Текст книги "Приключения знаменитых первопроходцев. Америка"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

Губернатор Станфорд, президент Центральной железной дороги, потерял 500 долларов, поспорив с Минклером, начальником укладчиков рельсов, что его рабочие выполнят предложенную норму. Прибыл поезд-отель, состоящий из деревянных домов, установленных на колеса, где белые рабочие ели и спали. Китайцы составляли отдельную группу; но их обед, который они съедали на открытом воздухе, также был приготовлен заранее; все, и кавказцы и азиаты, кидаются на еду с аппетитом, который бывает после хорошо выполненной работы. После обеда все возвращаются к работе с новым рвением. Дни еще довольно короткие, и солнце явно приближается к горизонту. Тени удлиняются и принимают фантастические формы; но строители дойдут до конца. Все кажется наэлектризованным; тяжелые массы железа подняты, перенесены, уложены и закреплены; гвозди, заклепки, болты, казалось, сами находили свои места; звенели молотки, а лошади носились широким самым резвым аллюром[495]495
  Аллюр – один из видов поступательного передвижения лошади (рысь, галоп и т. д.).


[Закрыть].

«Вперед, Джон Чайнемен![496]496
  Чайнемен – китаец (с презрительным оттенком) (англ.).


[Закрыть] Смелее, Пэдди![497]497
  Пэдди – шутливое прозвище ирландца.


[Закрыть] Вперед, вперед, не теряйте времени!» – кричат надсмотрщики, подбадривая людей на труд, как на битву; но в этом нет необходимости, и так каждый старается изо всех сил.

Внезапно все остановилось. Страшный шум, крики «ура!» послышались в начале линии. Все! Последние рельсы положены, и работа, заданная утром, выполнена до наступления темноты. Чуть ли не обнимаются кавказцы с китайцами. Чтобы представить себе все, что пришлось преодолеть в этот памятный день, следует помнить, что дело происходит в глуши, далеко от какого-либо города и вообще от жилья. Когда рабочие, собранные в этот день в одной точке в количестве полутора тысяч, оставили свою работу, чтобы поесть в полдень, они были на расстоянии десяти километров от того места, где завтракали утром и оставили свой лагерный багаж. Провизия, палатки, утварь, инструменты, вещи, огонь и вода – все это переносилось вперед в полном порядке по мере продвижения работ на железной дороге. Эта армия рабочих регулярно снабжалась всем необходимым, чтобы питаться и иметь укрытие, и это в местах, где еще утром не было ничего.

Точка, где остановилась работа 28 апреля, была названа Виктори-Пойнт; этим хотели сказать, что в конце концов калифорнийцы победили юнионистов, не оставив им даже надежды на реванш. Однако последние не пали духом и продолжали работать с таким проворством, что 10 мая только на сорок восемь часов позже калифорнийцев они достигли конца своего участка и передовых сооружений Центральной железной дороги. Последний рельс, соединивший два отрезка великой магистрали, был уложен.

Между двумя концами линий оставили свободное место длиной около ста футов. Две бригады, состоящие из белых (со стороны юнионистов) и китайцев (со стороны калифорнийцев), пошли навстречу друг другу в полной рабочей форме, чтобы заделать этот пробел. В обоих лагерях отобрали лучших рабочих, и было отрадно смотреть, как ловко они выполнили свое дело. Особенно – китайцы, важные, молчаливые, готовые к работе, слаженно помогающие друг другу; они работали, как фокусники, отмечает очевидец.

В одиннадцать часов две бригады сошлись лицом к лицу. Два локомотива с каждой стороны двигались навстречу друг другу, чтобы струей пара произвести оглушительный салют. Одновременно комитет отправил в Чикаго и Сан-Франциско телеграфные депеши, адресованные ассоциациям газет западных и восточных штатов, в которых говорилось: «Будьте готовы принять сигналы, соответствующие последним ударам молота». Очень простым способом телеграфные провода главной линии, связывающие западные и восточные штаты, были подключены к системе электрической связи с тем местом, где будет забит последний стык. В Чикаго, в Омахе, в Сан-Франциско – в трех основных телеграфных бюро, наиболее близких к Промонтори-Пойнт, были готовы непосредственно связаться с Нью-Йорком, Вашингтоном, Сент-Луисом, Цинциннати и другими большими городами. Через них большая телеграфная линия сообщалась с системой электрической противопожарной сигнализации, установленной в этих городах. Итак, удар молота, сделанный в Промонтори-Пойнт, чтобы закрепить последний рельс Великой Тихоокеанской железной дороги, эхом разнесся по всем Соединенным Штатам[498]498
  «Юнион-Песифик» и «Сентрел-Песифик» проложили совместно около 1800 миль (2900 км) железнодорожного пути.


