Текст книги "Седьмое небо"

Автор книги: Луанна Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Глава 15

Снежинка позвонила домой, она хотела поговорить с матерью, но в ответ услышала лишь автоответчик. Голос Джулиана сообщил ей кучу разных сведений: «Элис и я так обрадовались снегу… или наблюдаем за ралли… или, возможно, катаемся на лыжах… или, что очень возможно, бездельничаем у камина и не отвечаем на ваш звонок, поэтому, пожалуйста, оставьте ваше сообщение».

– Привет, мама, это я, – сказала Снежинка. – Мы все еще на Лосином острове, возвращаемся завтра утром. Думаю, папа отвезет меня домой. Так что не беспокойся, и не нужно меня встречать. Я попрошу папу отвезти меня. – Потом добавила более мягким тоном: – Я тебя люблю, мама. Пока.

Повесив телефонную трубку, Снежинка задумалась. Ее не покидало тревожное чувство. Почему мать не отвечает? Наверное, она ужасно расстроилась и обиделась. Что это за дочь, которая взяла и уехала, не сказав ни слова собственной матери? Да еще в День благодарения! В среду Снежинка обдумывала свой план, убеждая себя, что ни мать, ни Джулиан не будут без нее скучать, что ее отец нуждается в ней гораздо больше.

Но сейчас, в субботу, когда прошло время, Снежинка знала, что ей придется выслушать все. Она представила, как расстроена мать и как зол Джулиан. Он наверняка нашептывает Элис на ухо что-то недоброе, как те зловещие советчики в шекспировских пьесах, что лгали королеве. В прошлом году на Рождество Джулиан преподнес ей своеобразный подарок – оплатил ее занятия в театральной студии Маркеллус-колледжа. И если она что-то вынесла оттуда, так это то, что в ее собственной жизни достаточно трагедии, предательства и фарса, как у самого Шекспира.

Она набирала и набирала номер дома, молясь, чтобы мать взяла трубку. Что, если действительно случилось что-то ужасное? Что, если в дом пробрались грабители, украли коллекцию картин Джулиана, его суперавтомобили и перерезали всем горло? Что, если это серийные убийцы? Прижав к груди телефон, Снежинка сжала губы. Она чувствовала, как ее мозг распирает от фантазий: одинокий дом на холме, ужасное преступление, страх в глазах матери и Джулиана. Что, если они убили Джулиана и оставили ее мать умирать, и сейчас ее мать истекает кровью, слыша телефонный звонок, забытая собственной дочерью…

– Хэлло, – послышался спокойный голос Элис.

– О Господи! Мама! – ахнула Снежинка.

– Сьюзен, это ты? – спросила Элис.

– Да, привет, мама! Я звонила тебе все эти дни, я не разговаривала с тобой с того раза. Помнишь?

– Помню, – сухо произнесла мать.

– Где ты была? Как прошел День благодарения?

– О, замечательно. Правда, Джулиан немножко простудился.

– Да? – переспросила Снежинка, стараясь говорить заботливым тоном. – Я надеюсь, ему лучше? – Мать ничего не ответила, и Снежинка почувствовала, как беспокойство растет у нее в груди. Почему она должна так нервничать, говоря со своей собственной матерью? Она постоянно чувствовала, что разочаровывает или расстраивает ее, или встает между ней и Джулианом.

– Как… – начала ее мать. Она замолчала и откашлялась. – Как прошел праздник?

– Все хорошо, – небрежно ответила Снежинка. Она не хотела говорить матери, что все было чудесно и какие незабываемые дни она провела.

– Я рада, – сказала Элис, и Снежинка почти увидела, как ее губы сложились в жесткую тонкую линию.

– Что-то не так? – спросила девочка.

– Я просто… просто… Это был наш первый праздник без тебя, – сказала мать, и в ее голосе послышались слезы. – С тех пор как ты была малышкой, с того дня, как ты родилась, мы были все вместе на День благодарения и на Рождество.

– Извини, мама, – прошептала Снежинка, пораженная печальной интонацией матери.

– И даже на День независимости, за исключением того раза, когда вы с Фредди были еще маленькие и отец взял вас на свой корабль «Джеймс», чтобы показать фейерверк. У меня была простуда или что-то еще… и я не могла пойти.

– Но к обеду мы вернулись домой, – напомнила Снежинка, поддерживая тему, затронутую матерью.

