Текст книги "Банда гиньолей"

Автор книги: Луи Фердинанд Селин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 44 страниц)

– Да, но следствие продолжается… Какая разница, в Уайлсдене или где еще…

Врезал он мне под дых, отплатил той же монетой…

– Такие-то вот пироги, котик мой! Вы поставлены, так сказать, в известность. Что скажете? Все-таки уплываете этой ночью?

– Конечно, нет!

Все кругом глядели на меня…

– Стало быть, остаешься?

– Разумеется!

Я не дрогнул, и глазом не моргнул.

– Молодчина, дружище! Вот это самообладание!..

Я принял поздравления.

– А твоя девчушка?..

Он показывал на спавшую Вирджинию…

– Она англичанка. Я тебе говорил в связи с дядей.

Пусть знает, что не какая-нибудь потаскушка…

– Она же будет работать у тебя, какой смысл уезжать в такую даль?.. Ей что, неуютно с нами?

– Не в том дело… Тут надо подумать… Ему было не очень понятно.

Она потихоньку просыпалась…

– Здравствуйте, мадемуазель!

Он разглядывал ее. Так близко он ее еще не видел – лицом к лицу…

– А у нее красивые глаза!

Он выказал любезность, а это случалось с ним не часто. Он редко улыбался женщинам…

– Good bye, Miss!

– Good bye, Sir!

Совсем не дичилась моя душечка. Он задумался…

– Надо будет одевать ее во что-нибудь подлиннее, уж очень смахивает на малолетку…

Он уже подумывал об эспланаде у «Эмпайра»…

– Она в самом деле мила!..

Тут можно было быть спокойным.

– Только дам тебе один совет: остерегайся итальяшек. Они по таким с ума сходят, просто помешаны на блондинках. Уволокут – глазом моргнуть не успеешь, только ее и видели! Говорю тебе… совсем шальные! Итальяно прохиндяно! Так, Просперо?.. Но и этих можно научить уму-разуму, не так ли, синьор Просперо?..

Он густо сплюнул… Дела минувших дней. Впрочем, и теперь еще дел хватало… «Здравствуйте, мадемуазель!» – повторил он, подмигнул и уже глядел в другую сторону… уже другие заботы занимали его.

Да и немудрено: девицы тормошились, трепыхались, взлезали на полисменов, сваливались с них, сюсюкали, обцеловывали, словом, не знали удержу!.. Ни секунды передышки… какие могут быть дела? Раз пришли, пусть и остаются… Чмок! Чмок!.. Безудержные ласки!.. Девицы сняли с копов каски и стали присаживаться над ними, как бы мочась… Мне не было смешно. На мой взгляд, «стражники» что-то учуяли… Пришли точно ненароком, притворились хмельными, пьяными до положения риз, а сами незаметно посматривали, да брали на заметку – проще простого! Лепили нам дельце!.. И в этой заварушке лопухами оказались именно мы… И вдруг меня точно обухом по голове хватили… я потрясен, ошеломлен. Стоило мне подумать об этом, как меня начало трясти, в голове поднялся сумбур, я задрожал, как осиновый лист!.. Увидев, что со мной творилось, Вирджиния взяла меня за руки. Я краснел, бледнел, не понимая, что со мной происходит… Меня пронзила жуткая мысль. Померещилось… Нет, не померещилось! Потрогал себя… Это я, точно я, никаких сомнений! Не почудилось мне… Совсем забыл, вон из головы, черт! Забавно! Одурел от головной боли, от его головной боли, будь оно проклято!.. Мясо куском в наваре! Из него, а не из меня! Ой-ей-ей! «Трепещи, трепещи!..» И на том спасибо!.. Снова краска бросилась мне в лицо – краска смущения…

– Проклятье, он вернулся!

Я воззвал к Дельфине.

«Слышишь меня, леди? Маштагуин ушел и вернулся!..» Я хотел видеть ее! Но она не слышала, потому что была снаружи.

«Понимаешь, он превратился в кашицу, в мягкий сыр! Мерзость!.. Один он смердит сильнее, чем вас сотня тысяч!..» Такова была объявленная мною весть.

«Хорош человек – колбасный фарш!..»

Мне было наплевать, слышали они меня или нет, мне было наплевать на их кривляния, мне было наплевать на все… Меня мчал поток ужаса! У меня не было соперников, я был громом разящим… «Бум! Бум!» Эти звуки я издавал в полном одиночестве, как тот негр… Я сам себя расстреливал из пушек. А уж я навидался пушечной пальбы – в сотни тысяч раз больше вас всех!.. И можете катиться к едрене матери!..

