Текст книги "Журнал «Если», 1999 № 06"

Автор книги: Лоис Буджолд

Соавторы: Вячеслав Рыбаков,Тимоти Зан,Владимир Гаков,Брюс Стерлинг,Джерри Пурнелл,Дмитрий Караваев,Александр Ройфе,Сергей Куприянов,Арсений Иванов,Марк Рич
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

В его-то уединенное убежище Анайя и направилась на следующий день после разговора со странным заказчиком. Возле ворот в силовом экране никого не оказалось. Впрочем, в этом не было ничего необычного, поэтому она спокойно вошла и отправилась на поиски хозяина, которого так и не смогла предупредить о своем приезде. День стоял ясный и жаркий, поэтому женщина принялась обыскивать окрестности дома. Чалмис часто повторял, что годы, проведенные взаперти в металлических коробках, несущихся в пространстве, наградили его клаустрофобией. Анайя подметила, что это состояние проявлялось у него в хорошую погоду и исчезало в пасмурную; его страсть к прогулкам никогда не оказывалась настолько сильна, чтобы терпеть дискомфорт. Минут через пятнадцать систематических поисков Анайя обнаружила его в уголке сада среди цветов изумительной красоты.

Сад Чалмиса тонул в сиянии летнего дня, напоминая коралловый риф, экзотический по форме и расцветке. Жужжание насекомых, пронизывающее мягкую и теплую атмосферу, подчеркивало тишину и делало ее почти осязаемой. Дорожка, выложенная белыми до боли в глазах мраморными плитками, вилась мимо клумб высоких летних цветов в направлении группы старых дубов, что башнями возвышались в дальнем конце участка и создавали островок прохладного полумрака. Чалмис сидел на скамейке в их тени, невозмутимый как ламантин, и наблюдал за гостьей, идущей к нему по белым плиткам. Это был мужчина крепкого сложения, среднего роста и возраста. Поседевшие на висках светлые волосы он зачесывал назад над широким лбом. Округлое лицо казалось бы мягким, если б не проницательные до мурашек серые глаза.

В сверкающем красками саду Анайя смотрелась как нечто чужеродное, напоминая ночное существо, внезапно извлеченное из укрытия на яркий дневной свет. Эффект усиливала ничем не смягченная чернота ее одежды: поблескивающий антрацитом комбинезон и кожаные сапожки. Все это вполне соответствовало кондиционированному помещению, которое она покинула сегодня утром.

– Итак, – буркнул Чалмис, не потрудившись встать при ее приближении, – откуда ты взялась и как вошла?

– Из Рио, сегодня утром, – ответила она, нимало не смутившись подобным приемом. – Как я поняла, ты не стер отпечаток моего голоса из аппаратуры ворот после моего последнего визита. И это хорошо, иначе я, наверное, до сих пор стояла бы там, ругалась и ждала, пока твой повар ответит, если услышит. – Она уселась рядом, и он извинился за холодную встречу поцелуем. – Я оставила на твоем автоответчике сообщение, что приезжаю, но, как видно, зря. Прилетела на шаттле в Торонто, а там наняла легкий флаер, чтобы добраться сюда.

– Тебе повезло с погодой, – заметил он.

– Да, полет был приятным. Слушай, я заметила много новых полей на той радиоактивной полосе к северу…

– Кливленд, – сухо прервал он. – Там сейчас выращивают много масличных культур, используя устойчивые к радиации гибриды. Подсолнечник, который воистину светится.

Он по-крокодильи моргнул и принялся ждать, когда гостья объяснит причину своего появления. Анайя обвела взглядом пышный сад.

– А твоим цветам неплохо живется, – позавидовала она.

Послышалось негромкое жужжание, и на ее ногу опустился кузнечик.

– Ай! – взвизгнула она, стряхивая насекомое.

– Они не кусаются, – улыбнулся Чалмис.

– А выглядят так, точно могут укусить. Зачем ты развел в саду столько живности? Тебе и так приходится постоянно держать силовое поле включенным, чтобы не пробрались москиты.

– Ты рассуждаешь в точности как мой садовник. – Он задумчиво помолчал. – Ностальгия, наверное. Когда я рос в этих краях, кузнечики и лето были неразделимы. Но, должен признать, послевоенные насекомые – явление совершенно иное.

