Текст книги "Сломленные (ЛП)"

Автор книги: Лорен Лэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава одиннадцатая

Оливия

Как и в первый раз, этот поцелуй являет собой наказание.

Но если же тот другой поцелуй был направлен на то, чтобы испытать друг друга, то этот – борьба за власть.

И Пол выигрывает. Мой разум полностью осознаёт, что я вторглась в личное пространство и жизнь этого измученного человека, думающего, что его рот на моём преподаст мне своего рода урок.

И это совершенно уместный урок. Испытание вожделением. Ведь если мой разум воспринимает этот поцелуй как первобытный, то тело моё просто поглощено им. Грубоватое поглаживание губ Пола о мои запускает во мне череду фейерверков.

Его пальцы дрожат в моих волосах, тогда как другой рукой он обвивает мою талию, рывком притягивая меня к себе. Тонкая ткань моей футболки никак не ослабляет ощущение его обнажённой груди, которая, кстати говоря, даже более рельефная, чем я ожидала. Мне известно, что тут темно, но я довольно-таки уверена, что речь идёт о наборе в восемь кубиков.

Даже когда мы с Итаном были на начальном этапе, «только-познаём-друг-друга» фазе в свои подростковые годы, я никогда не была, что называется, озабоченной. Может быть, чувственной в какой-нибудь благоприятный день, в правильно подобранном белье и с хорошей укладкой. Но без электрического напряжения. Мне никогда не хотелось потеряться в другом человеке.

И не просто в каком-то другом человеке. В Поле. В парне, которого я абсолютно точно не должна хотеть. Но хочу.

Пальцы в моих волосах сжимаются, запрокидывая мою голову, пока его губы скользят от моего рта к челюсти, легонько щипая зубами, прежде чем опуститься к шее.

Мне не следует позволять ему. Действительно не следует.

Но вместо того, чтобы оттолкнуть его, как того требовал разум, я слышу, как издаю стон, беспомощно цепляясь за его плечи. Он посасывает чувствительную плоть под ухом, а потом отодвигается ровно настолько, чтобы впиться в меня взглядом.

– Скажи мне отпустить тебя, – говорит он.

Я открываю рот, чтобы так и сделать, но не произношу ни слова. Не когда мы грудь к груди, бедро к бедру, а кожа на моей шее всё ещё влажная от его поцелуев.

Его брови взлетают в самодовольном понимании.

– Нет? – спрашивает он хриплым голосом, наклоняясь ко мне и прикусывая мочку моего уха. – Тебе нравится?

Я задыхаюсь, когда его язык находит моё ухо.

– А если так? – его рука переходит от моей талии к груди, и тонкой ткани футболки не удаётся замаскировать отклик моего тела.

Он улыбается мне в шею, и в этот момент я его ненавижу. Но не так сильно, как себя, ведь я не оттолкнула его.

Я даю ему запустить тёплую руку под мою футболку, накрыть мою грудь, горячей кожей к горячей коже. Даю другой его руке отпустить мои волосы, и теперь обе его руки оказываются на мне, поглаживая мои соски большими пальцами, пока я делаю чуть больше, чем просто тяжело дышу.

А потом, да поможет мне Господь, когда его рот возвращается к моему, я целую его в ответ так, будто умираю от голода.

– Ты хочешь меня? – спрашивает он напротив моего рта. – Хочешь мои руки на себе?

Крошечные тревожные звоночки стихают в моей голове. В его словах нет никакого тепла. Ни доброты или даже желания. Он ведёт какую-то жестокую игру, в которой моё тело – игральная доска. А я – добровольная участница.

Рука Пола опускается к низу моего живота, проскальзывая под шорты, прежде чем остановиться под тонюсенькой влажной тканью моих трусиков.

Теперь его дыхание становится жёстче, и до меня доходит, что он испытывает собственные пределы.

Мои ногти слегка царапают его запястье, подвергнутые требованию разума оттолкнуть Пола. Его пальцы смещаются, едва ощутимо задевая меня, и моя голова бессильно падает.

