Текст книги "Цветы тянутся к солнцу"

Автор книги: Лябиба Ихсанова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

И тут только подбежала Галия.

– Нашла, нашла! – радостно кричала она, показывая лежащую на ладони монету. – Вон там лежала!

– А тут дядю Исхака увели дружинники… – грустно сказала Газиза вместо ответа.

– Как увели?

– А вот так и увели. В штаб, наверное.

– Да что ты?

– А что я? Нужно тете Тагире поскорее сказать. Пошли.

– А керосин?

Но Газиза уже не слышала. Она бежала к мосту и даже не оглянулась на подружку, растерянно стоявшую с бутылкой из-под керосина в руке.

Тагира кончила проверять тетради и стала готовиться к завтрашнему уроку.

Читать, писать… Ну тут и готовиться нечего. Вот только с бумагой туго. Вчера привезли немного из конторы завода. Тагира принесла ее домой. Вон она лежит. Лучше, чем ничего, но на всех все равно не хватит. Хорошо еще, что у маленьких есть грифельные доски… А вот что рассказать ребятам? Можно, конечно, почитать стихи Тукая или Пушкина, но ребята непременно попросят рассказать что-нибудь.

Кажется, все, что знала, она уже рассказала ребятам. Про Петроград, про то, как заводские ребята помогали взрослым во время стачек. И о том, что Ленин жил здесь, в Казани, учился в здании с белыми колоннами на Воскресенской улице, в университете, – тоже рассказала. Ребята тогда слушали очень хорошо, а потом посыпались вопросы:

– А что, Ленин еще приедет к нам в Казань? А Казань много больше Петрограда? А нас пустят в университет посмотреть?

– Не только пустят, а и учиться там будете. Вот подрастете, закончите эту школу, потом другую, потруднее, а потом и студентами станете.

– А в университете на учителя могут выучить?

– Конечно, могут. И на учителя, и на врача, и на инженера. Инженеров нам очень много нужно будет.

– Тетя Тагира, а кто такой инженер?

– Это главный на фабрике, человек, который все машины знает.

– А-а, знаю. Это мастер.

– Нет, главнее мастера…

Теперь так не поговоришь. Саиджан все расскажет отцу, начнутся угрозы. И так вчера вызывали ее в приходский совет и сказали: «Учи детей писать, читать и считать. А остальному жена муллы научит. А не хочешь, найдем на твое место другую».

Пока Тагира вспоминала все это, пока думала, что завтра рассказать ребятам, вбежала расстроенная, побледневшая Газиза.

– Тетя Тагира, – с порога сказала девочка, – дядю Исхака дружинники увели в штаб. Его лавочник выдал!

– Ты сама видела?

– Сама!

Тагира побледнела и задумалась.

«Как же так, – подумала она. – Исхак такой опытный работник, такой осторожный. А он сегодня должен был принести листовки. Эти листовки она хотела дать ребятам, чтобы они потихоньку раздали их жителям Забулачья. Затем и пригласила ребят. А теперь… Если поймали Исхака с листовками – значит, погиб он. И об оружии, спрятанном в мечети, нужно было сказать ему. Нужно что-то предпринять. Нужно как-то сообщить товарищам. Но как? Самой пойти – задержат на мосту. Послать Газизу? А может ли она подвергать девочку такой опасности?..»

Тагира, расстроенная, ходила из угла в угол по комнате, не зная, на что решиться. В это время кто-то осторожно постучал в дверь.

– Открой-ка дверь, Газиза, это наверное, Гапсаттар пришел, – сказала Тагира.

Газиза подошла к двери, откинула крючок и радостно вскрикнула, увидев вошедшего:

– Ой, дядя Исхак, откуда ты?

– С улицы, откуда же! – сказал дядя Исхак с улыбкой и, чуть пригнувшись, прошел в комнату.

Направляя Исхака в опасное путешествие за Булак, в городском Совете ему сказали:

– Район этот ты хорошо знаешь и людей там знаешь. Бери листовки и отправляйся. Оденься деревенским мужиком. Это лучшая маскировка сейчас.

Исхак так и сделал. Мост ему удалось пройти благополучно. С дружинниками, встретившими его у заставы, он сразу завел разговор. Парни с зелеными повязками на рукавах посмотрели на его документы, пощупали пустой мешок, посмотрели на самого Исхака и не нашли в нем ничего подозрительного. Мужик и мужик, мало ли таких в те дни приезжало в город?

