Текст книги "Приключения знаменитых первопроходцев. Африка"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА 7

ЛИВИНГСТОН

Детство и юность Ливингстона. – Его призвание. – Первые путешествия. – Луанда. – Переход через Черный материк. – Возвращение в Европу.

В наше время, когда жизнь мчится на всех парах, – время мгновенных знакомств, бесчисленных публикаций, легких путешествий, шумной рекламы – известность, переходящую все границы, стали приобретать люди, которые прежде не заинтересовали бы широкую публику.

Личные заслуги, как правило, тут ни при чем. Достаточно, чтобы о вашем имени несколько дней или недель трезвонили в прессе Старого и Нового света.

А людей действительно выдающихся легко предают забвению – они слишком скромны, чтобы отстоять себя среди шумных оваций, которыми встречают новые громкие имена.

Возможно, – пусть не сочтут это за парадокс – никогда бы мирный добрый проповедник доктор Ливингстон не стал знаменитостью, если бы Гордон Беннет, директор «Нью-Йорк геральд», не вздумал послать к нему репортера Стенли.

Долгое время от Ливингстона не было вестей – считали даже, что он умер. А интересовались доктором – представьте себе! – только в очень узком кругу, где высоко ценили его труды.

Но едва Ливингстоном занялся один из королей прессы – известность проповедника сразу возросла благодаря шумихе, поднятой вокруг Стенли, который сам еще ровным счетом ничего не совершил.

Их имена соединились в пару: Стенли – Ливингстон. И многие узнали о том, что сделал Ливингстон, по тому, что собирался сделать Стенли. А Стенли, отыскав Ливингстона – что, в общем, было не так уж и сложно с теми средствами, которыми располагал, – собирался присвоить себе славу знаменитого путешественника, скромно жившего на Великих африканских озерах среди черных друзей.

Теперь, когда Стенли, случайно ставший исследователем, лихорадочно носится по Черному материку и, будучи дилетантом, поддерживает свою популярность рекламой, постепенно исчезает из нашей памяти имя замечательного исследователя, навечно погребенного под мрамором Вестминстерского аббатства.

Ливингстон – проповедник по призванию, путешественник по натуре, с ранней юности мечтавший посвятить жизнь проповеди Евангелия дикарям, – воистину велик и неповторим в своей трогательной простоте. Как самоотверженна вся его долгая жизнь, целиком посвященная просветительской деятельности! С каким благородством переносил он ради нее неслыханные труды, лишения и болезни! И какой сильный характер был у ребенка, из которого вырос подобный муж! Послушайте собственный его рассказ о детстве:

«Десяти лет от роду[106]106
  Давид Ливингстон родился 19 марта 1813 года в Шотландии, в небольшой деревушке возле городка Блентайр, в семье мелкого торговца.


[Закрыть], чтобы заработать на жизнь и уменьшить таким образом заботы бедной матушки, меня послали на прядильную фабрику, где стал связывать порванные нити на станках. На часть первого же недельного заработка я купил учебник латинского языка и в течение многих лет с неослабным рвением изучал латынь. Каждый день с восьми до десяти вечера я ходил в школу, затем до полуночи и даже еще позже сидел со словарем, если только мать не отбирала у меня книги. На другой день к шести утра я должен был идти на фабрику и оставался там до восьми с перерывом только на обед и ужин. Так я изучил большую часть классических авторов и в шестнадцать лет лучше, чем сейчас, знал Вергилия[107]107
  Вергилий (70–19 до н. э.) – великий древнеримский поэт, автор эпической поэмы «Энеида», посвященной подвигам царевича Энея, мифического родоначальника римлян.


[Закрыть] и Горация[108]108
  Гораций (Квинт Гораций Флакк; 65–8 до н. э.) – великий древнеримский поэт, автор многочисленных од, сатир и посланий; крупнейший из античных теоретиков поэтического искусства.


[Закрыть].

Я глотал все научные книги, что попадались мне под руку, кроме романов: вымыслы я не любил – особенно рассказы о путешествиях, которые были для меня наслаждением. Отец, считавший, как и многие его современники, что научные сочинения противоречат религии, предпочел бы видеть меня за такими книгами, как „Облако свидетелей” или „Великолепное состояние” Бостона[109]109
  Бостон Томас (1677–1732) – шотландский религиозный мыслитель.


[Закрыть]. Наше расхождение во взглядах по этому вопросу было очень большим, и в последний раз в жизни я был выдран как раз за категорический отказ прочитать „Христианскую практику” Уилберфорса[110]110
  Уилберфорс Генри Уильям (1807–1873) – католический писатель и журналист, редактор религиозного журнала «Catholic standard» («Католическое знамя»).


