима вдруг увидела в освещённом окне писательницу. Она стояла в маленькой очереди и держала в руке толстый пакет, завёрнутый в плотную коричневую бумагу. «Отправляет бандероль», – поняла Сима и вошла на почту.

– Здравствуйте, – сказала Сима писательнице, – а я на почте работаю. Разношу вечерние газеты.

Писательница улыбнулась:

– Потому что ты молодчина. Трудно разносить газеты?

– Совсем не трудно. Я бы всю вечернюю почту могла доставить, но мама не разрешает через дорогу переходить. Мы с ней участок пополам делим, а проезжая часть – наша граница.

Писательница больше ничего не спросила, погладила Симу по шапке.

Пожилая операторша Екатерина Семёновна держит в руке печать на длинной ручке и лупит этой печатью по каждой бандероли. А бандероль – маленькая посылка, её не пакуют в ящик, а заворачивают в плотную бумагу и потом упрятывают в прозрачный пакет. Екатерина Семёновна ловко стукает печатью, ловко и быстро приклеивает бумажки с адресами, быстро заворачивает каждую бандероль в прозрачный пакет. Пахнет на почте клеем, от писательницы пахнет духами. Красиво на почте: выставлены открытки, яркие и блестящие. Белая сирень, красные тюльпаны. А вот детская – медвежонок и заяц несут письмо к почтовому ящику.

Девушка в голубом пальто отправляет коробку конфет. Да ведь это невеста Володечки! Увидела Симу, кивнула весело.

– Кто же в армию посылает коробку конфет, – ворчит Екатерина Семёновна. – Парень молодой, здоровый, ему колбасы побольше, консервов остреньких. А она с шоколадками. Моё дело принять, конечно. Но – ума в этом мало.

Невеста сияет своей счастливой улыбкой. Ей только бы поговорить о своём Володечке, ей совершенно не обидно, что её ругает Екатерина Семёновна. Да она и ругает не сердито, ворчит просто.

– А мой Володечка ужасно любит шоколад. Он вина совсем не пьёт, не берёт в рот. А конфеты обожает. Такой человек необыкновенный.

– Не задерживай очередь, – говорит сухая женщина с коробкой от ботинок, – очередь разве виновата, что твой Володечка любит сладкое?

«Наверное, у этой сухой нет жениха», – думает Сима. Она стоит рядом с писательницей, просто ей хочется здесь побыть. Почта – очень интересное место, если присмотреться и прислушаться. Сима раньше этого не знала, а теперь знает.

Невеста опять не обижается, улыбнулась светлой улыбкой:

– Он, хотя и в армии, просто ребёнок – мой Володечка. – Невеста идёт к выходу, – Счастливо вам всем.

Сухая отправляет в Челябинск ботинки. Екатерина Семёновна молча обвязывает коробку шпагатом, оборачивает бумагой. Морщится и говорит писательнице:

– Радикулит мучает. А я вас и не заметила – народ целый день, вздохнуть некогда. Добрый вечер. Ох, опять, – и хватается за поясницу.

Писательница сочувственно кивает.

– Ну что же вы так, Екатерина Семёновна? Рано нам с вами болеть. Успеем ещё состариться.

Екатерина Семёновна машет рукой. Какое там – рано. В самый раз.

Сухая сердито косится на писательницу: зачем она отвлекает Екатерину Семёновну от работы. Но Екатерина Семёновна ловко попадает своей длинной печатью в самый угол коробки. И при этом смотрит не на коробку, а на писательницу и на Симу:

– Маму ждёшь? – спрашивает она у Симы.

– Знакомую встретила, – смущённо кивает Сима на писательницу.

– Могли бы уж и так подойти, – говорит Екатерина Семёновна писательнице, – не один год вас знаем.

– А кто пустит без очереди? – сверкает глазом сухая. – Очередь есть очередь, она для всех очередь.

Слово «очередь» она произносит почти с такой же любовью, с какой счастливая невеста говорит слово «Володечка».

