Текст книги "Love of My Life. На всю жизнь"
Автор книги: Луиза Дуглас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Большая, тяжелая слеза скатилась по его щеке и капнула на стол, растекшись на полированной поверхности маленькой влажной звездочкой.
– Черт побери, – сказал он. – За последнее время я столько плакал, что даже удивительно, откуда у меня еще берутся слезы.
– Я тебя понимаю, – грустно улыбнулась я.
– Тебе тоже все говорят, что скоро станет легче?
– Я ни с кем не разговариваю.
– Очень мудро с твоей стороны. За последнее время я выслушал столько благожелательных, но абсолютно идиотских утешений, что их хватило бы на увесистое пособие.
Он был так похож на Луку!
Марк скорчил скорбную мину и словно процитировал из этого самого пособия:
– «Время – великий лекарь. Жизнь продолжается. Значит, так было предопределено. Когда-нибудь мы поймем, какая роль была отведена Луке и его безвременной смерти в нашем бренном мире». И так далее, и тому подобное. А я хочу только одного: чтобы кто-нибудь рассказал мне, как заделать эту чертову дыру в моем сердце.
Марк говорил слишком громко. Пара, сидевшая за соседним столиком, начала бросать на нас неодобрительные взгляды. Я вызывающе посмотрела на них. В тот момент я бы даже не возражала против небольшого скандала.
– А самое тяжелое, – продолжал Марк, – что я все время нахожусь в «Маринелле». Там каждый сантиметр напоминает о Луке. В каждой начищенной ложке отражаются воспоминания.
– Быть вдали отсюда еще тяжелее, – сказала я. – Именно поэтому я и приехала.
– Я рад, что ты вернулась.
– Я еще никому не сообщала о своем приезде. Анжела не знает.
– Это я уже понял, ведь она ничего мне не говорила.
– Но она знала, что я собираюсь приехать. Ее это не слишком обрадовало.
– Ну, этого следовало ожидать, правда?
– Она даже предложила мне пожить несколько дней у них с Маурицио.
– Неужели? Похоже, она действительно не на шутку встревожилась. Ты отказалась?
– Я не хотела, чтобы кто-то лез мне в душу.
– Что? Чтобы в семействе Феликоне кто-то кому-то лез в душу? Лив, ты, должно быть, путаешь нас с кем-то.
Это было так забавно, что я чуть не рассмеялась.
– Как Натали и дети?
– Когда я их видел в последний раз, с ними все было прекрасно. Мы почти не говорим о Луке. Натали твердо убеждена в том, что чем меньше вспоминаешь, тем быстрее забываешь.
– Ты не можешь винить ее за это, Марк.
– Я знаю, – Марк допил остатки пива. – Но хватит об этом, Лив. Лучше пей. А то твой бокал совсем полный.
После этого мы повторили три или четыре раза. Я точно не помню. Мы говорили о прошлом. Мы смеялись, как мартышки, вспоминая, как восьмилетний Лука на спор залез на фонарный столб на набережной и застрял там. Перепугавшись, я побежала за Анжелой, которая вызвала пожарную команду. Пока те ехали, Луке все-таки удалось спуститься самостоятельно. Но для Анжелы была невыносима мысль о предстоящем публичном унижении. Ведь пожарные при всех начнут ей выговаривать за то, что она заставила их бесполезно потратить время. Поэтому Луке было приказано залезть обратно, чтобы пожарные могли спасти его как положено, по всем правилам.
Мы говорили о нашей дружбе. Марк рассказывал, как в детстве они с Лукой спорили, кто из них женится на мне. В конце концов, они разрешили этот спор, бросив монетку.
– Ну и что ты почувствовал, когда Лука выиграл? – поинтересовалась я.
– Вообще-то он проиграл, – ответил Марк. Я фыркнула.
Через некоторое время, когда совсем стемнело, Марк встал и натянул на уши свою вязаную шапочку.
– Наверное, нам пора. А то уже поздно.
Мы вышли на промозглый вечерний воздух. Я была пьяна, но не настолько, чтобы не понимать, что в данный момент мы находимся на распутье, и именно сейчас нужно выбрать ту дорогу, по которой мы пойдем. Марк поднял мне воротник и застегнул его под подбородком – точно так, как это обычно делал Лука. Я взяла его под руку.
– Проводишь меня? – спросила я, делая свой выбор. Марк, который всегда был ведомым, пошел по выбранному мною пути.
