Текст книги "Новые приключения парижанина"
Автор книги: Луи Анри Буссенар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
ГЛАВА 3
Негр с Монмартра. – Ламбоно, он же Окорок, он же Хорош-Гусь. – История колдуна. – Процессия людоедов. – Тревога! – Торговцы живым товаром.
– Дьявольщина! Да ведь он лепечет по-французски! – вскричал Тотор. От удивления молодой человек не мог подняться и отчаянно тер глаза.
– Черт возьми! – ворчал Меринос. – Как хочется пить!
Колдун протянул ему бутылочную тыкву, в которой что-то призывно булькало. Меринос схватил ее обеими руками и долго и жадно пил.
– Глотни-ка, старина! – повернулся он наконец к Тотору и передал ему изрядно полегчавший сосуд.
Источавшие благовония прутики таяли, словно церковные свечки. По всей хижине растекался острый, но приятный запах. Похмелье проходило, мысли прояснялись.
– Что, головы трещат? – спросил колдун. – Это пройдет.
Сомнений больше не было. Они слышали парижский говорок во всем его великолепии.
Тотор без конца тряс головой, отгоняя дурман.
– Неужто я рехнулся? Крыша у меня поехала, что ли? – закричал он. – Дружище, ты говоришь по-французски?
– Малость есть. Если хотите, можем побалакать.
– Если хотим?! И ты еще сомневаешься? Ты негр или нет?
– Черный как смоль. Ламбоно – мое африканское имя. Но в кабаках Монмартра, среди тамошних забулдыг, я проходил под кличкой Хорош-Гусь.
Произношение его, правду сказать, было далеко от совершенства. Но в четырех градусах от экватора эта ломаная речь казалась едва ли не эталоном академизма.
Тотор подошел к негру и пожал ему руку.
– Как бы тебя ни звали, Ламбоно, Жамбоно[15]15
Жамбоно (фр. jambonneau) означает «окорок». (Примеч. перев.)
[Закрыть] или Хорош-Гусь, ты мне нравишься. Объясни нам, что к чему. Прежде всего, как называется эта страна?
– Это не страна, а владения племени томба. У них есть король, королева и наследник. В общем, все как у людей.
– А ты что здесь потерял?
– Я родом из этих мест. А ты?
– Чистокровный парижанин. Сын парижанина.
– Сюда-то каким ветром тебя занесло?
– Путешествую по разным странам.
– А тот, второй, с квадратной челюстью?
– Мой спутник и друг.
– Кореш, как говорят на Холме.
– Ты жил на Монмартре?
– Недолго. Работал в самых шикарных кабаках: в «Черном Коте», у Брюана… Выдали мне красивую форму: красную ливрею и полковничье кепи. Словом, повеселился на славу.
– Погоди, погоди! – прервал его Тотор. – Ушам не верю. Монмартр, «Черный Кот» – все это отсюда далековато. О чем, о чем, а о Париже никак не ожидал услышать в этой глуши.
– Конечно! Но если у кого крепкие ноги и голова на плечах…
– Послушай! Что ты все туману напускаешь? К чему эти загадки? Расскажи свою историю, если, конечно, хочешь.
– Я не прочь, только надо горло промочить.
Древние галлы[16]16
Галлы – собирательное римское название кельтских племен, населявших в античное время Европу севернее и северо-западнее Альп; современные французы считают себя потомками галлов.
[Закрыть] с гордостью уверяли, будто их ничем не удивишь. Разве что, если небо упадет на землю.
Но забраться в неведомую страну, где, может быть, не ступала нога белого человека, и оказаться лицом к лицу с добрым малым, говорящим на языке парижских предместий! Согласитесь, такое случается не часто.
– Ну как, милый мой Меринос, – вполголоса проговорил Тотор. – Согласись: это забавнее, чем кривляться в нью-йоркском небоскребе в сорок этажей?
