Текст книги "Тихая гавань"

Автор книги: Луанн Райс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

– Проходите, – сказала охранница.

Дана, схватив сумку и взяв за руки племянниц, вдруг услышала голос Сэма:

– Я здесь, Дана!

Он стоял у загородки, широко раскинув руки.

– Тетя Дана, мы не в ту сторону идем, – сказала Элли.

А Куинн только всхлипывала и прижимала к груди урну.

Дана не могла вымолвить ни слова. Молча посмотрев на племянниц, она пошла навстречу веренице пассажиров, направлявшихся на посадку.

– Мы на самолет опоздаем, – сказала Элли.

– По-моему, это твоя тетя и имела в виду, – сказал Сэм, когда они вышли из-за загородки.

Элли тихонько ойкнула, а Дана крепко обняла Куинн. И в тот же миг поняла, что с жизнью свободной художницы покончено.

Сэм повез Дану с девочками обратно домой. Небо еще было светлым, но на дорогу ложились густые тени.

– Почему ты передумала? – спросил он Дану.

– Из-за Куинн, – прошептала Дана. – Когда они открыли ее чемодан, у нее был такой взгляд...

– Но вас же пропустили.

– Да.

– Так почему ты изменила решение?

Дана уставилась в окошко. Уже темнело, и из леса к дороге выходили олени.

– Потому что поняла: ей нужно остаться здесь, в родительском доме.

Сэм покосился на Дану. Она широко раскрытыми глазами смотрела куда-то вдаль. Элегантная стрижка, в каштановых волосах пробивается легкая проседь. Черные брюки, пиджак – настоящая художница, отправляющаяся в Европу.

Он откашлялся. Ему необходимо было задать еще один вопрос – он не хотел ее мучить, просто пытался разобраться.

– А почему ты решила, что сможешь?

– Потому что Лили могла, – шепнула Дана.

– Лили?

– Лили занималась девочками, а я – только собой. Я думала, что не сумею жить в Хаббардз-Пойнте, в доме Лили. Думала, получится приучить их к той жизни, которую вела я. Дети, они ведь легче привыкают. Но когда я увидела глаза Куинн...

Сэм кивнул.

Дана с матерью долго сидели и пили чай, а девочки играли во дворе. В машине они выспались и теперь носились туда-сюда, рисовали фонариками узоры в ночном небе.

– Как только вы уехали, я обнаружила, что урны нет, – рассказывала Марта. – Впрочем, это не важно. Важно то, что ты здесь. И девочки здесь. Смотри, сколько звезд высыпало. Лето будет замечательное.

– Замечательное! – подхватила Элли, услышав последнее слово. – А Сэм мне нравится! – крикнула она, продолжая носиться кругами по двору.

– Сэм-Сэм-Сэм, океанограф, мэм! – запела Куинн.

– Да, – вздохнула Марта. – Очень милый молодой человек. Спасибо ему, что привез вас обратно. Я безмерно счастлива, что вы не сели в самолет.

– Пожалуй, и я этому рада, – сказала Дана.

Ранним утром в Хаббардз-Пойнте всегда прохладно. Дане, собравшейся насыпать зерна в птичью кормушку и полить грядку с травами, пришлось надеть свитер. Она ходила по двору и слушала, как просыпается Пойнт, как галдят на берегу чайки и крачки. Элли сидела на ступеньках, ела хлопья и тихонько мурлыкала что-то себе под нос. Куинн, как и все четыре предыдущих утра после их несостоявшегося отъезда, молча отправилась на Литл-Бич смотреть, как восходит солнце.

Урна с прахом вернулась на свое место на каминной полке. Мать переехала к себе. Элли не расставалась с Кимбой ни на минуту. Куинн почти весь день проводила в лесу или на берегу. Дана думала о своих картинах и о том, когда же ей удастся съездить во Францию.

Они с девочками обучались правилам совместной жизни и старались вести себя как обычно, хотя никакого «как обычно» быть еще не могло.

Дом, в котором прошло детство Даны, стал за эти годы домом Лили. В комоде лежали ее простыни и ее полотенца. В кухонных шкафчиках стояли ее кастрюли и сковородки.

Лили в отличие от Даны не захотела менять путь, обозначенный с детства. Семейная жизнь, домашние хлопоты, муж и дети. Искусство – занятие эгоистичное: Дана всегда должна была следовать велениям своей музы.

