Текст книги "Книга об отце (Ева и Фритьоф)"
Автор книги: Лив Нансен-Хейер
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)
Во втором этаже биологической станции был большой зал с длинными столами, на которых ученые анатомировали крупных животных или изучали рыбью молодь и мелких животных, которые плавали в стеклянных аквариумах.
Фритьоф живо заинтересовался новыми методами исследований, с которыми он познакомился здесь. В восторженных письмах, которые он слал в Берген своему шефу доктору Даниэльсену, он рассказывал о своих впечатлениях от биологической станции:
«Впредь все наши старания должны быть направлены на то, чтобы научиться получать такие же отличные материалы для зоологических исследований, как здесь. Правда, трудно выяснить, какими методами здесь пользуются, так как это держится в секрете. Но кое-что все-таки можно узнать. В конце-то концов мы и сами можем, поработав над этой задачей, найти свои методы, которые дадут такие же результаты. Как хорошо было бы составить по этому же способу коллекцию нашей великолепной фауны (которая, по-моему, ничуть не уступает здешней)! Не много музеев смогут сравниться с нашим в этом отношении. По крайней мере цель перед нами будет достойная».
В письмах из Италии Фритьоф описывал станцию и подробно излагал собственные предложения касательно создания подобной биологической станции в Норвегии, но пока что доктор Даниэльсен и другие специалисты не решались высказаться по этому вопросу. Нансен не оставлял этой мысли, и через семь лет с его участием была создана биологическая станция в Дрёбаке. Приблизительно в то же время подобная станция с отличным аквариумом была построена в Бергене – хотя она и не могла сравниться с аквариумом в Неаполе.
Залив, прекрасные окрестности, Неаполь с его южной растительностью, с его забавным уличным бытом, с великолепными старинными памятниками, с его солнцем, сверканием красок, кипучей жизнью – все это положило конец тоске и печалям. Особенно украсило пребывание в Неаполе знакомство с одной девушкой из Шотландии. Она была хороша собой, интересовалась литературой и хотя была несколько старомодно воспитана, как большинство британских девушек, но и ей было трудно устоять перед обаянием этого бурного гения. Он очаровал даже ее старую мать.
В густой тени акаций он читал матери и дочери своих любимых писателей, и ему внимали с восхищением. На террасах над Неаполем он ночь напролет танцевал с прекрасной Марион, на скалах у Капри они стояли рука об руку, а море колыхалось перед ними в лунном сиянии. Ни тот, ни другая еще не задумывались о будущем, но им было хорошо. Со временем влюбленность перешла в дружбу, которая осталась на всю жизнь.
Не оборвалась и дружба с ее матерью. До конца своих дней она внимательно следила за жизнью Фритьофа, его успехами. В то лето у него появилось еще много друзей. Раз познакомившись с ним – забыть его было уже невозможно. Он и сам был верным другом, никогда не забывал друзей, тем более тех, кто делал ему добро, и со временем у него установилась постоянная переписка с целым рядом друзей, круг которых с годами все расширялся.
V. НА ЛЫЖАХ ЧЕРЕЗ ГРЕНЛАНДИЮ
Пока человеческое ухо слышит удары волн в открытом море, цока глаз человеческий видит сполохи северного сияния над безмолвными снежными просторами, пока мысль человеческая устремляется к далеким светилам безбрежной вселенной – до тех пор мечта о неизведанном будет увлекать за собой дух человеческий вперед и ввысь.
Фритьоф Нансен «На севере в стране Туманов» (1911)
С возвращением Фритьофа в научном мире Бергена повеяло свежим ветром. Он был переполнен замыслами, его восхищение аквариумом и живые рассказы о блестящих условиях для научной работы в Неаполе пробудили, взбудоражили многих его коллег по всей Норвегии. Сам он с новым задором, обогащенный новыми методами исследования, набросился на работу. Теперь дело пошло быстро. Осенью 1885 года, на двадцать пятом году жизни, он закончил первую свою самостоятельную работу «Материалы к анатомии и гистологии мизостом». Эта работа была удостоена золотой медали Фриеле. Занимался он также ракообразными моллюсками, низшими позвоночными и миксиной европейской.
Сам он наиболее удачной считал свою работу «Микроскопическое строение центральной нервной системы». В возрасте двадцати пяти лет он опубликовал работу «Нервная система у асци-дий и миксины глютинозы». Результаты этих исследований были обобщены в монографии «Структура и связь гистологических элементов центральной нервной системы», которая явилась самой значительной его работой в области зоологии.
