Текст книги "Цветы тянутся к солнцу"

Автор книги: Лябиба Ихсанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Гапсаттар бегом бросился назад, спрятался за высоким забором, где не так пронзительно свистал ветер, и вдруг где-то заржала лошадь. И тут же, цокая по широким каменным плитам тщательно подметенного двора, въехали и остановились у парадного подъезда байского дома черные легкие сани с крыльями, запряженные красивым вороным конем.

С подъезда спустился сам бай в теплой шубе с лисьим воротником. Степенно усаживаясь в санях, бай заметил Гапсаттара и громко спросил у кучера:

– Не знаешь, что за оборванец тут шляется? Кто его пустил во двор?

– Должно быть, сын той женщины, что сюда во флигель переехала, – сказал кучер.

– А-а, те нищие, – откликнулся бай и пальцем подозвал Гапсаттара.

Когда мальчик подошел поближе, бай схватил его за ухо и больно крутанул.

– Ты, малый, без дела не шляйся по двору. Слышишь? – сказал он строго. – А то напущу собак, они живо штаны с тебя спустят. Да не вздумай ничего трогать. А то не только уши, а и голову откручу.

Гапсаттар вырвался, отскочил в сторону и стоял молча, глядя на важного бая. Ухо болело, но еще больнее была обида. Гапсаттар в жизни не брал ничего чужого, даже клочка сена никогда не украл на базаре, иголки чужой не брал, а тут такие слова. Ему захотелось что-нибудь обидное, злое сказать баю, он открыл было рот, но не нашел нужных обидных слов. Так и стоял, глотая, как рыба, холодный воздух, пока сани не тронулись и не выехали со двора.

– Ло-шадь, ло-шадь. Лошадь. Те-ле-га, те-ле-га. Телега.

– Что-то больно длинная у тебя телега, – засмеялась мать. – Зачем тебе такая?

– Это урок, мама.

– Странные у вас уроки! Раньше святые книги читали, а теперь про телегу. Далеко ли ты на телеге собрался?

– А вот тут и сани есть, – сказал Гапсаттар. – Видишь: са-ни, са-ни, са-ни.

– Телега да сани мужику нужны. А у нас ни земли, ни лошади, ни телеги нет. Ты бы другой какой урок учил.

– Что же, я их сам выдумывать буду, уроки-то? Тетя Тагира велела это выучить.

– А она-то не понимает, что ли, что нам телега да сани ни к чему?

– А она говорит, что у помещиков отобрали землю и отдали бедным людям. Может быть, и нам землю дадут.

– Ты смотри, – сказала мать. – Хорошо бы, если так-то. Да кто же нам землю даст?

Она и верит и не верит словам сына. Если учительница говорила, может, так и будет? И на базаре слышала она такие разговоры. Безземельным вроде землю будут давать, безлошадным – лошадей. Да где же столько земли взять, столько лошадей? А как бы хорошо! Была бы у нее хоть крошечная, с курятник, лачуга. Чем здесь в городе мучиться, жили бы в деревне, на земле. Там и лебедой можно прокормиться, и крапивой, если очень голодно. Все равно с голоду не помрешь. А здесь… Покойный муж перевез их в город. Говорил, когда ехали: «Хорошо будем жить, сытно». Да не успел пожить, как хотелось. Забрали его на войну. Месяца не провоевал – прислали извещение. Лежит он теперь где-то в чужой земле. И где могила его – неизвестно. Вот и пожили хорошо… Не суждено, значит…

Уставившись на белую пену в корыте, мать помолчала немного и сказала:

– Хорошо бы тебя на офицера выучить. Вот как Юсуфа, сына бая Гильметдина… Ходил бы ты в золоте, солдаты бы тебе честь отдавали…

– Не хочу я, мама, быть офицером. Они все злые. Вон Юсуф знаешь какой злой? А все равно их всех прогнали.

– Ну, учись, учись, сынок. Это я так. Кем захочешь, тем и будешь. Учи уроки, а я за водой схожу…

Обтерев руки о белье, лежавшее рядом с корытом, она взяла ведра и, громыхая ими, пошла было к двери. Но Гапсаттар тут же поднялся из-за стола и выхватил ведра из рук матери.

– Ну почему ты, мама, мне не сказала? Уроки я уже почти сделал. Успею, доделаю. Ты отдохни, я принесу, – сказал он и вышел во двор.