– Голову даю на отсечение – это только начало, – отвечал американец.
– Не жалеешь, что поехал со мной?
– Я счастлив.
– Невзирая на трудности?
Пока они разговаривали, Ламбоно отошел в сторону, порылся в ворохе всякой всячины и извлек оттуда некий предмет, который спрятал до поры до времени в складках одежды.
Потом колдун вернулся к гостям и с довольным видом, приплясывая от нетерпения, спросил:
– Знаете, что это такое?
– Череп? – предположил Тотор.
– Не говори глупости… Это крошка-милашка.
– Крошка-милашка?..
– Да! – отвечал колдун, жестом победителя вознося над головой бутылку шампанского. – Урожай с королевских виноградников!
– Где ты ее стянул, Хорош-Гусь?
– Обижаешь! Ничего я не стянул, а получил в благодарность за службу в таверне «Пигаль».
Колдун перекусил металлическую проволоку своими острыми зубами, и пробка выстрелила в потолок, а затем разлил содержимое по «бокалам» из тыквы и поднес друзьям. Остаток вылил себе и, легко вспорхнув в воздух, сделал антраша. Опустившись на землю, негр церемонно поклонился:
– Ваше здоровье, принцы мои!
Чокнулись. Шампанское было великолепно.
– Extra-dry![17]17
Очень сухое (англ.); по французской классификации шампанских вин такой напиток называется «брют».
[Закрыть] – сказал Меринос, цокая языком.
– Здо?рово! – припечатал Тотор. – Это вам не сивуха. А теперь, Хорош-Гусь, рассказывай!
– Верно! Называй меня Хорош-Гусь. Это навевает приятные воспоминания. Итак: десять лет тому назад я сбежал из дому…
– Продолжай, продолжай, о Хорош-Гусь моего сердца!
– Деревня наша находилась немного восточнее. С тех пор несчастных томба порядком потеснили, и они обосновались здесь, в лесных чащобах. Известно: чем глуше, тем спокойнее. Отец меня здорово бил, и я сбежал. Шел, шел день и ночь, день и ночь. У меня, само собой, чутье, как у собаки. Деревни я обходил – очень боялся, что домой вернут или съедят.
– Ха-ха! – воскликнул Тотор, но тут же нахмурился. – Похоже, в здешних местах сожрать человека – все равно что плюнуть.
Колдун сделал вид, что не расслышал, и с жаром продолжал:
– Я все время шел вперед и говорил себе, что куда-нибудь ведь наверняка дойду.
– Резонно!
– Оно конечно, только в одно прекрасное утро нарвался-таки на французский пост. Это я теперь знаю, что французский, а тогда мне все равно было, французы это или ирокезы[18]18
Ирокезы – группа индейских племен Северной Америки, известная в истории созданием союза (конфедерации) родственных племен, а также ожесточенным сопротивлением белым колонизаторам.
[Закрыть]. А так как белых я увидел впервые в жизни, то страшно перепугался. Отвели меня к какому-то большому человеку. Потом уж стало понятно, что к офицеру. Я не нашел ничего лучшего, как броситься в ноги к доброму господину из другого, совсем чужого мира и умолять его не убивать меня и не есть.
– Решительно, у тебя идефикс[19]19
Навязчивая идея (фр.).
[Закрыть], – заключил Тотор. – Человеческое мясо и в самом деле так вкусно?
– О, пальчики оближешь! – не сдержался негр.
– Да что ты себе позволяешь?
Ламбоно понял, что переборщил, и сконфуженно затих.
Но тут вмешался Меринос, обратившись к Тотору по-английски:
– Пусть говорит. Сейчас не самый подходящий момент, чтобы читать ему нотации. До сих пор нам не в чем было его упрекнуть. Он же не приглашает тебя пообедать вместе. Давай дальше, – бросил он рассказчику по-французски, – только поменьше подробностей.
