Текст книги "-11 как личный рекорд (СИ)"

Автор книги: Луиза Бельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

      Проходивший мимо Филипп с любопытством скосился на сомнительные разводы, а Олег, словив его взгляд, игриво подмигнул и кивнул на свое рукодельное изобретение. От этого взгляда и жестокой улыбки по позвоночнику Филиппа будто ледышки прокатились.

      – Дед Макар, дед Макар! – Филипп в обнимку с ящиком догнал пожилого старателя уже у самого входа в палатку. – А этот Олег, он точно сын Наркеса и Зарины? У него же ведь типично русский интерфейс!

      – Интер чего? – переспросил Макар, наморщив лоб и даже остановившись.

      – Лицо, – со вздохом пояснил Филипп. – Ставь уже. Да вон туда, в угол. Главный сказал, что лучше в угол.

      Все, что было пахучим и свежим, отнесли в дом: в палатке оставлять было опасно – вдруг медведь грешным делом в гости напросится леща копченого отведать.

      – Мне Наркес ничего рассказывать не хочет. Он вообще очень сильно изменился, будто человека подменили. Угрюмый стал, замкнутый. То, что сын у него есть, это я знаю точно, но в глаза я его сроду не видал. Я ж не постоянно работал на этом прииске: здесь руду выгребли, на другой объект перебрались. А то, что он ртутью со мной поделился, так это еще не дружба, а услуга за процент.

      Мимо, сгорбившись, прошел Глеб и увеличил пирамиду из ящиков еще на один элемент.

      – Не в службу, а в дружбу, а не пошли бы вы потрудиться на благо нашей дружной организации? – съюродствовал он, тут же скрываясь из поля зрения.

      – Главный сказал, что он контуженный, – продолжил Филипп, когда они с Макаром выходили из палатки.

      – Осторожно! – Навстречу шел Степан. Его молодое здоровое лицо горело румянцем, а широкую богатырскую грудь буквально распирало от счастья. Еще бы: он бережно нес самую ценную тару! В ящике лежала водочка. Степан по-простецки улыбался и был в полной мере доволен собой, веселым днем и грядущей попойкой.

      У Макара подвернулась нога, он чуть ли не налетел на здоровяка, хватая его за локоть. Бутылки жалобно звякнули.

      – Аккуратнее! Мою прелесть расквасите! – гулко выкрикнул Степан и прошествовал дальше. За разбитую прелесть он вполне себе и в морду мог зарядить, чего уж там, дело это простое, это вам не золото копать.

      – Все может быть, Филя, я не знаю, честно. Наркес мне не приятель, не сват и не брат, а мой бывший начальник, понимаешь? Летом двухтысячного ему сильно фартануло, золотишко вроде как обнаружилось. Зазнался маленько человек. Но, когда ему родственник место в районной администрации предлагал, он отказался. Странный он, скрытный. Ну и Зарина завсегда с ним, как жена декабриста.

      – Странный, – повторил Филипп, делая очередной рейс в сторону вертолета.

      Когда с разгрузкой было покончено, пилот уже сделал было движение в сторону вертолета, а вся бригада «ух» уже собралась уходить восвояси, он громко окликнул:

      – Эй! А кто из вас Шорох?

      У Филиппа по сердцу неприятно резануло: вот оно, началось.

      – Ну, я. – Он остановился, опасаясь приближаться к мужчине.

      – Тебе просили передать, что долг никто не отменял, что счетчик крутится конкретно.

      Филипп сглотнул так шумно, что, казалось, этот звук услышали все.

      – Чувак, походу, ты конкретно попал, – усмехнулся пилот – без злобы усмехнулся, и занял рабочее место.

      – Плохо иметь долги. – Родион звонко цокнул зубом. – Сначала ты имеешь их, а потом они имеют тебя.

      Филиппу стало страшно. За эти две недели он успел было подумать, что проблема с «Геликом» и его хозяином как-то там разрешилась без его, Филиппова, участия. Он ошибся, и от этого появилось желание напиться.

