Текст книги "Испанская новелла Золотого века"

Автор книги: Лопе Феликс Карпио де Вега

Соавторы: Мигель Де Сервантес Сааведра,Тирсо Молина,Антонио де Вильегас,Антонио де Эслава,Хуан де Тимонеда,Хуан Перес де Монтальван,Дьего Агреда-и-Варгас,Себастьян Мей,Луис де Пинедо,Алонсо Кастильо де Солорсано
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 39 страниц)

Да, не приходилось еще этой невинной и кроткой овечке вкусить от столь горького и вредоносного плода, потому что, как я уже говорил, будучи столь юной и ведя затворнический образ жизни, она почти не видела и не знала людей, и поэтому меня не пугает и не удивляет то, что, когда ее божественный взор впервые остановился на подобном человеке, в душе ее словно пронесся буйный, опустошительный вихрь; и таковы были ее смущение и замешательство (ведь ей не доводилось еще оказываться в подобных обстоятельствах), что ее плохо скрываемая страсть едва не обнаружилась; ибо, питаемая неразумной настойчивостью, с какой Лауренсия расхваливала мужские достоинства своего любовника, страсть эта и без того давно тлела а груди доньи Хуаны, увиденное подлило масла в огонь, и вот любовное пламя вспыхнуло с такой силой, что донье Хуане легче было расстаться с жизнью, чем смирить бушующий пожар. И вот, одна – в смятении и печали, вторая – чрезвычайно довольная, они вернулись домой; то же сделал и дон Лопе и, первым делом распечатав письмо, а вместе с тем сняв печати со своих тревог и подозрений, прочел следующее:

Письмо Лауренсии дону Лопе

«С той минуты, как мой жестокий отец, прознав о нашей любви, лишил меня возможности видеть вас, глаза мои, скорбя о подобном несчастий, непрестанно льют потоки слез, и, не сумей я воспользоваться этой уловкой, последняя надежда вскоре оставила бы меня. Но так как небо, сжалившись, поспешило оказать помощь той, которая никогда не сомневалась в вашей мужественной решимости, то осмеливаюсь просить, чтобы вы попытались этой ночью свидеться со мной в доме ваших врагов, где вместе с их матерью и прекрасной сестрой я и пребываю с того печального дня, когда меня разлучили с вами. Дело, на первый взгляд непростое, но очень возможное, учитывая ту помощь, которую оказывают мне здесь; итак, буду ждать вас в полночь у одного из окон, выходящих в сад, рядом со стеной де ла Вега; помните: место укромное, время надежное, враги ваши в отсутствии, о чем и пишет вам, дон Лопе, ваша верная Лауренсия; впрочем, лестных слов и так было сказано довольно, чтобы вы ответили взаимностью на столь искреннее чувство».

Глава LVIII

В которой дон Лопе решается исполнить заключенную в письме просьбу, и пламя страсти с еще большей силой охватывает донью Хуану

О, какие различные мысли стали одолевать дона Лопе, когда он прочел эти строки! С одной стороны, он радовался тому, как неожиданно нашлось утраченное им сокровище, с другой – печалился, видя, что место, где оно обнаружилось, столь подозрительно, что малейшее из закравшихся в его сердце сомнений могло смутить и самого отважного человека. Не меньше заботился он и о добром о себе мнении, ведь если бы даже вначале все и пошло хорошо, то в дальнейшем, обнаружься его любовные дела, это могло бы повредить его репутации и доброму мнению, сложившемуся о нем благодаря той изысканной учтивости, с какой он привык обращаться со своими противниками.

Однако, несмотря на столь серьезные доводы, в его уме тут же рождались другие, совершенно противоположные: и в самом деле, благородное доверие Лауренсии не оставляло ему никакой возможности избежать свидания с нею; вместе с тем его репутация могла бы подвергнуться новой опасности, и, напротив, в полном блеске явилось бы перед всеми мужественное благородство его врагов, которые, на свой страх и риск, взяли под свое покровительство даму, которую даже собственный отец не осмелился защитить.