Наконец сухая ушла. Очередь кончилась. Теперь их всего трое – Сима, операторша и писательница. Писательница отдаёт Екатерине Семёновне пакет:

– Книгу посылаю в Норильск – просит одна учительница. Авиапочтой.

– Учительниц много по стране, – опять ворчит Екатерина Семёновна, – всем за свои деньги книги посылать. – А сама опять весело ставит штемпель на бандероль. – Ох, поясница моя несчастная. А знаете, в журнале «Здоровье» было напечатано, что от радикулита помогает танго. Танцуйте танго, перегибайте поясницу назад, избавитесь от боли.

– Как замечательно, – оживляется писательница, – сразу и настроение исправите, и болезнь пройдёт. Что же вы, Екатерина Семёновна, не танцуете танго? В такие вещи надо верить. Обязательно.

– Я бы танцевала, – вдруг засмущалась Екатерина Семёновна. – Мотива ни одного не помню. Танго молодая танцевала, а теперь не помню. Без мотива танцевать не будешь, правда?

У Екатерины Семёновны морщины, коротенькие коричневые волосы завиты в мелкие кудряшки. Екатерина Семёновна кажется Симе похожей на добрую овцу.

А писательница говорит:

– Как же не помните? Когда мы были молодыми, мы танцевали танго «Дождь идёт». Ещё были «Брызги шампанского», но ту мелодию я не вспомню сейчас. А «Дождь идёт» – пожалуйста.

И писательница вдруг начинает петь, прямо тут, на почте. У неё нет голоса, а слух так себе, но она поёт:

– «Дождь идёт, идёт. Дождь идёт весной. Рано нам грустить с тобой».

Она расстегнула шубу и дирижирует авторучкой.

Сима сдерживается, чтобы не прыснуть, – вот чудачка!

А Екатерина Семёновна, прижав к себе упакованную коричневую бандероль, танцует танго там, за барьером. Места совсем мало, но она делает мелкие шажки, перегибается назад, потом повороты и снова мелкие шажки. Она танцует танго «Дождь идёт».

«Две чудачки, – думает Сима, – обхохочешься». И тут она вдруг взглянула на их лица. У писательницы такое лицо, какого не было раньше никогда. Раскрыв глаза, Сима глядит на помолодевшую в одну минуту писательницу. А Екатерина Семёновна? Поразительно – у неё точно такое же выражение лица. И ни при чём здесь её радикулит – она танцует танго своей молодости. И нисколько Екатерина Семёновна не похожа на овцу – красивый лоб, красивые глаза, и кудряшки вполне симпатичные.

Сима ещё не знает, что любые лица хорошеют от светлых воспоминаний, а воспоминания юности всегда светлые, даже если жизнь была трудной.

Танго на почте. Чудачки? Может быть. Но у них в глазах настоящие чувства – радость, печаль, грусть о прошедшей молодости.

Писательница самозабвенно поёт:

– «Дождь идёт, идёт, дождь идёт весной. Рано нам грустить с тобой». – Несколько раз она повторяет всё одни и те же слова. Дальше, наверное, не помнит и поёт: – Ра-ра-ра-ра-ра-ра-ра! Мы с вами одного возраста, Екатерина Семёновна.

– Что вы! Я постарше!

– Не принципиально. У нас одно поколение. До войны мы с вами были детьми, в войну стали взрослыми.

– Не говорите! Пойте!

– «Дождь идёт, идёт, дождь идёт весной!»

Екатерина Семёновна перестала танцевать, отдыхает, тяжело дышит. Лицо красное и счастливое.

– «Утомлённое солнце» тоже помните?

– А как же, конечно! «Утомлённое солнце» тоже было наше танго! – И опять запела, не стесняясь: – «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось, в этот час ты призналась, что нет любви».

И Екатерина Семёновна во весь голос поёт вместе с писательницей: «Утомлённое солнце нежно с морем прощалось».

Сима не просто слушает, она с большим волнением впитывает всё это. Она многого не понимает. Почему писательница говорит: «Наше танго», «Наша молодость», «Наше детство»? Разве они выросли вместе с Екатериной Семёновной? Может быть, жили в одном дворе?