Дыхание Пола становится учащённым и разгорячённым у моей шеи, когда один его палец прокрадывается под резинку, обнаруживая меня скользкой и горячей.

– Господи, – бормочет он.

Ещё один палец присоединяется к первому, а я всё ещё сжимаю его запястье, но без намерения оттолкнуть. Его пальцы играются со мной, сначала прощупывая почву, а потом более уверенно, когда выясняет, что заставляет меня извиваться и задыхаться.

Оргазм накатывает на меня ошеломительно быстро, и, похоже, он это понимает, потому что в последний момент он притягивает меня к себе, двигая подушечками пальцев всё быстрее и быстрее до тех пор, пока из меня не вырываются хриплые вскрики, когда я распадаюсь на части.

Раскачиваясь от утихающих толчков, я уже было прислоняюсь к нему, чтобы дождаться того момента, когда мои ноги перестанут трястись, а дыхание выровняется. Но он убирает свою руку из моих шортиков и отступает даже раньше, чем у меня появляется шанс. Мысли по-прежнему рассредоточены, поэтому у меня уходит целая секунда, чтобы переварить произошедшее.

Пол с издёвкой вытирает свою руку – ту самую руку – об свои боксёры.

– Ну, это было легко. Заставляет задуматься: кто на кого работает.

В ушах гудит. О Боже. Этого не происходит. Я не позволила парню заставить меня кончить на его пальцах. Парню, на которого работаю.

Он тянется за своим стаканом и делает долгий глоток своего напитка, будто бы ничего и не случилось.

Осознание врезается в меня, будто ушат ледяной воды в лицо: он не хочет меня. Никогда не хотел. Я позволяю себе подумать, что во всём виновато влияние луны, это оно породило то животное влечение, тогда как он представил всё самым жестоким и беспощадным из всех возможных способов.

– Ты чудовище, – шепчу я.

Он поворачивается ко мне, никак не выдавая себя выражением лица.

– А ты ждала чего-то другого?

– Почему? – интересуюсь я, силясь сохранить ту гордость, что у меня осталась, вскидывая подбородок и встречаясь с ним глазами.

Пол пожимает плечами, его безразличие даже хуже, чем ирония.

– Мне было скучно. А ты просила.

Я закрываю глаза. Правдивость его заявления ранит хуже всего остального. Я просила. Мне точно следовало оттолкнуть его, а я пересекла больше границ, чем меня в тот момент волновало.

Но виновата не только я. Вновь открывая глаза, я выискиваю в его лице хоть капельку раскаянья. Ничего. Может, он и в самом деле мёртв внутри, как это кажется снаружи, ведь ему хочется, чтобы все остальные поверили. Может, я делаю что-то большее, чем дóлжно сиделке с садисткой жилкой.

Да и… кто тот парень, который был так захвачен моей техникой бега, что позабыл о том, что, по идее, должен быть хромым? Или парень, который делил со мной свой виски за миллиард долларов, в то время как мы читали у огня? Или тот, кого я пыталась вовлечь в беседу за ужином?

Под личиной равнодушного дикаря должен скрываться человек. Только я не знаю, как до него добраться… пока что.

Я глубоко и судорожно вздыхаю, не заботясь о том, что выдаю тем самым свою нервозность, и делаю шаг назад, а за ним ещё один, ни на миг не отводя от него взгляда. Я даю ему понять, что не сбегаю, что не покидаю его дом только из-за того, что он поиграл на моём теле, как на скрипке, а потом воспользовался этим как предлогом для издёвок.

Впервые я всецело отдаюсь инстинктам, и, несмотря на то, что это до дикости напоминает игру с огнём, меня одолевает чувство какой-то странной правильности.

– Ты знаешь, где меня найти, если захочешь поговорить, – говорю я спокойно. – О своём сне.

