Текст книги "Дуновение холода"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

И голосом, и выражением лица, и даже позой он давал понять, насколько весь предмет малозначим. Можно представить, как он будет выглядеть в суде. Видимо, он стоит тех денег, которые ему платит моя тетушка.

Шелби заметил:

– Слов короля и официально выдвинутого обвинения будет достаточно, чтобы правительство Соединенных Штатов выслало всех телохранителей принцессы в страну фейри без права покидать ее границы.

– Мне известен закон, на который вы ссылаетесь. В администрации Джефферсона не все согласились с его решением дать убежище фейри после высылки из Европы. Его противники настояли на принятии закона, позволявшего изолировать в границах страны фейри любого гражданина данной страны, признанного слишком опасным для нахождения среди людского населения. Закон допускает слишком широкие толкования и ни разу не применялся.

– Ни разу не возникало необходимости, – сказал Кортес.

Дойл не убирал руку с моего плеча. То ли он чувствовал, что это мне нужно, то ли это нужно было ему самому. Я прикрыла его ладонь своей, чтобы ощутить прикосновение его кожи. Он был такой теплый, такой настоящий. Одно его прикосновение уже вселяло в меня уверенность, что все будет хорошо. Что с нами все будет хорошо.

– В нем и сейчас необходимости нет, и вы это понимаете, – сказал Биггс и покачал головой: – Нехорошо с вашей стороны запугивать принцессу перспективой изгнания всех ее стражей.

– Принцесса не кажется запуганной, – отметила Памела Нельсон.

Яуставилась на нее своими трехцветными глазами, и она не выдержала, отвела взгляд.

– Мне угрожают перспективой разлуки с любимыми. Почему вы думаете, что это меня не пугает?

– Должно пугать, – сказала она. – Но по вам не видно, что пугает.

Фармер тронул меня за руку, жестом давая понять: дайте мне говорить за вас, Яоткинулась на стуле, поближе к теплому ощущению Дойла за спиной, и предоставила беседу адвокатам.

– Что возвращает нас к упомянутому закону. Королевские особы любого из дворов являются исключением и действие этого закона на них не распространяется,

– Мы и не предлагаем выслать ее высочество, – сказал Шелби.

– Но вы понимаете, что предложение подвергнуть всех ее телохранителей своего рода изоляции в пределах страны фейри просто возмутительно?

Шелби кивнул:

– Хорошо, в таком случае не всех, а лишь трех против кого выдвинуты обвинения. Мы с мистером Кортесом оба являемся полномочными представителями Верховной прокуратуры США. Мы вправе в силу занимаемой должности выслать трех упомянутых лиц в страну фейри до опровержения обвинений.

– Повторю, что закон, каков он есть, не может быть применен к представителям королевского дома любого из дворов фейри, – сказал Фармер.

– А я повторю, что мы ни в коей мере не угрожаем его применением к принцессе Мередит.

– Но речь не о ней.

Шелби обвел взглядом шеренгу наших адвокатов:

– Боюсь, я не улавливаю сути вашего возражения.

– В настоящий момент стражи принцессы Мередит также являются членами королевского дома.

– Что значит – в настоящий момент?.. – спросил Кортес.

– Это значит, что, находясь при Неблагом дворе, они по очереди занимают трон по левую руку принцессы. Они являются ее консортами.

– Быть любовником принцессы – не значит принадлежать к королевскому дому, – отрезал Кортес.

– Принц Филипп формально тоже не принадлежит к дому Виндзоров.

– Но он официально женат на королеве Елизавете!

– Однако по законам фейри заключить брак нельзя, пока не родился общий ребенок, – сказал Фармер.

– Мистер Фармер, – я тронула его за руку. – Раз уж это неформальное слушание, возможно, мне быстрее будет объяснить?

Фармер с Биггсом какое-то время перешептывались, но наконец дали мне соизволение. Мне дают разрешение говорить, о боги. Я улыбнулась противоположной стороне стола, слегка наклонилась вперед, спокойно сложила руки на столе.

