Текст книги "Сломленные (ЛП)"
Автор книги: Лорен Лэйн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)
Глава тридцать третья
Оливия
Вы знаете такой момент в каждых отношениях, когда всё идёт по-настоящему, очень хорошо, и в вашу голову начинает закрадываться опасная мысль, будто ничего дурного случиться не может, но как раз это и гарантирует, что в очень скором будущем нечто кошмарно ужасное всё-таки произойдёт? Ага. Вот оно.
Итак…
У меня болят ноги. Раньше я даже не думала, что такая хрень бывает, но, чтоб вы понимали, лёгкие утренние пробежки по три мили, которые я пробегала вот уже несколько месяцев, в понимании Пола «разминка». Его нога тоже ещё не полностью восстановилась. Она до сих пор беспокоит его, если неправильно наступать, и тогда нам приходится прерываться на прогулку (ох, чёрт!), но в остальном этот парень грёбаная беговая машина. Мы бегаем вместе почти каждый день с того утра, когда я узнала, что он может бегать, и пусть я и люблю каждую секунду нашей пробежки, у меня больше не получается подстроить свой темп под его травмированный. Это совершенно новая игра, в которой новичок-бегун пытается словить темп звёздного квотербека, легенды лагеря новобранцев, Пола Лэнгдона, называющего пять миль «быстрой пробежкой». Сказать, что он вернул своё моджо – это ничего не сказать.
– Поторопись, Миддлтон! – кричит он с места, где стоит перед домом, уперев руки в бёдра и наблюдая за тем, как я ковыляю к нему.
– Кажется, кое-кто сломал мне голени, – говорю я задыхаясь.
Ему хватает приличия принять сочувственный вид.
– Боль в ногах. Это плохо. Мы найдём для тебя лёд и возьмём день-два передышки.
Я изумлённо выпучиваю на него глаза.
– Под день-два, смею предположить, ты имеешь в виду минимум неделю? Такое впечатление, будто у меня ноги раздроблены.
Он хлопает меня по заднице, когда я прохожу через дверь перед ним.
– Поверь тому, у кого вся нога на самом деле практически была раздроблена. У тебя всё отлично.
– Давно пускаешь в ход эту карту, да? – говорю я.
– Эм, ага. Почти всегда, – отвечает он с бесстыдной усмешкой.
Три месяца назад я бы поставила свою любимую сумочку от Шанель на то, что Пол никогда и ни за что не стал бы шутить о своих увечьях.
Не то чтобы это шутка. Ничуть. Он через многое прошёл, как и все солдаты, и это достойно только уважения.
Но, возможно, его подшучивания означают, что измученность, всё ещё время от времени рассекающая его лицо, однажды исчезнет.
– Хочешь сегодня посмотреть фильм? – спрашиваю я, располагаясь на кухонной тумбе, пока он вытаскивает из морозильника две пачки замороженного гороха, бесцеремонно плюхая их мне на голени. – Здесь вообще есть кинотеатр?
– Разумеется, прямо между рестораном с тремя Мишленовскими звёздами и элитным магазином от-кутюр. Разве ты не видела?
Я корчу рожицу.
– Значит, нет.
Он снимает кожуру с банана и протягивает мне половину фрукта.
– На самом деле, кажется, где-то в городе есть маленький кинотеатр. По крайней мере, раньше был.
– О-оу, ура! Так, хочешь пойти?
Он откусывает банан идеально белыми зубами.
– Не-а.
Я хмурюсь, пусть и ожидала подобного. Он никогда никуда не хочет идти, за исключением «Френчи», и сколько бы я не уговаривала себя, что это пустяки, в Бар-Харборе особо никуда не сходишь, где-то в глубине души мне страшно, что тут кроется нечто большее.
– В чём дело, Лэнгдон? Возможно, я могу понять отсутствия энтузиазма у тебя касательно поездки в Портленд, но ты отказываешься попытаться сходить в любой другой ресторан, ты не едешь к Кали, когда у неё дома новый парень, не хочешь полететь со мной домой на День Благодарения, не идёшь на пробежку днём, потому что там много людей, а теперь ещё и не хочешь сделать мне одолжение, сходив со мной в кино?