      Было четыре часа, и работать уже не хотелось, душа требовала праздника. Родион дал добро, и артельщики с преогромным удовольствием начали накрывать на стол. Ко всеобщему удивлению бутылок оказалось не шесть, а двенадцать – радости мужиков не было предела. Наркес с Зариной, хоть и были приглашены, на сабантуе не появились, на здоровье сослались – красиво отмазались. А вот Олег «причастился»: просто с палкой наперевес подошел к столу, пожелал всем приятного аппетита, опрокинул в себя целый стакан, селедочкой занюхнул и не спеша, вразвалку, вышел из палатки.

      И тут пьянка закипела. Все, кроме Ярослава, подоспели к угощению со своими кружками, радостно, с предвкушением долгожданного опьянения. Родион стоял на разливе, как самовар на изготовке, и щедро заливал алкоголь в эти самые кружки с остатками чайных следов на стенках. У Степана была самая большая тара, но никто не стал ему это предъявлять: до краев, так до краев.

      Филипп, не поморщившись, сразу отпил половину – ну наконец-то, а то будто в секте все это время находился. Он и вообще никогда не прочь был выпить в хорошей компании, а сейчас вроде бы как собралось действительно неплохое общество.

      Открыли шпроты – запах копченой рыбы разнесся по всей палатке. За столом послышалось хихиканье, а потом густой гогот: лица мужиков раскраснелись. Дед Макар, быстро захмелев, начал растапливать печку, аргументируя это тем, что вечером на такое уже никто не будет способен, и ночью они все непременно продрогнут.

      Слава не участвовал в общем веселье. Он сидел на постели, не разуваясь, обхватив колени руками и терпеливо ожидая своей участи. Он понимал, что суд Линча непременно произойдет. Слава уже был согласен взять на себя вообще все дежурства, лишь бы его и пальцем не тронули. Не тронут ведь? Двадцать первый век, цивилизация, в конце концов! Ему, тепличной розе, было невдомек, что слово «цивилизация», жажда наживы и это место буквально самоликвидировали друг друга.

      В обычном обществе живут по закону, в тюрьме – по понятиям, а здесь, в узком кругу людей, нужно было существовать по совести. Игры в избалованного ребенка, которому все доставалось по первому щелчку пальцев, остались там, в столице. Сейчас он должен был ответить за себя, за глупый поступок и наглую ложь.

      Филипп быстро захмелел, водка его умиротворила. Словно на ухо шепнула: «Ты чего? Эй! Этот мужик очень далеко, ты вернешься еще не скоро. А за это время наверняка успеешь найти свой клад. Шорох, Ш-ш-шорох... все будет хорош-ш-шо...» Ему стало жарко. Он расстегнул далеко не свежую рубашку и начал обмахиваться ее полами. Щеки запылали румянцем.

      Но жарко стало не только Филиппу.

      – Бабу хочу! – Глеб стукнул по столу с такой силой, что из консервной банки плеснуло вонючее масло. Маленькие глазки его недобро блеснули. Если допустить на мгновение, что блеск и запах можно сравнить, да-да, сравнить абсолютно разные понятия, – чем черт не шутит! – то по своей омерзительности масляный блеск этих ставших похотливыми глаз был схож с отвратительным, тошнотворным благоуханием рыбы.

      – Да где ж ты ее возьмешь, бабу-то? – подал голос Степан. – Баба тут одна и то жена начальника. И старая, – добавил он, сделав крупный глоток из кружки.

      – А давайте сделаем свою, красивую и молодую. – Глеб заговорщически подмигнул куда-то в пустое пространство.

      – Если что, я могу поддержать и подержать. – Родион будто и не захмелел, только взгляд стал угрюмым, тяжелым и угрожающим.

      – Это как? – поинтересовался Степан.

      – А так. – Родион обернулся к Ярославу, продолжавшему играть в молчанку. – Машка, а Машка! Готова за золотишко-то рассчитаться?

      Жуткий смысл фразы крупными ядовитыми муравьями начал доходить – Слава в недоумении вытянул шею и раскрыл рот, не находя подходящего слова на это.

      – Так, надо пойти кастрюлю помыть. – Дед Макар как-то очень поспешно поднялся из-за стола. Его чуть-чуть заштормило, но он собрался с силами и все-таки нашел выход на улицу. Он соврал: все кастрюли были чистыми.

