Текст книги "-11 как личный рекорд (СИ)"

Автор книги: Луиза Бельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

      Филипп все еще возился с рубашкой, когда Олег гладил горячим взглядом его хорошо сложенные икры – жилистые, крепкие ноги – ему очень нравились такие. Щиколотки с соблазнительно торчащими косточками прикрывались носками, черными, в катышках, а на правой ноге из замахренной дырки хитро выглядывал большой палец.

      – Да чтоб тебя, – в отчаянии простонал Филипп, ругаясь на последнюю пуговицу, самую нижнюю, – чтоб тебя черти дрючили!

      – Хватит, – твердо, командным тоном отчеканил Олег. Он опустился перед ним на колено и, не терпя никаких возражений, ухватился обеими руками за полы строптивой рубашки. Филипп лишь вздрогнул, когда ткань треснула, а пуговица, выдранная вместе с цветастым клоком ниток, отлетела на пол.

      – Я сейчас достану чистые вещи, – заверил его Олег, глаз не сводя со ссутуленных плеч, с которых сползла изувеченная одежда. Плечи широкие, худые, одно чуть выше другого, почти незаметно – и столько прелести заключалось в этом несовершенстве, столько неповторимости и красоты, что от волнения Олег почувствовал, как по его спине заструился предательский пот.

      Олег не спешил искать сменные вещи в собранном наспех рюкзаке, ему нравилось смотреть на почти что обнаженное тело этого молодого человека, ловить его размытый взгляд, любоваться болезненным румянцем на щеках, покрытых едва заметной щетиной. Ему доставляло неподдельное удовольствие наблюдать за тем, как нежная кожа на груди начинает покрываться пупырышками от холода, как заманчиво затвердевают соски, лишенные последнего рубежа защиты в виде одежды, как тяжело вздымается худой живот, как эстетично прекрасно выглядят бедренные косточки над линией едва приспущенного белья.

      Филипп вопросительно посмотрел на Олега. Нет, его взгляд не спрашивал долгожданного разрешения наконец-то улечься – он говорил: «Ну, что еще-то?»

      Олег умел читать по глазам. А в серых очах Филиппа – печальных, измученных, окруженным черным нимбом усталости – он видел его незаурядную душу.

      – Еще, – он кивнул в сторону пола, – носки.

      Похоже, вся эта канитель с раздеванием Филиппу изрядно поднадоела, потому что он, чуть откинувшись на постели, очень ловко подцепил вызывающе торчащим пальцем соседний носок и ловко стянул его, бросив на пол. Похожим образом он поступил со вторым носком, а потом скоренько завалился на бок и накрылся одеялом с головой: очень хотелось побыстрее согреться.

      Олег тяжело вздохнул. Он мог бы помочь Филиппу раздеться, но побоялся, что, прикоснувшись к нему рукою, остановиться уже не сможет. Мать должна была вот-вот вернуться, поэтому Олег начал наконец-таки вникать в содержимое второпях собранных пожитков.

      Зарина вошла в комнату важно и деловито: ей наконец-то представилась возможность кого-нибудь полечить. Имея диплом медсестры, раньше, живя в городе, она очень любила говорить о том, что она – медработник. Причем, произносила это она с таким апломбом, что люди на полном серьезе думали, будто перед ними как минимум доктор с почетным званием и несколькими научными открытиями за плечами. По жизни нужно уметь себя преподносить – преподносить так, чтобы не преуменьшать свои достоинства, а напротив, преувеличивать их. Именно таких вот людей любят, мягко говоря, дураки. Они просто очаровываются подобными субчиками, продвигают их по жизни, дают должности и всячески нахваливают. Страдает при этом, разумеется, простой народ, но кого, в конце концов, волнует его мнение?

      Зарина в свое время продвинуться не успела, вышла замуж и уехала из родного Актюбинска. И вот сейчас, когда она набрала в один шприц антибиотик, а в другой – гремучую смесь от температуры под звучным названием «тройчатка», она представляла себя ангелом-хранителем этого медвежьего угла. Но, собственно говоря, так оно и было.