Фритьоф понимал, что его задачи в Бергене в известной степени решены. Всякие мысли об Америке он давно уже оставил. Теперь всеми его помыслами владела экспедиция в Гренландию. Оставалось лишь выполнить задуманное – защитить докторскую диссертацию.
Однако это не так-то просто было сделать. Такие ученые, как анатом Густав Ретциус[66]66
Ретциус, Магнус Густав (1842—1919),– выдающийся шведский гистолог.
[Закрыть] и зоолог Райханкастер, убеждали его, что не стоит ему теперь бросать свою специальность. Оба возлагали на него большие надежды, и все это вызывало в нем угрызения совести.
Гренландия манила его еще с тех пор, как Норденшельд вернулся с западного побережья в 1883 году и Фритьоф прочитал в газете, что два саама (лопаря), участвовавшие в экспедиции, заявили, что по леднику можно ходить на лыжах. Нансену тогда уже стало ясно, что поход на лыжах через материковый ледник с востока на запад вполне осуществим.
В Неаполе он пробовал было поделиться своими планами с Марион. Но она ужаснулась при одной только мысли о столь опасном путешествии. Впоследствии, во время поездки Нансена по Англии и Шотландии, они встретились снова, но Марион так и не изменила своего взгляда на этот план. Марион была очаровательна и красива, но они принадлежали к двум разным мирам. Она была комнатным растением, ему же хотелось помериться силами с природой. Сперва в Гренландию. А дальше? Разве этим путешествием все кончится? У него зрел уже новый замысел. «Еще более дикий»,– сказала бы Марион. Прощай, Марион.
Последние годы пребывания в Бергене Фритьоф был очень занят докторской диссертацией и подготовкой к походу через Гренландию. Кое-кто считал, что он проскочил через игольное ушко, что лишь счастливая случайность принесла ему докторскую степень. Решил дело один из оппонентов, сказав: «Кажется, молодой человек собирается в экспедицию через материковые льды Гренландии. Практически вряд ли можно надеяться, что ему удастся вернуться из этого похода живым, и если он будет счастливее от того, что получит перед отъездом докторскую степень, так почему бы не дать ему ее?»
Впрочем, позднее его докторская диссертация была оценена по достоинству. Много лет спустя, когда профессор Вильгельм Бьеркнес[68]68
Бьеркнес, Вильгельм (1862—1951),– видный норвежский физик и метеоролог. С 1917 г.– профессор геофизики и директор Геофизического института в Бергене. Его работы в области метеорологии заложили основы современных методов прогнозирования погоды.
[Закрыть] читал лекции в Колумбийском университете в Нью-Йорке, в соседнем зале студенты слушали лекцию об эпохальной работе «Нервные элементы, их структура и взаимосвязь в центральной нервной системе асцидий и миксины глютинозы», то есть о той самой докторской диссертации Нансена, которая в свое время заслужила такую пренебрежительную оценку.
Вероятно, все-таки прав был профессор Вернер Вереншельд, заметив, что высказанные в ней мысли так новы и оригинальны, что уважаемые оппоненты ничего в них не поняли. Да и как им было понять? Тогда эта тема была еще совершенно не разработана в Норвегии. Впоследствии докторская диссертация Нансена легла в основу дальнейших исследований в этой области.
Кроме Норденшельда и еще нескольких человек, никто по-настоящему не разобрался и в его плане Гренландской экспедиции. «Невозможно,– заявили специалисты.– До сих пор все либо поворачивали на полпути, либо погибали».– «Да, но они-то шли с запада на восток,– возражал Нансен,– а я отправлюсь с безлюдного и пустынного восточного побережья на западное побережье и выйду к эскимосам».– «Да, но если вы преодолеете дрейфующий лед у восточного побережья и ледник – то вам некуда будет отступать. Бог с вами, Нансен, вы сжигаете за собой все мосты».– «Это мне и нужно,– отвечал Нансен.– Отступать будет некуда – в этом суть моего плана». Это осталось девизом всей его жизни: «Сжигать за собой мосты – и вперед, к цели!»
