Текст книги "Золушка и Мафиози (ЛП)"

Автор книги: Лола Беллучи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

– Пора, синьора Катанео, – дразняще говорю я, заставляя Габи фыркнуть.

– Не называй меня так, – ворчит она, поворачиваясь, чтобы взять свою сумочку.

Я подхожу к ней и обнимаю в последний раз.

– Ты обещаешь писать мне?

– Я и звонить тебе буду.

– Только не делай этого, когда Дон приводит свой план в действие, хорошо?

– Какой план? – Спросила она, нахмурившись.

– Оставлять тебя голой большую часть времени, вот какой!

– Рафаэла! – Вскрикивает Габи.

***

– Что? – Спрашиваю я, и, к моему несчастью, от возмущения мой голос звучит пискляво.

– Конечно, ты будешь вознаграждена, – заверяет меня Луиджия, и я обращаю внимание на костюм, который надет на экономке, хотя ее костюм отличается цветом от того, что она носит обычно.

Я сжимаю зубы, контролируя тревожное дрожание губ, но не могу сделать то же самое с ноздрями – они раздуваются.

– Луиджия, – начинаю я тихим голосом, хотя мне хочется кричать. Это проклятье! Тысячу раз проклятье! – У меня были планы на отпуск, – говорю я, и это не полная ложь. Месяц отдыха от Тициано Катанео был вполне реальным планом! – Ты одобрила мой отпуск во время медового месяца Дона, потому что у меня будет меньше дел в его крыле. Я...

– Прости, Рафаэла. – Мой босс не дает мне закончить свой спор. – Заместитель главы очень конкретно сказал, что хочет, чтобы ты взяла на себя ответственность за управление его крылом дома на время отпуска Марты.

– Почему Марте понадобился отпуск? Я видела ее вчера, она выглядела великолепно и никуда не собиралась! – Вслух думаю я, чувствуя, как мое лицо искажается от замешательства.

– Ее сестра заболела, и она должна поехать и помочь.

– А я должна страдать? – Я взрываюсь, не понимая последствий. Глаза Луиджии сужаются, и такой реакции достаточно, чтобы заставить меня сглотнуть. Эта женщина – сова, она работает на семью Катанео больше лет, чем я, и она не случайно главная экономка. Я облизываю губы и делаю глубокий вдох. – Прости, – говорю я, быстро закрывая глаза. – Просто у меня действительно были планы.

– Как я уже сказала, ты будешь хорошо вознаграждена.

Я открываю рот и закрываю его. Я смотрю в сторону, потом снова на Луиджию, но той секунды, когда я оторвалась от нее, мне не хватило, чтобы набраться смелости и попросить то, что мне нужно, поэтому, когда я открываю рот во второй раз, ничего не выходит. То же самое происходит и в третий раз. И только в четвертый раз мне удается что-то сказать.

– Можно ли поменяться с другой домработницей?

Я работаю во время каникул, но... Могу ли я работать в другом отделении?

Габриэлла никогда не понимала, почему вся семья Катанео живет в одном поместье, если они разделили его на флигели, по одному на каждого члена семьи. Главное здание достаточно велико, чтобы каждое крыло было эквивалентно огромной квартире. Для меня всегда было очевидно, что это вопрос безопасности. В Италии нет более безопасного места, чем Cantina Santo Monte. Но сегодня я молча проклинаю это. Неужели дьявол не может жить где-нибудь в другом месте?

– Шеф специально просил тебя, – невозмутимо повторяет она, и я чувствую, как разгораются мои щеки, ведь всем известно, что поддержание чистоты в доме – не единственная задача горничных Тициано.

Дьявол знал, что пока Габриэлла рядом, я буду в определенной степени под защитой. Блядь! Блядь! Не прошло и дня с тех пор, как моя подруга уехала, а он уже пользуется ее отсутствием.

– Я одинокая женщина, Луиджия. Это было бы неуместно. – Я пытаюсь, хотя и не думаю, что это что-то для нее значит. Служанки, которые практически из кожи вон лезут, чтобы застелить постель Тициано, только чтобы иметь возможность лечь в нее, тоже одиноки.

Господи! Почему мое сердце бьется так быстро?