      – Ты это, давай, заголяйся. – Зарина напряженно нависла над медлительным больным, а Олег даже привстал: очень уж ему захотелось взглянуть на обнаженные ягодицы своего гостя.

      Филипп засопел, но все же нехотя откинул одеяло, смело приспуская белье. Олег нервно провел языком по пересохшей нижней губе – его не на шутку взволновал аппетитный и такой возбуждающий вид упругих полушарий, покрытых легким пушком.

      Филипп лицом повернулся к зрителям, он смотрел в никуда, ему хотелось побыстрее отделаться, хотелось, чтобы сразу полегчало, а еще поспать или хотя бы полежать спокойно.

      Зарина давно не практиковалась в своем умении. Олег видел, как болезненно поморщился Филипп, как его пальцы сжали чистую простыню, как зажмурились слезящиеся глаза: эти уколы явно доставляли ему дополнительную долю мучений. Из второй ранки тоненьким ручейком потекла кровь. У Олега даже уголок рта дернулся:

      – П-п-пожалуйста, мама, о-о-осторожней!

      – В сосуд попала. – С легкой досадой Зарина цыкнула зубом и запоздало начала ловить кровь ваткой. – Ну, вроде все, – добавила она через минуту, осматривая результат своих трудов.

      – Аллилуйя, – не удержался Филипп, натягивая трусы и заворачиваясь в одеяло.

      Олег поймал себя на мысли о том, что очень не хочет, чтобы на теле Филиппа оставались синяки – во всяком случае от чужих рук. А Филипп думал только о том, чтобы они все поскорее ушли и обязательно выключили за собою свет, и даже одеваться не хотелось: страшно было руку из-под одеяла высунуть. А потом он снова будто впал в беспамятство: снова вспыхнул свет, по коже пробежал колючий морозец, потому что кто-то приподнял одеяло. Противно запищал электронный градусник – опять сорок, температура не сбивалась, зашумела какая-то возня – Филипп сдавленно застонал и закрыл лицо руками. Его не хотели оставлять в покое.

      – Олег, разотри его водкой, я пойду, заварю малину, – тревожный голос раздался глухо, как если бы на Филиппе было надето вязаных шапок штук пять, не меньше. Эффект был одинаков: слышалось плохо, а голова страшно потела, несмотря на озноб.

      – Не надо, – Филипп все еще артачился, когда крепкие руки Олега, не обращая внимания на его робкие сопротивления, неумолимо сдернули одеяло. Вроде бы хлопнула дверь, говоря о том, что молодые люди остались наедине, но Филипп мог и ошибаться.

      – Тише, тише, я сделаю тебе хорошо. – Олег без труда поймал жилистые запястья и пригвоздил кисти на уровень плеч. – Д-д-доверься мне. Ты д-д-доверяешь мне? – Его прозрачные глаза смотрели так спокойно, а ладони, продолжающие удерживать руки, были настолько теплыми, что Филипп решил довериться этому человеку.

      – Да, – на тяжелом выдохе ответил Филипп, отводя глаза в сторону.

      Олег отметил, что у него красивый профиль, такой интересный разрез выпуклых глаз, вытянутый нос, который, как казалось только Олегу, ничуть не портил симпатичное лицо, пухлые губы, острый подбородок – он был похож на поэта, вот только на какого, Олег вспомнить не мог. Такое одухотворенное выражение лица могло быть только у творческого человека, никак иначе.

      – Ты случайно не пишешь стихи? – как бы невзначай поинтересовался Олег, на пару секунд оставляя Филиппа в покое и отвинчивая от прозрачной бутылки серебристую пробку.

      – Нет. – Филипп слабо улыбнулся и поправил подушку под головой. – Я чиню машины и открываю двери.

      Олег налил немного водки на ладонь и, поделившись ею со второю, приложил влажные руки к горячим плечам Филиппа. Тот вздрогнул: жидкость поначалу показалась ему ледяной.

      – Ты открываешь порталы? – Ладони заскользили в сторону предплечий. Олегу было очень приятно ощущать пульсирующие вены, эти жизненные русла, питающие такое доброе и доверчивое сердце.

