Текст книги "Звезда Надежды"

Автор книги: Людмила Гольдберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

4

Телефон звонил не переставая. Вадиму совсем не хотелось подходить, но дела заставляли. Вот и сейчас наклевывалось дело рискованное, но прибыльное. Вадим не мог себе представить, как люди живут на одну зарплату от получки до получки. За несколько дней работы он мог получить столько, сколько хватило бы простому советскому служащему на целый год безбедной жизни. Правда, такие крупные дела попадались нечасто и к ним нужно было хорошо подготовиться, все продумать и организовать. Это отнимало массу времени, сил, энергии. Но не только высокие заработки привлекали Вадима в его рискованном бизнесе. Ему нравилась атмосфера опасности, риска – по натуре он был немножко романтиком. Кроме того, ему нравилось общаться с людьми, и знакомых у него было великое множество во всех концах Союза и даже за рубежом, хотя такие контакты совсем не поощрялись властями. Все эти знакомые постоянно звонили, спрашивали, назначали встречи, приходили, звали к себе…

Но сегодня Вадиму совсем не хотелось никуда бежать. Давно ему не было дома так хорошо и уютно, как в этот вечер. При жизни матери квартира всегда сверкала чистотой, а вечером, когда Вадим приходил из школы или из института, его ждал накрытый стол и вкусный ужин. После ее смерти некому стало этим заниматься. Обедал и ужинал Вадим чаще всего в ресторане, иногда приносил что-нибудь домой.

Надежда приготовила ужин в столовой. Она сидела напротив Вадима и ждала, чтобы он заговорил первым. Вадим ел и изредка поглядывал на нее, так что Надежда никак не могла понять, о чем он думает.

А он на самом деле внимательно рассматривал сидящую перед ним девушку. Она отличалась от тех провинциалок, которых ему раньше приходилось встречать, отличалась всем: внешностью, поведением, даже манерой есть. И по-русски она говорила с легким украинским акцентом.

Вадим первым нарушил молчание.

– Откуда же ты приехала?

– С Украины.

– Из какого города, может, я знаю?

– Нет, нашей деревни вы не можете знать, ее нет ни на какой карте, – грустно сказала Надя.

Вадим удивился, он никак не ожидал, что эта девушка приехала из маленькой украинской деревушки.

– Где же ты выучилась так хорошо говорить по-русски? – спросил он, словно бы в шутку.

– У меня папа русский, родился в Сибири, а его отец, мой дед, родился и жил в Петербурге, – ответила она.

Теперь ему все стало ясно. Девушка была из семьи «врагов народа», высланной при Сталине в Сибирь. Он вспомнил ее слова о том, что ей теперь некуда ехать.

– А где твои родители?

– Где отец – я не знаю, а мама вышла замуж, и мы с ней разъехались в один день. Я на север, а она на юг. Дом уже, наверное, продан. К маме я не могу поехать, она и так из-за меня долго не выходила замуж. Пусть теперь устраивает свою жизнь. Да и отчим не хочет, чтоб я с ними жила.

– Значит, думаешь остаться в Ленинграде? – спросил Вадим.

– Да, – тихо промолвила девушка.

За столом снова наступило долгое молчание. Каждый думал о своем. Вадим размышлял, куда бы ему пристроить Надежду. Может быть, к старику? Но неизвестно, как отнесется к ней Андрей. Ведь он, когда напьется, способен на все. Да и девицу эту Вадим совсем не знает. «Нет, пусть лучше она поживет здесь пару деньков, – думал он, – а там видно будет, может к старику, а может на лимитную работу, станет жить в общежитии». Вадим не хотел оставлять ее у себя, так как совершенно не переносил долгое присутствие женщин. «Приятелям скажу – родственники прислали, чтобы я пристроил ее куда-нибудь. Не говорить же, что привел человека прямо с улицы», – рассуждал он.

– Можешь расположиться в маминой комнате, – Вадим снова нарушил молчание первым.

Надя с удивлением посмотрела на него, она уже знала, что мать давно умерла, и никакой другой комнаты сегодня, осматривая квартиру, она не видела. Вадим понял ее недоумение.