– Мои стражи – это мои любовники. Что делает их королевскими консортами до тех пор, пока я не забеременею от одного из них. После этого тот единственный станет моим королем. А пока выбор не сделан, все они являются членами королевского дома Неблагого двора.

– Трое ваших стражей, обвиненных королем в изнасиловании его подданной, должны быть отосланы домой, – заявил Шелби.

– Король Таранис настолько боялся, что посол Стивенс разглядит красоту Неблагих сидхе, что наложил на него заклятие. Заклятие, заставлявшее его видеть нас монстрами. Тот, кто способен на подобный отчаянный шаг, может предпринять и другие отчаянные действия.

– Какие действия, принцесса?

– Ложь карается изгнанием из волшебной страны, но короли нередко стоят над законом.

– Вы хотите сказать, что обвинения сфальсифицированы? – спросил Кортес.

– Безусловно, они ложные.

– Вы скажете все, что угодно, чтобы защитить ваших любовников, – усомнился Шелби.

– Я сидхе, и я над законом не стою. Я не имею возможности лгать.

– Это правда? – Шелби перегнулся к Ведуччи. Тот кивнул:

– Это – да, но в любом случае лжет либо принцесса, либо леди Кэйтрин.

Шелби снова повернулся ко мне.

– Так вы не можете лгать?

– Теоретически могу, но, солгав, я рискую вечным изгнанием из волшебной страны. – Я крепко сжала руку Дойла. – А я только что в нее вернулась. Я не хочу снова ее терять.

– А почему вы покидали родину, принцесса?

За меня ответил Биггс:

– Вопрос не имеет отношения к делу.

Наверное, королева снабдила его списком вопросов, на которые мне нельзя отвечать.

Шелби улыбнулся.

– Хорошо. Так это правда, что стражи-Вороны столетиями были обязаны хранить целомудрие?

– Могу я прежде задать один вопрос?

– Конечно, но не знаю, смогу ли я ответить.

Я улыбнулась, и он улыбнулся тоже. Дойл чуть сжал пальцы у меня на плече. Верно. Не стоит флиртовать, пока не ясно, как это будет воспринято. Я приглушила улыбку и задала вопрос:

– Король Таранис лично заявил, что Воронов веками принуждали к целомудрию?

– Насколько мне известно, да.

– Мне надо знать наверняка, мистер Шелби. Пожалуйста, имейте в виду, что даже принцессу могут подвергнуть пыткам за нарушение приказа королевы.

– Так вы признаете, что при Неблагом дворе приняты пытки? – спросил Кортес.

– Пытки приняты при обоих дворах, мистер Кортес. Просто королева Андаис не скрывает своих действий – поскольку их не стыдится.

– Вы это говорите под запись?.. – поразился Кортес.

– Эти сведения не должны оглашаться, если не понадобятся в суде, – напомнил Биггс.

– Да, да, – отмахнулся Кортес. – Но вы готовы заявить для протокола, что король Таранис допускает использование пыток в качестве наказания при Благом дворе? '

– Ответьте правдиво на мой вопрос, и я отвечу на ваш,

Кортес повернулся к Шелби. Они переглядывались довольно долго, но потом повернулись ко мне и в один голос сказали:

– Да,

Они снова посмотрели друг на друга, и наконец Кортес кивнул Шелби, и тот произнес:

– Да, король Таранис заявил, что именно вынужденное воздержание из-за наложенного на Воронов векового обета целомудрия делает их столь опасными для женщин. Далее он заявил, что позволить им нарушать обет только лишь с одной хрупкой девушкой – то есть с вами, принцесса, – это чудовищно. Ибо никакая женщина не сможет удовлетворить желания, копившиеся столетиями.

– То есть воздержание явилось мотивом для изнасилования, – подытожила я.

– Так полагает король, – уточнил Шелби. – Мы не искали других мотивов, кроме обычных в такого рода преступлениях.

