Текст книги "Когда-то я была злодейкой (СИ)"

Автор книги: Лора Лей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

***

Лето в деревне кому-то может показаться скучным, но Елизавета наслаждалась каждой минутой. Она просыпалась рано, завтракала парным молоком с пирогами или блинами, по холодку полола-поливала огород, кормила живность (старики-то работали), занималась, бегала с деревенскими ровесниками на Волгу купаться, иногда – в сельский клуб в кино или (ой-ой-ой) на танцы, вечерами пила чай со стариками, слушая колхозные новости и сплетни, смотрела телевизор (черно-белый, обалдеть, да с рябью по экрану из-за плохой антенны на двух из четырех каналов).

Честно сказать, Хмыровой было непросто вести себя как подросток: прорывалась в рассуждениях иногда та, прожившая две жизни, тетка. Но, слава богу, её странности списывались всеми на городскую среду и быстрое взросление на фоне развода родителей. Впрочем, здесь мало кто знал, включая родню, какой она была на самом деле.

Учебники ей, как хорошистке, выдали в школьной библиотеке за несколько лет под обещание вернуть в целости и сохранности. Советские учебные пособия были понятными, но Елизавете-то пришлось восстанавливать знания более чем полувековой давности!

Благо, когда вгрызалась в алгебраические и физико-химические формулы, разбирала параграфы по ботанике и биологии, перечитывала географию и обязательную художественную литературу она находилась дома одна.

Потому что воскрешение школьной памяти проходило под отборный мат! Его, во всей многогранности, Хмырова вспомнила с большей легкостью, чем таблицу Менделеева.

Помогали попаданке, помимо «великого и могучего», жизненный опыт и логика, таблицы и аналитические записи. Кто бы видел, как она писала карандашом! К перьевой-то ручке приспособиться надо, а шариковые почему-то сплошь грешили плохими стержнями, что злило. Поэтому простой карандаш, заточенный ножом – подходящее «писало» для неё сейчас.

В голове родная речь путалась с английской, Елизавета боялась проколоться как-нибудь и все равно порой фразочки проскакивали. Тогда она говорила, что мать настаивала на домашних разговорах на английском – вроде прокатывало. Чтобы исправить ситуацию, пришлось срочно читать классику – и программную наперед, и внеклассную по списку – какую могла найти у деда и в сельской библиотеке…

Елизавета с трепетом брала в руки бумажные книги, перелистывала желтоватые страницы и погружалась в позабытые тексты, восстанавливая словарный запас и оценивая легендарные произведения с высоты жизненного опыта. Не все нравилось, как и раньше, а что-то поражало красотой и мудростью.

Например, «зашла» «Война и мир», хоть Наташу Ростову попаданка презирала, Пьера было жалко, Андрея Болконского – тоже. Елизавета вспомнила, что как-то услышала от одного из друзей Борюсика, что этот роман – скорее, историческое исследование по войне 1812 года, а не литературное произведение, поскольку большая часть текста – подробная хронология событий и детальное описание военных действий, оцениваемых специалистами как достоверные и качественные.

Были прочитаны «Мертвые души» (забавно очень и жизненно), «Господа Головлевы» (мерзость и мрак), одолены «Преступление и наказание» – остался неприятный осадок, «паровозом» пошли «Как закалялась сталь», стихи Блока и Есенина (чудо), рассказы Горького и Чехова…

Особо поразила (местами, конечно) «Поднятая целина»: дед Щукарь стал ее фаворитом, а над страданиями трусливого подленького Якова Лукича она хохотала, опрокидываясь на спину и болтая ногами, минут десять, перечитывала и снова закатывалась. Сама же история тронула, но очень расстроила…

«На закусь» попался старый потрепанный экземпляр «Два́дцать ты́сяч лье под водо́й» Жюля Верна, и Хмырова утонула в океане приключений, переживаний, сомнений всех его героев. Ещё и фильм с Дворжецким по телеку показали, вообще кайф! Эту книжку читала и кино смотрела девочка Лиза, наивная и впечатлительная…Госпожа Хобякофф ушла в закат.