– Thank you, sir. I go on[20]20
Благодарю вас, сэр. Я продолжаю (англ.).
[Закрыть], – отвечал колдун на чистейшем английском.
Тотор и Меринос остолбенели от удивления, а колдун невозмутимо продолжал:
– Офицер оказался добряком. Я, как смог, объяснил ему, кто такой и откуда иду. Он заметил, что мальчишку качает от голода. Накормил меня, а потом предложил поступить к нему на службу. О чем еще мечтать? Хозяин обращался со мной ласково, позволял делать все что захочу, только бы его обувь и снаряжение были начищены. Ох уж и надраивал я его сапоги! Короче, я со всем отлично справлялся, и два года мы не разлучались. Он посылал меня на разведку, со всякими поручениями верхом или на пиро?ге. А когда я впервые увидел пароход, думал, с ума сойду. Я точно вторую семью обрел. Очень был доволен. Но вот однажды хозяин позвал меня и объяснил, что болен и должен уехать на родину, что я свободен и могу, если захочу, вернуться в свое племя. Боже! Только не это! Я не хотел возвращаться к отцу, который страшно наказывал за непослушание. У меня не было ни малейшего желания проторчать шесть часов закопанным по шею под палящим солнцем. А то еще мне могли выдрать ногти на ногах. Нет! И я сказал хозяину: «Заберите меня с собой!» Он сначала не соглашался: что такому черномазому, как я, делать во Франции? Но я так просил, так умолял… Клялся, что сделаюсь крошечным, таким крошечным, что никому до меня дела не будет. Обещал еще лучше чистить сапоги. Короче, он был так добр… Да, я забыл сказать, что звали его лейтенант Ламбер. Прекрасный человек! Будь он жив, я бы, понятно, здесь не прозябал.
Голос каннибала дрогнул. В глазах блеснули слезы.
Тотор и Меринос переглянулись. Неожиданная чувствительность и удивила и тронула их. Ведь знал же этот несчастный, каково на вкус человеческое мясо!
– Вот мы и уехали, – продолжал негр. – Мне и тяжко и радостно вспоминать об этом. Отъезд из Конго, прибытие в Либревиль. А потом корабль – большой, большой, как деревня. И море! Вообразите мое изумление. Я всего лишь бедный негр, ничего в жизни не видавший. Даже не знаю, откуда мы вышли. Плыли долгие, долгие дни. Потом сели в повозку, которая сама умела ездить. Ездить! Всего лишь железная дорога, но я-то ничего такого не знал. Наконец приехали в Париж. Я стал прислуживать моему хозяину. Всем был доволен. Вот только замечал, что он не совсем здоров. Щеки пожелтели, глаза ввалились. К нему приходили очень важные люди, щупали пульс, прикладывали ухо к груди, а после уходили, покачав головой. Я в страхе забивался в угол, не решаясь ни о чем спросить, но чувствовал опасность. И оказался прав. Не прошло и шести месяцев со дня нашего приезда, как люди вышли из его комнаты в слезах. Он умер.
Колдун племени томба уронил голову на руки и горько заплакал.
У Тотора сердце разрывалось, а обычно невозмутимый американец с чувством шмыгнул носом.
Негр поднял голову и продолжал:
– Возможно, история моя не самая веселая, но ведь вы сами просили рассказать.
– Говори, говори! – возразил Тотор. – Все это необычайно интересно. Так что же ты стал делать после смерти хозяина?