– Не удивляйся, – сказал он. – Ты не могла ее видеть, потому что я ее запираю, а дверь находится за книжным шкафом. Я не люблю, чтобы мои приятели безобразничали там. Для меня это место святое.

Надя участливо кивнула головой. Слова Вадима обрадовали ее. «Это хорошо, – подумала девушка, – что для него есть святое место. Значит, он тоже не станет там безобразничать».

Снова наступило молчание. Этим двум незнакомым людям, встретившимся случайно и почти не знавшим друг друга, больше не о чем было говорить.

– Пойдем, я покажу тебе, где ты будешь спать, – сказал, наконец, Вадим.

В гостиной Вадим подошел к книжному шкафу, взял с полки ключ, отодвинул одну из книг и вставил ключ в замочную скважину. К удивлению девушки, одна половина шкафа оказалась замаскированной дверью и легко отворилась. Вадим зажег свет, и Надежда увидела небольшую комнату с множеством книг в старинных переплетах, узкую кровать, письменный стол. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней – несколько пузырьков с лекарствами и книга с закладкой.

– Моя мать покинула эту комнату навсегда, – тихо сказал Вадим, – здесь ничего не изменилось со дня ее смерти. Но ты можешь располагаться. Убери лекарства, они уже никому не нужны, проветри комнату. Я это делаю, но не каждый день, мне почти всегда некогда.

Надя участливо кивнула головой. Потом она подошла к двери и посмотрела, как та запирается. Вадим понял и усмехнулся.

– Можешь закрыться, – сказал он, протягивая ей ключ. – Но меня не бойся, я не кусаюсь.

– А я кусачих и не боюсь, сама могу укусить, – серьезно ответила Надежда.

Это его рассмешило. Посмотрев на девушку с улыбкой, Вадим сказал: «Ладно, кусачая, спокойной ночи», – и вышел из комнаты.

Поздно вечером, лежа в постели, Надя думала о предстоящем дне и строила планы на будущее. Оставаться здесь в квартире незнакомого мужчины она не могла, это ей было совершенно ясно. Первое, что она завтра же сделает, это найдет работу, а потом подыщет себе комнату. Ей говорили, что можно снять «угол», но что это значит, она не совсем поняла. Через открытое окно в комнату проникал свет уличных фонарей. Несмотря на то, что прошедший день был очень утомительным, Надежда никак не могла заснуть, мешал городской шум, не смолкавший даже ночью. По улице иногда проходили компании веселых парней и девушек, возвращающихся домой или гулявших в теплую летнюю ночь по улицам. Постепенно шум стал затихать, и Надя погрузилась в сон.

Вадиму тоже не спалось, то ли от непривычки ложиться рано, то ли от воспоминаний о матери, которые всколыхнула в нем незнакомая девушка. Да, Надежда отличалась от всех девчонок, которых он знал. Трудно было представить ее с сигаретой и бокалом шампанского. Ну, шампанское может еще и ничего, но только не сигарета. Он знал многих девиц из провинции, все они хотели как можно быстрее превратиться в городских, только у них это плохо получалось.

Раздался телефонный звонок. Вадим уже протянул руку к трубке, но внезапно, изменив решение, выдернул шнур из розетки и удовлетворенно откинулся на подушку. «Хоть одну ночь дома отдохну», – решил он.

5

Веселье было в самом разгаре. Слышались пьяные голоса, звенела посуда, произносились тосты, в которых не избегали ругательств. Это сильно веселило компанию.

– И когда эти черти угомонятся, – со злостью думал Богустов.

Со вчерашнего вечера Андрея раздирала тоска. Нечего было делать, хотелось выпить. Он попытался выпросить денег у старика, но тот упрямо уставился в потолок и не отвечал ни слова. Но вдруг, часов в десять вечера, раздался звонок в дверь, и в квартиру ввалилась веселая компания. «Все-таки приятно, что друзья не забывают в трудную минуту», – почти с умилением подумал Андрей. Он заметил, что две девицы были без парней. Значит одна из них принадлежит ему, а может быть и обе.