От чтения и учебников отдыхала, переключаясь на дела домашние, осваивая искусство варить кашу из топора и лепить из го…а конфетку, радуя бабу Женю рвением и быстрой обучаемостью. Дед посмеивался, нахваливал кулинарные эксперименты и гордился внукой – эта не пропадет!

«Ужас ужасный, а не лето» – смеялась попаданка, но все равно была необыкновенно счастлива, летать была готова!

К началу учебного года кое-что в мозгах улеглось, кое-что упорядочилось, и предстоящая школа перестала пугать «возвращенку-извращенку». Ну и планы на будущее обрели четкость: Елизавета уверовала в правильность затеи стать ветеринаром – врачом для собак и кошек, за которыми, она-то знала, в будущем встанут и люди, и деньги.

«Ничего, переживем два десятилетия, потрясет нас изрядно, поломает, но я своим не дам пропасть! Главное, особо не высовываться. В моем случае молчание – золото. Кстати, надо будет разузнать, как металл покупали и валюту. Ну, это позже, конечно, но к дефолту надо подготовиться. Черт, вот только сейчас жалею, что уже жила в Африке в тот момент...И спросить не у кого будет…Ай, ещё далеко до той поры, мне пока учиться надо» – решила Елизавета.

Часть вторая Глава 4

Все-таки первое сентября в советское время было настоящим праздником! Ещё вечером тридцать первого августа школьники зависали на улице допоздна, ныли о нежелании учиться, костерили «любимых» учителей, сожалели о промелькнувшем лете, а уже утром испытывали нехилое возбуждение по пути к храмам знаний, предвкушая встречи с одноклассниками, с новенькими, чьи фамилии находили в вывешенных списках классов, тащили по традиции букеты гладиолусов, астр, георгинов, реже – роз и гвоздик (по причине их редкости и дороговизны), узнавали и – наоборот – повзрослевших и похорошевших соседей по парте и параллели.

Девочки навязывали банты из жестких капроновых лент и крахмалили белые фартуки, мальчики утюжили брюки и даже «давились» отцовскими галстуками. Поток молодежи заполнял улицы, малышей провожали отпросившиеся с работы родители, у ступенек школ толпились «причепуренные» педагоги, учителя-ветераны готовили приветственные речи.

В осеннем, бодрящем прохладой, воздухе разливалось праздничное настроение, воплощавшееся в торжественных линейках и первом звонке.

Уже завтра наступят учебные будни, домашние задания, усталость и проказы, двойки и родительские собрания, контрольные работы и физкультминутки. Но это будет только завтра, а сейчас на лицах улыбки, пахнущие свежей краской кабинеты ждут учеников, во дворах звучат песни о школе…Очень волнительно!

***

Лиза шла знакомой дорогой, и её потряхивало – она боялась. До сего момента «перепопаданка» как-то не задумывалась о встрече с одноклассниками, которых не помнила, если честно.

В той жизни это первое сентября она встречала с незнакомыми московскими одноклассниками сразу выразившими ей негатив и противостояние. Ишь, провинциалка приехала, да ещё и «дылда косоглазая»… Это определение она услышала буквально в первые минуты своего пребывания во дворе новой школы.

Дылда! Да, Елизавета была выше многих девочек в том 9 «А», даже без каблуков. Она за лето вымахала до 175 см и после больше не росла, москвички же, в основном, ещё не достигли максимума своего роста, что выделяло новенькую на их фоне.

Ну, а близко посаженные глаза, доставшиеся ей от отца, действительно казались косящими – такой эффект они производили. Тогда Хмырова задрала нос кверху и решила, что ни за что не будет плакать, приспосабливаться и лебезить перед этими столичными зазнайками, наоборот, заставит их пресмыкаться перед собой. Что и сделала потом…

«Так, отставить панику и ненужные воспоминания! Сейчас всё иначе, и я не юная провинциалка. Я справлюсь!» – уговаривала себя Хмырова, приближаясь к месту сбора нового класса. Она смотрела на лица и с трудом узнавала некоторых ребят из такого далекого прошлого…Господи, помоги!

–Лизка, Лизка, иди сюда! А мы думали, ты уехала! Сядешь со мной! Вера, смотри, кто здесь! – в Елизавету вцепилась смутно знакомая пухленькая блондинка и потащила её к ещё одной девочке.