Он игнорирует меня.
Я знала, что так и будет, но у меня в животе начинает формироваться извечный комок из-за направления, в котором мы движемся. Секс – отличный. Разговоры – замечательные.
Однако здесь только мы вдвоём. Всё время. Не планируем вообще никуда выходить. Я понимаю, почему ему не хочется лететь в Нью-Йорк со мной на День Благодарения – об этом даже спрашивать излишне. Но сейчас всё становится уже смехотворным.
– Как насчёт книжного? – требую я.
– Ты можешь купить книги онлайн. С бесплатной двухдневной доставкой.
– Мне нужны ещё одни шорты для пробежек, – отстреливаюсь я.
– Тоже онлайн.
– Мне нужно подстричься, – немного отчаянно говоря я. – Это онлайн я сделать не могу.
Он пожимает плечами.
– Тогда иди подстригись.
– Ты пойдёшь со мной?
– Зачем мне с тобой идти? Мои волосы длинной в сантиметр, и я могу поддерживать их такими самостоятельно с помощью машинки.
– Но…
– Брось, Оливия, – резким голосом.
Я закрываю рот и поспешно вперяюсь взглядом в тумбу. А потом, из-за гнева, кипящим под болью, ничуть не нежно бросаю пачки с замороженным горохом на столешницу, поднимаясь на ноги.
– Пойду приму душ.
– Хорошо, – он возится со своим мобильником и даже не смотрит на меня.
Я отбиваюсь от острого желания ответить и мысленно считаю до трёх, давая ему шанс исправить своё поведение задницы.
Один, два, три…
– Эй, – говорит он, всё ещё не глядя на меня. – Я заказал на DVD дисках «Идентификацию Борна», их привезли вчера. Хочешь устроить марафон после того, как мы примем душ?
Я жду. Он по-прежнему не поднимает взгляда.
Ладно. Вот и всё.
Я выхватываю телефон из его руки, вынуждая Пола взглянуть на меня. Вместо извиняющегося вида, он выглядит озадаченным, и это ещё хуже.
– Нет, я не хочу ещё один бесконечный киномарафон, Пол. Как и не хочу провести весь чёртов день за книгами или ещё одной долгой прогулкой, где будем только мы вдвоём. Я не хочу продолжать уроки игры в шахматы, не хочу начинать новую аудиокнигу, которую ты получил по рассылке, не хочу пробовать свои силы в видеоиграх и не хочу снова идти в спортзал.
– Ты сказала, что любишь шахматы, – бормочет он.
– Дело не в шахматах! И не в шпионских фильмах! Дело не в том, люблю ли я читать с тобой у камина, хоть я и люблю. Просто это ненормально! Мы не можем оставаться здесь взаперти вечность.
Его глаза темнеют, а настороженное замешательство сменяется защитным гневом и упрямством.
Меня слегка одолевает паника, пусть злоба тоже никуда не делась. Прищурившись, я начинаю:
– Ты когда-нибудь планировал пригласить меня на ужин, Пол? Мы когда-нибудь отправимся в отпуск, даже просто отдохнуть на выходные?
Его челюсть сжимается.
– Оливия.
– Нет, постой, – прошу я, вскинув руку. – Давай я спрошу по-другому. Мы когда-нибудь покинем этот дом?
Он ничего не произносит, но его голубые глаза, твёрдые и совершенно нераскаявшиеся, остаются прикованными ко мне.
– О Боже, – отшатнувшись, говорю я, чувствуя лёгкое ошеломление, несмотря на то, что это было неизбежным с первого дня. – Ты не собираешься покидать этот дом.
Он отводит взгляд.
– Никогда? – мой голос даёт трещину.
– Послушай, почему бы нам не поехать в Кейптаун? У моего отца есть там дом, и…
– Дай угадаю, – перебиваю я. – Он полностью изолированный.
