Текст книги "Когда-то я была злодейкой (СИ)"

Автор книги: Лора Лей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Диалог шел с пятого на десятое – аборигены то ли не понимали, то ли прикидывались. Елизавета упорствовала: ходила, записывала слова на их языке, что-то вспоминала из африкаанс, использовала жесты, подарки (максимально яркие ткани, мясо, выпечку, отпускала на охоту и рыбалку), и добилась-таки внимания и признания!

Глава маленькой общины, Мгване Зулу, сухой, как палка, и черный, как головешка, высокий мужчина неопределенного возраста, через некоторое время стал приглашать настырную белую мисс за общий стол, после чего они подолгу говорили о погоде, животных, океане, никогда не касались темы властей и будущего, делились заботами о детях…

Обо всём и ни о чём, короче. Елизавета ждала, когда старейшина сам спросит, что ей нужно, и дождалась.

– Молодая белая, ты хочешь спросить о чем-то? Говори – обратился к ней однажды Зулу (он так предпочитал себя называть).

Попаданка от волнения и внезапности обращения не сразу собралась, откашлялась и решилась:

– Уважаемый Зулу, я хочу найти воду под землей. Только для дома и вас! Вы поможете?

Черный человек долго молчал.

–Почему ты думаешь, что я знаю, где есть вода? Мы – тупые нигеры. Белые умнее нас, спроси их, – отвернулся мужчина.

– Я не хочу спрашивать белых, они могут прийти и отнять воду, а я не хочу, чтобы здесь были чужие. И я не думаю, что вы тупые. Вы другие, живете по другим законам, честнее и чище, чем многие белые. Это ваша земля, но белые оказались сильнее, только и всего. Когда-нибудь ваши потомки вернут эти земли себе. Им надо учиться у белых.

– Ты говоришь от сердца, белая женщина. Я тоже так думаю. Ты будешь учить моих внуков? Тогда я скажу, где есть вода.

Так они заключили сделку, принесшую пансиону скрытый от властей источник, найденный и выкопанный Зулу, а трое его внуков пришли в пансион, где Лиззи учила их грамоте, счету, давала книги и все, что могла, рассказывала о мире, политике и прочее.

Занималась она с ними наедине, опасаясь реакции некоторых воспитанниц: зачем дразнить гусей? Через несколько лет юноши свободно говорили и писали на местном английском, разбирались в земледелии, животноводстве, они же стали её опорой в организации страусового бизнеса, и их приняли (скорее – да, чем нет) её близкие, хотя сэр Мортен считал, что она рискует, сближаясь с «дикарями».

Благодаря подземному источнику пансион перестал испытывать ограничения в водоснабжении, что положительно влияло на все отрасли бизнеса семьи Мортен и повседневную жизнь обитателей «Новой зари».

Как прятали животворящую влагу? Лиззи отправила всех воспитанниц на рождественские каникулы, заручилась молчанием близких, и Зулу с родней неделю с утра до ночи копали новый колодец, выкладывали траншею от него к старому, уплотняя русло обожженной глиной и камнями… Периодически в старый колодец пускали дополнительную воду, перекрывали подачу и ждали следующей потребности. Вот так и крутились, а что делать?

Глава 25

В страусиный бизнес Лиззи ушла с головой. Помощниками в этом непростом деле стали Том, Дик и Джерри (так их окрестила попаданка) – трое внуков Зулу и заинтересовавшийся огромными птицами Эдвард Нокс, позже и принявший эстафету руководителя фермы.

Привезённых Гаги (вторым мужем Темперанс) страусов и оборудование для инкубатора разместили в построенных вольерах и «страусятниках» в небольшом отдалении от основной территории пансиона, ближе к тайному колодцу, потому как пили птички как лошади – бывало, до десяти литров в день на голову.

Возможно, Лиззи и не затеяла бы всю эту «бодягу», но благодаря «подарку» короны несколько десятков акров близлежащих земель перешли в собственность семьи Мортен. Случилось это через четыре года от «пришествия» попаданки.