Мне полегчало… Я сам себе внушал уважение, гордился собой, я что-то представлял собой… Поцеловал Вирджинию… Я преодолел страх, мне бурно рукоплескали…

Разбудили Дельфину. Средь шума ветра она крикнула мне с причала, бросила мне вызов:

«Little man! Little man stupid! Человечишко, глупый человечишко!..» – укоряла она меня.

Набралась храбрости во тьме.

А, плевать, подумаешь!.. Испугался, да и успокоился. Пора бы образумиться… Слушайте, загробные балагуры, слушайте, дохлятины! Кое-что спою вам:

 
Будь ласкова со мной, прекрасная незнакомка!
Ты, ради кого я так часто пел!
 

Выложил им без запинки! Они поражены: им и в голову не приходило, что я такой артист. Шумный успех. Я скромно молчал…

– Послушай! – вновь приступился я к Каскаду. – А что же следствие? Ты что-то помалкиваешь!

– Давай, давай, пой! Потом потолкуем!.. Это был не ответ.

Еще слышались взрывы, но уже не в Уоппинге, а далее к востоку, над Челси… над морем…

Малютка Рене и дылда Анжела не на шутку повздорили из-за касок, кому они больше к лицу. Надевали их себе на голову… полные мочи… примеряли ко всем частям тела… После чего вновь принялись отплясывать кейк-уок, но их шатало, а потому выходила какая-то ерунда… Все действо происходило под розовой подвеской. Все скопились между четырех столов… Лишь бы не вышел кто-нибудь из колов – уловка известная. Лишь бы кто-нибудь не шарил в окрестностях… Не хватало только, чтобы, возвращаясь, двое этих хмырей не столкнулись с ними у дверей!.. Не приведи, Господи!.. Конечно, легавые хлестали спиртное, но все равно могли что-то заподозрить… Да и запашок совсем недавно стоял! Надо было их развлекать, все время развлекать… Я не считал, что игра выиграна… Девицы задирали юбки выше головы… Роскошные танцульки!.. Каскад с Проспером хлопали в ладони, поддавая жару Бамбуле. Пляшите, дамы, задирайте ножки!.. Головокружительный канкан: «Бум-дье! Тарабум-дье!». А потом пустились отплясывать фарандолу… Какое развлечение для копов… они только и видели, что мохнатые бугры среди кружев, да подрагивавшие срамные губы… Тарабум-дье!.. Прямо перед их носом… В сочетании с парами спиртного это било в голову, одурманивало… Они таращились, часто моргая… валились то вправо, то влево… торчали там, точно слепые… Отрыгиваясь, они роняли голову на стол, на согнутую руку и полностью вырубались.

Конечно, то были проспиртованные джином легаши, и все же меня точила мысль, что они что-то заприметили. Что-то заподозрили, прикинувшись пьянчужками… Они учуяли подвох. Только так, и не иначе…

Поплясали польку с Вирджинией, уселись… Меня подмывало потолковать с Каскадом. Не давала мне покоя эта история…

– Как же удалось вынести его из морга, изрубленного на куски, истолченного в кашу? На спине, в кебе, в машине?.. Что, ему было неудобно в морге?..

По меньшей мере в десятый раз я задавал ему этот вопрос.

– Для чего было таскать его по городу, топить в реке? Ради чего?..

Он щелчком поправил котелок, смерил меня взглядом: я был ему противен…

– Так и не разобрался, как здесь дела делаются? Бедный малый!..

Я положительно вызывал в нем крайнее раздражение…

– Калякает по-английски, все знает насквозь и ничего не знает! Не соображает, что такое у-ли-ка! У-ли-ка!..

До отказа наполнил рот словом и повторил внушительно: УЛИКА!..

– Пустой звук для тебя? А в нем, между прочим, заключен смысл. Это на самом деле существует, говорю тебе!

Он напрягал мозг, совершенно сраженный моим тугоду-мием.

– Против тебя есть УЛИКА!.. Значит, ты приговорен к повешению!.. Вот чем это оборачивается, вот так здесь устроена жизнь. Соображаешь?.. Или в полку не научили? У-ли-ка!.. Кроме этого, нет ничего… Ты убиваешь человека, не моргнув глазом, и спешишь дальше… красивый юноша спешит в поисках развлечений… Он полагает, что еще на войне: да-да, мадам!.. Он наплевал на УЛИКУ!.. А другие пусть сами выходят из положения!.. Вы лапочка, шпендрик!.. Будем иметь вас в виду на следующий раз!