Жалеет Гапсаттар свою мать. Видит он, как нелегко ей растить четверых ребят. Хорошо еще, Исхак помогает им. Обещал найти работу и нашел. Устроил маму стирать белье красноармейцам. Теперь каждую неделю к ним домой привозят целый воз рубашек и штанов. Мама с утра до вечера стирает, полощет, сушит, гладит. Работа тяжелая. И Гапсаттару прибавилось дел. Он каждый день ходит с ведрами на колодец, носит воду в кадушку, которая стоит возле двери. И дрова тоже носит, и печку топить помогает. И ему тоже не легко, а все получше, чем прежде было. Тогда сидели, коченея, в сырой, полутемной комнате, голодные. А теперь у них тепло. Красноармейцы привозят дрова. И паек привозят. Особенно-то с этого пайка не разжиреешь, но и с голода не помрешь.

К колодцу идти недалеко. Он почти у самого дома. Гапсаттар даже и бешмет не стал надевать. Скользя по обледенелой тропке, он подошел к колодцу. Поставил ведра возле сруба, обросшего льдом.

Что это? Нет ни веревки, ни ведра. Как же достать воду?

Гапсаттар заглянул в темный колодец. Может, кто упустил веревку? Нет, и там ничего не видно. Гапсаттар поднял голову и тут услышал смех за спиной. Он обернулся. Около двери людской стояла служанка бая. Одной рукой она показывала мальчику кулак, а в другой держала ведро и веревку.

Гапсаттар подхватил кусок льда и изо всей силы кинул его в служанку. Но дверь далеко от колодца. Льдышка не долетела, упала и разбилась на множество кусочков. И так вдруг холодно показалось Гапсаттару, так заныли кости от озноба и от обиды, и слезы навернулись на глаза.

Он бросился домой и, стуча зубами, сказал:

– Мама, там сняли и ведро и веревку.

– Будь они прокляты! – ответила мать. – Кабы их воля, они и солнце заперли бы под замок. Иди-ка на печку, грейся. Да и ребят тащи туда же, чтобы под ногами не болтались.

Малыши прижались к брату, продрогшему на морозе, потом расползлись по широкой, как нары, печке, начали возиться. Гапсаттар отогрелся немножко и, вытянув шею, посмотрел на притихшую мать. Она сидела на нарах, положив на колени усталые, покрасневшие от стирки руки.

– Мам, а что же мы будем делать без воды? – спросил Гапсаттар. – Как же ты стирать будешь? Значит, нам и хлеба теперь не станут привозить солдаты?

Голос сына отвлек мать от невеселых мыслей. Она встала, принялась одеваться.

– Оденься, сынок, да сходи в кучерскую. Может, там дядя Хусаин. Спроси, нет ли у него лома или топора? Пробьем прорубь в озере, вот тебе и вода.

Гапсаттар принес топор и лом. Вдвоем с матерью они чуть не до вечера трудились на озере, но зато прорубили удобную прорубь и ступеньки вырубили во льду и носить воду стало еще удобнее и интереснее.

Вдоволь наработавшись на озере, Гапсаттар в ту ночь спал тревожно. Ему снился сон, будто опять осень и он опять на берегу Казанки. И будто пушки стреляют, и за ним будто бы гонится сам бай Гильметдин. Гапсаттар бежит с ребятами вдоль дамбы. Ноги так и мелькают, а с места сдвинуться не может. И тут прямо по ним стали бить пушки. Вот он упал. Земля под ним качается, вот-вот провалится. Он ползет на животе, стараясь отползти подальше, и вдруг проваливается в глубокую яму.

Тут Гапсаттар проснулся и открыл глаза. Он, оказывается, упал с постели и больно стукнулся головой об пол.

«Хорошо, что все это только сон», – подумал Гапсаттар, прислушиваясь к тишине.

Но тишина длилась недолго. С улицы донесся какой-то грохот, что-то посыпалось там. Гапсаттар кинулся к окну, но окно замерзло, и ничего разглядеть было невозможно.

В это время с охапкой дров в руках вошла мама.

– Мам, что там делают? – спросил Гапсаттар.

– За домом, что ли? Забор строят.

– Какой забор, зачем?

Мать до сих пор сдерживала в себе обиду, а тут не выдержала:

– Почему да зачем? А затем, что баи и бедняки все равно никогда не уживутся рядом. Не нравится им, что мы получше жить стали. Вот и решили нам навредить. Поставили забор, чтобы теперь к нам белье возили кругом.