Несколько минут никто из них не нарушал тишины. Чалмис заговорил первым, облегчая ей объяснение.

– Как нынче идут «ощущалки»? Ты небось от кредиторов сбегала?

– И да, и нет, – улыбнулась она. – Вообще-то, бизнес идет неплохо. «Триада» продается хорошо. Перуанская «Лига морали» ее запретила, и это здорово оживило продажу. Мой дистрибьютор в Рио был этим весьма доволен – не удивлюсь, если узнаю, что он сунул кому-то взятку, чтобы ее включили в «черный» список. Теперь он хочет, чтобы я сделала продолжение. Я даже подписала контракт.

– А я думал, что все «ощущалки» – порнография, – сообщил изумленный Чалмис.

– Нет. Некоторые сочинители работают для подростков, – серьезно пояснила она, сразу усевшись на любимого конька. – Но приставки для воспроизведения снов есть лишь у немногих детей, так что этот рынок ограничен. Я сама подумываю сочинить нечто подростковое о колонии Бета – если сумею выкачать из тебя достаточно подробностей для общего фона.

– Любопытная идея. А сможешь ли ты сочинить четко детализированный сон о месте, где никогда не была и вряд ли когда будешь?

Она пожала плечами.

– Будущие зрители тоже там не были, поэтому никто не станет придираться к подробностям. Ты единственный, кто сможет меня раскритиковать, но ты снов не сочиняешь. И даже не смотришь.

– И слава Богу! Я испытываю непреодолимое отвращение к мысли напичкать свои мозги электродами. – Он указал на два серебряных кружка на висках Анайи. – Тут, несомненно, сказывается мое древнее американское воспитание.

– Ты неисправимо старомоден, – ответила она, ничуть не обидевшись. – Но все же… операция по вживлению импланта для воспроизведения записей намного проще, чем вживление импланта для сочинителя. И совершенно безболезненна. Зато потом ты сможешь покупать мои работы.

– Умоляю, не искушай меня. Я возражаю вовсе не против боли, тут дело принципа.

– Как хочешь. В любом случае, я прилетела в такую даль не для того, чтобы рекламировать аппараты для просмотра «ощущалок». Я задумала одно исследование…

– Для эротического сна? Дорогая, так это здорово! Буду счастлив тебе помочь.

Он церемонно поцеловал ей руку. Она улыбнулась и отняла ее.

– Сумасшедший. Впрочем, мы можем заняться и этим. На самом же деле я хотела спросить, не могу ли остаться здесь на неделю или две, чтобы закончить одну работу? Дома мне буквально не дают покоя.

– Ага. Значит – не кредиторы. Так ты сильно просрочила контракт?

– Есть немного. Если честно… на несколько месяцев. И мой дистрибьютор уже грозится принять меры. – Она попыталась изобразить невинную жертву.

– И аванс ты, разумеется, потратила…

– Разумеется. – Она уставилась на носки своих сапожек. – Но причина не в этом. Мне сейчас просто не хочется сочинять продолжение того сна или что угодно в том же духе. То была ерунда, пустышка. А я хочу испробовать совершенно новую область. И поработать над новыми идеями.

Она подумала, что условия необычного контракта не позволяют ей излишнюю откровенность. А жаль. Ни с кем она не обсудила бы его столь охотно, как с Чалмисом. Его мнение она ценила наиболее высоко, поскольку на него не влияли мода или мнение друзей. Эта его особенность компенсировала в глазах Анайи безразличие к современной культуре, порой доводящее ее до бешенства.

– Разумеется, дорогая. Прогуливай, сколько душе угодно. – Чалмис не стал напоминать, что она была здесь незваной гостьей.

– Расположиться можешь в той же комнате, где жила в прошлый раз, если она тебе понравилась; ею с тех пор никто не пользовался. Поговори с Чарлзом насчет постельного белья, еды и всего прочего. А потом я покажу тебе новейшие музейные экспонаты.