Марк был почти такого же роста и комплекции, как Лука. От него пахло, как от Луки. Он ругался, как Лука. Он точно так же запрокидывал голову и смеялся. Он был настолько похож на Луку, насколько это вообще возможно, и меня тянуло к нему, как мотылька к огню.
В нескольких сотнях метров от паба, в холодной мгле уотерсфордской ночи, мы непроизвольно прильнули друг к другу и начали целоваться. Но этот поцелуй был совсем не похож на наш поцелуй на кладбище. Сжав руками мою голову, Марк притиснул меня к стене, а я отвечала ему со страстью, которую уже и не надеялась когда-либо снова испытать. Обнимаясь и целуясь, мы преодолели весь путь до дома номер 12 по Фор-стрит, прошли через вестибюль, поднялись по парадной лестнице и, наконец, оказались в квартире. Не переставая целоваться, мы расстегивали друг на друге одежду. Я сбросила ботинки, чувствуя, как пальцы Марка расстегивают мои джинсы. Мои губы не отрывались от губ Марка, мое тело прижималось к его, стремясь к такой близости, какая только возможна между двумя человеческими существами. В этот момент смерти не было места рядом с нами. Это было торжество жизни. Это был единственный способ забыть о нашем горе, изгнать прочь непереносимое одиночество. Отступая к дивану, Марк с моей помощью расстегнул свои джинсы и снял мои. А потом был судорожный, грубый, примитивный секс, после которого наступил желанный катарсис. Невозможно описать ту волну эмоций, которая захлестнула и накрыла с головой нас обоих, когда все было кончено. Марк плакал, а я гладила его по голове и повторяла, что все будет хорошо.
Мы так и заснули на диване, продолжая обнимать друг друга. И впервые за многие недели черная собака тоски оставила меня в покое.
Я уже успела забыть, каково это – не чувствовать себя одинокой.
Меня разбудили звонок мобильника Марка и тяжесть его тела. Он крепко спал, слегка похрапывая, и его сон, как и у Луки, был по-детски безмятежным. Голова Марка все еще лежала у меня на плече, и моя рубашка была влажной под его щекой. Я понимала, что телефонный звонок означает проблемы, но не испытывала ни чувства вины, ни раскаяния. Собственно, я вообще не испытывала никаких чувств. Мне только очень не хотелось, чтобы этот волшебный миг закончился. Убрав волосы, упавшие на любимое лицо, я прошептала:
– Марк, просыпайся. Тебе звонят.
Марк лишь слегка пошевельнулся и что-то пробормотал.
– Марк…
Он открыл глаза, озадаченно огляделся по сторонам и воскликнул:
– Господи! Господи всемогущий! Который час?
Я понятия не имела. В моей беспорядочной жизни часы были ни к чему. Марк достал мобильный из кармана джинсов.
– Нат? Со мной все в порядке, не волнуйся. Все в порядке. Я тут немножко перебрал и заснул в машине… Нет, я могу вести машину… Послушай…
Я покачала головой. Машина осталась на кладбище. На ночь ворота запирают.
– Кажется, меня заперли на кладбище… Я не знаю…
Слава Богу, что Натали не могла оставить детей и примчаться за ним.
– Со мной все будет в порядке. Я возьму такси. Скоро буду дома. Не волнуйся.
Отключившись, Марк отложил телефон и обхватил голову руками.
– Господи… Господи…
– Я заварю чай, а потом отвезу тебя домой, – сказала я. – Не надо так переживать, Марк. Все в порядке. Честно.
Сейчас Марк ничем не напоминал того мужчину с горящими глазами, который зашел вместе со мной в эту квартиру несколько часов назад. Передо мной был уставший, встревоженный, осунувшийся человек, который сидел на диване со спущенными штанами, обхватив голову руками.
Я отправилась на маленькую кухоньку и поставила чайник. От меня пахло сексом, и этот запах напоминал мне о Луке. Я чувствовала себя совершенно обессиленной. Я чувствовала себя живой.
А потом мы с Марком сидели на диване и пили чай. Я положила голову ему на плечо, и он нежно поцеловал мои волосы.
– Хочешь поговорить об этом? – прошептал он.
– Лучше не надо.
– Слава Богу, что это ты, – сказал Марк, и я понимала, что он имеет в виду.