«Как же так, – подумал Гапсаттар, – ведь когда дядя Исхак привез нас сюда, он сказал, что это теперь наш дом и двор наш. И власть, сказал он, теперь не у баев, а у рабочих…» Пока дядя Исхак заходил к ним, бай и правда помалкивал. Но последнее время Исхак не заходит, и бай осмелел. Гапсаттар уж не раз пытался повидать дядю Исхака. Выходя на озеро, он все тропинки просматривал, когда рабочие шли с фабрики. Много шло людей по льду озера, но высокой фигуры Исхака среди них не было. А как он нужен был именно сейчас! Он не побоялся бы, пошел бы к баю, велел бы ему вернуть ведро на место и забор велел бы сломать. Сказал бы, наверное: «Будете дальше так фокусничать, совсем прогоним вас».

Может, вместе с Матали сходить в казарму? Отец Матали, наверное, знает, где найти дядю Исхака?

Когда Матали очень скучал по отцу, он приходил к казарме и бродил там, пока не представится случай повидаться. Бывало, что у ворот стоял знакомый часовой, а иногда встречался знакомый красноармеец. Тогда они или прямо вели мальчика к отцу или вызывали Саляхетдина.

Саляхетдин всегда радостно встречал сына. Проводит его в столовую. Там у кашевара всегда на дне котла найдется немного теплой каши. Каша пустая, без масла, но все равно и она хорошо идет. Потом Саляхетдин достает воткнутую в подкладку шапки иглу, зашивает дырки на одежде сына, пришивает пуговицы и, пока шьет, наговорится с сыном досыта.

Но часто и так бывает, что Матали ни с чем приходится возвращаться домой. Придет, а в казарме говорят:

– Уехал отец.

– Куда? – спросит Матали.

– Отсюда не видно. Ступай, парень, домой. И об этом никогда у солдат не спрашивай. Это военная тайна.

Первый раз, когда так случилось, Матали думал, что отец опять на четыре года уехал в Германию. Но через неделю отец снова появился в городе. Он, оказывается, был в Лаишевском уезде. Матали не знает, где этот уезд – далеко ли, близко ли? Но, должно быть, все-таки поближе, чем Германия. Из Германии за неделю не обернешься.

А ездил он туда за хлебом. Не один, конечно, а с отрядом. Он рассказывал потом:

– У кулаков хлеба много. Да не дают они его. Пусть, говорят, красные подыхают в городе с голоду.

Матали не понял сперва, почему это хлеб у кулаков? Отец объяснил ему:

– Кулаки – это богатеи деревенские. Которые не сами работали, а батраков держали. Им с Советской властью не по дороге. Они нарочно прячут хлеб. В колодцы сыплют, в землю закапывают. Они думают, что если рабочие без хлеба останутся, то Советская власть развалится. Вот и приходится с оружием в руках отбирать у них зерно.

И теперь Матали, если нет отца в казарме, не спрашивает, где он. Матали и так знает, что отец за хлебом поехал, с кулаками воевать.

Вот и сегодня прибежал Матали к воротам казармы. Очень нужно было ему повидать отца, поделиться своей радостью. Но его даже близко к воротам не пустили. Хоть и друг отца Сунгат стоял на часах, а все равно не пустил.

– Ступай, – говорит, – подобру-поздорову. Отца не будет сегодня, не до тебя ему. И каши не будет, всю съели.

Пока Матали стоял в сторонке и думал, почему Сунгат сегодня такой строгий, и почему всю кашу съели, и куда на этот раз уехал отец, из казарм стали выходить красноармейцы. Да не просто выходить, а строем, с винтовками на плечах, тяжело отбивая шаг сапогами.

Вышла одна колонна, за ней следом другая, третья. Потом куда-то в разные стороны тоже с винтовками и тоже в строю пошли небольшие отряды. Но сколько ни смотрел, сколько ни ждал Матали, отца он так и не увидел.

А жаль! Уж очень хотелось ему рассказать о том, что сегодня произошло в школе.

А произошло вот что: Матали дали новую черную сатиновую рубашку-косоворотку. С настоящими пуговицами. Насовсем дали.

Тетка Сабира и та просияла, когда он в новой рубашке пришел домой и сказал, что дали рубашку без денег.

– Крепкая рубашка, – сказала она, подергав в руках полу обновки. – Ну носи, носи, раз тебе положено. Хоть рубашку дали Советы, и то хорошо. Из-за этих Советов отец носа домой не кажет. За кем и смотреть этим Советам, как не за такими сиротами, как ты. Ох, уж эти Советы…

А тетя Тагира, когда давала рубашку, совсем другие слова говорила.