Его глаза сужаются при резкой смене темы, и я чувствую слабый прилив победы, закрадывающийся поверх испытанного мной позора. Я права. Тот кошмарный поцелуй и всё, что за ним последовало, было совершено не только ради моего унижения. Это был отвлекающий манёвр. Я слишком близко подобралась к раскрытию его секретов, разбудив его ото сна, и он использовал секс, чтобы отвлечь меня.

Этого не должно произойти вновь.

Я направляюсь прямиком к двери, повернув голову лишь слегка, чтобы озвучить свой прощальный вопрос:

– Кто такой Алекс?

Он издаёт рычащий звук, низко опуская голову, и хватается обеими руками за комод, дыша мелкими глотками.

На мгновение я застываю, давая ему шанс ответить на моё предложение поговорить, хоть и понимаю, что он этого не сделает. И я, конечно же, права. Он ничего не произносит.

Я выскальзываю из комнаты, тихонько затворяя за собой дверь, а потом подаюсь вперёд и на мгновение прислоняюсь лбом к дереву, пытаясь отдышаться. Собраться с мыслями.

Какого чёрта я делаю?

Я не могу помочь этому парню. Даже не знаю, можно ли вообще помочь кому-то, кто не хочет, чтобы у него всё наладилось. Но на самом деле не это ранит меня и держит в напряжении.

Глубоко в душе я знаю, что причина приезда сюда в первую очередь заключалась в наивной надежде, что помощь Полу поможет мне самой. Что я смогу хоть как-то вернуть в нормальное состояние то, что сломалось и испортилось глубоко внутри меня.

Мне хочется исправить ту часть меня, что изменила парню, которого я любила. Мне хочется исправить ту часть меня, которая смогла предать того, кто был мне дорог больше всех на свете. Но…

А что, если Пол прав? Может, он и бессердечный сукин сын, но он, по крайней мере, честен с самим собой в своём дикарстве. Он не притворяется, что когда-нибудь сможет стать кем-то другим. Ну так, что, если он прав и мы не подлежим коррективам?

Я медленно бреду по коридору в свою комнату и сворачиваюсь калачиком на кровати.

Сон не приходит.

Ещё долгое время.

Глава двенадцатая

Пол

На следующее утро Оливия не выходит на пробежку.

Неужели она уехала?

Нет. Пока ещё нет. Я бы услышал, как Мик выгоняет машину, и грохот чемодана по ступеням.

Но она может собирать чемоданы прямо сейчас.

Эта мысль наполняет меня… чем же?

Мне следует быть довольным.

Избавиться от неё – эту цель я преследовал прошлой ночью, когда поцеловал Оливию со всей изящностью оборотня. В мои намерения входило быть немного грубым, однако я совсем не рассчитывал на такой агрессивный поцелуй. А потом я опустил на неё руки, и мой отклик вышел почти жестоким. Я набросился на неё, как чёртов оголодавший пёс.

И всё было бы прекрасно, если бы она оттолкнула меня, вцепилась ногтями в лицо или даже ударила, потому что именно на это я и рассчитывал. Но она ответила. Ответила так, будто была создана для меня.

Мой поступок слишком гнусный.

Мне хотелось лишь обнять её, уложить на кровать и просто побыть с другим человеком, и исключительно по этой причине я повёл себя жестоко. Жестоко даже по моим стандартам, поэтому я не понимаю, что довлело надо мной больше. Какая-то часть меня мучается от чувства вины. Другая же понимает, что Оливии лучше узнать сейчас, какое я чудовище.

Но не только это тревожит меня с прошлой ночи.

В те первые мгновения после того, как я отстранился, намеренно унизив её, она разозлилась и удивилась, проявив ту реакцию, какую и должна была. Но в следующее мгновение произошло кое-что ещё, что вывело меня из себя: смирение. В считанные секунды сердитый, порождённый предательством блеск погас в её глазах, и она просто осталась стоять там, принимая то, что я сделал так, будто она этого заслуживала.

Может, я и не знаю Оливию Миддлтон как следует – ну, ладно, я вообще её не знаю, – но мне известно, что она достойна большего, если сравнивать с тем, что она получила от меня прошлой ночью.