– Хмырова, ты что пила и ела все лето, что так выросла? Ну, теперь стоять тебе на физре сразу за Манджиевым, он самый низкий у парней, а ты – самая высокая среди нас. Здорово! – громко высказалась …Вера Браун!

Елизавета узнала эту шумную простодушную (вплоть до бестактности) волейболистку, с которой они ходили в одну секцию! Из поволжских немцев, крупная и сильная, она потом уехала в Германию, откуда писала ей в Facebook (и нашла ведь!), но Хобякова не отвечала, и Вера перестала стучаться в закрытую дверь.

– Да и ладно, пусть так. Сколько нас теперь? Я не видела список – миролюбиво заметила Елизавета (с чего-то же надо начинать?). – Я только вчера из деревни вернулась. И кто классная?

– Двадцать восемь, представляешь? А классная…Физичка, Горилна…Повезло так повезло! ВалФеда в армию забрали, так она за него. У нас траур! Ребята уже сговариваются доводить Аллу, а мне вроде жалко её. Она ж не виновата, что мы Валеру любим! – прошептала Вера. – Думаю, плакать будем все: и она, и мы! Ладно, потом поговорим, вон, Пончик вышел. Тихо!

Елизавета припомнила, что ВалФед, Валерий Федорович, был молоденьким физиком и их классным руководителем в 6-8 классах, его обожали все ученики, а Горилна, или Алла Гавриловна, часто его заменяла в последней четверти прошлого учебного года, пока он проходил формальности по призыву.

Одноклассники не приняли взрослую женщину ни в качестве учителя, ни как возможную классную руководительницу, и до последнего надеялись на другую кандидатуру. Не повезло, это точно.

Елизавета искренне сочувствовала женщине: сейчас, с высоты возраста, она могла оценить детскую жестокость по отношению к «физичке», явно написанную на лицах одноклассников, выстроившихся парами за ней.

Пончик, он же – Иван Никодимович, директор школы, фронтовик-географ, седовласый, в медалях на парадном костюме, говорил о задачах учеников, ответственности учителей, Родине и счастливой жизни под руководством компартии.

Елизавета старалась не улыбаться, слушая патриотический спич, но постепенно прониклась и взгрустнула: знали бы люди, что станет через тринадцать лет с великой страной под руководством бонз этой самой компартии...

«Господи, мне все это предстоит пережить, дай хоть сейчас порадоваться искренности и вере Пончика! Он такой замечательный мужик!» – вернулась в настоящее попаданка и захлопала вместе со всеми первому звонку.

Часть вторая Глава 5

Первое сентября, несмотря на уроки, не было полноценным учебным днем: знакомство, примерное расписание, выдача учебников, рассадка по партам, решение оргвопросов типа выборов старосты, назначение дежурных по кабинету, комсомольское собрание и прочее.

Хмырова не проявляла нетерпения, сдерживалась от высказываний, старалась проникнуться давно забытыми ощущениями принадлежности к коллективу и присматривалась к детям, с которыми ей предстояло проводить много времени в ближайшие два года.

По иронии судьбы, место ей, хорошистке, нашлось только на «камчатке», то есть, на последней парте: из-за роста она загораживала доску многим ученикам. Её соседом стал упомянутый ранее Верой Мерген Манджиев. Его Елизавета абсолютно не помнила.

Оказалось, что этот пухлый невысокий (по сравнению с остальными парнями) смуглый узкоглазый мальчишка-очкарик – отличник из бывшего параллельного класса: после восьмого многие ребята ушли в ПТУ и техникумы, поэтому оставшихся перетасовали, дополнили новенькими и сформировали два 9х класса. Мерген был пришлым и явно не пользовался популярностью у остальных.

Лизе это показалось несправедливым, и она решила подружиться с парнем-отличником, поскольку уже летом поняла: самой ей с программой не справиться, нужна помощь, чтобы её мечта о золотой медали стала реальностью в этой жизни.

Поэтому под улюлюканье одноклассников она спокойно пересела на заднюю парту, наклонилась к смущенному соседу и сказала:

– Хантер, не дрейфь, прорвемся!