Кроме садов и эпикурейской жизни у Чалмиса было еще одно хобби – восстановление старинной техники для музеев. В его распоряжении имелась прекрасно оборудованная мастерская, где он, позабыв обо всем, мог часами ковыряться в микроскопической филиграни всевозможных плат и схем. Некоторые образцы датировались временами его молодости; постепенно он стал таким экспертом, что брался за любую конструкцию. Зато Чалмис совершенно не разбирался в современной бактериальной электронике, где компьютеры выращивались, а не создавались. Его усилия очень высоко ценились несколькими историками науки и оставались совершенно неизвестными для простых смертных.

Анайя понимала в его работе еще меньше, чем он в ее, но у них имелось и нечто общее – страстная ненависть ко всяческого рода помехам. Каждый проявлял такое же уважение к рабочему времени другого, какое желал получать сам, и это взаимное невмешательство сильно их сближало. В последующие дни Анайя, с головой погрузившись в работу, могла пропустить обед или ужин, нисколько не тревожась, что кто-то придет ее искать и тем самым оторвет от дел. Чалмис, в свою очередь, снимал с себя обязательства хлебосольного хозяина. Когда же их орбиты случайно пересекались, эти встречи наполняла взаимная благодарность за предыдущее отсутствие другого.

Такая встреча произошла как-то вечером примерно через неделю после приезда Анайи. Гостья и хозяин блаженно расположились возле дома в уличных креслах – мягких, как кушетки. Они полулежали рядом, глядя в небо. Горизонт на западе полыхал багрянцем и лимоном, чистая зелень по краям плавно переходила в ультрамарин. Над закатившимся солнцем сверкала искорка Венеры, кое-где уже замерцали самые яркие звезды. Деревья и трава вокруг дышали теплым и незабываемым сенным ароматом лета Среднего Запада. Анайя подсчитывала похожие на падающие звезды вспышки – в сотне футов над их головами сгорали москиты, натыкаясь на автоматический силовой барьер.

– …семь, восемь… Слышишь, Чалмис, а это правда, что они могут высосать из человека всю кровь за пятнадцать минут?

– Сомневаюсь, – лениво отозвался он. – Полагаю, если на тебя нападет целая стая, то можно потерять много крови. Но хотя они и пяти дюймов в длину, в основном это крылья и ноги. Вряд ли москит сможет высосать больше пяти миллилитров зараз. А вот их яд – это настоящая проблема. – Он отпил из высокого бокала глоток лимонада со льдом. – Особенно если эти твари из районов с высокой радиацией – такие могут наградить и лучевым ожогом.

– Берегись тех, кто светится в темноте, да? Двенадцать, тринадцать… ух, смотри, какой красавец полетел!

Некоторое время они молчали, потягивая лимонад.

– Как – получается новый сон? – спросил наконец Чалмис. – Сделала столько, сколько надеялась?

Анайя помедлила с ответом.

– Да, актуализация идет очень гладко.

– И тем не менее у тебя нет желания похвастаться успехами. Что тебя тревожит? Но если я лезу не в свое дело…

– Нет, нет… А что, я выгляжу встревоженной? – обеспокоенно спросила она _;

– Ты, конечно, не совсем прозрачна, – успокоил Чалмис. – Но для того, кто наблюдает за тобой достаточно пристально… гм… похоже, то, над чем ты работаешь, влияет на твое поведение. Либидо, например.

Анайя поморщилась.

– Да… Ты прав, конечно. – Она протянула руку и слегка коснулась Чалмиса. – Этот сон скорее… антиафродизиак.

– Для начала сойдет. На какую тему?

Анайя заколебалась, борясь с искушением, но через некоторое время поддалась ему.

– В основном, о смерти. Это частный заказ. И довольно зловещий. Слушай, вообще-то мне не разрешено об этом говорить, но…

– Но? – иронично повторил Чалмис. – Кажется, я знаю, что означает «но». Сейчас ты заставишь меня поклясться хранить молчание, а потом все выложишь.

– Если ты добавишь: «Это так по-женски», я тебе врежу, – пообещала Анайя. – Но… Чалмис, это действительно леденящая кровь история, и дело не только в образном ряде сценария. И чем дольше я над ним работаю, тем более зловещим все становится.

Она описала ему визит Рудольфа Кинси, а завершила рассказ тем, что принесла Чалмису сценарий и переносную лампу.