[Закрыть].

В течение долгих лет чтение религиозных книг любого рода внушало мне отвращение, но, натолкнувшись однажды на „Философию религии и будущей жизни” Томаса Дика[111]111
  Дик Томас (1774–1857) – религиозный мыслитель и писатель.


[Закрыть], я с радостью увидел: эта замечательная книга подтверждает мою давнюю мысль о том, что вера и наука отнюдь не враждуют между собой, но взаимно друг друга поддерживают.

Я продолжал занятия и на прядильной фабрике: пристраивал книгу на станке так, чтобы, проходя мимо, можно было, не прерывая работы, выхватить несколько фраз. Таким образом я приобрел способность полностью отрешаться от окружающего шума, свободно читать и писать среди играющих детей или сборища пляшущих и вопящих дикарей. В девятнадцать лет я стал прядильщиком и мне дали собственный станок. Для хрупкого и тщедушного юноши это была чрезвычайно тяжелая работа, но мне и платили соответственно; этих денег хватило даже безбедно провести зиму в Глазго, где я занимался медициной и греческим, посещал лекции по богословию.

Мне никто никогда не помогал деньгами; впоследствии, несомненно, я также без чьей бы то ни было помощи осуществил бы свой план отправиться в Китай врачом-миссионером. Но однажды мне посоветовали вступить в Лондонское миссионерское общество. Оно, как мне сказали, совершенно было лишено сектантского духа; к идолопоклонникам оно посылает не приверженцев англиканской церкви[112]112
  Англиканская церковь – государственная церковь Англии; одна из протестантских церквей. Ее обряды и организационные принципы ближе к католической церкви, чем у других протестантских церквей.


[Закрыть], не пресвитериан[113]113
  Пресвитериане – умеренные пуритане (как назывались с XVI века сторонники кальвинизма, одного из главных направлений протестантства, в Англии и Шотландии), первоначально – приверженцы партии, выражавшей интересы крупной лондонской буржуазии. Как религиозное течение пресвитерианство сохранилось в Англии, Шотландии и США.


[Закрыть], не индепендентов[114]114
  Индепенденты – наиболее радикально настроенная часть пуритан. В период Английской буржуазной революции – политическая партия, выражавшая интересы средней торгово-промышленной буржуазии и части обуржуазившегося дворянства.


[Закрыть] – но только Христово Евангелие. Это вполне совпадало с моим мнением о предназначении подобного общества».

Одновременно со степенью доктора медицинских наук и хирургии Ливингстон получил должность миссионера. В 1840 году он отбыл в Африку: путь в Китай ему преградила – и надолго – так называемая Опиумная война[115]115
  Имеется в виду англо-китайская война 1840–1842 годов.


[Закрыть].

Доктор высадился в Кейптауне, где пробыл недолго, оттуда отправился в бухту Алгоа, затем в Куруман – самую отдаленную английскую колонию в этих местах. Там Ливингстон познакомился с доктором Моффетом[116]116
  Буссенар ошибается: с Робертом Моффетом Ливингстон познакомился еще в Лондоне, осенью 1840 года. В Куруман Ливингстон прибыл 31 июля 1841 года.


[Закрыть], тоже миссионером, и женился на его дочери[117]117
  Брак с Мэри Моффет был заключен в 1844 году.


[Закрыть], со всею преданностью разделившей труды проповедника.

В соответствии с полученными инструкциями Ливингстону надлежало ехать на север[118]118
  В дальнейшем авторский текст сверен с книгой Д. Ливингстона, которая в русском переводе вышла в 1955 году под заглавием «Путешествия и исследования в Южной Африке». При необходимости в текст Буссенара внесены изменения.


[Закрыть]. Он отправился в Лепелоле – резиденцию вождя баквейнов Сечеле – и принялся за обустройство миссии.

Несколько месяцев Ливингстон изучал туземный язык и обычаи, научил Сечеле читать и обратил в христианство. Впоследствии этот вождь стал одним из самых верных его соратников.

В 1843 году вражда между соседними племенами заставила Ливингстона покинуть основанную им миссию. Он переехал в Колобенг в долине Маботсе, где прожил девять лет.