Очкарик глянул на девушку, сглотнул и прошептал:

–Почему хантер? Я – Мерген.

–Потому, что «охотник», ты же «стрелок»? Это по – английски, ты не знал?

Сосед поправил очки и ответил:

–Не знал, что кто-то знает, как моё имя переводится с калмыцкого. А ты – Лиза, да? Слышал, ты вроде в Москву собиралась…

– Не я, моя мать. Я туда собираюсь после школы. Хочу поступить в институт в столице. Поэтому сразу обращусь к тебе с просьбой. Помоги мне с математикой и химией! Ты же отличник. В ответ можешь рассчитывать на меня в английском и…физре, да? Короче, Хантер, давай дружить. Ты – мне, я – тебе, о”кей?

Сосед открыл рот и какое-то время переваривал инфу. Видно, не привык к столь откровенному общению. Спустя минут пять прозвучал вопрос:

–А ты не боишься насмешек? Я не … меня не очень любят…Толстый, узкоглазый, да ещё и отличник…

Елизавета рассмеялась.

– А ты что, червонец, чтобы тебя все любили? Шучу. Мне наплевать на других в этом плане. Если сумеем договориться, я тебя не брошу нигде и никогда, обещаю! И помогу. Ты хочешь похудеть, да? И вырасти? Это возможно.

Юноша покраснел (ми-ми-ми, лапуля!) и кивнул.

–Ну, вот и отлично. Завтра после школы пойдем ко мне и обговорим детали. Я живу тут недалеко, а ты?

– В двух кварталах, в заводском общежитии. У нас с мамой там комната. Она в столовой работает, пока живем там, обещали квартиру через пару лет. Твои родители тоже развелись?

Так в третью жизнь Елизаветы Хмыровой вошел Мерген Манджиев. Но об этом чуть позже, а пока – немного суеты, и ученики разошлись, чтобы завтра приступить к настоящим занятиям.

Кстати, то, что Лиза знала, как переводится имя соседа по парте – чистой воды случайность! В первой жизни у Хмыровой была однокурсница-калмычка Марина Дорджиева, а у той брат – Мерген. Девочка очень его любила, гордилась (спортсмен он был, шахматист), она-то и сказала, что «Мерген» означает «меткий охотник или стрелок». Причуды судьбы, однако…

***

Елизавета с трудом отбилась от девчонок, предлагавших погулять, сходить в кино с мальчиками, поболтать-посплетничать.

– Я только вернулась, девочки, надо разобрать деревенские сумки. В следующий раз. Пока! – и убежала. Хватило ей их детского лепета.

Дома действительно было много дел. Они с дедом приехали утром тридцать первого на председательском УАЗике (машина-зверь!), с кучей мешков, свертков, коробок и ящиков с дарами села. Баба Женя не отпускала внучку до последнего и нагрузила всем, чем можно, по самое-самое.

– Милая, как ты будешь одна-то? Вовка, паразит, вернется к новому году только, и я не могу работу бросить… – сокрушалась фельдшерица, одна на две деревни. – Ты говоришь, дворничиха ваша присмотрит за тобой? Она порядочная? Толковая? Ей можно доверять? Вовка вроде сказал, что хорошая женщина…Я тут собрала кое-что на первое время, после уборочной дед ещё приедет, может, и я с ним…Ой, деточка, я так волнуюсь…

Елизавета успокаивала бабушку, уверяла, что всё будет хорошо, что у неё всё под контролем…Наивная чукотская девочка!

Забыла, забыла Елизавета Владимировна особенности советской действительности. Вернее, она, живя в столице, под крылом генерала–преподавателя военной академии с квартирой на Ленинском проспекте и работающей при «Интуристе» матерью, многое не замечала и не учитывала. До того ли ей было?

В Волгограде 70х пришлось проявлять лучшие качества Лиззи Мортен по выживанию: шить, вязать, выкручиваться с продуктами. Тот ещё квест оказался! Но в целом нормально все было. Самое сложное –обувь купить по сезону на её 40 размер.