Раздаётся тихий стук в дверь, и я ненавижу, как в ожидании вскидывается моя голова, а сердце, кажется, начинает биться чуточку быстрее.

Но потом я вспоминаю: Оливия не стучится. Это Линди.

– Ты выглядишь усталым, – ворчит Линди, опуская на стол поднос с моим обедом.

– Угу, – я зарываюсь глазами в основание ладоней. – Бурная ночка.

Она кивает.

– Как и у Оливии. Она рано встала, но я отправила её обратно в постель. Девочка выглядела так, будто всю ночь не смыкала глаз.

Я останавливаю себя прежде, чем успеваю выпросить подробности. Она рассказала Линди о случившемся? Я тщательно всматриваюсь в знакомые черты лица домоправительницы, выискивая любую зацепку, но Линди спокойна и бесстрастна, впрочем, как и всегда. Мне нравится это в ней. Она входит в число тех немногих людей, что смогли разгадать, как находиться здесь, чтобы удовлетворять мои потребности, не изображая из себя при этом грёбаный таран. Слышишь, пап? И все вы, врачи и психиатры, несущие бред о том, что ПТСР можно вылечить?

Но на какой-то крошечный миг мне хочется, чтобы она спросила. Хочется, чтобы хоть кто-нибудь спросил о том, что случилось. Спросил о том, как я. Спросил что-то кроме пресного: «Что-нибудь ещё?»

Да, чёрт возьми, мне нужен кто-то. Мне нужен кто-то неравнодушный.

– Сегодня ты не пьёшь, – произносит Линди, разглядывая мою кофейную кружку.

Я вскидываю брови, будто бы спрашивая: «И?»

В ответ она пожимает плечами.

– Я отпросилась у твоего отца на выходные. До них ещё пару недель, но я предупреждаю тебя заранее.

– Отлично, – бормочу я, испытывая облегчение оттого, что она не стала развивать тему моего пьянства. Я говорил себе, что всё утро откладываю виски из-за головной боли. А вовсе не из-за того, что одна всем известная зеленоглазая девушка слишком хорошо вдолбила мне, что я употребляю алкоголь по совсем неправильным причинам.

– Мик тоже взял отгулы, – оповещает Линди, направляясь к двери. – Мы едем в Портленд на небольшой отпуск. Твой отец предложил поселить нас в отеле. Думаю, мы сходим в кино. И, для разнообразия, кто-нибудь другой приготовит мне еду.

Погодите-ка, что? Мой отец даёт своим работникам бесплатный отпуск? И двое из них отправляются в него вместе? Я пытаюсь вспомнить все те разы, когда видел Мика и Линди вместе. Довольно редко, но тогда я считал обязательным игнорировать всех и вся так часто, как только мог. А они… понимаете? Для них же лучше, если это так. Кому-то же, по крайней мере, должно повезти с сексом.

– Круто, – отзываюсь я.

Линди поджимает губы.

– С тобой всё будет хорошо. Что касается еды и лекарств. То есть, это будет не моя стряпня, однако…

Технически она разговаривает со мной, но по её тону я понимаю, что она пытается убедить саму себя в том, что не оставляет меня.

Я бросаю на неё взгляд:

– Ты вообще имеешь хоть какое-то представление о том, как в Афганистане кормят солдат? Со мной всё будет прекрасно.

– По словам Оливии, она хорошо управляется на кухне, – отвечает Линди, будто не слушая меня. – Уверена, на омлете и поджаренном сыре ты протянешь, или что там ещё у неё в репертуаре.

Оливия.

Я и Оливия.

Одни. В доме.

Оливия в крошечной пижаме, с маленькой грудью и длинными, подтянутыми ногами.

Оливия с её «не шути со мной» зелёными глазами и губами, вкус которых лучше самого дорогого продаваемого скотча.

Я этого не переживу.

– Хорошо, как скажешь, – бормочу я.