– Все уже решено, – заверяет она, и я моргаю, растерявшись больше, чем когда-либо с начала этого разговора. – Я даю тебе два дня, чтобы привести свои планы в порядок.

– Привести в порядок? Что значит решено?

– Я поговорила с твоей мамой, она дала свое разрешение.

И этого достаточно, чтобы мой до этого расчетливо контролируемый тон полетел в воздух. Следующие слова я выкрикиваю:

– Что она сделала?

04

ТИЦИАНО КАТАНЕО

– Моя дорогая!

Я обнимаю лицо Луиджии, целую то одну сторону, то другую. Уголок ее губ слегка приподнимается. Движение настолько неуловимо, что осталось бы незамеченным, если бы получение улыбок от этой женщины не было одной из моих жизненных миссий. Мамина домработница работает в этом доме столько, сколько я себя помню. И в детстве, поняв, что, за исключением надоедливого Витторио, два других моих брата уже посвятили себя миссии избавления от нее, я решил, что хочу чего-то более дерзкого, чего никогда не видел, чтобы кто-то добивался: заставить ее улыбаться.

Прошли годы, прежде чем я достиг своей цели, и еще больше времени, прежде чем она призналась мне, что у меня получилось, но теперь это стало обычным делом. Мне нравится Луиджия. И именно она должна была терпеть мою маму день и ночь после того, как все ее дети принесли клятву Священному. Эта женщина заслуживает, чтобы кто-то заставлял ее улыбаться. Иметь дело с Анной Катанео – задача не из легких.

– Привет, Тициано, – приветствует она меня, протягивая руку, чтобы взять мое пальто, и я отдаю его ей.

– Все уже в сборе?

– Да. Ты последний.

– И как она сегодня? – В ответ экономка кивает и едва заметно вздергивает брови. Это не очень хороший знак. Она должна была использовать свой плотный график как предлог, чтобы не приходить сегодня на ужин. – А как же то, о чем я тебя просил, моя дорогая?

– Рафаэле сообщили об этом сегодня. Я дала девушке два дня на то, чтобы подготовиться к изменению планов, после чего она вернется.

Я улыбаюсь, довольный. Два дня не имеют значения.

– Замечательно Луиджия, – говорю я, и она остается позади, когда я вхожу в столовую в родительском крыле дома. – Я только что понял, что в ближайшие несколько недель еда не остынет, пока мы ждем появления Витторио. – Я отпускаю обычную шутку, хотя человека, о котором идет речь, нет.

Я касаюсь плеча отца в привычном приветствии, и он, не вставая, пожимает мне руку. Проходя мимо него, я уворачиваюсь от кислородного баллона, стоящего рядом с его инвалидным креслом. В отсутствие Витторио он сидит во главе стола – место, которое когда-то принадлежало ему, а теперь принадлежит моему старшему брату. Теоретически я должен сам заботиться о себе. Теоретически я должен быть тем, кто сидит здесь, раз уж я выполняю роль Дона, но мне наплевать, и моя семья это знает. Я уже не первый раз беру на себя обязанности Дона, когда ему приходится уезжать из Италии, но, если меня заставляют делать это вне дома, я отказываюсь делать это внутри. На семейных ужинах я предпочитаю, чтобы все оставалось так, как есть. Моя мама встает со стула, на котором сидела, справа от отца, чтобы поцеловать меня в щеку.

– Этот неблагодарный! – Начинается литания, о которых я знал еще до того, как успел сесть.

– Мы еще даже не прикоснулись к еде, Анна, – жалуется отец, и я не могу удержаться от смеха. – Пожалуйста не начинай! – Восклицает он.

Мои братья более сдержанны, чем я, и стараются скрыть свои улыбки. Чезаре подносит руку ко рту, а Джанни делает вид, что кашляет. Кучка бездельников. Я обхожу стол и сажусь слева от отца.

– Ты ведь собиралась начать свою проповедь, правда, мама? – Говорю я, глядя на маму с циничной улыбкой.

Она поднимает бровь, в ее голубых глазах сверкает смесь негодования и решимости. Мама не из тех, кого легко запугать, особенно когда речь идет о том, чего она хочет для своих детей.