Он был страшно доволен тем, что так изругал меня.

– У-ЛИ-КА! Так-то, красавчик мой!.. Труп!.. Они работают на вас, дружочек… но для вас это, естественно, пустой звук… эти мальчики преданы всей душой и отдаются без остатка… а вы неспособны на это!.. Они заметают следы ваших преступлений! Они покрывают вас, господин юбочник! Сердцеед навозный! Фердинанд-позорище!.. Вот так он дал излиться своему гневу.

– Вы не уверены, повесят ли вас?.. Можете не сомневаться! Как дважды два – улика! Conviction… Вы ведь понимаете по-английски! Так что скажите вашей мисс Good bye! драгоценный мой Рекамье!..

Ему понравилась собственная филиппика.

С чего бы это Рекамье?.. Ничего не значащее слово – просто пустить пыль в глаза…

Но где же протухшая мертвечина?.. В реке, как и была в брезентовом свертке… по-видимому, именно так… Я воображал лодку, движение на реке. Воду… УЛИКА! Из-за нее у меня опять тряслись поджилки… Ох, какой узел завязался! Это должно было кончиться катастрофой… Меня трясло, я целовал малышку, которая никак не могла сообразить, что происходило: она ничего не видела, потому что спала.

– Так с этим покончено? – спросил я у Каскада. – Они бросили его в воду?.. Вот и славно!.. Поставим на этом точку…

Кончилось бы все это поскорее.

– Точку?.. Это как сказать!.. – Сомневался он.

– Сказать, конечно, можно что угодно… Так оно, понятно, удобнее… Не кончено ведь, следствие идет своим ходом, идет… Что тебе еще сказать?

– Да я-то здесь ни при чем!..

Он тоже начинал действовать мне на нервы, злить меня…

Да подите вы! Это мой праздник!..

Как и они, я решил махнуть на все рукой: увлек Вирджинию, закружил, мы пустились отплясывать фарандолу – беременность не мешала ей… Я прямо из горлышка выпил… Буль! Буль!.. Целую бутылку шампанского, не переставая кружиться.

«Вот парижанка…»

От шампанского мысли у меня сразу стали путаться, голова раздулась, я сам увеличился в объеме вдвое против прежнего – вот-вот лопну!.. Небо обрушилось на меня: это любовь!.. В голове гремело… Бум! Бум! Бум!.. Это вам не Клабен, едри вашу!.. «Дохлятина! Гниль!» – крикнул я всем находившимся там… А они знай себе ржали. «Бессердечные!» – бросил я им в лицо… Даже полисмены находили мое поведение дурацким, даже Вирджиния, бывшая в ужасе оттого, что я выставлял себя в нелепом виде… Сбившись в кучу, все отплясывали… кто на двух ногах… кто на четвереньках, кто вприсядку на русский лягушачий лад с вывертами… Жизель хорошо плясала по-русски. К ней обращались «Мадам Жизель». Эта шлюха прожила в России – шутка ли – восемнадцать лет… Оп! Оп!.. Надо было видеть, как она, взвизгивая, подпрыгивала, подскакивала, вертелась юлой. Стоило ей разойтись, как она становилась волшебницей плясового вихря. Кроме того, она умела выдувать изо рта длинные струи пылающего керосина, имелся у нее и такой талант…

– Пепе тоже умеет плясать по-русски, – проронил Состен.

– Жаль, что ее нет, славно повеселились бы…

Такие таланты встречались редко. Состен плакал по своей Пепе, когда что-то неожиданно напоминало ему о дорогой женушке, рыдал навзрыд из глубины души. Его теребили с разных сторон: «Ну, что вы!.. Не надо!..» Потащили танцевать матчиш: никаких печалей на моих именинах!.. Вирджиния окончательно проснулась. Она чувствовала себя значительно лучше, приступы тошноты прекратились… Женщины подходили пощекотать ее – она забавляла их своей короткой ученической юбочкой… Вот и Состен не устоял, подхватил моего ангела, повел танцевать…

Вирджиния была, бесспорно, самая изящная среди всех. Чаровница!.. Двигаясь под музыку, она казалась невесомой. Она бесподобна, ею восхищались все!.. Дух упоительного вращения. Она летала над полом, точно во сне! Игриво кружилась, скользила под мерные звуки оркестра… Куколка, подхваченная ритмом вальса… Раз-два-три!..

