Текст книги "Кес Арут"

Автор книги: Луи Бриньон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

С другой стороны, не переставая, слышались мольбы о помощи. От этих криков, непрекращающихся ни на одно мгновение, от этого истошного плача, разрывающего душу…можно было сойти с ума. Ужас, кошмар, окружал их повсюду. Повсюду в домах были выбиты окна, сломаны двери. Часто у самого порога валялись мёртвые тела и почти всегда это были мужчины. Слева от них раздались едва слышные стоны. Врачи без промедления вбежали в полуразрушенный дом. Здесь то же самое. Недалеко от порога лежали два мёртвых тела. Одно принадлежало взрослому мужчине, другое юноше. Юноша лежал согнув ноги. В руках был зажат кухонный нож. Осторожно обойдя мёртвые тела, они двинулись дальше. Со двора в дом вела длинная лестница, переходящая потом в балкон. Она начиналась прямо от угла первого этажа дома. Врачи начали подниматься по лестнице и сразу наткнулись ещё на одно тело. Тело принадлежало старику. Он сидел на ступени в собственной крови. Голова была просунута между двух деревянных стоек поддерживающих перила лестницы. Остекленевший взгляд был направлен вниз. Снова донеслись стоны. Врачи бросились наверх. Вот и балкон… а вот и дверь, из которой доносились стоны. Врачи вбежали внутрь… и тут же застыли на месте…холодный пот мгновенно заструился по их лицу. Прямо перед ними, на полу лежали две взрослые… совершенно обнажённые женщины. Ноги у них были раскинуты, а руки… руки сжимали животы. Сквозь окровавленные пальцы проступали их внутренности.

– Господи! – закричал Андани, бросаясь перед ними на колени. – Скорей… боже мой …скорей

Он тотчас вытащил непослушными руками…медикаменты и попытался убрать руки одной из женщин, но она резко захрипела…Андани посмотрел на неё. Остекленевшие глаза, в которых была кровь, показали куда– то вправо. Андани повернул голову. Слева от него была полуотворённая дверь. Он ещё раз посмотрел на женщину…она снова показала туда. Андани поднялся и, оглядываясь на женщин, для которых пытались сделать всё возможное остальные врачи, направился к той комнате. Он уже подошёл к двери, когда услышал крик, полный невыразимой горечи, исходящий от Мони.

– Мы ничем не сможем помочь. Ничем…они умирают…невыносимо страдая умирают!

Андани открыл дверь и в ту же секунду из его груди вырвался душераздирающий крик. Все, Мони и медсёстры, мгновенно посмотрели на него. Андани не зашёл внутрь. Он закрыл дверь и повернулся к ним. Лицо его было белее снега, губы слегка приоткрыты. Цепляясь за стену, он сполз вниз и рухнул на пол, раскинув ноги. Взгляд стал совершенно безжизненным. Мони поднялся и побежал к нему… а в следующую минуту, он потянулся к двери…

– Нет, – раздался крик Андани, – нет, – …крик превратился в шёпот, – не входи… туда…

– Что там? – Мони выглядел совершенно бледным.

– Ни…чего – сделав нечеловеческое усилие над собой Андани поднялся, лицо по прежнему выглядело совершенно белым, – облегчи страдания этих …несчастных…я пока побуду один…мне нехорошо…мутит…от всего…

– Конечно, конечно, – согласился Мони и сразу же вернулся обратно.

Сделав несколько глубоких вздохов, Андани шагнул внутрь комнаты и сразу же закрыл за собой дверь. Оказавшись в комнате, Андани прижался спиной к двери и, запрокинув голову наверх, снова несколько раз судорожно вздохнул. Из глаз медленно потекли слёзы. Слёзы шли не переставая. Андани опустил голову и с безысходной печалью посмотрел на то, что лежало на полу, в трёх шагах от него. Это было обнажённое тело девушки…лет шестнадцати или семнадцати. Девушка всё ещё была жива. Её глаза…они смотрели прямо на Андани. И смотрели с такой тоской, что у Андани душа разрывалась от боли. Возле её тела образовалась огромная лужа крови. Обе руки выше локтя и обе ноги…выше колен… были отрезаны и …валялись рядом с ней.

Андани прошёл два шага и встал перед ней на колени. Затем он лёг рядом с ней и, обняв её за голову,…зарыдал как дитя.

Прошло более часа. Все начали беспокоиться, когда из комнаты вышел Андани. Его одежда…она вся была в крови. Врачи было бросилось к нему…но Андани остановил их.

