Текст книги "Почта в Никогда-Никогда"

Автор книги: Люциан Воляновский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Иона [37]37
  Иона – в библейской мифологии пророк, выброшенный за неповиновение богу Яхве в море во время бури. Будучи проглочен китом, он пробыл в его чреве три дня и три ночи, после чего морское чудовище выплюнуло ого на сушу. – Прим. ред.


[Закрыть] из Люблина

Когда я сдал экзамен по теории, наступила очередь практических занятий – на австралийской китобойной флотилии.

В Олбани проживают двести пятьдесят польских семой. В это воскресенье, во второй половине дня, я выступал в роли болельщика на футбольном матче, в котором принимал участие местный клуб «Полония». Однако меня не очень увлек кожаный мяч, который футболисты безжалостно гоняли по зеленой травке: сегодня вечером я должен явиться на борт китобойного судна «Чейнз III», чтобы выйти на промысел.

Мистер Вацлав Козинец, родом из Люблина, сейчас исполняет роль дьявола, помешивающего в котле «китового ада». Прямо на берегу лежат вздутые туши кашалотов; их блестящая кожа разодрана в нескольких местах, и оттуда выглядывает обнажившийся белый жир. На убитое животное обычно набрасываются акулы, они всплывают из глубин, чтобы вцепиться своими страшными зубами в тело гиганта, который уже не может защищаться.

Мистер Козинец – современный Иона. Когда очередную жертву втягивают по слипу прямо в котел, механической пилой вспарывают брюхо кита, и мистер Козинец входит в его чрево. Он выбрасывает оттуда крупных осьминогов, на которых кит охотится на большой глубине в стране вечного мрака; на бетонную плиту шлепаются еще не переваренные могучие пупырчатые щупальца головоногих. Их попугаичьи клювы печально опущены, как бы свидетельствуя о вечном фатализме природы. Охотник сам стал добычей. Пожирающий сам сожран. Еще не найден способ использовать запах кита – кроме него, используется все. И белый жир, и темное мясо, напоминающее по вкусу говядину, – все идет в котел. Из костей получают костную муку, из толстой кожи – искусственные удобрения, различные отходы идут на корм для скота, жир уже не освещает жилища, но из него изготовляют маргарин.

Похоже, что в этой ситуации – «съедай или будешь съеден сам» – победителем всегда будет человек. Именно он швыряет огромные куски, на которые расчленен кашалот, в разверзшиеся прямо под ногами люки огромного котла, где в «китовом аду» вечный огонь пожирает «тела грешников».

Но бывают исключения. Однажды Вацлав Козпнец споткнулся и соскользнул прямо в большой котел. Каким-то чудом он удержался на огромном куске еще не растопившегося жира. Прошло около минуты, пока товарищи вытянули его теми же крюками, которыми он сам до этого цеплял туши тысяч кашалотов. Санитарный самолет немедленно вылетел в столицу штата – Перт, где современному Ионе целыми кусками пересаживали кожу вместо его собственной, спаленной «адским огнем». Долго лежал он без сознания, прежде чем смерть отступила от китобоя. Он сам вернулся в свои домик на Грей-стрит в Олбани, но теперь уже не ходит на промысел, работает на базе, бродит в чреве китов и снова балансирует на стенке котла. Козинец является на работу рано утром, его механическая пила стучит до тех пор, пока не скатится в «ад» последний кит, подтянутый к берегу кораблями флотилии. Обычно это бывает уже в конце дня, а то и поздно вечером, но мистер Козинец, как правило, не возвращается домой, а идет «подхалтурить»: он ловит молодых акул и потом поставляет их в магазины но три шиллинга за фунт. «Это хорошее мясо», – говорит он. Итак, человек ест акул, пожирающих китов, а иногда даже человека. Я ем, ты ешь, он ест – мы все едим… Трудно установить, кто кого ест и в какой последовательности.

Последний кит-горбач

Мистер Козинец вытащил из шкафа свою старую одежду китобоя, и я получил три толстых свитера, которые надеваются один на другой, как луковая шелуха, две пары шерстяных носков, толстые штаны, две пары шерстяного нижнего белья, высокие резиновые сапоги и теплую шапку. Нет, жарко на будет: рейс-то предстоит в направлении Южного полярного круга!