– Родная, я… – начала Элис и вдруг замолчала. И потом вдруг стала говорить что-то Джулиану, прикрыв трубку ладонью.

– Что там? – спросила Снежинка.

– Ничего, – ответила мать, и по тому, как изменился ее тон, Снежинка поняла, что Джулиан стоит рядом. Элис продолжала говорить с дочерью, но с оглядкой на мужа. – Но я очень разочарована тем, как ты поступила. Попроси ты как следует разрешения, мы бы подумали, как все устроить. А так… я очень, очень тобой недовольна.

– Я понимаю, – сказала Снежинка, бросая взгляд на Майка.

– Очень разочарована.

– Извини, мама, – расстроенно проговорила Снежинка.

Майк смотрел на нее. Он стоял не двигаясь.

– И мне придется сделать соответствующие выводы, – предупредила мать, – когда ты вернешься домой.

– Выводы? – спросила Снежинка.

– Мы поговорим, когда ты вернешься. А сейчас не вешай трубку, Джулиан хочет поздравить тебя с Днем благодарения.

– Мне нужно идти, мама, – быстро проговорила Снежинка. – Тут нужен телефон. Люблю тебя, пока.

Она бросила трубку на рычаг, словно та жгла ей ладонь. Прикрыв глаза, она едва дышала. Ее мать совсем сошла с ума. Снежинка никогда не слышала, чтобы она так сердилась, пожалуй, с того времени, когда они с отцом разводились. И никогда не разговаривала так с Джулианом.

– Мне не нужен телефон, – словно извиняясь, произнес Майк.

– Да я знаю, – буркнула девочка. – Я нарочно соврала, потому что не хотела говорить со своим отчимом.

– У тебя есть отчим? – удивился Майк.

Снежинка кивнула, чувствуя себя страшно опечаленной, загнанной в угол и подавленной. Ясно, что ее ждет дома, и от этого ей становилось еще хуже. Казалось, ее мать все больше отдалялась от нее и все больше превращалась в жену Джулиана. Хотя бы взять то, как она изменилась после его появления… Она говорила так мягко, мило и приветливо, и вдруг, достаточно было ему войти, как все изменилось.

– Ненавижу его, я знаю, это нехорошо, но я его ненавижу, ненавижу…

– Да, иногда ничего не можешь с собой поделать, – согласился Майк.

– Будь у меня остров, я бы тоже сбежала, – заявила Снежинка. – Точно сбежала бы, как ты.

– Но ты здесь, – сказал Майк. – Ведь так?

Стараясь выдавить улыбку, Снежинка позволила Майку отвести себя наверх. Они поднимались по черной лестнице. Здесь было темно и пыльно. На каждой ступеньке лежали кошки. Одна за другой они выпрыгивали у них из-под ног. Когда они поднялись наверх, стало прохладнее. Эта часть дома не отапливалась. Снежинка видела, что дневной свет сочится через чердачное окно. Они подошли к запертой двери. Майк повернул ручку и пропустил девочку вперед.

Они были на чердаке, все пространство которого занимала старая мебель: кровати, кресла, разбитое зеркало и какие-то коробки… Майк отгородил себе место в дальнем углу и повел Снежинку туда через горы поломанной мебели. Отдернув одеяло, служившее занавеской, Майк позволил Снежинке первой войти в его убежище.

– О, как уютно! – воскликнула девочка.

– Нравится? – спросил довольный Майк.

От небольшого обогревателя шло тепло. Майк притащил сюда старые матрацы. Они были накрыты двумя пуховыми одеялами. На стене висели полки с книгами. Маленькое окошко выходило на поля, простиравшиеся до залива. Снежинка исследовала каждый дюйм пространства. У нее было такое чувство, точно она находится в игрушечном домике.

– Ты здесь спишь? – спросила она.

– Нет, моя комната внизу.

– А для чего это?

– Я прихожу сюда, когда хочу побыть один.

– Твой собственный остров на острове, – поняла она.

Он кивнул. Ее слова не показались ему странными. Он оперся лбом об оконную раму, глядя вниз, во двор. Дед стоял у дверей сарая, где ощипывали гусей, и грел руки у жаровни. Гусиная кровь алела на снегу. Снежинка отвернулась.

– Почему ты сбежал? – спросила она.