***

Дело в том, что реорганизация женских пансионатов во всех колониях Бриктании, начатая после скандального суда в Кейпсити, проводилась по проекту, представленному сэром Николсом Мортеном при посредничестве губернатора Дамбли.

Идеи, описанные в проекте, нашли отклик у Губерта Третьего, были проработаны в метрополии, и профобразование «пошло шагать по стране».

Успехи пансиона «Новая заря» находились на личном контроле у короля, сэр Мортен был награжден титулом баронета (наследств. дворянский титул (ниже барона), занимающий среднее положение между простым дворянством (gentry) и титулованным (nobility). Давался он, в основном, за личные заслуги) с передачей в собственность имущества пансиона и нескольких акров округи.

Когда же граф Дамбли похвалился своими способными машинистками-стенографистками, король освободил семью Мортен от налогов на десять лет, пожелав ускорить выпуск таких специалистов и в других регионах королевства.

Одновременно с преференциями Мортенам было принято решение о снижении возраста совершеннолетия для девушек до 22 лет при условии, что дамы имеют дипломы аналогичных «Новой заре» учебных заведений и могут работать на корону. Это стало дополнительным стимулом для многих представительниц «слабого» пола учиться и увеличивать численность выпускниц профтехучилищ.

***

Так что земли для разведения страусов у Хмыровой хватало, остальное – дело техники. Ей приходилось наравне с мужчинами заниматься первыми партиями взрослых особей и яиц, подбором кормов и закупкой необходимых составляющих, гонять девчонок от вольеров, подробно и не раз объяснять нанятым на ранчо парням особенности выращивания и забоя птицы (возможен лишь один оглушающий удар, при промахе страус убежит, затаит обиду и не подпустит к себе после никого и ни за что).

Купленные у Гаги пятьдесят голов со временем превратились в несколько сотен птичек более двух метров ростом (в среднем) по восемьдесят-сто кило веса, несущих по 40-50 яиц ежегодно в расчете на одну самку, процент которых в стаде равнялся двум третям, как минимум.

Ели птички много (траву, фрукты и овощи, не брезговали грызунами, насекомыми и пресмыкающимися), пили много, о-о-о-чень любили купаться (!!!), быстро бегали, помнили добро и зло и совершенно не желали ходить под седлом!

Пребывая в отключке после легкого снотворного, позволяли срезать часть перьев у основания, потом отращивая их снова, жили гаремами, не считали снесенные яйца и охотно воспроизводили потомство.

***

Елизавета умилялась страусам: здоровая дура с потрясающими глазами и грациозной поступью, приносящая деньги и радующая глаз на фоне саванны (ездили к ним местные туристы на ранчо, хорошо платили за экскурсии и обеды, сувениры и портреты – некоторые девочки освоили технику рисунка страуса, готовили макеты заранее, а потом «вписывали» в них гостей!).

Если с мясом и яйцами все обстояло относительно нормально, то для реализации кожевенной затеи пришлось напрячься: долго тренироваться снимать кожу и обрабатывать ее так, чтобы она не портилась и обладала необходимыми для использования качествами.

Процесс этот был и простым, и сложным, осуществлялся в несколько этапов – трудоемких и вредных: попробуй поворочать тушку в 100 кг, не нарушив целостность кожного покрова, сними шкурку, а потом засаливай, вымачивай, суши, скреби, обезжиривай в растворе керосина – слава богу, он уже имелся!

После дуби, снова суши, окрашивай, суши, расправляя, натирай маслом, и только тогда, в конце долгого и муторного действа, получишь-таки прочную, тонкую, приятную на ощупь оригинальную кожу, подходящую для изготовления галантереи, одежды и обуви, канцтоваров и мебели.

И все это, не считая поиска рынков сбыта, партнеров по кормам и переработке, обустройства и обучения новых работников, переговоров с заинтересованными сторонами, ведения отчетности и бухгалтерии…

***

Три года Елизавета с парнями налаживала работу фермы. Были неудачи, особенно с кожей: страусятина-то уходила и в пищу самим, и в несколько ресторанов в городе, и на производство колбас и вяленого мяса, пользовавшегося спросом у любителей карпаччо и в колониальных войсках.

