Текст книги "Приключения знаменитых первопроходцев. Африка"

Автор книги: Луи Анри Буссенар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Едва побледнел восток, я зову гоанцев[180]180
  Гоанцы – жители тогдашней португальской колонии Гоа на юго-западном побережье Индии.


[Закрыть] развести огонь; зевая и поеживаясь (температура градусов пятнадцать по Цельсию), они поспешно исполняют приказание и приносят еду. В такое время суток аппетит неважный – хорошо было бы возбудить его разнообразием. Мы пьем чай, если есть – кофе, едим печенье из теста на сыворотке, размоченное в рисовом отваре, иногда – похлебку, похожую на кашу.

Тем временем белуджи[181]181
  Белуджи – народ, живущий в Пакистане, Иране, Афганистане, а также в Туркменистане и Таджикистане; общая численность около 4,5 млн. человек (из них – около 3 млн. живут в Пакистане). Относятся к индосредиземноморской расе большой европеоидной расы.


[Закрыть] ставят на костер жаровню и, усевшись кругом, поют священные гимны, курят табак, подкрепляются чем-то вроде кускуса[182]182
  Кускус – традиционное блюдо кочевых арабов: поджаренная на растительном масле смесь муки (крупы) и мяса, скатанного в мелкие шарики.


[Закрыть] и печеными бобами.

Пять утра. Все проснулись, и начинаются перешептывания. Это критический момент. Носильщики обещали выйти сегодня пораньше и сделать большой переход. Но они изменчивы, как волна, как сердце красавицы; этим прохладным утром они совсем не похожи на людей, которым вчера пришлось жарко. Многие из них, возможно, в лихорадке, но в любом караване есть лодыри без царя в голове, зато с громким голосом, которым лишь бы перечить на каждом шагу. Если такой работничек решил отдохнуть, то греет себе руки-ноги у огня, не поворачивая головы, и только исподтишка хихикает, глядя, как бесится хозяин.

Если все эти люди, склонные к подражанию, единодушны, вам остается только вернуться в палатку. Но если между ними есть разногласия, первый, кто чуть-чуть пошевелится, увлечет за собой остальных. Отряд оживляется, повсюду раздаются крики: “В дорогу! В дорогу! Пошли! Пошли!”; иные еще хвастают: “Я сильней осла! Сильней быка! Сильней верблюда!” Бьют барабаны, звучат дудки, свистки, рожки…

Когда все готовы, проводник – человек из племени киранго в роскошной одежде – берет груз, один из самых легких, красный флаг, утыканный колючками, и идет впереди; за ним следует носильщик и бьет в литавры, напоминающие по форме песочные часы.

Вот наконец весь караван в сборе, выстроился в колонну и ползет чудовищным удавом по склону горы, в глубоком овраге, по ровному полю…

Сразу за проводником идут “раздатчики” с тяжелым грузом слоновой кости – они горды, что несут драгоценную ношу. На кончике каждого клыка непрестанно тинькает колокольчик, как на шее у коровы; к другому концу привязан скарб носильщика: бутылочная тыква, циновка, коробка, глиняный горшок. Если ноша слишком тяжела, два человека тащат ее на шесте, как паланкин[183]183
  Паланкин – закрытые носилки в форме кресла или ложа.


[Закрыть].

Все люди одеты плохо: если бы кто вздумал в дороге прихорашиваться, его бы подняли на смех. Когда собирается дождь, все снимают плащи из козьих шкур, тщательно сворачивают и подкладывают под груз на плечо. Получив порцию зерна, носильщики ссыпают его в мешочек и привязывают сзади к поясу. Получается нечто вроде турнюра[184]184
  Турнюр – модная в конце XIX века принадлежность женского платья: подушечка, подкладывавшаяся под платье сзади ниже талии для придания фигуре пышности (то же название носила широкая юбка, предназначенная для ношения с такой подушечкой).


[Закрыть], на котором они сидят, как на табуретке.

Главное развлечение в дороге – гвалт; рожки и барабаны соревнуются на громкость, все свистят, поют, завывают, рычат, изображают птиц и диких зверей, кричат такие слова, каких на отдыхе не произносят, и непрестанно болтают.

В караване есть старший, иногда даже несколько; они идут обычно в арьергарде, чтобы подгонять отстающих и следить, не собрался ли кто сбежать.