[Закрыть].

Шпала, на которую укладывали последний рельс, была из благородного лавра, болт, соединяющий шпалу с рельсом, – из чистого золота, молоток – из серебра. Доктор Хаскнесс, депутат от Калифорнии, предоставил эти предметы Стенфорду и Дюрану.

– Это золото добыто в шахтах, а лавровое дерево спилено в лесах Калифорнии, – сказал он, – граждане штата дают их вам, чтобы они стали неотъемлемой частью дороги, которая соединит Калифорнию с братскими штатами, Тихий океан – с Атлантическим.

Генерал Саффорд, депутат от территории Аризона[499]499
  В конце XIX века Аризона имела еще статус территории; штатом она стала в 1912 году.


[Закрыть], предложил другой болт, сделанный из железа, золота и серебра.

– Богатая железом, золотом и серебром территория Аризона, – говорил он в свою очередь, – вносит свой вклад в предприятие, которое является символом объединения североамериканских штатов и открывает новый путь для торговли.

Последние рельсы предоставила администрация «Юнион-Песифик». Генерал Додж, депутат, указывая на них, произнес речь, которую закончил словами:

«Вы завершили дело Христофора Колумба… Эта дорога ведет в Индию!»

И наконец, последний, депутат от Невады, предложил третий болт, серебряный, и сказал:

«К железу Востока и к золоту Запада Невада добавляет свое серебро».

Стенфорд и Дюран, президенты обеих железных дорог, которым была предоставлена честь закрепить последний рельс, приготовились нанести последний удар. В то же мгновение следующая депеша ушла в Чикаго и в Сан-Франциско: «Все подготовительные работы закончены. Снимите ваши шляпы. Будем молиться». Чикаго, приняв эти слова от имени атлантических штатов, ответил: «Мы поняли и следим за вами. Все восточные штаты слушают вас». Через несколько мгновений электрические сигналы, повторяющие на всю Америку каждый удар молота, сделанный в этот момент в середине континента, сообщили гражданам, слушающим, как в религиозном экстазе, о завершении этого великого дела. Понять, что чувствовала в этот момент Америка, может только тот, кто присутствовал при этом. Звук шел из таинственных внутренних районов континента, оповещая мир об окончании грандиозной работы, задевал самые чувствительные струны человеческого сердца; были слезы волнения и радости. Наконец, в воздух взлетели шляпы, и разразились крики: «Ура! Да здравствует Америка! Да здравствует великая республика!»

В главных городах США событие было отпраздновано пушечным салютом из ста залпов, в Чикаго и во многих других местах прошли такие же праздники, как в Сан-Франциско. Отчет о празднике в Чикаго дает следующие подробности: процессия состояла из 813 экипажей, среди которых 19 двуколок, нагруженных дровами, 20 омнибусов[500]500
  Омнибус – многоместная конная карета с платными местами для пассажиров, совершавшая регулярные рейсы в городах или между близкими населенными пунктами.


[Закрыть], 15 пожарных насосов и 30 велосипедов. Хроникер не объяснил, почему двуколки были нагружены дровами и при чем здесь велосипеды.

В Промонтори-Пойнт в это время продолжали произносить речи и рассылать депеши. Как это всегда происходит в подобных обстоятельствах, говорили много хорошего и здравого, абсурдного и странного; потом шум поутих, и мероприятие, выйдя из области чувств, вступило непосредственно в практическую и торговую жизнь, чтобы стать предметом менее шумной эксплуатации деловыми людьми.

Сегодня точка соединения двух линий отмечена мачтой с национальным флагом. Золотой костыль, серебряные болты Аризоны и Невады исчезли, чтобы дать место обычным материалам. Что касается шпалы из лавра, то она была заменена шпалой из обычного дерева, поскольку первую как реликвию моментально растащили по кусочкам путешественники…

В нескольких милях от Промонтори-Пойнт железная дорога входит в пределы штата Невада, на унылую территорию, которая была бы еще и пустынной, если бы не богатейшие найденные на ней залежи серебра. Несколько вулканических горных цепей, среди которых хребет Гумбольдт, прерывают монотонность пейзажа. Дождя в этих районах почти не бывает. Редкие реки, которые там встречаются, не доходят до океана; они сбрасывают свои воды во внутренние моря, такие, как Большое Соленое озеро и озеро Гумбольдт[501]501
  Соленое озеро Гумбольдт (или, по американской географической территории, «marsh», то есть «болото», «топь») характеризуется весьма скромными размерами и не может быть отнесено к разряду «внутренних морей».


