Текст книги "-11 как личный рекорд (СИ)"

Автор книги: Луиза Бельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

      Филипп молча закусил губу и откинулся на подушку. Страх и предвкушение еще больше укрепили эрекцию – это не укрылось от бдительного взгляда Олега. Он сжал головку трепещущего члена – щель чуть приоткрыла створки, щедро выделяя порцию тягучего предэякулята. Это было настолько трогательно и возбуждающе, что Олег, с трудом сдерживая волнение, приступил к ответственным действиям.

      – Только не дергайся, – предупредил он, перехватывая отвертку поудобней.

      Филипп лишь кивнул, сжимая в кулаках несчастные незабудки, а когда металлический кончик коснулся головки, он почти неуловимо вздрогнул.

      – Тс, – строго одернул его Олег. – Ты там такой влажный и сочный, что все войдет как родное.

      Филипп мысленно перекрестился и, тяжело вздохнув, сомкнул веки – уж будь что будет... Назад дороги уже не было.

      Аккуратно придерживая член, Олег начал постепенно погружать металлический стержень в теплую глубину. Он мог поклясться, что там все было готово к подобному вторжению: настолько легко отвертка скользила в уретре.

      Филипп засопел. Легкое жжение вперемешку с диким возбуждением давало необъяснимое сочетание эмоций. Металл опускался все глубже и глубже, пальцы Филиппа судорожно сминали тончайшие лепестки незабудок, а Олег с трудом сдерживал собственное волнение: в паху нестерпимо ломило, его просто распирало от желания – он оттягивал разрядку как только мог.

      Когда штырь погрузился до самой ручки, Олег хищно улыбнулся: и без того твердый и крепкий член Филиппа стал еще тверже и крепче – это заводило до остервенения. Грудь Филиппа часто вздымалась, на темных ресницах блестели слезинки – бесподобное зрелище предстало перед глазами хозяина!

      Одной рукой сжимая головку члена с торчащей из нее рукояткой отвертки, другою Олег начал ласкать его ствол настойчивыми, страстными прикосновениями. Вниз и вверх, чувственно и нежно, еще и еще, заставляя кровь бурлить, а сердце – бешено колотиться.

      Боль в члене и сосках нарастала. Но это лишь придавало остроты ощущений и скорости подступавшему экстазу. Олег переместил правую руку полностью на рукоятку и, слегка оттянув на себя отвертку, позволил стержню выйти из уретры на пару сантиметров. Филипп тихо ойкнул, когда железный стержень снова вошел в него до самого отказа.

      Олег не хотел, чтобы Филиппу было хоть сколько-то неприятно, – он лишь хотел, чтобы тот научился получать удовольствие от боли, от осознания того, что в любой момент можно было все остановить, но вся прелесть заключалась в том, чтобы не прекращать творящегося безумия. И Олег определил по обостренной реакции Филиппа, что именно это он и собирался сделать.

      Жгучая боль нарастала. Олег продолжал дразнить уретру, одновременно растирая слюну по краю головки, чтобы усилить приятные ощущения. Ладони Филиппа стали влажными от сока, выжатого из цветов. Еще пара движений – и Филипп понял, что финал вот-вот наступит.

      – Олег, я сейчас, – он не успел договорить, бессознательно встрепенувшись слишком сильно, – Олег такого не ожидал, в этот момент он как раз погружал блестящий от смазки стержень поглубже. Острие отвертки зацепило нежную стенку – Филипп жалобно застонал, закрывая лицо руками.

      Олег тут же высвободил отвертку, давая выход горячей сперме, последние капли которой обагрились кровью.

      Это была дикая боль вкупе с облегчением. Адская смесь противоречивых эмоций, испытать которые хотел далеко не каждый.

      – Филя, Филя, – испуганно заговорил Олег, гладя измученного любовника по растрепанным волосам. – П-п-прости, п-п-прости меня, это я во всем виноват.

      Филипп не отвечал, лишь запястьем утер непрошеные слезы. Их было немного, Филипп не хотел демонстрировать свою слабость.