Если вам интересно, как должен глава семьи устраивать дом на новом месте, – послушайте самого доктора:

«Поскольку в этой стране нет ни торговли, ни ремесел, все приходится делать своими руками. Вы хотите построить дом – нужны стены. Значит, надо пойти в лес, срубить дерево и распилить его, чтобы сделать форму для кирпичей. Нужно ли дерево на двери, на оконные рамы – опять поезжай в лес. Если баквейнам заплатить, они работают с большим удовольствием, но построить прямоугольное жилище не способны: как и все бечуаны[119]119
  Бечуаны – старое название народа тсвана, входящего в языковую группу народов банту, насчитывающего в настоящее время около 4 млн. человек и населяющего государство Ботсвана, а также пограничные районы ЮАР и Зимбабве. Известны также под названиями чуана и западные сото; язык – сетсвана (сечуана).


[Закрыть], они строят только круглые дома. Поэтому в трех больших зданиях, построенных мною, я должен был сам уложить каждый кирпич и приделать каждую деревянную жердь.

Затем другой, не менее неотложный вопрос – продовольствие.

Прежде всего необходим хлеб. Мельниц тут нет: женщины мелют муку ручными каменными жерновами и сразу же сажают тесто в печь. Устраивается эта печь так: в брошенном термитнике[120]120
  Термитник – разновидность гигантского гнезда, заселенного колонией термитов (белых муравьев); наземные части термитника отличаются самыми разнообразными (порой – причудливыми) формами и могут достигать в высоту до 15 м.


[Закрыть] проделывают дырку и закрывают вместо заслонки плоским камнем. Иногда огонь разводят прямо на утоптанной земле; когда почва достаточно нагреется, прямо на нее ставят сковородку с короткой ручкой, а то и просто кладут тесто. Лепешку накрывают металлической миской, со всех сторон подгребают угли, а сверху на миске разводят огонь. Подобный хлеб восхитителен. Масло мы сбиваем в глиняном кувшине-маслобойке, свечи делаем в формах собственного изготовления, мыло готовим из золы: кипятим, получая щелочь, которой смываем жир.

В общем, не так уж и трудно самому себя обеспечить – напротив, невообразимо приятно зависеть лишь от собственной предприимчивости. Многие найдут в такой жизни романтическую притягательность, а цель жизни – та самая деятельная благотворительность, в которой находят блаженство добрые сердца».

Наконец, прожив в Колобенге уже несколько лет, Ливингстон решил исследовать озеро Нгами, о котором ему рассказывали дикари, ежегодно ходившие к его берегам. Два неустрашимых охотника, господа Освел и Меррей, вызвались сопровождать доктора.

Первого июня 1849 года их отряд двинулся по течению реки Зоуга и 1 августа достиг Нгами. Было уже слишком поздно, чтобы исследовать обширный водоем, в который впадает много рек. Ливингстон вернулся в Колобенг и вновь пустился в путь на следующий год вместе с женой и тремя детьми. Он хотел, оставив семью на берегу озера, идти дальше один на встречу с влиятельным вождем племени макололо[121]121
  Макололо – народность, входящая в народ суто (басуто), основное население государства Лесото; как и все суто, относятся к негрской группе народов банту.


[Закрыть]. Но двое детей Ливингстона заболели лихорадкой, и ему пришлось опять вернуться в Колобенг.

В третий раз доктор отправился на Нгами в 1851 году и открыл в центре континента реку Замбези.

Ливингстон, чтобы более не подвергать семью опасностям нездорового климата, отправил ее в Европу, посадив жену с детьми в Кейптауне на корабль, отплывающий в Англию. Тем временем буры[122]122
  Буры (гол. «крестьяне») – переселенцы из Нидерландов, обосновавшиеся начиная с XVII века на юге Африки. Сейчас потомки буров выделяются в особую нацию африканеров. Африканеры живут главным образов в ЮАР, численность их достигает 3 млн. человек; говорят на языке африкаанс, представляющем собой смесь диалектов нидерландского языка, ряда западноевропейских языков и некоторых местных, африканских языков.


[Закрыть], жившие по соседству с Колобенгом – смертельные враги баквейнов, – совершили на них грандиозный набег, увенчавшийся полным успехом. Заодно они разграбили и миссию, лишив Ливингстона всего имущества. Итак, он теперь оказался совершенно свободен и мог отправляться в путь, не заботясь о своих вещах. Вскоре у него созрел план: отправиться в Сан-Паулу-ди-Луанда на западном берегу материка, пересечь по диагонали всю Южную Африку и достичь Келимане на восточном берегу.

Наняв для этой длительной экспедиции баквейнов – проводников и носильщиков, – Ливингстон пересек пустыню Калахари.