– А ты что скажешь, Тициано? – Она скрещивает руки и наклоняется вперед, как будто собирается произносить пламенную речь.

– Думаю, мне понадобится бокал вина, чтобы сопроводить это шоу, – бормочу я Чезаре, который тихо смеется рядом со мной.

– Это не смешно, Тициано! Тому, что сделал твой брат, нет оправдания! – Я смотрю через стол на Джанни, а он кивает головой и беззвучно шевелит губами, произнося слова – И вот мы начинаем...

После того как ее заставили улыбаться и махать руками во время свадьбы, на которую она не была согласна, я понял, что есть, пока действительно горячо, это не единственное, что будет означать отсутствие Витторио на семейных ужинах в ближайшие несколько недель. Маме будет что сказать, ведь со старшим сыном дома она никогда не осмелится, и нам, бедным смертным, остается только переживать все ее недовольство.

Она заправляет за ухо прядь своих темных волос и смотрит на моего отца, словно обвиняя его в выборе Витто.

– Я все делала для него, а он не оставил мне выбора.

– И что же это было? Отказ от женщин, которых ты вырастила, Анна? – Отвечает отец.

– Вот именно! Я готовила девушек Саграда для своих детей с самого их рождения, а Витторио решил жениться на бразильской шлюхе? Это неприемлемо! Неприемлемо!

Она продолжает жаловаться, но дает сигнал служанкам подавать закуски. Когда тарелки расставлены, она снова заговаривает.

– Над чем вы смеетесь? – Спрашивает она, глядя на нас с Чезаре. – Теперь вам предстоит очистить имя нашей семьи, женившись на хороших девушках мафиози. Я даже подумываю пригласить Эмилию к нам на ужин завтра вечером, она отличная девушка. Я надеялась, что в какой-то момент Витторио обратит на нее внимание, – с отвращением говорит она.

– Неужели ты перестала надеяться на чудо для Клары, мама? Ты уже подыскиваешь другую невесту для Чезаре? Или это Джанни? – Спрашиваю я, притворяясь непонимающим, прежде чем запихнуть в рот брускетту.

– Не богохульствуй, Тициано! Но, конечно же, нет! Клара проснется, когда святым угодникам будет угодно.

– Никогда, – шепчу я Чезаре, и он поджимает губы, чтобы скрыть улыбку.

Думаю, даже семья невесты моего брата не верит, что она может очнуться после почти тринадцати лет комы.

– А Джанни еще слишком молод, чтобы жениться. – Мама продолжает, не обращая внимания ни на комментарий, ни на реакцию. – Эмилия для тебя.

– Ах, мама! Имей сердце! Разве я хочу жениться на таком безвкусном существе, как Эмилия? – Я фыркаю. – А Джанни через несколько месяцев исполнится тридцать, может, ты уже сейчас начнешь подыскивать ему жену, – предлагаю я, и глаза младшего сужаются на меня.

Я подмигиваю ему, а затем возвращаюсь к своей тарелке, и пока моя мама продолжает рассказывать о том, как неуместна жена ее старшего сына, мне интересно, как Рафаэла отреагирует на мамины насмешки, потому что я не сомневаюсь, что ей тоже будет что сказать о моей будущей невесте.

Дочь повара?

У Анны Катанео наверняка случится сердечный приступ, когда она узнает об этом. Девочке Витторио свойственно "голову вверх и рот на замке" в общении с мамой во время семейных ужинов. На самом деле, такого шумного ужина, как сегодняшний, у нас не было с тех пор, как Габриэлла стала его посещать. Я очень сомневаюсь, что Рафаэла будет повторять поведение своей подруги, как за столом, так и вне его. Я сжимаю губы, сглатывая смех. Дни и ночи в поместье скоро станут намного интереснее.

***

– Ты пошел со мной, чтобы побыть в тишине? – Спрашиваю я, выдыхая дым из сигареты и высовывая руку из окна движущейся машины.

Чезаре в ответ приподнимает уголок рта, и я недоверчиво сужаю глаза. Это не редкость, когда мы едем в одной машине, но обычно это означает, что нам есть что сказать друг другу. И поскольку именно он отказался от использования собственного автомобиля после сегодняшнего ужина, я подумал, что он хочет о чем-то поговорить.