В восемь часов – привал и завтрак. Носильщики снимают поклажу и осторожно ставят на землю; тем временем женщины шелушат зерно и толкут кофе. В деревне, у себя дома, африканцы обыкновенно едят умеренно, в дороге – до отвала. Не заботясь о завтрашнем дне, они объедаются, а позднее жестоко страдают от голода.

Вечером стреноживают скотину, разжигают костры и обедают, потом – сказки, песни, пляски! Да, у этих усталых людей находятся еще силы, чтобы плясать с такой страстью, о которой не имеют никакого представления те, кто не видал этих плясок.

Часов в восемь вечера раздается крик: “Спать! Спать!” Все тотчас подчиняются, и вскоре над недвижным лагерем звучит согласный храп. Только женщины, которые здесь так же болтливы, как и везде, часто в полночь пробуждаются и встают… чтобы всласть наговориться!»

После многих тревог, лишений и тягот Бёртон поднялся на крутую гору, поросшую колючими зарослями, и увидел на горизонте сверкающую водную гладь. Это была Танганьика!

«Первый же взгляд на озеро, раскинувшееся под тропическим солнцем среди гор, – пишет Бёртон, – поражает воображение… У нас под ногами – дикие ущелья с еле заметной тропкой внизу. В пропасти вьется никогда не выцветающая изумрудная полоска тростника, разрезающая волны и примыкающая к золотой ленте песка.

Душа моя и глаза радовались, я все позабыл – опасности, тяготы, неизвестность, ожидающую меня на обратном пути, – и согласился бы вытерпеть вдвое против прежнего; все разделяли мое восхищение».

Это произошло 13 февраля 1858 года.

Бёртон оказался поражен, увидав, что берега этого огромного озера – подлинно внутреннего моря – почти безлюдны. Ведь по восторженным рассказам арабов он думал здесь найти людный город, порт, крупный рынок, торговлю, жизнь… А тут – несколько хибарок, разбросанных меж небольших полей сахарного тростника и сорго, – и это тогда называлось «город» Уджиджи!

Бёртон вступил в переговоры с местными жителями (он пишет, что они были гораздо грубей и воинственней всех прежде встреченных им негров) и, естественно, захотел проплыть по открытому озеру. Он нанял за плату две большие пироги – одну на тридцать, другую на двадцать гребцов и, пройдя значительное расстояние вдоль западного берега, отправился на север.

Там Бёртон встретил племена воинственные, даже, по словам гребцов, – людоедские; они встречали его оглушительными воплями и рыком. Достигнув последних поселений, до которых доходили арабы, путешественник хотел доплыть до северного берега Танганьики, но спутники начисто отказались плыть дальше – пришлось волей-неволей вернуться в Уджиджи.

Возвращение не прошло без опасных приключений. Внезапно поднялась ужасная буря со страшной грозой; за несколько минут от туч стало темно, как ночью. К счастью, проливной дождь скоро усмирил ветер и волны, иначе лодки не вынесли бы страшных валов, какие бывают на Танганьике, и озеро стало бы могилой своему отважному первооткрывателю.

Но на сей раз все обошлось благополучно, и несколько дней спустя – 26 мая 1858 года – караван вышел в Казех, прибыл туда 20 июня.

Все люди утомились и ослабли от долго переносимых тягот, лишений и лихорадки. Малярия, гепатит, ревматизм, язвы, дизентерия, глазные болезни преследовали отряд и многих погубили.

Капитан Бёртон заболел тяжелее всех; несколько недель он не мог даже пошевелиться.

Итак, из-за болезни начальника, экспедиция получила вынужденный отдых. Капитан Спик, вскоре вставший на ноги, воспользовался им, чтобы дерзко и быстро отправиться прямо на север – проверить утверждения арабов, будто там находится другое озеро, не меньше Танганьики. И действительно, через двадцать пять дней трудного перехода по совершенно неизвестным европейцам местам Спик увидел с вершины холма огромный водоем. Туземцы называли его Ньянза. Спик узнал, что озеро простирается очень далеко на север, где из Ньянзы вытекает река. Он назвал озеро именем государыни, королевы Виктории. Вернувшись к капитану Бёртону, Спик сказал, что, кажется, нашел ответ на загадку об истоках Нила.

Бёртон не разделял убеждения товарища. Он охладил его восторг ледяным душем несправедливой иронии – и немногие лучшие умы удержались бы от этого на его месте: до того ревность свойственна человеку!