      Филипп попытался расслабиться и по возможности отпустить боль, он понимал, что сейчас нужно делать именно так.

      Олег плеснул еще водки в ладони и прикоснулся к треугольникам ключиц – Филипп перестал вздрагивать, он только полуприкрыл свои большие глаза и едва заметно приоткрыл рот, чтобы ответить:

      – Да, порталы, – его голос не был грубым, он не был нежным или певучим, он звучал тихо и спокойно. Шорох – и этим было все сказано.

      Шорох был приятен Олегу. Поэтому Олег очень нежно, так нежно, как только умел, заскользил руками по его груди, покрытой слабой порослью кучерявых, почти черных волосков, увлажнил кожу, заставив кучеряшки слипнуться в завитушки, едва заметно подушечками больших пальцев он зацепил соски: устоять от их соблазнительного вида было просто невозможно. Потом он обработал бока – реберный рельеф едва заметно проступал под кожей. Олег включил только настольную лампу, и на почти что полностью обнаженное тело Филиппа упали приятные тени. Ребра под ними становились похожи на вспаханное поле: колея – борозда, тени – блики. И родить такая земля могла только бескорыстное добро и борьбу за справедливость.

      Руки Олега легли на бедра, задержавшись на этих местах лишь на доли секунды. Олег с трудом отогнал от себя желание сжать их в ладонях, чтобы Филипп ясно ощутил, кто тут хозяин. Но Олег не любил жесткий подход, он любил, чтобы партнер доверял ему абсолютно, а до этого уровня отношений они с Филиппом пока что не доросли. Ладони спустились к ногам, чуть раскинутым в разные стороны. Олег тут же оценил изящный изгиб стопы Филиппа – уж у кого у кого, а у него точно не было плоскостопия.

      – Ты в армии служил? – как бы невзначай обронил Олег, с довольным видом начиная заниматься хорошо развитыми икрами.

      – Нет, – нотки досады прозвучали в голосе Филиппа. – Меня по зрению не пропустили. Но я не инвалид, ты не подумай. – Он даже приподнялся на локтях, чтобы как можно искренней заверить Олега в своей правоте.

      Его темные вьющиеся волосы на макушке совсем растрепались, на висках еще лежали более-менее – Олег не смог удержаться и как следует взлохматил эту шевелюру, придавая Филиппу взъерошенный и абсолютно потерянный вид. Совсем как филин – перышки в разные стороны, глаза-лупари, острый клювик, вот только улыбаться еще пытается – подобных людей Олег никогда еще не встречал.

      Олег слишком сильно сжал безупречную щиколотку.

      – А. – Филипп испуганно приподнял голову.

      – Прости, – прошептал Олег, – я буду нежным, очень-очень нежным, только ты должен выполнять приказы беспрекословно.

      – Да, хорошо, – тягуче ответил Филипп, откидываясь на подушку, а Олег, растирая другую ногу, смотрел на изгиб его длинной шеи и наслаждался ее видом, особенно ямочкой у самого ее основания.

      Олегу захотелось налить туда водки, туда, до самых краев привлекательных хрящей, и выхлебать ее оттуда абсолютно по-собачьи, как дикий зверь, но чтобы жертва сумела полностью отдать себя под его бдительный контроль.

      – Филя, перевернись, – распорядился Олег, изо всех сил заставляя себя отвести взгляд от холмика под трусами.

      Тот послушно улегся на живот, положив руки под подбородок. Филипп чувствовал, как температура начала отпускать: возможно, укол подействовал запоздало, а, может быть, хмельной вальс властных ладоней так сработал – только когда Олег дошел до поясницы, Филипп уже явно ощущал себя неплохо. Олег не стал заострять внимания на ягодицах, ощутив сладкую истому в паху – нужно было прекращать всю эту медицинскую помощь и уходить.

      – Ну, что? – Филипп присел и потрогал уже высохшую кожу. – Мне вроде полегче. – Он зевнул, прикрывая рот ладонью, потом потрогал сам себе лоб – действительно, что-то явно сработало.