Она встречалась с мужчинами, с удовольствием общалась с ними, иногда вступала в более тесные отношения. Но потом на нее накатывало вдохновение, она ночь напролет стояла у мольберта и искала нужный оттенок синего, а потом весь день отсыпалась, не ехала на пикник или на морскую прогулку, пропускала ужин с заказчиком или визит к родителям возлюбленного. Никакой мужчина не мог такого понять.

Пока не появился Джонатан.

Поначалу он вел себя так, что у нее и мыслей не возникало об интимных отношениях. Он смотрел, как она работает, говорил, какая она потрясающая художница, да к тому же самая красивая женщина во всей Франции. На Моник, позировавшую Дане, он и не глядел. Только на Дану.

Как давно это было! Вьетнамская девушка теперь ей не подруга, а Джонатан – не любовник. Дана не могла больше им доверять.

Когда солнце было уже высоко, вернулась Куинн. Постаравшись остаться незамеченной, она проскользнула в дом. Дана пошла следом и увидела, что Куинн шарит по кухонным полкам.

– Хочешь, я приготовлю тебе завтрак? – предложила Дана.

– Да чего там! – бросила Куинн. – Я обычно ем гранолу. Ее бабушка покупает. Наверное, на прошлой неделе не купила. Решила, что мы...

– Уедем во Францию, – договорила за нее Дана, которой вдруг до смерти захотелось выпить кофе со сливками и съесть бриошь.

Куинн покраснела и потянулась за коробкой хлопьев.

– Пустяки, – пробормотала она. – Поем хлопьев, как Элли. Она возражать не будет.

Дана кивнула.

– Ты запиши гранолу в список покупок.

– Хлопьями обойдусь, – пожала плечами Куинн.

Дана отхлебнула кофе. Перед предполагаемым отъездом Куинн вела себя отвратительно. А теперь была мила и приветлива, словно боялась: один неверный шаг, и тетя передумает, увезет их следующим же самолетом во Францию.

– Почему ты каждое утро уходишь? – спросила Дана. – И в такую рань. Мы с Элли еще спим.

– Я вас бужу? Извините.

– Да нет, что ты. Я просто хотела побольше о тебе узнать.

И тут в лице Куинн проступило знакомое раздражение.

– А что тут узнавать? Мне нравится смотреть на восход, вот и все.

– Мне тоже нравится. Я очень люблю рисовать на восходе.

– А я люблю...

– Что? – наклонилась к ней поближе Дана.

Ей хотелось научиться понимать племянницу. У этой девочке столько секретов и тайн.

– Ты точно такая же, как мама, – грустно вздохнула Куинн.

– Разве это плохо?

– Ты художница. Все говорят, какая ты свободная и независимая. Я и решила, что ты счастливее, что тебе довольно самой себя и ты не станешь каждую секунду за мной следить.

Дана не нашлась что ответить.

– Я не хотела тебя обидеть, – поспешно сказала Куинн.

– Почему ты сказала, что я счастливее? Мама что, была несчастна?

– Нет. Счастлива. Да это я так... Забудь, – сказала Куинн и вышла из кухни. А Дана смотрела ей вслед.

Куинн не хотелось обижать тетю. Но она вовсе не собиралась ничем с ней делиться. Зачем? С того момента, как они уехали из аэропорта, Куинн испытывала только радость и благодарность и очень старалась ни с кем не портить отношения. Она каждое утро убирала свою постель, старалась не дразнить Элли. Когда кончилась гранола, она без капризов перешла на хлопья.

Но сегодня утром она едва не взорвалась. Они сидели на кухне – как когда-то сидели с мамой, и Куинн чуть было не сказала, что очень любит на восходе писать в своем дневнике. А вот это уж точно было бы глупостью. Проще было бы отдать тете Дане дневник и разрешить его почитать.

Куинн бродила по дому. Тетя Дана повела Элли на берег – записать на занятия по плаванию, и Куинн поискала их в бинокль. Вон они, там, далеко на пляже, идут с мамашами и детками, приехавшими сюда на лето. Не важно, что Элли отлично умеет плавать. По семейной традиции, установившейся, когда мама с тетей Даной были маленькими, положено было ходить на занятия, пока тебе не исполнится десять. Чтобы научиться выходить из любых непредвиденных ситуаций.

Вот поэтому-то Куинн и знала наверняка: это был не несчастный случай. Она отлично помнила мамины рассказы о том, как они с тетей Даной плавали на остров Шелтер, как однажды доплыли аж до Ориент-Пойнта.