      – Да пошли вы! Пошли вы! – вскричал Славик, вскакивая с постели и тоже намереваясь сбежать.

      Родион настолько ловко подставил подножку, что Слава тут же глупо и больно растянулся прямо возле стола. Он сильно ударился о землю подбородком, даже в ушах зашумело от удара.

      – Лежать! – рявкнул Родион, седлая его и опытной рукой приставляя нож к нежному горлу.

      – Что вы творите?! – Филипп еле приподнялся. Водка «дала» по большей части не в голову, а в ноги: чтобы не упасть, он ухватился за край так называемого стола – деревянный настил «поехал» на него, потому что одна из чурок, выполнявшая роль ножки, упала, как подкошенная. Филипп поднавалился всем телом, чтобы удержать столешницу – еще одна чурка пошатнулась.

      Степан, сидящий с другой стороны, успел поддержать накрытую «поляну», а Глеб – поставить чурки на место.

      – Я, пожалуй, тоже пойду, – грудным голосом произнес Степан. – Что-то замутило меня чуток.

      – Чича! – Филипп преградил собой дорогу, раскинув в стороны руки. – Ты что?! Они же его...

      – Филя! Помоги! – заскулил Славик, пытаясь приподнять голову – лезвие больно впилось в шею прямо под кадыком. Он едва не задохнулся от ужаса. Пот проступил на висках от жуткой перспективы стать «Машкой» ради чьей-то забавы.

      – Пусть Главный решает. – Степан остался непоколебим, рукой-кувалдой отодвигая в сторону мельтешащего перед ним Филиппа, и вышел.

      – Да чтоб тебя! – Филипп был возмущен до глубины души. Да, Родиона выбрали главой артели с тем, следил за порядком. Да, за воровство полагалось наказание, но ведь не такое! Ох, как же бешено колотилось его горячее сердце! Он ненавидел чрезмерную жестокость, всегда заступался за слабых: в школе, во дворе и в хабзе. Не раз он огребал от более сильного противника, огреб и сейчас, потеряв всякую бдительность, а заодно и Глеба из виду, рухнув от сильного удара по затылку. Перед глазами сразу все потемнело.

      Глеб отбросил в сторону лопату. Хорошо, что еще череп не проломил: Филипп уж точно в рубашке родился.

      – А-а-а, – застонал Ярослав, осознавая свою будущую роль, – Родион схватил его за волосы на макушке и приподнял голову с тем, чтобы хитрый воришка воочию убедился в том, что защитников у него больше не осталось.

      – Бесит! – С ненавистью сплюнул Глеб, пихнув ногою бессознательное тело.

      – Убери его отсюда. Тише, тише, – последние слова Родиона относились уже к извивающемуся под ним Ярославу – Родион никогда ничего не прощал, не простит и сейчас – пусть мажор падет так низко, как только возможно в этой ситуации.

      Глеб был сильным мужчиной, несмотря на низкий рост и кажущуюся худобу. Сейчас ему всего хотелось быстрее: ублажить свою похоть и выбросить этого противного лохматого выскочку. Он перекинул через плечо моток веревки, подхватил Филиппа подмышки и потянул его к фонарному столбу.

      Длинные ноги Филиппа безвольно волочились по дороге, задниками ботинок сминая поросль сочной молодой травы. Глеб пыхтел и тащил своего врага. Сказать по правде, пришлось ему тяжеловато, но ведь впереди маячила такая награда, а этот лупоглазый наглец мог все испортить!

      Глеб опустил Филиппа на землю, прислонив его спиной к фонарному столбу, и, завернув костлявые руки назад, едва ли не выворачивая их из суставов, крепко-накрепко перевязал веревкой.

      Глеб потрогал узел – вроде хороший – лупоглазый не должен был вырваться.

      – Эй, – тихо позвал он Филиппа.

      Тот не отреагировал и даже будто не дышал. Голова безвольно склонилась на бок, ноги несуразно растопырились в стороны, как у неуклюжей пластмассовой куклы.

      – Зашиб! – одними губами прошептал Глеб. От этой мысли у него мигом в горле пересохло – видит бог, такого он не хотел.