– Только напрасно ты, дядя, ехал, – сказал один дружинник. – Времена неспокойные. И дело не сделаешь, и в беду, того и гляди, попадешь.

– Я бы и рад не ехать, да брюхо заставляет, ребята, – сказал Исхак.

– Вот то-то и дело, что брюхо, – согласился другой дружинник. – Кабы не брюхо, и я бы на печке лежал, а вот хожу да винтовкой махаю.

– Ладно, дядя, если найдется табачок, давай закурим, да и ступай своей дорогой, – сказал первый.

Они закурили и собрались уже расходиться, но тут из своей норы вылез лавочник.

– Здорово, Исхак! – воскликнул он. – Ты что это так вырядился? Думал небось, что тебя никто не узнает? Повезло вам, ребята. Настоящего большевика поймали. С той стороны. Пришел тут воду мутить. Держите его покрепче да ведите в штаб.

Парни сразу стали серьезными, бросили свои самокрутки, взяли винтовки на изготовку и, встав с двух сторон, повели Исхака.

Он шел молча, низко опустив голову, придумывая на ходу, как выкрутиться из такого положения.

Когда лавочник вместе со своей лавкой остались далеко позади, Исхак поднял голову и сказал укоризненно:

– Вы, ребята, и вправду поверили, что я большевик? Да какой же я большевик? Не видите, что ли? А это брат мой. Он меня хочет в тюрьму запрятать. Мельница у нас в Альдермеше и два дома. Отец старик уже, вот-вот помирать будет, а брат, видно, хочет от меня отделаться да все добро к рукам прибрать. А ты, сынок, и вправду сказал: и дело не сделаешь, и в беду попадешь.

– Выходит, он тебя ограбить хочет?

– Ну, а как же еще? Вы меня в штаб приведете, скажете: «Большевик». В штабе-то мне плохого не сделают, да пока станут разбираться, он махнет в Альдермеш, хлеб продаст, лошадь продаст, а мне потом что делать? Родной брат, а хуже разбойника. Вон брюхо какое отрастил!

– А что, может, и правда отпустим деда? – сказал один дружинник.

– Отпустим, а потом самим сидеть? – возразил другой. – Сказано доставить в штаб, значит, нужно доставить.

– Да кто сказал-то? Если бы офицер сказал, а то такой же мужик. Только что брюхо потолще у него. Оберет толстопузый брата, а грех на нашей душе будет.

– А ну как он в штаб придет да спросит?

– А мы скажем: знать не знаем. Никто ничего не говорил. Никого мы не видели. Нас-то двое, а он один. А уж если очень пристанут – скажем, убежал. А то и сами махнем на ту сторону. Тут недалеко, да к папаше в Альдермеш…

Так они переговаривались между собой. А штаб тем временем становился все ближе и ближе. Вон уже и дверь видна. Если доведут, тогда плохо. А там только бы не обыскали. Если обыщут, сразу найдут листовки, спрятанные под рубашкой, и тогда уж, что ни говори, пропало дело.

Вдруг один из парней тихонько толкнул Исхака в плечо, Исхак обернулся. Парень глазами показал на ворота. Исхак юркнул туда, а парни как ни в чем ни бывало прошли мимо.

Пройдя через двор, Исхак снова вышел к Булаку и прямой дорогой направился к дому Тагиры.

Но рассказывать о своем спасении он не стал.

– Хорошие ребята попались, пожалели мужика, – только и сказал он.

Да и некогда было рассказывать. В; тот вечер много было других, важных разговоров.

Через калитку, ведущую к озеру Кабан, Гапсаттар спустился к берегу. В последние дни озеро потемнело. Кое-где из-подо льда выступила вода. По тропинкам, верно прослужившим всю зиму, теперь уже никто не ходил. На мусорных кучах, как могилы чернеющих на льду, важно сидели вороны. Влажный ветер нес со стороны Суконной слободы запах дыма и гари.

Гапсаттар постоял перед озером и пошел к мечети. Там в большой луже талой воды ребята пускали «кораблики». Кто дощечку, кто короткую палочку, кто кусок сосновой коры. Только у Саиджана «кораблик» похож на настоящий пароход. У него и нос заострен, и трубы и мачты возвышаются над палубой, и даже что-то вроде колес устроено по бокам.