Перед тем как я поднялся на борт корабля, меня критически осмотрел Росс Фримен, капитан всей флотилии. Я узнал от него, что теперь промышляют только кашалотов, последний горбач отправился в котел 17 июля 1963 года. Мистер Козинец проводил меня на «Чейнз III», нашел удобное местечко, вверил меня заботам кока (очень важно!) и близких друзей из экипажа, с которым ходил на китов несколько лет.

– Когда старик кончит работу, надо будет ему представиться… – сказал он.

Затем участливый земляк оставил меня на борту китобойца. Он помчался назад, даже не сказав, куда спешит: прямо к своим акулам или к жене, симпатичной немке, в ожидании мужа коротающей время за чтением.

«Старик» – это капитан Стаббс. Я видел, как он договаривался с кем-то о поставке топлива. После полуночи заработали машины, послышались радиосигналы на всех трех кораблях флотилии. Они четко проделали необходимые маневры и наконец оказались в открытом море. Я стоял на корме, глядя, как на далеком горизонте исчезают мерцающие огни Олбани.

Час спустя я отправился поговорить с капитаном. Его положение, рассуждал я, довольно трудное. Даже если я придусь ему не по вкусу, он ничего не сможет сделать. Материк мы уже оставили далеко позади, впереди на нашем пути только ледяные пустыни южного Заполярья, а под нами… Ну, до такой степени скверно, пожалуй, не будет, чтобы пришлось высаживать меня прямо в открытом море!

Холодный ветер глушил звуки радио, доносящиеся из рубки, проливной дождь превратился в ливень, закрывший водяной стеной судовые огни. Но там, где царил капитан Стаббс, был оазис тепла и света. Каждый, кто хочет писать и печататься, должен хотя бы один раз поклониться секретарю редакции, чтобы начать жизнь репортера. Каждый, кто хочет плавать, должен когда-то поклониться капитану, чтобы войти в сообщество моряков.

Капитан ел – принимая во внимание время суток, мне просто трудно определить, что это было – поздний ужин или ранний завтрак. Когда я вошел, он жевал как раз мощный кусок баранины и, несмотря на то что рот его был набит мясом, гаркнул, чтобы принесли еще одни прибор. На стол въехала порция дымящегося деликатеса; кусок был такой огромный, что я невольно оглянулся, нет ли где соломенной подстилки, чтобы на ней спокойно съесть это блюдо… Не тут-то было! Приходилось воевать с отдавшим богу душу бараном при помощи ножа и вилки, а защищался он отчаянно, почти что бодался! Капитан первый справился с едой, запил ее большими глотками горячего чая, отодвинул от себя пустую тарелку, старательно обтер жир, стекающий по его пышной бороде… Потянулся за кексом, обернутым в герметическую упаковку, отрезал себе мощный ломоть, а другой ножом подвинул в мою сторону. II тут же задал мне вопрос:

– Первый раз в море?

– Не совсем. Я уже плавал, немного.

– С китобоями?

– Никогда. С исландским рыбачьим флотом.

– Сельдь?

– Нет, треска. Северная Атлантика.

– Валяло?

– Страшно. Мы становились то на корму, то на нос, волна перехлестывала через трубу.

– Весело. Все?

– Почти. Еще два месяца на польском спасательном корабле. Поднятие судов со дна фьорда у полярного круга…

Разговор прервался так же внезапно, как начался. Лучше всего меня рекомендовало для рейса на китобойном судне, видимо, то обстоятельство, что я не квалифицированный китобой, а совсем еще «зеленый моряк». Профессия китобоя, несомненно, имеет свои секреты, разные приемы, непонятные для профана, но, вероятно, ценные для опытного специалиста.

Капитан Стаббс взял порядком потрепанный номер какого-то еженедельника; его ярко-голубые глаза пробегали страницу за страницей. Крупной рукой с короткими пальцами он сбросил с бумаги крошки. Сквозь шум машины, заставляющий дрожать весь корпус корабля, донесся сигнал точного времени, который подает радиостанция. Капитан поставил часы, укрепленные на стене, и снова вернулся к столу. Швырнул в угол газету, потер дальнозоркие глаза, утомленные чтением.

– Рассказов ждешь? Тебе надо что-то написать, так? Рассказов не будет. Не сейчас. Времени нет. Надо еще немного поспать до рассвета. Романтики ищешь. Я читал «Моби Дик» [38]38
  Герман Мелвилл(1819–1891) – американский писатель. В молодости служил матросом на китобойных судах. «Моби Дик, или Белый Кит» – крупнейшее и наиболее известное произведение писателя о китобоях, о китах, об охоте на китов – принадлежит к наиболее выдающимся произведениям романтической литературы XIX в. – Прим. пер.