Вокруг нее – восхищение и, понятно, ревнивое чувство…

В особенности у Кармен. Эта задавака сочла, что малышка не в меру бойка, что она строит глазки Каскаду.

– Смотри, рогоносец, смотри!.. – бросила она мне.

Оркестр и окарина начали безбожно фальшивить… Бигуди играла на корнете, не хотелось ей сидеть без дела… Выпивохи горланили пропитыми глотками каждый на свой лад… Легко было представить, какой шум стоял на набережной. Если нагрянет патруль, да сюда наведается, нас точно заберут. Патрульные шуток не любят, не то, что наши пьянствовавшие охранники… Медведи, тупоголовое быдло… эти разбираться не станут…

Я предостерег Каскада:

– Поосторожней бы надо! Уж слишком они раскричались!

Ответа не последовало…

– Куда это запропастились те двое, что поплыли на лодке? Мне показалось, что они несколько замешкались…

– Поплыл бы с ними, узнал!

– Отвозят подальше?

– Малость есть!

Это он так шутил…

– Не с точки зрения морского дела или Палаты общин, а просто любопытства ради: ты что, грести не умеешь?

Так, пошел треп… Ничего, я и сам умел отбрить, доказательство чего незамедлительно представил ему:

– Я, любезнейший сударь, повидал столько дуриков в своей жизни, что вам и не снилось!.. Они были бойцами, храбрецами, достойными людьми, а не свиньями, не паршивыми педиками, не такими отбросами общества, как ваш Клабен. Кушайте на здоровье, с приветом!..

Осадил я его…

Все во мне кипело. Он так раздражал меня, что я вполне мог отвесить ему плюху. Бац!.. – и сразу полегчало бы… Прохиндей сутенерский!..

Он видел, что я взбешен и, конечно, понимал, что у меня были на то свои причины…

– Давай говорить, только злиться зачем же?.. Ты пока еще не в тюрьме. Но гляди в оба, понял?.. Есть УЛИКА!..

Опять со своей УЛИКОЙ…

– Я говорил тебе, а ты точно глухой. Это тебе не кино!.. Ты в Лондоне, слышишь?.. В Лондоне!..

Теперь сам папаша начал нервничать.

– В Лондоне нужна УЛИКА! Смекаешь?.. Нет УЛИКИ – нет guilty. Ты понял?.. Нет guilty – нет виновного!.. Кто в эту самую минуту топит твою УЛИКУ? Не какую-нибудь, не бог знает чью, а твою личную?.. Не ты, трепло… Топят твои дружки, милейший! Да-да, дружки!.. Не папа римский! Уразумел?.. Произносится ри-а-лайз, на english spoken!

Уперся на своем: я должен был плыть с ними… лично участвовать… теперь должен был сгорать от стыда…

– Счастливчик ты, вот что я тебе скажу!..

Его тошнило от меня…

В западной части города бухали взрывы.

Через оконные стекла было видно, как расцветали под облаками букеты шрапнели. Бой шел и дальше, в Челси. Вслед, за облачками разрывов перебегали лучи прожекторов – чем-то напоминало детскую игру…

Танцевавшие одна с другой дамы отвешивали партнершам звучные шлепки по заднице – при каждом разрыве – новый шлепок. Они отчаянно вопили, но по-настоящему никто не боялся: сражение разворачивалось слишком далеко…

Дельфиниха орала на берегу, продолжая свой спектакль… Главное, чтобы ей не мешали!..

– Knights, knights! – выкликала она. – Пусть рыцари поспешают!..

А в пивной пировали без роздыха, пробки хлопали все чаще… Чпок! Чпок! Пробочный разгул. Вино лилось рекой… Особым успехом пользовалась шотландская полька, резвая полечка с короткими вскриками…

Я смотрел, как Вирджиния танцевала с Душечкой. Мне не очень нравилась Душечка – скрытная, слащавая кривляка… но сейчас я словечка худого не сказал бы!.. Очнувшийся от раздумий Каскад тоже наблюдал танцы…

– А что, она хочет сохранить его? – вдруг спросим он

– Сохранить кого?.. – не понял я.

– Ребенка!

– Там видно будет…

Не его ума дело.

Помолчали некоторое время, он снова заговорил:

– На что же вы существуете? Ты ведь на мели? А есть где жить?..