      Глядя на это симпатичное самоотверженное лицо, Олег возбудился еще больше. Он снял зажимы с сосков, оставляя на бархатной коже покрасневшие следы в виде точек, развязал алую ленту, освобождая ослабевающий член, и приник к приоткрывающимся в немом крике влажным губам Филиппа.

      Филипп на поцелуй не ответил: он с трудом сдерживал рыдание, готовое вот-вот вырваться из груди.

      Олег отстранился и, обхватив одной рукой затылок Филиппа, вынудил любовника сесть. Россыпь незабудок ярким созвездием осталась в волнистых волосах, оттеняя огромные покрасневшие глаза. Олег понял, что хочет взять этого мужчину прямо сейчас, хочет до умопомрачения. Олегу осталось уповать на то, что Филипп не произнесет «стоп-слова», что пройдет весь этот путь, доставив ему, Олегу, порцию непревзойденного удовольствия.

      Филипп твердо решил про себя терпеть все. Ему нужен был сейф, он поставил цель перед собою, пусть дорога к ней была жестокой и тернистой. Он стиснул зубы, пытаясь хоть как-то заглушить саднящее чувство в уретре, а потом, собравшись с духом, произнес:

      – Я готов.

      В этот момент Олег расчувствовался. Он даже и думать не мог, что может быть настолько сентиментальным. Но животная страсть напала на него с новой силой, и Олег набросил на шею Филиппу ту самую алую ленту.

      Это смотрелось просто бесподобно: нарядная лента на бледной мраморной коже.

      – Подарок. Ты мой самый лучший подарок. – Олег просто налюбоваться не мог на предмет своего вожделения.

      Филипп содрогнулся от одной только мысли о том, что еще собирался с ним сделать хозяин.

      – Давай на колени, – чужим, не своим голосом скомандовал Олег: от предвкушения близости у него все пересохло во рту.

      Филипп подчинился: не было больше слез и бесполезных просьб тоже не было. Олег смахнул с костлявой спины прилипшие лепестки и привычным жестом потянулся к тумбочке за столь необходимым кремом.

      Филипп весь напрягся. Он клялся сам себе, что даже не моргнет от последующих прикосновений – ошибся. Крем был прохладным, а пальцы Олега – быстрыми и проворными.

      Пока Олег массировал его анус, вызывая у самого себя просто захватывающую дух эрекцию, Филипп так и трепетал под его руками, а в это время скомканные незабудки на ложе орошались каплями крови, падающими с травмированного члена. Капель было немного, и Олег ничего не заметил, а Филиппу тоже было не до того: он зажмурился так крепко, что перед глазами замелькали яркие вспышки.

      Олег намотал на кулак хвосты шелковой ленты и с силой потянул на себя, заставляя Филиппа резко распахнуть глаза и ухватить губами спасительную порцию воздуха.

      Филипп сдавленно вскрикнул. В этот момент Олег резко в него вошел – терпеть дольше не было смысла. Филипп понял сполна, что такое на самом деле «собачье счастье». Собачье счастье – это истинная эйфория от того, что добрый и ласковый хозяин находится рядом. А еще это абсолютное осознание того, что хозяин не даст тебе умереть.

      В этот самый момент, когда кислород перестал поступать к лихорадочно работавшему мозгу, а тело вместо того, чтобы сосредоточиться на новой порции боли, ловило секунды ранее недоступного блаженства, Филипп понял, что всецело доверяет Олегу.

      И тот оправдал наивное доверие. Олег ощущал, когда нужно было ослабить хватку, а когда снова зажать несчастное горло. Он погружался в Филиппа порывисто, дико – именно так, как хотел, как требовало его взбудораженное сознание. Лишь неразборчивый хрип иногда срывался с Филипповых губ: Олег не позволял ему подать голос. В эти мгновения Филипп был его питомцем, а питомцы обычно не имеют такой привилегии.

      Последний толчок был самым сильным – Олег даже сам звучно застонал, сладко кончая в узкие недра. Его экстаз затянулся, и рука, следуя тому же порыву, слишком сильно затянула ленту.

      Олег успел полностью излиться, когда ослабевшее тело Филиппа упало без чувств на изломанные, растерзанные цветы.