«Обычных?..» – подумала я.

– Я ответил на ваш вопрос, принцесса. Так вы подтверждаете, что при Благом дворе практикуют пытки для заключенных?

Холод шагнул к нам с Дойлом.

– Мередит, подумай, прежде чем отвечать.

Я оглянулась, встретила встревоженный взгляд его серых глаз – серых, как мягкое зимнее небо. Я протянула ему руку, и он ее взял.

– Таранис открыл наш шкаф со скелетами, будет справедливо, если мы ответим ему тем же.

Холод нахмурился:

– Не понимаю, при чем тут шкафы и скелеты, но мне страшен гнев Тараниса.

Я невольно улыбнулась, хотя в душе согласилась с ним.

– Он это начал, Холод. Я только продолжу.

Он сжал мою руку, а Дойл – другую, руки у меня крест– накрест были подняты к плечам, к их теплым ладоням. И я сжимала их руки, когда сказала:

– Мистер Шелби, мистер Кортес, вы спрашиваете, готова ли я подтвердить для протокола, что при Золотом дворе короля Тараниса используют пытки как меру наказания. Да, я подтверждаю. Запись должна быть закрытой, но если хоть один из этих секретов выплывет на свет… То наша маленькая семейная ссора очень, очень быстро станет весьма неприглядной.

Глава вторая

Адвокаты решили, что Дойлу с Холодом следует ответить на общие вопросы о службе в моей личной гвардии – чтобы дать представление об атмосфере, в которой жили Рис, Гален и Эйб. Я в этом особого смысла не видела, но я не адвокат, так что спорить не стала. Фармер и Биггс, мои адвокаты, пересели, освобождая место, и Дойл сел справа от меня, а Холод – слева.

Право первого вопроса получил Шелби:

– Так значит, в настоящее время на одну принцессу Мередит приходится шестнадцать стражей, и только она может удовлетворить ваши, гм… нужды?

– Да, если вы говорите о сексе, – ответил Дойл.

Шелби кашлянул и кивнул.

– Да, я говорю о сексе.

– Лучше говорить прямо, – посоветовал Дойл.

– Так и поступлю. – Шелби сел ровнее. – Полагаю, вам приходится нелегко?

– Не совсем понимаю ваш вопрос.

– Не хотел бы показаться невежливым… Но должно быть, вам нелегко дожидаться своей очереди после долгих лет воздержания?

– Нет, нам не трудно.

– Но вам должно быть трудно!

– Вы. подсказываете ответ свидетелю, – вмешался Биггс.

– Прошу прощения. Я имел в виду, капитан Дойл, что после столь долгого отсутствия интимной жизни вряд ли вам достаточно занятий сексом раз в две недели или того реже.

Холод засмеялся, но спохватился и попытался замаскировать смех кашлем. Дойл улыбнулся – первой искренней улыбкой с начала «беседы». Непривычного человека белая вспышка зубов на совершенно черном лице просто поражала – все равно что увидеть, как улыбается статуя.

– Я не вижу ничего смешного в необходимости неделями ждать секса, капитан Дойл и лейтенант Холод.

– И я не вижу, – согласился Дойл. – Дело в том, что когда нас стало больше, ее высочество изменила для нас ряд условий.

– Каких условий? – спросила Памела Нельсон. – Я не совсем понимаю.

Дойл посмотрел на меня:

– Наверное, сама принцесса это объяснит лучше?

– Когда у меня было всего пять любовников, представлялось справедливым, чтобы они ждали своей очереди; но вы совершенно верно заметили, что ждать по две недели или больше после веков воздержания – слишком похоже на пытку. Так что когда число моих мужчин перевалило за дюжину, я стала заниматься любовью чаще одного раза в день.

Не часто удается так смутить самоуверенных высококлассных юристов, но мне опять удалось. Они какое-то время переглядывались, потом Памела Нельсон подняла руку:

– Я задам вопрос, раз все молчат.