Конечно, он сам отдавал себе полный отчет в предстоящих опасностях. Но он верил в свой план и в себя самого. Он решил во что бы то ни стало внести ясность в загадку материковых льдов, а это можно было сделать только на месте. Предстояло решить чрезвычайно важные вопросы, и не только из области географии, но и метеорологии. Что гренландские льды оказывают заметное влияние на климат и погоду всей Северной Европы и северной части Атлантического океана – было известно, но какое именно?
Прежде всего Нансен хотел посоветоваться с Норденшельдом и изложить свой план ему, и в один прекрасный ноябрьский день 1887 года он прибыл в Стокгольм.
Профессор стокгольмской Высшей школы В. К. Брёггер в своей книге о Фритьофе Нансене, написанной совместно с Нурдалем Рольфсеном, так рассказывает об этой встрече.
Однажды, входя в свой кабинет, Брёггер услышал от служителя, что его спрашивал молодой норвежец.
«Каков он из себя?» – спросил Брёггер, несколько раздраженно. «Долговязый и светловолосый»,– был ответ. «Одет прилично?» – «Без пальто».– «Ага, значит, еще один норвежский моряк, который хочет выпросить себе пальто!»
Немного погодя к нему вошел один коллега, будущий профессор Вилле, и спросил: «Застал тебя Нансен?» – «Нансен? Этот норвежский моряк без пальто?» – «Да. Он был без пальто? Он собирается пересечь Гренландию на лыжах!» И Вилле выскочил из кабинета.
Через некоторое время пришел профессор зоологии Лекке: «Хорош ведь, а? Ты видел Нансена? Он рассказал мне много интересного о половом аппарате у миксин».
Наконец появился и сам «моряк». «Высокий, крепкий, стройный и подвижный,– рассказывает Брёггер,– волосы с огромного лба откинуты назад, немного небрежен в одежде».
«Вы хотите идти через Гренландию?» – спросил Брёггер. «Да, собираюсь».
Брёггер проводил его к Норденшельду. Тот был явно недоволен тем, что его оторвали от работы.
«Препаратор Нансен из Бергена,– представил Брёггер.– Он хочет идти через материковые льды Гренландии».– «С нами крестная сила!» – воскликнул Норденшельд и критически оглядел молодого человека. Тот стоял перед ним, простой, доверчивый, с обаятельной улыбкой. В ходе разговора план похода приобретал вполне реальные черты. Норденшельд считал, что предприятие это, конечно, рискованное, но возможное. И готов был поделиться своим опытом.
Нансен испросил у Академии наук ошеломляющую сумму – пять тысяч крон. Прошение начиналось (что характерно для Нансена) так: «Я намерен летом предпринять поход через материковые льды Гренландии от восточного побережья к западному». Заканчивалось же оно тем, что, по его мнению, «в науке нет задачи более важной, чем изучение центральных областей Гренландии».
Академия с наилучшими рекомендациями препроводила прошение Нансена правительству. Последнее же, по словам одной правой газеты, «не видело, с какой стати норвежское государство должно выдать столь громадную сумму для увеселительной поездки какого-то частного лица».
Юмористический журнал в Бергене поместил следующее объявление:
ВНИМАНИЕ!
В июне сего года препаратор Нансен демонстрирует бег и прыжки на лыжах в центральной области Гренландии. Постоянные сидячие места в ледниковых трещинах. Обратного билета не требуется.
Другие газеты помещали не менее резкие выпады. Выставлялись весьма убедительные доводы: ссылались, например, на опыт известных полярников Пири[69]69
Пири, Роберт (1856—1920),– американский полярный путешественник, сделавший достижение Северного полюса главной задачей своей жизни и потративший на разрешение этой задачи 23 года, из которых 18 лет провел в Арктике, а все остальное время был занят подготовкой к экспедициям. Во время своих экспедиций детально обследовал Северную Гренландию. В 1901 – 1909 гг. совершил три санных экспедиции от северных берегов Гренландии и Земли Гранта по дрейфующим льдам в сторону Северного полюса.
[Закрыть] и Норденшельда, которым все же пришлось отступиться от выполнения этой задачи. Разве не погибли на восточном побережье Гренландии лет двадцать тому назад все до одного члены немецкой экспедиции Кэльдевея?
Нансен парировал: «Все это я знаю. Но я сам дрейфовал в этих льдах в течение двадцати четырех суток и считаю, что сумею преодолеть все препятствия и трудности».