– В беде меня не бросили. Приятель лейтенанта предложил пойти к нему на службу. Он был портным. Большой магазин на углу улицы Друо. Одетый во все красное, я должен был ежедневно проделывать сотни шагов туда и обратно, открывая двери клиентам. Прохожие смеялись, издевались надо мной, поддразнивали. Я начинал кое-что понимать, и это меня унижало. Что ж, если они белые, им можно умничать и задираться? Как-то один верзила захотел дернуть меня за нос. Я ударил его. Разразился скандал. Пришлось идти к комиссару. Господин, которого я поколотил, оказался из правительства или что-то в этом роде. Меня хотели в тюрьму посадить. Но я был прав: если ты черный, это не значит, что над тобой можно безнаказанно издеваться. Мой новый хозяин явился для объяснений, защищал меня, так как знал, что я ничего плохого не сделал. И меня отпустили. Но патрон сказал, что больше не может держать меня, и рассчитал. Дал небольшую премию и рекомендательное письмо к одному владельцу кафе на Монмартре. И начались мои скитания по кабаре. Танцевал, пел негритянские песни, а посетители вопили, гоготали и бросали в лицо такие грубости и сальности, что меня тошнило. Я то возносился, то падал на самое дно: с площади Клиши в Менильмонтан. Сделался циником, мерзким негодяем, занимался грязными делишками и не любил вспоминать прошлое. Есть хорошие парижане, но есть и дешевки. Да и парижанки тоже. Я стал чем-то вроде марионетки, которую каждый, кому не лень, дергает за веревочку. Копил деньги, наживал состояние и жаждал реванша. Не знал, что именно буду делать, но мечтал о многом, тем более когда вспоминал доброго лейтенанта и понимал, что он был бы недоволен и огорчен. Такая жизнь мне вскоре осточертела. Были в ней и приятные моменты, но раздражало то, что всякий помыкает мною. И, как бы вам объяснить, становилось стыдно, что дни проходят в безделье, подлости и грязи. К тому же – нужно уж говорить все начистоту – одно приключение разбило мне сердце. Я полюбил без памяти, был предан всей душой, а надо мной посмеялись. Меня сделали таким несчастным, таким несчастным! И вот в один прекрасный вечер я сказал себе, что не создан для этого, так называемого цивилизованного мира. Вас возмущает, что дикари едят людей. Но разве сами вы не делаете то же? Разве не пожираете вы сердца и умы, не убиваете этим себе подобных? Может, я напрасно говорю вам все это, но я не могу забыть. Это сильнее меня. Я рад, что вы слушаете и не смеетесь.
Ламбоно замолчал. Разноцветные полосы изменяли его лицо, но сквозь них проступило вдруг выражение неизъяснимого страдания.
Тотор и Меринос не прерывали беднягу.
Сердца их сжимались от жалости и стыда.
Эта смесь варварства, примитивной цивилизации и благородного инстинкта представлялась им самым любопытным и трогательным феноменом из всех, с какими удавалось до сих пор сталкиваться.
– Ну что ж, милый Хорош-Гусь! – заговорил наконец Тотор. – Продолжай! Осталось совсем немного. Как ты попал сюда?
Негр вскинул голову:
– Вы, кажется, называете это ностальгией. Я не мог больше думать ни о чем, кроме моего солнца, моих деревьев, моих джунглей. Потом заболел, и меня поместили в больницу. Когда я вышел, мечтал только об одном: вернуться. Начал учиться, стал разбираться в географических картах. Понял, где приблизительно находится моя родина. Скопил немного денег, отправился в Бордо и нанялся на пароход. Работал в машинном отделении. Было очень тяжко, но я ничего не чувствовал. Каждый оборот винта приближал меня к дому. Высадился я в Либревиле. О, солнце Африки! Это жизнь, свобода. Я вновь обрел мои реки, стада, слонов, змей, носорогов. Они для меня друзья, братья. Как не заплутал, как отыскал дорогу домой, не знаю. В сердце было что-то, что вы называете компасом, и однажды утром я вышел к своей деревне. Конечно, она ничем не напоминала Париж. Но, поверьте, она показалась мне красивее всех ваших монументов вместе взятых. Отец умер, но родные узнали меня. Я вновь выучил язык, вспомнил древние обычаи и стал негром чистой воды. А для спокойствия заделался колдуном. Уж очень много я знал всяких трюков, приводивших моих сородичей в неистовство. Ведь они невежественны и наивны. И вот явились вы. Французская речь взволновала меня, захотелось поболтать на языке Монмартра. Все вдруг вернулось, все! Я спас вас, когда этот парень толкнул королеву. Амаба заколол бы его, как свинью. Я подпоил вас, потом отрезвил. Вы у меня в гостях. Можете оставаться сколько угодно. Отвечаю за вашу безопасность. Можете теперь пожать мою клешню.