Компания веселилась, а в соседней комнате старик страдал от боли. Нервное состояние усиливало резь в желудке. Николай Степанович приподнялся в постели, у него начала кружиться голова, стало тошнить. Старик решил принять лекарство, но воды в чашке не оказалось.

– Вот веселится, – нет, чтоб воды старику принести, – пробормотал он.

Держась за стену, Богустов поплелся в коридор. Прямо на его пути стояла, прислонившись к стене, полуголая девица с огромной грудью. Парень дрожащей рукой задирал ей юбку.

– Нашли место, – злобно бормотал старик, но на него никто не обращал внимания. Не успел он дойти до кухни, как услышал за спиной томительное мычание. Эти звуки пробудили в старике давно забытые чувства. «Если бы не проклятая болезнь, я бы ей показал, на что способен», – думал он.

Возвращаясь со стаканом воды, Богустов видел, как грудь девицы вздымалась и опускалась, словно в ритуальном танце. Девка в руках парня стонала от наслаждения. Из комнаты Андрея доносились приглушенные вздохи. Вероятно, остальные устроили групповой секс.

«Да, времена изменились, – рассуждал вслух старик. – Разве так было в наше время? Все приходилось скрывать».

Ему, старому комиссару, приходилось скрывать многое. Надо было скрывать свою любовь, единственную любовь, которую он своими же руками погубил, скрывать убийство лучшего друга, веру в Бога, потому что коммунистам верить не положено.

В 20-е годы большевики церкви разграбили и закрыли, религию объявили «опиумом для народа», священников расстреливали или ссылали в Сибирь.

Коммунист Николай Степанович Богустов в глубине души никогда не переставал верить в Бога, однако тщательно скрывал это. В тайнике у него хранилась маленькая иконка, и вечерами, когда в доме никого не было, он потихоньку молился перед ней, прислушиваясь, как бы кто не вошел.

Взяв две таблетки снотворного, старик посмотрел на бутылочки с лекарствами, хотел было взять еще, но затем передумал. Все-таки страшновато умирать без исповеди. Страшно отправиться на тот свет и лицом к лицу встретиться с убиенными. А сколько их было…

Он принял лекарство, медленно забрался под одеяло. Его бил озноб, хотя в квартире было очень жарко.

«Как бы исповедаться?» – думал старик.

Снотворное начало действовать, туманя мысли. Ему становилось немного лучше. Перед ним возникло красивое молодое лицо. Эта девушка, любимая, – она не изменилась и не постарела с годами, навсегда осталась молодой. И чем ближе к концу его жизнь, тем чаще приходила она к Богустову – девушка с длинной русой косой. Вот и сейчас она стояла в темном углу и смотрела на него. Белая блузка была разорвана, виднелись красивые пышные груди. Ему хотелось подойти и потрогать ее, он протянул руку и сразу же увидел, как тонкая красная струйка потекла под левым соском. Он хотел закричать, но только беззвучно пошевелил губами и погрузился в сон.

Тем временем в соседней комнате все успокоилось. Часть гостей разошлась по домам, другие заснули. Андрей, как хозяин, устроился лучше других: он лежал на широком диване, а по бокам сопели две девицы. Убедившись, что они спят крепким сном, он перевел взгляд на девушку, спавшую в кресле. Ее приятель уснул в другой комнате. Простыня сползла с обнаженного тела, и Андрей мог видеть огромные груди, ноги, разведенные в стороны… Он поднялся, погасил свет, и подождав, пока глаза привыкнут к темноте, тихо направился к креслу. Пьяная девка страстно и с наслаждением забормотала:

– О-о-о, Саня, как хорошо, как хорошо…

Андрей не обращал внимания на то, что девица называла его другим именем, это ему было совершенно безразлично, его возбуждали ее вздохи.

6

Солнечный луч двигался по комнате, медленно переползая со стены на кровать, на подушку и, наконец, ласково коснулся лица спящей девушки. Она открыла глаза и поморщилась. Было восемь часов утра. Надежда вскочила, достала из чемодана халат, быстро надела его. «О Господи, чуть все не проспала, – испугалась она. – Наверное, Вадим уже встал и думает, какая же она соня».