Денег, нужных для проведения экспедиции, все еще не было. Нансен уже давно примирился с тем, что ему самому придется покрыть экспедиционные расходы за счет того небольшого состояния, которое он унаследовал после смерти отца. Но тут профессор Амунд Хелланд[70]70
Хелланд, Амунд (1846—1919), – норвежский геолог, профессор, специалист в области горнодобывающей промышленности.
[Закрыть] выступил в одной из ведущих газет Христиании с пылкой статьей в защиту экспедиции. Непосредственно после этой статьи датский министр Августин Гамель[71]71
Гамель, Августин (1839—1904), – датский предприниматель, филантроп. Будучи членом Датского географического общества, оказывал финансовую поддержку научным экспедициям.
[Закрыть] телеграфировал, что предоставляет в распоряжение экспедиции всю нужную сумму. Нансен принял ее с радостью и благодарностью. И тут задним числом на него обрушились с жестокой критикой за то, что он принял датскую помощь. Можно ли было упрекать его за это? Он думал, что собственные деньги еще пригодятся в том случае, если пяти тысяч не хватит. Так оно и вышло. Когда экспедиция была закончена, выяснилось, что расходы в три раза превысили предполагаемую сумму. Но тогда Нансена выручило норвежское Студенческое общество. Восторженно встретив известие о счастливом возвращении экспедиции в Готхоб, студенты провели сбор средств и к возвращению Нансена успели собрать недостающие 10 тысяч крон.
Всю весну 1888 года у Фритьофа было очень много работы. То он выступал в Бергене с докладом о предстоящей экспедиции, то ездил в Христианию, где обсуждались вопросы финансирования, то отправлялся в горы испытывать спальные мешки, палатки, аппараты для варки пищи и инструменты. А в один прекрасный день он взошел на кафедру в Христианийском университете – и защитил свою докторскую диссертацию. Это тоже надо было сделать.
«Лучше плохая защита, чем плохое снаряжение»,– сказал он своему другу Григу. Надо было подумать о тысяче вещей. Каждый предмет из снаряжения Нансен испытывал сам. Он знал, что малейшая оплошность может погубить все предприятие.
Затем встал вопрос об участниках экспедиции. «Если кто-нибудь и пойдет с тобой в поход, то тебе нельзя предъявлять к этим людям такие же требования, как к себе самому»,– сказал ему Хольт. Он сильно сомневался, что кто-либо отважится участвовать в экспедиции. Но ошибся – от желающих не было отбоя. Хотя многие авторитетные и неавторитетные специалисты уже объявили этот план безумным, нашлось много молодых людей, которые просились в экспедицию. Нансен отобрал моряка Отто Свердрупа[72]72
Свердруп, Отто (1855—1930),– норвежский полярный путешественник, спутник Нансена в его экспедиции в Гренландию (1888—1889) и капитан «Фрама» во время экспедиции в центральную Арктику (1893– 1896). В 1898—1902 гг. предпринял самостоятельную экспедицию на «Фраме» в Канадский арктический архипелаг, где открыл несколько островов. Участвовал в поисках пропавших без вести экспедиций Русанова и Брусилова и оказал существенную помощь гидрографической экспедиции на ледокольных пароходах «Таймыр» и «Вайгач», зазимовавших во время первого сквозного похода по Северному морскому пути у берегов Таймыра. В 1921 г. по приглашению советского правительства участвовал в проведении Карской экспедиции.
[Закрыть], тридцати трех лет, Олафа К. Дитрихсона, тридцати двух лет, в то время старшего лейтенанта пехоты, и Кристиана Кристиансена Трана, двадцатичетырехлетнего крестьянина из Стейнкьера. (6)
Сначала Нансен думал взять оленью упряжку и потому выписал из Финнмаркена двух лопарей. Но по зрелом размышлении он решил, что лучше взять вместо оленей собак. Однако собачьей упряжки в Норвегии не нашлось, и ему пришлось от нее отказаться, но лопарей он все-таки взял. Их звали Равна и Балту, первому было сорок шесть, второму – двадцать семь лет. Он считал, что поскольку лопари умеют ходить на лыжах по пересеченной местности, то будут полезны. Но уже по пути из поселка Карашок, узнав, в каком опасном путешествии им придется участвовать, оба страшно перепугались. Страх не покидал их и в Гренландии. Тем не менее они были покладисты и трудолюбивы, и Нансен очень привязался к ним. Нансен долго колебался, брать ли в экспедицию Кристиансена, поскольку тот был «значительно моложе того возраста, который я считаю наиболее подходящим для преодоления такого рода трудностей». Вряд ли Кристиансен был так уж «значительно моложе». Сам Нансен был только на три года старше, и можно было сказать, что оба они чересчур молоды.