Бёртон пишет:

«Капитан Спик преуспел в своем предприятии – дошел до Ньянзы и увидел, что она даже намного больше, чем он ожидал. Но как же я был поражен, когда он, едва перекусив, объявил мне, будто открыл исток Нила! Это, конечно, преувеличение. При первом взгляде на Ньянзу Спику пришло в голову, что великая река, о которой строили столько догадок, должна вытекать из огромного озера, лежащего у его ног. Исток Нила родился, вероятно, в мозгу капитана. Конечно, очень приятно объявить восхищенной публике, в которую входят государственные деятели, мужи церкви, коммерсанты, а главное – географы, что найдено решение задачи, тысячи лет бывшей желанной для науки. Приятно возвестить истину о проблеме, которую тщетно пытались решить многие великие монархи. Но сколько раз, начиная с Птолемея Пелузского, так открывали исток Белого Нила?

Я счел, однако, долгом прекратить споры на эту тему: они начали вредить нашим отношениям. Стало ясно, что каждое мое слово о Ниле больно задевает товарища, и по молчаливому уговору мы больше не заводили подобных разговоров.

Я бы и не вернулся к этому, если бы капитан Спик не выставил нашу экспедицию на посмешище, объявив о мнимом открытии, подкрепленном столь слабыми основаниями, что ни один географ даже не обсуждал их».

Сейчас мы увидим, как должен был капитан Бёртон раскаяться в том, что написал подобные оскорбительно насмешливые и до абсурда горделивые строки.

Два товарища, отношения между которыми так омрачились, вернулись домой без происшествий. 26 сентября 1858 года экспедиция выступила в направлении побережья, а 3 февраля 1859 года вернулась на Занзибар, откуда Бёртон и Спик отплыли в Англию.

ГЛАВА 11

КАПИТАН СПИК

Вторая экспедиция. – Капитан Грант. – Возвращение к озеру Виктория. – Кровавый тиран. – Нил. – Обратный путь.

Джон Хеннинг Спик родился в 1827 году. Восемнадцати лет он поступил в Индийскую армию[185]185
  Индийская армия – территориальное подразделение британских колониальных войск.


[Закрыть] и служил прапорщиком в ужасной пенджабской кампании.

Спик любил приключения, увлекался охотой и физическими упражнениями, знал ботанику и геологию, являлся очень толковым натуралистом. В Индии он совершил замечательные путешествия по Тибету и Гималаям, откуда вынес обильную жатву важных сведений.

В Индии Спик служил вместе с Бёртоном, который и пригласил его с собой в экспедицию на Танганьику. Мы только что видели, как Спик во время болезни начальника открыл озеро Ньянза и предположил, что нашел при этом один из истоков Нила.

Насмешки Бёртона не поколебали уверенности капитана, а вызвали, напротив, желание глубже изучить этот вопрос – отправиться на место и, чего бы то ни стоило, найти подтверждение своей смелой гипотезе.

Спик не был оставлен поддержкой Королевского географического общества и правительства ее величества. 27 апреля 1860 года он отправился на Занзибар вместе с другом, верным боевым товарищем по Индостану, капитаном Грантом.

В те времена, когда еще не существовал Суэцкий канал, плавание оказалось долгим. Лишь 17 августа друзья высадились на африканском берегу.

На Занзибаре Спику удалось, по счастью, найти многих негров, принимавших участие в предыдущей экспедиции (среди них – Бомбея, позже сопровождавшего Стенли в поисках Ливингстона). Он без проволочек завербовал их и заплатил так щедро, что очень скоро набрал нужных двести человек.

Второго октября караван отправился в дорогу и 24 января 1861 года пришел в Казех. Там Спику пришлось остановиться на три с половиной месяца из-за войны между арабами и одним из туземных вождей. Еще через полгода, 17 ноября, он пришел в Карагве – крупное государство на западном берегу Виктория-Ньянзы. До той поры путешествие было очень тяжелым: болезни, нехватка провианта и различные неизбежно случающиеся в африканских путешествиях несчастья преследовали экспедицию. В Карагве все страдания прекратились как по волшебству: настолько щедро и благосклонно принял путников король Руманика.

«На другой же день, – пишет Спик, – монарх дал нам с Грантом торжественную аудиенцию. Через минуту мы поняли, что люди, окружавшие нас, не имеют ничего общего с грубыми дикарями из окрестных стран. У них, подобно элите абиссинских народностей, красивые продолговатые лица, большие глаза и величественный, гордо изогнутый нос. Руманика совсем по-английски – так принято в его стране – пожал нам руки и с улыбкой предложил место напротив себя.