Саиджан страшно важничает. Он никому из ребят не дает играть со своим «пароходом». Он сам гоняет его длинной палкой и, не скрывая гордости, смотрит, как «пароход», качаясь, плывет то туда, то сюда.

Гапсаттар еще не забыл старые обиды. Хочется ему наподдать противному мальчишке, расплатиться за все. Но некогда. У Совенка важное поручение: он должен идти на площадь. Там скоро соберется народ. Забулачные баи будут уговаривать простаков: «Записывайтесь в «железные дружины», помогайте создавать наше Мусульманское государство».

Большевики тоже придут на площадь. Они постараются раскрыть замыслы баев, рассказать народу правду.

Все это Гапсаттар узнал от дяди Исхака. Они весь вечер вчера просидели у Тагиры и, прощаясь, дядя Исхак и Гапсаттару и Газизе дал важное поручение: во время сходки потихоньку раздавать большевистские листовки.

– Только делать это нужно очень осторожно, – сказал дядя Исхак. – Ты уж постарайся, Гапсаттар, пока листовки при тебе, не ввязывайся ни в споры, ни в драки. А то выронишь листовку и сам попадешься и дело провалишь. Ясно?

Ясно-то ясно, да тут какой-то малыш толкнул свой «кораблик». «Кораблик» с разгона ударил о борт «пароход» Саиджана и сразу перевернул его.

А Саиджан, хоть ростом и не вышел, всегда готов лезть в драку. Он кинулся на мальчишку, ударил в живот. Тот скорчился от боли и закричал. Гапсаттар не удержался, с новой силой вспыхнула в нем ненависть к Саиджану. Забыв обо всем на свете, Гапсаттар толкнул Саиджана, тот споткнулся и шлепнулся в холодную воду.

Саиджан заорал, как недорезанный козленок. Ребята мигом разбежались. Гапсаттар, вспомнил о своем важном поручении, оглянулся на Саиджана, все еще барахтавшегося в луже, и, прибавив шагу, пошел своей дорогой.

Уже у самой площади он догнал Хусаина. Отец Газизы медленно шагал по тротуару, заложив руки за спину.

– Здравствуйте, дядя Хусаин, – сказал Гапсаттар, догнав старика и сходя на дорогу.

– Здравствуй, – коротко ответил Хусаин.

– Газиза дома?

– А где же ей быть еще?

– А сюда она придет?

– Чего ей здесь нужно?

Гапсаттар хотел еще что-то спросить, но тут кто-то сзади обхватил его голову и зажал глаза ладонями.

– Газиза! – крикнул Гапсаттар.

Никто не ответил. Тогда Гапсаттар попробовал ощупать шутника и, поняв, что это мальчишка, крикнул:

– Хафиз?

Тот опять промолчал. Значит не Хафиз. «Кто же тогда?» – раздумывал Гапсаттар, но тут глаза ему открыли, он обернулся и увидел Матали.

– Эх, ты, друга не узнаешь! – сказал Матали с притворной обидой.

– А ты откуда взялся? – вместо ответа спросил Совенок. – Куда ты пропал?

– Никуда я не пропадал. Я с отцом в казарме живу.

– У красноармейцев?

– Ну да, а у кого же еще? Меня там помощником кашевара поставили.

Совенок был обижен на Матали за то, что тот исчез, никому не сказав ни слова. Сейчас, встретив друга, он забыл об этой обиде, но другое чувство шевельнулось в его душе. «Вот повезло Матали, – подумал он, – раз к делу поставили, значит, он уже настоящий красноармеец, значит, и шинель ему дадут, и сапоги дадут, а может быть, и винтовку. Хорошо ему, у него отец жив, похлопотал за сына. Если бы мой папа был жив, и я бы теперь стал красноармейцем… А так мама не отпустит. Не мучиться же ей одной с братишками…»

И тут Гапсаттар вспомнил, зачем он пришел сюда, и разом и зависть и обиду заслонило чувство гордости. Он-то ведь тоже не без дела болтается по улицам. Он хоть и дома живет, а важное поручение дали ему, а не Матали!

Гапсаттар расстегнул бешмет и похлопал себя по груди.

– Видишь, – сказал он.

– Рубашку? Вижу. Ну и что?

– А ты пощупай, тогда поймешь, что.