Так почему же мама Куинн, которая легко могла переплыть десятикилометровый пролив, утонула так близко от берега? Вон там, сразу за буйками...

Куинн знала почему. Она хранила эту тайну в сердце и в дневнике.

Ох, если бы она начала вести дневник чуть позже! А мама его прочитала. У Куинн в ушах стоял ее голос. Ласковый голос, объясняющий Куинн про то, о чем она написала. Куинн, пунцовая от смущения, слушала маму, еле сдерживая обиду. Она не простила, и мама тоже не простила.

А через два дня родителей не стало.

Куинн не знала подробностей; она не могла представить себе, как это случилось. Но была убеждена: родители сделали это нарочно. Дали морской пучине поглотить себя.

На берегу ярко светило солнце. Вода, кругом вода. Лучи, отразившись в волнах, плясали по зеркалам и рамкам картин. Кто может знать правду?

Там плавают русалки, говорила мама, когда Куинн была маленькой. С волосами из водорослей и рыбьими хвостами. Они играют с омарами, ловят устриц, находят жемчуг и приносят его домой своим мамам. В полнолуние они раскидывают в море сети, ловят серебристых рыбок и вплетают их в волосы.

Куинн вспомнила о русалках, но знала, что они на ее вопросы не ответят. И тут она подумала об океанографах.

– Сэм-Сэм-Сэм, океанограф, мэм! – прошептала Куинн.

Скорее бы тетя встретилась с ним снова.

Обойдя весь дом, она вернулась наверх, в коридор, где у стены стояла папина ракетка. Куинн схватила ее, кинулась в свою комнату и там принялась колотить по всему, что попадалось под руку. Матрац, подушка, одеяло, лампа на ночном столике. Она била не глядя, словно хотела выколотить из комнаты ответы, которые были ей так необходимы.

Глава 4

Сэм лежал, жарясь на солнышке, и выжимал штангу. Под ним поскрипывала палуба, и он подумал, не выйти ли в море. Но вместо этого добавил еще десять килограммов к прежним восьмидесяти и продолжил занятия.

Его яхта стояла на якоре неподалеку от Нью-Хейвена, в Стони-Крик. Утром он прошел на веслах пятьсот метров до городской пристани, пробежал десять километров, выпил кофе с бубликом и вернулся обратно. Ему нужно было кое-что почитать и написать статью, но вместо этого он взялся за штангу.

Серая футболка Сэма намокла от пота.

– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, – считал он.

Детство у Сэма было нелегким: он вырос в семье, где считали каждый цент, где не хватало то на еду, то на квартплату, и горько завидовал тем, кто имел все и без всяких усилий. В Куинн Грейсон Сэм безошибочно угадал несчастного ребенка. Он увидел это в глазах Куинн и сразу представил все, через что предстояло пройти Дане. И он решил помочь ей. Ему надо было проанализировать наблюдения за дельфинами, присланные из Бимини, надо было поехать на конференцию в Новую Шотландию. Но он все отменил.

В каюте зазвонил телефон, и он догадался, кто это, еще до того, как включился автоответчик. В голосе прозвучала напускная храбрость, которой пытались скрыть неуверенность и робость. Сэм ошарашенно выслушал приглашение. Лучшего он и пожелать не мог.

Дана поднялась наверх с корзиной – хотела собрать грязное белье – и увидела в углу шкафа Куинн разбитую лампу. Она встала на корточки и принялась собирать осколки.

Основание лампы было в форме керамической раковины. Лили вылепила его из глины в восьмом классе. Отец сделал из него лампу, которую Куинн забрала к себе в комнату.

А теперь она валялась разбитая вдребезги.

Почему Куинн ее спрятала? Боялась, что ее будут ругать? Размышляя над этим, Дана в который раз подумала, что родитель из нее никудышный.

Она безумно устала от занятий плаванием, на которые водила Элли. Устала стоять на берегу с мамашами и беседовать о клумбах, о теннисе, о женском клубе. Дана привыкла к тишине собственной мастерской, а светские беседы ее пугали – она совершенно не умела их поддерживать.

Собрав белье, она вышла в коридор. На стене висели четыре картинки Лили. Виды Хаббардз-Пойнта зимой, весной, летом и осенью.