      Глеб прикоснулся заскорузлыми подушечками пальцев к жилке на шее и ничего не почувствовал: водка и адреналин с такой силой ударили по воспаленным мозгам, что ощутить биение чужой жизни он был не в состоянии. Оставалось одно самое верное средство – ведро воды, от всей души выплеснутое Филипу прямо в лицо, привело юношу в чувство. Если бы Глебу попалось ведро с помоями, он непременно вылил бы их вместе с желчью из мрачной души.

      – Ах! – Филипп встрепенулся и тут же застонал – боль в суставах дала о себе знать. Взгляд его прояснился.

       Обидчик присел перед ним на корточки и с видимым облегчением произнес:

      – Не сдох, паразит. Вот и хорошо.

      Филипп скосил глаза по мере возможности, провожая шагающую нетрезвым бодрячком фигуру.

      Вечерело, и было совсем не жарко. Холодная вода стекала с волос, капая на и без того мокрую рубашку. Ткань прилипла к спине, как слизняк-паразит: и захочешь – не сбросишь. Штаны тоже были мокрыми, да и вообще пока глинистая земля не выпила, не подавившись, порцию прозрачного пойла, Филипп сидел в мерзкой жиже.

      Узел за спиной был затянут на совесть – это доказывало, что совесть у Глеба все-таки была. Спина затекла безбожно – Филипп с горем пополам поменял положение: встал на колени, а потом кое-как все же поднялся на ноги. Заломленные руки, обнимающие столб, прошебуршили по дурно отесанному бревну, загоняя занозы прямо сквозь ткань рукавов – Филипп даже зашипел от боли.

      А в это время от боли совсем не шипел, а громко кричал Ярослав. Филиппу было жутко вообразить, что сейчас происходило в палатке. Он хотел бы ладонями уши зажать, лишь бы не слышать жалобных стонов, криков и невнятных насмешек, он крепко-накрепко зажмурил глаза, почему-то решив, что теперь крики о помощи будут доходить до его слуха намного хуже.

      Филипп не видел, как из тени дома появился человек с длинной палкой через плечо. Он шел к палатке, весело насвистывая себе под нос и носком кроссовки сбивая с пути попадавшиеся камни.

      Когда Олег зашел вовнутрь, его взгляду предстала непривычная картина: Ярослав лежал на постели, животом прижимаясь к сбитому одеялу. Его ноги со сдернутыми штанами, согнутые в коленях, упирались в землю. Красивое лицо его побагровело от натуги. Он весь изошел на крик, но крик не помогал от насилия и злобы. Сзади к нему пристроился Глеб. Он был до непривычного сосредоточен: глаза словно остекленели, а из закушенной до боли губы текла кровь.

      Кончить не получалось, и он досадовал на себя, на Машку, а заодно и на Филиппа: за то, что сбил весь боевой настрой.

      Родион находился тут же. Костлявой коленкой он упирался Ярославу между лопаток, чтобы тот даже не помышлял о сопротивлении, и нервно курил. Губы его в перерывах между затяжками были крепко сжаты, руки дрожали – по всему было видно, что происходившая сцена не приносила ему ни малейшего удовольствия. Да его просто наизнанку выворачивало от этого. Но сегодня он принял решение наказать негодяя пусть и вот таким безобразным способом – назад дороги уже не было, и его коленке приходилось терпеть раздражающие толчки.

      Олег повел светлыми бровями и покачал головой: мол, ей-ей, как нехорошо вы тут себя ведете.

      Глеб заметил его и замер, продолжая держаться за обнаженные бедра Ярослава. Сам Ярослав, приоткрыв глаза, снова заголосил, а Родион смерил незваного гостя самым невозмутимым взглядом, на который был только способен.

      Олег стиснул зубы и кулаки до хруста, еще чуть-чуть – и палка в его руках переломилась бы, но не стал вмешиваться: председатель артели вынес решение – это решение нужно было уважать, уважать даже в том случае, если бы Родион заставил Славу канцелярские кнопки глотать.

      Олег налил себе водки в первую попавшуюся кружку, сделал пару глотков, поперхнулся и, закашлявшись, покинул место экзекуции.