[Закрыть], или исчезают в почве. Вирджиния и Остин основные города этой страны[502]502
  Вирджиния-Сити в наши дни представляет из себя небольшой городок невдалеке от столицы штата Карсон-Сити; в нем постоянно проживает около 750 человек. Затерянный в мешанине хребтов Большого Бассейна Остин еще меньше: в нем едва наберется три сотни жителей.


[Закрыть]. В Вирджинии существует знаменитая серебряная жила, дающая массу руды в пятьсот миллионов кубических футов. За пять лет разработки она принесла добытчикам чистого серебра не менее, чем на пятьдесят миллионов долларов.

На выходе с территории штата Невада железная дорога встречает самое трудное препятствие на всей трассе – горный хребет Сьерра-Невада. Здесь пейзаж поражает воображение своим мрачным и грозным величием. Вдали виднеются громадные вершины, покрытые нетронутыми снегами. Дорога по мостам сомнительной прочности проходит над зияющими пропастями, глубину которых едва можно промерить глазом, а потом на многие километры тянется вдоль них; наконец, на протяжении около восьмидесяти километров ныряет в обшитые досками тоннели, почти сплошь прикрывающие все железнодорожное полотно, идущее через высокогорные районы Сьерры.

Эти тоннели или укрытия от снега – несомненная достопримечательность страны. Снега на высокогорьях покрывают землю слоем от трех до двенадцати метров. Чтобы не прерывать сообщение на зиму, требовалось защитить железнодорожные пути от заносов. И инженеры сумели это сделать, построив тоннели. На участках с меньшей угрозой, например, когда путь лежит по склону горы, защищенной от ветра, достаточно было приспособления соответствующей мощности для расчистки пути. Был сооружен огромный железный клин, формой напоминающий двойной лемех очень тяжелого плуга. Его ставили перед локомотивом, и он почти целиком исчезал в огромном валу снега, который гнал перед собой. Поезд почти не терял скорости, поскольку глубина сугроба не превышала пятидесяти сантиметров; если слой снега вырастал до одного, двух или трех метров, ставили два, три или четыре локомотива, а в трудные моменты отцепляли вагоны, и локомотивы налегке летели на всех парах; но это не всегда помогало, известны случаи, когда конвои, измученные этой героической борьбой со стихией, вынуждены были отступать.

Эти огненные повозки, тянувшие за собой вагоны, в которых, развалившись, сидели белые, проклятые враги краснокожих, не пришлись по душе индейцам; они начали нападать на рабочих, занятых на строительстве железной дороги. Но после того как рабочие, а их здесь было великое множество, преподали им жестокие уроки, индейцы понемногу стали вести себя спокойнее. Когда началась эксплуатация и была снята охрана, индейцы снова стали нападать на поезда. Самые сильные и отчаянные требовали для себя чести сражаться с огнедышащим монстром. Верхом на лошадях они вставали на пути компактной группой, направив копья на мчащийся на всех парах локомотив. Из тех соображений, что подступы к железнодорожному полотну на этой линии были свободны и на рельсы могло попасть все что угодно, локомотивы всегда оснащали устройством, подобным тому, что применяется для расчистки снегов в Сьерра-Неваде. Только оно было менее тяжелым и не таким громоздким. В Сьерре оно называлось снегоочистителем; в любом другом месте «погонщиком коров». Сейчас узнаете почему.

Первые же индейцы, храбрые, но наивные, естественно, были раздавлены, перемолоты, опрокинуты «погонщиком коров» и превращены в кровавое месиво, по которому прокатился поезд с беспощадным безразличием неодушевленного предмета. Урок был жестокий, и впредь воины таким образом не нападали на «огненную повозку, катившуюся сама по себе». Они изменили свою тактику: то провоцировали сход состава с рельсов, то набрасывали на пути всевозможные обломки, то снимали рельсы и шпалы. Порой они расстреливали на ходу поезда машинистов и механиков или открывали огонь по вагонам и яростно палили в пассажиров. Чтобы помешать этим зловещим развлечениям, против них предприняли несколько экспедиций, в которых янки знают толк. Уроки оказались такими жестокими, что отныне нападения на железную дорогу прекратились. Теперь усмиренные индейцы приняли ее тем более охотно, что компания согласилась перевозить их бесплатно, но только на открытых платформах.