Он полез в карман, вытащил пачку крупных банкнот, пятифунтовых купюр.

– Бери!.. – протянул он мне деньги.

Этого я никак не ожидал. Не хотел брать, но взял…

– Я верну!.. – встал я в достойную позу.

– А, чего там!..

Мне пришло в голову, что скоро придется расплачиваться… Именины именинами, а шампанское и все прочее… Не хотелось оказаться должником Проспера, лучше уж было занять у Каскада.

– Я верну!.. – повторил я.

– Ну, коли ты настаиваешь! А твой китаеза тоже без гроша?

Ему приходилось кричать мне в ухо – грохот орудий заглушал голос…

– Да, но он изобретатель, исследователь… Он из Индии приехал!

Состен был важной особой, и мне хотелось, чтобы Каскад знал об этом, чтобы он сознавал значение Состена и понимал, что тот наделен редкими качествами… Я пустился толковать ему на сей счет.

Он рассмеялся, не поверил…

Он смотрел, как танцевала Вирджиния, такая юная, такая оживленная…

– Ведь ты не заставишь работать беременную малютку, будущую маму?.. Раз уж ты решил сохранить ребенка, ей надо побольше отдыхать…

Он и об этом подумал…

Я взглянул на него – это был, в сущности, знак внимания с его стороны.

– Может быть, тебе какую-нибудь другую? Твоя пока ни на что не годится…

Предложение, сделанное от души.

– Может быть, двух?..

Он повел рукой в сторону женщин… Мне оставалось лишь выбирать… Девицы судорожно дергались в свете фонарей… Он первым делом подумал о самом безотлагательном, понимая, что я остался без средств к существованию, уже направлял мои мысли к панельному промыслу. В его поведении не чувствовалось ни злорадства, ни беспардонности – просто человек, знавший жизнь, предлагал свои услуги, понимая, что материальной стороной быта нельзя пренебрегать, что святым духом не прокормишься…

– Конечно, если пожелаешь… Ну, так как?

Разумеется, предложение заслуживало внимания. Не мне было привередничать при моих обстоятельствах. Под рукой Каскада в Лестерском борделе ходило от десяти до двенадцати женщин… Я был не прочь взять одну, а то и две-три под свое крыло… лишь бы Вирджиния не переживала… лишь бы жизнь у нас наладилась… А тут такой роскошный выход подворачивался! Соблазнительное предложение!.. Я внимательно слушал… Все сразу упрощалось…

Он видел, что я пребываю в нерешимости.

И вдруг – бац! – вспомнился Мэтью… Ужас! Размечтался… Короткая же у тебя память!.. Меня точно холодной водой окатило, даже дух занялся…

– Ну, хватит уж этой бодяги, старина!.. Уматываем!.. Где только была моя голова?..

Он обиженно воззрился на меня.

В небе загрохотало с новым ожесточением… Бах! Бух! Трах!.. Снова в Уоппинге все заходило ходуном… Бам! Бам! Бабам!.. Кругом громыхало.

Он упорно возвращался к затронутому вопросу и прокричал мне прямо в ухо:

– Ты уверен, что тебе не нужно другой?

– Нет, нет, обойдусь!

– Душечку не хочешь?

– Нет, что ты…

Он рассмеялся: знал, что я ее не выношу… «Бабабам!.. Бабабам!..» палила крупнокалиберная артиллерия.

Снова появился негр-мародер, которого привели полисмены, и опять начал валять дурака: бросился на пол ничком… потом стал на четвереньки и принялся подражать буханью взрывов… При каждом новом снаряде, каждом новом взрыве он высоко подскакивал, сотрясая всю пивную… Человек мощного телосложения, он опрокидывал все вокруг себя: столы, скамьи, бутылки… Просто взбесился…. Провозгласил, что не желает молиться Богу… во всю глотку поносил его, слал ему угрозы… драл горло пуще Дельфины… Подняв руки, грозил, вопил: «God! You are no good! Ты плохой, Боже!..» Вскочив на ноги, кинулся на женщин, схватил сперва Кармен, потом Мухоморку, споткнулся… все трое покатились по полу… завязалась борьба. Он задрал юбку Кармен, вознамерившись овладеть ею силой.