      – Филя! Филя! Ты что? – Олег испугался. Он быстро ослабил удавку, поспешно перевернул любовника на спину и начал неистово трясти его за плечи.

      Филипп с трудом разомкнул тяжелые веки.

      – Скажи, я выиграл? – только и спросил он.

      – Да, да, – с облегчением выдохнул Олег, аккуратно опуская Филиппа обратно на постель. – Ты п-п-прости меня за все. П-п-прости, п-п-пожалуйста.

      – Хорошо. – Филипп сдернул с шеи постылую ленту. – Где мои очки?

      – Вот, возьми. – Олег торопливо протянул ему ненавистный, но абсолютно необходимый предмет.

      Когда перед глазами прояснилось и контуры обрели четкость, Филипп спустился с постели, стряхнул с себя остатки незабудок и начал очень быстро одеваться. Ему хотелось как можно скорее покинуть эту обитель. Натянув на себя вещи и всунув ноги в ботинки, он вытер металлический наконечник о простыню, а потом положил отвертку в карман байки.

      – Шланг и канистры с топливом в гараже, – подсказал Олег, тоже торопливо одеваясь. – Если нужны еще какие-нибудь инструменты...

      – Нет, – нервно прервал его Филипп. При слове «инструменты» по телу пробежал неприятный холодок.

      Филиппу очень хотелось побыть одному: он устал, чувство жжения в уретре не проходило, ожидалась тяжелая ночь, а еще для виду нужно было поковыряться в «Ниве».

      Ливень начался резко: еще секунду назад царила тишина – и вдруг сразу небесные потоки крупными каплями забарабанили по стеклам.

      – Останься, – предложил Олег. Он неловко передернул плечами, словно тот самый дождь попал за шиворот его белой рубашки.

      – Нет, я пойду к себе, – возразил Филипп. Оставаться не входило в его планы: нужно было отдохнуть, а потом заняться кропотливыми делами. – Наверно, похолодало.

      – Да, наверно. – Олег утвердительно кивнул.

      – Ты, это, можно тебя попросить принести Родиону что-нибудь теплое? У него два тонких одеяла – они вряд ли спасут от сильного ветра, – от одной только мысли о том, что Родион один, с раненой рукой, ютится в клетке, Филиппу становилось не по себе. Дождь был косым, и вода вполне могла заливать пол вольера.

      – Я все сделаю, – согласился Олег, раздосадованно потирая шею. Он очень хотел, чтобы Филипп передумал и остался.

      – У-ху! – Филипп слабо улыбнулся, забыв махнуть крыльями-руками. Ему было не до того – боль отвлекала, заставляя сосредоточиться только на себе.

      – Я вечером п-п-принесу тебе телефон, он как раз успеет зарядиться.

      – Да, – бросил Филипп на прощание. Стекла его очков блеснули, и он скрылся в дверном проеме.

      Подошвы ботинок застучали по деревянным ступеням. Дверь на улицу распахнулась, и Филипп полной грудью вдохнул свежий сырой воздух, натянул капюшон и смело вышел в ненастье.

      Одежда сразу намокла и потяжелела. Земля превратилась в грязь и звучно чвякала под ногами. Прямо возле палатки Филипп неловко поскользнулся, едва не угодив в широкую лужу, неумолимо росшую с каждой минутой.

      Прежде чем сделать шаг в спасительное тепло, Филипп подставил лицо ливню – небесная вода мигом утерла навернувшиеся на глаза слезы. Филипп хотел в туалет, но панический страх не позволял этого сделать. Он все же собрался с духом и, расстегнув ширинку, попробовал совершить то, чего так требовал организм, неважно, что прямо на пороге: все равно в палатке никого не было.

      Страшнее боли Филипп не испытывал еще никогда. Уретра горела так, будто ее раздраконили колючей проволокой. Филипп не смог удержаться от вскрика:

      – А! Да как же...