Это обширная территория, простирающаяся от Оранжевой реки до озера Нгами, то есть от 29° до 20° южной широты, и от Атлантического океана до 24° восточной долготы. Пустыней ее называют потому, что проточной воды в ней нет, а источники встречаются редко. Но растительности там достаточно: есть густые травы и обширные заросли кустарника, над ними – роскошные деревья; население Калахари также многочисленно. В пустыне есть одна особенность: в наиболее дождливые годы повсюду на огромных пространствах вырастает множество диких арбузов. Подобное изобилие наступает примерно раз в десять – одиннадцать лет. Тогда у всех обитателей Калахари – хищников, жвачных, толстокожих, грызунов и, конечно же, у людей – начинается грандиозный пир. Все наслаждаются ароматной нежной сочной мякотью. Львы, слоны, гиены, антилопы, шакалы, зебры, носороги, буйволы, мыши, – все большие и малые звери радостно встречают этот дар, удовлетворяющий самые разнообразные вкусы…

Ливингстон выехал из Колобенга 23 мая 1853 года. Когда он прибыл в Линьянти, столицу племени макололо, все жители – тысяч шесть или семь человек – вышли ему навстречу. Из Линьянти доктор направился в Сешеке; вместе с ним вышли в поход сам вождь Секелету и сто шестьдесят знатных лиц племени макололо. Потом Ливингстон пошел на запад, как и собирался с самого начала – добраться до Западной Африки и остановиться в португальской колонии Сан-Паулу-ди-Луанда.

Племя макололо богато скотом. Секелету кормил своих людей, то щедрой рукой забирая быков из собственных стад, то принимая животных в подарок от вождей вассальных племен.

Маленький караван, мирно пересекавший владения Секелету, представлял собой живописное зрелище. Некоторые туземцы были одеты в туники из кумача или ситца; в волосы они вплетали бычьи хвосты или надевали парики из львиных грив. Аристократы имели исключительное право идти с дубинками из носорожьего рога, щиты они отдавали своим рабам. Носильщики несли грузы, вооруженные воины исполняли обязанности гонцов.

Ливингстон и Секелету прибыли в деревню Катонга на реке Лиамбье, раздобыли тридцать три лодки и двинулись вверх по реке. Вдоль нее стоит много деревень, жители которых – отважные охотники на бегемотов – отлично обрабатывают железо, знают толк в гончарном деле, умеют резать по дереву и плести различнейшие вещи.

Секелету впервые посетил всего год назад унаследованные владения от отца Себитуане. Поэтому приезд молодого монарха обрадовал местных жителей: они надеялись на какой-нибудь дар от счастливого наследника.

Ливингстон добрался до Нальеле, но, сраженный лихорадкой, внезапно вернулся в Линьянти набраться сил. Путешествие в Сан-Паулу-ди-Луанда вновь отложилось, хотя и ненадолго.

В конце октября Ливингстон поправился, Секелету обеспечил его всем, чтобы дойти до Атлантики – проповедник сам хотел установить торговые отношения с белыми на побережье.

Одиннадцатого ноября 1853 года доктор вновь покинул Линьянти и отправился в путь по реке Чобе. Идти по ней на лодке очень опасно: стоит гребцу зазеваться – старые бегемоты, живущие по логовам, как кабаны-одиночки, тут же нападают и разбивают суденышко.

Затем доктор перешел с Чобе на Лиамбье. Негры гребцы работали на совесть, но лодки продвигались медленно: поневоле приходилось иногда останавливаться в поисках пропитания, и плавание прерывалось.

Тридцатого ноября Ливингстон достиг водопада Гонье – исключительно живописные места. Воды его яростно обрушиваются в бассейн девяностометровой ширины, который не может переплыть ни один пловец, даже профессиональный ныряльщик. Чтобы продолжить путь, надо было перетащить лодки волоком. Это заняло много времени, в течение которого доктор учил туземцев обращаться с огнестрельным оружием.

Ливингстон продолжал идти вверх по Лиамбье на лодке, а часть его спутников шла берегом, перегоняя стада быков, предназначенных на питание путешественникам. Дикари, впервые взявшие в руки ружье, впустую расходовали порох доктора, паля по крокодилам, которыми кишела река. Опасаясь, что запасы «лекарства для ружья» (так туземцы называли порох) иссякнут, Ливингстон вынужден был сам охотиться для всего отряда.

Тем временем из Лиамбье выплыли в реку Лееба; там тоже водилось полно крокодилов, таскавших скот и даже детей. Но зато вдоль реки жило множество диких пчел, а берега покрывали медоносные цветы: путники вдоволь отведали дивного нектара.

Шел проливной дождь, когда доктор прибыл в землю балонда;[123]123
  Балонда (правильно: балондо) – этническая общность, распространенная в Анголе и относимая обычно к народу ньянеке, входящему в группу банту.