У железной дороги появились и другие враги, бессознательно виновные в многочисленных дорожных катастрофах. Это были бизоны, сейчас почти полностью исчезнувшие. В ту эпоху их было видимо-невидимо, они бродили стадами, насчитывающими иногда по нескольку тысяч голов. Когда они шли, ничто не могло остановить их: горы, долины, реки, они проходили через все, не признавая никакой другой дороги, кроме прямой. Когда поезда встречались с их огромными стадами, пересекающими пути плотной массой, локомотивы вынуждены были останавливаться. Много раз безрассудные механики пробовали пробить себе проход при помощи «погонщика коров», как в снегах Сьерра-Невады, но бизоны противопоставили удару машины такую силу инерции, что поезд должен был откатиться назад, а то и вовсе остановиться среди небывалой мешанины из конечностей, внутренностей, костей и крови. Эти встречи, впрочем, доставляли радость путешественникам, которые, будучи хорошо вооруженными, чтобы отражать возможные атаки индейцев, с увлечением расстреливали бизонов, пользуясь случаем, чтобы скрасить часы ожидания волнующим спортом.

Расстояние от берегов Атлантического до берегов Тихого океана, составляющее пять с половиной тысяч километров, путешественники преодолевали в среднем за сто шестьдесят восемь часов; то есть за семь полных ночей и дней. Что, с учетом остановок, дает скорость примерно тридцать пять километров в час.

Пассажирам, чтобы проделать такой длинный путь через почти пустынную страну, нужны были соответствующие условия. Поэтому компания постаралась как можно лучше благоустроить вагоны, сделав из них настоящие дворцы на колесах. Днем купе служили салоном; ночью они превращались в удобные дортуары[503]503
  Дортуар – общая спальня в закрытом учебном заведении (институте, пансионе и т. д.).


[Закрыть]. Вагоны были широкие, высокие, хорошо проветриваемые и могли вместить пятьдесят человек. Сиденья располагались в два ряда, в середине оставался проход. При желании можно было ходить взад и вперед, поскольку сиденья могли откидываться вокруг их боковой оси. Имелись просторные и комфортные туалетные кабины и другие удобства, преимущества которых очень высоко ценили пассажиры; платформы соединяли вагоны один с другим, позволяя ходить из одного конца поезда в другой, и люди, желающие полюбоваться пейзажами, могли находиться на этих платформах, имеющих ограду такой высоты, что на нее было удобно опираться.

Новинка, с которой мы за долгое время свыклись, но тогда вызывающая восхищение в Старом и Новом Свете, – это вагон-ресторан, состоящий из кухни, столовой и иногда салона, где находились пианино и орган. Внутренняя отделка столовой была роскошной. Потолок блистал позолотой; зеркала в богато украшенных рамах помещались между дверями; разноцветные ковры покрывали пол; сиденья, украшенные подушками, обшитыми дорогими тканями, были из резного дерева. Путешественники могли здесь получить полное питание на американский манер, что вовсе не значит, что оно было отличного качества. Но это была обильная, разнообразная и не слишком дорогая еда.

Курить можно было только в некоторых купе, но повсюду исступленно жевали табак и сплевывали тошнотворную слюну с развязностью, свойственной янки. Избежать этого желтоватого болота под ногами не удавалось никому, так как очень демократичные американские вагоны имели только один класс.

Тихоокеанская железная дорога с самого начала, естественно, имела сторонников и противников. Первые любезно перечислят бесконечный список товаров, которыми в течение года обменялись между собой города тихоокеанского и атлантического побережий. Опираясь на бесспорный факт, признанный экономистами, что пути сообщения способствуют созданию и быстрому развитию промышленности в областях, по которым они проходят, и одновременно благоприятствуют заселению пустынных местностей, они рассчитывали на такой поток пассажиров, чтобы его одного было достаточно для получения дохода от капитала, затраченного на строительство. Со своей стороны, противники Тихоокеанской железной дороги объясняли свое неприятие тем, что на большей части своего протяжения линия проходит через пустыни, где сама природа противится быстрому и значительному росту населения. Они допускали, что мощные и процветающие поселения смогут со временем сгруппироваться в окрестностях Омахи, вокруг Большого Соленого озера[504]504
  Большое Соленое озеро с трех сторон окружено пустыней.