Он расспрашивал нас, как нравится Карагве, горы – прекраснейшие, по мнению правителя, в мире – и огромное озеро, которым восхищались и мы. Он хотел также знать, как мы разыскали дорогу к нему и откуда пришли; очень Руманику удивило, что наша страна находится к северу от его королевства, а мы хотим узнать дорогу в Уганду, страну, расположенную севернее Карагве».

Спик выбрал для лагеря место с великолепным видом на озеро и целый месяц прожил у гостеприимного монарха, гуляя и изучая окрестности.

Среди прочих достопримечательностей местного населения Спик узнал по рассказам, что жены короля и принцев Карагве невероятно толсты, что считается здесь признаком величайшей красоты. Путешественнику очень было любопытно проверить эти рассказы. Однажды он отправился в гости к старшему брату короля. Преувеличения не было. Спик застал в хижине хозяина и его главную жену сидящими на дерновой скамейке. Над ними, на столбах, подпиравших крышу, выложенную в форме улья, висели боевые трофеи: луки, дротики и ассагаи[186]186
  Ассагай – метательное копье с укрепленным на нем железным наконечником, которое достигает в длину двух метров.


[Закрыть], а перед хозяевами стояли деревянные кадки с молоком.

Хозяйка дома, мать большого семейства, была до того пышна, что это превосходило всякое воображение; впрочем, за необыкновенной дородностью еще замечались какие-то следы красоты. Она не могла стоять на ногах: ей мешал вес собственных рук, на которых болтались огромные горы дряблого жира.

Спик полюбопытствовал, зачем в доме держат столько молока. Королевский брат объяснил, что от этого продукта и происходит столь величественное дородство его супруги.

– Женщины, достойные нашего сана, – сказал он, – вырастают такими потому, что их с самого юного детства обильно поят молоком.

Желая подробнее изучить феномен столь необыкновенной тучности, Спик навестил и измерил другую принцессу. Рост ее составлял 170 сантиметров, окружность руки – 60 сантиметров, объем талии – 130, обхват икры – 50.

Руманика не только хорошо принял путешественников, но и с интересом отнесся к их планам; он сообщил много географических сведений, в точности которых англичане имели затем возможность убедиться.

В первых числах января 1862 года к Руманике явились посланцы от царя Уганды и доставили Спику официальное извещение, что государь желает видеть его. Капитан только о том и мечтал; он собрался в дорогу и выступил, оставив заболевшего тяжелой, никак не проходившей лихорадкой капитана Гранта на попечение Руманики.

В начале февраля Спик прибыл в Уганду и убедился, что она столь же плодородна и живописна, как Карагве.

Ритуал первой аудиенции, которую дал Спику царь Мтеса, оказался сложнее сложного. От него поседел бы гофмейстер[187]187
  Гофмейстер – придворная должность в Германии, в XIX–XX веках – почетный чин; придворный чин и должность в России (XVIII – начало XX века). Гофмейстер управлял придворным хозяйством, ведал дворцовым церемониалом и штатом придворных.


[Закрыть] любого европейского двора и дошел бы до белого каления начальник протокольной службы французского министерства. Но Спик, чтобы его не ставили вровень с простыми местными торговцами и начальниками обыкновенных караванов, настаивал на упрощении церемонии. И добился своего, как ни опасно было намерение изменить вековые обычаи, которыми дорожат африканские монархи.

Несмотря на все требования придворных чинов, путешественник категорически отказался предъявить для предварительного осмотра подарки, предназначенные монарху, – ружья, патроны, музыкальные шкатулки, шелковые пояса, стеклянную посуду, разные побрякушки и прочее. Не согласился он и с обычаем заворачивать каждый подарок в кусок ситца (приносить государю дары в открытом виде запрещалось).

Туземцы вынуждены были уступить, и караван пошел ко дворцу так, как того хотел «белый принц» (так здесь прозвали Спика). Колонна шла под флагом Соединенного Королевства[188]188
  Имеется в виду Соединенное Королевство Великобритании и Ирландии.


[Закрыть]. Впереди шествовал почетный караул из двенадцати человек в красных фланелевых плащах, при ружьях с примкнутыми штыками, каждый из остальных людей нес какой-нибудь подарок для короля.