      Он скрылся под брезентом и с ожесточением начал сдирать с себя промокшую одежду. Спортивный костюм прикрыл продрогшее тело, и Филипп обессиленно рухнул на кровать, подтянув колени к груди и тесно обхватив их руками. Ему было очень-очень больно, а стало еще и очень-очень страшно. Теперь он боялся пить воду, чтобы отсрочить неизбежные и абсолютно нестерпимые страдания. Как назло, пить хотелось чертовски, но Филипп продолжал лежать на постели и чрезвычайно жалеть себя самого. Это было очень редкое явление: обычно себя Филиппу было жаль в последнюю очередь. По-видимому, попросту эта очередь как раз наступила.

      Пролежав где-то с час, Филипп побрел в сторону гаража.

      Дождь поутих, и небо начало светлеть. Через горный хребет перекинулась яркая радуга, словно сам господь бог зачерпнул пригоршню самых сочных цветов, росших на отвесных склонах, перемешал их и опытной дланью нанес чудесный мазок прямо на небо. А еще озон насыщал пространсво своей свежестью, почти морозным дыханием...

      Филипп шел мимо вольера, но не с пустыми руками: горячий чай плескался в кружке, отдавая прохладному воздуху свое заветное тепло. Родион с благодарностью протянул сквозь решетку здоровую руку. Он не промерз – Олег вынес ему теплую куртку, но выпить горячего напитка хотелось нестерпимо.

      – Спасибо, – поблагодарил Родион, осторожно отхлебывая из нагретой кружки. – Еды не надо, – добавил он, причмокивая, – ты мне с утра принес много.

      – Ага, – Филипп криво улыбнулся. По-другому он просто не мог.

      Около часа Филипп колдовал над машиной. По соседству, под полом, лежали мертвецы, и Филиппу очень хотелось сбежать из этого жуткого склепа. Он знал, что может соединить канистру через шланг напрямую. Взять несколько полных канистр с запасом, несколько мотков скотча, чтобы приладить символический бак на самую крышу, и гнать вперед на сотни долгих километров – это было Филиппу под силу. Вот только способ был далеко не самый безопасный.

      Вечером приходил Олег и ставил заряженный телефон. А потом наступила ночь, и долгожданный звездный час Филиппа пробил.

10. Полоз и драгоценное сокровище

   «Двадцать девять, ноль шесть. Двадцать девять ноль шесть...» – комбинация цифр волчком крутилась в мозгу, в усталом мозгу, который вот уже как четыре часа, правда, с небольшими перерывами для символического отдыха, не мог придумать последнюю комбинацию. Через пять дней прилетит вертолет – и все будет кончено, если Филипп, конечно, до этого дня доживет.

      Он должен был открыть этот замок. Такого просто быть не могло, чтобы бездушный механизм оказался сильнее безудержного напора и профессионального, абсолютно ненасытного любопытства.

      Олег начинал заниматься своей физкультурой рано, где-то к шести – у Филиппа оставался примерно час времени до того, как он может быть случайно обнаружен.

      «Двадцать девять, ноль шесть – очень часто в качестве кода вводят важные даты. – Филипп опустился на пол, вынув «наушники» фонендоскопа, и, повесив прибор на шею, с силой прижал подушечки указательных пальцев к вискам: так лучше думалось. – Я не знаю дат рождений членов этой семьи, я не знаю даты свадьбы... Двадцать девятое июня... Что я знаю об этой семье вообще? Любимый единственный сын трагически погиб, его боевой товарищ занял удобное место. Не то, не то. Семья явно богата. Золото, золото... – Филипп еще сильнее сдавил виски пальцами. – Как там Макар говорил, что в начале двухтысячных фарт попер, двухтысячных, а что, если?..» – Сердце тревожно заныло – так, будто бы ночью приснился ответ на школьную задачу, и нужно было не медля подставить этот ответ в сложнейшее уравнение.

      Просто нули. Так почему бы и нет? Филипп рисковал только временем. Он снова вооружился фонендоскопом и решительно начал вращать ручку с проклятыми насечками против часовой стрелки. Круглое число, простое до безобразия! От едва слышного щелчка у Филиппа даже скулы свело, будто он откусил кусок давно вожделенного торта. Подошло!