Сима ещё не знает, что это такое – люди одного поколения. Совсем не обязательно, чтобы они жили в одном дворе, даже – в одном городе. Но у них общие воспоминания, общие танго, общая юность. А главное, они пережили войну. Обе.

И вот теперь поют своё, дорогое им, «Утомлённое солнце».

Хмурый старик с трудом открывает тяжёлую дверь почты. Некоторое время он молча стоит на пороге, но Екатерина Семёновна не замечает его. Она вся во власти «Утомлённого солнца». Сима ждёт: что на это скажет старик? А старик почему-то снимает ушанку и так стоит. А потом начинает тихо подпевать, и у него светлеет лицо.

В этот вечер Сима быстро разнесла все газеты. Почему-то не было письма невесте, и Сима подумала: «Что же ты, Володечка?» Ох и расстроится сейчас невеста. Но потом подумала Сима: «Армия – это армия. Значит, некогда ему было написать». А невеста в роскошном зелёном платке с малиновыми цветами, конечно же, поджидала у почтовых ящиков.

– Ну? Ну? Сима! Неужели нет письма?

У невесты рот кривится, как у Вали Шушуновой, когда Катя Звездочётова её не принимает в игру.

– Чего расстраиваться? – говорит Сима. – Армия это армия. Не всегда есть время невестам письма писать. Завтра принесу.

Невеста – солёное тесто медленно уходит наверх, не шлёпают её тапки. А такие весёлые всегда тапки! Что же ты, Володечка? Ты уж как-нибудь постарайся.

Последние пять газет – в шестнадцатиэтажку.

Сима бежит через двор, сиреневый сегодня вечер. И совсем скоро весна.

– Сима, ты что здесь делаешь?

Катя Звездочётова идёт из булочной, несёт обломанный батон, жуёт на ходу, как обычно. Такая привычка у Кати Звездочётовой – обгрызать хлеб на улице.

– Гуляешь, что ли? А-а, знаю – ты меня встречаешь.

Рада? Нет, насмехается. «Вот дурочка, – думает, – делать этой Симе нечего, выбежала в чужой двор, чтобы увидеть свою королеву. В школе не нагляделась».

Катя высокомерно, по-королевски, повторяет:

– Меня встречаешь?

Симе хочется покорно наклонить голову, промолчать. Она так привыкла подчиняться Кате Звездочётовой. Но почему-то она не наклоняет покорно голову. Она говорит:

– Нет, я тебя не встречаю. Зачем мне тебя встречать? Я разношу вечернюю почту.

А что дальше?

А вот что. Сима спешит к шестнадцатиэтажному дому, окна светятся, там ждут газет.

Катя Звездочётова удивлённо пожимает плечом и не знает, что сказать. Это бывает с Катей очень редко. Может быть, вообще никогда не было и теперь случилось в первый раз.

Постояла Катя Звездочётова в пустом дворе, поглядела на сиреневое небо, на троллейбус, проехавший бесшумно за чёрными деревьями. Потом медленно пошла домой и весь вечер думала, что произошло с Симой? Почему она перестала быть покорной? Как это может быть – была подругой, а теперь? И не знает ещё Катя Звездочётова, что не была ей Сима подругой и Мальвина – не была. Подруги – это те, кто тебя любит, доверяет тебе, рад тебе. А те, кто тебя боится, те, кого ты подмяла своим сильным характером, – какие же они тебе подруги? Но Катя ещё не нашла ответа. Она найдёт его, конечно, найдёт. Для этого нужно время. А пока она сидит дома, мучительно думает: «Что произошло с Симой?»

В самом деле – что произошло с Симой? Почему она сумела так независимо говорить с самой Катей Звездочётовой? Может быть, она постепенно становится другой, бывшая девочка из королевской свиты? Не такой пугливой, слабой. Что этому помогло? Мамины непримиримые слова о Кате Звездочётовой? Или работа? Работа любая, даже самая простая, даже самая временная, делает человека сильнее. А может быть, на Симу подействовало танго на почте?

Сима не знает и даже не думает об этом. Она бежит через двор домой, она устала, проголодалась и немного озябла.