– Со мной всё в порядке! Как женщины?

– Умерли! – последовал ответ

– Ну что ж… идём в город… у нас ещё много работы…

Через несколько минут врачи вышли из дома. Они прошли менее ста шагов, когда до их слуха донёсся яростный рёв. Кричали явно на армянском языке, но это не были крики помощи. Врачи одновременно побежали. Едва они добежали до перекрёстка…когда метрах в двухстах от них…им предстала такая картина. Перед зелёным двухэтажным домом…собралась огромная толпа. Человек триста…не меньше. Все они были вооружены палками, ножами, топорами… некоторые держали в руках булыжники. Другие – горящие факелы И все они пытались прорваться к воротам. Перед воротами стояли человек пятнадцать мужчин…вооружённых топорами и саблями. Прямо перед ними лежала гора трупов. Раз за разом эта горстка с диким рёвом отбрасывала кровожадную свору. Врачи остановились потрясённые этим необыкновенным мужеством. Трупы с каждой минутой увеличивались, мужчины были в крови, но с невиданным упорством отражали одну атаку за другой.

– Неспроста, – пробормотал Андани.

– Что неспроста? – мгновенно откликнулся Мони.

– Неспроста они стоят перед воротами. Армяне – очень мужественные мужчины. Сколько домов мы видели? И везде одно и то же. Они встречают врагов у порога и защищают семью до последнего вздоха. Могу поклясться, что и сейчас происходит именно это. Скорей, надо помочь им…

– Но как? Здесь пушки нужны. Что мы можем сделать?

– Не знаю, – Андани нетерпеливо махнул головой, – но я больше не собираюсь стоять и смотреть на эти зверства.

Едва выговорив эти слова, Андани сорвался с места и, прижимаясь к стене, побежал по направлению к непрекращающейся схватке. А вслед за ним и остальные. Удалось забежать в соседний дом. Андани заметался по двору, в поисках чего-нибудь что позволило бы забраться на крышу. Лестница….

– Помоги мне, – закричал Андани.

Мони подоспел на помощь. Вдвоём они приставали лестницу к стене дома. Край лестницы выступал гораздо выше крыши одноэтажного дома. Андани мгновенно вскарабкался наверх и сразу же издал радостный крик. Крыша дома, на которой он стоял, примыкала к балкону второго этажа. Андани, не мешкая, перебрался на балкон. Оказавшись на балконе, он побежал. Он забежал в первую дверь…пусто. Оттуда во вторую…снова пусто….Оттуда в третью…и замер, остановившись на пороге. В комнате, прижавшись друг к другу, находилось около сорока детей в возрасте от двух до десяти лет. Все они хранили глубокое молчание и с ужасом смотрели на Андани. Снизу раздался голос Мони.

– Беги, Андани…армяне вот-вот падут.

«Что же делать? Что делать?»– сверлила в голове мысль у Андани. – Как? Как спасти этих несчастных?»

Андани выбежал в среднюю комнату. Он оглянулся в поисках какого-нибудь убежища для детей. Ничего что бы могло укрыть столько детей…не было. «Ну что-нибудь, – умолял Андани, пожалуйста, господи… ну что-нибудь…помоги мне…». Его взгляд упёрся в большую бочку, наполненную водой. Она стояла у стены. В голове мгновенно появилась спасительная мысль. Андани выбежал в переднюю комнату, а оттуда на балкон. С балкона на крышу. Свесившись с края, он закричал своим друзьям, сгрудившимся во дворе:

– Поднимайтесь на крышу…сёстры… только сёстры…Мони, ты останься.

Не понимая его слов, сестры, тем не менее, полезли на крышу. Ещё несколько долгих минут и Андани помог им спуститься с крыши на балкон. Андани провёл сестёр в среднюю комнату, где стояла бочка с водой. Едва они оказались там, как Андани отрывисто произнёс, обращаясь ко всем троим:

– Раздевайтесь!

На него посмотрели как на сумасшедшего. Андани сделал нетерпеливый жест рукой.

– Нет времени объяснять. В следующей комнате армянские дети. Раздевайтесь, дайте мне свои платья и сделайте вид, что купаетесь. А я стану с вашими платьями у входа. Они не посмеют пройти через Красный крест.

Все три сестры мгновенно осознали сказанное. Они быстро стянули с себя платья, оставшись в одном нижнем белье. Андани схватил платья и выбежал из комнаты. Он встал на пороге и, свернув платья так, чтобы красный крест был отчётливо виден, положил их на согнутую руку. Он прилагал все силы, чтобы сдержать бешеное биение сердца.