По пути кортеж всюду встречали восторженными криками; кто-то из зрителей хватался за голову, кто-то складывал руки рупором и, не помня себя от восхищения, кричал: «Ирунги! Ирунги!» (что значит на местном языке: «брависсимо!») – и так до самой площади, на которой находилось жилище монарха.

В ожидании аудиенции Спика оставили на большом дворе, окруженном строениями под соломенной крышей, как будто постриженной парикмахерскими ножницами.

Солнце пекло очень сильно, поэтому капитан надел шляпу и раскрыл зонтик – эта диковина вызвала веселое восхищение публики. Между тем церемония грозила затянуться сверх всякой меры. Спику надоело смотреть, как проходят перед ним торжественным маршем мужчины, женщины, быки, собаки, козы; он объявил, что всю эту чепуху пусть оставят для арабских купцов, а он – «белый принц» – желает быть принятым как можно скорей.

Чтобы приготовиться к приему, Спик дал неграм самое большее пять минут. Когда они истекли, он положил все подарки на землю и повел отряд домой.

Капитан, до такой степени не считаясь с африканским тираном, вел опасную игру, зато таким образом утвердил независимость и личное достоинство. Его тут же попросили вернуться, обещая незамедлительно представить монарху.

Мтеса был тогда молодым человеком лет двадцати пяти, высокого роста, с выразительным лицом, прекрасно сложенный. Тщательнейшим образом расправив складки новой мантии, он восседал на квадратном сиденье, застеленном красным покрывалом и окруженным тростниковым плетнем. Король был острижен наголо, кроме макушки, где ото лба до затылка возвышался гребень, похожий на султан боевого шлема или, пользуясь менее благородным сравнением, – на петушиный гребень.

«Челядь выстроилась в эдакое каре, – вспоминает капитан Спик. – Через несколько минут меня попросили пройти в середину. Рядом со мной на прекрасной подстилке из леопардовой шкуры стояли огромные медные литавры с бронзовыми колокольчиками по краям и два барабана, искусно украшенные ракушками и бисером.

Мне не терпелось начать переговоры, но я не знал туземного языка, а из моих соседей никто не смел не то что рта раскрыть – глаз поднять: его бы обвинили, что он смотрит на королевских жен. Так мы с Мтесой битый час глядели друг на друга, не обменявшись ни словом; я поневоле молчал, он же, как я слышал, беседовал с придворными о необычности нашего убора, о форме моего караула и тому подобном. Пока он делился своими впечатлениями, меня просили от его имени то надеть шляпу, то открыть и закрыть зонтик, а людям из караула велели повернуться кругом, чтобы полюбоваться их плащами, которых в Уганде прежде не видывали.

На склоне дня его величество направил ко мне церемониймейстера с вопросом, видел ли я государя. Я отвечал, что вот уже час наслаждаюсь этим зрелищем. Когда Мтесе передали эти слова, он встал, держа в руке копье, а на поводке собаку, и удалился в задние покои.

Столь бесцеремонно покидая нас, он шел угандийским традиционным шагом, который льстецы называют “львиным шагом”, и он, вероятно, должен был поразить нас своим величием. Признаюсь, однако: то, как царь выкидывал ноги в разные стороны, больше напомнило мне неуклюжее ковылянье уток на птичьем дворе…»

Последующие встречи уже не сопровождались утомительным церемониалом, которого требовал первый прием. Спик и Мтеса стали лучшими друзьями – насколько цивилизованный, образованный, любезный и гуманный английский офицер может быть другом такому кровожадному дикарю, как Мтеса.

Вот пример: однажды на прогулке одна из его фавориток позволила себе сорвать некий плод и поднести дикарю-монарху. Тот взбесился: женщина не смеет ничего предлагать государю! – и велел не сходя с места удавить ее. Только заступничество Спика и мольбы других женщин спасли бедняжку.

В другой раз Спик подарил Мтесе карабин. Повелитель полюбовался подарком и, желая оценить достоинства ружья, вручил пажу, пареньку лет четырнадцати:

– Поди убей кого-нибудь!

Тот взял карабин, вышел во двор, выстрелил в первого встречного, вернулся и сказал:

– Готово! Ружье бьет хорошо!

Однажды Мтеса велел казнить сразу сотню слуг (чтобы Спик за них не заступился, им отрубили голову в укромном месте), потому что во дворце не хватало провизии. По чистой прихоти, без тени предлога он постоянно велел убивать жен – одну, двух, а то четырех и пять за день. Спик, прожив несколько месяцев во дворце, часто видел, как стража тащит их на казнь, связанных за ноги веревкой; женщины душераздирающе кричали… Между тем благодаря рвению поставщиков гарем никогда не пустовал, несмотря на ежедневную резню.