[Закрыть]да и другие разные книжки. Наверно, все так оно и было. Даже наверняка. Сейчас и радар на борту есть, и другие приспособления, самолет наводит нас на цель. У кита – никаких шансов. Может рассчитывать только на жалость. Но жалости у нас нет, мы получаем премиальные с каждой добытой штуки. Один голубой кит весит столько же, сколько тридцать взрослых слонов. Добываем кашалотов, правда они меньше, но все равно им не спрятаться! Они должны время от времени всплывать на поверхность. Поэтому, понимаешь, приходит конец всему этому китобойному промыслу. Американцы уже не ловят, англичане и голландцы, в общем-то, тоже, норвежцы вынюхивают, каким бы еще делом заняться.

На промысле остались лишь мы с русскими и японцами. На всех хватит ненадолго, уже точно известно, сколько китов пойдет за год в котел. Где тут романтика? Да ты сам увидишь, когда промысел начнется. Ну а теперь о более важных делах. Здесь ты будешь заботиться о себе сам: лазай, где хочешь, фотографируй, что хочешь, ешь, что поставлено на стол, спи, когда спится. Но помни, что палуба скользкая, а поручни есть не везде, что я обслуживаю пушку и что, когда начнется лов, ты не должен мешать. Ни мне, ни другим. Орудие поворачивается на триста шестьдесят градусов, нельзя стоять в зоне обстрела. Здесь решают секунды; если проморгать, все надо начинать снова. Каждый живет своим делом. Ты пишешь – мы промышляем китов. Понял? Вот и все. Как поешь, иди спать…

Он стащил с себя толстый свитер. Лег на койку, отвернулся к стене.

– Ну и разговорился старик, – буркнул высокий финн, который пришел собрать со стола. – Он за неделю не скажет столько, сколько произнес сегодня за одну ночь.

Он подождал, когда я кончу есть, и начал рассказывать вполголоса, как прежде плавал на Балтике и даже заходил в польские порты. Затем мы встали, погасили свет в каюте и пошли мыть посуду. Флотилия шла на юг, сквозь дождь и мрак мигали огни «Чейнза I» и «Чейнза II» – товарищей по промыслу. Китовая смерть шла навстречу огромным животным. Те, кто должен был погибнуть, ныряли пока в погоне за осьминогами. Поддерживался огонь под котлами в Олбани, всегда готовыми к приему добычи.

В потемках, не зажигая света, чтобы не будить соседей, пробрался я к своей койке. Но спать не мог: мешал ровный шум работающей машины. Я думал о том, что отрицает сегодняшний день, о том, чего уже не замечает капитан Стаббс, и о том, что решало судьбу его страны.

Король Исландии

Китобойный промысел возник в Австралии не в последние годы. Напротив, это было первое, а многие годы и единственное занятие ее жителей. В своей классической книге «Моби Дик» Мелвилл замечает, что китобойное судно – «истинная мать этой могущественной ныне колонии…»

Британские китобойные корабли, плывущие к местам ловли в австралийских водах, не брали с собой товары на продажу, потому что в противном случае нарушили бы монопольное право Ост-Индской компании и весь груз мог быть конфискован.

По этой причине владельцы кораблей старались запастись совсем другим «товаром». 22 ноября 1791 года капитан китобойного судна Томас Мелвилл пишет хозяевам фирмы «Самюэль Эндерби и Сыновья» в Лондоне: «Я чувствую себя прекрасно, благодарение богу, весь экипаж пребывает в прекрасном настроении. За всю дорогу из Англии мы потеряли двадцать одного ссыльного и одного солдата». Поразительна лаконичность капитана, добавляющего в конце письма, что китобойное судно «Британия», которым он командует, осталось «целым и невредимым».

Правда, его послание может выглядеть как пустая болтовня но сравнению с дневником капитана Джилберта Пэндлтона, командира корабля «Элеонор», тоже промышлявшего у берегов Австралии. Человек, его написавший, без сомнения лучше владел гарпуном, чем пером. Отсюда и лаконичные записи:

«Воскресенье 29 октября 1848.

Одни час пополудни. Португалец, который был лучшим гарпунщиком, упал с мачты.

Восемь вечера. Похороны».