Дана вспомнила, как ее всегда тянуло рисовать, но – увы! – она давно ничего подобного не испытывала. Обычно она работала на огромных холстах. Полтора метра на три – чтобы хватило места на все ее чувства. Она представила себе мастерскую, где ее обычно посещала муза.

Когда-то она видела музу и в своей натурщице Моник. Двадцатипятилетняя Моник подрабатывала, где могла, – копила деньги на художественную школу. Глаза у нее были цвета шоколада, спокойные и понимающие, и она умела по полчаса сидеть, запрокинув голову. А еще она была мила и заботлива. Приносила Дане цветы, заваривала чай. Дана относилась к ней как к младшей сестре. А еще в Моник был тот дух свободы, к которому всегда стремилась сама Дана. И, глядя на обнаженное тело Моник, Дана порой с трудом перебарывала смущение.

Джонатан часто приходил в мастерскую и смотрел, как она работает. Моник появилась, когда Дана с Джонатаном уже полгода жили вместе. Для Даны такая жизнь была внове, но Джонатан уверял ее, что это навсегда. И Дана доверилась ему.

– Она не идет ни в какое сравнение с тобой, – шептал Джонатан на ухо Дане, когда та писала обнаженную девушку, опутанную водорослями.

И его поцелуи были тому подтверждением.

– Он тебя обожает, – сказала однажды Моник. – Очень надеюсь, что и у меня появится когда-нибудь такой преданный возлюбленный.

– Непременно появится. Ты редкая красавица, Моник.

Моник пожала плечами и застенчиво улыбнулась. Но у Даны было ощущение, что девушка отлично знает себе цену.

После смерти Лили Моник незачем было приходить. Дана так тяжело переживала утрату, что о работе и речи не шло. Она не могла ни думать, ни рисовать, хотела только спать или лежать в объятиях Джонатана. Она тянулась к нему, надеясь найти в его сильных руках опору и утешение.

– Я потеряла это, Лили, – прошептала Дана, прислонившись к стене. – Я больше не могу писать.

Во всяком случае, здесь. Может, во Франции, в родной мастерской, где нет больше ни Джонатана, ни Моник, она сумеет начать все заново.

И тут зазвонил телефон. Она дождалась, пока включится автоответчик. «Привет, это Сэм. Кажется, наши автоответчики решили друг с другом пообщаться. Очень приятно было получить ваше приглашение. Приеду обязательно. Думаю, к семи успею. Надеюсь, это не слишком поздно. До вечера».

Дана выслушала сообщение, перемотала запись на начало. Сэм придет на ужин? А Дана его не приглашала.

Она пошла по дому в поисках девочек и увидела на холодильнике записку, где почерком Куинн было написано: «Мы ловим крабов на камнях». Дана открыла дверь кухни и хотела бежать за девочками, но увидела, что по холму поднимается Марни Макгрей Кэмпбелл.

Дана знала Марни с рождения. Их матери были подругами. А потом у обеих родились дочери – у Марни было две сестры, и у обеих тоже дочки.

– Женское царство, – говорила Данина бабушка.

Дана обрадовалась несказанно. Протянула руки, и Марни помчалась к ней.

– Поверить не могу, что ты здесь! – воскликнула Марни.

– А я поверить не могу, что ты здесь, – ответила, обнимая ее, Дана.

И, словно не было всех этих лет, Дана почувствовала себя шестилетней девчонкой.

– Мы приехали вчера поздно вечером, – сказала Марни. – Я посмотрела на твой дом, но света не увидела, иначе сразу бы прибежала.

– Мы вообще-то должны были уехать во Францию, – сказала Дана.

– Я об этом слышала. Наши матушки очень переживали. Ну, языковой барьер, девочки вдали от дома, и все такое. Я им сказала, ты знаешь, что делаешь, иначе Лили не доверила бы тебе дочерей.

– Эти девочки из меня все жилы вытянули. Особенно Куинн. Я как раз собиралась пойти и задать ей взбучку. Похоже, кто-то из девочек – держу пари, что Куинн, – без разрешения позвал на ужин одного человека. И он придет.

– Кто же это?

– Да она его едва знает. Он когда-то занимался у нас с Лили. Стал океанографом, преподает в Йеле, и в силу случайных обстоятельств именно он в прошлый четверг возил нас с девочками в аэропорт и обратно.

– А... – сказала Марни. – Тогда понятно. Этот человек связан в их сознании с матерью.