Пальто, плащ, куртку, кое-что из теплого, даже пару брюк мать оставила (в чемодан не влезло или специально?), кеды были, сапоги резиновые и туфли фасона «прощай, молодость» в сельпо прикупили, а вот с зимней обувкой пришлось помучиться.

Елизавета не хотела просить мать: та, обиженная, не звонила, изредка присылала коротенькие сообщения на почтовых открытках и небольшие денежные переводы раз в месяц. Отец оставил свою сберкнижку, но ей денег без паспорта не дали. Дед оставил сто (!) рублей…

«Но ведь выжила, чего там? Не померла от голода-холода, что мир не без добрых людей узнала на собственном опыте, научилась многому, друга милого нашла…А что немного помучилась, так на пользу пошло!» – вспоминала позже эти месяцы Елизавета и смеялась. Приключение бытовое обыкновенное!

Часть вторая Глава 6

Вечер первого сентября.

Елизавета с дворничихой тётей Таней разбирает сваленную в углу кучу бабы Жениной «продуктовой корзины»: ящик яблок и груш, мешок картошки, мешок моркови, свеклы; лук, чеснок в связках; два больших вилка капусты, коробка с помидорами, перцем (!), немного огурцов; два здоровых кабачка; корзина яиц, переложенных соломой и опилками; крынка сметаны, бидон молока и жбан меда; трехлитровая банка варенья клубничного, вяленая рыба в газете; две курицы, обернутые крапивой и лопухами в нескольких влажных тряпках, запечённый гусь (сразу съешь!); холщовый мешок с пирогами и плюшками (на дорожку).

–Хорошо, что у «козла» задние сиденья снимаются, иначе бы не поместилось – почесал в затылке дед, когда весь груз был перенесен в квартиру.

– Ох, Тимофей Ильич, Вы уж нас совсем за неумех держите! Столько добра-то передали! Да разве ж я оставила бы Лизоньку голодной? Мне Владимир Тимофеич и денег дал, и наказал следить за девочкой. Вот, у меня тут все записано, не сомневайтесь! Мы ж столько лет рядом живем, и я в дом по просьбе Светы ходила, готовила им, убиралась, за Лизой маленькой присматривала, Вы же знаете…Езжайте и не бойтесь за внуку, все будет хорошо! Ступайте, Вам ещё ехать…

Этот диалог состоялся накануне, а теперь две женщины раскладывали привезённое по местам. Руководила, понятное дело, тётя Таня, колоритнейшая особа, признаться, и замечательный человек. Глядя на неё, Елизавета вспомнила поговорку: «Мал золотник, да дорог, большая фигура, да дура».

Тётя Таня Сормова… Возраст – 45 лет, рост – 145 см, размер одежды – 44, ноги – 33. Занятие – дворник, призвание – военачальник, жизненное кредо – всегда! Энергичный воробей-электровеник, информбюро квартального масштаба, гроза хулиганов, пьяниц и начальника ЖЭКа, сирота, детдомовка, одиночка… Маленькая женщина с большим сердцем и широкой душой.

Она действительно заботилась о Лизе как могла, и этого попаданке хватало. Тётя Таня бдила, «шарохалась» по магазинам, выискивая ей обувь, ткани, фрукты или вкусные конфеты, договаривалась в ателье, чтобы пошили на неё зимнее пальто (купить было сложнее), убиралась, стирала, гладила, когда или если Елизавета училась (Хмырова старалась делать многое по выходным), и никогда не навязывала своё мнение, хотя с другими была бесцеремонна и однозначна.

–Ты – дева толковая, вижу. Мать твоя – дура, а ты умнее её будешь. Не гонись за мужиком или большими деньгами: и то, и другое временно. Дети важны, а мужики… Учись, Лизка, учись! За отца не переживай, и буде он кого встретит – не мешай, если баба хорошая. Один он… не-е-е, не пропадет! Только пустой жить будет, это плохо. Так что подумай… Ладно, я пойду нынче, завтра в школу не проспи.

***

Попаданка, утомленная впечатлениями и делами, закрыла за соседкой дверь. Теперь можно посидеть в тишине, прийти в себя, подумать, морально подготовиться к завтрашнему непростому для неё дню, на примету которого она и смотрела сейчас.