– Мне просто интересно... – начинает он тоном, источающим насмешку, – почему ты не избавил нашу маму от страданий? Или других людей за столом во время ужина?

Я еще больше сужаю глаза, размышляя, понял ли я между строк то, что только что услышал.

– Что ты имеешь в виду?

– Я слышал, ты собрался жениться. Ты должен был сообщить эту новость второму, наиболее заинтересованному лицу, поскольку у тебя нет разрешения на первое.

– Что за сплетник, сукин сын! – Восклицаю я, возмущаясь.

Я смотрю на переднее сиденье, где находятся водитель и один из моих доверенных людей, затем перелезаю через перегородку внедорожника и снова оказываюсь лицом к лицу с братом, сидящим на сиденье напротив меня.

– Кто бы мог подумать, что дон и его элита занимаются этим, когда никто не смотрит? Сплетники.

Чезаре откидывает голову назад, упирается ею в спинку сиденья и разражается громким смехом.

– Это была скорее жалоба на то, что ты любишь тратить его время впустую, – объясняет Чезаре, проводя рукой по густой бороде. – Витто действительно не воспринял тебя всерьез. – Я фыркаю, и Чезаре некоторое время смеется, но когда понимает, что мне тоже не до смеха, выгибает шею и хмурится. – Ты...

– Я серьезно? – Перебиваю его. – Очень серьезно.

Мой брат несколько секунд держит рот открытым, как будто его мозг с трудом обрабатывает информацию.

– Кто? – Спрашивает он.

– Рафаэла.

Он снова не отвечает мне сразу, и на этот раз я отчетливо вижу, что он пытается вспомнить, о ком я говорю.

– Служанка, которую ты не смог заполучить?

– Она горничная, – подтверждаю я, делая очередную затяжку сигареты.

– Ах! Ну это все меняет. – Начинает он, улыбаясь. – Если до кого-то дойдет слух, что для того, чтобы довести тебя до алтаря, достаточно отказаться раздвинуть ноги, ты больше никого не получишь.

Я цокаю языком, не обращая внимания на провокацию.

– Насколько я помню, в Саграде есть целый квартал, где с этим не будет проблем, и мы направляемся именно туда.

Чезаре смеется сквозь сомкнутые губы.

– Взрослый, целеустремленный человек не должен ходить на Виа дель Потере в развлекательных целях.

– Так что поэтому хорошо, что я просто намерен жениться, а не брать на себя обязательства.

05

РАФАЭЛА ЭСПОЗИТО

– Не понимаю, на что ты жалуешься! Это хорошее дело!

Мама делает два шага в сторону, когда я пытаюсь обойти ее, чтобы пройти в кабинет отца. Мы танцуем этот надоедливый танец уже почти пятнадцать минут, с тех пор как я устала пытаться образумить ее. Я потратила последние два дня на эти попытки, но безрезультатно. София Эспозито действительно решила, что проведет меня к алтарю с тем, кто не должен быть назван, чего бы это ни стоило, даже моей репутации. И сколько бы я ни говорила ей, что этот дьявол не женится на мне, она мне не верит.

Святые угодники! Как я устала от этих разговоров.

Я бы отдала все, чтобы запереться в своей комнате, и чтобы меня сопровождала только тишина, но мои выходные дни закончились, и я должна вернуться в особняк сегодня.

Отец – моя последняя надежда разобраться во всем. Он должен иметь другую точку зрения. Он не может не иметь.

– Хорошо, ты не обязана понимать. Могу я пройти, пожалуйста? – Спрашиваю я сквозь стиснутые зубы, пока она продолжает охранять дверь кабинета, словно дракон из детской сказки.

– Мы не должны были разрешать тебе ехать в Нью-Йорк. Ты забыла свое место! – Обвиняет она, и я отворачиваюсь.

Я качаю головой из стороны в сторону, пытаясь справиться с горечью, охватившей меня. Услышанное от собственной матери не должно застать меня врасплох и, главное, не должно ранить, но это так. Я не выбирала поездку в Америку, чтобы учиться, но было очень легко притворяться, что это я решила отдалиться, так же легко, как дышать. Тяжело было, когда по окончании учебы у меня отняли мою фантазию.