Анайя с тревогой наблюдала, как ее друг читает страницу за страницей. Закончив, Чалмис перевернул пачку листков и углубился в сценарий снова. Она уже внутренне сжалась, ожидая услышать упреки в том, что согласилась на такой заказ, но первые слова Чалмиса, когда он закончил чтение в третий раз, застали ее врасплох:

– Ты заметила, что эта штука задумана в виде бесконечной петли?

– Что? Не могу представить, кому такое может понадобиться… Разумеется, сюжет идет по кругу – тут я с тобой согласна. Прежде мне казалось, что это нечто вроде художественной аффектации. Может, этот тип начитался романов двадцатого века?

– Это лишь впечатление. Но все же… что ты знаешь о заказчике?

– Только то, что уже сказала. Напоминает жуликоватого адвоката. Но кто я такая, чтобы судить других?

– О, ты бываешь весьма восприимчивой и наблюдательной, когда перестаешь витать в облаках. Впрочем, для тебя это процесс не вполне осознанный.

Анайя задумалась: считать ли его слова комплиментом?

– Итак, ты не сможешь с ним связаться, если захочешь, – размышлял вслух Чалмис. – Ни адреса, ни номера фона, а контракт у вас устный – кстати, ты уверена, что тебе вообще заплатят?

До сих пор такая жуткая мысль даже не приходила ей в голову.

– Короче, ты даже не знаешь, действительно ли это его настоящее имя. Твоя проблема в том, дорогая моя, что ты слишком честна. Даже не представляю, откуда у тебя подобное прямодушие. Воспитание тут явно ни при чем.

Анайя выпрямилась.

– Что еще за оскорбления?! А ты сам кто такой? Преступный гений, затаившийся в центре паутин-ы интриг?

Чалмис ухмыльнулся.

– А что ты предпочтешь услышать?.. Ладно, вернемся к сути. Да, я согласен, заказ очень необычный и зловещий, но то, что тревожит меня больше всего, тебе, похоже, даже в голову не приходило. Но ты была там, а я нет. Не надо отдаваться во власть предположений.

– Чалмис, как по-твоему, стоит мне этим заниматься? – серьезно спросила Анайя.

– О, небо, ну и вопросики ты мне задаешь! Это же твоя работа. Мне-то не нужно зарабатывать на жизнь, так какое я имею право давать советы тем, кому это требуется? Но…

– Но? – передразнила его Анайя.

– Можно причинить человеку вред, используя фили-сон? Тут у тебя преимущество, ведь я не представляю, что это такое.

– Конечно, есть такие, кто смотрит сны слишком часто, потому что не может оторваться от полюбившихся кассет. Но я не вижу, чем «ощущалки» в этом отношении отличаются от прочих развлечений. На мой взгляд, даже самые отвратительные фили-сны приносят больше пользы, чем вреда: во сне можно вести себя как угодно, и никто от этого не пострадает.

– За исключением воздействия на душу, которое могут оказать подобные видения.

– А как такое можно измерить? Нет, я все же думаю, что «ощущалки» есть лишь новый способ заниматься все тем же старым и привычным.

– Тогда ты ответила на собственный вопрос.

– Могла бы и догадаться, что ты не станешь на него отвечать.

Он вернул ей сценарий и с любопытством спросил:

– А этот твой мистер Кинси не произвел на тебя впечатления человека, для которого все это, – он показал на листки, – любимейшее развлечение?

– Нет, – задумчиво ответила Анайя. – По-моему, для него подобное – слишком большая роскошь. У меня создалось впечатление, что он чей-то агент.

– Я тоже так подумал. Любопытная головоломка. Мне будет интересно узнать, чем эта история закончится. Позвони мне, когда вернешься в Рио.

– Неужели ты подойдешь к фону? – рассмеялась Анайя.

– Только если позвонишь ты, дорогая.

* * *

Анайе наконец удалось уговорить себя отбросить сомнения, и за следующую неделю она завершила сочинение сна. Обычно окончание работы приносило ей облегчение, но сейчас она ощущала себя скорее вымотанной, чем удовлетворенной, подобно ныряльщику, глотнувшему воздуха после слишком долгого пребывания под водой. Прекращение боли вовсе не равнозначно удовольствию. И все же она гордилась своим мастерством. Анайя обладала ясным и образным воображением, полным поэтической силы, и щедро приправила этой силой получившийся сон. Кроме того, ее ждали деньги.