– Придет время, – сказала она, – у нас все будут одеты и сыты. Пока еще трудно нам, но тем, кто очень нуждается, Советская власть помогает, чем может. Вот и вам, ребята, кое-что досталось. А вы за это должны старательно учиться, чтобы вырасти настоящими людьми, защитниками завоеваний революции. Без знаний, ребята, нам свободу не удержать. Народ дает вам знания, а вы за них крепко держитесь. Пригодится!

Не всем, конечно, достались обновки и не всем одинаковые. Гапсаттару достались валенки. Ох и радовался он! И Матали тоже радовался за товарища.

Были валенки у Совенка, да такие, что из них насквозь вылезали портянки и подшивать заплаты уже было не к чему. А эти тоже не новые, но еще крепкие. Если аккуратно носить, года на три хватит.

Когда ребята шли из школы, сын муллы, Саиджан, начал издеваться над Совенком:

– Подарочек получил! Да у нас в чулане валенки покрепче этих навалом валяются.

– А если валяются, так и нес бы сюда. Вон сколько ребят чуть не босые ходят, – сказал Матали.

– Как бы не так, – ответил Саиджан, – чем таким голодранцам давать, отец лучше из них подстилку для собаки сделает.

– Значит, тебе собака дороже, чем товарищи? – сказал кто-то из ребят.

Саиджан оглянулся по сторонам, отыскивая глазами, кто бы заступился за него при нужде, но не нашел никого. И все же он не хотел сдаваться.

– У нас собака борзая. Она дом стережет. А от вас какая польза?

– А от вас и вовсе один вред, – сказал Матали, вспомнив то, что рассказывал отец. – Вы же буржуи, поэтому вам Советская власть не нравится.

В это время из-за угла появились друзья Саиджана. Повезло ему, а то бы…

Сунгат, стоявший на часах, пожалел, должно быть, Матали, который не один час топтался возле ворот казармы.

– Эй, братишка, – крикнул он, – шел бы ты домой, слышишь! Ты гляди-ка, совсем замерз. Сказал же я тебе: не будет отца сегодня.

Матали знал уже: спрашивать, куда уехал отец, нельзя. Это военная тайна. А спросить, когда приедет, наверное, можно. И он спросил:

– А когда он приедет?

– Да он и не уезжал никуда. Здесь он, в городе, – сказал Сунгат. – Да только такие дела сейчас пошли, что в казармах сидеть некогда.

– А что случилось, дядя Сунгат?

– Да такое случилось, что хуже некуда. Взбунтовались буржуи. За Булаком свою республику объявили. На Советскую власть с оружием пошли.

– А мы тоже сегодня одного буржуя хотели побить, – сказал Матали.

– Какого же это буржуя?

– Саиджана, сына муллы из Голубой мечети.

– Ну, это вы зря. С буржуями мы сами справимся. А ваше дело – учиться. Навоюетесь еще, успеете, – сказал Сунгат.

Тут на смену ему пришел другой часовой. Сунгат попрощался и пошел в казарму. Пошел и Матали домой. Уже начинало темнеть, и он боялся, что тетка Сабира опять закроет дверь на крючок и ему придется топтаться у двери.

Дойдя до моста через Булак, Матали увидел каких-то людей, толпившихся на улице. Когда он сюда шел, никого не было, а теперь вон сколько народу! На мосту стоял солдат с зеленой повязкой на рукаве и спрашивал пропуска.

– Да где я его возьму, этот пропуск? Я на Московской живу. Иду домой, не на улице же мне ночевать? – возмущался какой-то дядька.

Но часовой на мосту и слушать ничего не хотел.

– Пропуск! – требовал он и загораживал проход винтовкой.

Матали решил посмотреть, что делается на других мостах. Вдоль берега канала он дошел до Каменного моста, и там тоже: часовые и толпа. Дошел до Деревянного моста, дошел до Кремлевского – везде одно и то же. Взрослых не пускали.

А его пустили. Он благополучно прошел по мосту и уже подходил к дому. Но тут такое случилось, что и во сне не приснится.