Но в квартире стояла тишина. Девушка долго не могла решиться войти в спальню, проверить, дома ли хозяин. Так и не заглянув к нему, она направилась в ванную. Затем, приготовив завтрак и накрыв на стол, Надя опять в нерешительности подошла к дверям спальни. Постояв немного, она, сначала робко, потом более решительно стукнула в дверь. Из комнаты послышался сонный голос:

– Заходи, не бойся.

– Нет, я только хочу сказать, что завтрак готов, – быстро ответила девушка через закрытую дверь.

– Ладно, сейчас, – донеслось из комнаты.

Слышно было, как Вадим зевал и потягивался. Сидя на кухне в ожидании хозяина, Надежда составляла планы на день. В первую очередь, ей необходимо найти работу. После школы она училась на продавца. Магазинов в Ленинграде множество, конечно, в одном из них, думала Надежда, найдется место и для нее. Но вот как отыскать жилье, она не знала. Надо бы спросить у Вадима, вдруг он сумеет помочь…

– Ох, как славно, хоть выспался наконец-то, – проговорил Вадим, выходя на кухню.

«Хорошо, что отключил телефон, а то бы не было покоя, – думал он про себя. – Включу потом, а то и поесть спокойно не дадут».

– Ну, что ты будешь делать сегодня? – поинтересовался Вадим.

– Пойду пройдусь, – коротко ответила Надя.

– Не забудь взять ключи, да запиши адрес и телефон, а то вдруг потеряешься.

После завтрака Надежда стала убирать со стола, а Вадим включил телефон. Сразу же раздался звонок. Мужской голос с кавказским акцентом кричал в трубку:

«Слушай, дорогой, ну куда ты пропал? Я звоню всю ночь, думал, ты уехал. Через три дня буду в Ленинграде с нужными людьми, сделай им “Асторию” или “Европейскую”. А я остановлюсь у тебя». – Это был Азиз, давнишний приятель Вадима.

– Ты знаешь, я всегда рад тебя видеть, – сухо ответил Вадим.

– Вадим, друг, ты же знаешь мою слабость, найди мне пару свеженьких девочек. О цене договоримся. Среди твоих студенточек осталась для меня хоть одна девственница? Люблю быть пионером! – кричал в трубку Азиз.

– Хорошо, надо подумать. Ну ладно, до встречи. Все будет путем, – и Вадим повесил трубку.

Азиз был крупным спекулянтом, так называли в Советском Союзе всех, кто занимался куплей-продажей. Спекулировал он всем, чем только мог, и слыл подпольным миллионером. Вадим не знал точно, как Азиз нажил свои миллионы, но поговаривали, что не брезговал он ничем. Ему не страшны были ни милиция, ни КГБ, там у него всегда находились свои люди, которые предупреждали его в случае опасности. Эти осведомители получали у него ежемесячную зарплату. Большой слабостью Азиза были бриллианты. Он млел при виде этих драгоценных камней, скупал их, не жалея денег. Не мог он устоять и против молоденьких девочек, особенно девственниц. Он любил их брать силой, их вопли возбуждали его, только так он получал удовольствие. Любил видеть лица, искаженные болью, глаза, переполненные страхом. Вадим прекрасно знал это и всякий раз боялся, что влипнет с ним в большие неприятности. Но всегда получалось так, что девушки брали предложенные деньги и молчали. Азиз умел выходить сухим из воды.

Вадим задумчиво посмотрел на Надю. «Надо пристроить ее куда-нибудь на это время. Эта девушка Азизу не достанется. Но вот только куда бы ее деть?» – думал он. Тут Вадим вспомнил о Полине Ивановне, матери его друга. Она жила этажом ниже, в коммунальной квартире, и у нее была свободная комната: сын ее уехал в Москву и пока не собирался возвращаться. «Вечером пойду к ней, думаю, не откажет», – решил Вадим.