      Глеб со вздохом отстранился от Ярослава, понимая, что теперь уж точно ничего не получится. Ярослав зажал зубами одеяло, с трудом сдерживая рыдания, распиравшие грудь, а Родион, отступив от своей жертвы, растер недокуренную сигарету между ладоней – боли почему-то совсем не ощущалось.

      Вечерело. Подул такой пронизывающий ветер, что Филипп даже начал дрожать от холода. С волос продолжала капать вода – Филипп тряхнул головой, заставляя мокрые пряди взметнуться в воздухе. Прозрачные брызги красиво разлетелись в разные стороны, будто осколки хрусталя.

      Филипп не сразу заметил Олега, который приблизился бесшумно, словно рысь. Он стоял и разглядывал Филиппа, будто видел его впервые. Взглядом он зарывался в слипшиеся пряди, казавшиеся почти черными, прикасался к влажной коже, скользил по кромкам рубашки, открывающей вид на обнаженную грудь. Беззащитная поза, вынужденная, завораживала – в Сирии террористы на площадях тоже вот так людей оставляли и на столбах, и на крестах – Олег болезненно поморщился, но все же сумел загнать воспоминания в самый дальний угол.

      – Чего смотришь? – голос Филиппа вывел его из задумчивого состояния.

      Олег выглядел откровенно пугающе: любопытный липкий взгляд, поза уверенного в себе начальника взвода на построении солдат. Одно только похлопывание по ладони этой самой палки с торчащим гвоздем чего стоило. Филиппу стало страшно и неспроста, потому что Олег подступил ближе и коснулся палкой его плеча. Филипп вздрогнул и отвел голову в сторону, весь напрягаясь и беспокойно дыша.

      Олег с удовольствием провел занозистым деревянным концом вдоль его шеи, любуясь изгибом хрящей. Гвоздь рыжим шипом опасно оскалился: одно неловкое движение – и на бархатной коже непременно остались бы кровавые следы.

      Олег тяжело вздохнул: взгляд отведенных в сторону огромных глаз, такой несчастный и тревожный одновременно, заставил его сердце биться чаще. Филипп молчал, боясь одним неловким словом вывести из себя этого неадекватного молодого человека. Его колотило мелкой дрожью – это был уже не холод, а леденящий душу мандраж. Пугающая палка вновь вернулась к плечу и похлопала по нему:

      – Встань на колени.

      В ответ Филипп взглянул на своего мучителя с такой болью, что тот почувствовал легкую истому – желание подчинить себе симпатичного юношу сладкой волной накрыло его сознание.

      Левый глаз Филиппа нервно задергался. Очевидно, помощи ждать было неоткуда: в палатке все были заняты друг другом, дед Макар уж точно не стал бы связываться, а Степан очень шумно колол дрова где-то неподалеку – стук топора был отчетливо слышен.

      В его недвусмысленном положении было себе дороже следовать правилам хозяина положения, поэтому Филипп медленно опустился на колени, опустился снова на мокрую траву, прямо в грязь, с опаской поглядывая на Олега исподлобья.

      Царапающий кончик палки отогнул в сторону мокрую ткань, обнажая сосок, едва ощутимо прошелся по нему, а затем спустился к трепещущему животу, очень медленно, оставляя саднящее чувство на коже.

      – Не бойся, – предупреждающе произнес Олег, отодвигая рубашку с другой стороны, – и не дергайся. – Он неторопливо провел деревяшкой по острой ключице. – Доверься мне. – Филипп замер, опасаясь даже дышать: лишь бы не гвоздем, лишь бы только не гвоздем! – Вот так, ты должен мне доверять.

      Палка коснулась второго затвердевшего соска, очень бережно сделала несколько кругов по его ореолу и поползла по ребрам, по черной дорожке живота прямо к линии ремня. Олег даже губу закусил от удовольствия: настолько ему нравились все эти манипуляции.

      – Ответь, ты д-д-доверяешь мне? – Он резко убрал палку в сторону и, склонившись, ухватил Филиппа за подбородок, заставляя их взгляды встретиться.