Возглавлять в двадцать семь лет такую экспедицию и иметь под своим началом людей, которые и годами старше, да к тому же сами привыкли командовать,– дело нелегкое. Пожалуй, такая задача по плечу только зрелому человеку.
В конце апреля 1888 года все было готово. Фритьоф простился с Бергеном, с товарищами по работе, с друзьями и со своими приемными родителями. Из Христиании через Копенгаген и Лондон он приехал в Шотландию и там, в Лейте, встретился с остальными участниками экспедиции. Датский пароход «Тира» переправил их в Исландию, а там они пересели на промысловое судно «Язон» из Сандефьорда. Когда они ступили на палубу «Язона», вся команда, состоявшая из шестидесяти трех человек, приветствовала их троекратным «ура». И вот наконец-то они держат путь через Датский пролив к восточному побережью Гренландии.
Владевшая судном компания взялась доставить экспедицию к пункту назначения при условии, что это не помешает промыслу. Целый месяц шхуна провела в охоте на хохлачей, прежде чем приблизилась к Гренландии на расстояние, достаточное для того, чтобы участники экспедиции смогли добраться до берега на двух лодках.
Вечером 17 июля все было готово: сани и ящики уложены в лодки, написаны последние письма. В последний раз Нансен поднялся на мачту, чтобы сориентироваться в ледовой обстановке, и – прощай, «Язон»!
Они находились к западу от Семиликфьорда. Там был удобный подъем на ледник. Когда они подошли к берегу так близко, что стали различать камни и другие предметы на берегу, льды стали плотнее и течение оказалось настолько сильным, что их понесло к югу. Одна лодка дала течь и чуть не потонула под тяжестью груза. Пришлось высадиться на льдину и чинить лодку, а в это время льды стали еще сплоченнее. «Течь в лодке решила нашу судьбу,– пишет Нансен в книге о Гренландии.– Небо нахмурилось, полил дождь, и туман окутал все вокруг нас. Оставалось только поставить палатку и ждать».
В последний раз увидев со льдины шхуну, Равна сказал Балту: «Ах, какие мы, лопари, глупые! Покинули корабль, чтобы умереть здесь». Слова его чуть было не оправдались. Сильный дрейф льда вдоль берега увлек их на юг. Дрейф оказался гораздо стремительнее, чем предполагал Нансен, и вскоре их отнесло далеко в сторону от Семиликфьорда. Через сутки льды разредились. Образовались длинные разводья, и путешественники принялись изо всех сил выгребать к берегу поперек течения. Но теперь до земли уже было вдвое дальше, чем прежде. Вскоре лед опять стал сплоченнее, и опять пришлось выбирать льдину и ставить лагерь. На счастье, выглянуло солнце. Это было очень кстати,!так как Нансен, прыгая в лодку, угодил в воду. Хотя такие «купания» были ему не в новинку, но от этого не становилось приятнее. Теперь их уносило прямо в открытое море, горы постепенно исчезали за горизонтом, а Семиликфьорд остался далеко на севере. Чтобы скрасить вынужденное безделье, Нансен вынул альбом для рисования. Но в то время, как он пытался нанести на бумагу контуры исчезающих горных вершин, он вдруг ощутил качку. На льдину стало выбрасывать осколки льда, и вскоре до них донесся шум прибоя, разбивающегося о льды. Взобравшись на самый высокий торос, они увидели огромные льдины, нагроможденные друг на друга, и пену прибоя, вздымавшуюся белым облаком к небу. Теперь каждая минута была дорога. «Если не будет иного выхода, то мы в крайнем случае попытаемся провести лодку через прибой. Жизнь хороша, и мы продадим ее дорого»,– записал Нансен в дневнике.
Еды у них было вдоволь, в снежницах – хорошая питьевая вода, палатка стояла еще сносно, и они спали в мешках, по очереди неся вахту. Только лопари были в полном отчаянии. Однажды утром они куда-то исчезли, и только после долгих поисков Нансен нашел их в одной из лодок, накрывшихся палаткой. Они приготовились к смерти, и Балту читал вслух по-лопарски тексты из Нового завета. Чтобы как-то их приободрить, Нансен разрешил сварить гороховый суп – неслыханная роскошь. Но лопари ели в мрачном молчании.