Одним глазом я продолжаю поглядывать на дверь, пока ем, почти надеясь, что Оливия ворвётся ко мне с той книжкой про Эндрю Джексона, в которой она прочла где-то около двух страниц, настаивая на том, чтобы мы разделили трапезу. Но дверь остаётся закрытой. Дом всё так же тих.

После ленча я пытаюсь сосредоточиться на чтении, но у меня не выходит. Вместо этого я иду в тренажёрный зал. По утрам я обычно посещаю его первым делом после прогулки вокруг залива и перед принятием душа, но нынешним утром мне не хватило на это сил. Только не после прошедшей ночи.

Тренажёрный зал, по общему признанию, несуразный. Он огромен по нормальным стандартам, но, если учесть, что им пользуется лишь один человек, выглядит это совершенно нелепо. Мик и Линди тоже могут им пользоваться, однако их нельзя причислить к фитнес-любителям. Остаюсь только я.

Я неуклонно занимаюсь повседневными делами, смакуя знакомое жжение, когда толчком поднимаю верхнюю часть туловища до предела. На самом деле, от пояса и выше я нахожусь в лучшей форме, чем на пике своей военной подготовки, а это о многом говорит. В глубине души, мне кажется, я знаю, что это сверхкомпенсация за больную ногу, но мне насрать.

По какой-то причине сегодня я не могу перестать думать о своей ноге, прекрасно понимая, что она будет становиться всё слабее. Я сохраняю её в рабочем состоянии, совершая ежедневные прогулки. Я же не совсем идиот. Меня не купишь всей этой хренью, связанной с физической терапией, но я знаю, что неиспользование конечностей приводит к атрофии, и всё такое. Однако я провожу границу для нижней части своего тела, даже для здоровой ноги. Слишком уж сильное это напоминание о том, где я был и где больше никогда не буду. Никаких приседаний. Никаких поднятий. Никаких жимов ногами…

Я отпихиваю мысли в сторону и, прохрипев в последний раз, заканчиваю подходы жимов лёжа. Я лежу на скамейке с тяжело вздымающейся грудью.

– Ты накачаешь себе чудовищные пропорции, если продолжишь в том же духе.

Голос звучит неожиданно, и я так быстро сажусь, что едва не ударяюсь головой об штангу.

Оливия.

На ней спортивный лифчик и подобранные под него спортивные шорты… подождите-подождите… розового цвета. В руке зажат айпод, а под под мышкой бутылка воды. Очевидно же, что она здесь, чтобы заняться собой, а не из-за слежки за мной. Вероятно, это можно понять по тому, как она выглядит. Её сексуально тело очень хорошо проработано.

Она идёт ко мне, и, несмотря на то, что её хвостик так же задорен, как и всегда, под её глазами проглядываются тени, а выражение лица более закрытое, чем было вчера. Она выстраивает преграды между нами, держит меня на расстоянии.

Я ощущаю вспышку сожаления, даже когда мысленно поздравляю её. И себя. Миссия выполнена, мудак.

– Ты станешь непропорциональным, – повторяет она. – Сверху громоздкий и несуразный, а снизу – тощий.

– Я не тощий, – тут же отвечаю я. Почему мы говорим об этом, а не о прошлой ночи?

Приблизившись, она протягивает руку и теребит ткань моих штанов. Она поднимает бровь.

– Неужели? Когда ты в последний раз носил шорты?

Я вскидываю брови в ответ.

– Ты же видела меня в боксёрах прошлой ночью. Разве то, что ты увидела, было тощим?

Она отдёргивает свою руку назад.

– Мы говорим не о прошлой ночи.

– Я думал, что теперь-то ты вернёшься в Нью-Йорк. Или, по крайней мере, потребуешь извинений.

Её выражение лица ничуть не меняется.

– Я думала об этом. Но мне нужно оставаться на каком-то расстоянии от Нью-Йорка, и я не настолько наивна, чтобы дожидаться извинений, так что… – она вытягивает руки, будто бы говоря: «Вот и всё, смирись с этим».

Её неэмоциональная реакция на прошлую ночь бесит меня. Она должна требовать извинений – какого чёрта с ней не так, раз она этого не делает? Что же разочаровывает даже больше… почему мне самому хочется принести ей эти извинения?