С холма подул теплый ветерок, зашелестела листва на дубе. Дана присела на ступеньку каменной лестницы. Марни не сказала ей ничего нового, но почему-то все вдруг встало на свои места.

– А что здесь произошло? – тихо спросила Дана. – Ну, в доме?

Марни не ответила, только молча села с ней рядом.

– Куинн тут на днях сказала, что я счастливее Лили. Разве Лили была несчастна?

– Я знаю немногим больше твоего. Лили была прекрасной матерью, и они с Майком, похоже, любили друг друга по-настоящему. Я часто видела их на берегу. Он купил эту большую лодку...

– А почему она не пользовалась «Русалкой»?

– Наверное, потому, что они много времени проводили на «Сандэнсе». В море она забывала про все сложности с работой Майка. Ничего другого мне на ум не идет.

– Какие сложности? – удивилась Дана.

Марни хотела что-то сказать, но сдержалась. Дана знала, что она терпеть не может сплетен. Может, у Майка были проблемы с деньгами? И поэтому Куинн решила, что мама несчастна?

– Да так, ничего серьезного. Лили как-то вскользь упомянула об этом. Майк занимался проектом, который ей не нравился. Это ее немного расстраивало, вот и все.

Дана рассеянно выдергивала сорняки, росшие у лестницы. В голове крутились мысли: о лодке, о деньгах. Счастье Лили и счастье Майка... Возможно, это было не одно и то же. Что Дана знает о семейной жизни?

Она встала.

– Наверное, надо отменить ужин с океанографом.

– Отменить?

– Думаешь, не стоит?

– Наверное, для того, кто его пригласил, это важно. Может, у Куинн была серьезная причина его позвать.

– Значит, мы предполагаем, что его пригласила Куинн.

Марни только пожала плечами:

– Мне пора – пойду проверю, как там юные ловцы крабов.

– Передай им, пожалуйста, что мне надо съездить за продуктами и я жду их домой. Пусть поймут, что, если они приглашают гостя, его надо чем-то накормить.

Самое удивительное, что Куинн никто не отчитывал. Дана, кухарка из которой была никудышная, мирно возилась на кухне с луфарем, купленным для гостя, которого она не приглашала. Может, решила, что он сам напросился?

Наверное, так.

Куинн и сама до конца не понимала, зачем позвонила ему. Устроив погром в комнате и нечаянно разбив мамину лампу, она в полной прострации отправилась в комнату Даны и залезла к ней в сумку. Нашла номер Сэма, и рука сама потянулась к телефону. А когда тетя Дана объявила, что он приедет, Куинн от стыда не знала, куда себя девать.

Но тетя Дана на нее даже не накричала. И вообще вела себя удивительно невозмутимо. Куинн вдруг захотелось рассказать ей все. Облегчить душу.

Ее волновал только один вопрос: если тетя Дана твердо решила поселиться здесь, почему она не начинает работать? Почему не попросила прислать из Франции свои вещи? И почему не хочет спускать на воду лодку?

Но она воздержалась от расспросов и кинулась помогать. Вымыла и порезала листья салата, показала тете Дане, как мама делала заправку. Помогла посыпать травами рыбу. Но когда тетя Дана попросила накрыть на стол в столовой, ей стало не по себе. В столовой они больше не ели. Бабушка разрешала им уносить подносы с едой в гостиную, а тете Дане нравилось есть в кухне. Столовая напоминала Куинн о родителях.

Когда она ставила на стол хрустальные подсвечники и вазочку из ракушек, руки у нее дрожали.

– Очень красиво, – похвалила тетя Дана, заглянув в комнату.

– Спасибо. – Куинн обошла вокруг стола. – Мы с Элли сидим тут и тут, – сказала она, дотронувшись до стульев, стоявших друг напротив друга. Ты сядешь сюда, а он туда.

– Так неудобно, – сказала тетя Дана. – Нужно поставить стулья по краям стола.

– Нет! – вскрикнула Куинн.

– Куинн, я жила здесь задолго до твоего рождения. Здесь всегда стояли стулья. На одном сидел дедушка, на другом – бабушка.

Куинн замотала головой. Из кухни вышла Элли и встала рядом с сестрой.

– Здесь никто сидеть не будет, – твердо сказала Куинн.

– Куинн, я знаю, это места твоих родителей. Но если мы не поставим стулья как положено, нам вчетвером здесь не разместиться. Понимаешь? Мы будем толкать друг друга локтями.

