Текст книги "Дуновение холода"

Автор книги: Лорел Кей Гамильтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава семнадцатая

Я последовала совету Холода и перешла в другую комнату, поменьше – одну из многочисленных комнат в громадном гостевом Крыле. Мэви предложила нам занять и главное здание, пока она не вернется из Европы, куда сбежала после двух покушений, устроенных Таранисом с использованием магии. Даст Богиня, вскоре мы сможем сказать Мэви, что Таранис больше ни ей, ни кому-либо другому не угрожает, но надо сперва пережить нынешний день. Вообще я предпочла бы иметь собственное жилье, но мне просто денег не хватало разместить и прокормить чуть ли не двадцать сидхе. У тетки я содержание брать отказываюсь: слишком длинные и опасные ниточки тянутся от всех ее благодеяний.

Адреналин схлынул, и я себя чувствовала еще хуже, чем утром. Чем-то я заболеваю. Вот гадость.

Я теперь верила, что Холод будет меня любить, даже когда я постарею, но каково мне самой будет стареть, видя вокруг немеркнущую юность и красоту? Порой мне кажется, что не настолько я добродетельна, чтобы с честью все это переносить.

В новой комнате было темно. Единственное окно забрано ставнями, зеркало над туалетным столиком сняли – голая стена смотрится мирно и спокойно. Сюда никто с нежданным визитом не нагрянет. Вот почему я и выбрала эту комнату: мне необходимо отдохнуть, а неожиданных вызовов по зеркалу с меня на сегодня достаточно.

Со мной был Китто, свернулся калачиком в нежной прохладе чистых хлопковых простыней. Темные кудри легли мне на плечо, теплое дыхание согревало мою грудь. Руку он положил мне на живот, ногу перекинул через бедра, другой рукой перебирал мои волосы. Он один в моей свите был ниже меня ростом, ему удавалось свернуться у меня под мышкой, как я сворачивалась рядом с мужчинами повыше. Китто был в первой партии фейри, разделивших мою добровольную ссылку. Когда мы вернулись из волшебной страны, Дойл заставил его поработать на тренажерах, и теперь, несколько недель спустя, под лунно-белой шелковой кожей чувствовались мускулы. Мускулы, которых никогда раньше у него не было.

Рост у Китто четыре фута и одиннадцать дюймов, а лицо – как у ангела, не достигшего половой зрелости.

Впрочем, тут ему повезло с наследственностью: гоблинам нет нужды бриться. Я перебирала пальцами мягкие кудри, отросшие до раздавшихся в ширину плеч. Волосы у него были мягкие как у Галена – или как у меня.

Другой рукой я его обнимала, пальцы пробегали по ровной линии чешуек вдоль спины. В полумраке чешуйки казались темными, но на свету они радужно переливаются. Под пухлыми губами, прижатыми к моей груди, скрываются втяжные клыки, соединенные с протоками ядовитых желез. Отцом Китто был змеегоблин. Он изнасиловал Благую сидхе, а не съел: редкий случай, обычно змеегоблины – холодные твари в любом смысле слова. Страсти им неведомы, но что– то в матери Китто, видно, пробудило жар в холодном сердце его отца.

Мать бросила младенца у холма гоблинов, как только поняла, каким он родился. Гоблины свое потомство нередко съедают, а мясо сидхе у них считается деликатесом. Родная мать Китто бросила его на съедение. Ему повезло: его забрала гоблинка, собираясь вначале подрастить, а потом уже съесть. Но Китто ее растрогал, ей не хватило духу его убить. В нем и правда было что-то, вызывающее желание защитить, желание о нем заботиться. Он уже не раз рисковал жизнью ради меня, а я все равно не могла воспринимать его в роли защитника.

Он поднял ко мне миндалевидные глаза – ярчайшего синего цвета, без белков, как у Падуба или Ясеня. Только цвет другой, чудесный ясно-синий цвет, как у светлого сапфира или утреннего неба.

– От кого ты сейчас прячешься, Мерри? – спросил он тоненько.

Я улыбнулась, поглубже закапываясь в подушки.

– Почему ты решил, что я прячусь?

– Ты всегда сюда приходишь прятаться.

Я провела пальцами по контуру его щеки. Чуть другое сочетание генов, и он был бы похож на Падуба с Ясенем: высокий, красивый как сидхе, но сильный и выносливый как гоблин.

– Я ведь говорила: я плохо себя чувствую.

Он улыбнулся и приподнялся на локте, глядя на меня чуть сверху:

– Это правда, но еще ты грустишь, и я бы развеял твою грусть, если ты скажешь мне как.

– Давай не будем говорить о политике. Мне еще ночью предстоят нелегкие обязанности, мне бы отдохнуть.

Он провел пальцем по моей щеке от виска до подбородка. Медленным, плавным жестом, от которого я закрыла глаза и задержала дыхание.

– Так ты смотришь на ночь с гоблинами, как на обязанность?

Я открыла глаза.

– Не в том дело, что они гоблины.

Он улыбнулся, запустил руку мне в волосы:

– Я знаю. Дело в том, кто они и какие они, и в том, что ты плохо себя чувствуешь.

– Они меня пугают, Китто.

Он помрачнел.

– Я их тоже боюсь.

– Они с тобой плохо обращались?

– У них нет пристрастия к мужской плоти. Я их обслуживал пару раз, когда они приходили спать с моей хозяйкой.

Китто сумел выжить в обществе, куда более склонном к насилию, чем все другие социальные группы фейри, поступая так, как часто поступают заключенные в тюрьме. Они находят сильного вожака – или он их выбирает – и становятся его собственностью. На таких «собачек» смотрят свысока, но, как ни странно, способности их очень ценят. То есть гоблины вроде Китто становятся мишенью для грубых шуток, с одной стороны, а с другой – хозяева очень ими дорожат. У гоблинов хозяева могут быть обоих полов, лишь бы рабы у них имелись.

– Обслуживал? – переспросила я.

– Разогревал – так, кажется, это называют в порнографии, Они все делают вместе, как братья. Пока один кончал, я помогал другому встать.

Он говорил с таким видом, будто это совершенно в порядке вещей. Без возмущения, без злости. Так прежде был устроен его мир. Единственный знакомый ему мир – пока царь гоблинов не подарил Китто мне, Я теперь очень старалась дать Китто возможность самому выбирать и решать, но приходилось соблюдать осторожность: слишком широкий выбор заставлял его нервничать. Для него мир буквально стал другим. Раньше он представления не имел, что такое телевизор или электричество, а сейчас жил в поместье одной из ведущих актрис Голливуда, хоть и не смотрел ни одного ее фильма. Для него куда важнее было, что прежде ее звали богиней Конхенн – эту тайну, кстати, Голливуд не знал,

– Я буду с тобой, Мерри. Я тебе помогу.

–  Яне могу тебя просить…

Он прижал палец к моим губам.

– Тебе не надо просить. Из твоих стражей больше никто так не знает обычаи гоблинов, как я. Не скажу, что я смогу тебя защитить от братьев, но хоть от ловушек уберегу.

Я поцеловала его пальцы и отвела их от своего лица, чтобы поцеловать еще и ладонь. Думала сказать: «Не надо, они ведь тебя насиловали», но он не считал их поведение насилием. Надо ли говорить ему, что его насиловали, если он так не считает? Это культура его народа, не моего. И мне ли кидать камни после того, что я видела сегодня в спальне Андаис? Бедный Кристалл.

В дверь негромко постучали. Вздохнув, я глубже зарылась в подушки. Не хочу, не хочу новых проблем! У меня и так одна наносу – славная такая. Прибудет вместе с близнецами.

Китто нагнулся и прошептал мне в макушку:

– Ты же принцесса. Можешь приказать им уйти.

– Не могу, пока не узнаю, что им нужно. – Я крикнула: – Кто там?

– Рис.

Мы с Китто переглянулись, он сделал большие глаза – его жест недоумения, вместо пожатия плечами. Ну да. Чтобы Рис пришел ко мне, когда я в постели с гоблином… Китто ему даже нравился, ну или как минимум Рис спокойно его воспринимал, особенно после совместного марафонского просмотра «черных фильмов». Даже составил компанию Галену, когда они покупали Китто современную одежду. Но когда доходило до физических прикосновений, он всегда сбегал.

Так что с чем бы Рис ни пришел, дело наверняка важное. А сегодня важное – значит скверное. Черт. Вслух я сказала:

– Входи.

Китто попытался встать и уйти, но я поймала его руку и удержала на месте.

– Мы в твоей комнате. Нечего тебе уходить.

Китто глянул с сомнением, но остался на месте. Мне в нем это нравилось. Он прекрасно выполнял приказы, чем мои стражи редко могли похвастаться.

Рис вошел, бесшумно закрыв за собой дверь. Вглядевшись в его лицо, я решила, что оно довольно спокойное.

– Даже для сидхе Дойл жутко упрямый.

– Ты только сейчас это выяснил? – спросила я.

Рис улыбнулся:

– Засчитано. Ну да, не сейчас.

– Он не хочет, чтобы Мерри сидела возле него? – спросил Китто. Он держался совершенно спокойно, словно и не думал сбегать секунду назад.

Рис шагнул ближе к нам.

– Говорит: «Я здесь, чтобы защищать ее, а не наоборот». И еще говорит, что тебе надо отдохнуть, а не сидеть и вздыхать над ним.

– Я могла бы его обнять и поспать у него под боком.

– Ну так ему беда, а нам счастье, – сказал Рис, улыбаясь еще шире и снимая пиджак.

– Нам счастье, – повторил Китто с некоторым удивлением в голосе.

Рис застыл с пиджаком в руке. Наплечная кобура резко выделялась на бледно-голубой рубашке. На вид кобура как будто предназначалась исключительно для пистолета, а на деле – совсем не только. Все мои первые стражи обзавелись новыми кобурами – наверное, сработали их умельцы в стране фейри. Ни один смертный так быстро и так хорошо работу не сделает. Модель тоже была неординарная, остроумно приспособленная для того, чтобы носить прорву оружия под модным пиджаком.

У Риса пистолет закреплен был под одним плечом и нож под другим, еще один пистолет на поясе, а на спине как-то пристроен короткий меч, его рукоять чуть выступала сбоку – чтобы Рис мог его выхватить, как пистолет, который носят на пояснице.

– Я же тебя обнимала в адвокатской конторе, – сказала я. – Никаких пистолетов с мечами не почувствовала. Ты их скрываешь заклятием, обманывающим зрение и осязание?

– Ну, если ты их не ощутила, значит, заклятие действует, как обещано, – ответил Рис.

– А почему у Дойла и Холода я мечи на спине вижу?

– Чары действуют, только если оружие не выступает из-под одежды. Эти двое упорно носят длиннющие мечи, вот ты их и видишь. За одно и прочее оружие лучше видно – стоит где-то нарушить иллюзию, и она рассыпается. Ты же в курсе.

– Да, но я не думала, что ваши кобуры и прочие портупеи зачарованы.

Он пожал плечами.

– Должно быть, стоят прорву денег.

– Нам их подарили, – сказал он.

Я сделала большие глаза:

– Такие чары – даром?

– Ты после того спича в коридоре пользуешься популярностью у малых фейри. Когда ты заявила, что в детстве у тебя все друзья были с кухни, а не из тронного зала.

– Это чистая правда, – сказала я.

– Конечно, но от того не менее политически выгодно. Привлекает к тебе сердца. Как и твое родство с брауни.

– Так вашу сбрую делали малые фейри? – поинтересовалась я.

Он кивнул.

– Это сидхе магию почти потеряли, а малые фейри сохранили куда больше, чем мы думали. Полагаю, они боялись говорить сидхе, что малые фейри деградируют не в такой степени, как высокие.

– Мудро с их стороны, – оценила я.

Рис подошел к кровати.

– Не то чтобы мне не нравилась моя крутая кобура, но ты тянешь время потому, что ищешь способ вежливо меня отшить, или есть вопрос, который ты хочешь задать, но стесняешься?

– Меня действительно заинтересовали эти чары. Нам скоро понадобится весь доступный магический арсенал. Но я и правда хочу спросить… Ты в первый раз по собственной воле вошел в комнату Китто, когда я здесь. Нам интересно, в чем дело.

Рис кивнул и опустил глаза, будто собираясь с мыслями.

– Если оба вы не возражаете, я бы к вам присоединился – поспать обнявшись.

Он поднял лицо – с самым непроницаемым выражением, какое мне только случалось у него видеть. Обычно он прятал эмоции за язвительной иронией. А сегодня был серьезен, сам на себя не похож.

– Мое мнение не в счет, – сказал Китто, но при этом сполз пониже и натянул на себя простыню.

Рис перебросил пиджак через плечо:

– Мы говорили на эту тему, Китто. Ты теперь сидхе, а значит, вполне можешь иметь свое мнение, как все мы.

– Ой, только не это! – взмолилась я. – Не надо как все. Китто так выгодно от вас отличается отсутствием капризов!

Рис улыбнулся:

– Мы так ужасны?

– Временами, – сказала я. – Ты еще получше прочих.

– Вроде Дойла, – предположил Рис.

– Вроде Холода, – поправил Китто, и вдруг испугался собственной дерзости. Он буквально с головой забрался под простыню, крепко прижавшись к моему боку. Но по напряжению его тела ясно было, что ничего в этом нет сексуального, один страх.

Он боялся Риса? Страж как минимум однажды на моих глазах пытался если не убить, так покалечить Китто – вскоре после нашего приезда в Лос-Анджелес. Надо полагать, несколько визитов в кино и прогулка по магазинам прежнюю вражду не преодолели. Это как родители пытаются наладить отношения с детьми после развода: хоть сколько подарков и внимания прежнее зло не перечеркнут.

Рис зла сделал достаточно, но Китто скрывал, что до сих пор боится стража. Я ничего, совсем ничего не замечала. Я думала, что все мы – одна большая счастливая семья, насколько это возможно. Как же я собираюсь править целым народом, если среди собственных любовников не могу установить мир и порядок?

– Боюсь, Китто в твоем присутствии будет неловко, Рис, – сказала я, гладя Китто по спине сквозь простыни. Он прильнул ко мне, словно боялся, что я потребую от него чего-нибудь неприятного. Я не понимала, почему «обслуживать» Падуба с Ясенем он не был против, а Риса смущался. Может, дело в культурных различиях – все-таки я не гоблин. Возможно, я стану их верховной правительницей, но гоблином по-настоящему не стану никогда. Гоблины – наша пехота, наши громилы и нередко пушечное мясо. Красные колпаки – ударные части нашей армии. Но чего-то я никак не могла понять в гоблине, что лежал в одной постели со мной. По своей магии он был истинным сидхе, но в сердце он навсегда останется гоблином, как и я во многом останусь человеком из-за того, что ходила в школу для людей и дружу с людьми. Не одни только гены делали меня человеком – я стала больше человеком, чем должна была, и больше американкой по образу мыслей, чем должна была.

Иногда я задумывалась, не нашел бы мой отец другой предлог, чтобы воспитывать меня за пределами волшебной страны, если б Андаис не пыталась меня убить. Он считал очень важным, чтобы я понимала дух нашей новой страны.

– Китто, – сказал Рис. – Я знаю, что поначалу вел себя ужасно, но я пытался загладить вину.

Голос Китто глухо прозвучал из-под простыни:

– Ты все делал, просто чтобы загладить вину?

Рис обдумал вопрос.

– Поначалу да, но ты один оказался способен посмотреть два гангстерских фильма подряд и получить от них удовольствие. Остальные только терпели. Или и ты просто проявлял вежливость?

Китто ответил, не высовывая головы:

– Мне нравится Джим Кэши. Он маленький.

– Угу, я это тоже ценю, – согласился Рис.

– Но ты же не маленький, – сказал Китто.

– Для сидхе маленький.

Китто выглянул из-под простыни и повернулся к Рису. На меня внимания не обращали. Момент взаимопонимания между парнями – правда, с несколько девчачьим оттенком. Я вообще заметила, что с Китто мужское молчание не проходит. Ему надо было почти по-женски проговорить свои мысли и чувства, или он их не вполне осознавал.

– Эдвард Г. Робинсон тоже маленький, – тихонько сказал Китто.

Рис улыбнулся.

– Да и Богарт совсем не высокий.

– Правда? А кажется, будто высокий.

– Ящики из-под яблок и камеры снизу, – хмыкнул Рис.

Китто не задавал вопросов насчет ящиков из-под яблок, так что у них явно был уже разговор о том, как невысоких актеров ставят на подставки, чтобы они казались повыше. Простейший способ добиться, чтобы герой или злодей выглядел так, словно может одной левой всех вокруг расшвырять. О, эта магия малобюджетного кино!

Китто высунулся из-под простыни чуть подальше.

– Так чего ты хочешь, Рис?

– Хочу извиниться, что когда-то не отделял тебя от Падуба, Ясеня и прочих.

– Я не такой сильный, как они.

Рис покачал головой:

– Ты добрый и ищешь доброты в других. Это не грех.

– Ты мне объяснял уже насчет греха. Если я понял правильно, то это грех, Рис, – быть слабым среди гоблинов. Грех, который чаще всего карается смертью.

Рис присел на кровать. Китто не вздрогнул, что уже было неплохо.

– Я слышал, ты решил сегодня остаться с Мерри, когда придут гоблины? – спросил Рис.

– Да.

– Они еще раз вызывали нас по зеркалу, когда Мерри ушла.

А, ну вот оно, подумала я.

Китто сел на кровати, крепко обхватив колени. Простыня с него соскользнула, да и с меня немного тоже.

– И что было?

– Кураг, Царь гоблинов, удивился, услышав, что ты сам вызвался помогать Мерри. Он сказал, что Падуб тобой пользовался как шлюхой, если не мог найти женщину по вкусу.

– Много кто мной пользовался, когда у меня не было хозяина, – сказал Китто как совершенно обыденную вещь.

– Он сказал, что одна твоя хозяйка очень любила братцев, и что ты ей тоже помогал.

Уверена, что Курах не так выразился. Гоблины насчет секса не говорили обиняками – кроме тех, кто, как Китто, всю жизнь проводил в подчинении. Как ни странно, но лучшими дипломатами среди гоблинов были самые слабые. Если за неверно сказанное слово тебя запросто прибьют или искалечат – научишься думать, что говоришь. Я училась именно так.

– Они нравились моей последней хозяйке, это правда.

– А что случилось с твоей последней хозяйкой? – спросил Рис.

– Я ей надоел, и она меня отправила искать новую хозяйку. – Он тронул меня за руку.

– Ты считаешь Мерри своей новой хозяйкой, – понял Рис.

– Да.

Этот поворот для меня был новостью.

– Китто, – сказала я, и он посмотрел на меня. – Ты считаешь, что если я о чем-то прошу, ты не вправе отказаться?

– Твои просьбы выполнять приятно. У меня никогда в жизни не было такой замечательной хозяйки.

Не на такой ответ я рассчитывала. Я посмотрела на Риса, пытаясь взглядом спросить: «И как же мне на это реагировать?».

Рис ответил вслух:

– Тысячелетний образ мыслей не изменится за пару месяцев хорошей жизни, Мерри.

Это верно, но мне не нравилось, что Китто считал себя так мало свободным в своей новой жизни.

– Ты сидхе, Китто, – сказала я.

– И гоблин тоже, – сказал он, как будто это все решает. Может, и решает.

– А почему ты вызвался помогать Мерри при визите Ясеня и Падуба? – спросил Рис.

– Никто из вас не знает, на что они способны. Мне надо быть здесь, чтобы если что плохое случится – то не с Мерри.

– То есть, ты заменишь Мерри, если дойдет до насилия?

Китто кивнул.

Я села и обняла его:

– Я не хочу, чтобы ты пострадал.

Он прижался ко мне.

– Именно поэтому я с радостью приму боль. И вообще я выносливей тебя.

– Если вы меня примете, я бы хотел остаться с вами на этот вечер, – сказал Рис.

– На эту ночь, ты имеешь в виду? – уточнила я.

– Нет, на это я пока не решусь. – Он глянул в сторону, потом снова на нас – но не на меня. – Не уверен, что мне хватит силы духа, как моему другу.

– Другу? – переспросил Китто.

Рис кивнул.

– Почему ты говоришь, что у меня больше силы? – удивился Китто.

– Я стал жертвой гоблинов всего на одну ночь – а потом боялся и ненавидел их годами. Ты мне показал, как я неправ. И все же я не уверен, что мне хватит силы остаться и смотреть, как Мерри отдается гоблинам. Не уверен, что смогу наблюдать и охранять ее. Тебя годами… мучили те самые гоблины, что будут с ней сегодня. И все же ты отдашься им во власть, чтобы защитить Мерри. Вот что я скажу тебе, Китто: такого рода храбростью я не обладаю.

Его единственный прекрасный глаз заблестел в полутьме.

Китто потянулся к Рису и взял его за руку.

– Ты храбрый! Я видел.

Рис покачал головой и зажмурился. Одинокая слезинка скатилась у него по щеке, сияя в полумраке, как не могла бы сиять человеческая слеза.

Китто кончиком пальца снял эту слезинку. Он предложил дрожащую каплю мне, но я качнула головой. Тогда он поднес ее к губам, и под взглядом Риса слизнул слезу с пальца. Слезы чуть меньше ценятся, чем кровь или еще одна жидкость, но все же ценятся высоко. Слышала, что иногда гоблины пытают жертву только для того, чтобы добиться слез.

Сидхе тоже умеют заставить плакать, но слезы для них ничего не стоят.

– Можно мне остаться с вами? – спросил Рис, и я знала, что спрашивает он не меня.

Китто пристально посмотрел ему в лицо – и кивнул.

Глава восемнадцатая

Одежда и оружие Риса кучей громоздились на полу у кровати. Обнаженным он выглядел просто невероятно. У меня есть стражи с плечами пошире или талией потоньше, но ни у кого нет таких лепных мускулов на животе, груди, руках и ногах. Он весь – изящество, упругость и сила.

С любыми другими двумя стражами было бы слишком тесно, но Рис и Китто занимали места меньше других. Нам тесно не было.

Я лежала, чувствуя гладкую мускулистую близость двоих мужчин, и мне было хорошо. Я невольно закрыла глаза, наслаждаясь ощущением от их прижатых ко мне тел. Мне это было нужно – чтобы меня убаюкали любящие меня существа, чтобы меня обняли, прижали к себе, и чтобы не беспокоиться ни о чем. Может быть, Дойл понял, что я не заснула и не отдохнула бы рядом с ним, прислушиваясь к его стонам? Наверное, понял.

Только теперь, когда Рис и Китто гладили меня, целовали в плечи – то в одно, то в другое, – только теперь я поняла, что не секса мне сейчас хочется. Мне нужно было, чтобы меня обнимали, чтобы вокруг меня хлопотали. Неужели я так слаба, что хочу заботы, даже когда мужчина, которого я называю любимым, лежит раненый? Удовлетворюсь ли я когда-нибудь прикосновениями всего одного мужчины, пусть самого лучшего на Земле?

Я ни на грамм меньше не любила Дойла, лежа в объятиях двух других мужчин, но они мне давали то, чего он дать не мог: простую, ничем не отягощенную ласку. Ни одного, ни другого я не любила так, как Дойла. Я их любила, но… но их слезы мне сердце не ранили. Я огорчалась их печалям, но их кровоточащие раны не становились моими. От любви становишься и слабей, и сильней. На какой-то миг я сегодня решила, что моего Мрака больше нет – мне показалось, что я потеряла кусок себя. Я обмерла, забыла, что делаю и для чего. Очень опасный момент. И ведь то же самое было со мной, когда в волшебной стране едва не убили Галена. Я его любила с детства, и какой-то частью души не перестану любить. Но любовь к Галену – детская любовь, а я уже не ребенок.

– Эй, ты где? – спросил Рис.

Я заморгала ему в лицо. Наверное, вид у меня был удивленный – Рис рассмеялся.

– Твое тело реагирует на ласку, зато голова – за тысячи миль отсюда. – Смех угас, лицо у Риса погрустнело. – Так что, все уже? Дойл с Холодом получили тебя целиком?

Я не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Нет, не в том дело.

– Она о власти думает и о политике, – сказал Китто снизу – головой он лежал у меня на бедрах.

Рис глянул на него:

– О политике? Посреди любовной игры? Дело еще хуже, чем я думал.

– Она часто меня трогает и думает. Ей так лучше думается.

Рис посмотрел на меня, приподнявшись на локте:

– Так что, мы просто помогаем тебе думать?

Отвлекаться от любовника – оскорбление.

– Нет, Рис, мне на самом деле очень хорошо. Только мысли у меня мчатся на тысячу миль в час. Не могу я их притормозить. – Я глянула на Китто. – Я что, правда тебя зову, когда хочу подумать?

– Я твоим королем не буду, это всем понятно. Я рад, что мне нашлось место в твоей жизни, Мерри. Я всегда рядом и делаю то, что твои благородные стражи считают ниже своего достоинства. Я могу быть твоей служанкой, а больше никто этого для тебя не сделает.

– С нами сейчас несколько женщин сидхе, – напомнил Рис. – Если Мерри нужны фрейлины, она может их позвать.

– Они всего месяц как ушли от Кела, нельзя их оставлять наедине с принцессой.

Рис помрачнел:

– Нельзя, да.

– Вот я и радуюсь, что только я один могу быть ей служанкой, – сказал Китто. Я погладила его по волосам:

– Правда?

Он улыбнулся, и в просиявших глазах я увидела не просто радость. У него есть место в моей жизни. Он нужен. Все мы ищем не просто счастья – мы ищем свое место. Некоторые счастливчики обретают его еще в детстве, в своей семье. Но как правило, мы уже взрослыми всю жизнь ищем место, или человека, или организацию, где или с кем мы почувствуем себя важными и нужными, где без нас не справятся, не обойдутся. Всем нравится чувствовать себя незаменимыми.

– Ты больше никого не трогаешь, чтобы собраться с мыслями, только меня. Ты приходишь ко мне в комнату, когда устаешь от всех, кто от тебя чего-то требует. Приходишь ко мне, когда хочешь подумать. Ты трогаешь меня, а я тебя. Иногда потом бывает секс, но чаще мы просто обнимаемся. – Он прижался щекой к моему бедру. – Еще никто не обнимал меня, чтобы успокоиться и утешиться. Оказывается, это очень приятно!

Я думала над его словами и не находила, что возразить.

– А я считал, что в комнате Китто ты прячешься потому, что здесь зеркала нет, – удивился Рис.

– И поэтому тоже, – сказала я.

– Она не только в комнату ко мне приходит. Она меня гладит, когда я сижу у нее под столом. Когда-то она считала меня обузой, а сейчас она ждет, что я буду сидеть у ее ног и ее гладить, а она будет гладить меня.

– А собаки с тобой под стол не забираются? – спросил Рис.

– Нет, собаки не остаются под столом, если со мной Китто. – Я посмотрела в глаза полукровке-гоблину, перебирая его волосы. – Ты им что-нибудь сделал?

– Место у твоих ног – мое место, Мерри! Я его не уступлю.

– Это же собаки, Китто. Пусть особенные волшебные, но собаки. А ты – нет.

Он улыбнулся, но не очень весело.

– Собаки делают для тебя то же, что и я. Многое из того, что делаю я. Я видел, как ты их гладишь, и как тебе от этого становится спокойней.

– Ты к собакам ревнуешь больше, чем к стражам? – спросил Рис.

– Да, – просто сказал Китто.

Мне стало грустно оттого, что он ценит себя так мало.

– Китто, ты мне дорог и ценен. Прикасаться к тебе – совсем не то, что гладить собак.

Он отвернулся, спрятал от меня глаза. Спрятал, целуя меня в бедро, но все было понятно.

– Ты моя принцесса.

Я уже знала, что эта фраза много что может означать. Что я слишком упряма, что ошибаюсь, но он не может меня переубедить – и потому опускает руки. Могла еще значить, что ему в голову пришла какая-то страшноватая мысль, и он не хочет высказывать ее вслух. Или что я его чем-то обидела, но он не считает себя вправе жаловаться.

Многозначная такая фраза.

– Гоблины собак не держат и никогда не держали, – заметил Рис. Я перевела взгляд на него.

– Но волшебных собак любят во всей волшебной стране!

– Гоблины их едят.

Я посмотрела на Китто – тот не поднял головы, целуя мне ногу чуть ниже. Надо думать, Рис прав.

– Я очень расстроюсь, если какая-нибудь из собак пропадет.

– Вот видишь, – сказал Китто. – Ты мне из-за них угрожаешь.

– Мы их любим как домашних животных и ценим, как дар Богини. А еще они – создания дикой магии.

– Я знаю, что они значат для вас, но бояться надо не меня. Падуб с Ясенем найдут себе занятие поинтересней, чем гоняться за живой добычей, но ведь с ними придут Красные колпаки. И они-то будут слоняться без дела, пока ты станешь заниматься сексом с близнецами. А Красные колпаки любят, чтобы мясо еще дергалось.

– Черт! – воскликнул Рис. – Я же знал. Но я так давно не имел никаких дел с Красными колпаками, что все забыл!

– Их среди твоих палачей не было? – спросила я, не успев поймать себя за язык.

– Нет. Они еще помнят меня как Кромм Круаха; я в свое время пролил столько крови, что они плескаться в ней могли. Они все еще считают себя мне обязанными.

– Да… И правда, должно быть, была кровавая баня, раз они столько веков тебе благодарны, – оценила я.

Теперь отвернулся Рис.

– Меня звали когда-то Красным Когтем. Имя было истинное.

«Истинное имя», надо думать, значит, что оно верно характеризует обладателя. Я оглядела Риса: белокожий красавец с мальчишеским лицом и пухлыми чувственными губами. Только шрамы нарушали маску юности и веселья, заставляли вглядеться глубже. Если б они не напоминали, сколько всего пережил этот нестареющий мужчина, можно было бы ошибиться и принять его за кого-то ординарного. За такого, кем можно пренебречь. И разумеется, именно эту роль он годами разыгрывал при дворе.

Я провела пальцем по краю шрама. Еще недавно Рис отдернулся бы, но сейчас он знал, что для меня шрамы – всего лишь деталь его кожи, еще один повод к нему прикоснуться, еще одно место, где его можно ласкать и целовать.

Он улыбнулся мне, став еще красивей – так вдруг освещается изнутри лицо любящего – не от магии, а от чистой радости, в ответ на что-то сказанное или сделанное тобой.

– Что такое? – негромко спросила я.

– Сколько лет уж прошло, как я потерял глаз, а только ты одна трогала меня вот так.

Я нахмурилась, приложила ладонь к его щеке, не думая, шрам под пальцами или обычная кожа.

– Как – так?

Он посмотрел на меня так, словно я должна была сама понимать.

– Мы Неблагие. То, что другие считают дефектами внешности, у нас ценится, – сказала я.

– Только не у сидхе, – заметил Рис. – Отмеченный шрамами сидхе – живое напоминание о том, что совершенная красота может быть загублена навеки. Я как призрак в зеркале, Мерри. Я напоминаю всем, что мы теперь всего лишь долгоживущие, а не по-настоящему бессмертные.

– Я тоже, – сказала я.

Он опять улыбнулся, плотней прижимаясь щекой к моей ладони:

– Вот потому я и думал, что мы станем хорошей парой.

Я нахмурилась:

– Что?

– Разве не помнишь? Я тебя пригласил на свидание, когда тебе было шестнадцать.

– Помню. – Я опустила руку. – Помню, что ты пытался уговорить меня на секс, за что нас обоих казнили бы.

– До акта я бы не довел. Мне просто хотелось узнать, в кого ты пошла из твоей родни.

Я нахмурилась сильней:

– Как это?

Он улыбнулся с нежностью.

– По твоей реакции на мои заходы… – На этом слове он приподнял бровь, и я рассмеялась. – …я собирался решить, разговаривать ли с твоим отцом.

До меня дошло, куда он клонит.

– Ты просил у моего отца разрешения стать моим женихом?

– Я просил его рассмотреть мою кандидатуру.

– Ни ты, ни он мне ни слова не сказали!

– С самого начала ясно было, что твоим сердечным избранником мне не стать. В шестнадцать лет ты любила Галена, а не меня. А потом твой отец отдал тебя Гриффину, и если бы ты забеременела, тем бы все и кончилось.

При упоминании бывшего жениха я помрачнела. Через несколько лет после помолвки он меня бросил. Сказал, что я для него слишком человек, что во мне слишком мало от сидхе. Он только одного не предусмотрел: что как только он меня бросит, Андаис заставит его вернуться к целибату, как и всех прочих стражей. Он попытался влиться в мой маленький гарем, а я его прогнала. Цель у него – только секс, не важно с кем. Меня он не любит. Я точно знаю.

Чего я не ожидала – это что он продаст газетам наши довольно интимные фотографии. Я его когда-то любила, но не знаю теперь, любил ли он меня хоть когда-нибудь. Он продал снимки и сбежал из страны фейри. Насколько мне известно, длинные руки родины до него пока не дотянулись. Насколько мне известно. Я не спрашивала. Я его любила – пусть давно, – и не хочу знать, как он умер, и получить его голову на блюде тоже не хочу. От тетушки Андаис такого подарка – или чего похуже – ждать можно.