      «Двадцать девятое июня двухтысячного – это код! Похоже, что это дата, когда Наркес наткнулся на золотую жилу. Золотая дата, мать ее. Осталось самое приятное – открыть абсолютно раздолбанный, испорченный замок». – Филипп на секунду задумался. Решив, что одной отверткой здесь не обойтись, он извлек из кармана последнюю целую шпильку, выпрямил ее, а потом зубами согнул самый кончик. Сплюнув, он присел на корточки поудобнее, тыльной стороной ладони утер пот со лба и приступил к увлекательному действу.

      Он вставил отвертку в замочную скважину и чуть протолкнул, создавая посильную нагрузку на механизм, а потом недрогнувшей рукой вставил шпильку, пытаясь сместить финальную пластину.

      Есть! Если бы Филипп смог видеть себя со стороны, то в голос бы захохотал от одного только собственного вида: детская улыбка – наивная, трогательная, восхищенная – преобразила его лицо. Так дети утром смотрят на подарки под елкой, которые им якобы принес Дед Мороз. Филипп не верил в чудеса, он верил только в себя, а еще – в счастливый случай. И вот прямо сейчас он снова испытывал судьбу.

      Филипп поднес к сейфу фонарик и, оставив в замке злополучную отвертку вместе со шпилькой, осторожно открыл заветную дверцу.

      На мгновение ему показалось, что он ослеп. Он торопливо стянул с носа помутневшие очки и, для проформы протерев стекла уголком кителя, нацепил их обратно: стопочки пачек американских долларов, стопочки пачек евро – сейчас Филипп, пожалуй, не отказался бы от стопочки водочки, настолько велико оказалось его удивление. Нет, здесь не было оружия – здесь было целое состояние. А еще на самой верхней полке, словно яйца Фаберже, важно лежали золотые самородки. Крупные, с кулак, ничем не уступавшие тем, которые нарыл в прямом смысле этого слова Родион.

      Почувствовав, как из приоткрытого рта тоненькой струйкой потекла слюна, Филипп утерся рукавом. Найденное богатство произвело неописуемое впечатление.

      Но он даже прикоснуться ни к чему не успел, даже энергией денег не успел заразиться, даже пожелать этого богатства не успел, потому что в погребе внезапно включился свет.

      Филипп и не подозревал, что здесь вообще есть освещение, но одинокая лампочка-соточка, сиявшая даже сквозь толстый слой пыли, трудилась исправно. Он болезненно прищурился, опасливо поднимая голову к люку.

      – Ну, что ты там нашел? Бога? – раздался знакомый насмешливый голос.

      Филиппа будто кипятком окатили – он сразу почувствовал, как под мышками взмокло. Колени его подкосились, и он медленно осел на пыльный, сырой пол.

      Ступенька за ступенькой, хлоп – и на полу, совсем рядом, оказался Родион с большой сумкой через плечо: правой, с виду абсолютно здоровой рукой без привычных бинтов он сбросил саквояж прямо перед Филиппом.

      – Ай, молодца! Я верил в тебя! Верил, понимаешь? – С разухабистым смешком он потрепал Филиппа по волосам и тут же отстранился, заметив его неудовольствие. – Эй, племяш! Где ты там? – окликнул Родион, поворачивая голову в сторону люка.

      Еще секунда – и Олег с карабином на шее спрыгнул вслед за ним абсолютно бесшумно, как дикая рысь, идущая на охоту.

      – Племяш? – переспросил Филипп, в недоумении глядя на новоприбывшего.

      – П-п-представляешь, единственный, – очень спокойно, словно каждый день об этом рассказывал, произнес Олег, опираясь спиною о стену и целясь прямо в Филиппа. Выражение лица его было непроницаемым, словно этот человек стал абсолютно другим, незнакомым, а еще равнодушным.

      Родион вальяжно, как сытый кот, начал мерить шагами тесную комнатушку, сладко потягиваясь и хрустя суставами при этом.

      – Как твоя рука? – с сарказмом поинтересовался Филипп. – Вижу, конкретно пошла на поправку?

      Родион, с деланным видом растопыривши пальцы, начал рассматривать кисть на свет.