В самую страшную ночь на вахте стоял Свердруп. Волны вздымались над торосами и водопадом обрушивались на палатку. Казалось, льдина вот-вот расколется надвое. Но, просыпаясь от толчков и качки, Нансен слышал равномерные, твердые шаги Свердрупа, взад и вперед, взад и вперед между лодками и палаткой. Успокоенный, он снова засыпал. В ту ночь Свердруп не раз подходил к входному отверстию палатки, чтобы разбудить всех, но передумывал. И вот случилось чудо. Льдина уже была готова попасть в водоворот, как вдруг течение повернуло и стремительно помчало их к берегу. Наутро Свердруп рассказал, что льдину будто повернула невидимая рука. Теперь лед был надежным, но зато вырваться из ледовых тисков было невозможно. Дрейфуя все дальше к югу, они все время видели берег. Материковый ледник спускался до самого моря, и только несколько горных вершин и нунатаков чернело на фоне неба.
Лопари по-прежнему пребывали в унынии. Однажды, когда все сообща обсуждали, как бы им высадиться на берег, Балту сказал: «Не говорите об этом. Мы никогда не высадимся на берег, нас унесет в Атлантический океан. Об одном только я молю господа – чтобы он не дал мне умереть нераскаявшимся грешником».
Нансен спросил его – разве не нужно раскаиваться в грехах, даже когда смерть далеко? Балту с ним согласился, но сказал, что обычно с этим не спешат.
Утром, отстояв последнюю вахту, Равна просунул бородатую физиономию в палатку. «Ну, ты видишь берег?» – шутливо спросил Нансен. «Да, берег слишком близко»,– живо ответил Равна. Оба лопаря вместо «очень» говорили «слишком».
Все участники экспедиции с быстротой молнии повыскакивали из спальных мешков. И впрямь – вот он, берег, «слишком» близко! Лодки вошли в бухту и вскоре уже лежали на берегу. «Мы ощущали камни под ногами. Мы гуляли по горам, мы вели себя, как мальчишки. Клочок мха, какая-нибудь травинка вызывали бурю радости». Однако еще не все напасти миновали. Их лодки чересчур далеко отнесло к югу, и было потеряно много времени. Поэтому они снова сели в лодки и на веслах отправились к северу вдоль дикого побережья. То сзади, то спереди с берега в море срывались огромные льдины. Льдины и айсберги ежеминутно грозили раздавить лодки, но они плыли и плыли вперед. Они расталкивали льдины баграми и палками, топорами обрубали их края, чтобы провести между ними лодки. Это был бесконечный изнурительный труд.
Однажды они высадились на мысу, чтобы приготовить еду. Вдруг сквозь крики чаек и шум моря до них донеслись звуки, которые они совсем не ожидали здесь услышать. Это были человеческие голоса. Двое маленьких эскимосов подплыли на каяках к берегу и не спеша шли к ним. Широкие улыбки озаряли их сморщенные физиономии. Перебивая друг друга, они заговорили на совершенно непонятном языке.
Нансен не растерялся. Он заранее заготовил несколько вопросов и ответов по-эскимосски и теперь достал свои записки и принялся расспрашивать о ледовой обстановке на севере. Эскимосы в ответ только улыбались. Он попробовал задать другие вопросы. Эскимосы опять ничего не поняли. С досадой отбросил он бумаги и перешел на язык жестов. Так дело пошло лучше. Кое-как удалось выяснить, что дальше на север живет много эскимосов. Но большой ледник Пуисорток, мимо которого предстоит плыть норвежцам, очень опасен. Под ним надо плыть, не произнося ни слова, не то он их накажет.
Когда Нансен и его товарищи в тот же вечер приблизились к мысу Кап Билле севернее опасного Пуисортока, там действительно оказалось много эскимосов. Они группами стояли на вершинах холмов, кричали и размахивали руками. Одни побежали вниз, на берег, чтобы указать место высадки, другие полезли наверх, оттуда виднее. Несколько человек сели в каяки и поплыли навстречу.