С яйцами, вернее, с их декоративным применением (содержимое-то съедали сами, иногда продавали в столичные ресторации), тоже пришлось повозиться, хотя Кэтрин ухватила идею сразу. Поначалу были сложности с извлечением мембраны изнутри яйца – у парней, занятых на ферме, не хватало терпения и гибкости пальцев.

Но Кэтрин подключила девочек-пансионерок и наладила процесс не только подготовки, но и резьбы по скорлупе, изготовлению мозаик из окрашенных кусков ее же, даже использование в ювелирке было освоено!

Кстати, младшая дочь Темперанс вышла замуж позже других сводных сестер, за младшего сына доктора Фаулза, тоже врача и любителя кошек, родила девочку Лиззи и была абсолютно счастлива.

Забавно, что в резьбе по яйцам (Елизавета ржала аки конь про себя, когда произносила это словосочетание) преуспел старейшина Зулу и его брат Мугабе. Их ажурные светильники и вазоны шли в ювелирном магазине Адама Йоффе по самым высоким ценам, конечно, без указания авторства…

Шкатулки, инкрустации и панно с использованием скорлупы, поделочных камней, ракушек, перьев и древесины бубинго, умнини или гренадил (драгоценные породы деревьев Африки) также охотно раскупались, принося и прибыль, и рекламу поместью (!) семьи Мортен.

Глава 26

Воспоминания о прожитом заняли всю ночь тридцать третьего дня рождения, и к утру попаданка приняла решение: уехать из ставшего родным дома и заняться исполнением наказа покойной Батшебы Винтер – позволить себе полюбить.

Хоть в этой жизни найти мужчину, завести семью и детей, как поступает большинство женщин во всех мирах и временах.

Не то, чтобы она за девять лет здесь не думала или не пыталась устроить свою судьбу. Глядя на сестер, воспитанниц и коллег по пансиону, флиртующих, влюбляющихся и выходящих замуж, Лиззи тоже вступала в некие романтические отношения с местными кавалерами: вела беседы под луной, переписывалась невинно, танцевала, даже целовалась пару раз...

Но никто не трогал её сердце, как она бы хотела, никто не будил в ней пожар страсти (уж она-то знала, что это такое), не теряла головы от волнения и нежности.

«Старая я, наверное, и всё ещё циничная, раз не могу отдаться чувствам» – думала попаданка после очередного романтика, не приведшего к предложению руки и сердца от предполагаемого кандидата в женихи.

Расстраивалась ли Хмырова? Немного. Больше было неловко перед родными, отчаявшимися увидеть её счастливой новобрачной. Лиззи недоумевала порой, да что же с ней не так, раз молодые люди, оказывающие ей недвусмысленные знаки внимания, так и не доходят до нужной кондиции?

Благодаря физкультуре, оптимизму и интересной работе она прекрасно выглядела (моложе многих местных ровесниц), придерживалась положенных норм морали (да, заставляя себя, но куда денешься?), пользовалась уважением, известностью, была умна, богата, титулована с некоторых пор…

И однажды узнала-таки, невольно подслушав разговор двух сослуживцев зятя Боулза, присутствовавших на юбилее Николаса Мортена и оказывавших ей знаки внимания.

–Знаешь, будь она не так хороша, я бы рискнул на большее, чем танец или фривольные стишки – вальяжно развалившись в кресле и потягивая их монастырское вино, делился с приятелем капитан колониальных войск мистер Бродерик Дулитл, красавец 25 лет, прибывший в Кейпсити недавно.

– Меня даже ее возраст не смущает. Но, понимаешь, мне рядом с ней неуютно…Она смотрит так оценивающе, будто ей не 30, а все 70…Брр…И целуется умело…Явно не девственница, чтобы там не говорили…Ещё и эти её таланты…Я ищу кроткую тихоню, что будет смотреть мне в рот и слушаться беспрекословно, а не такую ...генеральшу, которая меня самого построит по стойке «смирно». Я тут поспрашивал ребят, все подобного мнения о мисс Мортен, вот и не лезут в петлю, несмотря на положение и деньги её и… папаши – усмехнулся говорящий, а слушающий его поддержал, о чем свидетельствовал звук столкнувшихся бокалов.