– И луфарь будет разлетаться во все стороны, – добавила Элли.

– Эл, заткнись!

– Послушай, – сказала Дана. – Мы все помним: это места твоих родителей. Не важно, кто сюда сядет. Это же просто на время ужина. Кто-то окажется на месте мамы, но мы все равно помним, чье оно.

– Что оно мамино?

– Ну да.

Следующий вопрос задать было очень трудно.

– Ты сядешь на мамино место?

– Необязательно. Можно посадить туда Сэма. А я сяду на папино.

Куинн кивнула:

– Но это только на время ужина...

– Как папины дома, – вставила слово Элли. – Люди снимают квартиры, но не навсегда.

– Стулья внаем, – сказала Куинн.

– Вот именно, – подтвердила Дана.

Куинн с трудом сдержала улыбку. Но одновременно ей хотелось плакать. Поэтому, чтобы не дать воли чувствам, она нахмурила брови и строго спросила:

– Если ты решила остаться здесь, то почему не рисуешь? Где твои картины?

– Еще будут.

– Ты художница, а я никогда не видела, чтобы ты рисовала, – сказала Элли.

– Давайте-ка я нарисую именные таблички. Сгодится?

Куинн равнодушно пожала плечами.

На пороге дома Сэм залюбовался пейзажем – за садом и каменной террасой открывался великолепный вид на пролив. Дана открыла дверь, и он улыбнулся ей.

– Привет, – сказала она.

– Привет! – Он протянул ей бутылку вина. – Спасибо за приглашение.

– Добро пожаловать! Рада тебя видеть.

Пропуская Сэма в дом, Дана поцеловала его в щеку. А он, наклонившись к ней, легонько коснулся рукой ее талии. Она выглядела замечательно: за неделю загорела, и в глазах светилось море. Стройная, в бежевых брюках и белой рубашке, она выглядела точно так же, как на пристани в Ньюпорте.

– Ты любишь луфаря? – весело спросила Элли. – Сегодня на ужин луфарь.

– Обожаю. Это одна из самых замечательных рыб.

– Почему?

– Будем есть, покажу, – сказал Сэм и прошел за хозяйками в гостиную.

Пока Дана открывала бутылку и наливала в бокалы вино, Сэм огляделся вокруг. Куинн показала ему телескоп, в который был виден Ориент-Пойнт.

– Океанографы все знают о море, да? – спросила Куинн. – Видят то, чего не замечают другие?

– Пытаемся, – усмехнулся Сэм.

– А например?

– Вон там – Викландская мель, – сказал Сэм, – где мой старший брат Джо отыскал затонувший корабль – «Камбрию».

– Твой брат этим занимался? – спросила Дана, подавая ему бокал.

– Да. Года два назад. Он узнал про золото, достал большую его часть и поднял сам корабль.

– Лили мне об этом рассказывала. Мы еще в школе читали про «Камбрию».

– Твой брат поднял со дна корабль? – спросила Куинн.

Глаза ее лихорадочно сияли.

– Да, – кивнул Сэм. – Он – охотник за сокровищами.

– И ты тоже? – спросила Элли.

– Нет, я просто морской биолог. Джо называет меня рыбьим ученым. Я выхожу в море на исследовательских судах и изучаю все, что плавает.

– Так вот кого мы вытащили когда-то из ньюпортской гавани.

– Вы мне жизнь спасли, – сказал Сэм, глядя на нее.

Девочки, решив, что он преувеличивает, захихикали.

Они еще немного поболтали, и Дана пошла за ужином. Сэм предложил разжечь угли для гриля. Девочки пошли за ним следом, внимательно слушая рассказ о луфаре, о темной полосе у него на брюхе, которая выполняет роль сонара.

– Сонар – это как на подлодках, да? – спросила Куинн. – Нам об этом рассказывали на уроках. Про то, что некоторые существа излучают звуковые волны, те отражаются от поверхностей и их видно на экране,

– Все именно так и есть, – ответил Сэм, прислушиваясь к тому, как возится на кухне Дана.

– А под водой ты умеешь искать? – спросила Куинн.

– Смотря что.

– Я хочу... – начала было Куинн, но тут открылась дверь и вошла Дана с деревянными вилкой и ложкой.

– Поможешь мне? – спросила она Куинн. – Перемешаешь салат?

– Я разговариваю с Сэмом, – ответила девочка.