Улыбками и жестами гостей пригласили в самую большую хижину. Там сидели, стояли и лежали вдоль стен мужчины, женщины и дети, и все они были голые. Пахло рыбьим жиром, ворванью светильников, мочой и еще чем-то. Потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к этому «букету». Между тем в хижину набивалось все больше эскимосов. У входа они раздевались и, оставшись голыми, усаживались. Гостей усадили на ящиках в переднем углу перед пологом, сшитым из нерпичьих кишок. Эскимосы начали демонстрировать свою домашнюю утварь, оружие, объясняли свои родственные отношения. Потом норвежцы получили подарки. Мужчины принесли связки упругих, прочных ремней из тюленьких шкур, из которых эскимосы делают арканы, и отрезали гостям длинные куски.
Наутро экспедиция отправилась дальше на север. Многие эскимосы вышли на лодках проводить их.
«Беззаботное племя простых, счастливых детей,– пишет Нансен в своем дневнике.– Невольно позавидуешь их свободе и независимости. Они подарили нам самое лучшее из того, что имели, то, что, по их мнению, могло нам пригодиться. Гостеприимство этих людей, жителей пустынного побережья, не знает границ».
Вечером 10 августа члены экспедиции достигли наконец Умивикфьорда, и здесь они попытались взойти на материковый лед. Подъем они начали под проливным дождем. Как пригодилась бы теперь собачья упряжка! Ведь им пришлось на себе тащить тяжелые сани вверх, по крутым склонам, через предательские трещины.
Наконец восхождение окончилось. На леднике их встретил сильный мороз. Бушевали метели, и палатку заносило таким толстым слоем снега, что по утрам приходилось раскапывать выход и соскребать лед с саней и лыж перочинным ножом. Лопари каждый день думали, что наступил конец. Даже Кристиансен порою призадумывался. «Господи, как люди сами себя мучают!» – вырвалось у него однажды.
К несчастью, в пеммикане[73]73
Пеммикан – изобретенная североамериканскими индейцами твердая паста из высушенного на солнце и измельченного в порошок мяса оленя или бизона, смешанного с растопленным жиром и соком кислых ягод (на языке племени кри – „пимекан"). Индейцы хранили пеммикан в плетеных корзинах и брали с собой в военные и охотничьи походы. С XIX в. пеммикан из оленьего, бычьего и другого мяса и жира (без сока ягод) стал широко применяться в полярных путешествиях. Отличается большой питательностью и легкой усвояемостью при малом весе и объеме. Пеммикан особого состава служит кормом для собак.
[Закрыть] было очень мало жира. Участники экспедиции постоянно испытывали голод, и вполне понятно, что Свердрупа иногда одолевала охота съесть свои собственные сапоги. Самой тяжелой работой было устанавливать вечером палатку. Не раз при этом они обмораживали пальцы. Не лучше обстояло дело и с подготовкой инструментов для наблюдений. Метеорологические измерения производил чаще всего Дитрихсон. Он их выполнял в течение всего путешествия регулярно в определенные сроки.
Двигаясь навстречу ветру, кто-нибудь вдруг замечал, что отморозил нос, и приходилось оттирать его снегом, а там наступал черед оттирать подбородок и шею. Бывали и несчастные случаи. Кристиансен повредил колено, и несколько дней пришлось везти его на санях. Лопари, относившиеся с глубоким презрением к темным очкам, ослепли от снега, и пришлось закапывать им в глаза раствор кокаина. От яркого света лупилась кожа на лицах. Жажда мучила их не меньше, чем недостаток жиров. На кипятильном аппарате нельзя было натопить достаточно снега.
Но иногда дул попутный ветер, и тогда продвигались под парусом. Сани соединялись друг с другом с помощью палок, а в качестве мачт устанавливались бамбуковые шесты.
Надо было спешить, ведь осень будет еще суровей, чем лето, и, кроме того, они хотели до наступления зимы попасть на последний пароход, уходящий домой с западного побережья. Наконец 31 августа скрылась в тумане последняя черная скала – «нунатак Гамеля», как они ее окрестили. Теперь их окружала сплошная белая пелена, и глазу не на чем было остановиться. Единственными темными точками на белом безграничном пространстве были они сами. Как-то прилетела пуночка – последний привет с восточного побережья. Она села на снег рядом с ними, пощебетала и улетела восвояси.
5 сентября они достигли самой высокой точки – 2700 метров над уровнем моря. Но впереди сколько-нибудь заметного спуска видно не было. Все так же с трудом пробивались они вперед против холодного, пронизывающего ветра и тянули сани по тяжелой дороге.