Толпе, после огромных усилий, удалось, наконец, сломить сопротивление отважной горстки храбрецов. Переступая через их трупы, они хлынули во двор с дикими криками:

– Убить …убить нечестивых собак!

Андани даже не дрогнул, когда перед ним появилась целая толпа ошалевших убийц. Увидев странного мужчину и одежду с красным крестом, толпа остановилась. Они взирали мутными, налитыми кровью глазами на Андани. Стараясь говорить спокойно, Андани обратился к ним на французском.

– Мы врачи…Красный крест, – Андани показал на одежду, где был изображён красный крест, – пришли просто искупаться… искупаться, – Андани показал руками как льётся вода, понимаете…

Из толпы начали раздаваться яростные крики:

– Убить их… убить

Толпа с каждым мгновением разъярялась всё больше и готова была растерзать Андани, но он не сходил с места, постоянно пытаясь объяснить, что они просто пришли купаться. Но его слова оставались без малейшего внимания. Андани почувствовал, что пришёл конец. Ещё мгновение и толпа хлынет внутрь и тогда…их никто уже не остановит. И в этот критический момент, сзади на его плечо легла рука. Андани обернулся и буквально застыл от ужаса. Позади него стояла полностью обнажённая Мари. Обнажённое, мокрое тело, с которого сходили струйки воды, совершенно не вязалось с гневным обликом девушки. Она буквально отодвинула Андани и прерывающим от гнева голосом обратилась к толпе на ломанном турецком;

– Хотите обесчестить нас? Смелее…вперёд…насилуйте сестёр Красного креста. Сделаете это и я клянусь вам… завтра вся французская армия будет в этом городе…вся Европа…весь мир вступится за нас.

Турки буквально остолбенели от вида девушки, а больше от её слов. Не произнося более ни одного слова…они повернулись и начали уходить. Андани не смог сдержать облегчённого вздоха. Он протянул платья Мари.

– Сегодня ваша храбрость спасла всем нам жизнь, Мари. Вы были великолепны. Преклоняюсь перед вами.

Мари приняла платья из рук Андани и с презрением в голосе, ответила:

– Поверьте доктор. Они все трусы. Только и могут сворой нападать.

Отвернувшись, Андани пошёл за Мони. Через несколько минут все собрались в комнате с той самой бочкой воды, которую успели частично опустошить сёстры и заперли за собой дверь. Как только дверь закрылась, все повалились на пол, испытывая сильную усталость, которая ни шла в счёт с душевным истощением.

– Утром мы отведём детей к нам, – раздался усталый голос Андани, – и ещё… я хотел бы попросить вас…нам всем следует написать всё, чему мы были свидетелями этой ночью. Написать, поставить свои подписи с указанием имён и фамилий. Этот документ я отправлю домой. Пусть вся Франция узнает, что на самом деле здесь произошло. Я надеюсь, придёт тот день, когда эти звери…эти монстры, чудовища…получат заслуженную кару.

Андани после этих слов опустил голову и закрыл глаза.

В окно начали проникать первые лучи солнца. Они слегка освещали усталые фигуры пятерых людей, что забылись тяжёлым сном прямо на полу.

Глава 16

Утро 11 июля. Дорога Эрзерум – Харберд.

Второй день пути. Колонна эрзерумских армян растянулась на несколько километров. После ночи отдыха люди выглядели более или менее бодрыми. В колонне двигалось немалое количество повозок, запряжённых лошадьми. На них сидели в основном пожилые женщины и дети. Остальная масса двигалась пешком. В колонне, в основном преобладали женщины и дети. Мужчин было очень мало. И то преимущественно это были пожилые, старше шестидесяти лет.

В колонне слышались приглушённые разговоры. Изредка раздавался детский плач. А когда он раздавался, матери немедленно успокаивали детей, ибо на них тут же направлялись злые взгляды жандармов и солдат, что сопровождали колонну. Часть из них шла пешком, держа наперевес винтовки. Остальная часть двигалась верхом. Верховые постоянно подгоняли отстающих и нередко стегая кнутом, кричали:

– Торопитесь, собаки, быстрее, а то подохните прямо здесь, на дороге!

Люди, хотя и были возмущены таким отношением к себе, однако вида не показывали. Зная отношение своих тюремщиков, они старались не делать ничего такого, чтобы вызвать их злость.