      – Доверяю, – хрипло прошептал тот, мысленно моля бога о том, чтобы хоть кто-нибудь вмешался, чтобы появился любой человек и отвлек этого контуженного отморозка.

      Олег резко отстранился: прямо по дорожке торопливо шагал Степан, сжимая в руке остро отточенный топор. Терпение мужчины иссякло, и он шел прекращать весь этот беспредел.

      – За тобой идут. – Олег кивнул в сторону Степана, а пока Филипп, сидящий спиною к дорожке, изворачивал шею в указанном направлении, Олега уже и след простыл.

      Степан выглядел сурово и раздраженно. Брови его почти сошлись у переносицы, а мясистые ноздри раздувались от гнева: он все же сходил в палатку на разборки, но разборок там уже не было – Родион с Глебом продолжали «квасить» и играли в карты, а Ярослав молча лежал на своей постели, спрятав голову под подушку. Тогда Степан направился к Филиппу – с этим кошмаром нужно было заканчивать.

      – Ну, наконец-то! – с облегчением простонал Филипп, когда лезвие топора на раз-два расправилось с нейлоновой веревкой. – Тут этот больной приходил, гвоздем угрожал.

      Степан помог ему подняться. Ноги и руки затекли, а тело продолжала бить мелкая дрожь: Филипп совсем продрог на этой голгофе.

      – Что там? – Кивком головы он указал на палатку.

      – Ничего. – Степан брезгливо сплюнул. – Пойдем, переоденешься.

      Ночью Филипп спал очень плохо, голова раскалывалась от дикой боли, его сильно знобило, и под утро он ясно понял, что заболел. Он был весь в поту, и из-под одеяла вылезать совсем не хотелось. Он снова спал в линзах, и уже начало резать глаза. Филипп и до обеда бы так пролежал, если бы дед Макар не забежал бы в палатку с диким криком:

      – Славик повесился!

4. Семейный доктор

  Филипп еще никогда не видел более жалкого зрелища: Ярослав и при жизни был невысоким, а сейчас болтался на веревке, словно какой-то подросток. Ручки и ножки плетьми повисли, длинная челка упала на глаза, и ее колыхал свежий утренний ветерок.

      Вся артель собралась возле турника, не зная, что нужно делать. Зарина причитала навзрыд и заламывала руки, из ее черной куксы шпильки торчали в разные стороны, и несуразная прическа походила на ежа. Наркес сразу вспотел, как только увидел мертвое тело. Он почти всю свою сознательную жизнь провел здесь, на прииске, и за всю бытность самоубийств еще не случалось. Быстро перебирая короткими ногами, он бросился к дому, чтобы вызвать полицию по спутниковому телефону.

      – Довели человека, – сквозь зубную дрожь проговорил Филипп, обхватив себя руками: его чертовски знобило, а суставы выкручивало просто неимоверно. – Мрази.

      Никто не ответил, причем каждый прятал взгляд где только мог, потому что чувствовал за собой львиную долю вины.

      Такое случается в жизни: вроде бы ничего не делал, а беда стряслась именно по этой самой причине, по причине бездействия и элементарной трусости.

      Один только Олег смотрел спокойно, Нет, ему было, бесспорно, жалко этого мальчишку, но на войне он такого насмотрелся, что мертвец на турнике не особо зацепил его за живое. Точнее, немного зацепил, потому что теперь заниматься на этом турнике не очень-то хотелось.

      – А-а-а! – раздался крик со стороны дома. – Это саботаж!

      Все обернулись – Наркес спешил, прихрамывая на правую ногу, очевидно подвернув ее впопыхах, и держал какие-то обломки.

      Филипп присмотрелся и понял, что в руках у него был разбитый спутниковый телефон – единственное средство связи в этих горах. Аппарат никоим образом не мог случайно разбиться, по нему явно кто-то изо всей силы ногой саданул.

      – Еще полчаса назад, полчаса назад он был целым! – надрывался Наркес, потрясая растрескавшимся пластиком. – Я прибежал сюда на крики, а в это время его кто-то разбил! Кто это сделал, я вас спрашиваю?! – его голос стал высоким и визгливым.