Та же бесстрастность судового журнала чувствуется и в тех его местах, где речь идет о жене капитана – ведь жены часто сопровождали мужей в плаваниях. Нижеследующий текст переписан из судового журнала судна «Фрэнсис», также промышлявшего в австралийских водах:

«24 октября 1847. Полночь, бриз. Четыре утра, миссис Коннор произвела на свет сына. Шторм. Широта 37'55'' долгота 15'32''.

11 ноября 1847 г. Шторм. Дитя миссис Коннор умирает. Широта 36'39'', долгота 15'30''».

Когда колония была еще очень молода, китобойные суда занимались охотой не только на китов… Так, в 1799 г. корабли «Корнуэлл» и «Кингстон» захватили в качестве военной добычи испанское судно «Ностра Сеньора де Бетлеем», груженное хлебом, который очень пригодился умирающему от голода населению Тасмании. Жители Сиднея ликовали, когда китобои захватили испанский корабль «Эуфемия» с грузом вина и водки.

Это были времена, когда совсем рядом с берегами Тасмании весело резвилось такое количество китов, что его превосходительство вице-губернатор жаловался на шум, учиняемый фырканьем и плеском гигантов в воде, который не дает ему спать по ночам. И вот в австралийских водах появились китобои, главным образом американцы.

Историк Пол Мак-Гир сообщает: «Капитаны судов из Нантакета и Нью-Лондона в первые десятилетия XIX века прекрасно знали отдаленные острова у берегов Австралии. На острове Кенгуру сохранилось название «Американская река», и разведывательные корабли Его Королевского Величества уже застали американцев, вытапливающих китовый жир по обе стороны пролива Короля Георга V, а также на Тасмании…»

Итак, возникали базы китобоев. Строились склады, баржи для экипажа; за ром и табак покупали женщин у местных племен. Китов убивали с небольших лодок. Гребцы подплывали очень близко к киту, затем гарпунщик метал орудие убийства в тело гиганта. Китов вытягивали на берег и вытапливали из них жир. Случалось, что в теле гиганта торчали гарпуны четырех разных экипажей. Доходило до стычек, и только закон определял принцип дележа добычи, но, как пишет Кэqли Теннант, «победителями в спорах чаще всего были те экипажи, у членов которых кулаки были больше…»

Однако первого кита у берегов Австралии поймал yt американец, а датчанин Ёрген Ёргенсен. Это необыкновенно красочная фигура даже на фоне тогдашней австралийской действительности.

Он был политическим заключенным, аптекарем, автором книг о путешествиях, книг теологических и трактующих вопросы политический экономии, агентом британской разведки и участником битвы при Ватерлоо, товарищем знаменитого исследователя Мэтью Флиндерса в его путешествиях. Я чуть не забыл сказать, что в свое время его называли «Королем Исландии», которую он захватил во славу Великой Британии. Прежде чем озабоченное этим даром британское правительство успело отделаться от него, датчанин провел реформу системы исландского просвещения, организовал суды присяжных, именуя себя при этом губернатором. В Лондоне Ёргенсеном до такой степени овладела страсть к азартным играм, что он заложил мебель своей хозяйки, и по суровым законам того времени был сослан пожизненно в Австралию. Кроме упомянутого первого кита у берегов Австралии на его счету был целый ряд смелых открытий первостепенного значения. Наконец, из ссыльного он стал… полицейским и завербовал в свою агентурную сеть одну из заключенных. Как видно, сотрудничество было достаточно тесным, коль скоро датчанин женился на своей осведомительнице. Здесь и пришел конец бесстрашному герою. Старые хроники города Хобарта упоминают, как «Король Исландии» мчался со всех ног вдоль главной улицы города, чтобы избежать гнева супруги, которая на бегу громко клялась, что «обломает палку о его башку…»

Шайка Старого Тома

История, которую я хотел бы здесь передать, настолько необычна, что я предпочитаю сразу указать источник. О ней нас подробно информирует профессор Уильям Джон Дикин, которого считают крупнейшим авторитетом в области истории китобойного промысла Австралии. Его книге о китах предпослано предисловие доктора Читтлборо, занимающего высокий пост в учреждении, которое ведет исследования китобойного промысла в Австралии. «Научный подход к данному вопросу, – пишет Джон Дикин, – может заранее вызвать скептическое отношение к рассказу, который я хотел бы здесь привести. Но в то же время мне хотелось бы установить истину».