На вешалке на двери висела школьная форма, купленная в деревенском магазине и подогнанная на выросшую внучку бабушкой.

Елизавета, когда увидела себя в зеркале, долго смеялась причудам советского «легпрома»: купленное за пять рублей нечто то ли из шерсти, то ли невесть из чего в виде коричневого мешка без вытачек ниже колен, с кокеткой с зашипами и длинным рукавом превратило её в каланчу-пугало!

– Бабушка, я не одену этот ужас, летящий на крыльях ночи! – давясь смехом, с трудом вымолвила Елизавета.

–Вот ещё чего выдумала! Нормальная форма, как положено. Тут уберем, тут подвернем, фартук прижмет, и будешь красавицей. Из миткаля белого воротничков с манжетами накроим, кружевом тонким обошьем, всё честь по чести. Скидавай и машинку достань, рукодельничать будем – приказала баба Женя.

Золотые руки бабушки превратили мешок в приталенное форменное платье длиной выше колена сантиметров на десять (Лиза хотела короче, но баба шлепнула её по заднице и сделала по-своему), белые детали оживляли унылый «псевдо-шоколадный» цвет, и высокая стройная фигура Лизы смотрелась очень даже ничего в этом обязательном школьном кэжуале.

Тётя Таня сразу спросила, где форма, и пока Елизавета с дедом отдыхали после семичасовой дороги, отутюжила платье, пришила воротник и манжеты, накрахмалила белый фартук и повесила символ школьной дисциплины на дверь в комнате Хмыровой.

–Спасибо вам, милые мои женщины – прошептала в тишине попаданка и пошла доедать макароны с остатками гуся. Потом включила телевизор и пропала: шел «Доживем до понедельника». Елизавета сто лет не видела этот фильм!

И когда зазвучало «Может, нам пора угомониться» – разрыдалась... Она плакала так сильно, что начала икать. Ну не железная она ни разу! Все эти прыжки во времени, переживания и потрясения, обретения и потери… Тут кто хочешь завоет!

Очнулась уже за полночь, перебралась в кровать и уснула. Очередная её жизнь началась.

Часть вторая Глава 7

Пара Хмырова-Манджиев воспринималась как нонсенс – учениками и как сюрприз – учителями.

Первые недоумевали, почему довольно интересная девчонка Лизка (не красавица, но что-то в ней было), не обращая никакого внимания на явно более выдающихся представителей сильной половины класса, проводит все время с этим пухлым ботаном-очкариком. Для девчонок же такой расклад был предпочтительнее: минус один противник в гонке за симпатии Юрки Мальцева или Костика Хайдарова.

Вторые, опасавшиеся, что перспективного юношу могут «гнобить» середнячки и прочие «невыдающиеся» ученики, в большинстве с удовлетворением наблюдали за тандемом, пресекая намеки или слухи о «неподобающем поведении» молодых людей, везде и всюду появляющихся вместе.

Хотя были и другие…

– Не стоит говорить глупости, коллеги! Лиза и Мерген отлично учатся, посещают по нескольку факультативов, успевают в спорте. Смотрите, как подтянулся Мерген по физкультуре и иностранному! А Лиза добилась успехов в биологии и химии у Татьяны Леонидовны! Не надо искать то, чего нет, и судить детей по себе! Да, голубушка Клавдия Ивановна, я о Вас говорю – выступила на одном из педсоветов учительница физвоспитания Анна Евдокимовна, крупная тётка борцовской наружности, острого языка которой побаивались как дети, так и коллеги.

– Уважаемая Анна Евдокимовна, Вы на что намекаете? –возмутилась сухопарая «химичка» – старая дева, любительница красивых киноактеров и пикантных подробностей чужой личной жизни.

–А я не намекаю, я прямо говорю, чтобы Вы свои тайные фантазии о великой любви с Аленом Делоном держали при себе и не смущали неокрепшие умы подростков намеками на нечто…внешкольное! Занимайтесь химией неорганической и не лезьте в сферу человеческой! А то я такую реакцию устрою, замучаетесь кабинет восстанавливать! – стукнула кулаком по столу «физручка».