      – Царапина, еще не зажила. Так, мелочовка, покровавкала, конечно, но это даже хорошо. Ведь ты поверил? Правда? – Родион остановился посреди комнаты и, ухватившись за расстегнутый воротник тонкой ветровки, потянул вперед зеленую ткань.

      Уголок рта Филиппа нервно дернулся, он хотел было криво улыбнуться, но вышла лишь глупая гримаса. Олег продолжал подпирать собой стену, внимательно поглядывая то на распахнутый сейф, то на Филиппа, которому только и осталось, что подумать: «Как же так? Насколько лицемерным нужно быть, чтобы вести себя как ни в чем не бывало?!»

      – Охренеть! – присвистнул Родион, вытягивая шею и вглядываясь в светлый лик несказанной удачи: пачки денег притягивали взгляд, а вид золота захватывал дух и порабощал душу. – Закидывай! – Очнувшись от оцепенения, он подфутболил сумку прямо к Филиппу.

       И, когда тот послушно стал складывать добычу в бездонные темные недра, Родион, радостно потирая ладони, начал шагать по подземелью из угла в угол, не преминув пояснить самые жуткие моменты последнего времени.

      – Верно ты не дотумкал, почему все так вот вышло? Служил, значит, наш Олежка наемником в Сирии, и жизнь свела его с бравым солдатом по имени Марат. Тот все хвалился, что деньги ему не нужны, что родители его – богатые люди, что когда он вернется, то обязательно женится и купит дом, и много чего-то там еще он набрехал. Я вообще не пойму, какого дьявола он поперся в эту Сирию...

      – Он хотел доказать себе, что может п-п-постоять за себя и за идею, п-п-пусть за чужую, – металлическим тоном вставил Олег. Взгляд его затуманился, вспоминая военные дни.

      – Ему не повезло, – продолжил Родион. – А перед смертью он слезно звал мамашку и просил Олега рассказать родителям, что умер героем.

      – Он и умер героем, – снова отозвался Олег, перехватывая карабин поудобней.

      – Так вот. Олег сюда приехал – и вот повезло: его приняли как родного. И Олежка остался, чтобы выяснить: так где же, черт побери, деньги? Или золото? Или камни? Ну, хоть что-то, в конце концов! И когда он это выяснил, то попытался сам вскрыть замок.

      – Я п-п-попробовал взломать, но где там!.. – Олег только плечами пожал.

      – Олег тайком брал ключи, он мог ходить, где хотел, вот только ключа от сейфа у него не было, да и кода он тоже не знал. Тогда он известил меня, и я с первой же группой любителей золотишка прибыл сюда с дружбаном своим, Глебом. Он десять лет по тюрьмам мыкался, на Алтай, как в санаторий, приехал. Отдохнуть и разбогатеть хотел – нет в жизни счастья. – Родион не улыбался при этом, хотя Филипп готов был поклясться, что глаза его сверкали весельем.

      Пачки валюты устилали черное дно. Слои ложились один за другим. Пласты денег, как пласты грунта, таили в себе сотни возможностей. И если в первом случае нужно было как следует поискать что-либо ценное, то во втором – нужно было лишь тратить и получать удовольствие.

      – В самом начале нашего приезда я сам попытался вскрыть замок, но ничего не получилось. – Родион выхватил из рук Филиппа пачку долларов и с видимым наслаждением вдохнул денежный запах. – А! Как пахнет, а? – Он начал совать эту пачку Филиппу прямо под нос. – Чем, по-твоему, пахнут деньги? Деньги пахнут свободой, а большие деньги – свободой абсолютной.

      Филипп, поморщившись, отвернул лицо: не потому, что ему не нравился запах свободы, а потому, что эта самая свобода была не его, а чужая.

      – У меня не открывалось, Глеб тоже как-то там пытался – не вышло. Код подобрать для нас казалось невозможным, его нужно было узнать. Мы напортачили – Славик повесился. Должны были нагрянуть менты – времени совсем не оставалось. Поздно вечером Олег сказал Наркесу, что Макар хочет поведать что-то очень важное. Наркес доверял Олегу, он доверял Макару, потому что давно его знал! Толстяк просто накинул плащ и пошел. – Родион присвистнул, стараясь вытащить из зуба плевку от съеденного сала. – Наркес ничего не сказал, а спрашивали мы очень настойчиво, по-разному, – голос его поменялся, стал более резким и отрывистым.