Теперь, когда, надеюсь, я пробудил любопытство читателя, можно приступить к делу. Так вот, профессор Дикин утверждает, что проверил правдивость сообщений по совершенно различным источникам, причем его информаторы, являющиеся очевидцами событий, находились в полутысяче километров друг от друга, когда он собирал у них эти сведения. Однако все детали предлагаемой истории абсолютно совпали.

Речь, собственно, идет о китах вида, который по-польски называется орка,по-латыни – orka gladiator,по-английски – killer whale(то есть что-то вроде «кит-убийца»), а по-русски – косатка.Эти киты любят лакомиться не осьминогами, как их кузен-кашалот, а сеют опустошение среди собратьев, охотно удовлетворяя свой аппетит в кругу семьи. Более того, случалось даже так, что косатки Из залива Туфолд в Австралии вступили в союз с людьми, чтобы охотиться на китов. С этой целью они «создали шайку», во главе с косаткой, известной в заливе по прозвищу Старый Том. Эта «шайка» сотрудничала с китобоями в течение восьмидесяти лет! В «шайку» входили Стрейнджер, Хуки, а также Хампи – косатки, имевшие особые приметы, которые позволяли китобоям безошибочно различать их. Время от времени в охоте принимали участие безымянные косатки, но тоже наиболее активные в своих группах.

Косатки очень умны; в отчетах о полярных путешествиях упоминаются случаи, когда они общими усилиями перевертывали огромные льдины и пожирали все, что падало с них в воду. В заливе Туфолд «шайка» Старого Тома обычно появлялась в июле (австралийская зима) и занимала позиции при входе в залив.

И вот появляется беременная самка горбача, она направляется на мелководье. Чуть брезжит рассвет, по косатки уже заметили ее издали и сообщают об этом китобоям, несущим вахту на площадке наблюдательной башни на морском берегу. «И они действительно сообщают, – утверждает профессор Дикин. – Выскакивают из воды, явственно демонстрируя свое возбуждение, а когда убеждаются, что их знаки поняты и китобои на шлюпках вышли на лов, косатки организуют облаву, отрезая животному путь в открытое море, на большую глубину.

Они явно наводят китобоев на след, избавляя тем самым гребцов от лишнего тяжкого труда. Не проходит и часа, как охотники уже у цели. Обычно такой лов продолжался по меньшей мере часов двенадцать, если китобои действовали без помощи шайки косаток.

Самка кита измучена преследованием косаток, а они упорно не оставляют ее в покое, особенно когда она выходит на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха. В этот момент самка получает удар гарпуном! Теперь косатки переходят к следующему этапу охоты. Один по-прежнему мешают раненому животному дышать, а другие плывут непосредственно под ним, не позволяя нырнуть на дно. До чего же невелики шансы кита сохранить свою жизнь, когда кроме деревянной скорлупки с гребцами и бросаемого вручную гарпуна он должен еще опасаться своих кровожадных родственников!»

Проделки шалуна

Китобои рассказывали, что при всем своем трудолюбии Старый Том был большим шалуном. Чаще всего он хватал зубами канат гарпуна и подолгу заставлял судно идти на буксире для собственного удовольствия и к большой ярости китобоев. Покойный теперь китобой Логан вспоминал, что за эти шуточки Старый Том несколько раз получал по башке багром. И эти слова находят подтверждение. Когда Старый Том скончался и китобои вытянули его на берег, чтобы сделать скелет, оказалось, что у косатки не хватает нескольких зубов, выбитых в играх с коллегами-китобоями. Кроме того, по состоянию зубов зоологи подтвердили предположения о преклонном возрасте косатки…

Охота продолжалась до тех пор, пока измученного кита не добивали несколькими ударами длинной пики. Кровь струей заливала китобоев, что на профессиональном жаргоне называется «вывесить флаг». Смерть кита не означает конца работы ни для людей, ни для косаток. Косатки разжимают челюсти животного и выедают язык. Наверное, это деликатес, так как они радостно плещутся вокруг шлюпки, время от времени отхватывая кусок лакомства. Китобои закрепляют канат гарпуна на берегу и уходят домой. Косатки затягивают добычу на дно, таща ее за плавники, хвост и голову. Там они получают остатки «гонорара», обгрызая губы добычи. Через сутки начинается процесс разложения и газы вновь выталкивают кита на поверхность. Тогда к делу приступают люди…