И вот, отбросив недостойные сомнения и колебания, презрев все возможные трудности и препятствия, движимый отважным негодованием, он решился исполнить то, о чем его просили в записке; однако, оставаясь человеком благоразумным и осторожным, он пришел к условленному месту заранее и еще два часа внимательно наблюдал, не заметно ли чего подозрительного и не готовится ли ему западня; наконец, уже несколько успокоившись, он подошел к выходившим в сад окнам как раз в ту самую минуту, когда в одном из них появилась его дама, которая тут же узнала дона Лопе, и пока они обменивались нежными любовными излияниями, Лауренсия упрекала дона Лопе в небрежении к ней, а дон Лопе корил Лауренсию за медлительность в исполнении ее замысла; расстались они в самом веселом расположении духа, договорившись о будущих свиданиях, во время которых все жарче становился снедавший Лауренсию огонь желаний, и (что наиболее достойно самого глубокого сожаления и сострадания) все сильнее свирепствовал в нежном и любящем сердце доньи Хуаны проникший в него злой, неисцелимый недуг. В те редкие минуты, когда она оставляла надзор за своей подругой, под тем или иным мнимым предлогом стараясь не показываться дону Лопе, до ее любопытного слуха, мешаясь с горькой, как сок алоэ, ревнивой отравой, долетали его сладкие речи и расточаемые им любезности; и, в конце концов, это пагубное любопытство возымело такие последствия, что не только здоровье доньи Хуаны, но и сама ее жизнь оказалась под угрозой.

Любовь всегда считалась злейшей мукой, но нестерпимее всего – любовь подавляемая, скрытая, почему и выходит, что чем больше старается человек утаить ее в своем сердце, тем неистовее она становится и трепет ее потаенного пламени отражается в лице и на устах, как биение крыльев бабочки-однодневки. Никому еще эта истина не доставалась столь дорогой ценой, и ни одна женщина не пыталась с большей стойкостью и благоразумием противопоставить свои слабые силы стольким терзаниям и мукам; плодом этого доблестного сопротивления было то, что в один прекрасный день донья Хуана слегла; прибегли к самым различным средствам, но душевный ее недуг, понятый превратно или же совсем не понятый, перерос в недуг телесный, что еще больше опечалило и удручило ее мать, которой и без того причинял немалое беспокойство буйный нрав ее сыновей; любовные свидания и беседы между доном Лопе и Лауренсией, столь хитроумно устроенные доньей Хуаной, прекратились, и это неожиданное обстоятельство облегчило и утешило ее любящее и скорбящее сердце, ибо несомненно, что муки ревности утихают, едва лишь оказывается устраненной их причина.

Однако и это препятствие не помешало общению любовников: заранее все предусмотрев, они решили воспользоваться лентой, к которой один из них, улучив подходящий момент, привязывал свое послание, а затем посредством того же приспособления получал ответ; но так как Лауренсия, и не подозревая, какую боль причиняет она этим своей подруге, рассказала той о новой хитроумной уловке, а также о самых своих сокровенных мыслях, то донья Хуана, в чьем сердце каждое чувство Лауренсии вызывало обратное, едва узнав о новой хитрости, увидела в ней последнюю надежду на спасение.

Глава LIX

Превратности любви дона Лопе и прочие немаловажные события

Надежды дона Лопе тем временем понемногу таяли, как из-за проволочек и неопределенности, так и потому, что с того дня, как в душе его в первый раз шевельнулось сомнение, он упорствовал в исполнении своего замысла больше для того, чтобы поддержать свою репутацию и позлить своих врагов, чем от чистого сердца; и так как все попытки достичь цели были столь опасны и кончались ничем, он стал мало-помалу уклоняться от ее достижения. Подобное охлаждение не осталось незамеченным его дамой, и она тут же поспешила поделиться этой дурной новостью с выздоравливающей доньей Хуаной, что укрепило последнюю в ее решимости действовать безотлагательно из боязни, что, если дон Лопе разочаруется в своем чувстве, она не сможет дать ему знать о своем собственном; а так как никакому закону не дано обуздать любовный порыв и никакому увещеванию – остановить его, ибо он сам с легкостью сметает на своем пути все заповеди и законы вплоть до законов чести, то, отбросив их, презрев свое доброе имя, страх перед братьями, перед загробным проклятьем отца, отринув ненависть, родившуюся от множества нанесенных ран, донья Хуана немедля приступила к исполнению своего намерения, а как – о том читатель скоро узнает.