      Родион не собирался пугать Филиппа. Ему самому было интересно еще раз пережить весь этот путь от вожделенного богатства до обладания им. Он говорил и сам себе удивлялся, как вообще докатился до подобного. Он говорил, а внутри у Филиппа все стыло от его леденящих душу слов.

      – Мы пытали его ртутью. Да мы прямо в глотку ему через воронку эту дрянь заливали. Понимаешь, дряни много, а код только один. Но Наркес оказался очень упрямым. К Зарине мы наведались вечером. Ты так мешал! Ну не пытать же было ее при тебе! – Родион хихикнул. – Вспомни: ты сидел в комнате Олежки, а мы тусовались за стенкой со связанной бабенкой! Вот смеху-то было, когда мы заткнули ей рот и несли ее через спальню! Филя! А, Филя, не помнишь? – Родион присел на корточки перед Филиппом и заглянул ему в побледневшее от гнева лицо. -Не помнишь, – сделал он вывод, вставая. – Где уж тебе: из-под бинта ведь не было ничего видно.

      Филиппа просто мандраж пренеприятнейший охватил. Так вот для чего Олег глаза ему завязывал! И в этот пикантный момент двое негодяев тянули несчастную женщину и видели все! Он сжал губы так плотно, что они стали совсем бескровными, ему стало тошно от осознания того, что происходило на самом деле. Олег играл с ним, как с дикой птицей, постепенно приручая и подчиняя его своей воле, заставляя доверять абсолютно и полностью. Филипп на Олега при этом даже и не взглянул, щеки того вдруг стали пунцовыми, а взгляд потупился и потемнел.

      – Баба тоже ничего не сказала. Что же за люди они были! Вот уж действительно пара от бога! Она тоже от души ртути хлебанула: и за здравие, и за упокой употребила. – Родион размашисто перекрестился. Филипп понял, что он просто-напросто над ним издевается. – Они померли, но! – Родион звонко хлопнул в ладоши. – У нас остался ты! – Указующий перст с грязным обломанным ногтем уткнулся в сторону Филиппа. – Главный ключник этого места. Я понял тебя с самого начала, – хриплый голос почти превратился в шепот. – Я понял, что силой и угрозами получить от тебя ничего не возможно – и мы решили тебя напугать. Дать понять, что опасность кругом, что нужно побыстрее что-то делать. Пальба и клетка, Филипп! Все это было сделано ради тебя, понимаешь? Олег никогда не промахивается. Он нарочно мне едва-едва руку задел, чтобы кровушка потекла, чтобы тебя, дурачка, впечатлить!

      Филипп опустил в сумку последние пачки и потянулся к золотым слиткам. «Отпустят или нет? Да или нет?» – Под ложечкой неприятно засосало. Ох, как же Филиппу не хотелось умирать! Все эти дни он считал, что он играл со смертью, а оказалось, что это смерть играла с ним, день за днем приближая роковую развязку.

      – Макар чуть было все не испортил. Старый козел абсолютно рехнулся! На золотишко мое честно заработанное, на фарт мой позарился, травануть вздумал. Я тогда, слава богу, психанул тогда и есть эту кашу не стал, а Глебушка всю ночь животом мучился: издох, как собака от яда крысиного, зато делиться теперь с ним не надо, правда, Олежка? – Вполоборота он глянул на племянника.

      – Мне он не нравился. Стремный был человек, гнилой, – мрачно ответил Олег.

      Филипп безо всякого сожаления опустил последний самородок в сумку. Он не мог оценить сумму золота, но денег здесь явно было около полумиллиона баксов.

      – Золотушные вы мои, – Филипп наконец-то подал голос. – Наше вам с кисточкой. Забирайте! – Он кивнул на сумку, с подозрением поглядывая то на одного, то на другого преступника.