Остальные «преподы» ухмыльнулись и покосились на «химичку»: водились за ней грешки – зазывала она в кабинет отстающих или слабых учеников, разводила на душещипательные беседы, выведывала секреты, а потом начинала «языкам» поднимать успеваемость, а неугодным – создавать проблемы, высмеивая, подкалывая во время уроков. Не так, чтобы прям «ух», но стыдно и обидно.

Идти к директору жаловаться дети стеснялись, Клавдию же это забавляло и постегивало: доказать что-либо без той же записи на телефон (где он, родимый?) было невозможно, болтуны отнекивались, как и учительница. Все педагоги всё знали, однако предпочитали не замечать: специалист дама была отличный. Такие вот тайны школьного двора. Учителя тоже люди…

***

Несмотря на излишнее внимание и домыслы о природе их отношений, Лиза и Хантер (пристало имечко) просто учились, взаимно помогая и дополняя друг друга во всех областях юношеской жизни: подтягивали «хвосты» по предметам (естественным – у Лизы, иностранному – у Хантера), вместе ходили на секцию волейбола и в заводской бассейн (мама Мергена постаралась), вместе делали уроки у Лизы – под приглядом тети Тани, много бегали по близлежащему парку, читали и обсуждали книги, фильмы…

Как-то получилось, что Мерген стал часто оставаться у Лизы, особенно, когда его мать, Иджиля, уходила в ночную или вечернюю смены (завод работал, столовая – тоже), и парню не хотелось оставаться в одиночестве.

Тогда к ним присоединялась тётя Таня: женщина готовила, они втроём ели, потом ребята шли убирать участок, закреплённый за Сормовой, таскали тяжелые мусорные баки к проезжей части (утром их забирал грузовик-мусорщик), делали уроки или разговаривали, после чего Мерген отправлялся в квартиру дворничихи в соседний подъезд, обе женщины ночевали у Хмыровых.

Ничего дурного участники трио в том не видели, старушкам же домовушкам дворничиха все объяснила так, что больше никаких вопросов они не задавали. И вообще…

***

Месяц пролетал за месяцем под девизом «Ученье – свет», Лиза и Мерген каждую минуту тратили на углубление знаний и общение, не ввязываясь ни в какие молодежные игры, которым предавались их сверстники.

В этот период попаданка относилась к нечаянно обретённому товарищу как …к подопечному: сказывался, видимо, предыдущий опыт Лиззи Мортен, когда все окружающие воспринимались Хмыровой как дети. Да разве могло быть иначе, с её-то возрастом?

Вот и Хантера она иначе, чем пацана, не рассматривала: была немного снисходительна, при этом терпелива, внимательна, открыта, щедра на время и эмоции.

Тряхнув стариной, составила ему комплекс упражнений и питания, призванный бороться с пухлостью и скованностью, следила за внешним видом (насколько позволяли обстоятельства), ненавязчиво подталкивала к теме технологий будущего (даже выписала журналы «Техника – молодежи» и «Наука и жизнь», потратив на них приличную сумму). В представлении попаданки, Мергену следовало заняться компьютерами, вернее, пока их предтечей, ЭВМ: у парня определенно мозги были «заточены» именно на эту специальность.

Умный, усидчивый, последовательный, пытливый Мерген был интересен Лизе как собеседник и школьный товарищ, а его внимательность, доброта, отзывчивость и молчаливая чуткость давала ей ощущение защищенности и тепла.

Он многое замечал в быту и без просьб помогал: ходил за хлебом и молоком, исправлял некоторые проблемы в доме (например, пробкилампочки менял, ножи точил без напоминаний), не отказывался поучаствовать в домашних делах: в дни больших стирок без колебаний полоскал пододеяльники и простыни, досуха отжимал и даже развешивал постиранное на балконе, пока Лиза что-нибудь готовила или убиралась. «Мой домовой» – улыбалась Елизавета и выискивала простые рецепты и модели свитеров, чтобы порадовать трудягу.

Для чего, вслед за бабушкой, она оформила подписку на женские журналы «Работница» и «Крестьянка» – на эту «блажь» деньги дала дворничиха Сормова.