– Мне надоело всем объяснять, – ответил Майк, – я не сбежал. Я просто уехал сюда. Все мои родные отсюда, понимаешь? Дед и бабушка, мои родители…

– Тетя Бесс сказала мне, что твой отец умер. Мне очень жаль.

– Я никогда его не видел, – сказал Майк, как будто это могло смягчить чувство утраты. Снежинка вздрогнула при мысли, что было бы, если бы ее родители умерли. И тогда ей в голову впервые пришла мысль о том, что Сара тяжело больна.

– Ты, наверное, переживаешь из-за своей мамы.

– Да. – Он кивнул.

– Но кажется, ей лучше.

Он снова кивнул. Стоя в его тайном убежище, Снежинка размышляла о них с Майком. Два подростка, которым пришлось так много пережить. Он никогда не знал своего отца, его мать растила его одна, а ее родители развелись, и мать скоропалительно вышла замуж. Да еще смерть его отца, ее брата, болезнь его матери.

Обессилев от этих мыслей, Снежинка плюхнулась на матрац и вопросительно уставилась на Майка.

– Как дети могут выдержать столько и не сойти с ума?

– Ты о чем?

– Ты и я могли бы дать работу психиатрам на добрых десять лет вперед.

Он рассмеялся.

– Они посылали тебя к психиатру?

– Конечно, сразу после смерти Фреда и потом, во время развода моих родителей. А Сара тоже тебя посылала?

– Она пыталась пару лет назад, после того как мы переехали из Бостона. Но я редко ходил к врачу.

– Ты спросил, посылали ли меня, – поправила его Снежинка. – Посылали, но я не могу сказать, что я ходила. Да, иногда случалось, но я всякий раз использовала возможность ускользнуть. У меня часто бывала «простуда».

– Что?

– Я ненавижу, когда болею. – Она изобразила сильный кашель. – Теперь понимаешь?

– Я не сумел бы разыграть такое. Этот доктор действовал мне на нервы.

– Кто был твоим психиатром?

– Доктор Дарроу, его офис в одном из кирпичных домов недалеко от Маркеллус-колледжа. Сидишь там битый час, а он не спускает с тебя пристального взгляда.

– Доктор Дарроу? – ахнула Снежинка, приложив руку к губам. – Ты ходил к доктору Дарроу?

– Да.

– Такой высокий? С булавкой в галстуке? Никогда не скажет ни слова?

– Все его дипломы висят на стене, и пока ты вываливаешь всю подноготную, не можешь не заметить, что он закончил Принстон и Корнеллский университет. И еще фотографии…

– …его и его жены и их близнецов во время отпуска на Багамах?

– Точно, – сказал Майк. – Чтобы все могли почувствовать, насколько счастлива его семья по сравнению с вашей.

– В последний раз мы были у него…

– Не могу поверить, что ты тоже к нему ходила, – перебил ее Майк. – Встретив тебя здесь, я совсем забыл, что мы оба из Форт-Кромвеля.

– Я из Ньюпорта, из Род-Айленда, – поправила Снежинка.

– А я приехал из Бостона, – сказал Майк. – Но ты понимаешь, что я имел в виду. Что мы оба обретались где-то рядом в Форт-Кромвеле.

– Я ненавижу это место, – воскликнула Снежинка, осознав, что во второй раз за день говорит «ненавижу». Ей не нравились отрицательные эмоции, как и нытики, которые беспрестанно жалуются на судьбу.

Это заставило ее осознать, как низко она пала. Ей была необходима эта поездка на Лосиный остров.

Майк сидел рядом с ней на постели. Он прислонился к стене, и она должна была сеть вполоборота к нему, чтобы видеть его лицо. Оно было спокойным, чувствовалось, что ему хорошо рядом с ней. Оба расхохотались.

– Доктор Дарроу, – сказал он, качая головой.

– А его близнецы с какими-то надутыми лицами… – хихикала Снежинка. – А совершенно светлые волосы и под цвет им плавки?

– А резиновые круги? – вспоминал Майк. – И надувные нарукавники, чтобы они могли держаться на воде? Вот бы мне такие вчера…

– Ты можешь себе представить, что было бы, провались один из них под лед? – спросила Снежинка сквозь смех. – Он бы и глазом не моргнул, как доктор Дарроу уложил бы его на больничную койку. Тебя не собирались отправить в больницу?