Ее коллеги не стали возражать.

– Сколько раз в день вы занимаетесь любовью?

Дуновение холода

– По-разному, но в среднем около трех раз в день,

– Три раза в день… – повторила она.

– Да. – Я невозмутимо смотрела ей в глаза, приятно улыбаясь.

Она покраснела до самых корней рыжих волос. Во мне достаточно было от сидхе, чтобы не понимать всеобщего американского ажиотажа по поводу секса – при таком его внешнем неприятии.

Первым пришел в себя Ведуччи, как я и думала.

– Пусть даже три раза в день, все равно для мужчин перерыв составляет в среднем пять дней – долгий срок для тех, кто веками не знал секса. Может быть, трое ваших стражей попытались как-то скрасить себе ожидание?

– Пять дней – это предполагая, что я сплю каждый раз только с одним мужчиной, мистер Ведуччи. В большинстве случаев это не так.

Ведуччи улыбнулся. Хорошо улыбнулся, улыбка до самых глаз дошла, мешки под глазами собрались в складочки – да, этот человек умеет радоваться жизни, или когда-то умел. Словно передо мной мелькнул его молодой, не такой усталый двойник.

Я улыбнулась его веселью.

– Вас нисколько не напрягает эта часть беседы, принцесса? – спросил он.

– Я не стыжусь своего поведения, мистер Ведуччи. Фейри – кроме некоторых подданных Благого двора – не видят ничего дурного в сексе, если все происходит по взаимному желанию.

– Хорошо, – сказал он. – Тогда следующий вопрос. Сколько мужчин обычно бывает у вас в постели?

Он помотал головой, словно сам не верил, что вслух задает такие вопросы.

– Вопрос неприемлемый, – отрезал Биггс.

– Я отвечу, – сказала я.

– Но стоит ли?..

– Это всего лишь секс, что же здесь такого? – Я посмотрела Биггсу в глаза и не отводила взгляд, пока он не отвернулся. Потом вернулась к Ведуччи: – В среднем двое. Максимально было четверо. Четверо, да? – спросила я, поверпувшись к Дойлу и Холоду.

– Да, по-моему, – подтвердил Дойл.

Холод кивнул: «Да».

Я вернулась к адвокатам:

– Четверо, но в среднем двое.

Биггс слегка воспрял духом.

– Как видите, господа и дамы, промежуток в два дня или меньше. Многим женатым мужчинам порой приходится ждать дольше.

– Ваше высочество! – обратился ко мне Кортес.

Я посмотрела в его темно-карие глаза:

– Да?

Он откашлялся и спросил:

– Вы говорите правду? Вы занимаетесь сексом трижды в день с двумя мужчинами одновременно – это в среднем, а иногда вплоть до четырех? Вы хотите, чтобы именно это заявление осталось в протоколе?

– Запись закрытая, – напомнил Фармер.

– Но если дойдет до суда, ее могут открыть. Принцесса действительно хочет, чтобы это стало известно публике?

Я недоуменно нахмурилась.

– Это правда, мистер Кортес. Почему я должна ее скрывать?

– Вы не понимаете, как отразится эта информация на нашей репутации с подачи СМИ?

– Ваш вопрос мне не понятен.

Кортес повернулся к Биггсу и Фармеру

– Не часто я такое говорю, но предупредили ли вы клиента о том, каким образом может использоваться официальная запись, пусть даже закрытая?

– Я обсуждал с принцессой этот вопрос, но… Мистер Кортес, Неблагой двор относится к сексу иначе, чем большая часть мира. И уж точно иначе, чем большинство людей в Америке. Мы с коллегами это уяснили, когда готовили принцессу и ее стражей к нынешней конференции. Если вы даете понять, что принцессе не следует так открыто говорить о том, что она делает наедине со своими стражами, то не тратьте слов зря. Она считает совершенно в порядке вещей все, что с ними делает.