– Мама! Мама! – взывал он к ней…

Кармен вопила, что ее насилуют… Все девицы сбежались – разве можно было пропустить такое?., заголились, выставив перед ним напоказ свои срамные губы… Панталоны спущены, шуршание ткани, волны шелкового белья… Он обомлел, повалился на колени, припал к полу, простершись на мусульманский лад, стремительно распрямился и начал вытягивать руки над собой, каждый раз вскрикивая «Зу! Зу! Зу!» Это стоило видеть!.. На него начали выливать все пиво, что попадалось под руку… поллитровые бутылки, банки, стаканы грога… запрокинув голову, он ловил всю эту жидкость разинутым ртом: «Буль! Буль! Буль!..» И вновь вспыхнуло веселье. Завертелась фарандола… Негра повалили, начали катать, топтать… Он кряхтел, задыхался под ногами, что, впрочем, не помешало ему орать здравицы хозяину, женщинам, мужчинам и всеблагому Господу. Он все сразу простил ему и ревел: «I forgive you!» Затем вновь стал на колени, сосредоточился, собрался с мыслями и, запрокинув мокрое лицо, выкатив глаза, выкрикнул:

– I forgive you, Daddy God! Я прощаю тебе, папочка Боже! Прощение по всем статьям.

Надо было дать музыкантам передохнуть. Они измучились, а Деде лодырничал… Леония взяла Просперову гитару, добрую бретонскую гитару – она в Рио научилась играть… Совершенно очумевшие девицы кувыркались друг на дружке, визжали под действием возлияний абсента с шампанским, выставили на всеобщее обозрение батистовое бельишко, выходили на шпагат – опаньки!.. Все дрожало от дикого хохота, строение трещало, содрогалось, гудело, как барабан…

– За здоровье короля Георга! За победу сутенерской братии!..

Вот оно как пошло!.. Тосты произносил Каскад.

Испытав прилив воодушевления под впечатлением криков «ура!», моряки в свою очередь скинули куртки – такая же шпана, что и полисмены, – обнажив татуированные торсы. Самый толстопузый оказался разукрашен больше всех. Зелеными буквами было наколото «Rule, Victoria» – «Правь, Виктория» – и королева-мать верхом на великолепном дельфине. Девицы пришли в такой восторг, что все остановилось: не каждый день увидишь подобную татуировку.

Тотчас разгорелись споры, всяк доказывал свое. Мнения были самые разные, каждый показывал свои наколотые украшения. Татуировок было много, и у женщин не меньше, чем у мужчин, особенно на грудях… Решили устроить конкурс. Чаще всего встречались пронзенные кинжалом сердца, но самое сильное впечатление произвел, безусловно, полисмен с королевой верхом на дельфине – нечто монументальное. Свисавшие с брюха складки служили ему как бы волнами, и он показал, как это получалось. Он стал предметом общей зависти… Каскад поднес ему бокал шампанского и объявил победителем. Малютка Рене разносила бутылки, но пушечные выстрелы нагоняли на нее такой страх, что руки у нее дрожали, и она роняла бутылки…

– Дрейфишь? – спрашивали у нее.

– Ой, н-не… знаю… не… знаю… я, – лепетала в ответ Рене, перепуганная до смерти. Тряслась от страха только она, да еще негр. Тот пучил глаза, эхом отзывался на каждый взрыв и как заведенный бубухал толстогубым ртом: «Бум! Бум! Бум!..»

Состен неожиданно разгорячился:

– Да здравствуют русские!.. Да здравствует Тибет!.. Ему хотелось приковать к себе всеобщее внимание.

– Да здравствует Тибет!.. Но никто и ухом не повел…

Между тем налет продолжался. Стрельба усилилась, теперь уже в Ламбете… а те двое все не возвращались… Плохо дело… Мне не удавалось оглушить себя напитками… Что-то, видно, случилось…

Может быть, они утонули?.. Лучше было бы им не возвращаться… А если они все в сговоре?..

Подозрения вновь зашевелились во мне. При одной мысли об этом сердце у меня начинало колотиться. Я опустился на место…

– Вы тоже так думаете, Вирджиния?..