[Закрыть] и на некотором расстоянии от Сан-Франциско и Сакраменто; но Большой Бассейн Северной Америки между Сьерра-Невадой и горами Уосатч, бесплодный район Горьких вод и большая часть плато, простирающегося от Скалистых гор до Миссури, – все эти обширные площади обречены, по их мнению, на постоянную скудость и запустение. Кроме того, они считают, что, вообще говоря, железнодорожная линия такой протяженности, как Тихоокеанская, чтобы быть достаточно загруженной, должна обслуживать населенные районы; и, связывая степень населенности и богатства мест отправления и назначения, они склонны считать, что компания после того, как обогатит своих директоров, закончит разорением.

Двадцать лет тому назад и те и другие были лишь рядом с истиной. Оптимисты – поскольку не дотягивали до правды, пессимисты – поскольку грубо ошибались. Тихоокеанская железная дорога не только не обанкротилась, но сейчас в США существуют еще две другие, не менее процветающие[505]505
  В следующую четверть века после окончания «Сентрел-Песифик» было проложено еще 4 железные дороги к Тихому океану, в том числе: «Нортерн-Песифик», «Грит-Нортерн», «Саутерн-Песифик».


[Закрыть]. Канада также захотела иметь собственную железную дорогу, которая и по сей день работает к удовлетворению населения и акционеров.

Вот чего никто не предвидел, так это того, что в США количество железных дорог растет даже в глухих местах, которые они оживляют, как артерии развивающийся организм. Нельзя точно предсказать, как пойдет развитие нации, удвоившей свою численность за сорок лет, погасившей за несколько лет долг в десять миллиардов долларов, которая сегодня только и умеет что делать деньги. Тем более никто не может предсказать, чем все это кончится.

ГЛАВА 20

УИЛЬЯМ ХЕПВОРТ ДИКСОН[506]506
  Диксон Уильям Хепворт (1821–1879) – британский писатель, получивший известность сериями газетных репортажей, а впоследствии – книгами на исторические темы и биографиями знаменитых в британской истории лиц, увлекательно написанными, но содержащими много неточностей и ошибок. Не раз бывал в США, в том числе – с циклами учебных лекций. Большой популярностью пользовался его двухтомник «Белое завоевание» («White Conquest»), рассказывающий о путешествии автора по Штатам в 1874–1875 годах, где в числе прочего приводятся интереснейшие подробности жизни негров, индейцев и китайцев в США.


[Закрыть]

Раз уж мы задержались на этом районе Америки, лежащем рядом с таким еще таинственным Дальним Западом и с месторождениями золота, в наши дни обедневшими, останемся здесь еще на некоторое время.

В предыдущей главе эпизодически уже упоминались два имени, когда речь шла о трудностях, подстерегающих путешественника, пересекавшего огромный континент до строительства трансконтинентальной железной дороги; это француз Луи Симонен и англичанин Хепворт Диксон. Проследуем сначала за одним из них, а потом и за другим.

Сначала Диксон, старший из них. Впрочем, ненамного. Только на девять лет.

Хепворт Диксон родился в 1821 году в Манчестере. Не будучи вундеркиндом[507]507
  Вундеркинд – в буквальном переводе с немецкого «чудо-ребенок». Так говорят про исключительно талантливых в какой-либо области человеческой деятельности детей.


[Закрыть], он был мечтательным, малообщительным ребенком, высказывавшим иногда остроумные идеи, которые удивляли и восхищали его старого дядюшку, эрудита и оригинала, воспитывавшего племянника в суровом одиночестве Овер-Дарвина. В пятнадцать лет подросток поступил в коммерческую школу, не столько для того, чтобы изучать торговлю, сколько ради изучения языков – этого сокровища, которое англичане так разумно открывали своим детям. Потом он занялся без малейшего интереса изучением права. Молодой человек был волен в своих поступках, поскольку на него ничто не давило, а приличный достаток давал ему абсолютную независимость. Через некоторое время он написал несколько вещей, которые были замечены и имели настоящий успех, а затем совершенно естественно с удивительной легкостью принялся писать. История, философия, даже полемика стали его привычными занятиями. Короче, еще совсем молодым Хепворт сделал себе имя в литературе.

И вдруг им завладел демон странствий. Писатель посетил Восток, Америку, Россию и привез из этих экспедиций семь или восемь блистательных томов удивительных повествований[508]508
  Диксоном написаны следующие книги о собственных путешествиях: «Святая земля» (1865), «Новая Америка» (1867), «Свободная Россия» (1870), «Швейцарцы» (1872), «Белое завоевание» (1875), «Британский Кипр» (1879).


[Закрыть].

А теперь несколько отрывков, к сожалению, очень коротких, из его «Молодого американца».