Он протянул друзьям руку.
Тотора еще терзали сомнения:
– Позволь спросить только об одном, милый Жамбоно: правда ли, что тебе приходилось есть человечину?
Негр раздраженно отмахнулся.
– Черт побери! Оставьте же, наконец, меня в покое. Дайте каждому делать то, что он хочет и может!
Глаза его вспыхнули недобрым огоньком.
Тотор, не обращая внимания на Мериноса, который то и дело дергал его за рукав, грубо оборвал колдуна.
Но вдруг в ночной тиши грохнул выстрел, послышались душераздирающие крики, а затем взрывы, точно началось извержение вулкана.
Ламбоно мгновенно вскочил на ноги.
– Что происходит? – хором спросили Тотор и Меринос.
– А происходит то, что арабы – торговцы живым товаром, ваши друзья, ваши союзники, искатели рабов – напали на беззащитную деревню. Пошевеливайтесь, если хотите спастись!
– Бежать? Ни за что на свете! – отвечал Тотор. – Мы ваши гости и будем сражаться вместе с вами.
– Тогда берите оружие, и вперед! – скомандовал колдун.
И все трое выбежали на улицу.
ГЛАВА 4
На границе с Камеруном. – Два эльзасца. – Кто идет? – Араб бен Тайуб. – Выполнить приказ. – Подозрения Ганса Риммера.
Конго, как известно, разделено между двумя державами, Бельгией и Францией. Французское Конго граничит с Камеруном, колонией Германии. Камерун, в некотором роде, как бы врезается во французские владения, и дипломатам пришлось затратить неимоверные усилия, чтобы определить границы двух стран, особенно в районе озера Чад, тем паче что местность между 4 и 6 градусами северной широты практически почти не изучена: экспедиции Мизона, Крампеля[21]21
Крампель Поль (1864–1891) – французский путешественник; в 1888–1889 годах исследовал север Французского Конго; выдвинул проект соединения французских колоний в Алжире и в бассейне Конго путем аннексии территорий вокруг озера Чад; при попытке осуществления своего плана был убит в багирмийском селении Куссери по приказу мусульманского вождя Мохаммада ас-Сануси.
[Закрыть], Дибовского и Мэтра лишь торопливо прошли по этому району, ибо отважным исследователям постоянно угрожала смертельная опасность, и угроза их жизни исходила от представителей местных племен, у коих один вид белого человека вызывал одновременно глубочайшее изумление и неподдельный ужас.
Четко обозначенные на бумаге, границы между немецкой и французской территориями на самом деле размыты. И наши соседи из Камеруна используют любой удобный случай, чтобы нарушить дипломатические договоренности, если это отвечает их интересам.
Так, в ту самую ночь, когда происходили события, о которых рассказано в предыдущих главах, посреди Французского Конго, в десяти лье от камерунской границы и в пяти лье от деревни, куда попали Тотор и Меринос, два солдата в немецкой униформе перешептывались на эльзасском наречии:
– Сержант! – ворчал первый. – Как думаешь, долго нам еще здесь прохлаждаться?
– Donnerwetter![22]22
Черт возьми (нем.).
[Закрыть] – отвечал второй. – Откуда мне знать? Черт его знает, что задумал наш лейтенант!
– Тебе не кажется подозрительным, что нас среди ночи пригнали на французскую территорию? В этой ложбине только и жди неприятностей от тех поганых бабуинов, что там засели.