Я спросил просто так… Она все равно не могла понять, не могли в ее голове завестись такие мысли… Но во мне крепла уверенность: это была ловушка, коварный ход. Оттого и так ласков со мной этот жулик, все глаза мне отводил девицами и прочим… Бордельщик чертов, я раскусил тебя!.. Именины, видите ли, и все такое! Я тебя вижу насквозь!.. Подкосило это меня. Чистая работа… Ну как же, праздник пришелся аккурат на этот день!.. До чего же хочется им вогнать меня в гроб!.. Вот что крылось за всей этой трескотней… Чуяло мое сердце, пришел конец. Хоть волком вой!.. Те двое никогда не вернутся… Ох, берегись, комедию ломали! Того и гляди, заявятся сюда легавые, да не местные, а из Скотланд Ярда, подручные Мэтью, отличающиеся рвением в исполнении служебного долга… А, вон они, появились из мрака… Нет, это моряки… Как меня классно накроют! Голеньким возьмут: ну-ка, кролик, пожалуй-ка в утятницу!.. Так и стояло это у меня перед глазами… Плюх туда – и подавайте в хрустящей корочке!.. Вот дурак! Вот тебе и именины! Как облапошили!.. Сговорились все до единого!..

Удирать, и теперь по-настоящему!.. Я схватил Вирджинию за руку и потащил за собой.

– Живее, мадемуазель! Уходим!..

Шаг, другой… стоп! Каскад! Он ждал от меня такого хода и преграждал мне дорогу к двери.

Поворот на сто восемьдесят градусов! Вернулся и сел… Я глядел таким дураком, что все держались за животы. Праздник у парня! Хорош праздничек выдался, нечего сказать!.. «Спой что-нибудь еще!» Я ответил отказом. На меня посыпалась ругань… Худой полисмен, который все порывался петь, нагонял на собрание скуку. Его освистали, а он принял свист за знак одобрения и вновь затянул песню… Разгорелся скандал, поднялся оглушительный гвалт, полисмену пустили в лицо струю из сифона. Я вмешался: «Соблюдайте, пожалуйста, приличия! Извольте уважать закон!» Меня освистали, изругали, прогнали взашей… Я забился в уголок вместе с Вирджинией, съежился там и замкнул рот на замок. Держа ее под руку, я собирался с духом. «Посматривай, малыш! Пора брать ноги в руки!» Я был преисполнен решимости… Надо было воспользоваться галдежом. На цыпочках… и глядеть в оба!.. Шепотом!.. Чтобы ни-ни!.. Чтобы никто ничего не заподозрил!.. Один полицейский украдкой следил за нами: я перехватил брошенный им исподтишка взгляд. Неспокойно было у меня на душе. Подождем еще немного. Но сейчас, как пить дать, ввалятся бугаи Мэтью с несгибаемыми выями, кодла скотов… Не приведи Господи, расследованию снова дадут ход! Это будет славный подарок!.. Угожу на страницы «Миррор»… Я уже видел свою фотографию. Новый поворот в деле Гринвича!.. Боже мой, я-то воображал, что уже забыли!.. Обалдуй несчастный! Это мне во сне вообразилось! Какое легкомыслие!.. Ох, сердце забилось, запрыгало, заколотилось, застучало, как барабан, отдаваясь в горле… кишки в животе перевернулись… ноги затряслись, ослабели… Хорош гусь!.. В ушах свистело, гремела барабанная дробь, дудели трубы, так что я уже не слышал внешних звуков… Голова кружилась колесом…Мне пришлось прилечь, я просто боялся шелохнуться… Они все начнут снова!.. Изо рта у меня капала слюна, шла пе… пена… ох, возьмутся снова, такую облаву устроят!.. И в наручники. Всего наручниками скуют, по рукам, по ногам… Уходить надо, и думать нечего!.. И бежать без оглядки! Не в силах встать, трясясь, как в лихорадке, я нес всякий вздор, задрожал от озноба… Бр-р-р!.. Зазвучал наигрыш окарин, они гремели, точно орган… Я прижал Вирджинию к сердцу, не собирался расставаться с нею, шепнул ей нежно:

– Вирджиния, I don't feel well!.. Мне нехорошо!..

Она поняла сразу, что это не притворство…

– Давайте выйдем во двор на минутку!

– Но ведь запрещено, воздушная тревога!..

– Да, но я не могу больше, я задыхаюсь!..

Состен, которому тоже было не по себе, делал мне исподволь знаки: мол, надо бы подышать свежим воздухом… Надо было придумать какую-нибудь уловку…

Нашел! Отправиться на поиски Дельфины!.. Я заорал:

– Вы слышите, как она горланит? Как можно так разоряться на улице? Да вся полиция сюда сбежится! Надо с этим кончать, вернуть ее во чтобы то ни стало! Надо ее найти!

Вот какой я находчивый.