Моя старенькая «Клио» стояла на обочине уже несколько дней. Мотор совсем промерз и не хотел заводиться, но потом все-таки ожил и заурчал. Проехав двенадцать миль до Портистона, я высадила Марка в начале главной улицы, сжала на прощание его теплую руку и медленно поехала вдоль набережной. В такое время никто не мог меня здесь увидеть, а я хотела вспомнить старые добрые времена. В водах пролива отражались огни острова Сил. Я опустила окно и вдыхала знакомый холодный влажный воздух, прислушиваясь к шелесту волн, набегающих на галечный пляж. Я нашла то место, где однажды зимней ночью мы с Лукой сидели в фургоне его отца и смотрели на падающий за окнами снег. Воспоминания об этом немного подняли мне настроение. Но, наверное, окно оставалось открытым слишком долго, потому что на обратном пути в Уотерсфорд я заметила, что на никем не занятом пассажирском сиденье свернулась клубочком моя черная собака.
Я снова была одна.
Глава 8
Все мои лучшие детские воспоминания связаны с семьей Феликоне.
Когда я была маленькой, мать каждую субботу водила нас с Линетт в «Маринеллу». Этого события мы с нетерпением ожидали всю неделю. По случаю похода в ресторан наша мать даже красила губы и взбивала свои реденькие тусклые волосы. Она надевала хорошие туфли и по дороге рассматривала свое отражение в витринах магазинов. У нас с сестрой визиты в «Маринеллу» ассоциировались с теми редкими мгновениями, когда наша мать была почти что веселой.
Анжела всегда работала – либо в ресторане, либо у себя в кабинете. Маурицио хлопотал на кухне и обслуживал клиентов. Близнецы играли со своими машинками и солдатиками либо в самом ресторане, либо на ступеньках у входа. Тихий и серьезный Фабио сидел и наблюдал за играми братьев, но сам никогда к ним не присоединялся.
Жалея девчонок, которые растут без отца, Маурицио всегда устраивал нам королевский прием. Он говорил, какие мы красивые и необыкновенные. Он делал нам небольшие подарки и обращался с нами как с настоящими принцессами. Мы с Линетт принимали все за чистую монету и ловили каждое его слово. С нашей матерью Маурицио тоже вел себя соответственно и был единственным мужчиной, который был способен заставить ее покраснеть. Он целовал ей руку, расспрашивал о здоровье, внимательно выслушивал ответы, а если новости были неутешительными, всплескивал руками и восклицал: «Mio Dio!» После этого он исчезал на кухне и появлялся вновь с каким-то особым, фирменным лакомством, уверяя, что оно обязательно исцелит ее от всех недугов. Он лично обслуживал ее. Съев предложенное угощение, мать промокала губы салфеткой, оставляя на белоснежной ткани розовый след помады, и заверяла, что ей действительно стало намного лучше. Тогда Маурицио театрально осенял себя крестом и возносил коротенькую благодарственную молитву. Линетт и близнецы обменивались многозначительными взглядами. Я наблюдала за тем, как на материнском лице отражается целая гамма чувств. Она была довольна. Анжела следила за происходящим из-за стойки. Ее губы раздвигались в улыбке, но до глаз эта улыбка не доходила.
В ресторане звучала музыка. Обычно это был певец, который напоминал Тома Джонса, но только пел на итальянском. В «Маринелле» всегда царило оживление и не переводились посетители. Там было светло и восхитительно пахло. Там смеялись и разговаривали. Взрослые подходили к нам, заговаривали и трепали по щекам. Это место было полной противоположностью нашему молчаливому холодному дому с его темными углами и устоявшимся запахом моющих средств. Даже наша мать была совсем другой в «Маринелле». У нее появлялся румянец. Она улыбалась. Я часто пыталась представить себе, каково это – быть членом семьи Феликоне. Я воображала, как Маурицио подходит к моей кровати, чтобы подоткнуть одеяло и пожелать спокойной ночи, и возникающая картина была настолько восхитительной, что я начинала ерзать на своем месте, постанывая от удовольствия. А как, должно быть, весело сидеть за обеденным столом вместе со всеми этими мальчишками! Я представляла, как мы с Анжелой ходим за покупками. Почти вся моя одежда переходила ко мне после Линетт, но я была уверена, что Анжела обязательно поехала бы со мной в Уотерсфорд и купила совершенно новые вещи, которые были бы предназначены только для меня. Я представляла, каково это – расти в настоящей большой семье, где есть дедушки и бабушки, двоюродные братья и сестры и где рядом с тобой всегда будет кто-то из братьев и ты никогда не останешься в одиночестве. Мне грезилось Рождество и увешанная разноцветными фонариками елка, которая казалась совсем маленькой из-за огромной груды подарков, предназначенных для всех членов большой семьи. Я представляла жизнь в квартире над рестораном, и мальчишки Феликоне виделись мне самыми счастливыми детьми на свете.