Положив мастер-картридж в нагрудный карман, она попрощалась с Чалмисом, нагло одолжила у него денег на флаер и начала возвращение к цивилизации. Путешествие было омрачено мелкими неприятностями: скверной погодой в Торонто и потерей багажа после приземления шаттла в Рио. Потребовался целый час упорства и ругани, чтобы служащие наконец-то отыскали ее чемодан в каком-то дальнем углу багажной зоны. Анайя вошла в свою квартиру злая и голодная. Похоже, жизнь затворницы привлекает ее все больше и больше.

Торопливо распаковав вещи и проглотив состряпанный роботом ужин, показавшийся ей особенно гадким после двух недель гостеприимства у Чалмиса, она обнаружила самую серьезную из приключившихся сегодня неприятностей. Ее синтезатор снов, точнее, та его половина, что находилась за пределами ее головы, исчез. Она трижды перевернула квартиру вверх дном и пришла к неутешительному выводу, что забыла его у Чалмиса. Она позвонила ему и, не дождавшись ответа, оставила сообщение с просьбой поискать синтезатор.

На следующий день у нее была назначена встреча с Кинси. День этот тянулся медленно. Хельмут Гонзалес каким-то образом пронюхал, что она вернулась в город, и вновь предпринял попытку заставить ее закончить работу. Как ни странно, теперь она с большей благосклонностью смотрела на костюмированные романтические бредни и не стала лишать его надежд.

Отделавшись от Гонзалеса, она принялась бесцельно бродить по квартирке, перебирать наброски полузабытых проектов и вспоминать заброшенные хобби, пока ровно в четыре не прожужжал дверной звонок.

То был Кинси – скользкий, как и прежде, но старательно подавляющий возбуждение. Это навело Анайю на мысль, что сон он все-таки заказал для себя. Гость уселся на кушетку и поставил на колени большую сумку.

– Я принес свой плейер, – пояснил он, доставая аппарат. – Вы, разумеется, понимаете, что мне хочется… э-э… проверить продукт перед тем, как оплатить заказ.

– Естественно.

Анайя протянула ему картридж. Кинси вставил его в плейер и прикрепил единственный провод к металлическому кружочку за левым ухом. Потом включил плейер и закрыл глаза.

Через несколько минут он выключил аппарат – как ей показалось, довольно торопливо. Выпрямившись, Кинси долго смотрел на нее с неким уважением крокодила.

– Это просто… замечательно, – проговорил он наконец.

Анайя мысленно расцвела, но сохранила невозмутимость.

– Не стесняйтесь, досмотрите сон до конца, – щедро предложила она.

– О, не стоит. Я вполне удовлетворен, – заверил ее Кинси. – И мне действительно пора. Мое время ограничено. Мне осталось лишь забрать сценарий и расплатиться.

Анайя насторожилась.

– Можете перевести деньги, воспользовавшись моим фоном, – предложила она.

– Я принес оплаченный чек. Так вас устроит? – с тревогой спросил он. – Пусть это немного старомодно, но совершенно надежно, уверяю вас. Вам надо лишь прийти в банк и удостоверить свою личность отпечатком голоса. Знаете, в последнее время было столько махинаций с электронными платежами… вот я и решил, что так будет безопаснее.

Кинси достал прямоугольник бумаги, снабженный магнитной полоской.

– А вы любитель бумаги, – заметила Анайя, принимая чек и рассматривая его гораздо внимательнее, чем обычно. Похоже, чек в полном порядке. Он был выписан к погашению в городском банке, оплачен и, вероятно, не мог быть отозван клиентом. А подобная мысль у нее в голове мелькнула, потому что завтра в банке был выходной. Она вернула Кинси несколько измятые листки сценария, и тот изучил их с тем же вниманием, с каким она разглядывала его чек.

– Да, все в порядке. – Он встал, собравшись уходить, но возле двери остановился и посмотрел на нее с некоторой хитрецой. – Могу я попросить вас о небольшой услуге? Не бесплатной, разумеется.