– Не хотелось бы затрагивать болезненную тему, но принцесса была не слишком довольна, когда ее прежний жених, Гриффин, продал в газеты ее снимки, – возразил Кортес.

– Да, это причинило мне боль, – кивнула я. – Но лишь потому, что Гриффин предал мое доверие, а не из-за стыда. Когда делались те фотографии, я его любила и думала, что он любит меня. В любви нет стыда, мистер Кортес.

– Либо вы очень храбры, принцесса, либо не в меру невинны. Не знаю, правда, подходит ли слово «невинна» к женщине, которая регулярно спит почти с двумя десятками мужчин.

– Я не невинна, мистер Кортес, я просто думаю не так, как обычные женщины.

Фармер подытожил:

– Заявление короля Тараниса, что трое обвиненных им стражей совершили преступление из-за неудовлетворенных желаний, – ложное допущение. Оно основано на недопонимании королем обычаев родственного двора.

– А Неблагой двор отличается в отношении к сексу от Бнагого? – спросила Памела Нельсон.

– Позволите мне ответить, мистер Фармер? – попросила я.

– Прошу вас.

– Благие слишком подражают людям. Пусть они застряли где-то между шестнадцатым и девятнадцатым веками, но все же они гораздо больше Неблагих стараются походить на людей. Многим их изгнанникам пришлось уйти к нашему двору потому только, что они хотели оставаться мерными своей природе, а не «цивилизоваться» на людской манер.

– Вы как по-писаному говорите, – заметила Памела.

Я улыбнулась:

– Я и правда написала в колледже работу о различиях между двумя дворами. Мне казалось, она поможет моему преподавателю и сокурсникам понять, что Неблагие не так уж плохи.

– Вы первой из фейри прошли университетский курс в нашей стране, – сказал Кортес, тасуя свои бумаги на столе. – но не последней. С тех пор университетские дипломы получили несколько малых фейри.

– Мой отец, принц Эссус, предполагал, что примеру члена королевской семьи могут последовать наши подданные. Он считал, что познание и понимание страны, в которой мы живем, – необходимое условие адаптации фейри к современной жизни.

– Ваш отец не дожил до вашего поступления в колледж, если не ошибаюсь? – спросил Кортес.

– Нет, – коротко сказала я.

Дойл с Холодом потянулись ко мне одновременно. Их руки столкнулись у меня на плече. Дойл руку там и оставил, а Холод убрал и накрыл мою ладонь на столе. Они просто среагировали на мое напряжение, но их реакция всем дала понять, как они опасаются за меня при упоминании этой темы. Разговор о моем бывшем консорте их не взволновал – наверное, мои стражи думали, что стерли память о нем своими телами. И правильно думали – так оно и было. Дойл мое настроение обычно чувствовал безошибочно. А Холод, сам склонный к переменам настроения, все больше учился понимать меня.

– Полагаю, этот вопрос закрыт, – сказал Биггс.

– Прошу прощения, если огорчил принцессу, – извинился Кортес, но в его тоне не слышалось сожаления. Я задумалась, почему он счел нужным напомнить об убийстве моего отца. Кортес, как и Шелби, как и Ведуччи, не производил впечатления импульсивного человека: он ничего не делал необдуманно. А вот в Нельсон и прочих я еще не разобралась. От Биггса и Фармера я ждала расчетливого поведения. Но что же надеялся выиграть Кортес, упоминая о смерти моего отца? – Мне очень жаль, но у меня были причины поднять эту тему.

– Не вижу, какое отношение эта тема имеет к предмету разбирательства, – возразил Биггс.

– Убийцу принца Эссуса не нашли, – сказал Кортес. – Насколько я помню, даже серьезных подозрений ни против кого не было?

– Мы ничем не смогли помочь ни принцу, ни принцессе, – сокрушенно кивнул Дойл.

– Но вы ведь не состояли тогда в страже ни принца, ни принцессы?

– В то время – нет.