– Бумага… – сказал Матали, потрогав рубашку друга. – Зачем ты бумагу-то под рубашку напихал?

– «Бумага», – повторил с презрением Совенок. – Много ты понимаешь! Не бумага это, а листовки. Понял?

– Какие листовки? – удивился Матали.

– «Какие, какие»! Большевистские. Дядя Исхак дал. Велел раздавать тут. Хочешь, вместе будем их раздавать?

– Давай! – обрадовался Матали.

Выбрав укромное местечко, Гапсаттар осторожно вытянул из-под рубашки часть листовок и отдал товарищу.

– Спрячь хорошенько, – сказал он, – и раздавай по одной. Да не всем подряд. Смотри, кому отдаешь. А если что, беги, да так, чтобы не поймали.

Те же самые слова говорил вчера дядя Исхак, когда объяснял ребятам, как раздавать листовки.

А на площади уже гудела толпа. Народ все подходил. Уже негде было встать человеку. Кое-кто забрался на заборы. В толпе повсюду виднелись дружинники с зелеными повязками на рукавах. Кругом площади бегали любопытные мальчишки, какие-то женщины обходили толпу стороной, прикрывая платками лица.

Матали и Гапсаттар, ловко ныряя в толпе, пробрались к середине площади. Вдруг Матали остановился и сказал:

– А вон мой папа.

Гапсаттар посмотрел туда, куда показал его друг, и увидел человека в старом, ободранном пальто. Прислонившись к забору, он курил и разговаривал с каким-то мужчиной.

– А почему же он не в шинели? – удивился Гапсаттар.

– Так сюда и пустят в шинели! На мосту же застава стоит. Не понимаешь, что ли?

– А-а, – сказал Гапсаттар и, вынув одну листовку из-под рубашки, стал выбирать, кому бы отдать ее. Наконец выбрав молодого, по-городскому одетого парня, он молча сунул листовку ему в руку и тут же скрылся в толпе.

Немножко страшно было делать это, но зато как приятно стало, когда, глядя издалека, Гапсаттар увидел, что парень сперва оглянулся по сторонам, стараясь понять, откуда у него в руке оказалась эта бумажка, потом заглянул в нее и с интересом начал читать.

И тут кто-то крепко схватил Гапсаттара за руку. Мальчик весь напрягся, готовый бежать сломя голову, но тут же услышал радостный голос Газизы.

– Ой, Совенок, – сказала она, – вот ты где! А это, смотри-ка, Матали! Ты-то откуда здесь взялся?

Переговариваясь на ходу, ребята передвигались по площади из конца в конец. То один, то другой совали листовки разным людям: и молодым, и старым, и мужчинам, и женщинам, – а сунув, издали смотрели на этих людей.

Одни тут же начинали про себя читать слова, напечатанные на серой бумажке шириной с ладонь. Другие читали вслух, и тогда вокруг них сразу же собирались внимательные слушатели. Третьи, заглянув в листок, тут же злобно рвали его в клочки; четвертые, сложив вчетверо, прятали листовки в шапки и в карманы…

А ребята тем временем делали свое дело. Скоро листовок у них почти не осталось, а зато во всех концах площади можно было увидеть людей с серыми бумажками в руках. Поручение дяди Исхака они выполнили быстро и благополучно.

К этому времени на середину площади прикатили здоровенную пивную бочку. На нее вскочил сын бая Гильметдина – Юсуф и, размахивая руками, стал громко говорить что-то.

Когда ветер распахивал полы его шинели, видно было, как сверкают его начищенные сапоги. Стройный, перетянутый ремнями, с наганом на поясе, с зеленой повязкой на рукаве, он красавцем казался среди этой серой толпы. Но ребятам больше нравились Саляхетдин в своем грязном пальто и его товарищ тоже в грязной поношенной шубе. Они уже понимали, что не одежда, а дела украшают человека.

А Юсуф все говорил. От напряжения его лицо покраснело, из-под фуражки выбились волосы, голос иногда срывался. Но он продолжал говорить, и ребята невольно прислушались к его словам.

– Братья мусульмане! – кричал он. – Перед лицом аллаха мы все равны. Мы, мусульмане, всегда жили дружно, всегда приходили на помощь друг другу. Теперь пришло время объединиться под нашим зеленым знаменем и встать на защиту наших общих интересов…

– Равны… – крикнул кто-то, – только на тебе сапоги блестят, а в моих дырки светятся!