Моя учеба была эквивалентом стоматологической процедуры для лошади, которую собираются продать. Еще одна полировка товара, который моя семья неустанно полировала последние несколько лет, чтобы получить лучшую цену, когда придет время продавать: меня. Так что я умела мастерски притворяться, но никогда не могла забыть о цели всего этого. А такое не забывается, как ни старайся.

– И что это за место?

– Это твой шанс стать второй леди Саграды, Рафаэла! Не будь глупой! Не упускай его, – требует она, а потом вздыхает.

Глупой? Это она говорит что-то вроде «второй леди», а я должна перестать быть глупой? Какой абсурд!

Я опускаю голову и молчу, словно размышляя над этим. Угу, это хорошо. Я делаю маленький шаг к маме, и она недоверчиво смотрит на меня, пристально сузив глаза.

– Я... – начинаю я, но делаю паузу, как будто смущаясь. Она ждет, что я продолжу, и, когда я этого не делаю, решает воспользоваться паузой.

– Я знаю, что это может быть... трудно... Для такой девушки, как ты. – Для такой девушки, как я? Что это значит? Кто-то со здравым смыслом? – Но это шанс, которого мы ждали всю твою жизнь, дочь моя. На самом деле, это гораздо больший шанс, чем мы думали. Заместитель начальника! – Взволнованно восклицает она. – Еще несколько лет назад такое было бы просто немыслимо.

Я сдерживаю ответ, который хочу дать, – это все еще немыслимо. Но слова повисают на кончике языка, и я их проглатываю.

– Может быть, – говорю я вместо того, что мне действительно хочется, делая еще один маленький шаг вперед.

– Посмотри на свою подругу, дитя мое! Она была пленницей дона, а теперь стала его женой. Священная королевская семья не в восторге от этого, но сейчас самое время воспользоваться этим! Если иностранка может стать первой леди, то такая породистая, как ты, уж точно может выйти замуж за заместителя начальника, невзирая на ущербность твоего происхождения, – уверяет она меня. А у меня все силы уходят на то, чтобы не закричать, когда меня называют чистокровной.

Боже! Она виновата в моем проклятом рождении! Что она имеет в виду под ущербностью? Моя мама сошла с ума, другого объяснения нет.

– Неужели? – Я выдавливаю это слово изо рта, придвигаясь чуть ближе к двери, но мама даже не замечает этого, потерянная в своих выходках.

– Вы с Габриэллой начали работать в доме в один и тот же день! Это дело рук Святых! Знак! Вам двоим суждено быть вместе на вершине!

Бред. В данный момент нет другого слова, которое бы лучше характеризовало мою мать. Она бредит.

Стать действительно подругой человека, который раньше был моим коллегой по работе, наверное, было бы странно с кем-то другим, но только не с Габи. Когда мы встретились, мы были двумя неудачницами: я – той, кто была частью этого мира, но чувствовала себя не в своей тарелке после долгих лет отсутствия, а она – иностранкой. Мы делали все возможное, чтобы сделать повседневную жизнь друг друга менее странной, и даже после того, как за последний год наши статусы изменились на сто восемьдесят градусов, я никогда не чувствовала ничего, кроме благодарности за то, что мы можем оставаться рядом.

– Возможно, да... – Я замолкаю, когда моя хитрая работа наконец-то приносит плоды.

Я тянусь к дверной ручке и, неловким, но очень эффективным движением проскользнув под маминой рукой, практически врываюсь в папин кабинет.

В тесной комнате стоят два небольших книжных шкафа, шкаф для бумаг и старый письменный стол. Отцу не нужен кабинет, это мамина забота. По ее мнению, у важных людей есть кабинеты, поэтому ее мужу он необходим. Неважно, что на самом деле он всего лишь солдат Ла Санты, отвечающий за запасы оружия, и что после более чем тридцати лет службы – это, вероятно, последняя остановка в его карьере, самое дальнее место в иерархии, если, конечно, я не выйду удачно замуж, о чем мама мне постоянно напоминает.

– Рафаэла! – Кричит она, подойдя ко мне сзади.