– Он хотел, но я воспротивился.

– Почему Сара послала тебя к нему? – спросила Снежинка.

– У меня были проблемы в школе.

– С учебой?

– Нет, – сказал Майк, – с посещаемостью.

– Продолжай, – сказала она низким голосом, изображая доктора Дарроу, – я тебя слушаю.

Они привалились к стене, смеясь до колик. Вообразив Майка в кабинете доктора Дарроу, Снежинка ощутила свою связь с ним. Они сидели совсем близко, касаясь друг друга локтями, и Снежинка даже не хотела, чтобы он ее поцеловал. Эта мысль мало ее занимала. Касаясь друг друга плечами, они погрузились в воспоминания, как товарищи по несчастью, вынужденные ходить к одному и тому же психиатру в Форт-Кромвеле.

Майк подпер левой рукой подбородок и прищурил один глаз.

– Похоже? – спросил он.

Снежинка кивнула. Майк был ужасно похож на доктора Дарроу.

– А вот его жена на фотографии, – сказала Снежинка, вставая, и приняла соблазнительную позу. Она как наяву видела эту женщину с рыжими волосами, золотыми украшениями и притворно-скромной улыбкой.

– Ай-ай-ай, миссис Дарроу, – произнес Майк, качая головой. – У него должно быть много пациентов, чтобы возить ее на Багамы.

– И покупать ей золотые побрякушки.

– Почему родители послали тебя к нему? – спросил Майк. – Ты симулировала простуду, чтобы отлынивать от школы?

– Нет, школа мне нравилась, – сказала девочка. – Они хотели таким образом помочь мне пережить смерть Фредди.

– Старина Фред, – вздохнул Майк. – Почему они решили, что ты должна его забыть?

– Они взрослые, – пожала плечами Снежинка.

– Нет, наверное, было что-то еще, – усомнился Майк.

– Почему? Ты думаешь, я и вправду тронулась? – спросила Снежинка, строя гримасу.

– Да, – сказал Майк и пощекотал ее.

Она корчилась от смеха, точно так же как во время игр с братом.

– «Зимптомы», – проговорила Снежинка, копируя австрийский акцент Джулиана. – Они направили меня к психиатру, основываясь на «зимптомах».

– Каких симптомах?

– О, ночные кошмары и то, что я каждый месяц меняю свое имя. Ношу носки брата и…

– Ты правда носишь его носки? – поразился Майк.

Снежинка кивнула и без лишних разговоров подтянула наверх брюки, демонстрируя синие носки с темно-бордовыми полосами. Это были любимые носки Фреда, но она не обделяла вниманием и серые, и темно-голубые, и старенькую белую пару. Некоторые из них уже сносились до дыр, но ей было наплевать. Она любила их и всегда надевала.

Майк что-то промычал.

– А для тебя приехать на остров, – сказала она, – это все равно что надеть старые носки отца?

– И мамы тоже. – Он рассмеялся. – По одному от каждого.

– Доктор Дарроу был прав насчет тебя, – сказала Снежинка, беззаботно рассматривая чердачный карниз. Прошлым летом осы устроили там гнездо, их невзрачный домик притаился в сплетении паутины. Бумажные соты напоминали чью-то маску. – Ты чокнутый.

– Можно подумать, что ты нет, – рассмеялся Майк. – Зачем ты изменила свое имя на «Снежинку»? Или мне следует сказать «Знежинка»? – спросил он.

– Зьюзен, – ответила она и прыснула. – Меня звали Зьюзен, но это было ДСФ.

– Что? ДСФ?

– До Смерти Фреда, – объяснила она. – Понятно?

– Это несправедливо, что они умерли, – сказал Майк, уже серьезно. – Все они.

– Ты имеешь в виду тех, кого мы любим?

– Да, – кивнул Майк.

– Ну ладно, шутки в сторону, – сказала Снежинка, хлопая его по спине, как сестра. – Но если бы они не умерли, как бы тогда доктор Дарроу зарабатывал на жизнь? Если бы не было несчастных людей, которые платят ему большие деньги, он не мог бы отвезти на Багамы миссис Дарроу и их близнецов.

– Ты абсолютно права, – сказал Майк. Лежа на спине со скрещенными на груди руками, он не отрывал глаз от осиного гнезда, всем своим видом показывая, что он полностью с ней согласен.