Надежда уже убрала со стола и теперь мыла посуду. Вадим невольно залюбовался девушкой. Ее золотистые волосы были заплетены в тугую косу. Таких кос теперь и не увидишь, все носят короткие стрижки. На минуту он представил ее, лежащую в постели с распущенными волосами, прикрывающими обнаженное тело и ее молодую девичью грудь, но сразу же отогнал от себя сладострастные видения. Надя, словно почувствовав что-то, резко повернулась, но увидела спокойное серьезное лицо Вадима. Она подумала про себя: «Вот дура, вечно что-то почудится. Нет, зря прабабка говорила, что у меня собачье чутье. Вовсе нет»…

Надежда вышла на улицу и в нерешительности остановилась у парадного, раздумывая, в какую сторону отправиться. День был необычайно жаркий для Ленинграда. Все в этом городе казалось девушке прекрасным и удивительным. Ей нравилось, что на улицах полно народу, нравилось, что кругом кипит жизнь. В ее деревне летом на улице людей почти не было. Кое-где во дворах играли дети, взрослые же все были в поле. Только по праздникам, нарядные, выходили ее односельчане на улицу, и тогда гулянье продолжалось до утра. А здесь, в Ленинграде, даже в обычные дни на улицах всегда была шумная пестрая толпа, это напоминало ей праздник, и наверное, потому ей было так хорошо.

Выйдя на Невский проспект, она пошла вместе с другими людьми, разглядывая витрины магазинов и читая вывески. Вскоре она увидела на одном из домов громадную надпись «Гостиный двор». Подойдя поближе, Надя убедилась, что это очень большой магазин. Ей стало немного страшно, она не знала, к кому можно подойти и спросить, не нужны ли продавцы. Она шла вдоль Гостиного двора; во все двери, толкаясь и шумя, входили и выходили люди. Надежда еще никогда не видела такого огромного магазина. Она замедлила шаг, но ее подтолкнули, и ворчливый голос сзади пробурчал: «Ну что стоишь, как столб, проходи». Полная женщина задела ее сумкой. Надежда набрала побольше воздуха и вошла внутрь. Народу в магазине было еще больше, чем на улице. Она остановилась у прилавка. Здесь собиралось все больше и больше народу, все спрашивали друг друга, что выбросили. Надежде было непонятно, как это – «выбросили». Она пошла дальше, думая, к кому бы обратиться. Наконец, она заметила девушку ее возраста. Надежда подошла к ней:

– Простите, пожалуйста, не скажете ли вы, как мне узнать о работе?

Девушка пренебрежительно посмотрела на нее и бросила:

– В отделе кадров.

– А где этот отдел кадров? – робко поинтересовалась Надежда.

– Выйди на улицу, поверни направо, увидишь арку и там во дворе найдешь, – раздраженно ответила девушка.

«Какая она злая», – подумала Надежда.

Однако она легко нашла отдел кадров. За столом сидела женщина, такая полная, что казалось, она вот-вот лопнет, как надувной шар. Голова женщины была посажена на три подбородка, пухлые губы что-то пережевывали. Она лениво посмотрела на Надю и спросила:

– Что вы хотите?

– Я ищу работу, – робко ответила та.

– Нам требуются продавцы в отдел детской игрушки.

– У меня есть диплом продавца, – обрадовалась Надя.

– Тогда пишите заявление и давайте паспорт.

Надежда протянула паспорт. Та внимательно посмотрела на фотографию, перелистала страницы и наконец с удивлением уставилась на девушку.

– А прописка? – спросила она.

Надежда не знала, что ответить, потому что никогда не слышала об этом.

– Без прописки вас никто не возьмет, – сказала женщина, возвращая паспорт.

– А где ее взять, эту прописку?

Женщина вытаращила глаза.

– Как это где? В милиции, конечно. Вы откуда свалились? Вы что, не ленинградка?

Оказавшись на улице, Надя еще долго в растерянности стояла перед зданием универмага. Праздничное настроение улетучилось, поиски работы она решила пока прекратить. Надо было срочно узнать, что значит «прописка». Она медленно поплелась к дому, не замечая прохожих и думая о неожиданно свалившихся на нее трудностях.

– Ну что, уже нагулялась? – раздался рядом чей-то голос. Надежда повернулась и увидела Вадима, стоявшего возле своей машины. Она только грустно кивнула ему головой.