Нельзя сказать, чтобы дон Лопе окончательно отступился от своего, и, узнав о том, что донье Хуане становится лучше, в надежде скоро вновь свидеться со своей дамой он поспешил забрать ответ на письмо, написанное им накануне; найдя послание в условленном месте, он уже собирался было вернуться домой, чтобы спокойно прочесть его, но неожиданно обратил внимание на странный вид и больший, чем обычно, вес письма и, решив, что в нем, должно быть, содержится нечто особенное, передумал и тут же, зайдя под своды церковной галереи, где висел фонарь, взломал печать; едва он принялся разворачивать сложенные листы, как вдруг застыл точно пораженный молнией, ибо воистину не меньшее действие произвел бы на него вид свирепого и кровожадного чудовища, чем то чудо красоты и воплощенной прелести, которое вдруг явилось перед ним. Такая удивительная неожиданность, равно как и незнакомый почерк, явно принадлежащий чужой руке, – все это окончательно смутило его и без того смятенный дух; имея в руках ключ от тайны, он, однако, не спешил воспользоваться им: взволнованные чувства и взор его были прикованы к божественным чертам на портрете; наконец, успокоившись на мысли, что подобное совершенство не может быть человеческой природы, и желая все же узнать, зачем понадобилось Лауренсии менять почерк, он спрятал загадочный ангельский лик на груди и приступил к чтению самого письма, которое привело его в великое замешательство.

Письмо доньи Хуаны дону Лопе

«Одному лишь милосердному небу, каковое и призываю в свидетели, ведомо, скольких слез, печалей и мук стоило мне мое сопротивление, ибо, прежде чем дать увлечь себя подобному легкомыслию, я решилась претерпеть все и в отчаянии моем узрела сумрачные врата лютой смерти. Но ежели окончательная погибель нашего злосчастного дома, предопределенная свыше, целиком в вашей власти, перед которой были бессильны и доблесть моего покойного отца, и отвага моих изгнанных братьев, то неужели женщина, существо по природе хрупкое, могла противостоять вам? Итак, дон Лопе, небесам угодно, чтобы месть обрушилась не на вас, а напротив, чтобы мое сердце – последняя жертва – пало пред вами, доказав, что отныне нет в доме ваших врагов ничего, что вам бы не покорилось. С той минуты, как Лауренсия впервые рассказала мне о вас, власть ваша надо мною такова, что я не возьмусь описать ее словами, да и потоки горьких слез, льющиеся на это письмо, мешают мне это сделать, а посему, уверенная, что ваше благородное сердце извинит меня, хотя и не без робости отваживаясь на столь дерзкий поступок, пишу вам и, в надежде удостоиться вашего благосклонного взгляда и заслужить ваше расположение, направляю к вам своего посланника, с которым умоляю обращаться бережно, хранить в тайне и оказать ему милостивый прием, к чему обязывает вас несчастная судьба оригинала и красота несравненной Лауренсии. Да хранит вас господь и да сделает он мои черты приятными для вашего взора; и, если выпадет мне такое счастье, я буду ждать вас завтра в известном вам месте, в известный час».

Глава LX

В которой донья Хуана и дон Лопе встречаются втайне от Лауренсии

Таковы были последние строки нежного любовного послания доньи Хуаны, чей портрет дон Лопе поднес к глазам, завороженно любуясь прекрасными чертами и вновь и вновь перечитывая письмо, не в силах постичь случившегося; в подобной необычайной растерянности и застал его рассвет, но, боясь быть замеченным, он поспешил вернуться домой, где, не раздеваясь, упал на постель и так – не помышляя о сне и пище – провел остаток дня; причем был настолько вне себя и весь охвачен таким удивительным смятением и беспокойством, сказывавшимся во всех его движениях и в выражении лица, что молчаливо взиравшие на него слуги не без основания предположили, что либо он самым плачевным образом лишился рассудка, либо, уж конечно, замышляет какое-то наиважнейшее дело, в чем они действительно не ошиблись, ибо никогда еще, даже в моменты величайшего риска, дон Лопе не чувствовал себя в таком затруднении.