Летом, по субботам, если мы с Линетт хорошо себя вели, в «Маринелле» нам приносили вазочки из матового стекла с маленькими шариками клубничного или вишневого gelati и хрустящей вафелькой. Каждая вазочка стояла на красивом фарфоровом блюдечке с бумажной салфеткой, а маленькая ложечка была холодной как лед. Зимой мы пили горячий шоколад из тонких стеклянных стаканов в металлических подстаканниках. Сверху плавала толстая шапка взбитых сливок, посыпанных кусочками настоящего шоколада. Даже сегодня я могу сказать, что никогда в жизни не пробовала ничего более вкусного.
Если в течение недели мы (чаще всего это была я) вели себя плохо, нас наказывали и оставляли дома. Это было ужасно – сидеть взаперти в спальне и представлять себе, скольких удовольствий ты лишилась. Если же мы были просто паиньками или если мать страдала от приступа мигрени и хотела дать нам дополнительный стимул вести себя тихо, для нас не было лучшей награды, чем внеочередной визит в «Маринеллу».
Портистон – маленький городок, и в нем была всего одна школа, потому вполне естественно, что мы с Линетт и мальчики Феликоне росли вместе. К тому времени как я пошла в начальную школу, Стефано уже перешел в среднюю. Карло учился в одном классе с Линетт. Лука и Марк были на два класса старше меня. Но так как в тот год, когда я пошла в школу Портистона, в ней было всего двадцать учеников в возрасте до одиннадцати лет, мы занимались в одной классной комнате.
Это была очень уютная школа. Она до сих пор располагается все в том же старом викторианском здании, которое в свое время было специально построено для учебных целей. Двери с надписями «Мальчики» и «Девочки» напоминают о тех временах, когда даже самых маленьких детей разделяли по половому признаку. Я не помню, как звали нашу учительницу, но она была молоденькой, с темными вьющимися волосами и носила очки. Она много улыбалась, а когда мы слишком возбуждались, клала руки нам на головы, чтобы успокоить. Это помогало.
Наша классная комната была просторной и светлой. На стенах висели яркие картинки, а звонкие голоса детей напоминали щебетание птиц. Я хорошо помню, как сидела между Лукой и Марком, раскрашивая изображение дракона жирными цветными карандашами. У нас с Марком всегда очень хорошо получалось раскрашивать, Луке же это быстро надоедало и тогда он начинал покрывать лист бумаги какими-то каракулями. Он вообще был непослушным ребенком, и его постоянно выгоняли из класса за плохое поведение. В общей сложности он провел в коридоре больше времени, чем все мы, вместе взятые. Для Марка даже эти короткие вынужденные разлуки с братом были невыносимы. Когда Луку выгоняли в коридор, он постоянно подходил к застекленной двери, становился на цыпочки и смотрел сквозь стекло, словно хотел убедиться, что брат все еще там, в поле его зрения, что с ним ничего не случилось.
У обоих мальчиков были очень тощие ноги с костлявыми коленями, и туфли на них всегда выглядели несоразмерно большими. В то время как я обычно ходила в коричневых сандалиях, мальчики Феликоне носили черные туфли со шнурками. Когда я была маленькой, мне больше нравился терпеливый и покладистый Марк. Если я просила его что-то сделать, он обычно выполнял мою просьбу. Лука никогда не соглашался ни с одним моим предложением. Даже в шестилетнем возрасте он любил командовать. Нам с Марком нравилось быть его верными оруженосцами.
Втроем мы построили убежище в небольшом лесочке за школой. Официально это место находилось уже за пределами школьной территории, и мы казались себе необыкновенно смелыми. Мы нашли выложенное кирпичом углубление в земле – наверное, раньше здесь было какое-то здание или старое бомбоубежище, – сделали крышу из веток, покрыли ее листьями и травой, оставив небольшой лаз, который можно было закрывать за собой так, чтобы нас вообще не было видно.
Убежище было крохотным. В нем едва хватало места для нас троих, и то если сидеть, поджав колени и обхватив их руками. Там пахло влажной листвой, землей и плесенью. Когда лаз закрывался, все вокруг становилось темно-зеленым, как под водой. Я боялась, что у меня в волосах запутаются пауки. Обычно мы делали вид, что прячемся от врагов. Я не знала, кто были наши враги. Это была игра близнецов, и она велась по их правилам, которых я не знала. Я не могла влиять ни на ход игры, ни на ее результат. Иногда враги захватывали меня в плен. Это означало, что я должна была оставаться в убежище и прятаться там, пока братья не вернутся и не спасут меня, но подчас они забывали это сделать.