[Закрыть] этим племенем управляла высокая сильная женщина по имени Маненко. Его радушно приютили, встретив с музыкой – звуками маримбы. Маримба, да будет вам известно, нечто вроде дикарского пианино, очень, конечно, примитивного, но весьма остроумного. Инструмент состоит из двух горизонтальных и двух вертикальных деревянных перекладин, на которых укреплены вертикально пятнадцать клавиш, тоже деревянных. Клавиши имеют шесть – восемь сантиметров в длину и сорок пять в ширину; под каждую клавишу ставят резонатором полую тыкву. Звук извлекают, ударяя по клавишам барабанными палочками. Высота звука зависит от толщины клавиши и размера тыквы. Инструмент, конечно, варварский, но интересный, особенно когда музыкант – пианист и барабанщик одновременно – хорошо знает свое дело.

Здесь доктор впервые увидел, как туземцы скрепляют кровью клятву в вечной дружбе, разорвать которую способна только смерть. Два человека, желающих участвовать в этом важном обряде, садятся друг напротив друга. Рядом с каждым из них стоит кувшин туземного пива помбе. Оба делают себе на руках, на животе, на лбу и на правой щеке надрезы. К ранке прикладывают травинку, по которой капли крови стекают в пиво, после чего друзья по очереди пьют из кувшина.

Ливингстона хорошо принимали все, кого он только встречал в пути. Некто Шинте, например, подарил ему раковину, по стоимости равную рабу. Затем доктор прибыл к Катеме – оригиналу в зелено-коричневой одежде и жемчужном шлеме, причудливо разукрашенном перьями.

Далее Ливингстон пересек озеро Дилоло и реку Касаи – великолепную реку стометровой ширины; лодки для переправы туземцы дали путешественнику бесплатно. Через несколько дней доктор добрался до Нжамби[124]124
  Нжамби – один из князьков племени чибокве.


[Закрыть], где у него стали вымогать выкуп – признак того, что вы приближаетесь к цивилизованной местности. Так как у доктора с собой были только инструменты для съемки маршрута да несколько одеял, Ливингстону приходилось вести долгие переговоры с туземцами; он их насилу убедил, что взять с него нечего.

После многих приключений Ливингстон прибыл наконец в Кассандже – самую отдаленную от побережья Атлантики португальскую миссию. Первый встреченный им человек спросил у англичанина – что бы вы думали? паспорт! – и отвел к губернатору…

Губернатор оказался не таким формалистом, как его подчиненный, и встретил доблестного путешественника с распростертыми объятиями. Не спрашивая никаких документов, губернатор снабдил отряд всем необходимым.

Наконец 31 мая 1854 года желания Ливингстона исполнились и труды увенчались успехом. Он находился на побережье Атлантического океана, в Луанде, столице Анголы, то есть пересек южную часть Африканского континента с юга на северо-запад. Ливингстон прожил в португальской колонии несколько месяцев: с одной стороны, чтобы изучить город с окрестностями, с другой – поправить здоровье.

«Раньше, – пишет путешественник, – Сан-Паулу-ди-Луанда был значительным городом; теперь в нем не более двенадцати тысяч жителей, большая часть которых цветные. Следы былого величия видны до сих пор. Из двух самых красивых церквей города одна, построенная иезуитами, превращена в мастерскую, величественный интерьер другой служит хлевом для быков. Отлично сохранились три форта, много в городе и больших каменных домов – но почти все жилища туземцев построены из веток, обмазанных глиной. Повсюду в городе множество тенистых деревьев, и с моря Луанда выглядит весьма привлекательно.

Португальцы – опытные колонизаторы; у них достало здравого смысла не трогать общественное устройство туземцев и не обременять африканцев новыми законами. Некоторые туземные племена до сих пор сами управляют своими владениями. Например, вождь племени банго сохраняет титул сова, при нем действует племенной совет; народ ведет тот же образ жизни, что и до колонизации.

Местное общество состоит из лиц важных и не очень, которые имеют право носить обувь и называют себя «белыми» (хотя все они очень даже чернокожие), а прочих соплеменников – неграми. Эти привилегированные особы предоставляют заботу о пропитании женам, сами же проводят время, упиваясь тодди. Тодди – не что иное, как сок масличной пальмы; он безвреден и приятен на вкус, когда течет из дерева, но, перебродив несколько часов, ударяет в голову и часто доводит до преступления. Туземцы называют его «малова»; это «бич страны».

Двадцатого сентября 1854 года Ливингстон покинул Луанду и приблизительно той же дорогой вернулся в Линьянти. Он смог, однако, увидеть новые племена, нравы которых представляли особый интерес для такого исследователя, как наш доктор.