– Спросить всегда можно, – пожала плечами Анайя. – Валяйте.

– Завтра день рождения моей тетушки. А она ваша большая поклонница. Вот я и подумал, не согласитесь ли вы сделать для нее очень короткую вещицу – нечто вроде поздравительной открытки? Ей очень нравится поэма «Подарок Дорин». И если вы сможете переложить ее на сон, тетушка будет в восторге.

Анайю поразила сама мысль о том, что у Кинси есть тетушка. Он казался ей существом, вылупившимся из яйца, причем кожистого. А «Подарок Дорин» – очень популярная нынче слащавая поэма. Переведенная в версии для всех видов масс-медиа, она насытила коммерческую культуру задолго до приближения Рождества.

Очевидно, Кинси прочитал сомнение на ее лице, потому что привел более веский аргумент:

– Я вам щедро оплачу затраченное время.

– Что ж, – ответила Анайя, не желая показаться неблагодарной, все еще держа чек, делающий ее свободной на год, – в принципе, это нетрудно. Но я забыла синтезатор в доме друга. И вряд ли успею вернуть его до завтра.

– Ах, вот как… Но вдруг вы все же успеете? И если успеете… давайте я зайду завтра во второй половине дня. К тетушке я пойду вечером. Если сможете выполнить мою просьбу – прекрасно, а если нет, то подыщу ей другой подарок.

Они снова обменялись церемонным рукопожатием. Кинси улыбнулся.

– До свидания, мисс Рюи, – попрощался он, и выскользнул за дверь.

Анайя закрыла дверь и вернулась в комнату, которую обычно считала своим гнездышком, но сегодня воспринимала как клетку. Она задумалась, не сходить ли ей развлечься на пляж – все равно раньше чем послезавтра она не сможет получить деньги и кутнуть, – но решила пойти на компромисс и потратить избыток энергии на давно откладываемую уборку. И по ходу дела наткнулась под кушеткой на синтезатор.

– Ура и аллилуйя! – завопила она, прижимая свою драгоценность к груди. – А я-то решила, что позабыла тебя в дикой глуши. Прекрасно, прекрасно!

И она со счастливой улыбкой поставила его на привычное место на рабочем столе.

– Вот теперь я смогу по-настоящему развлечься. – Она задумалась, за что взяться в первую очередь – романтический сон для Гонзалеса, «поздравительную открытку» для Кинси или подростковую приключенческую вещь, идеи для которой неприкаянно бродили у нее в голове уже несколько недель. Но пока она размышляла над столь роскошным выборов, ее охватило легкое беспокойство.

– Как ты мог оказаться под кушеткой, черт побери? – вопросила она. – Если бы я тебя уронила, когда распаковывала вещи, то это произошло бы в спальне.

Когда дело касалось мелочей, Анайя своей памяти не доверяла. Она частенько забывала, приняла ли утреннюю таблетку витаминов, еще не завинтив колпачок флакончика, и даже по влажности щетины зубной щетки проверяла, почистила ли зубы. В то же время, готовясь к работе над очередным сном, она умудрялась запоминать длиннейшие диалоги героев, поэтому не считала, что у нее проблемы с памятью, и причина таких провалов лишь в сосредоточенности на главном. А синтезатор никак не относился к категории витаминов и зубной щетки.

Вчера ее некоторое время изводила параноидальная мысль о том, что синтезатор украден, но логика настаивала, что она наверняка его забыла. Синтезатор нельзя было провезти через границу, не предъявив на таможне, и Анайя не могла представить, зачем кому-то было его красть – разве что ради весьма экзотической попытки выкупа. Она потянулась было к проводам, собираясь подключиться, но ее остановила новая мысль.

– Что за дурацкая идея. Ты позволила себе поддаться влиянию Чалмиса, дорогая, – пробормотала она. Его всегда беспокоили провода в ее голове, потому что ему вечно мерещилось архаичное зрелище неожиданного короткого замыкания. Фактически же на контактных разъемах синтезатора попросту не могло появиться опасное напряжение – они сгорели бы первыми. Тем не менее она купила диагностический набор и куда-то его сунула. У нее никогда не возникало проблем с синтезатором, поэтому случай воспользоваться покупкой так и не представился. По сути, этот набор был совершенно не нужен, потому что для любого ремонта синтезатор все равно полагалось отправить изготовителю, и теперь он служил для Анайи наглядным примером ее уступчивости навязчивой торговой рекламе. Для очистки совести она встала и занялась его поисками.