Долго не мог заснуть Матали в эту ночь. Что болит все тело, это пустяки. Такое бывало и раньше. И то, что тетка ругалась, – наплевать. И это не в первый раз. А вот то, что обида душит его и что ничего он не может сделать с этой обидой, – вот это плохо. Снова и снова вспоминает он, как огромный пес Саиджана, натравленный своим хозяином, набросился на него, подмял, как мешок, набитый сеном, и стал рвать на нем ветхую одежду, стал кусать его за руки, за бока, за ноги…

Хорошо еще, какие-то люди выручили его, отогнали палками собаку и помогли ему подняться. А то бы и вовсе загрызла его эта страшная собака.

Вот из-за этого он и не может заснуть. Вертится с боку на бок. Вспоминает, как все это было. Придумывает, как бы отомстить обидчику, и ничего не может придумать.

«Неужели, – думает он, – буржуи возьмут верх? Скорее бы уж утро, скорее бы тетю Тагиру увидеть. Она-то уж скажет всю правду».

…Совенок вошел в класс. На полу, сцепившись, катались мальчишки. Совенок, конечно, решил, что Матали там, в самой середине этого живого клубка. Он решительно кинулся на выручку друга и тут случайно бросил взгляд на парту.

Матали сидел на своем месте, подперев подбородок руками, и читал какую-то книжку. Так сидел, будто ему и дела нет до того, что творится в классе.

Совенок подошел, с размаху бросил на парту свою сумку. Матали поднял голову, глянул на друга и снова уткнулся в книжку.

– Подвинься-ка, – сказал Гапсаттар и толкнул Матали локтем.

Тот даже с места не сдвинулся и не сказал ничего.

– Ты что такой кислый? – спросил Совенок. – Собака, что ли, тебя укусила?

– А ты как узнал? – встрепенулся Матали.

– Что я, не вижу, что ли?

– Правда, видно?

– А то не видно? Вон штаны рваные.

– Где?

– Да везде… Вон на коленке, вон у кармана…

– Это старое.

– А новое где?

Матали поднялся и повернулся задом к Совенку. На штанах у него была свежая заплата, кое-как пришитая красными нитками крупными неровными стежками.

– Здорово! – сказал Гапсаттар. – Это когда же?

– Вчера… Говорю же: собака покусала! Иду я домой. Уже до «Дунайской харчевни» дошел. А тут Саиджан со своими дружками. Только я подошел, а он собаку спустил на меня и науськал. Я думал, совсем загрызет, да люди отбили…

Гапсаттар быстро глянул на Саиджана и сказал шепотом:

– А я смотрю, он зубы скалит. Ну ничего. Мы его без собак сами разделаем.

– Нужно бы, – согласился Матали.

– Слушай, – спросил вдруг Совенок, – а что это он так расхрабрился?

– А ты не слышал, что ли? Буржуи свою республику устроили за Булаком. Вот и хорохорится Саиджан.

– А республика, это что?

– Ну это, как его… Ну это против нас, не понимаешь, что ли?

Гапсаттар еще что-то хотел спросить, но тут открылась дверь, и все ребята, мгновенно замолчав, дружно встали. Вошла учительница. Она невесело поздоровалась с ребятами и не успела еще раздеться, Саиджан поднял руку.

– Тетя Тагира, – спросил он невинным голосом, – а что, советских уроков больше не будет?

– Почему не будет, Саиджан? – ответила Тагира, стараясь казаться спокойной. – Откуда ты взял?

– А что же, вы не знаете, что за Булаком Советы разогнали и у нас теперь своя власть?

– У вас? Да, у вас, у баев, сейчас своя власть. Только это ненадолго. А у нас, Саиджан, наша, Советская власть, и это теперь навсегда.

Большинство ребят еще не знали, что произошло в городе. Да и те, которые слышали о событиях, не могли еще разобраться в них. Тагира посмотрела на ребят и, встретив десятки вопросительных взглядов, сказала спокойно:

– Да, дети. В городе еще много врагов Советской власти. Враги – это баи, это белые офицеры, это дети деревенских богатеев. Они хотят, чтобы все было по-старому, как при царе. Все эти люди в нашем городе тайно сговорились, собрались и вчера устроили бунт против Советской власти. Они собрались за Булаком, объявили себя Мусульманским государством и теперь собирают «железные дружины», чтобы силой захватить власть во всем городе. Только все равно ничего у них не получится. Народ удержит Советскую власть, и советские уроки не кончатся. Они только начинаются. Вот и мы начнем сейчас наш советский урок.

Тагира, как всегда, разделила доску на две половины, на одной написала задачу для старших, а на другой таблицу умножения на «5» – для младших.