На берегу речки Тамба, к югу от земель чибокве, он встретил, например, туземцев, поразивших его цивилизованностью и кротким нравом.

«У жителей берегов Тамбы, – говорит Ливингстон в путевых записках, – кожа черная с оливковым оттенком. Зубы они подпиливают, чтобы стали острыми, и из-за этого улыбка женщин становится страшноватой – что-то вроде ухмылки аллигатора. Интересно, что дикари выказывают такое же разнообразие вкусов, как и цивилизованные люди. Одни туземцы увлеченно заняты своим туалетом; масло со старательно намазанных голов капает им на плечи, волосы с изысканнейшим щегольством закручены и заплетены, а одежда расшита какими-нибудь узорами. Другие с утра до вечера, а то и до глубокой ночи музицируют. Большинство музыкантов по бедности колки для инструментов делают не из железа, а из бамбука. Есть ли слушатели или нет – все равно музыканты играют. Иные туземцы выказывают нрав воинственный и не выходят из лачуг без лука со стрелами или ружья, украшенного лоскутами шкур всех убитых животных. Кто-то из соседей повсюду носит с собой клетку с певчими птицами, а некоторые женщины откармливают щенков (здесь едят собачатину).

Поселения туземцев обычно расположены в лесу, состоят из беспорядочно разбросанных лачуг темного дерева, окружены банановыми посадками, хлопковыми и табачными плантациями. У каждой хижины есть терраса, где сушат маниоковые[125]125
  Маниок – род растений семейства молочайных. В пищу употребляют корни растений.


[Закрыть] корни и муку. По стенам развешаны клетки с домашней птицей, на крыше стоят корзины, где куры несут яйца.

При въезде в деревню женщины и дети предлагают вам товары. Торгуясь, они трещат без умолку, но при заключении сделки вежливы и доброжелательны. Торговки настаивают, например, чтобы мои спутники обменяли на их муку говядину, заготовленную специально для продажи; в конце концов они остаются довольны крохотным кусочком мяса – думается, им нравится сам процесс торговли…»

Чтобы не погубить результаты исследований, путешественник вынужден был идти медленно. Через одиннадцать месяцев доктор и его отряд вернулись в Линьянти. Путешествие в Сан-Паулу-ди-Луанда длилось более двух лет, но доктора еще ожидали лошади, оставленные в Линьянти в 1853 году!

Повозку и остальные вещи Ливингстон также нашел в отличном состоянии. Всех жителей созвали послушать рассказ о его путешествии и присутствовать при вручении подарков, которые португальский губернатор и купцы из Сан-Паулу-ди-Луанда поручили передать Секелету. Ливингстон объяснил, что дары белых – свидетельство дружбы и намерения торговать с макололо.

«Дары, – рассказывает доктор, – вызвали бурю восторга. Когда на следующее утро Секелету появился в церкви в полковничьем мундире, все больше смотрели на него, чем слушали мою проповедь. Впрочем, макололо так добры и так трогательно относятся ко мне, что я закрываю глаза на их рассеянность в церкви».

Открыв дикарям из дебрей Южной Африки дорогу к европейским поселениям на побережье Атлантики – дорогу для торговли с туземцами, – Ливингстон задумал проложить для них путь и к восточному берегу материка.

Два пути лежали перед ним – путь к Занзибару и путь по Замбези. Дорога на Занзибар была, пожалуй, легче благодаря мирному и доброжелательному характеру местных жителей, тогда как на Замбези жили воинственные племена, смертельно враждовавшие порой с макололо.

Но Замбези – тот крупный водный путь, который в состоянии связать центральные области с восточным побережьем. Поэтому Ливингстон отправился вдоль по реке, левым берегом. Он полагал, что Тете – самая дальняя португальская станция – находится именно на этом берегу. Позже оказалось, что это не так – географ, составлявший карту, по которой Ливингстон намечал маршрут, ошибся.

Приняв решение, доктор покинул Линьянти 3 ноября 1855 года; с ним шли Секелету и еще около двухсот человек.

Вся племенная знать вызвалась сопровождать путешественников. Впрочем, они и кормились за счет вождя, который на каждой остановке пополнял стада. И о Ливингстоне – со дня его возвращения до самого дня расставания – вождь заботился с неоскудевающей щедростью.