Глава 16

Джордж стоял на кухне и наблюдал, как Сара открывает ящик с лобстерами. Она была такая красивая, совсем, как ее мать. Невысокая и сильная, с длинными ногами и маленькими изящными руками. Одного взгляда на ее лицо было достаточно, чтобы заставить биться сильнее сердце любого мужчины. Взгляд ее голубых глаз был так нежен, а рот, казалось, не смог бы вымолвить ни одного грубого слова. На лице его дочери, несомненно, лежал божественный отпечаток. Казалось, сам Господь коснулся ее лица.

Что касается волос, то тут иная история… Старик помнил, какими длинными и темными они были когда-то, как они блестели и отливали золотом. Но сейчас от их былой красоты ничего не осталось: короткие, они торчали вверх, как у тех неотесанных парней с материка, которые не могли потратиться на хорошего парикмахера. Цвет был слишком ярок, подобно белому золоту, и напоминал Джорджу мишуру или блестящую обертку шоколада. Понимая, что все эти изменения с волосами Сары связаны с ее лечением, Джордж не говорил об этом ни слова.

Наконец Сара открыла ящик. Джордж заглянул внутрь, считая лобстеров. Затем наугад достал одного. Внимательно его разглядывая, он тут же определил, что это самец.

– Уж этот мне Хилл, – ворчал он, сокрушенно качая головой. – Он знает, что у самок мясо куда вкуснее… Так нет же, положил самцов.

– Не думаю, что он сделал это нарочно, – мягко попыталась возразить Сара. – Я не заметила, чтобы он выбирал.

– Поверь, он это сделал намеренно, – спорил старик. Он не выносил, когда кто-то его обставлял. Его сердце забилось сильнее, он похлопал себя по груди и присел. Лобстеры совсем не дешевы, а у него столько расходов. Новые тормоза, новая крыша и столько ртов. Он подумал о Майке, который ел, как молодой жеребец.

– Не стоит так расстраиваться, – успокаивала отца Сара. Она провела ладонью по его руке и задержалась на запястье, слушая пульс. Джордж хотел отбросить ее руку, но не хотел волновать Сару. Он часто чувствовал боль в груди и был немного встревожен. Дочь сидела возле него, он видел, как спокойны ее глаза. Они были такие бездонные и голубые, но уже в тонкой сеточке морщин.

– Почему бы тебе не переехать сюда, где тебе принадлежит все? – спросил он.

– Мне нужно работать, папа, – ответила Сара. – Мой бизнес…

– Бизнес, – с горечью повторил он. – Что такое бизнес по сравнению с семьей?

Она улыбнулась. На ее лице он увидел отражение других дней, когда он говорил то же самое. Он говорил это, когда умерла Роуз и Сара хотела поехать в колледж. Говорил потом, когда она решила открыть свой первый магазин.

– Я ведь здесь, отец, – сказала она. – Разве не так?

Старик поморщился. Он знал, куда она клонит. Они были чужими друг другу. Этим ужасным словом нельзя описать месяцы молчания и долгие годы разлуки. Бесс пыталась сделать все, чтобы он сменил гнев на милость и принял Сару такой, как она есть. Но это оказалось непросто. После смерти жены Джордж должен был быть не только отцом, но и заменить дочери мать. И он допустил ошибку. Когда она в первый раз сообщила ему, что ждет ребенка, он подумал, что она испортит себе жизнь.

– Было бы лучше, если бы ты осталась, – сказал он, продолжая гнуть свое. – Подумай о Майке, ему здесь хорошо. Разве ты не видишь?

– Вижу, – отозвалась Сара.

– Я бы убил Зика собственными руками, не умри он сам. Но я благодарен ему за Майка.

– Я знаю.

Он похлопал себя по карманам в поисках трубки. Он и не надеялся на понимание дочери. Один час он провел с Уиллом у самолета и сразу нашел с ним общий язык, словно они были знакомы всю жизнь. Но к Саре требовался совсем иной подход. С ней Джордж разговаривал, как слепой с глухим.

– Останься, – снова попросил он.

– Не могу, – вздохнула она. – Более того, я хочу забрать Майка с собой.