Разрешить его, принимая в расчет все случившееся, представлялось задачей отнюдь не легкой, причем настолько, что если бы не прекрасный портрет, подобно мощному магниту влекший его к себе, и не обещанная награда, подобно острой шпоре горячившая его желания, то, думается мне, признание доньи Хуаны не вызвало бы в нем ничего, кроме презрительной усмешки; однако эта дама проявила такое благоразумие и предусмотрительность, умело составив письмо и вложив в него портрет, что оба они окончательно рассеяли все страхи дона Лопе и настроили его таким образом, что ни очевидная опасность, ни безрассудный риск подвергнуться позорному унижению не могли заставить его отказаться от своего намерения; а посему, не думая больше ни о своих прежних чувствах к Лауренсии, ни о том, как собирается устроить все донья Хуана, положившись на ее благоразумие, дон Лопе не колеблясь вверил ей свою жизнь и честь.

И вот, решившись, он ненадолго забылся сном и, дождавшись вечера, а с ним и желанного часа, надев под камзол кольчугу и подобающим образом вооружившись, вышел из дома один, дабы не посвящать никого в свою тайну, и не спеша направился к назначенному месту, подойдя к которому, услышал, как при звуке его шагов в саду открылось окно; он приблизился к нему, но, едва увидев приникшую к решетке донью Хуану, застыл как вкопанный, в немом восхищении любуясь представшим ему дивным виденьем; почувствовав, что блаженство, прежде казавшееся несбыточным, возможно, он стоял, не в силах двинуться с места или вымолвить хотя бы слово.

Наконец, справившись с замешательством, он подошел ближе, но долго еще простояли они молча, в упоении, не отрываясь глядя друг на друга, пока дон Лопе, понуждаемый свойственной ему учтивостью, первым не нарушил молчание:

– Возможно ли, о дивное и несравненное существо, о прекрасный кумир, чтобы вашему злейшему врагу, недостойному узреть столь ослепительный блеск, было дано созерцать вас въяве? Какая счастливая звезда воссияла над миром в день, когда я родился, какое благое стечение светил обратило ко мне ваш нежный взор, а меня вывело из мрака, в котором я доныне пребывал?

Какое божество тайно направляло мои шаги, какими смиренными жертвами заслужил я столь бесценную награду? О непостижимое и благое Провидение! Да будет тысячу раз благословен тот час и миг, когда я увидел Лауренсию – источник стольких отрад, и да будут благословенны все ее заботы, помыслы и действия, приведшие меня сюда, ибо столь ничтожными усилиями, столь малыми трудами открыл я столь драгоценные россыпи, столь неоценимое сокровище и, сверх того, обрел утешение и покой, ибо если что-нибудь в этом бренном мире и может напомнить о блаженных полях Элизия[94]94
  Элизий (Элизиум, Елисейские поля) – в греческой мифологии загробный мир для праведников.


[Закрыть], то это ваша божественная красота. И пусть, о моя прекрасная повелительница, глаза мои выскажут все то, о чем молчит мой язык, то райское блаженство, которое переполняет мою душу восторгом и смиренной благодарностью.