Услышав столь нелестную для себя характеристику, Лиззи перестала надеяться на брак – здесь, по крайней мере, в колонии, где у неё имеется такое реномэ.

Может, в новом месте, в другой среде, она получит шанс на счастье? В Европе или ...России? А почему нет? Ей, если честно, за эти без малого сорок лет надоели и жара, и море, и бананы…

Иногда Елизавета до дрожи хотела услышать шум летнего дождя, сходить за грибами в хвойный лес, попариться в бане после лыжной прогулки, поесть квашеной капусты или свежесобранной лесной земляники с молоком...

Увидеть природу страны, в которой родилась и которую долгое время видела только по телевизору: колокольчики-ромашки, искрящийся на солнце снег, широкие зеленые просторы и зеркала голубых озер, пережить смену сезонов, поплавать в пресноводной реке...

«Тогда, чего сидим, кого ждем? Думаю, я сделала все, что могла, для Мортенов. Пора прощаться! Поеду в метрополию, проверю наследство, потом махну в тутошнюю Русь-матушку…Счастье, я иду тебя искать!» – сказала себя Лиззи Мортен с душой Елизаветы Хмыровой-Хобяковой и пошла готовиться к отъезду: дела передать, распоряжения оставить – на всякий случай, корабль найти. Дел полно!

***

На сборы ушел месяц. Объявление об отъезде на историческую родину Лиззи сделала утром, во время завтрака. Семья была в шоке, но, видя нешуточную решимость старшей мисс, возражать никто не посмел.

Бессменная «перпетум мобиле» Мортен пообещала оформить все нужные для работы в её отсутствие бумаги, успокоила сестер и отца, что это не каприз и с ней все будет в порядке, попрощалась с воспитанницами, коллегами, семейством Зулу (о них она особо беспокоилась и взяла с зятя Нокса клятву, что он не «кинет» аборигенов без внимания и заботы), оставила все записи по пансиону и ферме, контакты и советы, дождалась рождения сводного брата (Рианна была на сносях) и, успокоенная тем, что мальчик был не только крупным, здоровым, но и лишь слегка смугловатым (а значит, серьезных проблем с наследованием баронетства быть не должно), ступила на палубу корабля-комбо (парусник на паровой тяге) «Лузитания» 1 апреля 1908 года по местному летосчислению, чтобы через месяц с небольшим оказаться в столице Островного королевства Бриктании.

Провожали её все Мортены (с зятьями) и Флоренс, залившая пристань слезами. Сэр Николас торжественно пожелал счастливого пути, наказал непременно телеграфировать о прибытии и поцеловал в лоб, вытерев украдкой повлажневшие глаза и шумно высморкавшись в сторонке.

Сестры плакали, обнимали, целовали, велели беречься и писать часто, зятья обещали присмотреть за семьей и делами, а Флоренс причитала, что не увидятся они больше.

Лиззи шутила, успокаивала всех, но на сердце у неё было тяжело: вслед за верной служанкой она была почему-то уверена, что не вернется, а значит, и видит она этих людей в последний раз.

–Флоренс, дорогая, все будет хорошо, я еду на родину –двусмысленность в словах девушки, конечно, никто не уловил.

В небольшом багаже путешественницы лежали паспорт, рекомендательные письма к столичным знакомым Мортена и графа Дамбли, векселя в банки короны, немного драгоценностей и алмазов, несколько нарядов, дневники и конспекты Батшебы Винтер и необыкновенно красивый резной крест из черного дерева, врученный ей старейшиной Зулу.

–Он сохранит твою душу в пути – сказал при расставании чернокожий друг. Лиззи усмехнулась и приняла странный подарок.

***

Провожающие долго смотрели вслед уходящему паруснику, а Лиззи с борта – на них, пока волны не заполнили все пространство перед глазами.

Девять лет, наполненные теплом и болью, смехом и слезами, радостью и потерями, прожитыми бок о бок, остались позади. Отныне их пути разошлись, как в море корабли…В буквальном смысле.