– Братья! – перекрикивая поднявшийся шум продолжал Юсуф. – Среди нас, мусульман, нет таких богачей, как Афанасьевы, Морозовы. Мы, мусульмане, всегда жили дружно. Крупные баи – это неверные. Это они грабят вас! Прогоним неверных со своей земли, и вы увидите, какая будет жизнь…

– Верно ты говоришь, – раздалось из толпы. – Морозовы да Афанасьевы грабят, а Юнусовы с Апанаевыми вовсе кровь пьют.

– Ты лучше скажи, сколько денег вам дали неверные на «железные дружины»?

– Вон Шабановы и с русских шкуру драли и нас не забыли – голышом оставили.

Теперь уже со всех сторон неслись сердитые возгласы и не слышно стало, что говорит Юсуф. Он еще открывал рот, еще взмахивал руками, но, наконец, поняв, что его не хотят слушать, замолчал и спрыгнул с бочки.

Тут два краснолицых здоровяка подхватили на руки толстого низенького человека в длинной шубе и в чалме и поставили его на бочку.

Ребята сразу узнали этого человека. Мулла Голубой мечети, отец Саиджана, тоже решил сказать свое слово.

На секунду тишина наступила над площадью. Все ждали, что скажет мулла.

– Правоверные! Перед лицом аллаха мы все равны, – сказал мулла, но тут же из толпы раздался возглас:

– Слышали!

– Правоверные! – еще раз крикнул мулла, но площадь уже гудела от выкриков, и мулла, махнув рукой, неуклюже сполз на землю.

И в ту же секунду на бочке оказался Исхак. Сдвинув шапку на затылок, он оглянулся по сторонам и звонким голосом крикнул:

– Товарищи! Нас призывают объединиться под священным зеленым знаменем Мусульманского государства. А давайте посмотрим, в чьих руках это знамя? Бай Гильметдин держит это знамя. Нас призывают вступать в «железные, дружины». А давайте посмотрим, на чьи деньги вооружаются эти «дружины»? Богачи Шабановы, Крестовниковы дают миллионы на эти «дружины». Ворон ворону глаз не выклюет. Посмотрите: все баи, и мусульмане, и неверные, встали вместе против народной власти. Баям с баями по дороге, а беднякам с бедняками? Кто вам дал свободу и землю? Советы. А вас зовут поднять оружие против Советов. Не ошибитесь, товарищи, сами выбирайте, под какое знамя вам встать: под зеленое или под красное? Сами решайте, с кем вам идти: с грабителями лавочниками и фабрикантами или с рабочими, с Лениным?

…Мать Гапсаттара всю жизнь провела в работе. Она и теперь не сидела сложа руки.

Дружинники с зелеными повязками отрезали Забулакскую республику от советской Казани и уже начинали наводить тут свои порядки. Белья из казарм больше не привозили, не привозили ни дров, ни хлеба.

«Хорошо еще, что из квартиры пока не гонят, – думала мать Гапсаттара, с утра до вечера сидя за прялкой. – Хорошо, что руки есть: досыта не наедимся, а с голоду тоже не помрем. Прялка накормит».

Младшие ребята возились прямо перед окном. И пусть возятся. Хуже, если придут домой и начнут хныкать: «Мама, мы есть хотим!»

Сегодня-то, слава аллаху, есть, чем набить животы. В печке стоит чугунок с пшенной кашей. Да вот Гапсаттар что-то задержался, а без него как начинать ужин?

Гапсаттар – помощник. Гапсаттар – вся надежда семьи. Вот еще немножко подрастет и поможет матери поставить братишек на ноги. Только где же он задержался так долго? Ну да ничего, подождут братишки. Только бы ничего худого не случилось с мальчиком. Только был бы жив и здоров…

Тут дверь открылась, и вошел Гапсаттар, сияющий, как солнце, окруженный со всех сторон братишками.

– Где же ты так долго пропадал, сынок? – сказала мать с укором.

Гапсаттар хотел рассказать, где он был, что он видел, что делал, но братья не дали ему и рта раскрыть. Один схватил его шапку и надел на себя, другой повис на шее, третий стал помогать снимать бешмет.

– Сколько раз тебе говорила, – сказала мать, – не бросай одежду, повесь на гвоздик, – и, взяв брошенный на нары бешмет, сама повесила его на место.