– Уединённый, – исправляет он.
– Я не могу так жить! – взрываюсь я. – Не могу прозябать свои двадцать лет, застряв у чёрта на куличиках.
Пол поднимается, сердито глянув на меня.
– С каких пор? Ты точно знала во что ввязываешься, когда ехала сюда. Чёрт, ты же поэтому и приехала сюда, разве нет? Чтобы сбежать от мира? Сбежать от чувства вины? И теперь, простив себя и увидев, что у твоего бывшего парня всё хорошо и без тебя, ты поменяла правила?
– Да! Вот, как это работает, Пол! Ты разгребаешь своё дерьмо, как тебе заблагорассудится, и в итоге справляешься. Ты двигаешься дальше.
– Я двигаюсь, – он складывает руки на груди.
– Чепуха, – я тычу в него пальцем. – Мне казалось, что ты исцелился, но на самом деле ты попросту добавил в свою коллекцию затворника ещё одну деталь. Меня.
Он не отвечает, и я разражаюсь тихим безумным смехом.
– Знаешь, я оказалась такой наивной, решив, что помогла тебе. Позволила себе думать, будто успешно вытащила тебя из твоей крошечной ямы отчаяния. Но всё наоборот, да? Это ты втянул меня в свою воронку страха и изоляции.
Он тянется за моими руками, но я отстраняюсь, и он проводит ладонью векам.
– Ты помогла мне, Оливия. Очень. Но это не значит, что я готов справляться с тычками пальцем, взглядами в упор и жалостью, столкнувшись с миром лицом к лицу.
– Ты сам эту жалость и вызываешь. Экстренное сообщение, Пол: остальному миру будет наплевать, как ты выглядишь, если это не будет волновать тебя.
– Это наивно.
– Ладно, некоторые посмотрят дважды. Некоторые могут шептаться. Но это не важно.
– Говорит девушка с идеальным, потрясающим лицом.
– Отлично, – отвечаю я, всплеснув руками. – Продолжай, пользуйся этим против меня. Придерживай в заднем кармане, чтобы разжечь в себе пламя ненависти. Всякий раз, приблизившись к нормальной жизни, просто напомни себе, что у тебя есть шрамы, и никто другой не понимает. В этом план?
– Ты ничего не знаешь! – кричит он. – Не притворяйся, будто понимаешь!
– Я никогда не пойму через что ты прошёл, Пол, или что чувствуешь, но я понимаю, что только ты можешь это контролировать. И ты выбираешь неправильный путь.
Он слабо ухмыляется.
– Так твой великий план заключался в том, чтобы мы вместе переехали в Нью-Йорк, держались за ручки и прогуливались по Пятой Авеню, рассматривая рождественские огоньки?
Я делаю маленький вдох, ведь это и есть моя мечта. Необязательно Пятая Авеню, но да. Подайте на меня в суд. Я представляю, как гуляю по родному городу, держась за руки с парнем, которого люблю. Показываю ему места, где выросла, где впервые поцеловалась, отвожу его в любимый магазинчик с капкейками.
Но я не идиотка. Он не хочет пойти даже в кинотеатр.
Пол делает продолжительный вдох, явно пытаясь взять под контроль свою вспыльчивость.
– Я бы никогда не стал держать тебя здесь, Оливия. Хочешь поехать в Портленд с Кали? Езжай. Хочешь летать в Нью-Йорк на каждые выходные? Давай. Ходи к парикмахеру, заглядывай в книжные магазины и посещай любые кинотеатры.
– Одна, – разъясняю я.
Он пожимает плечами.
– Или с друзьями. Не важно.
– Но не с тобой.
Его челюсть напрягается, и он опускает глаза на обувь.
– Не со мной.
– Вообще никогда?
Тогда он встречается со мной глазами, и то, что я вижу, разбивает мне сердце.
– Ясно, – говорю я, проглатывая отчаяние. – Так вот, из чего мне нужно выбирать. Либо жить без тебя полной жизнью, либо остаться с тобой в темноте.