Джордж уставился на нее. Он был готов к этому. У него снова защемило сердце, но не так сильно, как прежде. Майк достаточно взрослый, чтобы решать самому, и старик не сомневался в выборе внука. Сара – из-за нее болело его сердце. Эти маленькие морщинки вокруг глаз, странный металлический блеск волос… Его маленькая девочка тяжело больна. Все признаки налицо.

– Ты так похожа на свою мать, – вырвалось у него.

– Правда? – спросила она.

Старик кивнул. Он наклонился и погладил дочь по щеке. Ее кожа была необыкновенно мягкой. Она родилась в этом доме, наверху. Джордж сам грел воду на печке, что позади него. Он держал ее на одной руке, она была не больше гусенка.

Стоило ему вспомнить прошлое, как он мрачнел. Как счастливы они были. Джордж, Роуз, Сара… Это был их остров.

– Ты помнишь что-нибудь хорошее? – с трудом произнес он.

– О, папа, – сказала она, улыбаясь. – Самое лучшее.

– Да?

Сара кивнула. Обхватив отца руками, она положила голову ему на плечо. Она часто так делала, когда была маленькой девочкой. В джипе, когда они путешествовали по острову, в лодке, когда выезжали на рыбалку, Сара сидела рядом с отцом, ее голова лежала на его плече. Он почувствовал комок в горле, попытался проглотить его и не смог. Он подумал о Роуз – болезнь быстро сожгла ее, прежде чем они перевезли ее на материк в какой-то крупный медицинский центр.

– Может, тебе действительно лучше жить на материке, – услышал он собственный голос.

– Может быть… – отозвалась она.

В штате Нью-Йорк было несколько прекрасных больниц. Высококвалифицированные специалисты в университетских клиниках проводили самые современные исследования. Если Саре снова станет хуже, он бы хотел, чтобы она была там, а не на Лосином острове, как ее мать. Доктор Миллер сделал все, что мог, но этого было недостаточно. Теперь самого Миллера нет в живых, и так никто и не приехал на его место.

– Мне нужно работать в магазине, – объяснила Сара, – чтобы продавать одеяла тети Бесс.

– Если ты думаешь, что я хочу денег, – горячо сказал Джордж, – то ты ошибаешься. Я хочу только, чтобы с тобой все было в порядке. Понимаешь, Сара?

Она ничего не сказала, просто подняла на него свои большие, выразительные глаза.

– Ответь же.

Она кивнула и вдруг расслабилась и зарыдала. Джордж поморщился. Он всегда заставлял женщин плакать за этим кухонным столом. Сару, ее мать… Он обнял дочь и крепко прижал к себе. Прикрыв глаза рукой, она тихо всхлипывала.

– Ну, успокойся, дорогая, – говорил он. – Успокойся.

– Папа… – Она вздохнула.

– Шш, Сара. Давай не будем больше об этом. Успокойся.

Она кивнула, ее слезы капали на его шерстяную фуфайку.

– Если я могу что-то для тебя сделать, – начал он, с трудом выговаривая слова, – то ради Бога… Я знаю такие случаи, когда больным требовалась пересадка почки или спинного мозга. Все, что угодно, все, что угодно. Все, что могу, я готов отдать.

Счастливая, она не поднимала глаз. Она просто прижалась к нему еще крепче, как в детстве, когда он взял ее с собой далеко в море. Шлюпка дала крен, Джордж уравновесил шкот и ухватился за руль, а Сара повисла у него на груди, как маленькая обезьянка. Она чувствовала себя сейчас точно так же. Взрослая женщина, вцепившаяся в своего отца, как утопающий хватается за соломинку, чтобы выжить.

– Тихо, тихо, Сара, – продолжал успокаивать он. – Шш…

Она взяла себя в руки и вытерла слезы, не поднимая головы. Теперь она дышала ровно, и когда подняла голову, румянец снова окрасил ее щеки. Джордж внимательно оглядел дочь. Она была такая хрупкая и такая сильная. Женщина, которая идет по жизни одна. Она сама себе капитан. И Джордж гордился, что она добилась всего сама, без мужской поддержки. Но с другой стороны, он бы хотел, чтобы она нашла то, что он обрел с Роуз.

Джордж заставил себя встать. Они не решили, что делать с Майком, но еще будет время поговорить. Если Сара думает, что увезет Майка домой, ее ждет разочарование. Парень никуда не поедет, но старик не хотел расстраивать дочь.