Десять дней отряд шел вниз по Замбези – то на лодках, то берегом. Потом пришлось отклониться от реки на северо-запад, чтобы обойти неприступные горы, перегородившие ее в этом месте; из-за них Замбези некогда разливалась по равнине огромным озером. Позже какой-то геологический катаклизм разломил здесь землю и открыл водам узкий, обрывистый путь на восток. Замбези с ужасным грохотом устремилась в бездонную пропасть, скатываясь в извилистую расселину, которая дальше становится ее руслом. Макололо называют этот водопад Моси-оа-тунья[126]126
  «Здесь пар издает шум» (на языке народности макололо).


[Закрыть].

Доктор слышал о нем еще тогда, когда только приехал в Африку. Один из первых вопросов Себитуане, покойного отца Секелету, звучал следующим образом: «Вы у себя в стране видели пар, который грохочет?»

Местные жители никогда не приближались к водопаду – они видели его только издали и, потрясенные огромными облаками пара и страшным шумом, восклицали: «Моси оа тунья!»

Ливингстон хотел увидеть это чудо природы вблизи – первым из белых людей – и направился к водопаду. Уже за шесть миль (около двенадцати километров) до него путешественник увидел столбы пара. Понятно, почему этот пар называют дымом: издали он похож на пожар, опустошающий огромные пастбища в африканских саваннах.

Пять столбов пара, словно опирающихся на низкий, поросший лесом обрыв, колебались на ветру. «С места, где мы находились, – пишет Ливингстон, – казалось, что их вершины теряются в облаках. У основания они белые, кверху темнеют – тем больше сходства с возносящимся от земли дымом. Вся картина несказанно красива – по берегам реки и на многочисленных островах растут огромные деревья разнообразной формы и расцветки. У каждого дерева свой неповторимый облик; многие усеяны цветами. Вот могучий баобаб[127]127
  Баобаб (Adansonia digitata) – дерево семейства бомбаксовых. Одно из самых толстых деревьев – окружность ствола достигает 25 м, высота обычно составляет 12 м, в редких случаях достигает 18 м. Живет до 5 тыс. лет, хотя некоторые ботаники ставят столь почтенный возраст под сомнение, поскольку годовые кольца у баобабов отсутствуют.


[Закрыть], каждая ветвь которого могла бы стать стволом огромного дерева; рядом с ним четко рисуются на фоне неба ажурные листья рощицы пальм. Могононо, похожий на ливанский кедр, представляет разительную противоположность угрюмому моцоури, силуэт которого напоминает кипарис, а коричневатый цвет листвы оттенен кроваво-красными плодами. Некоторые деревья похожи на наши дубы, некоторые на вязы и старые каштаны.

Трудно даже вообразить подобное великолепие! Кругом холмы, заросшие деревьями; в просветах сверкает на солнце земля. Не хватает только заснеженных горных вершин на горизонте.

Шагах в восьмистах от водопада я сажусь в легкий челнок. Умелые гребцы ведут суденышко между камнями и водоворотами к острову, расположенному прямо перед провалом, в который низвергается вода. Мне удалось доплыть лишь потому, что уровень в реке был низким – во время паводков сюда невозможно добраться.

И вот я с волнением подошел к краю пропасти и смотрю в глубину огромного разлома, пересекающего Замбези. Передо мною река тысячеметровой ширины внезапно падает на огромную глубину и сужается в русле шириною не более[128]128
  В дневнике Ливингстона размеры водопада Виктория определены несколько иначе: ширина 1000 ярдов, что соответствует 914 м (позднее исследователь уточнил ширину реки в районе водопада, определив ее в 1860 ярдов), высота – 100 футов, или 30,5 м [позднее – 310 футов, тогда как ширина теснины после водопада определена в 15–20 ярдов (13–18 м)].


[Закрыть] пятнадцати – двадцати метров.

Пропасть эта – глубокая трещина в базальтовой гряде, прерывающая русло реки; она тянется через цепь гор, на север от Замбези еще километров на тридцать – сорок[129]129
  Д. Ливингстон считает, что разлом тянется на 30–40 миль, а вовсе не километров.


[Закрыть]. Если заглянуть в бездну с правого берега, видно лишь сплошное белое облако в ярком радужном ореоле. Из этого облака вырывается фонтан пара стометровой высоты. Поднимаясь, пар сгущается, темнеет и выпадает мелким дождем, который промочил меня насквозь. Особенно сильный дождь идет у самой трещины. В нескольких метрах от пропасти изгородью стоят зеленые деревья; их листья постоянно мокры, а от подножия в пропасть катится множество ручейков. Но столб пара, бьющий навстречу, вновь поднимает их – и, вечно стремясь ко дну пропасти, ручьи никогда его не достигают.