Кривилась практичная тётка сначала, мол, на макулатуру тратишься, потом сама с нетерпением ждала каждый номер и первой прочитывала тонкий красочный продукт советских СМИ. Более того, вырезала понравившиеся советы, рецепты, выкройки и аккуратно складывала в специально купленную картонную папку. Умора!

Организованная, упорная и целеустремленная, перепопаданка, закаленная управленческой работой второй жизни, умело строила режим учёбы и отдыха для себя и Хантера, поэтому они успевали много и качественно, что приносило плоды в оценках, укреплении тела и сближении умов и душ.

О влюблённости или всякой романтической чепухе думать было некогда. Ну, по крайней мере, так казалось…

***

Учебный год закончился, пролетев на сверхзвуковой скорости, как показалось попаданке.

Владимир Хмыров, заскочивший на пару дней домой и убедившийся в благополучии дочери, ввязался в ещё одну загранкомандировку (надо, доча, надо), а сроднившиеся уже ребята, отработав практику на УПК, уехали в деревню к Лизиным деду с бабкой.

Вернее сказать, не отработав, а получив – благодаря тёте Тане.

Маленькая женщина по весне умудрилась сломать руку: упала неудачно, когда сбивала сосульки с козырька подъезда. Пара подопечных подхватила её участок и добросовестно убирала территорию весь период больничного Сормовой.

И неугомонная дворничиха «через завсклад, через директор магазин достала диффсит»: справку о прохождении практики! Руководство школы пошло навстречу настойчивой даме (проще дать, чем объяснять, что это не по правилам!)

Она же убедила мать Мергена, что парню лучше будет провести лето с родными Лизы, чем коротать каникулы в одиночестве в городе, тем более, что и ей, молодой-интересной, предоставляется возможность…

–Ну, сама знаешь, какая! Они там, под приглядом, на воздухе…Да не думай ты о глупостях, они серьезные ребята! А ты тут, расслабься чуток, – убеждала разведёнку одиночка Сормова.

Иджиля подумала и согласилась.

***

Мерген понравился и деду Тимофею, и бабе Жене, в чём Лиза даже не сомневалась. Парень таскался за дедом, работал в мехмастерской «на подхвате», осваивал разные механизмы и слушал бесконечные байки старшего Хмырова о прошлом и настоящем.

Лиза пропадала на огороде, готовила родным, осваивая и печь, и керосинку (картошка на ней получалась какая-то особо-вкусная), и газ в баллонах, убиралась, вязала (пыталась восстановить в голове записи Батшебы по ажурам), шила (повышала квалификацию!), «хвостом ходила» за колхозным зоотехником-ветеринаром, примеряясь к будущей профессии…

Вместе с «дальним родственником Лизиной матери» (так баба Женя, чтобы не порождать ненужные слухи, представила соседям приехавшего с внучкой незнакомого парнишку) попаданка втихаря занималась тай-чи и некоторыми приемами кунг-фу.

О владении восточными единоборствами Лиза, когда втянула друга в это безобразие, придумала целую легенду, приплетя и плакаты с Брюсом Ли, якобы виденные у материных знакомых, и книжки перепечатанные оттуда же, и журнал «Здоровье», и коллег отца…Хантер был в восторге, но не задал ни одного вопроса. Ну что за черт?

Помимо физкульминуток, по вечерам «городские» бегали на Волгу купаться, смывая усталость дня, после ужина подолгу сидели на крыльце, делясь маленькими деталями деревенского бытия или строя планы на десятый класс и дальше, все крепче переплетая свои жизни в одну, общую…

Часть вторая Глава 8

Три месяца пронеслись как один, ребята вернулись в город, надо было готовиться к последнему учебному году, и тут Лиза обнаружила, что мальчик-то её вырос! И…вообще, можно сказать, изменился до неузнаваемости…Хм.

Хантер вытянулся, перегнав её, избавился от имевшегося ранее жирка, раздался в плечах, распрямился, возмужал…Ему дико шли волосы до подбородка (не стриженные с зимы), которыми он встряхивал, когда отбрасывал челку назад, и они отливали чернильной густотой. Его ладони с длинными тонкими, но сильными пальцами как-то особо привлекательно держали карандаш или ложку, а ещё поддерживали её локоток при спуске с трапа теплохода или из автобуса…