      – Олег, – позвал он, натягивая на себя одеяло до самого подбородка. – Ты растопи мне завтра баню, я помыться нормально хочу – запах водки меня... раздражает.

      – Хорошо, – согласился тот, намереваясь покинуть комнату.

      – Олег! – окликнул его еще раз Филипп. – Пожалуйста, там, в боковом кармане, мои глазные капли. Не подашь?

      – Эти? – Олег протянул ему пузатый флакончик.

      – Спасибо! – улыбнулся Филипп, запрокидывая голову и щедро заливая искусственную слезу в каждый глаз.

      – Спи, выздоравливай, – пожелал Олег, осторожно прикрывая за собою дверь, когда в комнату вошла Зарина с большой чашкой малинового чая. Она лишь вздохнула, поправила одеяло, сползшее с плеча ее подопечного и, оставив чай на столе, бесшумно удалилась.

      В борьбе с простудой прошел остаток дня и ночь, а утром Филипп проснулся от дикой боли в горле и воплей Зарины, разносившихся по всему дому. Его уже не знобило и, с трудом сглатывая липкий ком скопившейся слюны, Филипп потянулся за флакончиком с каплями. Как следует проморгавшись, через пару минут он припал к рюкзаку, чтобы достать чистую одежду, облачился в джинсы, футболку, серую байку с капюшоном и вышел во двор, где уже вовсю распалилась какая-то шумиха.

      Мужики ходили смурные, подозрительные, лица их выглядели заспанными и недовольными: Зарина успела всех поднять на ноги с утра пораньше, причем абсолютно всех, включая председателя артели. В это время хозяйка дома носилась по первому этажу – было слышно, как она громко хлопает дверьми.

      – Нету его там! – крикнул Олег, приближаясь со стороны гаража. – Я везде посмотрел.

      – Что? Славик пропал? – удивился Филипп, пряча руки в карманы и привычно ссутуливаясь.

      – Наркес пропал. – Степан раздосадованно почесал затылок. – А лучше бы и впрямь мертвяк запропастился.

      – Вы мне ответите! – Зарина выскочила на порог и начала грозить пальцем. Кукса ее растрепалась чрезмерно и пугающе подрагивала на голове в такт гневно выкрикнутым словам. – Вы мне тут за все ответите, особенно ты! – Она погрозила кулаком Родиону.

      Родион стоял рядом с крыльцом какой-то помятый, небритый, в теплых штанах, похожих на кальсоны, и черных резиновых шлепанцах на босу ногу.

      – Че орешь? Ну че ты орешь? – К Зарине подскочил Глеб. Он безумно не любил оправдываться, но все же пришлось. – Может, он бухой в лес пошел, может, с обрыва свалился.

      – Что ты такое несешь?! – Обезумевшая от горя женщина ухватила мелкого Глеба за грудки и начала его трясти, желая таким образом добиться правды.

      – Мама, у-у-угомонись! – Олег уже успел подойти и с трудом расцепил озверевшую парочку.

      Глеб торопливо отбежал в сторону, на ходу поправляя тоненькую ветровку. Олег достал из кармана мячик и, облокотившись о дверной косяк, попытался успокоиться.

      – Зарина, – начал дед Макар, – во сколько ты заметила, что муж не на месте?

      – Да как проснулась. Ну, где-то в семь двадцать. Сразу не переполошилась: мало ли где он... Потом гляжу на часы – уже восемь, а его нет. Я звать – никого, ну и потом уже испугалась.

      – Нужно идти искать, – решил Родион. – Пойдем по два человека. Зарина останется в доме: вдруг Наркес все же вернется, и ему понадобится помощь.

      – А этот куда пойдет? – Зарина кивнула головой на Филиппа. – Вчера еще на ладан дышал.

      – Ой да ладно. – Отмахнулся Филипп. – Нормально мне, я тоже пойду.

      Он пошел вместе со Степаном. Степан не дурил ему голову, не приставал и не раздражал, что в болезненном состоянии Филиппа было самым подходящим вариантом.