Мириам, лёжа на повозке, кормила ребёнка грудью, когда к ней подошёл отец. Констандян пошёл рядом с повозкой, любуясь дочерью и внучкой.

– Скоро, – он негромко произнёс, – скоро всё это закончится. В Харберде мы получим ночлег и передохнем, как следует.

– Нас ведут в Харберд? – спросила у него Мириам, поправляя голову дочери таким образом, чтоб ей удобно было сосать грудь.

– А куда же ещё? Это дорога на Харберд. Я не раз бывал там по делам, – отозвался Констандян и продолжал: – Думаю, нас оставят там. Хотя непонятно всё это. Зачем надо было выгонять нас из домов, чтобы вести в Харберд. Там и без нас хватает бездомных армян. Война везде… что думают турки, не знаю.

Констандян завздыхал. Рядом с ним раздался голос незнакомого мужчины, который был приблизительного одного с ним возраста.

– Может бояться, что русской армии поможем? Она ведь рядом была…

– Поможем, как же, – Констандян повернул голову в сторону говорившего и спросил:– Или ты ослеп? Не видишь, что вокруг нас одни женщины и дети. Мужчин давно в армию призвали. А чем туркам опасны женщины и дети? Чем, по-твоему, они могут помочь русской армии?

– Не знаю, друг, – последовал ответ, – но я ничего другого придумать не могу. Только это. Если не поэтому нас выгнали из Эрзерума, то по какой причине? И куда ведут столько народа? Где мы найдём пристанище? Где найдём пищу?

– В Харберде, – уверенно отвечал Констандян, – там живет много армян. Они не оставят нас в беде.

– Хорошо, если ты окажешься прав, друг, – послышался вздох.

– Конечно, я прав. Куда ещё нас могут вести?

– А я слышала, как охранники говорили между собой. И они упоминали Алеппо, – раздался женский голос чуть позади них.

Констандян обернулся. За ним шла женщина. Она была одета, как тысячи остальных женщин. В рубашку и длинное платье, края которого волочились по земле. На голове женщины был тёмный платок, узлом завязанный на шее. В руках она держала грудного ребёнка. Ребёнок был укутан коротким одеялом.

После короткого осмотра, Констандян возразил:

– Не может такого быть, сестра. Наверняка ты что-то не так поняла.

– Я слышала своими ушами, – негромко, но твёрдо ответила женщина.

– Нет, нет, – Констандян продолжал идти рядом с дочерью, но голова его была повёрнута назад, в сторону женщины. – Посуди сама, сестра. Мы живём в Эрзеруме. Так?

– Ну, так!

– Скажи, сестра, где находится Эрзерум?

– В Эрзеруме. Где же ещё? – последовал удивлённый ответ.

– Это понятно, что в Эрзеруме, – Констандян испытывал лёгкое раздражение в разговоре с этой непонятливой женщиной, – но ещё он находится рядом с Чёрным морем. А Алеппо, кроме того, что он находится в Алеппо, находится возле Средиземного моря. Так скажи мне, сестра, зачем туркам гнать нас от одного моря к другому? Зачем им это нужно?

– Не знаю, брат. Но я своими ушами слышала, как один из охранников это сказал.

– Вот упрямая, – раздражённый Констандян отвернулся от женщины и посмотрел на улыбающуюся жену, которая шла с другой стороны. Почему-то это улыбка совсем вывела его из себя.

– Что так весело? Лучше внуков проверь, может, что надо им…

Мириам дотронулась свободной рукой до отца. Тот мгновенно посмотрел на неё.

– Не злись, – попросила его Мириам с мягкой улыбкой на губах, – нам всем и так нелегко. Пусть эта женщина говорит всё что хочет. Пусть мама улыбается. Она так редко это делает…

– Конечно, дочка, конечно, – Констандян почувствовал угрызения совести и исподтишка посмотрел на жену. Она в ответ ободряюще улыбнулась.

Вот так, в разговорах и спорах, в молчании и ожидании каких-либо разъяснений, люди двигались вперёд, по направлению к городу Харберду.