– Вот и сходи за ней! – послышалось в ответ. – Go fetch the bitch! Сходи за козочкой!

Наконец-то мы на улице. Так-то лучше! Фу-у-у… Можно отдышаться! Засвежело. Мы погружались в ночь, и нам было хорошо… А наверху гремело оглушительно, мелкие осколочки от снарядов противовоздушной обороны чиркали по камням – ничего страшного…

Мы сели и принялись размышлять. Трезвый рассудок начал возвращаться к нам. Слава Богу, что мы выбрались из этой катавасии. Да еще прибавить к этому табачный дым, перегарный дух. Но хуже всего было орание в уши, от которого взбаламучивались мозги. По мне, так лучше орудийная пальба… Но только не в том был истинный смысл… Я встряхнул Состена:

– Бежим!

– Ты думаешь?

Он не был уверен. Ему хотелось еще немного отдохнуть под покровом темноты, привалившись к стене кухни.

– Только одну минутку, договорились? Не больше! И смотри, не засни!..

Это было бы неосторожно.

Поглядел на воду, на движение судов… Жизнь не останавливалась, что-то неслышно скользило по реке, огни фонарей двигались во всех направлениях… Судоходство… Сходились, расходились красные, желтые, зеленые огоньки, отдалялись, пропадали… Пароходный гудок, потом натужное пыхтение совсем рядом… Пф! Пф! Пф!.. Судовая машина. Совсем близко, вплотную к берегу шло грузовое судно. Проплыл высоченный борт. Тень скользила за тенью. Миновало… В городе горели пожары. Все-таки падали на него бомбы, и, видимо, в изрядном количестве. Три или четыре очага. Высоченные языки пламени облизывали облака, султаны дыма клонились набок. Такие длинные, такие гигантские шлейфы дыма, что они застлали Лондон на всем его пространстве, накрыли все северные пригороды. Клубящийся дым достиг Биг Бена, окутал часовую башню, пожарную каланчу, здание Палаты общин, Королевский дворец – словом, все… Величественное, титаническое зрелище! Даже не предполагал, что возможна такая красота. Из пивной, из подслеповатой сараюшки нам ничего этого не было видно. Как хорошо, что мы ушли!..

– Подъем! Повалялись, и хватит! Отделение – марш! Раствориться в городе, затеряться среди улиц!..

Так прозвучал мой приказ… Воспользоваться, пока есть время, темнотой. Соблюдать особую осторожность на прибрежной дороге, излюбленном маршруте бродяжек и легавых. Обогнуть это место кружной тропой, затем к шлюзу, а оттуда к Миллфорду, там вскочить на паром, а на той стороне уже можно было ничего не опасаться… Поплар – переплетение улочек, кривоколенных проулочков до самого «Тьюба» – не более трехсот ярдов по открытому месту. «Тьюб» был наш шанс, если только они не предусмотрели всех возможностей побега и не расставили легавых на всех станциях. Впрочем, не стоило сгущать краски…

Я был хорош в разведке, в подготовительных операциях. Этому я неплохо научился в армии. Чему доказательством служило то, что волшебник Состен остановил свой выбор на мне именно по этой причине… не раздумывая, нанял меня ехать с караваном в Тибет, к своей Тара-Toe, к своим миражам… Но довольно!.. Прочь грезы!.. За дело!..

Я вел Вирджинию, держа ее за руку, из опасения, как бы она не подвернула себе ногу среди немыслимых каменных россыпей… Еще когда мы выходили из пивной, из этой курилки, гудящей от диких воплей, у нее закружилась вдруг голова: слишком много танцевала и не в меру пила, чтобы никого не обидеть и чокнуться с каждой из дам! А уж напрыгалась, наплясалась!.. Неспокойно было у меня на душе… Весь вечер, всю ночь напролет!.. Где была моя голова? Совсем с ума сошел! Ничего, верно, не соображал… Может быть, она ушиблась, обо что-то ударилась? Уж не животом ли?.. Потому, наверное, и чувствовала себя неважно! Несколько раз она чувствовала дурноту, едва в обморок не падала. Зря она так прыгала, хотя в ее возрасте это было естественно… Но мне-то не следовало забывать!.. Ничего удивительного, что фею неудержимо тянуло играть, но я был старше, я должен был предвидеть! Мне было двадцать два года, а ей – с натяжкой пятнадцать… Я немного попенял ей… Нет, нет, никаких выговоров… Мягко… Зачем же, мол, такое безрассудство?..