      Вся ближайшая территория была поделена на зоны, и Филиппу со Степаном досталась лесополоса. Они обошли все, что только могли, тщательно и добросовестно, кричали и звали, но никаких следов пропавшего мужчины не было и в помине. Они даже на всякий случай в гараж заглянули – все было на месте: и машина не на ходу, и человек точно такой же, тоже холодный и абсолютно неподвижный.

      Наркес просто как в воду канул: ушел куда-то в майке, трусах, тапочках и плаще, все его остальные вещи лежали на своих местах еще с вечера.

      Такой ход дела определенно не нравился Филиппу. Никакой связи с внешним миром – он с недовольством посмотрел на собственный мобильник, который годился разве что в качестве фонарика. Вертолет должен был прилететь через неделю и шесть дней. Ну, допустим, Славик повесился сам, тут все понятно. Но кому теперь понадобился Наркес? Это что, похищение или он на самом деле куда-то побрел в тапках и плаще?

      Филипп абсолютно разочаровался в этой поездке. Мало того, что золота он намыл с гулькин нос – можно было без жалости эти крупицы попросту выбросить, так и еще и оказался замешанным в очередном криминале.

      После обеда, сготовленном наспех, – дежурной гречки с тушенкой – поиски повторились, но безрезультатно. Работать на прииске никто не хотел: дед Макар сказал, что за Наркесом пришел багряный полоз и забрал его с собой. От этого становилось как-то не по себе.

      У Филиппа горло саднило жутко, но от уколов он настойчиво отказался, согласившись только на пачку таблеток.

      Вечерело. Филипп, оставшийся в доме, уступив настойчивости увещеваний Зарины, с заложенными за спину руками без дела мотался по комнатам.

      Комнаты дома были проходными. К примеру, чтобы попасть к Зарине, нужно было пройти через кабинет, где обосновался Филипп, и комнату Олега. Так вот, пока хозяйка дома была занята по хозяйству, а Олег растапливал обещанную баню, Филипп, нисколько не смущаясь, решил прогуляться там, где раньше не бывал.

      Комната Олега оказалась достаточно просторной, уютной и богатой: огромный телевизор занимал половину стены, красивый шкаф темно-орехового цвета, широкая кровать с коваными спинками в виде переплетенных в причудливом танце тропических птиц, несколько стульев из того же набора, мягкий, как мох, ковер на полу. Филиппу здесь понравилось, но он не стал задерживаться и последовал дальше.

      В комнате Зарины и Наркеса было еще уютней. Оно и понятно: семейка-то не из бедных происходила, на золотишке-то дом тот стоял и строился на хорошие деньги.

      Внимание Филиппа сразу же привлек занятный комод со всяческими женскими штучками: всевозможные заколки, шпильки, расчески лежали здесь в художественном беспорядке, но не это заинтересовало Филиппа. На углу стола красовалась большая фотография в рамке, на которой были изображены абсолютно счастливые Наркес, Зарина и какой-то парень в военной форме, казах. И был он чертовски похож на Наркеса, тот же взгляд и та же улыбка. Филипп взял фотографию в руки и стал напряженно вглядываться в черты знакомых и незнакомых ему лиц. Если этот парень – действительно сын Наркеса, то кто тогда Олег?

      – Поставь на место, – угрожающе процедила сквозь зубы Зарина, Филипп не слышал, как она подходила. – Не смей трогать мою семью!

      Филипп даже чуть в сторону шарахнулся от нее, все еще не расставаясь с фотографией.

      – А ну! – Зарина схватила лак для волос и, не давая Филиппу ни секунды для дальнейшего отступления, направила ему в лицо липкую струю.

      – Ай! – вскричал Филипп, роняя на пол семейный портрет и начиная тереть глаза руками. – Озверели совсем?! – Стекло печально дзынькнуло, покрываясь трещинами, словно морозным узором. – Вы мне линзы испортили!

      Это было правдой. Прозрачные пленки оказались на самом деле безнадежно испорчены: капельки лака мгновенно осели на их поверхности и застыли – оттереть линзы уже не представлялось возможным, и Филипп это понимал. К тому же глаза жгло неимоверно. Стремглав он выбежал из комнаты и понесся на кухню, столкнувшись на лестнице с Олегом, он даже плечом его толкнул случайно и тут же помчался дальше.