Час от часа солнце поднималось всё выше. Начало вовсю припекать. Уже в полдень температура перевалила за тридцать градусов жары. Люди, идущие в колонне, обливались потом и как могли, спасались от слепящего солнца. Было около четырёх часов. Колонна миновала маленький город Кеги, оставив его с левой стороны, когда показались ряды деревьев, рядом с которыми журчала река. Деревья несли долгожданную прохладу, а прозрачные воды реки так и манили. Люди, шедшие в передних рядах и первыми увидевшие это маленький оазис, бросали нетерпеливые взгляды на охранников, надеясь, что последует команда на отдых. Ведь они шли с шести утра. Десять часов подряд. Пора было остановиться на привал. Лучшего места не найти было. Однако охранники молчали. Более того, они начали отходить маленькими группами. На глазах у всей колонны они утоляли свою жажду, умывались и возвращались обратно. Потом шли другие. Увидев такую несправедливость, из колонны вышел юноша лет восемнадцати и подошёл к конному жандарму. Тот сверху вниз посмотрел на него.

– Люди устали, – просительным тоном произнёс юноша, – нам бы остановиться ненадолго возле деревьев. Попить воды… ведь так жарко.

– На место пошёл, – прикрикнул на него жандарм, – вода и деревья для правоверных…а не для тебя, собака армянская.

– Собака армянская? – глаза у юноши вспыхнули злобой, он развернулся и побежал к ручью.

– Стой! – закричал жандарм, поднимая винтовку и прицеливаясь в него.

– Сынок! – закричал чей-то женский голос.

Вслед за этими голосами раздался одиночный выстрел. Юноша остановился, пошатнулся, сделал несколько шагов и рухнул лицом в ручей.

– Убийца! – пожилая женщина, рыдая, бросилась к жандарму и вцепилась зубами в его ляжку. Жандарм завопил от боли. Он несколько раз ударил женщину прикладом винтовки, но та не отставала. Подбежали несколько других жандармов. Они отволокли кричащую женщину и на глазах у всех зарубили её саблями.

Люди в колонне заволновались. Начали раздаваться гневные крики.

– Из-за глотка воды убили. Убийцы! Сволочи!

– Молчать! – кричали жандармы. – Молчать! Идите вперёд!

Крича, они били прикладами близстоящих к ним людей. Но волнение нарастало. Несколько десятков человек одновременно бросилось к ручью. Припав к нему, они начали жадно пить воду. Увидев это, солдаты бросились к ним. Они подбегали к лежащим у воды людям и, не давая им подняться, рубили саблями. После этого начался настоящий ужас. Мужчины и женщины из колонны с голыми руками с остервенением бросались на жандармов и солдат. Голыми руками они рвали и душили своих тюремщиков. Выстрелы в безоружных людей посыпались со всех сторон. Стрельба не утихала ни на минуту. Люди в колонне валились как скошенные. Понимая, что они бессильны перед пулями, вся колонна легла навзничь и прижалась к земле. Хотя сопротивления больше не было, жандармы и солдаты стреляли не переставая. Ровно один час… целый час…расстреливали безоружных людей, лежащих на земле.

Затем верхом появились какие-то важные турецкие офицеры. Они начали кричать на жандармов. Они говорили, чтобы больше не было столько мёртвых тел на дороге. Эти паршивые собаки должны подохнуть в Алеппо. Не раньше.

– Убивайте понемногу, – говорили они, – по двадцать– тридцать человек.

Они говорили, а люди холодели от ужаса и страха, слыша эти слова.

Когда, наконец, стрельба стихла, жандармы подняли живых с земли и заставили убирать тела с дороги. Они заставляли бросать тела в реку. Вместе с мёртвыми в реку заставляли выбрасывать тяжелораненых. Все молча повиновались. Никто из колонны более не смел ослушаться приказов, хотя чаще всего людям приходилось выбрасывать своих отцов, матерей, сыновей, дочерей. Чувства людей после этого безжалостного расстрела притупились. Все они отчётливо понимали, что приговорены к казни и приговор скоро будет приведён в исполнение.

До позднего вечера люди выбрасывали тела своих близких в реку. И только глубокой ночью они обессиленные, разбитые горем, ужасаясь собственной участи и завидуя мёртвым… получили долгожданный отдых. Колонну расположили рядом с дорогой. Сразу же появились сотни костров, на которых готовили пищу. Люди вытаскивали остатки своих продуктов и воды. Пока почти ни у кого не было в них нужды. Однако, несмотря на голод и жажду, они ели, лишь для того, чтобы иметь силы идти. В каждом из этих людей теплилась надежда. А вдруг их спасут? Вдруг передумают и отпустят?