Однажды не вытерпел Балту: «Черт возьми! Ведь здесь никто никогда не проходил, откуда нам знать, сколько еще идти до западного побережья!» Нансен пытался объяснить ему, что измерял высоту стояния солнца и что, зная точно время, можно рассчитать долготу, а зная долготу, определить расстояние до берега. Балту почесал в затылке, но, будучи человеком смышленым, поверил, что это возможно. По правде говоря, и сам Нансен не мог бы сказать точно, сколько еще осталось идти. Он начал сомневаться, не ошиблись ли они в расчетах при оценке дневных переходов, но проверять боялся, не желая огорчать своих спутников. 17 сентября исполнилось два месяца с тех пор, как они покинули «Язон». В то утро стены в палатке впервые не были покрыты инеем. И в этот же день впервые было выдано на завтрак масло. Настроение по этому поводу у всех было приподнятое, все завтракали, не вылезая из спальных мешков.
Вдруг им почудился птичий щебет. Вскоре щебет смолк, и они подумали, что ошиблись. Но, снявшись с места и отправившись в путь, они опять услышали, а затем и увидели маленькую пуночку. Она покружилась над ними, намереваясь сесть на сани, но побоялась. Опустившись на снег, она склонила головку набок, посмотрела на них, потом взлетела и исчезла вдали.
«Мы благословили двух щебечущих пуночек, одну, пославшую нам последний привет восточного побережья, и другую, встретившую нас у западного».
Теперь уже они почувствовали, что дорога пошла под уклон. С юго-востока подул свежий ветер, и они снова поставили парус. Лопари неодобрительно смотрели на эти приготовления. Они считали езду под парусом по льду просто глупой выдумкой, но вынуждены были подчиняться.
Свердруп стоял впереди и управлял первыми санями. Нансен и Кристиансен сидели сзади, скрытые от него парусом. Дитрихсон находился на вторых санях, на которых, крепко уцепившись, сидели отчаявшиеся лопари. Сперва все шло хорошо, хотя лед и был неровным. Потом бугры стали крупнее, а скорость увеличилась. На передних санях отвязался ледоруб, и Нансен осторожно подвинулся вперед, чтобы закрепить его, но тут острие лыжи врезалось ему в голень, и не успел он глазом моргнуть, как очутился на снегу. Он подхватил упавший ледоруб и пустился догонять сани. Но через несколько шагов наткнулся на жестяной ящик с драгоценными мясными припасами, а пробежав еще немного, увидал на снегу множество темных предметов: свою меховую куртку, запасные лыжи и несколько ящиков с провиантом. Делать было нечего, оставалось ждать помощи. Кристиансен тоже свалился с саней и немного погодя запыхавшись добрался до Нансена. Теперь они сидели вдвоем и ждали.
«Здорово!» – крикнул Свердруп, радуясь быстрой езде, но никто ему не ответил. Через несколько минут он повторил уже погромче: «Здорово ведь, а?» По-прежнему никакого ответа. Проехав еще немного, он закричал во всю глотку: «Ну скажите, разве не великолепно идем!» Сзади опять никто не отозвался. Теперь уж это показалось ему немного подозрительным. Он развернул сани, заглянул за парус, и тут лицо у него вытянулось.
В конце концов все нашлись. Вещи подобрали и привязали к саням. Нансен сменил Свердрупа на передних санях, и час за часом они мчались все дальше вниз. Уклон делался все круче, ветер так и свистел в ушах. Вдруг они услышали радостный крик с других саней: «Земля!»
Да, так и есть. Из снежного вихря проступила темная вершина горы, а южнее – другая, пониже. Вскоре вершины опять скрылись, но все равно они были там! Сомнений не было – экспедиция приближалась к побережью. Спустились сумерки, но людьми овладело нетерпение, они продолжали мчаться вперед. На бешеной скорости Нансен заметил в снегу поперек пути что-то подозрительно темное и длинное. В последний миг он резко свернул в сторону. Сани остановились на краю широкой трещины. Нансен встал на лыжи и пошел вперед, разведать путь. Подойдя к темному пятну, он сперва пробовал его лыжной палкой и подавал знак остальным. Нельзя было допустить, чтобы сани Свердрупа и Кри-стиансена провалились в трещину вместе со всей поклажей.