Солнце медленно опускалось в океан. Был субботний день, который оказался для них необычайно наполненным. Сара стояла у кухонного окна, наблюдая за тем, как лиловые тени ложатся на снежные поля, тянущиеся до самого залива. Ее отец только что вышел. Она видела, как он ковыляет через двор с колли и машет руками, загоняя гусей в сарай.

Колли лаяла, помогая хозяину. Гуси семенили впереди и громко гоготали. Сара наблюдала подобную сцену сотни раз, но не могла припомнить, чтобы это трогало ее до слез. Она прикоснулась лбом к холодной раме, слезы бежали у нее по щекам. Ее отец только что предложил ей свою почку, свой костный мозг. Ее отец, который не мог без раздражения слышать, когда кто-то жаловался на головную боль, решился на такое, думая, что дочери сможет помочь трансплантация.

Ее заболевание было такого рода, что ни переливание крови, ни пересадка тканей или замена органов помочь не могли. Доктор Гудэр сделал все, что мог. Она выполнила все назначения, которые врачи считали обязательными, и теперь могла уповать только на Бога.

Стоя в церкви радом с Уиллом, она молилась о своем здоровье. Она и не думала просить Господа о чем-то особенном, она все понимала. Ей было положено делать то, что говорили доктора, и верить, что Господь ее не оставит. Но жизнь была так прекрасна! Сердце Сары было полно любви к людям здесь, на земле. Она любила отца, сына, тетушку Бесс, Снежинку и Уилла. Стоя у могилы матери, она думала о небесах, где они когда-нибудь встретятся, но сейчас она хотела остаться на земле.

Ей еще так много необходимо сделать: снова открыть свой магазин и продать побольше одеял, ведь наступили холода, да и Рождество не за горами. Сара хотела уговорить Снежинку помириться с матерью и загладить ту обиду, которую она нанесла той своим самовольным отъездом на остров. Отец и тетя Бесс нуждаются в ее помощи, и она должна иметь деньги, чтобы поддерживать их. Она подумала о Майке, и от этой мысли ее дыхание стало прерывистым. Она хотела вывести своего мальчика на верную дорогу.

И Уилл. Это она должна сделать прямо сейчас. Ее сердце отчаянно забилось, а руки похолодели. Ледяной воздух проникал через старые кухонные рамы. Во дворе отец загонял гусей в сарай. Прижавшись к холодному окну, Сара наблюдала за ним, пока он не скрылся из виду. Первая звезда зажглась на сумеречном небе.

Сара неспешно отвернулась от окна и пошла вверх по кухонной лестнице. В доме все затихло. Тетушка прилегла отдохнуть, а дети забрались на чердак. Сара слышала звуки музыки и смех. Она тихонько постучала в дверь комнаты Уилла.

– Открыто, – отозвался он.

Сара проскользнула внутрь, и дверь плавно за ней закрылась. Комната тонула в полумраке, и только из окон, выходивших на море, проникал свет. Уилл лежал на кровати поверх одеяла. Наверное, он читал и уснул – раскрытая книга лежала рядом, – но стук в дверь разбудил его. Увидев Сару, он приподнялся, опираясь на локоть.

– Все в порядке? – спросил он.

Сара молча кивнула и подошла ближе. Она не могла объяснить почему, но горло у нее перехватило, и ей казалось, что она вот-вот заплачет. Не говоря ни слова, она остановилась у кровати.

Уилл подвинулся, чтобы дать ей место, протянул руку, и Сара опустилась на постель рядом с ним. Он обнял ее, согревая теплом своего тела.

– Ты знаешь, что удивительно? – спросил он, поглаживая ее по спине.

– Что? – прошептала она.

– Я ждал, что ты придешь.

– Ты ждал?

– Да. До того как задремать, я думал, может быть, Сара разбудит меня. Честное слово!

– А я чувствовала себя так забавно, когда кралась в твою комнату.

– Я понимаю, – улыбнулся он, теснее прижимая ее к себе. – Мы оба ведем себя как дети.

Тем временем на чердаке ребячились их дети. Сара слышала визг Снежинки и смех Майка. Они носились по чердаку, под их тяжестью старые доски жалобно скрипели.

– Сколько времени у нас до обеда? – спросил Уилл, целуя ее в лоб и щеки.