Констандян собрал всю свою семью возле одной из повозок. Сыновья собрали сухие ветки, что валялись в большом количестве. Он тоже разжёг костёр. Жена разложила провизию и начала готовить еду. Всё проходило в полном молчании. Когда еда была готова, они наскоро поужинали. При этом и Констандян и его сыновья постоянно озирались на стоявших невдалеке жандармов, которые о чём-то втихомолку переговаривались.

– Надо бежать, – шёпотом произнёс Констандян, оглядываю всю свою семью, – надо бежать, как только выдастся случай. Турки не оставят нас в живых. Если сейчас они убивают нас среди бела дня, то, что будет потом, когда мы приблизимся к пустыням? Нет, нет, дети мои…надо бежать.

– Но как, отец? – раздался голос одного из сыновей. – Как мы сможем бежать? Всюду жандармы, солдаты…они убьют нас.

– Они всё равно убьют нас, – всё так же шёпотом ответил Констандян, – всё повторяется снова, как при Абдул Гамиде. Нас хотят уничтожить. Всех уничтожить. Иначе они не посмели бы вот так расстреливать людей. Бежать. Только бежать. Нет другого выхода.

– Надо спасти детей, – тихо произнесла Мириам, которая и во время ужина лежала на повозке и особенно сильно прижимала к себе маленькое тельце, – они самое главное для меня.

– Пусть наступит утро, – прошептал Констандян, – у меня есть немного денег. Попробую договориться с жандармами. Может, позволят нам уйти обратно, в Эрзерум. Оттуда поедем в Карс, к русским.

– Дай-то бог, – прозвучал тихий голос жены, – я жить не смогу, если с детьми или с внуками что-нибудь случится.

– Даже не думай об этом, – прошептал в ответ Констандян, – я сделаю всё, чтобы спасти нас.

– А что будет с остальными? – подала голос Мириам. – Что они с ними сделают?

– Мне-то какое дело, – отозвался Констандян, – пусть они сами о себе думают.

– Отец, – в голосе Мириам послышался откровенный упрёк, – это же армяне. Наш народ. Мы все в беде. У нас у всех горе. Мы не должны думать только о себе. Другим ведь сейчас гораздо хуже, чем нам. Они потеряли свои семьи. Так как же мы бросим их и уйдём?

– Совсем спятила эта девчонка, – прошептал Констандян, бросая на дочь гневный взгляд, – о других думает, когда сама стоит на пороге смерти. Мириам, приди в себя, твоя семья может погибнуть.

– Здесь все люди – моя семья!

– Да пошли они, все эти люди, – разозлился Констандян, – поверь, дочка, умирать будешь, никто из них тебе руки не подаст. Сейчас каждый о себе думает. Думает, как бы спастись.

– Как ты, – снова в голосе послышался упрёк, – поэтому нас и убивают. Помнишь, что мой Арут говорил: «Защищай семью другого, как свою собственную».

– Арут, Арут, – в тихом голосе Констандяна послышалось раздражение, – турки несколько тысяч армян сегодня убили…и где был твой Арут? Завтра нас убьют и никто, даже твой Арут, не поможет. Турок слишком много.

Мириам приподнялась на локте. В пламени костра глаза её отражали гнев.

– Никогда не говори плохо о моём Аруте, отец, – предостерегла Мириам, – он не чета тебе и другим здесь. Он не раздумывая, сотни раз на смерть шёл, ради спасения людей, которых он не знал, но которые были его народом. Страдающим народом. Арут лучше всех нас в тысячу раз. И поверь, знай он, что мы здесь…его бы никто и ничего бы не остановило. Он бы спас нас, или умер спасая.

– Да, да твой Арут самый лучший. Он храбрый, отважный, сильный…что ещё… смелый. Никого не боится. А меня ты считаешь трусом, потому что я хочу спасти свою семью? Включая тебя и твоих детей?

– Отец! Не надо спасать меня и моих детей. Мы разделим участь нашего народа, а ты можешь ехать в свой Карс.

– Да как ты смеешь со мной так разговаривать! – взорвался, было, Констандян, но послышался голос жены:

– Хватит. Нам и так нелегко, да ещё вы грызётесь между собой. Ложитесь спать. Нам завтра ещё идти. Силы нужны будут.

Констандян отвернулся от всех. Прихватив один из мешков, лежащих на повозке, он с явно демонстративным видом улёгся подальше от своей дочери. Жена только и знала, что качала головой.

Постепенно весь лагерь погружался в сон. Люди лежали вперемежку на голой земле. Костры ещё долго горели. Закончился второй день пути. Сколько ещё предстояло пройти, никто из них не знал.