– Ни минуты не сомневалась я, – отвечала донья Хуана, прерывая его речи, – что мои чувства не могут найти иного ответа у столь благородного и любезного кабальеро; и все же, хотя ваши пылкие слова не могут увеличить мою преданность, ибо и без того, став мне неподвластна, она достигла самых крайних пределов, я вновь подтверждаю в вашем присутствии свою верность вам, которую никогда не нарушу. Вы, дон Лопе, были первым мужчиной после моих братьев, которого увидели мои глаза, и через них проникли в мою душу; а посему живите в уверенности, что, чем бы вы мне ни отплатили, вы навсегда останетесь ее властелином и будете занимать в ней подобающее только вам место, хотя бы из-за этого мне пришлось расстаться с жизнью. Я не прошу у вас большей благосклонности в награду за мою любовь, ибо она такова, что, даже если вы и впредь будете любить Лауренсию, не понесет ущерба, равно как и чувства Лауренсии и ваша настойчивость не причинят ей вреда. Вот что подвигло меня на этот отчаянный поступок, и, если мне суждено быть столь несчастной, и вы, взвесив про себя наши достоинства, раскаетесь, что пришли сюда, пусть платой за это будут мои молчаливые страдания и слезы, но не ваш покой и не мое к вам расположение.

Глава LXI

В которой нежная беседа двух нововлюбленных неожиданно прерывается примечательным происшествием

Последние слова доньи Хуаны, полные ревнивых сомнений, были тут же прерваны уверениями и обещаниями, которых она была вполне достойна; а поскольку охваченный страстью кабальеро больше всего желал, чтобы его новое чувство имело крепкую поруку, он не скупился на нежные речи и, между прочим, выяснил, как зародилась в сердце доньи Хуаны любовь к нему, ставшая причиной ее болезни; узнал он и о том, как удалось ей воспользоваться хитрой уловкой Лауренсии, а случилось так, что, поскольку та рассказывала ей все о своей переписке, донье Хуане оказалось совсем несложно, незаметно подменив письмо Лауренсии, привязать вместо него свое, с портретом; по всему тому было решено, что будет лучше, если дон Лопе, с полного на то согласия своей дамы, станет и впредь (дабы отвлечь ее внимание) ухаживать за несчастной Лауренсией, которую донья Хуана, идя на свидание, покинула, лишь убедившись, что та крепко спит, а перед тем выкрала у матери ключи от сада, что было отнюдь небезопасно и лишний раз уверило дона Лопе в том, сколь искренне он любим.

Около двух часов провели влюбленные за мирной беседой, вкушая первые сладкие плоды своего чувства, как вдруг дон Лопе услышал громкий стук, словно кто-то упал или спрыгнул с высоты, а вслед за тем некий отдаленный шум и, встревожившись, приказал донье Хуане поскорее закрыть ставни, а сам столь же стремительно, даже не простившись со своей любимой, перелез через ограду и, притаившись в зарослях мальвы и высокой травы, с тем чтобы разгадать причину таинственного шума, увидел, как буквально в одно мгновение пространство перед воротами заполнилось вооруженными людьми. Всякий без труда поймет и вряд ли стоит описывать, в каком печальном и затруднительном положении неожиданно оказался дон Лопе, который, полагая, что погиб и что его коварно предали, решился тем не менее дорого продать свою юную жизнь; а посему, собравшись с духом и желая продлить оставшиеся ему краткие мгновения жизни, стал ждать, пока враги сами не нападут на него; они же, подойдя к садовым воротам, подали условный знак, вскоре после чего ворота тихо приоткрылись, пропуская внутрь вооруженную толпу, затем так же бесшумно закрылись, и вокруг вновь воцарились спокойствие к тишина; воодушевленный столь внезапным и чудесным спасением, дон Лопе стал осторожно отступать в сторону городской стены, из-за которой и появились его враги, но, едва приблизившись к ней, он различил в густой тени огромных башен множество всадников, которые, как ему показалось, были заодно с уже проникшими в город людьми, что привело дона Лопе в немалое замешательство, так как, появись подобные отряды и в других местах, это явно грозило бы городу опасностью и гибелью, чего ему совсем не хотелось, особенно потому, что он не сомневался, что то были братья его дамы, в искренности чувств которой он смог теперь убедиться, отчего мстительный огонь в его сердце угас, и он решил попытаться отвести опасность таким образом, чтобы этим не причинить вреда той, которой был обязан столь великой любовью.