– Когда ты в последний раз вообще хоть как-то занимался нижней частью тела? – интересуется она, безразличная к моему внутреннему смятению.

Я вырываю у неё бутылку с водой и делаю длинный глоток, изучая девушку.

– Не твоё дело.

Она притворяется, словно раздумывает над моими словами.

– Ой, подожди-ка секунду, вообще-то, это моё дело. Если хочешь, я могу зачитать тебе свои обязанности. Там чётко сказано…

– Уверен, что так и есть, – прерываю я. – Но ты можешь пропустить этот пункт и вычеркнуть ту часть, где упоминается физическая подготовка, потому что я не собираюсь этим заниматься.

– Десять поднятий ног, – говорит она спокойно, игнорируя меня.

– Что? – спрашиваю я раздражённо, поднимаясь в стоячее положение. – Ни за что.

– Мы можем начать с лёгкого. Никаких утяжелителей.

– Я возвращаюсь домой, – ворчу я, наклонившись за полотенцем.

Она становится передо мной.

– Пять. Поднятий ног.

Я закатываю глаза.

– Из тебя ужасный переговорщик. Слишком быстро снижаешь ставку, даже раньше, чем тебе предложат заманчивую награду.

– Я спорю с тобой не ради удовольствия. Просто пытаюсь делать свою работу, – она опускает руки на бёдра. Это напоминает мне о том, что мои руки не так давно лежали на том же самом месте. И о том, как мне хочется вновь вернуть их туда.

С трудом я отрываю глаза от манящих точек на её бедренной кости.

– Почему это твоя работа? – интересуюсь я.

Она слегка дёргает плечами, защищаясь. Интересненько.

– Что?

– Почему ты выбрала работой уговаривать меня на то, чтобы я занялся своей дерьмовой ногой? Моя небольшая разведочная вылазка поведала, что ты училась на маркетолога. Разве папочка не хотел, чтобы ты вступила в прибыльный семейный бизнес?

Её глаза упархивают от моих.

– Конечно. Таков и был первоначальный план.

– Что изменилось? – спрашиваю я, с удивлением осознавая, что искренне заинтересован.

– Жизнь, – огрызается она. – И мы говорим не обо мне.

– Очевидно ведь, что о тебе, – возражаю я, делая ещё один глоток её воды.

Она размыкает губы, наверное, чтобы сказать мне отвалить, но потом, похоже, передумывает. Она наклоняет голову, и я тут же понимаю в чём именно подставился.

– Один вопрос за десять поднятий ног.

– Не-а, – отзываюсь я, уже отвернувшись. – Ни за что.

– Давай же, – подзадоривает она, обходя кругом, чтобы встать передо мной. – Разве тебе не хочется узнать, почему горячая двадцатидвухлетка, со всеми её преимуществами, отсиживается здесь, в Мэне?

Я оглядываюсь на неё через плечо.

– Ты только что назвала себя горячей?

Оливия улыбается «попался» улыбкой.

– А разве я не горячая?

Я пробегаюсь по ней глазами. Да.

– Возможно.

– Так ты в деле? Десять поднятий ног за один вопрос?

Я мешкаю, хотя мой разум требует, чтобы я сейчас же ушёл.

– Мне достанется настоящая история? – осведомляюсь я. – Или какая-нибудь уклончивая хрень?

– Я подарю тебе честное откровение, но никаких гарантий, что это будет целая история. Окончательное предложение.

– Не годится.

Она тяжело вздыхает.

– А как насчёт этого: я подарю тебе честное откровение и разрешу давать мне указания на завтрашней пробежке?

Я прикладываю руку к груди.

– Не могу поверить, что это происходит. Все мои мечты сбываются.

– Ты в деле или нет, Лэнгдон?

Катись отсюда. Проваливай, чёрт возьми.

Её зелёные глаза практически кричат о вызове. И – что интригует даже больше – о секретах.

– Да пошло оно. Я в деле.