      Ему никто не ответил, но выходило, что кто-то очень не хотел встречи с полицией.

      – Я сам отвезу труп в поселок. – Наркес решительно отбросил ошметки телефона в сторону. – У меня труп! Труп, вашу мать! Снимите его кто-нибудь ради Аллаха!

      Олег и Степан вышли исполнять приказ. Олег обхватил мертвеца за туловище, а Степан топором перерубил веревку. Со вчерашнего дня он со своим оружием больше не расставался, как следует наточил его – таким лезвием можно было побриться – и на всякий случай носил за поясом.

      Когда с веревкой было покончено, Олег без труда перекинул худощавое тельце через плечо и пошел в сторону гаража. Печальная процессия, состоявшая из поредевших рядов свободной артели и Зарины-плакальщицы, замыкающей шествие, потянулась в сторону единственного автотранспорта.

      Филипп вначале решил, что Ярослав не сам повесился, а ему помогли – мутные с конкретного бодуна физиономии Родиона и Глеба показались ему подозрительными. Но кому он был нужен, этот юный мажор? Мужикам было бы глупо после вчерашнего так себя подставлять. Нет, точно он сам это сделал – и вел себя по жизни непорядочно, и умер по-дурацки.

      «Нива Рысь» в камуфляжном исполнении сразу заинтересовала Филиппа. А еще больше его заинтересовало то, что машина не заводилась, как Наркес ни старался. Олег уже успел водрузить мертвеца на заднее сиденье, а мотор все еще не подавал никаких признаков жизни.

       – А-а-а! – взревел Наркес, изо всех сил ударяя ладонями по оплетке руля. – Проклятье!

      – Дайте, я посмотрю. – Филипп выступил вперед. Уж кто-кто, а он здесь точно в автомобилях разбирался лучше остальных.

      Он открыл крышку капота и сразу все понял: предохранительный клапан был снят – кто-то очень и очень не хотел, чтобы сюда нагрянула полиция, кто-то снял эту маленькую запчасть, без которой нельзя было тронуться с места, и тихо злорадствовал, прикрываясь лживой личиной мнимого сочувствия и испуга.

      – Мы здесь изолированы! – эмоции Наркеса хлестали через край. Он выскочил из машины и что было силы пихнул ее в широкое колесо. – Вертолет прилетит только через две недели! Что я две недели буду делать с мертвецом?!

      – Спустите его в подвал, там прохладно, – ляпнул Степан, не подумав.

      – Чего? – истерично встряла Зарина. – Висельника в дом? Ни за что! Уж лучше его закопайте или здесь, в гараже, оставьте!

      – П-п-прикопать на две недели? – тут уж и Олег не выдержал, он упер руки в бока и бешено зыркнул бесцветными глазами. – А п-п-потом раскоп-п-пать? Ты что, издеваешься?!

      А пока тянулись семейные разборки, председатель артели молчал. Он понимал, что все то, что сейчас происходило, было по его вине: ну не нужны были радикальные меры, следовало Глеба с его проблемами послать куда подальше, а Ярославу просто по морде настучать. А он, глава свободной артели, повел себя как пахан в местной тюряге. Родион нервничал: очень хотелось выпить. Водка еще оставалась, и можно было залиться с расстройства.

      – Я, пожалуй, пойду. – Филипп первым решил покинуть местное общество. Все эти морготные люди начали его раздражать. Похоже, у него сильно поднялась температура, потому что нарастающий холод преследовал его по пятам. Болели даже костяшки пальцев: ветер и холодная вода не смогли оставить здоровым этого человека после губительных объятий.

      Завалившись в свою берлогу, Филипп снова с головою скрылся под одеялом и даже на завтрак вставать не стал. Родион ходил нервным, потому что начал опасаться за свой авторитет в артели: если Филипп начнет поднимать бунт, то его поддержит Степан, дед скорее всего займет нейтральную позицию, а Глеб – его, Родионовскую. И неизвестно, чем все это закончится.

      Труп благополучно оставили в гараже, в смотровой яме, намереваясь не заходить туда до появления вертолета.