Потом она достала из печки чугун и стала накладывать в миску жидкую пшенную кашу. И такой вкусный запах разнесся по комнате, что ребята сразу вскочили, расселись за столом и, вооружившись облупленными деревянными ложками, сразу замолчали.

Мать поставила миску на стол и прошептала молитву.

– Кушайте, дети, – сказала она.

Повторять приглашение не пришлось. Ложки ребят замелькали над столом, и каша в миске стала быстро убывать.

Один Гапсаттар ел лениво. Перед его глазами все еще стояла площадь, полная народу, Юсуф в своих начищенных сапогах, Исхак, смело бросавший слова в шумящее море толпы… У Гапсаттара чесался язык рассказать матери обо всем этом, но мать с малых лет приучила их есть молча.

И все-таки Гапсаттар не выдержал.

– Мама, а я сегодня видел дядю Исхака, – сказал он.

– Дай бог ему здоровья, – сказала мать, но расспрашивать ни о чем не стала.

Вот уже неделя, как Галия поссорилась с Газизой. Она не разговаривает с подругой, и в школу ходит одна, и место поменяла – села по другую сторону от Гапсаттара.

Сначала Газиза держалась, делала вид, будто и не замечает этого, но сегодня не выдержала.

– Ты что, обиделась, что ли? – спросила она.

– Конечно, обиделась. Ты же меня посреди улицы бросила, помнишь, когда за керосином ходили?

– Бросила? Да ты знаешь… – сказала Газиза и осеклась.

Она хотела рассказать, почему в тот раз, забыв обо всем на свете, она побежала к тете Тагире. Хотела напомнить, что как раз в ту самую минуту, когда Галия прибежала с бутылкой из-под керосина, дружинники забрали дядю Исхака. Но тут она вспомнила, что тетя Тагира строго-настрого наказала никому не рассказывать о том, что они с Гапсаттаром были тогда у нее и о том, какое важное дали им поручение и обо всем, что было после того дня…

А с того дня много чего было! Газиза и Гапсаттар вот уже две недели чуть не каждый вечер уходят за Булак распространять листовки. У них уже и знакомые завелись среди дружинников, и попривыкли они к этому делу. Они уже не сунут листовку кому не надо. Они уже знают, как надо ходить по улицам, чтобы за ними не увязались, не поймали их во время этих опасных прогулок. Тетя Тагира всему их научила.

И рада бы Газиза рассказать обо всем этом подружке, да разве расскажешь? Это же тайна! Расскажешь, а Галия сболтнет по простоте. Сегодня одной Галие расскажешь, а завтра вся школа будет знать. И Саиджан узнает, и его мамочка. А тогда Тагиру тут же вызовут в приходский совет. Да хорошо еще, если просто прогонят из школы, а то и посадить могут… Так что, пожалуй, и лучше, что Галия не разговаривает с ней.

А Галия страдает. Она чувствует, что лучшая подруга что-то скрывает от нее. Она видит, как Газиза каждый вечер, как только отец уйдет на работу, выбегает из дома и бежит, оглядываясь… А куда бежит? Да разве она скажет! Самой побежать за ней – все равно не догонишь. Да и мама не пустит так поздно… У них после вечерней молитвы дом на замке. И, хочешь не хочешь, сиди у окна да гляди на грязные лужи, разлившиеся по двору.

Вот и сегодня: только прошел Хусаин, дверь приоткрылась, Газиза высунула голову, огляделась – во дворе нет никого – и сразу бегом к калитке.

«Вот, – подумала Галия, – Хусаин ни за что не отпустил бы ее так поздно. А ей и здесь повезло: он сам теперь по ночам работает. А Фатыйха, та куда хочешь пустит дочку, не то что их мама…»

Пока Галия размышляла о своей невеселой жизни, калитка снова скрипнула, и во двор вбежала Закира.

«Ну вот, еще одна счастливица, – подумала Галия, – и эту куда угодно пускают, хоть днем, хоть ночью… Убежать, что ли, из дому? А куда убежишь?»

Тут снова мелькнула перед окном Закира и пробежала прямо к их двери.

– Галия, ты не знаешь, куда Газиза пошла? – сказала она, даже не поздоровавшись с подругой.

– Откуда же мне знать? Она теперь ничего мне не говорит.

– И бабушка не знает. А мне вот так, позарез нужно ее.