Помолчали. Потом снова заговорил первый:
– Послушай, Ганс! Я по горло сыт этой кошмарной жизнью. Долго не выдержу.
– Что ты хочешь сказать? Разве моя жизнь лучше твоей?
– Ax! Min Alter![23]23
Старина (нем., диал.).
[Закрыть] Можно ли сравнивать? Не сердись, но ты почти немец, твои родители голосовали за Германию[24]24
Эльзас был присоединен к Германии по Франкфуртскому мирному договору от 10 мая 1871 года. Здесь речь идет либо о выборах 1874 года пятнадцати депутатов от провинции в рейхстаг, либо о выборах 1881 года, однако в обоих случаях населением провинции были избраны так называемые «протестанты», то есть противники включения Эльзаса в состав Германской империи.
[Закрыть], ты остался в стране, несешь военную службу. Словом, все чин чином.
– Тебе хорошо известно, что я участвовал в бунте и именно поэтому, как и ты, нахожусь здесь.
– И все-таки это не одно и то же. Я француз, родился во Франции у родителей, которые живут во Франции.
– И которые, однако, не позаботились о необходимых формальностях, чтобы избавить тебя от немецкой воинской повинности.
– О! Бедняги! Я не захотел этого. Они уехали из Эльзаса после войны, бросив все: маленькую ферму, друзей, родных. Начали новую жизнь в Париже. Родился я. Они думали только обо мне, ничего не пожалели, чтобы дать мне хорошее образование. Они так наивны! Когда я сказал, что хочу навестить старую бабушку там, в Саверне, им и в голову не пришло ничего дурного!
– Там-то тебя и замели как уклоняющегося от воинской повинности. Ты кричал, протестовал, даже бежать пытался.
– Меня отдали под трибунал. Ах! Судьи – жестокие люди! Я кричал: «Я не немец! Я француз!» Они даже не слушали. А поскольку я оскорбил их, показав кулак, меня сначала приговорили к трем месяцам заточения в крепости. А оттуда направили в колониальные войска под команду к этому надсмотрщику, мерзкому пруссаку, лейтенанту Штерманну, который травит меня.
– Сколько лет дали?
– Еще три долгих года, но я не доживу. То, что происходит здесь, возмутительно. Негров вербуют, чтобы грабить и убивать их же сородичей. А как ожесточаются наши солдаты! Просто звереют. Все это бесит меня. Чувствую: настанет день, когда не смогу больше терпеть. Француз не палач.
– Дружище! Не задирай нос. Ты еще скажешь, что мне, мол, легче: через две недели демобилизуюсь и уеду. Но ведь и я отбыл здесь три жутких года. Почему никто не попытался вытащить тебя? Родные, отец?
При упоминании о родных глаза француза наполнились слезами.
– О да! Мой отец! Знаешь, что произошло? Когда новость о моем аресте долетела до Парижа, мама была так потрясена, что две недели спустя ее уже провожали на кладбище.
– Бедный мой дружище!
– А отец! Он как-то бодрился, не вешал носа, обращался всюду: к офицерам, депутатам, министрам. Дошел до самого министра иностранных дел.
– И что же ему ответили?
– Что ничем не могут помочь, что отношения с немцами не отрегулированы и что рыпаться не стоит.
– Ты писа?л ему?
– Редко. Что я мог ему сказать? Что раздражен и несчастен? Я доставляю ему много горя, и это разрывает мне сердце. Тем хуже! Подохну тут, и, думаю, довольно скоро.
– Выдумки!
Однако первый продолжал в том же духе, будто бы и не слышал:
– Хочу попросить тебя кое о чем.
– Дорогой друг! Для тебя мне и жизни не жаль.
– Все гораздо проще. Меня зовут Ганс Риммер.
– А меня Петер Ланц… дальше?