«…К западу от Миссури, на площади около двухсот квадратных миль, встречаются леса, состоящие из ореха, дуба и американского ильма[509]509
  Ильм американский (Ulmus americana) – дерево из семейства ильмовых, широко распространенное в Северной Америке, близкий родственник нашего вяза.


[Закрыть]. Повсюду кусты и цветы, среди прочих ноготки, клевер, кувшинки в прудах, смолистая, с неприятным запахом трава и солнцевороты-гелиотропы[510]510
  Во французском оригинале это место с описанием растений связано с игрой слов. «Солнцеворотом» (фр. tournesol) в просторечии называется целый ряд растений, поворачивающих свои цветки следом за движением солнца по небосклону, в том числе и обыкновенный подсолнечник, и несколько более изысканный гелиотроп.


[Закрыть]. Последние не похожи на подсолнечник, крупные растения с несколько примитивной или, скорее, привычной для глаза пышностью, которые сияют в сельских цветниках; это мелкие золотистые цветы, собранные в кисти, такие же многочисленные, как звезды на небе, и которые на больших участках блестят и переливаются волнами, как расплавленное золото. Воздух сладкий и горячий; небо голубое; маленькие белые облачка, очень подвижные, выделяются на яркой лазури и скрашивают ее бесконечную монотонность.

По мере удаления от Миссури лесистые пейзажи исчезают. Равнина простирается направо и налево; не на чем остановиться взгляду путника: безграничность. В этом волшебном окружении, так хорошо описанном Фенимором Купером, на воображение действует странное очарование. Сердце и ноги становятся легкими, чувства обострены, бальзамический воздух затопил все вокруг; простая красота, величественный покой края восхитительно волнует. Но едва начинаешь, как говорят в этой стране, терять землю из виду, то есть начинаешь видеть вокруг себя только океан зелени без малейшей неровности почвы, без единого дерева, куста, пучка травы выше, чем соседние, которые поднимались бы над линией горизонта, чтобы разорвать эту надоедливую прямую линию, так тотчас тебя охватывает скука и уныние.

В недрах этого глубокого одиночества с таким мрачным однообразием, где не от чего отмерить движение, когда приходит ночь, возникает ощущение, что ты находишься на том же месте, где проснулся утром, и что весь путь, который ты проделал в течение прошедшего дня, был подобен кружению белки в колесе.

К усталости, скорее моральной, чем физической, после такого перехода добавляется фантасмагория миражей, постоянно возникающих перед глазами. Вдруг открывается вдали прекрасное озеро, сверкающее в лучах солнца, грациозные рощи, гигантское дерево, у которого легкий ветерок колышет густую и роскошную листву… Ускоряешь шаг… Видение исчезает… Вправо, влево, спереди, сзади только цветы и трава, трава и цветы!..

Никаких следов цивилизации. Здесь царствует дикая природа. Гремучие змеи скользят среди трав. Украдкой бесшумно пробегает волк. Неутомимо снуют муравьи. Совы и вороны насыщаются там и тут на трупах мулов, лошадей, жирных быков. Луговая собачка[511]511
  Cynomus ludovicianus.


[Закрыть], этот комедиант пустошей, испускает нечто похожее на раскаты пронзительного смеха, потом, засовывая голову в нору, исчезает, радостно виляя хвостом. Гремучие змеи, волки, муравьи, совы, вороны и луговые собачки жили вместе в удивительном согласии».

Дальше сцена менялась: волнистые степи, раскаленные жарким солнцем; от земли поднимался золотой пар, рождавший фантастические видения; мертвенное спокойствие нависло над прериями.

Эти великолепные края, где заступ почти без труда входит в плодородную землю, где плуг может пропахать борозду длиной в десять лье, не натолкнувшись на камень, не лишены, однако, крупных недостатков, которые делают их колонизацию чрезвычайно трудной. Кажется, что эти места не созданы для того, чтобы здесь жили люди.

Первый недостаток – это резкий перепад температур; тропическую жару внезапно сменяют холода, приходящие с северными ветрами. Жара иногда достигает 40° Цельсия, а морозы достаточно свирепы, чтобы сковать более чем на метр в глубину воды Миссури и Миссисипи. Зимой за несколько часов температура изменяется на 35° Цельсия. Утром, например, светит солнце, жарко, на дороге тает снег. В полдень все меняется. Северо-западный ветер дует с такой силой, что путник рискует обморозить лицо. Второй недостаток – засухи. Реки легко пересыхают от солнечного жара, и урожаи из-за отсутствия достаточной ирригации[512]512
  Ирригация – искусственное орошение.