Часть вторая Глава 1

Сомневалась, писать ли вступление ко второй части, все-таки решила обратиться к вам, читатели, с просьбой быть снисходительными к фантазии автора, если усмотрите в ней вдруг несоответствие вашим представлениям и взглядам. Смею считать эту историю художественным сочинением с налетом историзма в приближенном к реальности антураже. Как принято говорить, все совпадения -случайны, история -авторский вымысел. Увидите ошибки или неточности -не кидайтесь тапками, хорошо?)) _____________________________________________________________________________________

– Ты не можешь требовать оставить дочь с тобой! Ты же не сможешь о ней позаботиться! Тебя не бывает дома месяцами! Твоя работа – все, что ты ценишь! Мне надоело жить вдовой при живом муже! Занимайся своими больными, а я займусь нашей с Лизой нормальной жизнью! – кричала женщина. – Там столица, связи, другой уровень…Ей будет лучше закончить столичную школу, и в институт поступить – тоже.

– Это ты занимайся собой, а дочь с места не сдергивай! Ей учиться надо, а ты хочешь перевезти её в совершенно другую среду. Это у тебя будет муж и семья, а у нашей дочери–незнакомые люди вокруг и отчим со сводной сестрой, вряд ли довольной вашим союзом! Здесь ей всё привычно, дед с бабкой недалеко, город родной… Светлана, не валяй дурака, не пытайся наказать меня, разлучив с Лизой, из-за своего эгоизма и амбиций…Я езжу в командировки лечить людей, в конце концов! Не пью и не гуляю, в отличие от тебя…– несколько спокойнее отвечал мужчина.

«И чего ругаться? Развод – не конец света. Ребенок, видать, большой, на суде выяснят, с кем девочка останется. Меня бы спросили, я бы выбрала отца. Эх, ломают дочери жизнь, сами того не желая. Интересно, в какой каюте выясняют отношения?» – сквозь дрему подумала Лиззи и перевернулась на другой бок, намереваясь вернуться в царство Морфея.

Шум вскоре затих, вероятно, скандалисты перешли в другое помещёние, как и потревоженный сон. Ну что за черт? Девушка вяло зевнула, потянулась и открыла глаза.

Качка не ощущалась, и окружающая обстановка не соответствовала каюте корабля, где она обитала уже месяц. Больше это походило на ее детскую комнату в доме семьи Хмыровых…

Обои в цветочек, занавески тюлевые немецкие, гардины – как бабушка шила… Секретер темный полированный, смутно знакомый, с книжками на полках сверху и снизу, фиалки в белых керамических горшках на подоконнике…Люстра-тарелка голубая, прям как та, что она помнила..

Лиззи резко села и начала осматриваться, пристально разглядывая мебель, стены, ощупывать постель, на которой лежала...

–Это не Рио-де-Жанейро…– протянула она изумленно. – Это…прям как наша волгоградская квартира…А голоса… – она тряхнула головой. – Голоса похожи на родительские...Они часто ругались перед разводом.

Лиззи снова легла, зажмурилась, задышала часто и глубоко, стараясь успокоиться и осознать…Что? Очередное попадание в прошлое? Только в свое собственное, советское, пятнадцатилетнее? Да ладно!

Однако повторный осмотр помещёния подтвердил бредовую догадку – она находилась в своей родной детской комнате, видела знакомые вещи и пейзаж за окном, свое настоящее отражение в зеркале на двери…

«Господи, что за шутки? Ты любишь троицу, поэтому перекинул меня сюда? Чтобы я прожила ещё одну жизнь, но уже собой? Той, которой могла бы быть, не пойди на поводу у матери и не брось отца? Поэтому я сейчас в 1978 году, в СССР, в родном Волгограде, и мои родители собираются развестись? Это так ты помогаешь мне найти любовь и счастье? Но что же случилось с Лиззи Мортен?» – пробурчала перепопаданка.