И вот, весь во власти этого благородного помысла, он, не спеша и стараясь не поднимать лишнего шума, обошел все городские ворота, предупреждая стражников и солдат, а затем вернулся домой и верхом вместе со слугами и друзьями, за которыми успел перед тем послать, двинулся в город, одновременно приказав звонить в колокола церкви Святого Романа: по этому знаку набатные люди должны были браться за оружие; рассудив, что братья, услышав такой переполох, немедля постараются укрыться в надежном месте (как оно и случилось), он повел своих людей не к воротам Камброн, через которые те должны были проехать, а к воротам Висагры, а оттуда – к тому месту, где впервые заметил всадников; там, увидев следы множества копыт, он пришпорил коня и пустился со своими спутниками в погоню, хотя эта поспешность была теперь излишней, так как братья успели намного опередить их благодаря уловкам, которые предпринял для их спасения отважный дон Лопе; убедившись, что они недосягаемы и что его притворство удалось, он велел поворачивать назад, скрывая, что доволен исходом дела, а сверх всего тем, что, к чести своей, ему удалось избавить от смерти смелых братьев Паломеке и оказать их любимой сестре столь важную услугу, хотя поступок этот, как читатель узнает впоследствии, будет стоить ему душевного покоя, всего состояния и даже самой жизни и доброго имени; но доблестный кабальеро презрел все неведомые опасности, предпочтя возможность быть отмщенным удовлетворению своих обид и погибели своих смертных врагов; ибо для человека благородного и великодушного истинная месть заключается в том, чтобы, имея возможность отомстить, не сделать этого.

Глава LXII

О том, как дон Лопе, всецело занятый своими чувствами, пренебрег осторожностью в делах, из-за чего самым неожиданным образом оказался в смертельной опасности

Остаток дня и часть вечера дон Лопе отдыхал, однако никакие заботы и тревоги не помешали ему еще раз увидеться с доньей Хуаной, которую (чего он немало опасался) могли заметить во время ночного переполоха; а посему в обычный час он был на месте и, взяв спущенное, как всегда на ленте, письмо Лауренсии, привязал другое, в котором, чтобы успокоить ее и отвлечь ее внимание, извинялся за задержку с ответом и тут же о ней забыл; вскоре появилась и его дама и окончательно рассеяла все подозрения и страхи дона Лопе, рассказав о том, как удалось ей незамеченной выскользнуть из сада и тайком положить ключи на место, чему оба были крайне рады, а особенно донья Хуана, которая справедливо опасалась, что после событий минувшей ночи никогда уже больше не увидит своего возлюбленного, и теперь не могла сдержать восторженных слов, видя, сколь искреннее и сильное чувство он к ней питает. Наконец она открыто призналась, что ночью приезжали братья, впрочем, это отнюдь не было новостью для дона Лопе; однако обоих не могла не встревожить причина их появления, состоявшая в том, чтобы окончательно решить с матерью и сестрой замужество доньи Хуаны, разговор о котором велся уже давно. Обдумав это и не видя пока лучшего выхода, влюбленные условились, что донья Хуана будет, сколько возможно, медлить с ответом, после чего дон Лопе рассказал о том, как ловко удалось ему подстроить исчезновение братьев, и распрощался со своей возлюбленной, вновь оставив ее в самом безмятежном и счастливом расположении. Но так как для влюбленных мгновенья разлуки – не мгновения, а века, разлука их не была долгой.

В это же время Лауренсия, томясь одиночеством, коротала печальные и полные сомнений дни, теша себя надеждой скоро увидеть своего любимого, что постоянно обещала ей донья Хуана; а поскольку все находилось в ее руках, то ей было совсем не сложно постоянно откладывать это свидание, тем самым растравляя в сердце обманутой гостьи злую тоску. Не меньше мучился и охваченный любовной страстью дон Лопе, который, помня о словах своей дамы, не знал, как без кровопролития выйти из подобного затруднения, ибо, с одной стороны, понимал, сколь опасны замыслы братьев, с другой – тревожился, что попытки вовсе избежать свадьбы лишь усугубят вражду и усобицу.