Пол размыкает губы, будто бы собираясь возразить, но потом осознаёт истину сказанных мною слов. Он неторопливо кивает.
Я закрываю глаза, силясь отгородиться от боли, пытаясь не слышать, как отчаянно он шепчет моё имя.
Вновь Пол тянется ко мне, но я отступаю, замечая вспышку боли на его лице до того, как он позволяет равнодушию тщательно осесть в чертах его лица.
«Ага, так держать, – мысленно подстрекаю я. – Вперёд, прячься в своём укрытии». Будто бы того прогресса, что мы достигли, никогда и не было.
– Как давно я здесь? – скорее себя, чем его, спрашиваю я.
Он передёргивает плечами.
– Чуть больше трёх месяцев.
Я киваю, подсчитывая в голове, сколько времени прошло.
Достаточно, чтобы осень перетекла в зиму.
Достаточно, чтобы Пол оставил трость с хромотой, и достаточно, чтобы он начал сидеть ко мне лицом в полном дневном свету, не пытаясь укрыть от моего взгляда шрамы.
Достаточно, чтобы я поняла: произошедшее с Майклом и Итаном не делает меня ужасным человеком.
Достаточно, чтобы я безнадёжно и бесповоротно влюбилась в Пола, пусть сейчас и становится мучительно ясно, что мои чувства не взаимны.
Но самое важное для него…
– Ты выполнил требования своего отца, – произношу я со слабой, печальной улыбкой. – Я проторчала здесь три месяца.
Его лицо искажается от гнева.
– Не надо.
– Поздравляю. Ты получишь своё наследство, чек или что ты там должен был получить.
– Прекрати. Не поэтому…
– Тогда почему, Пол? Почему ты всё это время держал меня рядом? Почему притворялся полноценным человеком, когда, очевидно, используешь только одну половину?
Он моргает, слегка дёрнув головой назад от жестокости моих слов, но я не беру их обратно. Мне хочется сделать ему больно, как он сделал мне. Хочется поднять зеркало и заставить его столкнуться лицом к лицу с трусом, коим он и является.
– Я не хочу, чтобы ты уходила, – говорит он грубовато, спешно задвигавшись и притянув меня к себе, прежде чем я бы успела проложить дистанцию между нами. – Ты это хочешь услышать? Что ты мне нужна? Потому что ты нужна, Оливия. Ты мне нужна.
Я укладываю руки ему на грудь, чуть отталкивая, пусть глаза и полны слёз.
– Я знаю, – голос ломается. – Поэтому мне и нужно уйти. Это неправильно, Пол. Ни для кого из нас. Мне казалось, ты освободился от своего костыля, когда избавился от трости и растерял злобу, но на самом деле старый якорь ты заменил новым. Теперь я твоё оправдание.
Он качает головой, не понимая.
Я встаю на цыпочки, прижимаясь к нему губами в нужде прикоснуться напоследок.
А потом отстраняюсь.
– Я люблю тебя, Пол, но я не могу жить за тебя.
– Оливия! – теперь его голос отчаянный, а лицо искажено агонией, но я продолжаю отступать, несмотря на слёзы, упорно сбегающие по щекам.
– Прощай, Пол.
И ухожу. Я сделала для Пола Лэнгдона всё, что могла.
Остальное зависит от него.
Глава тридцать четвёртая
Пол
– Всё будет хорошо, Мистер Пол.
Уверен, Линди убеждает скорее себя, чем меня. Но я всё равно чуточку цепляюсь за её слова.
– Да, всё будет отлично, Линди, – отвечаю я, вымучивая улыбку. Вот к чему мне частенько приходится прибегать в последнее время. К вынужденным улыбкам. В тех случаях, когда я утруждаю себя попытаться.
Она опускает руку на толстую кипу бумаг.
– Я вырвала все самые лёгкие рецепты. С ними вы сможете приготовить что-нибудь в воскресенье, а потом всю неделю доедать оставшееся, а ещё состряпать ужины с ингредиентами из кладовки, и, конечно, не исключайте завтраки на ужин – у вас отлично получаются яйца.