И тут ее, как током, ударило воспоминание…

***

Почти месяц в океане Лиззи провела достаточно спокойно. Отдельная каюта, прием пищи в большой кают-компании с офицерами и другими пассажирами, прогулки по палубе, чтение дневников Батшебы, изредка – рукоделие, много сна, восторги от созерцания безбрежного простора, косяков дельфинов, изредка – китов и касаток, наполненные ветром паруса и дым от пароходной трубы в периоды штиля, попытки флирта, страх во время штормов, когда проходили «ревущие сороковые» (название, данное моряками океаническому пространству между 40° и 50° широты в Южном полушарии Земли, где дуют сильные и устойчивые западные ветры, вызывающие частые штормы).

Морское путешествие расслабило и приглушило тревогу, охватившую ее при расставании в порту.

Елизавета строила планы, мечтала, вспоминала, читала, изучала наследие покойной губернаторской вдовы. Всё было хорошо, не считая усиливающегося желания нормально помыться, пока однажды ночью её не разбудил топот ног, громкие крики и шум на палубе.

Они шли по Бишкаушскому заливу вдоль западных берегов Великого Континента, до места назначения оставалась неделя примерно, когда «Лузитания» попала в сильнейший шторм, возникший как по щелчку чьих-то пальцев.

Команда суетилась, пассажиры паниковали, а у Лиззи сжалось сердце от предчувствия чего-то плохого. Она успела натянуть штаны и тунику, повесить на шею крест Зулу и, подхватив саквояж с ценностями, выскочила в коридор, по которому куда-то спешили, толкаясь и паникуя, встревоженные и даже обезумившие соседи по каютам.

В общем потоке её вынесло наверх, где, преодолевая буйство стихии, матросы спускали на воду шлюпки, усаживая в них плачущих женщин и детей, боролись с неснятыми парусами, что-то ещё делали…

Елизавета смотрела на все широко раскрытыми глазами и не знала, куда себя деть и что делать. Она оцепенела, глядя на вздымающиеся гигантские волны, обрушивающиеся на палубу потоки воды, обливавшие людей с головы до ног и смывающих некоторых за борт, слепла от всполохов молний во все небо, вздрагивала от громовых раскатов и треска мачт, ломающихся под напором шквалистого ветра…

Это было воплощенным кошмаром, настоящим светопреставлением! Елизавета жалась к борту, обнимая саквояж и ожидая своей очереди на погрузку в спущенную на воду шлюпку, когда над ней будто взорвалось что-то, и кто-то пронзительно закричал: «Осторожно, мэм!». Она повернулась на звук, и в это мгновение прямо на её голову упала рея …

***

«Лузитанию» и тех, кто остался в живых, выбросило на мель у берегов Иберии. Большинство пассажиров и основная часть экипажа сумели спастись, как и потрепанный, но, в общем, целый корабль. Среди пропавших без вести (вероятнее всего, смытых за борт и не найденных на берегу) числилась леди Лиззи Мортен, девица 33 лет, о чем позже владелец судна уведомил телеграфом ошеломленных трагичным сообщением родственников…

Старейшина Зулу принял известие о пропаже белой госпожи с присущим ему спокойствием, в отличие от рыдавшей неделю Флоренс.

– Я помолюсь духам предков о белой госпоже, – сказал он внукам и ушел на берег океана, где просидел неподвижно несколько часов. А когда вернулся, велел всем перестать плакать, поскольку высшие силы позаботились о душе молодой хозяйки…

Что он имел ввиду, никто не понял, но после этого заявления траур по Лиззи проходил уже без излишних слез, сожалений и чувства вины, исключительно в обстановке светлой печали и глубокой благодарности девушке, так много сделавшей для семьи Мортен и не только.

На ранее установленной у главного входа в пансион стелле к имени Батшебы Винтер добавилось имя Лиззи Мортен – в память о ее жизни и делах.

Часть вторая Глава 2

– И снова – здравствуйте, по другому не скажешь – протянула вслух Хмырова, вернувшись в новую старую реальность. – Судьба играет человеком, а человек играет на трубе…

Елизавета подняла глаза к потолку.

–Эй, вы там, наверху! Не знаю, чего вы добиваетесь, но СПАСИБО! За дом, детство, родителей…Спасибо! Я буду хорошей девочкой.