[Закрыть] крайне скудны. Необходимо бурить артезианские скважины. Но даже если колонисту удастся вырастить хоть один стебель маиса[513]513
  Маис – мексиканское название кукурузы.


[Закрыть], мириады саранчи гудят в воздухе и пожирают на своем пути все зеленые листья и молодые побеги.

Однако американский поселенец, пионер Дальнего Запада, не отступил перед этими препятствиями. В силу дерзости ума и терпения он сумел открыть незадолго до строительства Тихоокеанской железной дороги торговый путь между двумя океанами; вскоре, может быть, удастся протянуть его по всей стране, где сейчас разбросаны далеко друг от друга одинокие ранчо[514]514
  Ранчо – крупное фермерское хозяйство (по преимуществу – животноводческое).


[Закрыть].

Этот необычный персонаж, смелый и жизнерадостный, сквернослов, в высшей степени услужливый, когда считает это полезным, ни во что не ставит свою жизнь и не очень дорожит деньгами. В войлочной шляпе с широкими полями, с развевающейся шевелюрой, нечесаной бородой, в брюках, заправленных в грубые кожаные сапоги, он идет, везя в фургоне, который тащит неуклюжий бык или мул с длинными ушами, жену, детей, инструменты и доски для строительства дома. У него вид неотесанного, грубого человека; но зато какой мужественный характер, гордый, неукротимый! Какая решительность и упорство!

Со скудными припасами приходил он в прерии, поскольку не мог погрузить слишком тяжелый багаж. Время прижимало, а делать надо все только своими руками. К счастью, у него была кукуруза. В едва возделанную землю крестьянин бросает благодатное семя, и через несколько месяцев, если не появится саранча, всей семье будет чем питаться.

Пионеры приходили на Дальний Запад с мотком бечевки в кармане и дюжиной колышков в руке; выбрав благоприятное место, вбивали в землю колышки, бечевкой намечали расположение будущих улиц и домов и говорили: здесь будет такой-то город. И действительно, в этих районах города рождались, как по взмаху волшебной палочки.

Так, Денвер, нынешняя столица Колорадо, которая насчитывала в 1892 году более 135 000 жителей, не существовал еще в 1860 году![515]515
  Денвер возник в 1858 году как путевая станция для снабжения старателей. Когда образовалась территория Колорадо, столицей ее стал соседний с Денвером город – Голден, но уже с середины 1860-х годов Денвер стал бурно разрастаться, и в 1867 году туда была перенесена столица. В 1870 году соединительная ветка на Шайенн связала Денвер с национальной сетью железных дорог.


[Закрыть] В то время золотоискатели в поисках золотых россыпей у подножия Скалистых гор, где-то между Санта-Фе в Нью-Мексико и фортом Ларами в Дакоте[516]516
  На самом деле Ларами находится в штате Вайоминг.


[Закрыть], останавливались на Саут-Платт. Они промывали песок ручья Черри[517]517
  Черри-Крик впадает в Саут-Платт на территории современного Денвера.


[Закрыть], притока этой реки, и, к их огромному удивлению, нашли там крупинки золота. Всегда немного удивительно, когда впервые находишь золото, даже если его ищешь. Новость о счастливом открытии распространилась очень быстро. Пионеры, колонисты последних западных штатов, по большей части недовольные или считающие себя таковыми, поспешили туда с толпой скваттеров[518]518
  Скваттер – здесь: человек, незаконно (без разрешения властей) поселившийся на незанятой земле.


[Закрыть], отчаявшихся, всевозможных авантюристов, которых было великое множество в штатах, омываемых водами Миссисипи и Миссури. Пока города еще не было, эмигранты останавливались в своих фургонах, за неимением другого укрытия. Вскоре были открыты новые золотоносные месторождения. Возбуждение в Колорадо достигло своего апогея, и все банкиры Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии готовы были послать своих агентов на эти рискованные предприятия, если не могли отправиться сами, чтобы действовать на местах.

За этим кочевым населением потянулось другое, более оседлое: трактирщики и торговцы, которые устраивали свои заведения в ужасающих деревянных бараках; оно, в свою очередь, стало приманкой для игроков, мошенников, грабителей, висельников, которых манила надежда разбогатеть любым путем, не опасаясь кары Фемиды[519]519
  Фемида – богиня правосудия в греческой мифологии.


[Закрыть]. Будущий Сити в прериях[520]520
  Автор сравнивает здесь Денвер со знаменитым деловым кварталом в центре Лондона.


[Закрыть] был тогда страшным притоном, где на две хижины приходилось две винных лавчонки и одно злачное место; воровство и убийство выставлялось напоказ с наглым цинизмом.