– Лейтенант Холод, вы также не были Королевским Вороном, когда погиб принц Эссус. Ни один из нынешних телохранителей принцессы не состоял в гвардии принца Эссуса, не был Журавлем – верно?

– Нет, не верно, – ответил Холод.

– Прошу прощения? – повернулся к нему Кортес.

Холод глянул на Дойла, тот коротко кивнул. Пальцы Холода сжались на моей руке чуть крепче. Он не любил говорить на публике – небольшая фобия.

– С нами в Лос-Анджелес приехало с полдюжины стражей, которые прежде входили в состав гвардии принца Эссуса.

– Но король весьма уверенно заявил, что ни один из телохранителей принца не охраняет теперь принцессу.

– Изменения в составе гвардии произошли недавно.

Холод все крепче сжимал мою руку, пока я не постучала легонько по его ладони пальцами другой руки. Яхотела, чтобы он успокоился – это во-первых, а во-вторых – чтобы вспомнил, насколько он сильнее меня, и не повредил мне руку. Гладя гладкую белую ладонь, я поняла, что не одного Холода пытаюсь успокоить.

Дойл придвинулся ближе и крепче обнял меня за плечи. Я откинулась в тепло его рук, чуть расслабилась возле сильного тела; мои пальцы безостановочно гладили руку Холода.

– Я по-прежнему не вижу причины задавать эти вопросы, – сказал Биггс.

– Согласен, – поддержал партнера Фармер. – Если у нас есть вопросы, касающиеся выдвинутого обвинения, мы готовы их рассмотреть.

Кортес посмотрел мне в глаза. Всем весом своего карего взгляда.

– Король полагает, что убийца вашего отца не был найден, поскольку расследованием убийства занимались сами убийцы.

Мы все трое застыли. Дойл, Холод и я. Теперь Кортес безусловно завладел нашим вниманием.

– Объяснитесь, мистер Кортес, – сказала я.

– Его величество обвиняет в убийстве принца Эссуса Королевских Воронов.

– Вы же видели, как король Таранис обошелся с послом. Не кажется ли вам, что это ясно говорит о душевном состоянии моего дядюшки? Страх и готовность манипулировать кем угодно.

– С проблемами мистера Стивенса мы разберемся, – сказал Шелби. – Но если улик не нашли, не разумно ли предположение короля, что искали их как раз те, кто и прятал?

– Наша присяга ее величеству запрещает нам причинять вред кому-либо из ее семейства, – заявил Дойл.

– Но вы клянетесь защищать королеву? – спросил Кортес.

– Да. Сейчас мы присягнули принцессе, но прежнюю присягу это не отменяет.

– Король Таранис предположил, что вы убили принца, предотвращая покушение на королеву Андаис и ее трон.

Мы все трое, онемев, уставились на Кортеса и Шелби. Инсинуация была настолько грязная, что королева за малейший намек на что-нибудь подобное отдавала в руки палача. Я даже не спросила, сказал ли это лично Таранис – больше никто при его дворе не рискнул бы вызвать гнев Андаис. Никто, только сам король, да и его она бы вызвала за такую клевету на личный поединок. Грехов у Андаис хватает, но брата она любила, и он ее любил. Именно поэтому он не убил ее и не завладел троном, хоть и знал, что правил бы лучше сестры. Вот если бы мой кузен Кел попытался сесть на трон при его жизни – может, отец и убил бы его. Кел сумасшедший в самом прямом смысле слова, а садист такой, что рядом с ним Андаис – сама доброта. Отец боялся отдать Неблагой двор в руки Кела. И я боюсь. У меня всего две причины стремиться стать королевой: спасти собственную жизнь и жизнь моих любимых, и не пустить Кела на трон.

Но я не беременела, а королевой я стану, только забеременев, и отец моего ребенка станет королем. Буквально вчера я поняла, что все бы отдала – вплоть до трона, – лишь бы остаться с Дойлом и Холодом. Но одно меня останавливало: чтобы их не лишиться, мне пришлось бы отказаться от данного мне рождением права. А я слишком дочь своего отца, чтобы отдать Келу власть над моим народом… Но я нее больше жалела о своем выборе.