      – Ты точно все достал? – усомнился Родион, прищуриваясь и пытаясь заглянуть в сейф с высоты своего двухметрового роста.

      – Да точно. – Филипп взялся за металлическую дверцу и распахнул ее пошире.

      Родион даже губы в трубочку вытянул, разглядывая пустые стенки стального ящика, как будто это могло хоть как-то помочь в поисках завалявшегося богатства, а тем временем мизинец и безымянный пальцы Филиппа коснулись рукоятки отвертки.

      – Ну, хорошо. – С явным облегчением выдохнул Филипп, склоняясь над сумкой и закрывая ее на молнию. – Дело сделано, синица сдохла, а журавля слопали.

      – Тяжело? – озаботился Олег, когда Родион с трудом перебросил через плечо драгоценную кладь.

      – Нормалек. Пачки с деньгой не мешки с цементом: и весят меньше, и значат больше.

      Пока дядя с племянником обменивались впечатлениями, Филипп незаметно успел вытащить отвертку из замка и спрятать ее в рукаве под резинкой манжетки: чем черт не шутит – авось, пригодится.

      На мгновение Филипп решил, что про него забыли. Но он ошибся.

      – Эй! Лупоглазый! – окликнул его Родион. – На выход пошел! Последний рассвет встречать будешь. Будто на выпускном: выпустился и полетел!

      Филипп тревожно посмотрел на Олега, тот уже давно прекратил целиться и, постукивая дулом карабина о собственное плечо, с сомнением произнес:

      – П-п-почему? Мы ведь договорились его не трогать.

      Родион поморщился так, будто у него резко заболела голова.

      – Потому что он все знает. Вообще все. Ты считаешь, что таких свидетелей оставляют? – вызверился он. У него изо рта даже пена брызнула – казалось, ядовитая, будто змеиный яд. И слова его были такими же, и травили они ростки добра и сострадания.

      – Нет, конечно, нет, – поспешно согласился с ним Олег, стараясь не смотреть в сторону Филиппа.

      – Дай-ка мне ствол. – Родион требовательно протянул руку. – Так оно понадежнее будет.

      Олег не стал возражать и с готовностью передал бдительному родственнику свою винтовку.

      – А ты думал, что здесь пушки будут? – желчно обратился Родион к Филиппу. – У Наркеса все оружие в спальне хранится, в шкафу. И плевал он на какие-то правила: на краю света можно все. Все, Филя, пошел на выход! Ты хороший человек, Филя, добрый, но простачок, поэтому извини, эту партию ты проиграл! – Родион нетерпеливо указал дулом в сторону лестницы.

      Филипп ничего не ответил, лишь поправил очки, отряхнул пыльные колени и поставил ногу на первую ступеньку.

      Рассвет на Алтае был просто прекрасен. Утреннее солнце золотило горные пики, роса блестела на сочной траве, а россыпи незабудок колыхались под едва веющим ветерком и тихо шелестели: «Не забудь, Шорох, ничего не забудь!»

      Филипп шел на смерть, шел к самому обрыву – туда, откуда так сильно любил смотреть на раскинувшиеся роскошные пейзажи.

      Ах, если бы можно было все вернуть назад! Он бы ни за что не поехал на этот прииск, ни за что бы не стал садиться за руль проклятущего «Гелика»! Он бы послушался маму с папой и пошел бы учиться в институт, а не в несчастное училище, и стал бы очередным инженером, а не вольным старателем-медвежатником, по глупости обрекшим себя на летальный исход.

      Не дойдя до края пропасти самую малость, Филипп остановился. Родион стоял в нескольких метрах от него, держа свою жертву на мушке. Правое плечо палача было приподнято: сумку держать оказалось тяжело, и фигура Родиона казалась перекособоченной, словно корявое дерево после встречи с безжалостной молнией. Олег приосанился практически бок о бок со своим дядей. Он пытался казаться серьезным, вот только руки так и тянулись к карману со спасительным шариком на резинке – источнику монотонного спокойствия и размеренного ритма. Но Олег в карман не полез, а Родион не полез в карман за словом: