Текст книги "Когда-то я была злодейкой (СИ)"

Автор книги: Лора Лей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

Новая оправа, купленная на заработанные в колхозе (дед постарался) деньги, превратила очкарика-ботаника в утонченного интеллигента с весьма колоритной восточной внешностью: смугловатой бархатистой кожей, полными сочными губами четкого рисунка, высокими скулами и узкими, загадочно вытянутыми к вискам черными глазами с невозможно густыми ресницами, за которыми веки казались подведенными угольной полосой!

«Ё-моё, что это я сделал? Азиаты-айдолы нервно курят в сторонке! Если бы джинсы в обтяг да рубашку шелковую на выпуск, мокасы и черный каучуковый браслет на запястье … Длинные ноги, упругая задница, ключицы видны, шёлк на плечах натянулся слегка, полы чуть распахнуты… Он сглатывает, кадык движется вверх-вниз, я таю…» – Лиза смотрела на Хантера и не видела ничего больше…

Пока её не вернул в реальность вопрос давно стоящего в новых очках и ожидающего оценки приятеля:

– Ли-и-иза, ну как? Может, другие?

«Хмырова, очнись, ненормальная! Тебе семьдесят почти, хоть и шестнадцать! О, господи, да в семьдесят ТАК смотреть ещё более неприлично! Чертова молодость, чертовы гормоны, чертова советская мораль, а-а-а!!! У меня секса не было ДЕСЯТЬ лет, какая мораль, в пи…у!!! Так, спокойно, возьми себя в руки, дорогая, не пались! Побегать тебе, Элис, или мусорные баки потаскать надо, или поплавать часа два, а не на юнца облизываться! О-о-о, да его облизать с ног до головы – это ж какой кайф, там же кубики!!!» – Лиса опять впала в прострацию…

Мергену надоело ждать, он снял очки и вернул продавщице, схватил невменяемую подругу за руку и вытащил из оптики. На воздухе Лиза очнулась, сфокусировалась на старых очках и заорала, не контролируя себя от возбуждения:

– Ты куда новую оправу дел, придурок? А ну, пойдем назад! Нацепил ху…какую-то! Потом пойдем брюки искать, рубашки новые тоже! Вымахал, понимаешь, на бабулиных харчах, одеть нечего теперь! Чё встал, пошли! – попаданка шарахнула дверью и влетела внутрь.

Мерген внимательно посмотрел на вспыхнувшую от гнева (ой ли?) Лизу, хмыкнул довольно и шагнул опять в прохладу магазина, где Хмырова забирала товар, бурчала и отводила в сторону глаза, хотя уши ее и щеки отчетливо краснели. Девушка очевидно смущалась, и Мергену это о-о-о-чень понравилось!

***

После фееричного осознания привлекательности юноши, ставшего незаменимым компонентом её жизни, Елизавета Владимировна Хмырова несколько дней активно занимала себя разными супер-важными делами, чтобы только не оставаться с ним наедине и не подвергать себя дополнительному стрессу.

Тётя Таня заметила ненормальность подопечной, но списала её на волнения перед выпускным классом. Сам Хантер делал вид, что ничего странного не произошло, общался с матерью и к Лизе не заходил.

Попаданка и радовалась, и злилась, впервые за ТРИ жизни начав комплексовать по поводу своей неидеальной внешности и некстати проснувшегося либидо.

Елизавета подолгу сидела вечером перед зеркалом, разбирала каждую черточку своего лица, проклинала отсутствие в магазинах нормальной косметики и остальных, так необходимых для женщин мелочей, вспоминала лицо и тело Хантера, зависала в воображении, что бы она хотела с ним сделать, понимала, что ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС это невыполнимо, психовала, хныкала раздосадованно и плохо спала…

Ей снились слишком яркие и натуралистические сны с участием прошлых любовников, которые как-то сами по себе трансформировались в Мергена… Она просыпалась среди ночи, потная и неудовлетворенная, и старательно выполняла упражнения тай-чи, пытаясь усмирить разбушевавшиеся гормоны молодого тела. Это было изматывающе!

***

Наконец, молодые люди пошли в школу, умственные занятия снизили напряжение телесное, и Лиза немного остыла. Чего нельзя было сказать про активировавшихся одноклассниц, ошарашенных преображением пухляша Манджиева.

–Лизка, ты заметила, что Мерген – красавчик? – с придыханием сообщила ей Верка Браун на линейке перед началом последнего школьного года. – Такой пуся стал! Интересно, у него есть кто? Я бы не прочь с ним замутить…

Хмырова вздрогнула, покосилась на соседку и поняла: ещё слово, и она её покусает, форменным образом! «Хантер – МОЙ! Только сунься, зараза, все лохмы повыдираю!» – вдруг подумала Лиса и ужаснулась. Если так пойдет, она не удержится и начнет пакостить...

«Нет, нет, нет! Я не могу все прое…Потерять! Боже, где ты там? Помоги! Я же исправилась, да? Я же не наделаю глупостей снова? Держись, мисс Мортен, ты – леди, ты сможешь!» – уговаривала себя попаданка, а сама неотрывно следила за всеми перемещениями Мергена, знаками симпатии к нему от девчонок и ревнивыми выпадами парней.

Мерген же будто и не видел, какое впечатление он производит на публику: также спокойно сидел за партой рядом, шел к ней домой, обедал и ужинал в компании тети Тани, занимался уроками, тай-чи и плаванием (в чем весьма преуспел), помогал убирать двор.

Короче, вел себя юноша как обычно, и Лиза постепенно успокоилась и «отдалась» учебе: мечта о золотой медали обрела высокую вероятность «сбычи»!

***

Сезон сменялся сезоном, и вот уже выпускные экзамены на носу! Лиза и Хантер получили желаемое, ну, с коррективой: Мерген – блестящее «золото», Лиза – приятное «серебро».

В любом случае, их примут без экзамена в любой вуз страны, просто Лизе придется пройти немного более волнительную процедуру: подождать места после золотых медалистов или сдать один профильный экзамен…Не так страшно!

Если в жизненных планах была ясность, то в личной плоскости обстоятельства складывались не столь радужно, особенно у Мергена.

Часть вторая Глава 9

Иджиля Манджиева вышла замуж и привела в полученную на двоих с сыном малогабаритную «двушку» мужа, отличавшегося религиозностью (не на показ, понятное дело) и приверженностью к традиционному восточному семейному укладу со всеми вытекающими…

Мерген радовался за мать, желал ей счастья, приветствовал скорое рождение нового родственника (Иджиля как-то быстро забеременела), но так и не смог принять отчима.

Дамба (тиб. возвышенный, превосходный, святой) Санджеев (просветленный), уверовав, благодаря имени и фамилии, в собственную исключительность и непогрешимость, будучи по натуре человеком упертым, малоэмоциональным и недалеким (окончил восемь классов в селе и считал это достаточным для отмеченного богом себя), с первых дней заселения в чужую (теперь же – его) квартиру, начал воспитывать не в меру свободного, недостаточно почтительного и слишком умничающего (с его, Дамбы, точки зрения) пасынка и словом, и делом, то есть, ремнем.

Сначала Мерген терпел придирки новоявленного отчима и молчал, потом стал оговариваться или сбегать от разгорающегося конфликта, чтобы не нервировать беременную мать, проводил как можно больше времени вне дома, чем злил отчима ещё сильнее.

И однажды, перед самыми выпускными экзаменами, благочестивый Дамба перестал сдерживаться и отходил спящего Мергена солдатским ремнем за то, что тот опоздал к вечерней молитве…

Так он объяснил причину вероломного избиения жене и пасынку, ошарашенным его поступком. На самом же деле «просветленный» просто побоялся напасть на сильного высокого юношу открыто, но показать, кто теперь в доме хозяин, очень хотел.

Мерген довольно быстро справился с шоком, вскочил, вырвал ремень у отчима и выбросил в окно. Дамба ругался на всех языках, Иджиля плакала, Мерген собирал вещи. Больше в этот дом он не вернется…

***

Когда взъерошенный, дрожащий и молчаливый Хантер со спортивной сумкой возник на пороге её квартиры, Елизавета остолбенела.

–Что случилось? – только и могла она прошептать.

–Пу-уст-т-тишь? Я… и-из…д-до-о-ма… у-уш-ш-шел... – проблеял, заикаясь и стуча зубами, парень.

Лиза молча пропустила его внутрь и закрыла дверь. Это был первый день их совместной жизни…И день первого поцелуя – сочувственного, робкого, но такого нужного и сладкого – тоже…

***

Тётя Таня, увидев следы ремня на спине принятого всем сердцем одинокой женщины мальчика, побледнела, потом покраснела, а потом разразилась такой тирадой, что сидевшие на лавке бабульки разбежались как тараканы!

Сормова позже публично отчитала «хе…ва …удака» Дамбу на проходной завода, досталось и «безмозглой дуре» и «ху..ой матери, променявшей сына на елд…» Иджиле, выразила последней «глубокое неудовлетворение» плевком под ноги и пригрозила, чтобы не смели даже шагу в сторону «её дорогого мальчика» делать, иначе …

Дворничиха показала багровому от гнева и стыда Санджееву крошечный кулачок, ещё раз обложила его непечатными определениями, пройдясь и по внешности, и по способностям, и, пожелав процветания на долгие годы всей его родне, смотря при этом на его межножье, гордо удалилась.

Заводчане, наблюдавшие за выступлением известной на районе тётки Тани, неторопливо покинули место скандала и долго позже обсуждали и семью коллеги, и ситуацию…Связываться с мелкой, но жесткой и пробивной Сормовой было чревато. Так что никто никуда не пошел, и ничего предпринимать не решился.

Администрация школы, узнав о смене места жительства золотого медалиста, тоже не стала «гнать волну», «спустила все на тормозах»: учителя приняли у пары экзамены в штатном режиме, провели выпускной и отправили лучших учеников на все четыре стороны…

Лиза и Мерген, без ненужного драматизма и лишних слов взялись за руки, три недели прожили в деревне у стариков Хмыровых, отошли от напряга и, купив билеты, отправились покорять олимпийскую Москву.

Часть третья, Глава 10

Лиза предлагала лететь на самолете, но Мерген, ни разу не выезжавший из Поволжья, активно воспротивился, желая хоть из окна поезда посмотреть на родную страну.

Госпожа Хобякофф стерпела и духоту, и перестук колес, и заигрывания с Мергеном проводницы и соседки по купе (ну на этом она смогла настоять! На купе, разумеется), и отнюдь не высокую санитарию в местах общего пользования…

Впрочем, проплывающие за окном пейзажи немного утишили её недовольство. После почти полувековой панорамы южноафриканской природы леса, поля, речушки, деревеньки, колодезные журавли, пасущиеся на зеленой травке колхозные коровы, селянки, продающие на полустанках горячую картошку, малосольные огурцы, воблу, пироги с рисом и яйцом, поездной чай с кусочками рафинада из стаканов в подстаканниках, стояние в тамбуре в ожидании очереди в туалет, игнор Мергеном абитуриентки Наташи из Саратова, покачивание вагона, способствующего засыпанию на узкой полке настраивали попаданку на лирический лад и вселяли уверенность в завтрашнем дне.

Перед поездкой она позвонила матери по межгороду, предупредила о приезде и желании предков отца передать гостинцы.

Светлана Ивановна, не слышавшая дочь пару лет (о чём теперь сожалела искренне), сразу предложила остановиться у них на Ленинском и ни в чём не нуждаться, пока идёт приём в вуз. Обрадованная новостями, она даже не поняла, что девушка приедет не одна!

Поэтому, когда Лиза и Мерген, на такси (на «31й Волге», за ТРИ рубля, Карл!), с коробками и чемоданами с сумкой (всё, что было у Хантера) возникли пред светлыми очами сводной родни, у Светланы Ивановны упала челюсть, а её муж тихонько кашлянул в кулак.

«Вы нас не ждали, а мы припёрлись» – пробрало на «хи-хи» Хмырову.

–Тётя Света, так и будешь держать ребят в дверях? – подала вдруг голос вышедшая в длинный коридор Ирина Давыдова. – Папа, отомри! Они же явно устали, им бы душ принять, поесть, потом поговорим. Эй, Лиза, заходите!

Группа пришла в движение: Светлана засуетилась, Иван Артемьевич забрал поклажу, Ирина потянула гостей в дальнюю комнату, приготовленную для Лизы (упс!), крикнула экономке Марусе, чтобы грела обед, выдала приехавшим по банному набору и отправила по ванным комнатам (ага, две их было, в разных концах приличной такой, по тем меркам, квартиры из двух бывших коммуналок).

Елизавета, абсолютно не смущаясь (чего она не видела?), прошествовала в ванную и с наслаждением приняла душ. А вот Мергену было не по себе…

«Дитя степей» растерялся, чуть не заблудился в генеральских хоромах с видом на шумный проспект, ему было неловко и от ситуации, и от собственного вида, и вообще… Недавно приобретённая уверенность таяла как мороженое.

–Хантер, приём! – Елизавета подошла к стоявшему у окна парню и …обняла его со спины. Не удержалась!

Тот напрягся, потом развернулся, взял девушку за руки и пробормотал:

– Лизка, я тут лишний! Давай, я на вокзал вернусь, а? Завтра встретимся, документы подадим, может, общагу или комнату где сниму…

–Хантер, ты квартиру видел? Да здесь роту солдат разместить можно! Ирка сказала, что мы с ней в одной комнате поживем, тебе ту отдадут, что для меня готовили. Поступим – сразу в общагу переедем, не волнуйся! Я с ними жить не буду! А месяц перетерпят, тем более, мы сидеть дома не станем, только спать будем приходить! Город посмотреть надо, Олимпиаду, если удастся! Успокойся, все хорошо! Пойдем, жрать охота! – Лизина уверенность передалась Мергену, он вздохнул, взял девушку за руку и пошел на встречу с ее новой родней. Фух!

***

На удивление, общение с внезапно свалившейся на головы Давыдовых парой провинциалов оказалось совершенно ненапряжным.

Лиза была спокойна, вежлива и внимательна, вела себя как воспитанная интеллигентная москвичка, а красивый рослый Мерген держался, хоть и чуть скованно, но очень достойно, рассуждал здраво, говорил чисто, был чрезвычайно начитан и умен, несомненно. Ну, а то, что они – пара, пришлось принять как данность.

Наличие же у обоих медалей и решимость поступить в МВТУ и «Тимирязевку», если и поразило, то скорее приятно, чем наоборот.

Да и в быту ребята показали себя хорошо: ничего не просили, благодарили, внимания не требовали, возвращались в оговоренное время, делились впечатлениями о прогулках и экзаменах (что оказалось простой формальностью) и сразу, как только оформились, съехали, как и обещали.

Светлана Ивановна чувствовала себя виноватой, глядя на скромно (если не плохо) одетую дочь и чужого юношу, прошлась по знакомым фарцовщикам и комиссионкам, накупила тряпок и со слезами уговорила молодежь принять подарки от имени себя и мужа.

Хантер было отказался, но Лиза не стала ломаться, тем более, что точно знала: в Москве иначе нельзя – сожрут. Да и зачем отказываться, чай, не последний х… без соли доедают родственнички, грубо говоря!

Так новоявленные студенты обзавелись джинсами и джинсовками «Левис» (как они сидели на Мергене, ммм!), кроссовками «Рибок» и кедами «Конверс», батниками и ветровками-бомберами, парой спортивных костюмов с олимпийской символикой СССР.

Лизе ещё досталось платье «сафари» и легкие югославские босоножки, Мергену – серые «слаксы» и полосатая светлая офисная рубашка с мягким пуловером.

Возвращенка получила от сводной сестры косметику «Пупа» (ярко-красные такие тюбики), горсть бижу «Яблонекс», весьма приличную, хоть и ношенную, сумку «Гермес» и этакую этно-индийскую рыжую кожаную суму-котомку на длинных ручках. Мергену генерал презентовал походный армейский рюкзак (здоровенный и вместительный).

–Лизка, это же бешеных денег стоит! Я не могу... – ныл, собирая рюкзак, Мерген.

– Отставить разговорчики! Дают – бери, а бьют – беги! – скомандовала Лиза. – У нас будет возможность в будущем отработать, не сомневайся. И вообще, делая благо другим, человек зарабатывает плюсики себе в карму, не надо ему мешать, просто прими и скажи «спасибо».

На том и порешили. Молодые люди собрались, попрощались и разъехались по разным концам Москвы в общаги. Их ждал новый этап –студенчество.

***

Кстати, все годы студенчества гостеприимством Лизиной родни они действительно не злоупотребляли, хотя Давыдовы настойчиво приглашали на праздники, да и в обычные выходные. Приезжали не чаще раза в месяц, а то и реже, больше подобные дорогих подарков не принимали (хотя позже Лиза несколько раз занимала у матери деньги на важные покупки с обязательной отдачей – принципиально!), но вот от тёплых финских курток и зимних ботинок на следующий год не отказались.

Отдаривалась Лиза регулярно гостинцами от Хмыровых, иногда – своими консервациями, чаще – рукоделием: вязаными гамашами и носками из присылаемой бабушкой деревенской шерсти, варежками, кружевными салфетками под чайную пару и обвязанной крючком льняной скатертью на стол, позже с гордостью демонстрированной матерью гостям дома, шапками и шарфами, до которых была охоча Ирина, жилетами и пуловерами …

Светлана Ивановна удивлялась, сестра и отчим заказывали ещё.

Интерлюдия

Елизавета Хмырова балдела от московской толчеи, метро, пончиков, жареных пирожков с мясом (десять коп.) и с повидлом (пять коп.), запаха молотого кофе на первом этаже ГУМа и мороженого в хрустящем вафельном стаканчике из «Детского мира», трамвая «Аннушка», Чистых и Патриарших прудов, прогулок по Александровскому и Нескучному садам, Кускову и Останкино, Зарядью и всем подряд музеям.

Она таскала несопротивляющегося Мергена по полупустым улочкам Китай-города и, сидя в сквере у памятника Героям Плевны после посещения Политехнического музея, Хмырова подтвердила давние слухи, что здесь было место тайных свиданий «кое-кого» (уж теперь-то она понимала, что это значит), углублялась в старые переулки у Третьяковки, пока они несколько раз пытались выстоять там длиннющую очередь...

Они прошли все Бульварное кольцо, ели чебуреки по 16 копеек в полуподвальной столовой на площади Ногина, даже разорились на «тухлые» яйца в «Пекине» и блины с икрой в «Славянском базаре» (он ещё существовал, а стипендия и перевод от отца пришли!).

***

Ярким впечатлением первого московского лета стало закрытие Олимпиады в Лужниках, куда, благодаря широкому жесту Ирины Давыдовой, отказавшейся от «блатных» билетов, смогли пройти Лиза с Мергеном.

Такого единого душевного порыва, как продемонстрировали в момент улетающего в небо олимпийского Мишки все находившиеся на стадионе (и у экранов телевизоров), Лиза не видела никогда в своих жизнях! Люди плакали, махали руками уменьшающемуся на глазах симпатичному символу прошедшего события, хором пели прощальную песню и чувствовали светлую печаль и радость бытия…

***

Спортивно-юмористическое отступление

Зарубежные комментаторы заметили одну особенность, имеющую место во время выступлений советских спортсменов на регатах разного уровня: она заключается в незримом присутствии в командах двух таинственных гребцов, существенно увеличивающих скорость движения лодок, что приводит к победам представителей СССР в гонках. Журналисты выяснили, как зовут этих спортсменов, но так и не смогли увидеть ни одного! Их имена – Гребибля и Грибубля…

***

Зимой молодые люди катались на коньках на небольшом стадионе во дворе дома около Высоко-Петровского монастыря, иногда ходили в Сандуны и бассейн «Москва», были в знакомом ей баре у метро «Тургеневская», откуда Лиза, смеясь, с трудом вытащила ушедшего с одного коктейля Хантера!

Хоть раз в навигацию, но катались на речном трамвайчике от Котельников до Киевской – у Лизы это было навязчивой идеей!

Нет, это не за один год, конечно! Всё-таки учились они старательно, на повышенные стипендии. Но, расставаясь на неделю, живя в разных концах Москвы и не имея, на первых порах, возможности быть рядом сутками, как раньше, молодые люди скучали, поэтому и мотались в выходные повсюду, лишь бы вместе!

И наблюдали порой забавные моменты городской жизни Москвы 80-х.

***

Речной трамвайчик швартовался у пристани «Киевская». Лиза и Хантер, отдыхая на носу после долгой прогулки по центру, заметили полного иностранца с бейджиком на груди и авоськой (!)с апельсинами в руках.

Мужчина тяжело дышал (жарко было), осматривался и, по мере приближения к пункту назначения, заметно нервничал.

Худой парень-матрос, легко перепрыгнув на причал, наматывал толстый канат (швартов) на торчащие столбики (кнехты, вроде), особо нетерпеливые пассажиры уже покидали суденышко по перекинутому дощатому трапу.

Пара Хмырова-Манджиев, а также пыхтящий иностранец, были последними сходящими на берег.

Матросик что-то напевал под нос, занимаясь канатом, когда мужчина с авоськой обратился к нему, с трудом выговорив:

– Ка-ак… идти… метро? – и выразительно уставился на юнгу.

Лиза приостановилась – стало интересно, что же будет делать пацан? И почему-то тревожно…

Вьюнош в лихо сдвинутой на затылок бескозырке бросил швартов, отряхнул руки, широко улыбнулся дядьке с апельсинами и произнес, бодро и уверенно:

–Ду ю спик инглиш?

Дядька с шумом выдохнул, расплылся в счастливой улыбке и яростно закивал:

– Йес, йес, офкорс!

И довольный юнга, исполненный собственной значимости, произнес на …ЧИСТОМ РУССКОМ:

–Пойдете прямо, потом налево! Метро там! – и, махнув рукой в указанном направлении , вернулся к прерванному занятию, явно считая миссию по ориентации иностранца в пространстве, выполненной!

Занавес!

На дядьку было жалко смотреть! Он напоминал ребенка, которому показали и не дали конфету!

Простодушный матросик уже отвернулся, кроме них с Хантером, рядом никого не было, и бедный иноземец озирался вокруг глазами олененка Бэмби…

Лизе было и стыдно, и смешно! Мерген моргнул – мол, чего делать?

Чего делать? Брать за руку и вести! Лиза привлекла внимание иностранца взмахом руки и, молча, жестами предложила следовать за ними. Дядька встрепенулся, закивал понимающе, показал рукой же, мол, я за вами.

Так и дошли до нужного здания. Дядька долго качал головой в знак благодарности, потом влился в толпу у входа, а Лиза с Мергеном сложились пополам от смеха. Даже говорить было трудно, да и что скажешь? Прелестно, просто прелестно, мать вашу!

Наша Раша, одним словом!

***

Эскалатор на «Маяковке», самый длинный, поскольку уровень залегания станции самый глубокий на тот момент. На ступеньках стоит молодая мать с симпатичной девочкой на руках, явно приезжие.

Выше них – группа рослых, очень темнокожих африканцев (либо эфиопы, либо конголезцы, ну или суданцы), оживленно болтающих, белозубо улыбающихся и сверкающих чуть голубоватыми белками крупных карих глаз.

Девочка долго рассматривает их, опустив головку на плечо матери, и вдруг громко спрашивает:

– Мама, почему эти дяди такие грязные? У них нет мыла?

Гид в шоке, мамашка – тоже, на эскалаторе разом стихли разговоры. Девочка снова задает вопрос:

–Их что, в детском саду не научили мыться?

Африканцы трясут гида, тот, смущаясь, переводит. Мать пытается ускорить движение лестницы-чудесницы. Девочка не понимает причин нервозности матери…

Гости столицы секунду осмысливают переведенное, потом смеются. Один из них достает из рюкзака деревянную фигурку и протягивает девочке.

Та берет подарок, кидает на мужчин серьезный взгляд и произносит:

–Спасибо, я возьму. Но запомните! Чистота – залог здоровья, мойте руки перед едой. Так в детском саду учат. Пока, пока!

Мать, опустив голову и петляя как заяц, помчалась сквозь толпу пассажиров по залу, африканцы смеялись вдогонку, гид выдохнул – обошлось без международного скандала.

***

Вечер, полупустой вагон метро. На одном из сидений, старых, промятых таких, дермантиновых, вольготно развалился здоровый мужчина, явный работяга, прям Федя из фильма про Шурика. Глаза прикрыты, дремлет…

На очередной остановке в вагон заходит эффектная длинноногая блондинка в супер-мини и садится напротив отдыхающего (ну так получилось). Мужская часть пассажиров дружно вздыхает, что заставляет работягу открыть глаза и сонно осмотреться.

Найдя мутным взглядом умопомрачительную визави с обольстительными конечностями, пролетарий некоторое время, не мигая, смотрит на них, что заставляет девушку слегка поерзать и потупить взор.

Не обращая внимания на ее телодвижения, мужчина начинает возиться: залез в один карман, в другой…Наконец, искомое найдено!

В полной тишине богатырь встает, делает шаг к девушке напротив, встряхивает, распрямляя, видавший виды мужской носовой платок, и укладывает его на голые колени и бедра красавицы, после чего усаживается на свое место и закрывает глаза.

Вагон замирает… Девушка заливается румянцем, на глазах у неё появляются слезы крайнего смущения… Поезд начинает торможение, диктор объявляет остановку. Двери открываются… Красавица пулей вылетает из вагона, платок падает на пол.

Работяга медленно встает, поднимает платок, складывает и убирает в карман, после чего снова замирает в дреме. «Следующая станция….»

***

Середина буднего дня, в вагон метро заходит четверка молоденьких студенток, раскрасневшихся, возбужденных. Они встают у последней двери. Поезд начинает разгон, и одна их вошедших, не удержавшись, вдруг срывается и бежит по вагону под воздействием ускоряющего момента…

Середина вагона пуста, пассажиры либо сидят, либо стоят у вертикальных поручней, так что на пути бегущей девушки нет препятствий, при этом никто не делает попыток её поймать или остановить, хотя совершенно ясно, что сама она это сделать не может!

Девушка, растерянная, смущенная, беспомощная, несётся в конец вагона и вдруг встречается взглядом с глазами молодого симпатичного юноши, чуть подавшегося вперед. И в этот момент оба понимают-встречи не избежать!

Парень поднимает руки, чтобы поймать бегущую, девушка тоже протягивает руки вперёд, наклоняется к спасителю…И промахивается! Вместо рук она хватает его…Вернее, она тыкается обеими руками ему…в промежность! Бег остановлен, пассажиры опускают глаза, пряча улыбки, парень опускает руки и протяжно стонет сквозь зубы…

Девушка выпрямляется, поворачивается, и в полной тишине, преодолевая сопротивление движущегося поезда, медленно идет к подругам…Её лицо цветом напоминает вареного рака или задницу павиана…

Подруги пытаются спросить, что ТАМ произошло, девушка мотает отрицательно головой…К счастью, поезд прибывает на следующую станцию, и студентки стайкой выпархивают на перрон, не видя, что и смущенный столкновением парниша тоже выходит из вагона…

Девичья группа резко сворачивает к эскалатору, и когда юноша достигает его нижней ступени, девушки скрываются из виду…

Молодой человек садится на диванчик и закрывает глаза, пытаясь успокоить возбуждение в теле…Перед его глазами – распахнутые глаза кудрявой незнакомки, с мольбой смотрящие ему в душу…

Смешно и грустно…А если это была судьба? Она известная шутница! Но поезд ушел…

***

Лето, на станции «Площадь революции» пустынно и прохладно. Немногочисленные пассажиры ждут поезда. К диванчикам у места остановки головы состава приближается семья: невысокий пузатый мужчина в свободной рубахе, штанах, жилете и тюбетейке гордо шагает впереди, за ним, с объемной сумкой и детьми, держащимися за обе ее руки, семенит одетая на восточный манер худенькая женщина в платке.

Дойдя до крайнего диванчика, семья усаживается, мужчина что-то выговаривает женщине, та обессиленно проваливается вглубь сиденья и закрывает глаза. Дети тоже съезжают по скользким плашкам, которыми обито изогнутое сиденье дивана, к спинке, ноги их теперь торчат, не достигая пола, и ребятишки довольно ими дрыгают.

Раздается шум приближающегося поезда. Мужчина, сидевший на краю диванчика, бодро подскакивает и устремляется к дверям первого вагона, из которого выходят пассажиры, бросая семье странную для слуха фразу : «Киль манда, киль манда!».

Женщина, явно понукаемая им, пытается встать с диванчика, однако, это непросто: слишком глубокое и гладкое сиденье мешает покинуть его объятия быстро и легко, особенно обладателям недлинных ног. Пока несчастная барахтается, дети умудряются, перевернувшись на живот, покинуть сиденье и вбежать в вагон вслед за отцом, уже сидящим там и продолжающим орать на жену, повторяя все ту же фразу : «Киль манда, киль манда!»

Наконец, женщина смогла встать, подхватила сумку и рванула к дверям…Но! «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Курская»…Мать семейства не успела зайти в вагон и теперь стояла, растерянная, на платформе, а размахивающий руками в поезде мужчина и дети скрылись в тоннеле…

Промелькнул последний вагон и в наступившей тишине раздался четкий голос старика, сидевшего на соседнем диванчике:

–Э-хе-хе, киль ушел, манда осталась…Да-с...

__________________________________________

PS. Киль манда – на татарском (вроде и на казахском) означает «иди сюда, иди ко мне».

PPS. Все случаи реальны, автор или лично видела (2 раза), или была участником (1), или слышала из уст людей, которым верю))) А уж поверите ли Вы...)

Часть вторая Глава 11

Вторая студенческая жизнь давалась возвращенке совсем непросто по нескольким причинам.

Главной была, конечно же, разница в возрасте с однокурсниками. «Внешне – пионерка, внутри – пенсионерка» – с горечью шутила Елизавета Владимировна про себя. И как только в школе удалось два года продержаться? «Из-за Хантера, точно».

Как бы она ни стремилась не выделяться, предпочитая держаться особняком, не подпускать близко ни соседок по общежитию, ни, тем более, парней из группы, больше помалкивать и прочее, скрыть свою инаковость удавалось не очень: глаза и манеры пожившей дамы прорывались сквозь маску провинциальной дурочки, которую она старалась носить первое время. Тогда на неё смотрели с осторожностью, сторонились или, наоборот, заискивали, если её слова вдруг соответствовали интересам окружающих…

Так что, фактически после первой сессии Хмырова взяла курс на максимальное погружение в учебный процесс, чтобы создать образ заучки-ботана: на лекциях слушала преподов и записывала каждое слово, после пропадала в библиотеке или в спортзале, возвращаясь в комнату только для сна, в сообщества девиц не вступала, от парней шарахалась.

Если бы не модная одежда, умение краситься и наличие бойфренда в лице экзотического Хантера, носить ей ярлык «зануды уродливой» определенно. С Манджиевым, конечно, осечка вышла – не хотела Лиза его показывать публике, но так получилось, и она, без комментариев, приняла факт, что дистанцированность её ещё больше усугубилась женской завистью.

Отсутствие общения Хмырову нисколько не напрягало, а вот невозможность иметь личное пространство –да. Она даже подумывала иной раз переехать к Давыдовым, чтобы хоть на время окунуться в привычные (относительно) комфортные условия обитания с отдельной ванной, удобной постелью и возможностью читать в тишине, лежа на диване. Но – пересиливала себя и продолжала терпеть суету общаги и многолюдность аудиторий.

Правда, «странности» принесли и «приятности»: её стали выделять преподаватели, и Лиза получила несколько предложений о подработке в качестве лаборантки, секретаря-машинистки и даже библиотекаря!

Она остановилась на машинописи для завкафедрой зоологии (лекции, рефераты, статьи в рамках кафедральной методической работы, потом дипломы – 40 коп. за лист по договоренности в частном порядке), и библиотекаря: два раза в неделю помогала принимать, сортировать, раскладывать, оформлять поступления литературы, иногда – работать в читальном зале, а главное – выслушивать сетования, жалобы и прочие разговоры взрослых теток, похожих на героиню фильма «Влюблен по собственному желанию», о трудностях семейной или одинокой жизни, делиться кулинарными и рукодельными советами и пить чай с домашней выпечкой, не брезгуя пыльными закутками и простыми щербатыми чашками.