– Есть ли у вас, что возразить, принцесса?

– Моя тетя не совершенство, но брата она любила, я это знаю наверняка. На его убийцу она обрушит все кошмары ада. Ни один из стражей не рискнет стать жертвой ее мести.

– Вы в этом абсолютно уверены, ваше высочество?

– Задайте себе вопрос, господа: чего надеется достичь подобным заявлением король Таранис? Или даже такой вопрос: чем была выгодна королю смерть моего отца.

– Вы обвиняете короля в убийстве принца Эссуса? – спросил Шелби.

– Нет, только напоминаю, что Благой двор никогда не был дружески расположен к нашей семье. И если Королевского Ворона, убившего моего отца, ждала бы смерть под пытками, то король Таранис, если бы ему удалось удачно скрыть содеянное, исполнителя скорее наградил бы.

– Но зачем ему убивать принца Эссуса?

– Этого я не знаю.

– Но вы считаете, что за этим убийством стоит король? – спросил Ведуччи с тем ясным разумом, что светился у него в глазах.

– До сих пор не считала.

– Что вы хотите сказать, принцесса?

– Мне непонятно, что надеется приобрести король, выдвигая обвинения против моих стражей. Я не вижу смысла в его действиях и невольно задумываюсь об истинных мотивах.

– Он хочет, чтобы мы отдалились друг от друга, – сказал Холод.

Я внимательно вгляделась в красивое надменное лицо: за надменностью он всегда прятал тревогу.

– Но как?..

– Если он посеет в тебе столь ужасные подозрения, сможешь ли ты доверять нам, как прежде?

Я опустила взгляд на наши переплетенные руки.

– Нет, не смогу.

– А если подумать, – продолжил Холод, – то обвинение в изнасиловании тоже должно заставить тебя в нас сомневаться.

Я кивнула:

– Возможно, но в чем его цель?

– Вот этого не знаю.

– Если только он не потерял рассудок окончательно, – . сказал Дойл, – цель должна быть. Но сознаюсь, мне она не видна. Мы играем в чужую игру, и мне это не нравится.

Дойл вдруг замолчал и взглянул на юристов.

– Прошу прощения, мы на миг забылись.

– Так вы считаете, что все это – политические игры двух наших дворов? – спросил Ведуччи.

– Да, – ответил Дойл.

– Лейтенант Холод?.. – повернулся к нему Ведуччи.

– Согласен с капитаном.

И ко мне напоследок:

– Ваше высочество?..

– Да, мистер Ведуччи. Да. Что бы с нами ни происходило, это безусловно отражение политики дворов.

– Поступок короля по отношению к послу Стивенсу меня удивил. И заставил задуматься: не используют ли нас в неясных нам целях?

– Не хотите ли вы сказать, мистер Ведуччи, – спросил Биггс, – что начинаете сомневаться в обоснованности обвинений, выдвинутых против моих клиентов?

– Если я выясню, что ваши клиенты виновны в том, в чем их обвиняют, я сделаю все, чтобы они понесли максимально допустимое по нашим законам наказание. Но если обвинения ложны, и король пытается навредить невиновным посредством закона, я сделаю все, чтобы напомнить королю, что в этой стране закон превыше всего.

Ведуччи улыбнулся – совсем не так радостно, как в прошлый раз. Нет, он улыбнулся хищно, и эта улыбка его выдала. Теперь я знала, кого здесь стоит бояться. Ведуччи не карьерист, как Шелби или Кортес, но как юрист он их превосходит. Он искренне верит в закон, искренне считает, что невинных нужно защитить, а виновных покарать. Такую прочную веру не часто встретишь у юриста, оттрубившего за барьером добрых двадцать лет. Юристы обычно жертвуют убеждениями ради карьеры, но Ведуччи удержался. Он верил в закон и, может быть – только может быть, – начинал верить нам.