Обо всем этом вели между собою нежные речи влюбленные, и повсюду им виделись непреодолимые трудности и препятствия, ибо, как люди рассудительные, они знали, что рискованные решения лишь поначалу бодрят сердце, по размышлении уже не кажутся столь заманчивыми, а на деле и вовсе приносят горькие и печальные плоды, а потому благоразумно не желали причинять сами себе подобный вред; однако несчастья, которые небо определило на их долю, не медлили в пути, и они так и не успели ни о чем договориться, а тем менее – предупредить опасность. И вот, когда в одну из ближайших ночей они в ласковом согласии толковали друг с другом, внезапный и смутный ропот возмущенной толпы, трезвон колоколов, устрашающий грохот пушек, бряцание оружия и выстрелы аркебуз властно прервали нежную беседу, и дон Лопе в отчаянии понял, что погиб и сколь дорого обойдется его друзьям, его родственникам, ему самому и всему городу его любовное ослепление. Со слезами на глазах простились нежные влюбленные, и дон Лопе попытался вернуться к себе, но уже по дороге узнал, что город взят, а от дома его камня на камне не осталось, и та же участь постигла жилища его ближайших друзей; все это было делом рук обуреваемых яростью врагов, которые, ободренные тем, что в прошлый раз им так легко удалось проникнуть в город и что они не встретили серьезного отпора со стороны дона Лопе, теперь с воодушевлением приводили свой замысел в исполнение; причем действовали так уверенно, что сумели захватить Толедо прежде, чем кто-либо понял, что случилось; а так как главной их целью было покончить с доном Лопе, то весь свой гнев они обрушили на его дом: не найдя хозяина, они предали здание огню, а затем овладели алькасаром, площадями, воротами и знаменитыми мостами.

Глава LXIII

О том, как дон Лопе скрылся от своих врагов и в их отсутствие вновь встретился с доньей Хуаной

О, жалкая судьба человеческая! Сколь ты непостоянна, скольких превратностей и опасностей полна! Так и наш благородный и «безупречный» кабальеро не только вмиг оказался лишен всей своей власти и величия, но и предстал теперь в самом плачевном виде – воплощением злосчастной своей судьбы; ибо, будучи окружен смертельными врагами, он не имел дома, стены которого послужили бы ему защитой, друзей, у которых мог бы найти прибежище, слуг, на помощь которых мог бы рассчитывать, – словом, оказался в совершенно безвыходном положении. Но так как тяготы и опасности лишь укрепляют и возвышают благородную натуру, дон Лопе, воспрянув духом, ворвался в первый же дом, двери которого были открыты: и там не только встретил ласковый прием, но я смог вполне довериться хозяевам, каковые, словно он приходился им родным сыном, укрыли его так надежно, что все угрозы, просьбы и посулы его недругов не возымели действия, и все их попытки запугать хозяев оказались тщетны.

Так как из-за неожиданно обрушившейся на город беды сторонники дона Лопе были рассеяны, слуги изгнаны, а люди, ему сочувствующие, чересчур напуганы, то, рассудив, что помощи ему сейчас ждать не от кого, и решив мужественно противостоять всем напастям, он предпочел выждать более благоприятную возможность, чтобы что-нибудь предпринять; таковая не заставила себя долго ждать, ибо Фортуна, которая всегда благоприятствует тем, кто умеет противиться ее крутому нраву, распорядилась так, что его враги, хотя и укрепив свои позиции в городе, вынуждены были на какое-то время оставить его для усмирения возмущений и беспорядков в не подчинившихся им городах и селах округи; как только новость эта стала известна дону Лопе, он, используя благой случай, с соблюдением величайшей осторожности известил всех своих сторонников; в то же время даже среди стольких суровых опасностей он ни на миг не забывал о своей даме и, когда в ближайшую ночь, желая проникнуть к благословенным стенам ее дома, он пришел на место, где провел столько счастливых минут, то смог убедиться, что и с противоположной стороны чувство было не менее крепко, не меньше было пережито и выстрадано, поскольку его ждало привязанное к ленте письмо, развернув которое и узнав почерк доньи Хуаны, он прочел следующее краткое послание:

«Если небо сохранило вам жизнь и вы отважитесь свидеться со мною, сделайте это без промедления, иначе я и ваша любовь погибли».