Приборчик оказалось найти почти столь же трудно, как и синтезатор, но в конце концов она откопала его в дальнем углу ящика стола под кучей всякой всячины. Она поставила его рядом с синтезатором и подготовила к работе. Потом вытянула из синтезатора провода, вставила их в разъемы и включила прибор.

Мгновенно послышался громкий треск, сверкнула яркая голубоватая вспышка, и по пластику на секунду пробежало оранжевое пламя. Запахло горелым. Анайя отшатнулась, руки ее затряслись. Она кое-как встала и глотнула воздуха. Сердце бешено колотилось.

– Боже мой, – выдохнула она, потрясенная до такой степени, словно в нее выстрелил любовник. Потом еще минут десять она уговаривала себя, что страхи ее глупы и что ожидала она вовсе не такого подтверждения. Она долго смотрела на груду дымящихся обломков на столе.

– Мой синтезатор! – всхлипнула она, резко села, протянула к нему руку, отдернула ее и разревелась.

Через некоторое время она перестала всхлипывать, заперла дверь и позвонила в полицию. Завершив разговор, набрала новый номер. К ее удивлению, Чалмис ответил почти сразу.

– Должно быть, у меня сегодня счастливый день, – поприветствовала она его.

– Просто я случайно проходил через кабинет, – пояснил он. – Ты в порядке? – добавил он, увидев выражение ее лица.

– Мой синтезатор только что сгорел. Я до смерти перепугалась. Чалмис, он никак не мог сгореть!

– Ты была подключена? – с тревогой спросил он.

– Нет: Я его тестировала. Вот, взгляни. – Она развернула экран фона, чтобы Чалмис увидел стол. – Окажись я подключена, так сейчас выглядела бы моя голова.

Анайя, последовав за своим воображением, представила, как вся паутина тончайших проводков, тянущихся от импланта через мозг, мгновенно вспыхивает, и точно в замедленном фильме увидела, как умирает от электрического разряда, взрывающего и сжигающего ее клетки.

– Но почему, Анайя? – спросил потрясенный Чалмис. На его лице, как и на лице Анайи, появилось то странное напряжение, которое обычно описывают словами «выглядел довольно бледно».

– Первое, что пришло мне на ум, – угрюмо предположила она, – так это то, что покойники не могут подтвердить голосом свою личность, получая деньги по чеку. – Она показала ему чек. – Его оставил сегодня мой скользкий заказчик. А отнести эту бумажку в банк я могла лишь послезавтра. И отыскался мой синтезатор сразу после ухода визитера.

Она описала ему вчерашнюю историю с багажом, увенчавшуюся потерей любимого синтезатора.

– Ты думаешь, что он обрек тебя на смерть только ради денег? – спросил Чалмис.

– Не знаю. В этом нет смысла. Я выполнила бы его заказ и за гораздо меньшую сумму. Он даже не пытался торговаться. – Анайя вспоминала недавние события, постепенно успокаиваясь. – И еще эта история с его тетушкой…

– Его тетушкой? – переспросил удивленный Чалмис.

– Готова поспорить, что у него нет никакой тетушки. И даже матери нет, – гневно добавила Анайя.

Чалмис рассеянно почесал верхнюю губу.

– Ты сообщила в полицию?

– Сразу же, как только заперла дверь.

– Думаешь, он попробует снова?

– Возможно. – Последние несколько минут ее воображение с поразительной скоростью выдавало всевозможные варианты убийств, описанные в романах. – Я немного нервничаю, потому что живу одна.

– Понимаю. Только не надо вздрагивать от каждого шороха. Он наверняка думает, что добился успеха или вот-вот добьется. И у него нет необходимости что-либо предпринимать, пока он не поймет, что разоблачен. Надеюсь, это произойдет, когда его арестуют. Но послушай, почему бы тебе не завершить дела с полицией, а потом прилететь ко мне ближайшим шаттлом? У меня ведь не дом, а настоящая крепость. Я даже могу попросить Чарлза встретить тебя в аэропорту.