– Если нужно, подожди. Придет.

– «Подожди»! – передразнила Закира. – Мне ее сейчас нужно.

– У Гапсаттара не спрашивала? – спросила Галия.

– А я не знаю, где он живет. Проводи меня, ладно?

– Скажешь, зачем тебе Газиза? Если скажешь – провожу.

Закира не стала секретничать.

– А что же не сказать-то? – сказала она. – Приехал Муллахмет. Он хочет повидаться с тетей Тагирой. А ему нельзя выходить на эту сторону. Вот меня мама и прислала, чтобы я ее привела. Газиза знает, где тетя Тагира живет, а я не знаю. Понятно?

– Я тоже знаю, – обрадовалась Галия.

– А знаешь, тогда проводи.

Галия посмотрела на мать, протиравшую стекло керосиновой лампы. Она боялась, что и на этот раз мать не отпустит ее так поздно, но мать сказала:

– Иди, раз уж такое дело. Только ты, Закира, проводи потом Галию домой. Она вечерами боится на улице.

– Конечно, провожу, – сказала Закира, и девочки выбежали на улицу.

«Вот пусть и гуляет неизвестно где, – думала Галия. – Не гуляла бы, тогда бы узнала, что Муллахмет приехал… А теперь пусть только спросит, куда я ходила, я ей тоже ничего не скажу».

В это время Газиза и Гапсаттар сидели во дворе казармы «железных» дружинников. Ребята не первый раз приходили сюда. Тут у них уже завелось немало друзей. Дружинники встречали их, выбрав укромное местечко, усаживали ребят и, окружив живой стеной от любопытных глаз, слушали Газизу, которая негромко читала листовки. Потом те из; дружинников, которые были посмелее, разбирали у ребят листовки и ночами, расходясь патрулями по улицам, расклеивали листовки на стенах домов и на заборах.

Сегодня вечер был необычным. Вместе с ребятами пришел в казармы Исхак. Его тут тоже уже знали и всегда внимательно прислушивались к тому, что он говорил.

Зашел разговор и в тот вечер. Порасспросив дружинников о том о сем, Исхак перешел к делу:

– Вот вы, ребята, нацепили зеленые повязки, в «железную дружину» записались, а если драться придется, за кого вы кровь проливать будете?

– А вы за кого?

– Мы за Советскую власть, за то, чтобы бедняки, как люди жили, чтобы у крестьян земля была. Так что, выходит, для себя стараемся и для вас заодно.

– Так куда же денешься, земляк? – сказал коренастый парень с простоватым лицом. – Мы ведь тоже не по своей охоте. Нас сюда винтовками загоняли. Рады бы уйти, да не пустят.

– А ты что, спрашивать будешь? – возразил Исхак. – За море, что ли, тебя загнали? Мост перейти нехитро. Там тоже такие, как ты, стоят. А перейдешь – там сам выбирай дорогу.

– Так-то так, – согласился дружинник. – Убежать – не шутка, а что с семьей сделают?

– Да кто твою семью будет искать в такую пору? У ваших начальников в городе хлопот полно. А ты, видать, из деревни?

– Тоже верно, – сказал парень, – а все-таки боязно.

– А боязно, тогда сам думай. Только и тут не сладко будет…

Случалось, что после таких разговоров двое, трое, а то и десяток дружинников ночами переходили на сторону красных. Но были и такие, которые не решались на такой шаг.

– Это все верно, – говорили они, – да ведь тут нам деньги платят. Конечно, если драться придется, на своего брата винтовку не поднимем. Не дай бог такого! Да ведь тут такая думка: может, к весне скоплю денег на лошадь, вот тогда можно и домой…

– Смотри не прогадай, – возражал Исхак. – Ты скопишь ли, нет ли – это еще как получится. А Советская власть без коня мужика не оставит. Это уж точно. Вот и считай.

– Вот я и считаю, что до весны спешить некуда.

– Дело твое, – соглашался Исхак. Но и с такими он не терял дружбу.

Снова и снова при каждой встрече заводил он те же разговоры с дружинниками, объяснял, рассказывал, и ряды «зеленых» постепенно таяли.