– Ничего, – сказал Сэм, – потом продолжим, – но сразу понял, что допустил ошибку.

Куинн тут же помрачнела. Похоже, она готова была расплакаться. Но без свидетелей. Ни слова не говоря, она развернулась и помчалась по тропинке прочь от дома.

– Догнать ее? – спросил Сэм.

– Не надо, – грустно вздохнула Дана. – Сама вернется.

– Ей нужно немного побыть одной, – рассудительно сказала Элли. – Она всегда так.

– Ну, давайте за стол, – сказала Дана. – А Куинн я потом все подогрею.

Сэм понял, где его место, потому что Дана поставила там карточку с его именем и картинкой: две девушки вытаскивают из воды маленького мальчика. Интересно, подумала она, что бы сказал Сэм, узнай он, что это первый ее рисунок за много месяцев.

Он съел все и попросил добавки. Дана решила, что это из вежливости, но ей все равно было приятно. Ее беспокоило только отсутствие Куинн. Элли болтала в два раза больше обычного. Сэм задавал множество вопросов и вел себя так, будто о лучшей компании, чем маленькие девочки-сироты и их молча нервничающая тетка, он и не мечтал.

– Как ты научился плавать? – спросила Элли.

– У моего брата была лодка, – ответил он. – Джо утверждает, что, когда я был совсем крошкой, он швырнул меня за борт, и я всю дорогу до пристани плыл за ним следом.

– Правда? – улыбнулась, представив себе эту картину, Дана.

– Наверное. Я умею плавать, сколько себя помню.

– Куинн запросто могла бы устроить мне то же самое, – сказала Элли. – Тетя Дана, можно я поднимусь наверх?

– Конечно. – Когда Элли ушла, Дана перестала улыбаться.

Она поняла, что Элли пошла наверх, чтобы зажечь в окне свет для Куинн – маячок, который будет виден и с Литл-Бич.

– Ты беспокоишься за Куинн? – спросил Сэм.

Дана сидела не шелохнувшись. Вечер подходил к концу. Скоро Сэм уедет, и все войдет в норму. Если только это можно назвать нормой.

– Я знаю, где она, и знаю, что она вернется. – Дана пыталась сделать вид, будто ничего особенного не случилось.

– Ты так замечательно о них заботишься, – сказал Сэм.

У Даны на глаза навернулись слезы.

– Правда... – продолжал он. – Лили бы тобой гордилась. Она знала бы, что ее дочки в хороших руках.

– Очень хочется в это верить, – сказала Дана.

– Не кори себя, Дана. Твоей вины ни в чем нет. Ни в том, что Куинн убежала, ни в смерти Лили.

Она смотрела на свечу и думала, что он ничего в этом не понимает. Ему только двадцать девять, столько же, сколько Джонатану.

– Я посыпала рыбу травами, – услышала она свой голос. – Травами, которые посадила Лили.

– Значит, она тоже участвовала в приготовлении ужина, – сказал Сэм.

Дана взглянула на него через стол. Солнце уже заходило, и небо стало густо-розовым. Силуэт Сэма был озарен закатным светом.

– Приготовлено с любовью, – прошептала Дана. – Так говорила Лили, когда добавляла в кушанья травы.

– Да, это на Лили похоже.

Дана не могла не довериться доброте, прозвучавшей в его голосе. Ей незачем было раскрывать перед ним свою душу, ей надо было забыть, какую боль причинил ей человек почти что его возраста, и она вполне могла воспользоваться предложением Сэма поискать Куинн.

– Я беспокоюсь за нее.

– Понимаю.

– Мне не хочется оставлять Элли здесь одну...

– Я схожу. Ты только скажи куда.

– Знаешь, как пройти на Литл-Бич? По тропинке вдоль берега...

– Знаю, – сказал он, и в глазах его мелькнула легкая тень смущения. – Я хожу этой дорогой, когда возвращаюсь от Огасты.

– А-а-а, – пробормотала Дана и, вспомнив букву «Д» на песке, покраснела.

Они с Сэмом встретились взглядом и тихо улыбнулись друг другу. Он словно догадался, что она это видела, но оба не знали, как об этом заговорить.

– Она наверняка там, сидит на валуне.

– Понятно. Я скоро вернусь.

Он встал из-за стола и вышел. Дана смотрела ему вслед. Из окон дул прохладный ветерок, но лицо у Даны все еще горело. Только буква «Д» не имела к этому никакого отношения.