Перепопаданка (смешно-то как, господи!) широко улыбнулась, встала, подошла к окну и выглянула в знакомый двор. Точно, она вернулась! Ей снова пятнадцать, она стоит на пороге перемен, только теперь Лиза будет умнее и сделает несбывшиеся мечты реальностью! Жизнь прекрасна и удивительна, йеху!

Станцевав в порыве радости танец племени тумбу-юмбу, Елизавета огляделась. Надо одеться и пойти пройтись по квартире, вспоминая– узнавая заново, посмотреть фронт работ и подготовится к завтрашнему дню: суд, на который в прошлый раз не пошла по просьбе матери, теперь «реинкарнаторша» не пропустит.

Убраться в доме, наверняка, не помешает: помниться, мать накануне развода не утруждалась ни наведением порядка, ни готовкой, ни стиркой.

Впрочем, так было почти всегда, просто юная Лиза не обращала внимания на подобные мелочи, поскольку и сама не отличалась аккуратностью, да и интересы ее тогдашней лежали в иной плоскости.

***

Светлана Хмырова работала англоязычным гидом в местном отделении государственной туристической организации «Спутник». Бывшая стюардесса, эффектная брюнетка модельного роста пользовалась популярностью у приезжающих в город-герой иностранцев и высокопоставленных советских гостей, ценилась руководством, зарабатывала прилично, по советским меркам, имела связи в «Березке», где доставала дефицитные импортные шмотки, которые по-тихому перепродавала заинтересованным в них родным и близким. Или не очень, но имеющим деньги и умеющим не болтать лишнего.

Приятной во всех отношениях женщине-гиду часто делались презенты, которые тоже реализовывались через знакомые комиссионки либо обменивались (через тех же знакомых) на продукты, косметику и все, что отсутствовало на полках советских магазинов.

Светлана не демонстрировала имеющийся доход слишком откровенно: только понимающие люди могли оценить ее костюмы, сумки, обувь, духи – все просто, элегантно, неброско, поэтому ей не завидовали, а восхищались.

Мать Лизы умела расположить к себе соседей, школьных учителей, родню, делая маленькие подарки по случаю, говоря комплименты, оказывая услуги или весьма своевременно подсказывая изменить цвет волос, прическу, фасон платья, делясь рецептами масок, экзотических блюд из доступных продуктов.

«Милейшая женщина, красавица» – такой она была в глазах общества. А что убиралась нечасто или почти не разговаривала с дочерью и мужем – так она РАБОТАЛА! И УСТАВАЛА!

Отец Лизы, Владимир Хмыров, выглядел как простой парень, прямой и честный: плотный коренастый шатен с крестьянской физиономией и происхождением, но…

Талантливый врач, перспективный ученый. «А так и не скажешь» – замечали незнакомые, встречая чету Хмыровых: она – красавица с обложки, он – мужик «от сохи», молчаливый и насупленный.

Многие недоумевали, как они сошлись, и ждали, когда разойдутся. В последнем были уверены все знакомые, о чём Лиза узнала уже после развода родителей.

***

Попаданка , как была – в коротенькой ночнушке (!), прошла на кухню. Что и требовалось доказать: полная раковина посуды, на столе – грязные чашки с недопитым чаем, куски засохшего сыра и хлеба, тающее в масленке масло, в холодильнике – мышь повесилась. В ванной – гора белья, разводы на стекле, унитаз не помешало бы почистить…

И Елизавета, хлебнув остывшего чая и зажевав скромный бутерброд, приступила к наведению порядка, потратив на это почти весь день. Умоталась знатно, но осталась довольна: есть нечего, зато в квартире чисто!

Где лежат деньги, она знала, поэтому, приняв душ (наконец-то!), надела любимый штапельный сарафан (бабушка шила), босоножки-сандалии, взяла авоську (боже!) и отправилась в магазин, заранее ужасаясь тому, что увидит.