Поскольку обычные юридические процедуры не применялись из-за отсутствия полисменов, шерифов[521]521
  Шериф – должностное лицо (в Великобритании и США), выполняющее главным образом административные и судебные функции.


[Закрыть], тюрем и судов, жители должны были найти средства самим пресекать насилие и преступления. И они изобрели систему, которая не требовала тюрем, ничего не стоила и имела своим преимуществом то, что пугала злодеев быстротой возмездия и таинственностью, которая ее окружала. Это был тайный комитет, так называемый «Комитет бдительности», нечто вроде священной Фемы[522]522
  Фема (суд Фемы) – от средне-нижненемецкого «veme» (наказание). Такое название получил действовавший на основе обычаев и устных традиций суд в средние века в некоторых немецких землях: Вестфалии, Силезии и других. Членами суда Фемы могли быть только свободные люди. Судебные заседания проходили по особо регламентированному ритуалу. В XV веке суды Фемы организовались в тайные сообщества, отчего их стали называть еще и «тайными судами». Ликвидированы были только в конце XVIII века.


[Закрыть], который действовал почти таким же образом, как в средние века, и применял то, что называется судом Линча[523]523
  Суд Линча – безотлагательная казнь подозреваемого без предварительного расследования и судебного процесса; этот вид самосуда назван в честь плантатора из Виргинии Чарлза Линча (1736–1786), впервые предложившего подобный способ внесудебной расправы; первоначально действовал во время войны американских колоний Англии за независимость; позднее суд Линча использовали главным образом для сведения счетов с беглыми рабами-неграми.


[Закрыть]. Этот непреклонный комитет заседал по ночам; его приговоры исполнялись между полуночью и двумя часами ночи, в те тихие часы, в которые всякий добропорядочный гражданин предается обычно сну. Когда лавочники открывали двери своих заведений, они обнаруживали труп, висящий на дереве.

В обществе с совершенной организацией суд Линча был бы чудовищным; но когда город только зарождается и, не имея защиты, может оказаться во власти опасных отбросов общества как Старого, так и Нового Света, Комитет бдительности становится его защитой. Впрочем, миролюбивым людям нечего было его бояться: вина должна была быть совершенно очевидной, чтобы таинственный судья рисковал своей жизнью, исполняя приговор, вынесенный преступнику.

Облагораживанием нравов столица штата Колорадо[524]524
  Территория Колорадо была преобразована в штат в 1876 году.


[Закрыть] особенно обязана двоим: губернатору Джилпину и шерифу Роберту Уилсону. Первый, пенсильванец по рождению, человек энергичного склада характера и возвышенного духа, высокоодаренный, организовал все службы нового штата и его неугомонной столицы. Что касается шерифа Роберта Уилсона, по кличке Великий судья Боб, одаренного геркулесовой силой, несмотря на маленький рост, то он отважно не щадил себя и энергично помогал Комитету бдительности в его нравственном деле.

«…Молодость шерифа прошла бурно, – продолжает Диксон, который жил некоторое время в Денвере и с любопытством изучал этот строящийся город, – но с возрастом страстный игрок (впрочем, за ним водились грехи и похуже), остепенился.

На вид ему было не более сорока – сорока двух лет, маленького роста, плотно сбитый, с головой, напоминающей голову олимпийца Юпитера[525]525
  Юпитер – верховный бог римского пантеона, позднее отождествленный с верховным греческим божеством Зевсом.


[Закрыть]. Рассказы о смелых подвигах, которые ему приписывают жители прерий, леденят кровь. Он провел со мной несколько часов, говоря только о городе и провинции, куда пришел в погоне за счастьем.

– В Денвере, – рассказывает он, – убийство – это пустяк; по моральному кодексу страны – это всего лишь правонарушение. Лишь два или три года тому назад здесь не было ничего более обыденного, чем убийство, которое вообще не считалось преднамеренным действием. После драки почти каждое утро несколько трупов лежало перед домами, пользующимися дурной славой в городе. Заметим, что на главной улице на десять жителей насчитывался один притон, где любители находили свой любимый ликер, карты, музыку и все, что их возбуждало.

К полуночи игроки окружают рулетку, и, как всегда, начинается драка. У всех револьверы; вылетают пули, и самый медлительный или неловкий падает сраженный. Что касается причины ссоры, то она никого не волнует; одним проходимцем меньше, велико ли дело?! Для города это удача, и траур он не наденет. Человеческая жизнь здесь ничего не стоит.