Новость потрясла ребят. Многого они еще не понимали, но главное уже научились понимать: значит, снова война, снова кровь. А если буржуи возьмут верх – опять голод, опять нужда. Тогда, значит, и школы не будет, и тетя Тагира не придет к ним больше…

Понуро склонившись над партами, ребята тихонько скрипели грифельками, не смея взглянуть друг на друга. Один Саиджан вертелся на своей парте и из-за спины сидевшего впереди мальчишки корчил рожи Матали и Совенку.

Тагира заметила это.

– Тебе, я вижу, не интересно, Саиджан. Тогда скажи нам, что я задала в прошлый раз?

Саиджан нехотя поднялся и сказал с развязной улыбкой:

– Вчера у нас были гости, тетя Тагира. Приходил муж сестры Юсуф Гильметдин. Некогда было учить уроки…

Газиза, услышав это, почувствовала острую боль в груди. Гапсаттар тихонько толкнул Матали локтем и прошептал ему на ухо:

– Смотри как расхрабрился! То молчал, а теперь и Юсуфа вспомнил. Нужно его проучить.

– Нужно, а как?

– Отлупим хорошенько.

– Не получится. Он теперь один не ходит, – сказал Матали и, увидев, что тетя Тагира повернулась в их сторону, замолчал.

– Тогда сам придумай, – совсем тихонько прошептал Гапсаттар.

– Придумал уже, – еще тише ответил Матали.

– Ну что?

– Потом расскажу, – одними губами сказал Матали и заскрипел по доске грифелем.

К концу занятий план Матали созрел окончательно.

– Мы его напугаем так, чтобы на всю жизнь запомнил, – сказал он, когда друзья шли домой.

– А он теперь храбрый стал. Как ты его напугаешь? – возразил Гапсаттар.

– Вот слушай. Мулла уйдет в мечеть вечером. А мы вызовем Саиджана на улицу…

– Так он и выйдет! Дурак он, что ли? Он только днем храбрый.

– А ты скажешь, что один человек продает наган. Пойдем, скажешь, покажу.

– Ну, выйдет, а тогда что? – спросил Совенок.

– Поведешь его к переулку Сафьян. Там людей мало. Как завернете за угол, я выйду на ходулях, весь в белом и погонюсь за ним… Здорово?

– Здорово! – согласился Совенок. – У него душа в пятки уйдет, заверещит, как коза.

Смеясь и обсуждая подробности плана, ребята пришли домой.

Тетка Сабира еще не вернулась. В комнате пахло свежими лепешками, только самих лепешек не было. У печки, накрытая красной тряпкой, тихонько вздыхала квашня. Рядом стояла дежка с мукой.

Муку есть не станешь, закваску тоже. Матали выскреб последние капельки масла из миски грязным пальцем, обсосал его и стал искать, что бы еще положить в рот?

Обычно тетка Сабира оставляла ему то кусочек хлеба, то подгоревшую лепешку, а тут – ничего. Должно быть, разозлилась за то, что вчера пришлось зашивать штаны.

– Пойдем к нам, – сказал Гапсаттар, – мама, наверное, картошки наварила. Там и уроки выучим. У нас теперь тепло и светло.

– Пойдем. Только я сначала ходули достану.

– Небось сожгла их тетка Сабира?

– Нет, не сожгла, я думаю. Я их так запрятал, что и не найдешь. Подожди. Я сейчас.

Ходули оказались на месте. Матали вытянул их из-под всякого старья, сваленного в сарае, постучав друг о друга, стряхнул с них пыль. Потом, ловко встав на маленькие приступочки, приделанные к длинным жердям, зашагал к двери огромными шагами. Долговязый Совенок, вышедший на улицу, рядом с Матали показался карликом.

– Во всей Казани такого длинного мужика, как ты, не найдешь, – сказал Совенок. – А где же мы рубашку и штаны такие достанем?

– Ну, подрежем немного ходули. Для такого дела не жалко.

– А тогда не интересно будет. Слушай, а если в простыню завернуться?

– А где мы простыню возьмем?

– Вон… – Совенок выразительно глянул на постель тетки Сабиры, где из-под одеяла виднелась простыня.

– Заметит сразу, – сказал Матали и вдруг вспомнил: у тетки же есть сундук, в который она по полгода не заглядывает.

Там, в сундуке, лежит здоровенный кусок белой бязи, новые полотенца с вышитыми красными концами, серебряные рубли в жестяной коробочке из-под леденцов. Ключ от сундука она прячет, но Матали давно знает, где этот ключ лежит. Только он никогда еще не брал ключ в руки.