Светило солнце, июньский день переходил в вечер, летал тополиный пух, на лавочке у подъезда несли вахту почтенные бабульки, мимо которых следовало прошмыгнуть быстро, но всенепременно бросив «Здрасьте», асфальт грел подошвы, а у Хмыровой на глаза наворачивались слезы умиления и идиотского ощущения счастья.

«Я дома!»

***

Если мать и удивилась порядку в квартире,белью на балконе и ужину на столе, вслух кроме «нам надо собираться», ничего не сказала. Отец похвалил и поблагодарил за яичницу с колбасой (ливерной) и салат из молодой капусты, морковки и лука с уксусом и маслом, который Елизавета настругала тупым ножом.

Поели молча, родители закрыли кухонную дверь и принялись снова выяснять отношения. «Реинкарнаторша» же, уставшая душой и телом от трудов праведных и пережитых эмоций, завалилась спать. Ей не нужно было думать, что делать и кто виноват – ей нужно было пережить завтрашний день.

Часть вторая Глава 3

Светлана Хмырова ушла из дома на следующий день после суда, собрав два чемодана, выложив ключи от квартиры и хлопнув дверью. Она не ожидала появления дочери в зале заседаний и уж совсем – заявления последней о желании остаться с отцом. Впрочем, этого не ожидал никто.

Владимир Хмыров от выступления дочери-подростка, твердо отказавшейся от опеки матери, остался в недоумении, но радости не скрывал, чем разозлил бывшую супругу чрезвычайно, что выразилось в ее отсутствии в доме ночью.

–Лизок, ты хорошо подумала? – спросил он дочь. – Я, конечно, рад, но ты же знаешь, мне предстоит скоро снова уехать…Как ты будешь одна? На лето можно к бабушке с дедом, ну а осенью? Командировка продлится почти полгода, это, думаю, в последний раз, я договорился на кафедре, и мне уже ищут замену в бригаде.

–Папа, не волнуйся, я справлюсь! Тётя Таня присмотрит, если что. Поезжай и работай, все будет нормально – возвращенка обняла сконфуженного богатыря и похлопала его по широкой спине. – Ты делаешь большое дело, я понимаю. К деду на теплоходе? Поедем за билетами, потом собираться. Мне только в школу надо зайти, за учебниками, хочу позаниматься летом. Надеюсь подтянуть математику и химию.

Родители доктора Хмырова жили в деревне под Саратовом, работали в колхозе, имели приусадебное хозяйство – держали корову, порося, кур,гусей огород в восемь соток (дед Тимофей был главным механиком, а бабушка Женя – фельдшером, уважаемые люди!) – и очень любили единственную внучку.

Приезд сына и внучки, незапланированный и с неожиданными новостями, потряс стариков (Елизавета ужаснулась: дед и баба были моложе её! А выглядели намного старше, чем она в их годы…).

Возрожденке пришлось успокаивать обоих, спасать отца от ремня деда и причитаний бабушки.

– Прекратите! – младшая Хмырова вдруг стукнула кулаком по столу, чем напугала взрослых. – Разошлись и разошлись, это их дело! Даже я понимаю, что к тому шло, а уж вы-то и подавно догадывались, так что хватит ругаться. У нас все будет хорошо, понятно? Я останусь до сентября, потом дед меня отвезет назад.

– В школе я провожу большую часть дня, после уроков у меня секция, на факультатив ещё запишусь. Дома тётя Таня приготовит, она согласилась. Овощей подбросим, денег на продукты и прочее…– Лиза уверенно говорила, взрослые слушали с открытыми ртами.

– Баба, научи меня готовить, ладно? И шить, и вязать, а то я ничего толком не умею, кроме уборки, стирки и глажки. Папа сказал, что этот год ещё поездит за границу, а потом перейдет в мединститут на преподавательскую работу, кандидатскую писать будет, вы же знаете, как он об этом мечтал? – девочка посмотрела на отца, мол, поддержи, чего застыл?

Рассудительность девочки произвела впечатление на родню: дед, утирая глаза от умиления, расцеловал внучку, баба Женя принялась собирать на стол, причитая и всхлипывая, а отец ушел колоть дрова – успокаиваться. Вопрос был закрыт.