Иногда Линетт разрешала мне поиграть с ней. Кроме того, у меня была подружка моего возраста по имени Аннели Роуз. Но я предпочитала играть с близнецами.
Почти все время учебы в начальной школе я проводила с Лукой и Марком. Мы были неразлучной троицей.
Наше детство за пределами школы было вполне идиллическим. К тому времени как мне исполнилось восемь, мать большую часть дня проводила в постели, в затемненной комнате. Тяжелые коричневые шторы на окнах всегда были задернуты. Мать говорила, что у нее мигрень, и нам с Линетт было запрещено ее беспокоить. Лучше всего выполнить это требование можно было, уйдя из дому. В результате, несмотря на все усилия матери держать нас на коротком поводке, мы пользовались практически неограниченной свободой. Линетт любила проводить время на берегу, рисуя или читая. Я же всегда отправлялась на поиски близнецов Феликоне. Нашим любимым времяпровождением было либо лазать по скалам, подглядывая за туристами, либо покачиваться на волнах гавани в лодке Маурицио. Лодка стояла на якоре, и нам было строжайше запрещено трогать якорный канат, но это не мешало нам представлять себя в открытом море. Мы ловили рыбу и плавали. Иногда вода была настолько обжигающе холодной, что у меня перехватывало дыхание. А когда нам хотелось есть, что случалось довольно часто, мы шли в «Маринеллу». Мальчишки отправлялись на кухню, а я садилась за столик на террасе и, обдирая шелушащуюся кожу на загорелых ногах, поддерживала псевдовзрослую светскую беседу с туристами. Появление Маурицио с подносом, полным пирожных и газированной воды, всегда выглядело впечатляюще.
– Шоколадный торт специально для вас, синьорина, – говорил он, нежно трепля меня по щеке, и я жмурилась от удовольствия.
Иногда с нами был Фабио, но к тому времени мы уже поняли, что он не совсем такой, как другие дети. Он всегда молчал и никак не участвовал в наших играх. Если Анжела говорила ему идти с нами, он послушно шел, но с тем же успехом мог находиться где-то за тридевять земель. Нам нравился Фабио, но он никогда не был одним из нас.
Сейчас, думая о прошлом, мне трудно выделить какое-нибудь особенное лето. В моих воспоминаниях они просто наслаиваются одно на другое. Помню то лето, когда мы с Лукой заработали небольшое состояние, сказав японским туристам, приехавшим в Портистон на литературную экскурсию, что мы являемся прямыми потомками нашей знаменитой писательницы, Мариан Рутерфорд. За пятьдесят пенсов мы фотографировались с ними под синей мемориальной доской, у стены дома, где она когда-то жила и где теперь находился ее музей. Туристы были слишком вежливы для того, чтобы усомниться в наших словах, но слух о нашей предпринимательской деятельности быстро докатился до Анжелы, и она немедленно положила ей конец, потребовав, чтобы мы отдали все полученные деньги на благотворительность. Моя мать сказала, что ей мучительно стыдно за меня, и я была должным образом наказана. Марк отказался принимать участие в нашей маленькой афере. Я уже не помню, какие соображения он приводил. Возможно, они были этического характера, а возможно, он попросту испугался неприятных последствий.
Тогда нам казалось, что лето будет длиться вечно. Но в воздухе начинало пахнуть осенью, и мы снова отправлялись в школу. Я – в одном из старых платьев Линетт, Лука и Марк – в новеньких брюках и рубашках, которые были на два размера больше, чтобы мальчики могли заворачивать манжеты. Мы думали, что наше детство никогда не закончится.
А когда наступил сентябрь после моего девятого дня рождения, я пришла в школу и обнаружила, что близнецов там нет. Они отправились в среднюю школу для мальчиков, которая находилась в Уотерсфорде. За время следующих летних каникул Лука и Марк утратили ко мне всякий интерес. Теперь они предпочитали проводить время в армейском кадетском корпусе или на футбольном поле. Новые точки соприкосновения возникли у нас лишь тогда, когда мы стали подростками. Но к тому времени я обнаружила, что мое место в треугольнике занято. В жизни близнецов появилась Натали Санто.