«Нужны мне ее тряпки! – думал он, вспоминая иногда об этом ключе. – И деньги ее мне не нужны…»

– Слушай, Совенок, – сказал Матали, – у тетки Сабиры в сундуке бязь лежит. Возьмем ее, а потом назад положим.

– А вдруг заметит? Она же тебя до смерти излупит.

– Ничего не заметит. А заметит, так не тебя лупить будет, а меня. Становись к окну и смотри. Если увидишь тетку, скажешь.

Он быстро нащупал ключ за карнизом окна, отпер сундук, вынул аккуратно сложенную бязь, встряхнул ее и тут же решил примерить.

Взобравшись на ходули, он чуть-чуть пригнулся, чтобы не достать головой потолка, но как ни старался – никак не мог справиться и с ходулями, и с куском бязи сразу.

– Вставай на табуретку, помоги мне, – сказал он.

Совенок проворно вскочил на табуретку, прихватил два угла бязи на шее у Матали и получилось замечательно: высокий бесформенный призрак с маленькой бритой головкой, чуть покачиваясь, стоял в комнате, подпирая головой потолок. И такой страшный был этот призрак, что если бы Совенок не знал, что это всего-навсего Матали, он бы и сам испугался до смерти.

– А знаешь, – сверху сказал Матали, – мы еще одну штуку сделаем.

– Какую?

– Как только я подойду к Саиджану, ты изо рта огонь выпустишь.

Совенок даже засмеялся, представив себе, как это будет выглядеть: длинный, как телеграфный столб, белый призрак, рядом – человек, как сказочный дракон, изрыгающий из пасти огонь.

А фокус этот он давно знал. Одно время все мальчишки на их улице увлекались этим нехитрым чудом. Нужно было набрать в рот керосину и, выдувая его тонкой струйкой, вовремя поджечь спичкой. Только и всего. Правда, потом не раз и не два приходилось полоскать рот водой. И то долго еще оставался во рту противный керосиновый запах, но получалось здорово. Прохожие в ужасе шарахались в стороны, женщины кричали, детишки разбегались, сломя голову. За это, правда, иногда попадало ремнем от отцов! Не только за то попадало, что людей пугали, а больше за то, что без спроса брали керосин. Но и это не остановило бы мальчишек. А вот когда будочник Хайретдин пригрозил ребятам наганом и обещал отвести озорников в участок, от забавы такой отказались.

«А теперь действительно здорово получится», – подумал Совенок и вдруг испугался.

– Слушай, Матали, – сказал он, – а вдруг Саиджан умрет от страха? Нас же тогда посадят.

– Так ему и надо, если помрет, – сказал Матали, – тебе что, буржуя жалко? Только не помрет он, не бойся.

И в это время скрипнула, открываясь, дверь.

Мальчишки замерли на секунду. Матали, у которого от страха подогнулись колени, не удержался на высоких ходулях, покачнулся, ища, за что бы ухватиться, взмахнул руками, потерял равновесие и рухнул прямо на дверь, подмяв кого-то под себя. Совенок тоже свалился с табуретки. Ожидая расправы, оба лежали тихонько, не смея ни слова сказать, ни двинуться. И вдруг они услышали обиженный голос Газизы:

– Да убери ты эти дурацкие палки! Ты же мне чуть руки не сломал.

Только после этого ребята кое-как распутали все и, усевшись на полу, расхохотались.

– Это ты, оказывается, – сказал Матали, – а у меня душа в пятки ушла. Я думал, что тетка Сабира пришла.

– Смотри, накличешь. Сейчас и придет как раз, – откликнулся Совенок, потирая ушибленное колено.

Ребята вскочили как ужаленные. Гапсаттар кинулся к окну, Газиза, открыв дверь, заглянула в сени, Матали спрятал ходули за печку, поднял табуретку и принялся торопливо складывать бязь.

– А вы что, тетю Сабиру хотели напугать? – спросила Газиза, когда порядок в комнате был восстановлен.

– Саиджана… – ответил Гапсаттар и тут же обеими руками зажал себе рот. Ведь это была тайна. Никто, кроме них двоих, не должен был знать обо всем этом деле.

«Ох, дырявый у меня рот», – подумал Совенок, увидев презрительный взгляд товарища.

А теперь все пропало! Если уж залетит в ухо к Газизе словечко, она жилы вытянет, пока не выспросит всю правду.