Я накрываю её руку своей и слегка сжимаю, отчего удивлённый взгляд Линди устремляется к моим глазам. За всё то время, что она проработала на мою семью, я не помню, чтобы касался её хоть раз, но в данный момент мне кажется это правильным.
– Спасибо, – говорю я тихо. – За всё.
О Господи. Она сейчас расплачется, это заметно по дрожащему подбородку и тому, как она продолжает переводить взгляд с одного угла потолка на другой.
– Может быть, это неправильное решение, – чуть слезливо произносит она. – Может быть…
– Нет, – отвечаю я, отклонившись и придав голосу дружелюбности, при этом оставляя суть непреклонной. – Ты заслужила свою пенсию, Линди. Ты и Мик, вы оба.
И это правда, но я не упускаю, насколько удачно выбрано время. Спустя почти две недели после ухода Оливии обиженные Линди и Мик передали мне свои заявления об уходе. Со словами, что сказать мне об этом лично было обычной вежливостью, ведь зарплаты им выплачивал мой отец, и именно ему на самом деле они должны заявить об увольнении.
Но мне известна подлинная причина, почему они загнали меня в угол кабинета в тот день. Это не было формальностью. Так они доносили до меня свои мысли.
Так они объяснили мне, что, отпустив Оливию, я отпускаю и их.
Другими словами, если мне хочется жить одному, тогда придётся делать это в полном одиночестве.
Фишка в том, что я не считаю их предателями. Конечно, они начали поддерживать меня задолго до того, как в поле зрения появилась Оливия. И даже когда очередные сиделки, которых отец присылал ко мне, сбегали, мои подчинённые оставались верны мне. На первый взгляд, изменений в сценарии быть не должно. Теоретически, нам стоило бы вернуться к тем временам, когда нас было трое: они не становятся на моём пути, а я отношусь к ним с большей долей любезности, чем выказываю остальному мир.
Но их это больше не устраивает, и я этому рад. Они всегда заслуживали большего, выказывая слепую преданность неприветливому зверю, который в худшие дни едва ли мог вымолвить простое «спасибо».
– Мы будем совсем близко, – произносит Линди, восстанавливая самообладание. – И вы можете приехать на Рождество, если хотите. Всего сорок пять минут езды. Вам всегда будут рады.
– Я буду в порядке, Линди. Со мной всё хорошо.
Ложь. Мне так далеко до «хорошо», что для описания этого даже нет подходящего слова. Но я уже два года не праздновал Рождество, и не собираюсь начинать сейчас. Когда я сказал отцу не приезжать на праздники, его разочарование практически просачивалось через телефон, а теперь и Линди выглядит такой же подавленной.
Когда они научатся ничего не ждать от меня?
– Мистер Пол… Пол… – исправляется она, осознав, что уже не работает на мою семью.
«Не надо», – безмолвно молю я Линди. Но она не внимает моей немой реплике. Как и все остальные.
Ну, кроме Оливии. Но она уехала. Уехала около месяца назад, не прислав ни единого сообщения или электронного письма. Я даже не знаю, где она сейчас.
– Пол, – продолжает Линди, приблизившись ко мне, сидящему на тумбе, и встав рядом с таким видом, будто хочет коснуться меня, но сдерживается. – Я знаю, сейчас… всё безрадостно. У меня складывается ощущение, словно вас все покидают. Но вы же понимаете, да?
Честно говоря, нет. Не понимаю. В смысле, я осознаю, почему людям не хочется находиться рядом со мной. Мне всегда было интересно, почему Линди и Мик торчали здесь, особенно раньше, в те дни, когда я вёл себя ужаснее всего.
Такое ощущение, будто Оливия каким-то образом своим колдовством «жестокости из милосердия» подала пример другим.
Кали тоже со мной не разговаривает.
Не думаю, что Оливия рассказала другим о случившемся. Она уехала через час после прощания со мной.