Седовласый мужчина за столом поднимает глаза от книги, которую держит в руках, и удивленно смотрит на сцену перед ним: я задыхаюсь, а мама кричит, как неприемлемо мое поведение.

Я переплетаю пальцы за спиной, выбираю место на грязной стене, чтобы обратить на себя внимание, и позволяю маме говорить все, что она хочет. Я не возражаю.

– Хватит, София, – вмешивается отец. – Что происходит? – Спрашивает он, глядя на меня.

– Мне нужно поговорить с тобой.

– И ты не могла постучать в дверь?

– Я пыталась, – отвечаю я, поворачиваясь лицом к маме. Она даже не притворяется смущенной.

Мой отец обходит стол, опускает на него потрепанную обложку книги и опирается о край мебели лицом ко мне. Белая рубашка, слаксы и черные туфли на его теле видали лучшие дни, как и сам мужчина.

Я – дочь от его второго брака. Его первая жена умерла молодой, так и не подарив ему детей. Он женился на моей маме, когда ему было сорок два, а ей – двадцать. Сейчас, в шестьдесят два года, его внешность уже демонстрирует многие признаки возраста: редеющие седые волосы, усталые мышцы и почти постоянное изнеможение на лице. Возможно, если бы он не был солдатом Саграда, все было бы иначе.

– Что ж, мое внимание тебе обеспечено, – говорит он, скрещивая руки перед грудью.

– Кармо. – Начинает моя мама, но он поднимает руку, заставляя ее замолчать. Недовольная, она подчиняется приказу, как примерная жена, которой, как она надеется, я когда-нибудь стану.

– Как ты, наверное, уже знаешь, Луиджия отменила мой отпуск, папа, – говорю я, и он хмурится.

– Я этого не знал.

Я снова смотрю на маму в недоумении. Она сказала мне, что расскажет ему.

– Но она отозвала это обещание.

– И вся эта суета была для того, чтобы сказать мне об этом?

– Нет. Дело в том, что она перевела меня из крыла на время отсутствия Дона, – объясняю я, получив от него нетерпеливый взгляд.

Если я не сделаю разговор интересным сейчас, он закончится раньше, чем я успею что-то сказать.

– Она перевела меня в крыло заместителя начальника, – сразу же говорю я, и брови отца удивленно поднимаются. Он отодвигает свое тело назад. – Я пыталась сказать ей, что это неуместно, но все уже было решено, и она не стала меня слушать. Я надеялась, что ты сможешь вмешаться.

Мне не нужно говорить больше, чтобы он понял, что написано между строк. Однако от молчания, которое затягивается, пока отец размышляет с задумчивым выражением лица, у меня сводит живот.

– Конечно, это не идеальный вариант, но мы не можем позволить себе расстраивать семью Катанео.

– Папа! Можем! – Протестую я, а мама в это время торжествует.

– И вообще, работа в доме заместителя главы больше не может нанести никакого ущерба твоей репутации, так что все в порядке.

– Что ты имеешь в виду? – Спрашиваю я, чувствуя, как внезапно учащается мой пульс.

Мама молчит, и это говорит о том, что она тоже не ожидала этой информации.

– Я планировал рассказать вам об этом позже, за ужином, но, полагаю, сейчас самое подходящее время.

– Что рассказать? – Она озвучивает слова, которые вертятся у меня в голове.

– Рафаэла помолвлена. Дон дал свое разрешение перед отъездом, так что все официально.

– Помолвлена?

– С заместителем главы?

И снова мы с мамой говорим одновременно.

– Да, теперь она невеста, – говорит он, глядя на меня, а затем поворачивается к моей маме. – Откуда ты вязла эту глупость насчет заместителя главы, София?

Я моргаю, пытаясь сосредоточиться, в то время как сердце колотится в ушах, а в горле внезапно пересохло.

Помолвлена... Я помолвлена.

Ты знала, что это случится, Рафаэла. Не паникуй!

Возьми себя в руки. Чтобы это сработало в твою пользу, тебе нужно держать голову в порядке.

– С кем? – Спрашиваю я, воодушевленная своим внутренним диалогом, но мой голос звучит так низко, что никто меня не слышит, даже я сама. Я прочищаю горло. – С кем?