– На этой неделе ко мне приезжают друзья, так что тебе лучше пока пожить у соседки, Полины Ивановны, я уже с ней договорился. А потом, когда они уедут, снова сможешь вернуться… А пока мне надо бежать, меня дела ждут. До вечера! – быстро закончил он.

Девушка с тоской смотрела вслед уезжающей машине. «У него есть дом, работа, ему хорошо, а мне вот нужно теперь искать какую-то прописку», – думала она.

В 30-е годы в Советском Союзе была введена паспортная система с пропиской, ограничившая право людей на передвижение. Штамп в паспорте указывал адрес каждого гражданина, и никто не мог просто взять и переехать в другой город: без прописки нельзя было устроиться на работу, получить жилье, не приходилось рассчитывать на медицинскую помощь. Поэтому переселиться из деревни в большие города было практически невозможно.

Глава 2

1

Дни тянулись томительной чередой. От будущего уже не приходилось ждать ничего хорошего, только смерти. Целыми днями старик лежал и смотрел в потолок, мысли его блуждали в далеком прошлом.

Николай Степанович был выходцем из очень бедной семьи. При советской власти, благодаря своему уму и необычайной изворотливости, он смог выбиться «в люди». Для этого не нужно было оканчивать школ и институтов, достаточно было уметь читать и писать. В семнадцатом году ему как раз исполнилось семнадцать. Как только большевики взяли власть, и стало ясно, что пришли они надолго, Богустов вступил в партию. Потом он участвовал в гражданской войне, одним из первых бросился раскулачивать, отбирая у крестьян все, вплоть до нижнего белья.

Был он комиссаром и на Дальнем Востоке. Там ему пришлось однажды расстрелять большую «банду», но все ли были бандитами или нет, – Богустова тогда мало интересовало. Вспомнив сейчас об этом, Николай Степанович покосился на шкаф, имевший двойное дно. Там был его тайник, где хранились многие документы, касающиеся его деятельности на Дальнем Востоке. Хотя дни его были сочтены, умирать преступником старику не хотелось, он привык к почестям, и ему приятно было сознавать, что похоронят его как человека с большими заслугами перед родиной.

«Нужно будет уничтожить бумаги, – подумал старик, – а остальные вещи Анна приберет к рукам или ее Андрюшка пропьет. Вещи-то ценные».

«О, Господи, – простонал он в тоске, – прости, Господи, что грешил, но я не виноват, Господи, время было такое, все грешили, не я один!» Он перекрестился и обвел глазами комнату. На стенах висели картины известных мастеров, кругом стояла дорогая антикварная мебель. Старик почему-то вспомнил свою покойную жену. «Да, наградил меня Господь, за что – не знаю. Всю-то жизнь с ней промаялся. Не баба, а мужик в юбке. А характер какой – слова нельзя против сказать. Ведь всю жизнь ее боялся! Чтоб тебя там, Прасковьюшка, в гробу скрутило, хоть о мертвых грех так думать», – и старик снова перекрестился.

Его жена родилась на Дальнем Востоке. Отец Прасковьи был крупным золотопромышленником, владельцем нескольких заводов. В 1914 году Прасковья вышла замуж за человека, промышлявшего, как и ее отец, золотом, и через два года родилась у нее дочь Анна. Николай Степанович встретил Прасковью во время гражданской войны, когда она, потеряв все, жила в доме для прислуги. Николай каким-то образом почувствовал, что у нее еще много припрятано. И отец, и муж Прасковьи в это время скрывались от большевиков в тайге. Николай сделал попытку подступиться к молодой женщине, но получил резкий отпор. Гневный взгляд красноречиво говорил о том, как она относится к комиссару. Прасковья ненавидела его за все, что случилось с ней и ее семьей, и тогда Николай понял, что сломить эту женщину можно только одним путем: подрубить корень, как говорили на Руси. Комиссар выследил, где прячутся отец и муж Прасковьи и своими руками пристрелил одного, потом другого. Прасковье Николай сказал, что ее близкие погибли от руки бандитов. Сообщая ей страшную новость, комиссар внимательно всматривался в непроницаемое лицо женщины, но лишь на какое-то мгновение увидал в нем растерянность и беспомощность. И тогда он сделал то, что задумал: разыграл перед несчастной женщиной роль великодушного спасителя, понимая, что теперь, с ребенком на руках, ей ничего не останется, как выйти за него замуж. Однако в открытую он, красный комиссар, не мог жениться на дочери золотопромышленника. Богустов помог ей ночью собрать все припрятанное богатство и скрыться в надежном месте, а через некоторое время они смогли встретиться и пожениться. Прасковья никогда не любила его, и Николай прекрасно сознавал, что служил для нее лишь ширмой. В то же время его самолюбию льстило, что женщина, на которую еще недавно он боялся даже взглянуть, теперь принадлежит ему, хотя нередко рядом с ней он чувствовал себя ничтожеством.