Но её бегство оставило ясное послание: если зверь хочет быть один, то пусть остаётся.
Пофиг. Со мной всё будет отлично. Линди права, у меня хорошо получается готовить яйца. Я могу обжарить говядину для тако или ещё что. Могу вскипятить воду для макарон.
Всегда есть еда навынос. Если моя нога выздоровела достаточно, чтобы бегать, то отлично справится и с педалями в машине.
Не то чтобы я много бегаю. Пробежки больше не доставляют мне удовольствия. Даже их она у меня отняла.
Когда-то я любил их за уединение. А сейчас? Сейчас они приносят лишь чёртово чувство одиночества.
– Ты заботишься о себе, Линди, – произношу я, игнорируя её вопросительный взгляд.
А потом совершаю немыслимое: обнимаю её. Я обнимаю её. И разрешаю ей ответить тем же.
Она удерживает объятья слишком долго, и, возможно, я тоже. Линди больше всех приблизилась к статусу моей матери после смерти моей настоящей.
Но я не даю себе так думать. Увольнение сотрудника – это одно. Но уход псевдо-родителя? Сокрушительно. Поэтому я не смею об этом думать.
– Вам нужна помощь, чтобы перенести вещи в машину? – отстранившись, осведомляюсь я, отчаянно пытаясь сменить тему.
– Нет, Мик позаботился об этом утром, – отвечает она, поправляя шарф и снова выделывая тот финт глазами.
– Где же Мик?
Линди возится с шарфом, имитируя ещё бóльшую увлечённость и не встречаясь со мной взглядом.
Я прищуриваюсь.
– Линди.
– Что ж…
Я тяжело вздыхаю, понимая.
– Мой отец в городе, верно? И Мик поехал забрать его из аэропорта.
– Да, – признаётся Линди с робкой улыбкой. – Кажется, Мику захотелось оказать услугу напоследок.
– Дерьмо, – ворчу себе под нос.
Я не видел отца с той ночи, когда он выбил из меня дерьмо за то, что я посмел показать своё лицо во «Френчи». И, если честно, именно из-за этого я и не опасаюсь его приезда так, как несколько месяцев назад.
Если кто и поймёт мою неспособность удовлетворить возмутительные требования Оливии насчёт походов по магазинам, посещений кинотеатров и поездок на отдых, то это будет мой папа. Ведь ему не пришлось по нраву даже то, что я показал себя скопищу местных завсегдатаев крошечного города у чёрта на куличиках, штат Мэн. У него наверняка случится сердечный приступ от мысли, будто я последую за Оливией в Нью-Йорк, или того хуже, попытаюсь вернуться к своей старой жизни в Бостоне.
В первые недели после отъезда Оливии не проходило и дня, чтобы я не пересматривал своё решение. Кошмары больше были не о войне, но и не представляли собой клишированный калейдоскоп кадров, где я проталкиваюсь через глазеющую толпу, пока в меня тыкают пальцами и смеются в лицо.
Нет, мои сны о ней.
Плохие, безрадостные, бесконечная зима в безуспешных попытках добраться до неё.
Но самые худшие сны (те, что убивают меня) – хорошие. В них она смеётся, бежит рядом со мной своей торопливой поступью или же, распластавшись, лежит на моей постели, занимая каждый сантиметр пространства.
В такие дни я просыпаюсь с желанием поехать к ней.
На лице появляется угрюмая улыбка. Впервые за столь долго время мне кажется, будто отец едет сюда недостаточно быстро. Мне нужна хорошенькая доза реальности, прежде чем я вытворю что-нибудь, например, последую за Оливией, как в какой-то сказке со счастливым концом.
Я в последний раз целую Линди в щёку.
– На случай, если я не увижу тебя до отъезда… спасибо тебе. За то, что была здесь.
И вот она снова совсем расклеивается. Неловко поглаживает меня по щеке.
Я наблюдаю за тем, как она уходит из кухни. Уже вторая женщина за месяц, поступившая со мной так.