      Филипп схватил кувшин с чистой водой и, наспех сполоснув руку, отточенным годами движением извлек линзы и бросил их в мойку. А потом как следует промыл глаза, прямо лицо погрузил в чашечку ладоней и часто поморгал – зато помогло.

      Когда ему совсем уж отпустило, Филипп утер лицо рукавом и болезненно прищурился – одни силуэты – проклятье! Он люто ненавидел это состояние! Ах, как же болело горло, как плохо видели близорукие глаза! Филипп стукнул крепко сжатым кулаком по столешнице – звякнула какая-то посуда. К чертям!

      Дверной проем виднелся размытым пятном – Филипп решительно направился туда, точно помня, что посередине кухни нет никаких препятствий – значит, он не упадет.

      Левая рука коснулась двери – лестница на второй этаж была левее. Там, в кабинете, во внутреннем кармане рюкзака лежали очки, его проклятые очки. О боже! Как же он их ненавидел! Надевая их, он подтверждал свою слабость, демонстрировал болезнь, которой стеснялся.

      По всему дому разносились причитания и брань Зарины, а Филипп, одной рукой вцепившись в перила, затопал по деревянной лестнице. Перила были не очень хорошо отшлифованы – ставшей внезапно чувствительной кожей Филипп ощущал каждую трещинку, каждую колючку застывшей краски. Он продвигался вперед, мгновенно включая осязание и слух на полную мощность. Рука уверенно скользила по перилам. Здесь это можно было себе позволить, не то что там, откуда Филипп был родом. В его родном городе статистика больных СПИДом просто зашкаливала. Окровавленные лезвия находили воткнутыми в перила в каждом районе, подобные штуки валялись в детских песочницах. Там, но не здесь.

      Нога нащупала последнюю ступеньку. Из комнат доносились всхлипывания Зарины и четкий голос Олега:

      – Стекло можно п-п-поменятть.

      В кабинете горел свет. Как хорошо, что Олег его включил! В сторону такого огромного светлячка двигаться было значительно легче. Если бы Филипп хоть иногда пытался обходиться без линз, если бы он время от времени все же надевал очки, то не был бы сейчас таким беспомощным.

      Шаг, еще один – руки нащупали нужный дверной проем. «Хоть бы только меня таким никто не увидел!» – это была единственная мысль, лихорадящая мозг. Филипп всей душой отвергал свой недуг. Зрение начало падать еще в младших классах, сначала понемногу, а потом скачками, все ниже и ниже. -11 как личный рекорд. Семьдесят процентов зрения – это был серьезный повод, чтобы стесняться.

      Перед глазами вырисовывался силуэт дивана. Вот она, смятая постель, скорее, скорее... Его пальцы пропутешествовали вдоль простыни, спина вынужденно сгибалась в пояснице, свободная рука тянулась вперед, чтобы нащупать на полу жизненно необходимый рюкзак.

      – Мама, все, все, усп-п-покойся! Отец придет, я уверен, больше не надо п-п-плакать!

      – Один ты у меня остался! Вот сердцем чую, нет его в живых!

      Филипп слышал, но не слушал. Он уже успел нашарить ненавистный футляр. Щелк. Неприятный холод металла обжег его пальцы. Филипп с облегчением выдохнул и плюхнулся на постель. Живем все-таки!

      – Ух ты! – воскликнул Олег с порога. Он уже устал утешать беснующуюся в истерике мать и шел на кухню, чтобы заварить себе чаю. Мячик выскользнул из его руки, глухо ударился о пол и снова подпрыгнул кверху. – П-п-прекрасно!

      Ему очень понравилось это преображенное лицо. И дело было вовсе не в очках, которые подходили как нельзя кстати. Дело было во взгляде – он стал другим, более растерянным, детским, что ли, более очаровательным.

      – Ты о чем? – Филипп желчно усмехнулся, полностью поворачивая голову в его сторону.

      – Я об очках. Прекрасно. Просто. Прелестно, – старательно выговорил Олег, поймав мячик на лету и присел перед Филиппом на корточки.