Анайя благодарно улыбнулась.

– А я тем временем попробую по своим каналам убедить полицию отнестись к твоему делу с максимальной серьезностью. Позвони мне еще раз, когда будешь готова выехать. Буду ждать.

– Спасибо тебе, Чалмис.

* * *

Полиция прибыла довольно быстро. Офицер-детектив и специалист по взрывным устройствам наполнили ее квартирку ощущением реальности, подобно порыву ветра, ворвавшемуся через распахнутую дверь в душную комнату. Такая непререкаемость присуща полицейским, врачам и знаменитостям. К заявлению потерпевшей они отнеслись серьезно и с профессиональной любезностью. Детектив, лейтенант Мендес, мужчина средних лет, с привычной компетентностью задал ей ряд вопросов, весьма напоминающих те, что задавал Чалмис неделю назад. Анайя снова поняла, какую беспечность проявила.

Техник уложил останки синтезатора в пластиковый ящик и унес на экспертизу. Увы, чек у Анайи тоже забрали, поскольку он стал единственной уликой в этом деле. Теперь до женщины окончательно дошло, какую предусмотрительность проявил ее заказчик, не оставив ни единого физического или электронного следа. Но детектив держался вполне оптимистично.

Анайя сообщила ему, что при необходимости с ней можно связаться через Чалмиса, и вскоре была уже на борту шаттла. Полет до Торонто предоставил ей время поразмыслить о том, каким чудом она избежала смерти. И чем больше она думала, тем сильнее убеждалась, что одни лишь деньги не могли стать веским мотивом убийства. У женщины возникло печальное подозрение, что ее сознательно использовали в качестве инструмента в гораздо более отвратительной игре. И к тому времени, когда она добралась до Чалмиса, подробности созданного ею сна, вспомнившиеся с тошнотворной ясностью, подсказали ей совершенно иной мотив преступления.

– Я уверена, что все было затеяно ради сна, – заявила она своему другу. – И считаю, что он будет использован в качестве оружия.

Ранним утром они сидели в роскошной библиотеке Чалмиса. Анайя смертельно устала, но нервное возбуждение не позволило ей заснуть. Чалмис заботливо потчевал ее успокаивающими словами и изысканными закусками, пытаясь как-то снять напряжение.

– Ведь я это почувствовала, даже ты почувствовал! Но я так увлеклась, восхищаясь своими способностями… я хотела сделать тот сон! Надо вернуть злополучный картридж, и чем скорее, тем лучше.

– Успокойся, не торопись. Давай начнем сначала. Как сон может стать оружием?

– Сон – своеобразное гипнотическое внушение, только намного сильнее. Моя работа сделана на заказ, настроена на конкретную личность. Я думаю, что если жертва просмотрит сон несколько ночей кряду, то самоубийство станет неизбежным. План идеальный: убийце даже не придется приближаться к жертве. А потом он уничтожит картридж, и уже никто и никогда ничего не докажет.

– Очень интересная идея. Что о ней думает полиция?

Анайя нахмурилась.

– Кажется, вся эта история не заинтересовала их так, как следовало бы. Детектив ухватился за реальные улики.

– Что ж, им ведь придется доказывать дело в суде, сама понимаешь. А идея – понятие эфемерное. Я всегда полагал, что «ощущалки» есть нечто вроде супервидео. Более совершенная иллюзия, и только.

– Да, большая часть сюжетов именно такова. Но ведь есть и откровения, и чистые абстракции. Они действуют более открыто и непосредственно. Совсем не обязательно маскировать психический символизм в персонажах или сюжетах, он и так на виду. – Встревожившись, Анайя принялась расхаживать. – Но, видишь ли, если меня, сочинителя, одолевает страх или некая другая сильная эмоция, то я могу в определенном смысле упаковать ее в сон и избавиться от нее. Очень терапевтический получается эффект – для меня. Я обретаю власть над проблемой в процессе работы над ней. Но это не всегда срабатывает подобным же образом для человека на другом конце – того, кто смотрит мой сон. Эмоция возникает, пробивается в его сознание, и теперь уже ему надо отыскивать способ избавиться от нее – или не избавиться, такое тоже не исключено.