Так проходили дни, недели, месяцы – царь, казалось, не понимал или, скорее, не хотел понять, куда же направляется «белый принц». Он охотно согласился послать к Руманике за капитаном Грантом, но на том, кажется, и закончилось его благорасположение к новому другу.

Двадцать седьмого мая 1862 года Грант присоединился к Спику, и Мтеса неожиданно решился дать им суда, которые целых два месяца белые выпрашивали у царька, намереваясь отправиться в Гани – страну к северу от Уганды. Спик и Грант тут же простились с Мтесой, пока тот не передумал.

Места, по которым шла дорога, были полностью вытоптаны слонами. Через неделю Спик достиг цели путешествия – места, где Нил вытекает из Ньянзы водопадом высотой двенадцать футов и шириной футов четыреста – пятьсот.

На лодках, сделанных из пяти перевязанных и кое-как обтянутых лоскутами коры досок, Спик отправился вниз по реке в Униоро, правитель которой, Камреси, скромно носил титул отца всех царей.

Девятого августа Спик прибыл в Униоро. Здешний правитель – еще более безумный и жестокий тиран, чем Мтеса, – встретил англичан довольно радушно то ли из симпатии, то ли из жадности, то ли из желания выказать благосклонность, то ли из любопытства. Камреси, заставив две недели дожидаться аудиенции, нарочно дал ее в маленьком домике для приема просителей без всякого церемониала.

Капитан Спик сразу изложил правителю свое дело. Он объяснил, что прибыл в Униоро из Карагве, а не по реке, потому что люди с севера не пропускали чужеземцев в Униоро, и пришел предложить Камреси дружественные и выгодные отношения. Например, менять слоновую кость на европейские товары, соседние государства уже убедились в выгоде этого предложения и заключили соглашения.

Но Камреси не говорил ни да, ни нет, делал вид, что ничего не слышит и не понимает, болтал о всяких глупых пустяках.

Шесть недель продолжалась эта игра в чепуху с правителем-самодуром. Только 10 ноября экспедиция получила разрешение продолжать путь по реке Кафура[189]189
  Кафура – современное название этой реки – Кафу.


[Закрыть], протекавшей рядом с владениями тирана. Путешественники пересели из дрянных лодчонок в большую пирогу и вскоре оказались на большой воде; вначале они приняли ее за озеро.

Это был Нил – Кафура впадает в него!

Десять дней спустя они увидели водопады Керума, расположенные между 2-м и 3° северной широты. В этом месте Нил поворачивает на запад; из-за ряда порогов и водопадов по реке дальше пройти нельзя, так что Спику пришлось высадиться на берег. Поскольку в тех местах шла война, он не мог и следовать точно вдоль реки, не теряя ее из виду, чтобы нанести на карту русло. Экспедиция вернулась к Нилу в Пайре; там он течет уже с запада на восток. После бесконечных тяжелейших переходов через страну, разоренную разбойниками с севера, именующими себя купцами, они в полном изнеможении 15 февраля 1863 года достигли Гондокоро.

Там Спик повстречал сэра Самюэла Бейкера, который шел к истокам Нила из Каира. Капитан сообщил ему о своих открытиях и посоветовал направиться к озеру Нзиге.

Вернувшись в Англию, Спик был встречен с восторгом и получил от Королевского географического общества золотую медаль. Люди толпами устремлялись на лекции путешественника; их посещал даже принц Уэльский;[190]190
  Принц Уэльский – с 1301 года это титул наследника английского престола.


[Закрыть] родное графство объявило капитана одним из замечательнейших своих сынов. Признательность нации была полной, но в 1864 году, тридцати семи лет от роду, Спик случайно погиб на охоте.

Капитан Спик в наивысшей мере обладал физическими и нравственными достоинствами настоящего исследователя. Могучее здоровье, энергия, отвага и хладнокровие позволяли ему превозмогать лихорадку, преодолевать трудности и обходить ловушки, на каждом шагу ожидающие путешественника среди недоверчивых, алчных и жестоких дикарей. Опыт, полученный в этой достопамятной экспедиции, и легкость, с которой его организм приспосабливался к убийственному африканскому климату, позволяли ожидать, что Спик осуществит задуманные им грандиозные планы – но он пал жертвой нелепой горестной случайности…