– Мой отец живет в Париже, на Монмартре. Сапожничает в мастерской, что на углу улицы Сен-Жозеф. Запомнишь?
– Постараюсь. Я неплохо ориентируюсь.
– Хорошо! Поскольку через две недели, а может, и раньше ты выберешься из этого ада и отправишься в Эльзас, обещай, как только сможешь, съездить в Париж.
– Можешь не сомневаться, так и будет. Моя самая заветная мечта – перестать быть пруссаком и работать в Париже.
– Навести моего доброго старого отца и расскажи обо всем: о наших страданиях, унижениях. Расскажи о том, что видел и что еще увидишь. Постарайся утешить его, объясни, что я всем сердцем люблю его и Францию.
Голос солдата дрожал.
– Ладно! Не плачь, мой друг, мой брат. Я обещал и слово сдержу. Покумекаем, как вытащить тебя отсюда.
– О! Если б это было возможно! Но я уже ни на что не надеюсь.
Вдруг он умолк.
– Послушай! Что это? По-моему, кто-то пробирается сквозь заросли.
– Правда. Эй, кто там? Стоять! – закричал Петер.
– Кто идет? – подхватил Ганс.
Оба приготовились стрелять. В лесной чаще в нескольких шагах от них как будто бы что-то сверкнуло. Показалась белая фигура.
– Кто идет? – повторили оба хором. – Еще шаг, и мы стреляем!
Движение прекратилось. Затем гортанный, хриплый голос произнес:
– Друг, Freund!
– Один?
– Да, один.
– Подойди!
Это был араб, закутанный в белое.
Он двинулся вперед.
– Соблюдайте дистанцию, – грозно одернул сержант, – и отвечайте: кто вы?
– Али бен Тайуб. Проклятая страна!
– Жалкий работорговец! – вскричал Ганс. – И он еще проклинает страну!
Араб ухмыльнулся.
– Я хочу видеть лейтенанта Штерманна.
– В такой час?
– Тогда, когда мне будет угодно, – высокомерно отрезал Тайуб. – Вы нижние чины и не имеете права возражать. Приказываю отвести меня к вашему командиру.
Работорговец, а именно этим постыдным делом занимался араб, преследуя, грабя и уничтожая местные племена, говорил так властно, что на эльзасцев это подействовало. Они могли быть недовольны, даже возмущены, однако дисциплине подчинялись беспрекословно.
– Хорошо, – сказал Петер, – следуйте за нами.
Ганс зажег яркий фонарь, и на землю легло желтое пятно света.
– Идите впереди, – велел сержант. – Мой товарищ проводит вас.
Бен Тайуб невозмутимо шагал вслед за Гансом, а внимательный и недоверчивый сержант замыкал процессию, держа ружье на изготовку.
Все молча шли по узенькой тропинке, с обеих сторон поросшей густой травой. Трава цеплялась за ноги, не давала идти. Потом начался скользкий глинистый склон. Четверть часа такой ходьбы изматывала больше, чем двухдневный переход по ровной дороге.
– Стоять! – скомандовал Петер. – Часовой должен узнать нас.
Он крикнул что-то в темноту и стал ждать.
Вскоре послышался ответ.
Петер Ланц шагнул вперед и назвал пароль.
Араб и его конвоиры благополучно прошли через посты, и мгновение спустя все трое скрылись во тьме.
– Что ему здесь надо? – тихим голосом спросил Ганс. – От этого визита добра не жди.
– И что ты предполагаешь?
– Думаю, тут дело не чисто. Видишь ли, Петер, я давно наблюдаю за нашим рыжим лейтенантом. У него вид настоящего бандита. Я бы не удивился, если б узнал, что он затевает какую-нибудь гнусность вместе с этим работорговцем. Не веришь?
– Зачем ты забиваешь себе голову всякой ерундой? Что мы можем сделать?
Ганс ответил не сразу. Немного помолчав, он сказал:
– Кто знает?