Мои родители поворачиваются ко мне, прерывая разговор, который они вели и который я пропустила.

– Марсело Гандулине, – отвечает мой отец, и хотя мы с мамой уже в третий раз за это утро говорим вместе, впервые мы произносим одни и те же слова:

– Что?

– Почему такое удивление? Он капитан. – Говорит отец, как будто это все, что нам нужно для оправдания. – И я думаю, что тот факт, что ты знаешь его всю жизнь, это хорошо, Рафаэла. Он давний друг семьи, хороший человек.

– Но он овдовел меньше года назад, – протестует моя мама, и я хотела бы удивиться, если бы ее беспокоило именно это, а не возраст человека, за которого отец решил выдать меня замуж.

Однако чувство, звучащее в ее голосе, не позволяет мне этого сделать. Вместо того чтобы ужасаться тому, что я помолвлена с шестидесятилетним стариком, она разочарована тем, что ее планы на социальное восхождение только что были разрушены. Выражение лица ее мужа – самое печальное из всех, что я видела с тех пор, как вернулась в Италию. У меня сводит желудок, во рту бурлит желчь, но я отказываюсь устраивать сцену из-за того, того, о чем я уже знала, что это возможно. В нашем мире брак – это бизнес, особенно для таких бедных женщин, как я. Меня учили этому с детства. На самом деле вероятность того, что я выйду замуж за мужчину намного старше меня, всегда была гораздо выше, чем наоборот. Если бы у меня был брат, возможно, у моего сердца еще был бы шанс. Он пошел бы своей дорогой в Саграда, и наша фамилия росла бы благодаря работе, а не браку. Но поскольку я была единственным ребенком, мои чувства даже не стояли в списке вещей, которые нужно было учитывать.

– Это верно. Мужчина в его возрасте не может быть один. Кроме того, его младшая дочь еще не вышла замуж, и ей нужен кто-то, кто будет ее направлять. Марсело знает, что наша Рафаэла прекрасно справится с этой задачей. Он придет к нам на ужин на этой неделе. – Говорит мне отец, и я поджимаю губы, внешне демонстрируя безразличие, а внутри чувствую, что умираю.

Сария, младшая дочь Марсело, – моя ровесница. Мы росли вместе, ходили в одни и те же школы, вместе проходили катехизацию, конфирмацию и дебюты. Мы никогда не были подругами, потому что ее семья занимала более высокое положение, чем моя, а значит, она могла смешиваться со мной. Но я думаю, что это правило применимо только к детям, играющим вместе. Оно явно не относится к мужчинам, которые ищут жен почти на пятьдесят лет моложе себя.

Образ пухлого мужчины с торчащим носом и редкими волосами занимает мои мысли, и я делаю глубокий вдох. Нет. Я не пойду по этому пути. Пока не придется.

– Значит, мне можно смело идти на работу? – Спрашиваю я, заставляя себя произнести голос, хотя я едва слышу его за хаосом, бурлящим в моей голове.

***

– Черт! – жалуюсь я, но ругань заглушается звуком бьющейся об пол посуды.

Четыре тарелки. Хорошо! Очень хорошо для первого дня. Луиджия съест меня живьем. Если подумать, если бы это было в прямом смысле, может, все было бы не так плохо.

Я оглядываюсь по сторонам и делаю глубокий вдох, когда понимаю, что я одна. Я прищелкиваю языком. Все в порядке. Я опускаюсь на колени, опираясь на пятки, и начинаю собирать крупные осколки разбитой посуды, оставляя мелкие, чтобы потом убрать их веником. Осторожно, чтобы не порезаться, я подбираю их один за другим и хмыкаю, когда одинокий осколок смотрит на меня издалека, из-под кухонного стола. Стола, который служит лишь украшением, поскольку тот, кто не должен быть назван, не ест дома.

Не то чтобы я жаловалась. Слава Богу.

Я наклоняюсь ближе и протягиваю руку, чтобы дотянуться до упрямого куска мусора.

– Именно такое зрелище я ожидал увидеть, вернувшись домой после того, как одолжил тебя. – Глубокий, раздражающе знакомый голос заставляет меня закрыть глаза.