Так и на этот раз получилось. Газиза и упрашивала мальчиков, и издевалась над ними, и даже всплакнула, и ребята не выдержали – рассказали обо всей своей затее.

Кончилось тем, что и Газиза вступила в заговор и решила вместе с ними пойти пугать Саиджана.

– Даже лучше, – сказал Матали, – если вы вдвоем пойдете: он скорее поверит.

Как-то раз к Хусаину неожиданно зашел солдат Саляхетдин, отец Матали. В длинной шинели, с красной повязкой, в шапке с красной звездой.

– Как живешь, сосед, как делишки? – спросил он после приветствий.

– Живем помаленьку. Да ты заходи.

Саляхетдина Хусаин знал и раньше. Но дружбы особой у них не было. Прежде жил Саляхетдин на другой улице, встречаться приходилось редко. Когда началась война, и вовсе не виделись. Знал Хусаин, что есть у Матали отец, зять соседки Сабиры. Бывало, встретятся, перекинутся парой слов и разойдутся.

Только раз у них получился подлиннее разговор, и вроде бы о деле. Это уже тогда было, когда Саляхетдин вернулся с войны. Выходя от Сабиры, он остановил как-то Хусаина и сказал тогда:

– Мы с тобой, сосед, вроде родственников стали. Сынишка мой целыми днями у вас пропадает. Мне-то, сам понимаешь, некогда за ним приглядеть, так уж будь другом, присмотри, если что. А я, если жив буду, не забуду этого.

Вот и сейчас он зашел в надежде увидеть сына. Пришел к Сабире, а дверь, как всегда, заперта. «Наверное, на базаре Сабира», – подумал он да и завернул к Хусаину.

А Хусаин и рад. Плохо ли поговорить с бывалым человеком? Порасспросить, что на свете делается, душу отвести.

Долго сидеть Саляхетдин не собирался, но разделся все-таки, пригладил короткие, с проседью волосы и сел на краешек нар.

– Свояченицы дома нет, а мальчишка, похоже, из школы не вернулся. Твоей-то дочки тоже нет еще? Вот я и зашел. Может, дождусь ребят. А то теперь и в город-то не выйдешь – пропуск нужен.

– Пропуск… – сказал Хусаин, – придумали, смотри-ка ты, пропуска. Видел я эти пропуска. Так, бумажки клочок. Закурить – и то не годится. А люди хлопочут, стоят за этими пропусками. Деньги платят. А без денег, говорят, и не получишь? Туда пойдешь – плати, обратно – опять плати. А где же денег взять рабочему человеку? И вы тоже платите?

– Нет, – усмехнулся Саляхетдин, – нам бесплатно дают, да не больно часто. Наш пропуск из казармы да назад в казарму. За Булак нам пока ходить незачем.

– Ну вот ты человек грамотный, – не унимался Хусаин, – ты мне растолкуй: Советская власть у нас теперь. Ну хорошо. Ребятишек учат бесплатно. Вот соседку, вдову с ребятами, из подвала во флигель к баю переселили. И тоже бесплатно. Это все так. А за Булаком, говорят, свое Мусульманское государство будут ставить. Там всем будет хорошо – и баям и беднякам, только бы нашей веры были. Тоже ведь хорошо. Как это понимать нужно?

– Как понимать? – переспросил Саляхетдин. – А вот ты мне сперва скажи: кто за это Мусульманское государство хлопочет?

– Ученые люди. Кто же еще? Лапотника темного в начальники не поставят.

– Так ведь и за Советы тоже ученые люди стоят. Один Ленин чего стоит! Он смолоду и учился и боролся за то, чтобы простым людям хорошо жилось. Его и в тюрьмы сажали, и в Сибирь ссылали, а он свое дело делал: сам учился и народ учил. А теперь вот весь народ поднял, всех буржуев спихнул. А забулачные – кто там? Юсуф-офицеришка, толстопузый бай Хакимзян. Сейчас они дуракам рай обещают, а если и вправду власть возьмут, они такой рай тебе пропишут, что не обрадуешься. И еще о том подумай: кто им деньги дает на Мусульманское государство? Не знаешь? Так я тебе скажу: русские баи, неверные, им деньги дают. Баям, им Советская власть всем поперек горла. Им наплевать Магомет или Христос – им одно: добро свое сберечь. Да чтобы темные люди на них спину гнули, новое добро для них наживали. Вот так и понимай…