Слева от острова видны пенистые воды реки, текущей в сторону холмов. Высоту гигантской стены, с которой падают потоки воды, можно измерить взглядом. Стены этой гигантской расселины, состоящие из однородной породы, спускаются отвесно вниз. Край той стороны, с которой падает вода, размыт на два или три фута; от него отвалились отдельные куски, придавая выступу несколько зубчатый вид. Противоположный край совершенно ровный, только в левом углу его видна трещина, и кажется, что кусок породы скоро отвалится.

Отсюда прекрасно видно, как вода падает на дно провала белой как снег пеленой, разбивается и выбрасывает при каждом всплеске фонтаны пены. Так стальные брусья, горящие в кислороде, выбрасывают снопы искр; так мириады снежных комет с ослепительными хвостами низвергаются в бездну».

Ливингстон назвал водопад на Замбези именем английской королевы[130]130
  У макололо, как пишет Ливингстон, есть и другое название водопада – Шонгве; значение этого названия исследователь установить не мог (он колебался между словом «горшок» и выражением «кипящий котел»). Видимо, вариантом этого названия было более древнее – Сеонго (Чонгуэ), что можно перевести как «радуга», «место радуги».


[Закрыть]. Это имя – водопад Виктория – сохранилось и поныне.

Затем караван попал во владения батока – некогда многочисленного, но почти уничтоженного в истребительной войне племени. У них много своеобразных обычаев. В частности, достигнув половой зрелости, батока выбивают себе все верхние зубы. Нижние зубы, не стираемые верхними, делаются у них длиннее и несколько наклоняются вперед, безобразнейшим образом оттягивая губы. Если у батока спрашивают, зачем они себя так уродуют, те отвечают: «Мы подобны быкам, а у кого растут зубы – подобны зебрам». Но макололо, насмехаясь, дают этому обычаю другое объяснение. По их словам, жена одного из вождей батока поссорилась с мужем, сильно укусила его за руку и была приговорена к потере верхних зубов. То ли из придворного раболепия, то ли для того, чтобы такое больше не повторялось, мужи племени подвергли такой операции и собственных жен, а потом эту моду переняли все люди батока.

Вскоре Ливингстон побывал на слоновьей охоте. Слониха с двухлетним слоненком плескалась и возилась в ручье. Звереныш весело махал ушами и крутил хоботом, а иногда, бросив игру, принимался сосать материнское вымя. Внезапно раздались крики окруживших их туземцев: «О вождь! Мы пришли, чтобы убить тебя! Вы умрете, как все! Наши животы будут вашей могилой!»

Испуганные звери бросились бежать. Слоненок неосторожно вырвался вперед, но, увидев охотников, вернулся к матери, которая, чтобы успокоить малыша, нежно обвила ему хоботом голову, плечи и загородила собой. Прикрывая сына, слониха то и дело останавливалась и поглядывала на врагов, продолжавших свои заклинания, догоняла слоненка и шла рядом с ним, подняв уши и хобот, шумно дыша и все время пытаясь решить: то ли ей растоптать охотников, то ли спасать малыша. Охотники приближались и приближались: слоненок шел медленно, а все африканцы прекрасные бегуны. Показался довольно широкий ручей. Пока слониха, ни на миг не забывая о сыне, переходила его, охотники подбежали к ним шагов на двадцать. Как только слоны оказались в пределах досягаемости, их осыпали градом стрел. Вся красная от лившейся потоком крови, слониха бросилась бежать и, что удивительно, бросила слоненка. Тот удирал так быстро, как только мог, но был слишком мал, чтобы пуститься в галоп. Пытаясь спастись, бедняжка бросился в воду и прямо посреди ручья был убит.

Услышав его предсмертный крик, мать повернулась и с яростным воплем бросилась на охотников. Те разбежались кто куда. Слониха устремилась за одним из негров, у которого на плечах был кусок яркой ткани (опасная неосторожность: разъяренного от боли и гнева зверя привлекают яркие цвета).

Утыканная копьями, как гигантская подушечка для булавок, слониха несколько раз пыталась вновь броситься на врага. Она с трудом пробежала еще метров сто, перешла ручей, на мгновение остановилась, двинулась вперед, оглянулась еще раз на охотников, вновь получила град копий, задрожала, пошатнулась и с хриплым стоном обрушилась, как гора.

Слониха была в полном расцвете сил; высота ее – два метра шестьдесят четыре сантиметра, окружность ноги – один метр двадцать два сантиметра.

Постепенно приближаясь к португальской колонии, караван плыл по реке Кафуе. Там столько всякой дичи и зверья, что доктор хотел даже сфотографировать местность. Скоро, грустно замечает он, все это исчезнет, сметенное шквалом огнестрельного оружия…