Я медленно выдыхаю, отступая назад, и сажусь на пятки, не поднимая проклятый осколок.

– Если хочешь знать? – Возмущаюсь я вслух. – Это не входит в мои обязанности.

Я встаю и, не обращая внимания на огромную фигуру позади меня, одетую в рубашку с закатанными рукавами и парадные брюки, разворачиваюсь, готовая пройти по коридору между крыльями и позвать кого-нибудь из уборщиц, чтобы они убрали беспорядок.

Убрали беспорядок, который я устроила. Быть экономкой этого засранца должно иметь какое-то преимущество, верно?

Я делаю всего три шага, прежде чем мое тело оказывается прижатым к стене. Я медленно выдыхаю через рот. Конечно, он не оставит меня в покое.

– Куда спешишь, куколка? Я только что приехал. – Спрашивает Тициано, ухмыляясь от уха до уха, очень довольный собой за то, что сумел загнать меня в угол.

Я облизываю губы, и его взгляд непристойно заинтересованно следит за моим языком. Я отказываюсь признавать, как мое тело реагирует на его внимание.

– Это тоже не входит в мои обязанности, – говорю я сквозь зубы.

Тициано поднимает руку и заправляет непокорную прядь моих волос за ухо, когда дело сделано, он не отступает. Его большой палец проводит по моей щеке, в то время как кончики пальцев другой руки проводят по моей челюсти и шее.

– Что, принцесса? Что не входит в твои обязанности?

– Приветствовать тебя дома, – отвечаю я еще более раздраженно, практически прижимаясь к стене, чтобы наши тела не соприкасались больше, чем они уже соприкасаются. – И я не твоя принцесса.

Тициано проводит кончиком языка по внутренней стороне щеки, и его глаза как-то странно блестят, когда он молча наблюдает за мной почти целую минуту.

– Формальности. – Он пожимает плечами. – Но если ты очень хочешь, я могу попросить их обновить твой трудовой договор и включить прием меня дома в число твоих официальных обязанностей. – Он сближает наши лица и, когда наши губы почти соприкасаются, отстраняется, так что единственной преградой между нашими щеками остается его рука, все еще держащая мое лицо. Кончик его носа спускается вниз, касаясь линии моей челюсти, а его густая борода посылает мурашки по моей коже. Я прикусываю губу, чтобы сдержать тревогу и с силой прижимаюсь к стене, когда запах Тициано, смесь табака, мяты и чего-то еще, что я никак не могу уловить, становится почти таким же физическим присутствием, как его тело. – Предпочтительно, – шепчет он, – обнаженной и с раздвинутыми ногами.

Я зажмуриваю глаза, собираюсь с силами и считаю до трех. Я складываю руки между нами и толкаю Тициано в грудь, но мои усилия бесполезны, он не сдвигается ни на сантиметр.

– Говнюк! Убирайся! – Требую я и получаю в ответ лишь хриплый смех. Тициано отступает назад, глядя на меня с раздражающей улыбкой, которую я так ненавижу, но его рука все еще на моем лице.

– Что, куколка? Я сказал, что это только в том случае, если будет все официально.

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.

Он щелкает языком.

– Мы уже говорили об этом, Рафаэла. Несколько раз. Тебе нужно попробовать хотеть другого. Это полезно для тебя, понимаешь?

– Мадонна мия! Ты не можешь помучить кого-нибудь другого? Просто... – Я прерываю себя, не желая признавать вслух, что именно сегодня у меня не хватает душевных сил на его обычные бредни. Я резко выдыхаю, ненадолго закрывая глаза. – Кого-нибудь еще?

– Я бы мог, – признает он. – Но дело в том, что я хочу мучить тебя, – говорит он, сближая наши губы до последнего миллиметра, прежде чем они соприкоснутся. – И я хочу так многого только от тебя, куколка.

Нелепо, что желание покончить с жалким расстоянием между нашими ртами настолько велико, что может поспорить с желанием прикончить Тициано прямо сейчас.

Господи!

– Ну, думаю, это дает шанс...

После долгого молчания я бормочу перебивая.

– Обычно мы узнаем о том, что не можем иметь все, что хотим, еще в детстве, но лучше поздно, чем никогда.