      Когда все ушли на прииск, Филипп остался лежать в кровати. Его всего трясло, и даже глазные яблоки начинали болеть, словно при гриппе. Филипп знал, что при простуде линзы нужно снимать, что нужно надевать очки, чтобы не было никаких проблем с глазами потом, но даже руку из-под одеяла он вытащить не решился. Он то впадал в какое-то полузабытье, то снова приходил в себя, хотя и ненадолго. Взгляд его стал размытым и рассеянным, а голова соображала очень плохо.

      Олег видел, что Филипп не пошел работать. Он щучкой занырнул в палатку, осторожно приподнял одеяло за край и, увидев почти что невменяемое лицо – раскрасневшееся с запекшимися губами, сразу же приложил ладонь ко лбу. Олег все понял: температура явно зашкаливала, да Филиппа просто лихорадкой било.

      – Ну все, лежи, лежи, я сейчас п-п-приду, – он снова начал заикаться, когда большие серые глаза распахнулись от прикосновения и испуганно посмотрели, словно ожидая чего-то дурного.

      Олег торопливо отошел от постели и, достав из кармана свой глобус на резиночке, устремился к дому, по пути успокаивая себя мерным покачиванием простецкой игрушки.

      Зарина когда-то работала медсестрой. Получив сигнал от сына, женщина поспешила к больному. К этому времени Филипп уже никого не узнавал, а только тихо постанывал от головной боли.

      – Нужно забрать тебя в дом, в нормальные условия. У меня есть хорошие антибиотики. Олег, – обратилась она к сыну, стоявшему тут же, -

собирай его вещи.

      Этих самых вещей было немного – Олег с легкостью затолкал все мыльно-рыльные приборы и белье в рюкзак, приподнял Филиппа на постели и, перекинув его руку через плечо, повел больного на новое, более комфортное место жительства.

      Филиппу выделили комнату на втором этаже – кабинет Наркеса, если это можно было так назвать. Письменный стол с самыми обычными канцелярскими штучками, кресло перед ним, пара шкафов, доверху забитых книгами, и кожаный диван – очевидно, для гостей. Было ясно, что это помещение уже давным-давно не используется по прямому назначению. Рассматривать комнату Филиппу не хотелось – хотелось лечь на этот самый диван, сжаться в комок, а еще вынуть линзы: воспаленные глаза этими пленками как ножом резало.

      Олег аккуратно усадил его в кресло и принялся стелить постель. В комнате было темновато. Зарина включила свет и с самым что ни на есть деловым видом вручила пациенту градусник. Казалось, что за эти несколько минут Филипп засыпал и просыпался раз этак десять. Все происходило как в полузабытьи, в какой-то неприятной, болезненной полудреме. Свет от люстры откровенно раздражал, теперь болели не только мышцы – болели кости, будто бы даже трещали, а кожа на голове горела огнем – если бы сейчас Филиппу предложили расчесать спутанные пряди, он ни за что не стал бы этого делать.

      – Сорок, – нимало не удивившись, произнесла Зарина и неодобрительно покачала головой, будто добавляя: «Я так и думала». Окончательно утомив Филиппа действиями с фонендоскопом, она нахмурилась еще больше.

      – Я – за лекарствами. Переложи его на диван, – распорядилась Зарина и покинула комнату.

      Олег с готовностью двинулся к Филиппу, помогая ему подняться. Тот застонал: каждое движение давалось ему с трудом. Несколько шагов по скрипучему полу – и наконец-то долгожданная постель. Филипп был в совсем не чистых штанах и такой же рубашке, насквозь пропахшей костром.

      Дрожащими руками он кое-как справился с пряжкой ремня, рваными, торопливыми движениями стянул с бедер штаны и, оставив их на полу, уселся на простынь, непослушными пальцами начиная путаться в мелких пуговицах.

      Олег стоял рядом и смотрел на него. Оно и в одежде становилось очевидно, что ноги у Филиппа длинные и стройные, но обнаженные – они были достойны более пристальных взглядов. Соблазнительные колени подрагивали от холода, на одном из них виднелась солидная ссадина – кровь запеклась причудливой кляксой, на другом красовался багряный кровоподтек. Олег подумал о том, что вчера Филиппу наверняка было очень больно стоять на таких вот коленях.