– Нам хватит, – прошептала она, пробегая пальцами по его груди. – По крайней мере часа два.

Он стянул с нее свитер, а она расстегнула пуговицы на его рубашке. Уилл спустил молнию на ее джинсах, пока Сара занималась пуговицами на его брюках. Оставшись в нижнем белье, они скользнули под одеяло в постель, которую Уилл согрел теплом своего тела. Сара почувствовала, как его пальцы спустились вдоль ее спины и проникли под пояс трусиков. Их поцелуи были жадными и нетерпеливыми, губы одного искали губы другого.

Руки Уилла двинулись вверх по ее спине и шее и замерли, нащупав шрам на затылке. Сара застыла, когда он прикоснулся к нему. Ее глаза открылись, и она увидела, как Уилл, прервав поцелуй, тоже открыл глаза. О Господи, что он сейчас чувствует, спрашивала Сара себя и была рада, что в комнате нет света.

– У меня была операция, – пояснила она, – ты ведь знаешь?

– Да, знаю.

– Я ненавижу этот шрам. Просто стараюсь забыть о том, что он есть.

– Это тоже ты, а все, что ты, красиво.

– Если бы ты увидел его, ты бы не говорил так.

– Тогда позволь мне взглянуть.

Она покачала головой. Никто, кроме докторов и сестер, не видел ее шрама. Когда в первый раз Мег Фергюсон сняла бинты, она разрыдалась. Доктор Гудэр сделал все, что мог, но безобразный шрам остался.

– Покажи, – попросил он. – Прошу тебя, Сара.

– Я боюсь…

– Ты не должна бояться.

– Но это ужасно!

– Не верю, – прошептал он, крепко обнимая ее.

Но прежде чем он это сказал, Сара потянулась к лампе и зажгла свет. Присев на постели, она наклонила голову так, чтобы он мог видеть все. Она слышала, как он затаил дыхание, стараясь не выдать себя.

– О, Сара! – прошептал Уилл.

Он даже не смог притвориться, настолько ужасна была открывшаяся ему картина. Она чувствовала, что он дрожит, стараясь сдержать рыдания, пока покрывал поцелуями ее спину, плечи и шею. Его лицо было мокрым от слез; попробовав их на вкус, она встретила его губы. Они соединились в долгом поцелуе, а их тела сплелись в объятиях.

– Это ужасно. Я знаю.

– Но это сохранило тебе жизнь, – возразил он.

– Да, – прошептала она.

– Поэтому это прекрасно, я уже сказал тебе.

Он ласкал ее, позволяя убедиться, как сильно он ее любит. Он прикасался к ней с такой невероятной нежностью, словно она была хрупкой драгоценностью.

Сара таяла в его руках, отдавая ему всю себя. Она была так безжалостно предана Зиком, что больше не могла никому доверять. Она лежала, прижавшись к груди Уилла, и чувствовала, как дрожь сотрясает ее тело. Все напряжение и страхи улетучились. Она отдала ему всю себя и сделала это от всей души, как никогда раньше.

Шрам Сары был ее тайной. Он пометил ее тело, словно это была запись в истории ее болезни, напоминавшая ей о скоротечности жизни и вселяющая извечный страх. Но внезапно она восприняла этот шрам как подарок, по-другому открыв себя Уиллу. Она целовала его так нежно. Она впервые ощущала всю полноту жизни, смакуя каждое ощущение, каждое едва заметное прикосновение мужчины к своему телу.

Оба были молоды, полны силы и страсти. У Сары были узкие бедра, тонкая талия и высокая маленькая грудь. Ее ноги были длинными и сильными, и она затаив дыхание позволяла Уиллу ласкать свои бедра.

Она целовала и целовала его, исследуя его сильное тело. У него были шрамы в разных местах, но не было ни одного такого страшного, как у нее, но у всех шрамов были свои истории, и она хотела бы услышать их от Уилла. А сейчас она лежала с ним в постели, глаза в глаза, и чувствовала на себе тяжесть его тела.

Они двигались в едином ритме. Сара никогда прежде не испытывала такой близости, как сейчас. Уилл не спрашивал ее, что она любит, он все знал сам. Но он осторожно подводил ее к безумной грани страсти, позволяя ощутить, что она в безопасности. Она отбросила все мысли, отдавшись рукам любимого мужчины.