Дон Лопе рассудил, что, коль скоро его дама просит о безотлагательном свидании, то она не только уверена в его безопасности, но у нее есть на то серьезная причина, и так как не только Фортуна, но и сама любовь покровительствует отважным, бестрепетно ринулся навстречу опасности и явился в назначенное место, куда вскоре пришла и донья Хуана, вся в горе и слезах; и, случись это при других обстоятельствах, дон Лопе, несомненно, услышал бы от нее немало нежных слов и заверений в том, как низко ставит она теперь торжество своих сородичей. Однако, не давая воли чувствам, она немедля рассказала дону Лопе о том, как при содействии братьев успело продвинуться и какой опасный оборот приняло дело с ненавистным ей замужеством, и оба тут же решили, что настала пора прибегнуть к последнему, вынужденному средству.

И вот, окончательно решившись покинуть родной дом, и дабы при этом не пострадала ее честь, донья Хуана пред усыпанным звездами небесным алтарем в знак супружеской верности протянула свою прекрасную белую руку гонимому судьбой, но счастливому кабальеро, который, позабыв о своих невзгодах, в блаженном упоении стоял рядом с ней. Затем, договорившись о дне побега, они разошлись, чтобы подготовиться к нему, и, без сомнения, трудно было бы придумать лучшую месть, случись все так, как они предполагали; но поскольку некая незримая сила продолжала властно препятствовать им, там, где они рассчитывали обрести наконец покой, их ждала верная гибель.

Глава LXIV

В которой Лауренсия, той же ночью проследив за доньей Хуаной, становится свидетелем (тайным) любовного сговора и сообщает о нем братьям Паломеке, а донья Хуана между тем покидает свой дом

А случилось то, что, охваченная одним лишь пламенным желанием, донья Хуана, увидев, что ее письмо взято, решила немедля проверить, какой будет на него ответ, и, не дожидаясь, пока Лауренсия крепко уснет, поспешила в сад; тем временем Лауренсия, тоже мучимая сомнениями, не спала и, подметив необычайное волнение своей подруги, притворилась спящей, а сама тихонько пошла за ней и, увидев ее у окна и узнав дона Лопе (велико же было ее изумление!), сразу разгадала обман да к тому же стала невольной свидетельницей торжественных клятв и обещаний. Пусть читатель сам представит себе, какой смертельный яд ненависти и ревности излился в ее душу, а более всего потому, что причиной была ее подруга и покровительница, та, кому поверяла она тайны своих любовных злоключений; но мужественное сердце билось в этой груди, ибо ей удалось обуздать свои чувства и удержать рвущиеся с уст полные гнева и боли слова.

Замышляя в глубине души ужасную месть, она так же неслышно вернулась к себе в спальню, где, проливая потоки слез и горестно вздыхая, справила печальную тризну над дарами угасшей любви, а наутро приступила к исполнению задуманного; сочинила письмо о том, что творится в доме Паломеке и отослала его братьям, поручив это кровавое дело одному из слуг своего отца; тот, проскакав без передышки до осажденного братьями Торрехона, нашел там одного только дона Фернандо, которому и вручил послание. Однако прежде чем описывать далее все подробности этой мести, не лишне заметить, что, хотя Фортуна и не позаботилась сохранить намерения наших влюбленных в тайне, она все же не совсем отвернулась от них, ибо, заметь читатель, что, хотя Лауренсии и удалось подслушать их клятвы, она не смогла расслышать подробностей. Кроме того, ей и в голову не пришло, что побег может произойти так скоро, ведь иначе ей ничего бы не стоило попросту предупредить мать доньи Хуаны. А посему в отосланном братьям письме говорилось лишь о том, что сестра бесчестит их имя, вступив в брак с их злейшим врагом и замыслив вместе с ним позорный побег.