      Филипп насторожился. Олег его откровенно напрягал, к тому же очень хотелось помыться – запах горького пойла навязчиво преследовал его.

      – Баня готова, можешь идти, – продолжил Олег. – А ты сам-то справишься? С такими-то своими окулярами?

      – Уж как-нибудь, – выдавил из себя Филипп, краешком байки протирая заляпанные пальцами стекла. – Слушай, а можно вопрос?

      – Задавай.

      – Я видел фотку. Там на ней, ну... какой-то парень. – Филиппу стало неловко, словно сейчас он ковырялся в чужом нижнем белье, спрашивая, где тут чье.

      – Это Марат. Это их родной сын. Мы с Маратом вместе служили наемниками в Сирии. Хороший был п-п-парень и родителей очень любил. П-п-постоянно о них рассказывал. Мы тогда под обстрел п-п-попали, он умирал. – Олег, поморщившись, сглотнул, словно горло болело не у Филиппа, а у него. Из носа показалась кровавая капля, он быстро утерся и, чтобы не упасть с корточек, просто уселся на пол и прижал к вискам указательные пальцы. – Он очень п-п-просил родителям рассказать, что п-п-погиб как герой, в бою, при наступ-п-плении, что смерть тоже может красить человека. Наркес и Зарина вообще не хотели, чтобы он наемником ехал, они считали, что он ни в чем не нуждался. А ему нужна была только свобода под свинцовым небом!

      Филипп понял, что у Олега разболелась голова, но он не стал его останавливать – пришла пора узнать всю правду до самого конца.

      – Я обещал им все рассказать. И остался. Сначала на день, а п-п-потом, потом, навсегда. Родителей у меня нет и, наверное, не было, меня дядька родной растил. А у них уже не было сына. Такая вот п-п-простая история. – Олег медленно поднялся с пола, давая понять, что исповедь окончена. – Все. Чистые вещи и полотенце в предбаннике. Счастливо.

      Когда дверь в комнату Олега захлопнулась, Филипп вздохнул спокойнее: наконец-то все начало проясняться.

5. За решеткой

  На следующий день кости уже не ломило, да и нездоровое горло не так сильно о себе напоминало. Филипп наскоро оделся, быстро перекусил на кухне сыром и печеньем и, не имея ни малейшего желания попадаться ни Зарине, ни Олегу на глаза, поспешил в палатку.

      Уже давно рассвело, но Степан еще спал, мирно похрапывая на боку, Родион просто смотрел в потолок, закинув руки за голову, Глеб, оперевшись для удобства спиной о подушку, ковырял в носу, а дед Макар изучал помятую карту, разостлав ее перед собой на постели.

      Неподалеку от входа стоял инструментарий, и Филипп, молча кивнув головой тем, кто не спал, двинулся за своей киркой. Он хотел сделать хоть что-нибудь физически, пусть даже камни поколоть, чтобы стало легче морально.

      – В доме, небось, лучше? – подал голос Глеб, вытирая о себя слизкий палец.

      – Лучше там, где нету идиотов. Два к одному в пользу палатки, – парировал Филипп.

      Родион заржал, переходя на кашель.

       Когда Глеб не ругался матом, матом он смотрел. Это был особый природный талант – не каждому дано посылать собеседника по известному адресу одним только выражением перекошенной физиономии. На Филиппа он посмотрел именно так.

      Филипп широко улыбнулся, демонстрируя свои крупные белые зубы, взял кирку и вышел из палатки.

      – Это он меня имел в виду? – голос Глеба прозвучал как-то пискляво – ему даже самому не понравилось.

      – Ага, – отозвался Родион. – Про того контуженного с маманькой тоже верно подмечено.

      Дед Макар беседу не поддержал. Он, нахмурившись и едва заметно высунув язык от чрезмерной сосредоточенности, водил пальцем по нарисованной дороге и не обращал ни на кого ни малейшего внимания.

      Филипп пошел вдоль реки к своему участку. Он не собирался добывать золото, он собирался просто крошить породу. Можно было и не ходить так далеко, а попросту вскопать грядку возле дома, но очень хотелось прогуляться и все хорошенько обмозговать.