Я направляюсь в кабинет. Не могу поверить, что говорю это, но я буквально наблюдаю за часами, сидя за столом в ожидании приезда отца. Мне стоило спросить, как давно уехал Мик, но, наверное, от этого время текло бы ещё медленнее. Пора бы к этому привыкнуть. В последнее время дни тянулись невыносимо долго, и не только из-за того, что темнота не отступала до обеда, а потом вновь опускалась после трёх.
Дни стали дольше, потому что мне было скучно. Я ломал голову, стараясь вспомнить, как проводил время раньше. Пытался перемотать на несколько месяцев назад, где дни, недели и месяцы проходили в тумане. Но даже виски больше не помогает.
Бесконечное одиночество неторопливо душит меня. А я позволяю.
– Пол.
Я немного резко выпрямляюсь из сгорбившейся позы, в которой склонился над ноутбуком, кликая по случайным ссылкам и ничего толком не читая. За последнее время я стал хреновым знатоком по части интернет-сёрфинга. Понятия не имел, что там есть столько бессмысленной чуши, которая так и ждёт, когда же её поглотят незаполненные, заскучавшие умы.
– Отец.
Он замирает в полушаге, награждая меня озадаченным взглядом. Наверное, потому что это первый раз, когда мой голос приветлив. Черт, да это первый раз за многие годы, когда я назвал его «отцом» без сарказма.
– Извини, что без звонка, – говорит он, садясь за стол, будто это какая-то деловая встреча. Я намеренно игнорирую чуть сжавшийся в груди узел. Какого чёрта я ждал? Объятий? После стольких лет, не отвеченных мною звонков и стараний показать ему, что он мне не нужен?
Я передёргиваю плечами.
– Как поживаешь? – рассеянно спрашивает он, когда, подтянув дипломат на стол, зарывается в бумаги.
– Хорошо, – вру я. – Отлично.
– М-м-м-хм-м, – произносит отец, не поднимая взгляда. – О, хорошо, вот они. Я мог бы отправить их тебе и по почте, знаю, но мне захотелось увидеться с Миком и Линди лично, поэтому я счёл допустимым заодно и зайти.
– Конечно, – отзываюсь я, отказываясь быть задетым тем, что весь путь сюда он проделал ради своих работников. А не ради сына. Не для меня. Совсем не для меня.
Что посеешь, то и пожнёшь, и всё такое.
Он протягивает мне бумаги, и я раскрываю их, рассчитывая увидеть очередное соглашение или обруч, через который мне придётся прыгнуть, чтобы остаться здесь жить.
Но всё далеко не так.
Я хмурюсь.
– Это…
– Документы на дом, – заканчивает он, с щелчком закрывая дипломат. – Ты выполнил свою часть сделки. Три месяца с сиделкой.
Его голос абсолютно монотонен. Если он и разочарован тем, как всё обернулось с Оливией, то не показывает. Будто бы теперь ему наплевать.
Я мотаю головой.
– Ты отдаёшь мне дом? Просто так?
– Именно.
– И в чём подвох?
Выражение его лица пустое.
– Ни в чём.
– Ладно… – не перестаю ожидать, когда же он вытащит туз из рукава.
Папа нетерпеливо вздыхает.
– Дом оплачен. Теперь ты содержишь себя сам, разумеется, но через месяц, когда тебе исполнится двадцать пять, ты получишь наследство. Мне казалось, ты выкажешь больше счастья.
Я должен быть счастлив.
Я должен быть в восторге.
Мне можно оставаться здесь, сколько захочу, свободно и безвозмездно. Не принимая участия в играх отца, не пытаясь укрыть от Линди количество выпитого алкоголя. Никто не будет изводить меня тренировками, правильным питанием или, упаси Господь, «почаще выбирайся из дома».
Дарёному коню в зубы не смотрят. Знаю. И всё же…
– Мне кажется, будто я что-то упускаю, – говорю я неспешно.
Отец трёт глаза.
– Я просто… Я больше не могу, Пол.
Напряжение стискивает грудь.