Тагире и в голову не приходило, что она в эти дни сможет увидеться с Муллахметом. Вестей от него не было. Тагира тревожилась. Выбегала на каждый стук, ждала: может быть, письмо, может, привет… Когда постучали девочки, она бежала к двери в тревожном ожидании: не знала, добрая или недобрая весть ждет ее за дверью. И вдруг такое дело… Муллахмет сам приехал, ждет ее… Скорее, скорее бежать к нему. Только девочкам не показывать, как взволновала ее предстоящая встреча.

Да разве скроешь от них волнение? Они уже почти взрослые, все понимают. Вон одна нашла шаль, которая висела на спинке стула, другая несет ботинки. Ну, все, кажется. Тагира набросила шубу, заперла дверь и вышла на улицу.

Когда Закира вместе с Тагирой вошла в свою комнату, Муллахмет сидел у окна и улыбался, обнажив ровные белые зубы.

Он был все в той же длинной шинели, только шапку с красной лентой снял и держал в руке. Черные волосы, расчесанные на пробор, прикрывали его загорелый высокий лоб.

Он вскочил, подошел к ним, погладил Закиру по голове.

– Вот ты опять помогла мне, сестренка, – ласково сказал он и протянул руку Тагире: – Здравствуй!

Закира молча, широко открытыми глазами смотрела на эту необыкновенную встречу. Но тут пришла Ханифа и увела девочку к соседям.

Муллахмет помог жене снять шубу.

– Как ты тут, родная моя? – спросил он. – Трудно одной?

– Я не одна, Муллахмет, – сказала Тагира. – У меня теперь много друзей. И какие друзья! Ты расскажи, как ты-то живешь? Ты же там в самом огне.

– Огонь теперь здесь, в Казани, – сказал Муллахмет. – Вы тут государство в государстве строите. Контрреволюцию развели. Вот меня и прислали сюда. Ну ничего, постараемся распушить вашу байскую республику.

– Совесть-то у тебя есть? – возразила Тагира. – Хоть бы не говорил «вашу».

– Да шучу я, – улыбнулся Муллахмет. – Шучу, родная.

– И с баями будешь шутить?

– Нет, уж с баями не до шуток. Казанский Совет предъявил ультиматум бунтовщикам. Предложили в течение двадцати четырех часов сдать оружие.

– А они что? – спросила с тревогой Тагира.

– Не приняли.

– Значит, снова кровь?

– А что же делать? Сил у нас хватит. В помощь Красной Армии готовы выступить рабочие дружины. На рассвете ждем матросов… Справимся. Нам воевать не впервой.

– И все же я думаю, что большой войны не будет, – сказала Тагира.

Она лучше Муллахмета знала, что большинство дружинников решило не поднимать оружие против Красной Армии.

Наутро за Булаком, как всегда, люди пошли на работу. Как всегда, открылись магазины. Как всегда, собрались и ребята в школе.

Впрочем, не совсем, как всегда. Многие ребята уже знали о предстоящих событиях.

Газиза и Гапсаттар ночью сами расклеивали листовки, призывающие население сохранять спокойствие. Но беспокойство охватило ребят с самого начала занятий.

Первый урок в тот день должна была вести жена муллы. Она не пришла. Не пришел в школу и Саиджан. Не пришли и другие мальчишки, которые особенно близко дружили с Саиджаном. Это встревожило ребят. Они перешептывались, собирались кучками, делились новостями.

Тагире и самой было неспокойно. Тревожилась она и о Муллахмете, и обо всех тех, кому скоро придется идти навстречу смерти.

«Вот-вот начнется бой», – стараясь не выдавать своего волнения, думала она.

И вдруг, нарушив утреннюю тишину, на улице грянул выстрел. Другой… Послышалась пулеметная очередь.

Встревоженные лица ребят повернулись к учительнице. Молчание воцарилось в классе.

– Не тревожьтесь, ребята, спокойно сидите на местах, – сказала Тагира.

Обычно ее сдержанный голос мгновенно останавливал шум и шалости в классе. Сегодня было не так. Ребята прислушивались к выстрелам, оглядывались на окна, переговаривались…

Особенно беспокоился Гапсаттар. Он с самого утра думал о Махали. Ему казалось, что Матали там, в самой гуще событий с винтовкой в руках сражается с дружинниками, стоящими у Голубой мечети. Вот они падают один за другим, вот побежали к озеру Кабан защищать свой последний арсенал в сарае у бая Хакимзяна. Теперь с той стороны слышится стрельба, и, конечно, винтовка Матали бьет громче всех…