      «Так. Когда Славик повесился, кто-то очень рано увидел труп, кто-то, кто явно не заинтересован в обыске дома, палатки или территории. Где стоит телефон, – прямо в прихожей дома – знал каждый. Трубку могли разбить, пока все собирались на вопли Макара. Снять клапанный предохранитель – дело вообще быстрое и нехитрое. Здесь и специалистом быть не нужно. Самоубийство не входило в какие-то планы, оно их нарушило. Наркес лег спать позавчера, а потом пропал. За ним не могли зайти через комнаты – нужно было бы пройти через меня и Олега. Ну ладно, я в бреду мог и не слышать, но Олег уж вряд ли кого-то бы пропустил. Скорее, встреча была назначена, но Наркес не стал никому о ней говорить. Он с кем-то заодно и не хочет предавать это огласке. Он что-то скрывает. До вертолета еще неделя и пять дней, многовато». – Кирка выпала из ослабевшей руки и со звоном отлетела в сторону, потому что прямо за большим валуном Филипп увидел труп Наркеса.

       Ноги мертвеца омывались ледяной водой, которая то и дело накатывала до толстого живота, глаза были широко распахнуты, а руки согнуты в локтях и растопырены в стороны, как лапы плюшевого мишки.

      – Твою мать!– Филипп ударил себя по коленке, даже приседая от подобного зрелища. – Алтайский катакомбник приплыл, чтоб тебя!

      Волны не были нежными и ласковыми. Они накатывали лихо, стремясь снова забрать тело с собой: похвастались новой добычей – и будет. Пущай еще поплавает. Филипп не стал долго раздумывать, ведь еще пара мгновений – и трупа на берегу больше не будет.

      Филипп распрямил спину, развел обычно ссутуленные плечи, поправил съехавшие очки, засучил рукава и смело шагнул к ускользающему в поток телу. Он отбросил брезгливость в сторону, плотно сжал зубы, подхватил Наркеса подмышки и начал вытягивать его из воды. Труп был тяжелым и скользким, когда Филипп тянул его в сторону травы, мокрые волосы мертвеца насквозь пропитали байку своею влагой. Филипп знал, что делал и за что боролся в этот момент: он боролся не с рекой и уж отнюдь не со смертью. Он боролся за восстановление справедливости и за правду. Если труп снова пропадет, то ни о каком полноценном расследовании не может быть и речи – Филипп очень хотел, чтобы полицейские как следует занялись этим делом.

      Убедившись, что до кустов, куда он оттащил труп, выходило прилично и до этого места река уж точно не сможет дотянуть свои ледяные щупальца, Филипп кабаньей рысью поскакал на базу. Он бежал и думал о том, что уж больно странными были у трупа глаза: белки ярко-красные, будто в них гуашью плеснули, – просто жуть!

      Он влетел в палатку с таким видом, что все сразу поняли: дело неладно. Волосы, и без того позабывшие расческу, стояли дыбом, а совиные очи совсем округлились.

      – Я труп нашел, там, на берегу. – Он махнул рукой в сторону прииска. Его виски были влажны от пота, байка и футболка под нею липли к груди от мертвой воды, а стекла очков поблескивали тревожно – все мужчины мигом всполошились и повскакивали со своих мест.

      – Разбираем кровать! – скомандовал Родион, скидывая постельное белье и матрац, которые раньше принадлежали Ярославу, на землю. – Нам нужны носилки!

      Очень быстро мужчины высвободили пружинный лежак и все впятером направились к речке. Олега не позвали, а Зарину вообще побоялись трогать: не ровен час – еще в лицо вцепится.

      – К козе всех в трещину! – сплюнул Глеб, заглянув в физиономию мертвяку. – Ну и рожа у него!

      – На тебя бы я посмотрел, если бы ты вот так в воде провалялся, давай, раз-два, взяли! – Родион ухватил тело за ноги, а Степан – за руки. Они мигом водрузили Наркеса на самодельные носилки.

      – Погодите! – Дед Макар предупреждающе поднял руку и опустился перед мертвецом на колени. – Дайте фонарик!