– Не можешь что?
– Не могу помогать тому, кто не хочет, чтобы ему помогали. Мне думалось, будто приезд Оливии внесёт беспорядок в той разум, и в какой-то степени я знаю, что так и произошло. Ты не похож на мертвеца и не полупьяный, как раньше, когда я приезжал повидаться с тобой.
– Я всё ещё хожу во «Френчи», – перебиваю я. – Прости, если это выводит тебя из себя, но…
– Прекрати, – он вскидывает руку. – Я ошибался, разозлившись из-за этого. Я злился только потому, что не хотел, чтобы тебе было больно. Мне казалось, что ещё слишком рано, но я был неправ. На самом деле мне бы хотелось склонить тебя к этому ещё раньше. И мне бы хотелось, чтобы ты сам побудил себя на поступки позначительнее, нежели тайком выбираться в местный бар Бар-Харбора всю оставшуюся жизнь.
Я издаю разочарованный стон.
– И ты туда же.
Губы отца сжимаются, но если он и говорил с Оливией и знает, как мы расстались, то не упоминает об этом.
– Я люблю тебя, Пол.
С трудом сглатываю.
– Я очень сильно тебя люблю, и именно поэтому больше не могу смотреть, как ты это делаешь. Если тебе хочется прожить здесь в полном одиночестве до тех пор, пока не покроешься морщинами и не станешь ещё грубее, чем сейчас, я не собираюсь тебя останавливать.
– И больше никаких нянек?
– Никаких, – отвечает он, поднимаясь. – Все, кроме последней, были пустой тратой времени, хотя даже она не смогла достучаться до тебя так, как я надеялся.
– Пап… – я делаю глубокий вдох и говорю ему то, что должен был сказать давным-давно. Не потому что хочу, чтобы он считал меня героем, а из-за того, что мне невыносима мысль, будто он думает, что я легкомысленный попрошайка, паразитирующий на нём не один год. Мне хочется, чтобы он знал: его деньги идут на нечто большее, нежели снабжение его никчёмного сына виски.
– Ты знаешь Алекса Скиннера? – говорю я, совсем не зная с чего начать.
– Да.
– Ну, у него...
– Я знаю, Пол. Обо всём. О его жене, дочери, их ситуации.
Я с трудом удерживаю челюсть на месте.
– Когда? Как ты?..
– Я горжусь тобой, – говорит он, не утруждая себя ответом на мой вопрос. Зная его, он, наверное, шантажировал ЦРУ или что-нибудь такое. – Я не говорил тебе о том, что мне всё известно, потому, что это было единственным достойным делом, которое, казалось, трогает тебя, и я думал, что если суну туда свой нос, то ты бросишь их, лишь бы досадить мне.
Я открываю рот, чтобы поспорить, но отчасти страшусь того, что он прав. Я реально такой придурок.
– Я позабочусь о них, Пол. Даю слово. Чеки, приходящие тебе напрямую от меня, на этом, конечно, кончатся. Но у тебя будет дом.
Мой мозг усиленно пытается всё осмыслить. Мне пофиг на деньги, обойдусь. Да и на дом тоже, если уж на то пошло. Но такое ощущение, будто это… прощание.
– Подожди, – говорю я. – Значит, больше никаких споров о том, чтобы нанять психотерапевтов, врачей или…
– Больше ничего, Пол. Этот визит будет последним.
Я не поднимаюсь с кресла вместе с ним.
– Постой. Ты не собираешься приезжать? Больше не будешь моим отцом?
Его лицо на мгновение морщится, прежде чем надеть маску безразличия.
– Я в Бостоне. Всегда рядом, если понадоблюсь. Всегда.
Выражение его лица подсказывает мне, что он не сгорает от нетерпения навестить меня ещё раз. Как и никто другой. И это моих рук дело.
– Ты так просто уйдёшь? – повысив голос, вопрошаю я, когда он начинает уходить.
Отец бросает на меня ласковый взгляд через плечо.
– Разве не этого ты всегда хотел?