Богустов думал, что на новом месте его никто не знает, однако «доброжелатели» быстро нашлись, и один из бывших друзей написал на него донос. Там говорилось, что Н. С. Богустов женат на дочери золотопромышленника, которая имеет при себе золото и драгоценности, скрытые от советской власти. Но, как всегда, счастье было на стороне Николая: донос лег к нему на стол, а друг был арестован и очень скоро расстрелян как «враг народа». С этого момента красный комиссар Богустов стал еще осторожней и подозрительней. Всех, кто почему-либо мог помешать его карьере, он безжалостно уничтожал. Способов было много: объявить контрреволюционером, врагом народа, шпионом… Человек мог быть убит бандитами в перестрелке, правда, пуля почему-то неизменно попадала в затылок.

За успешное уничтожение одной из «банд» Богустов получил в награду кольт с дарственной надписью на золотой пластине. Кольт ему пришлось потом сдать, так как оружие не разрешалось держать в доме, но золотая пластина хранилась в тайнике как молчаливый свидетель его прошлого.

«Ну да и Прасковья, чай, теперь жарится на сковородке в аду. Уж она-то грешила не меньше. Чего только не делала в блокаду!» И старик снова обвел глазами комнату. Картины, которыми были увешаны все стены, тоже хранили свою страшную тайну. В блокадную зиму 1942 года Прасковья приволокла их и все приговаривала: «Достались потом и кровью». Богустов боялся ее, думал, дойдет и до него очередь. Бывало, поставит она перед ним тарелку с супом, а сама сядет рядом и уставится с ненавистью, так что и не знаешь, как проглотить ложку, может, там яд. Так и держала мужа в страхе. «Господи, только бы не встретиться с ней на том свете», – пробормотал старик.

Он вспомнил, как Прасковья, умирая, открыла глаза, в упор посмотрела на него и произнесла: «Знаю и всегда знала, что ты убил моего мужа и отца. Поздно ты с ними разделался. Успели рассказать. Вот и платила тебе всю жизнь, подохнешь, как собака, никому не нужный». У него мороз пробежал по коже. Упал перед ней на колени, вымаливая прощенье: «Прасковьюшка, хоть в последнюю минуту прости! Ты же сама… Ты знаешь… Полюбил тебя, на все готов был». Она приподняла голову, плюнула ему прямо в лицо, после этого откинулась на подушку и через несколько минут умерла. От этих воспоминаний у старика снова поползли мурашки по коже. «Вот и сбылись ее слова. Лежу и подыхаю, как собака, никому не нужный», – подумал он. «Прокляла подлая. Нет, нужно бумаги сжечь, чтобы не достались ее отродью. Анна-то вся в мать пошла, ненавидит меня. Может, Прасковья ей всю правду сказала, змея подколодная».

Так проходил еще один день, воспоминания мучали и не давали старику уснуть вечным сном. Теперь ему даже не хотелось смотреть на написанные им несколько лет назад мемуары, где он изобразил себя героем, приписал себе чужие подвиги.

В это время за стенкой Андрей умирал от тоски. За весь вечер не было ни одного телефонного звонка, приятели словно забыли о его существовании, забыли, черт побери, что человек нуждается в обществе. Иногда в такие минуты ему даже хотелось зайти к старику поболтать, но сейчас почему-то он не мог решиться войти к нему в комнату…