Текст книги "Последний дракон"

Автор книги: Лине Кобербёль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Страшнее мрака

Рикерт вернулся после полудня не один, с ним был кто-то.

– Это – Тано, – представил он. – Он может нам помочь.

То был мальчик с темными волосами, на пару лет старше меня, но крупный и сильный для своего возраста, широкоплечий, с большими руками. Видно, что, когда мальчик подрастет, он будет настоящим богатырем.

И я узнала его.

Мы оба удивились.

– Ты! – произнес он, не зная, куда девать глаза.

И я чувствовала себя не лучше, потому что у меня не было ни малейшего желания смотреть на него… Некогда Вальдраку заставил меня пустить в ход против Тано взгляд Пробуждающей Совесть лишь потому, что мальчик не желал молча смотреть, как его сотоварищи в оружейной один за другим становятся калеками, поскольку работа там была опасна.

Вальдраку ударил тогда Тано цепью поперек ладони так, что это должно было причинить безумную боль. Но не это принудило Тано упасть на колени. Он встал на колени из-за меня.

– Вы знаете друг друга? – спросил Рикерт.

Я молча кивнула. Тано вообще ничего не сказал. Нико переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, о чем идет речь. Но мы молчали, и он сделал вид, будто это не важно.

– Ты знаешь, кто я? – спросил он Тано.

– Да, господин!

Нико нетерпеливо покачал головой:

– Перестань так величать меня. Никакой надобности в этом нет, да и… я этого не терплю.

Слова Нико, ясное дело, поразили мальчика, но он ничего не ответил.

– Кто я – важно лишь потому, что я очень хочу потолковать с Предводителем. И полагаю, что он охотно потолкует со мной.

Тано кивнул. А потом покосился на меня.

– А она пойдет с нами? – спросил он.

– Да!

– В таком случае я не знаю…

Нико поднял бровь:

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, не знаю, можем ли мы положиться на нее?

– На Дину? Разумеется, можем.

– Он имеет в виду, – хрипло сказала я, – он имеет в виду, что он не может положиться на того, кто некогда был оружием в руках Вальдраку.

Тано ошеломленно поднял голову, и меня озарил мгновенный блеск его темных глаз. Он, верно, не ожидал, что я сама скажу об этом.

– Но, Тано, Дина была пленницей Вальдраку. Его заложницей! И если она делала что-то, если она ему повиновалась, то лишь потому, что в противном случае убили бы маленького мальчика! Ты не знал этого?

Тано уклончиво пожал плечами:

– Кто-то там что-то такое говорил.

– Но ты этому не поверил? – спросил Нико, потому что в голосе Тано можно было уловить сомнение.

Снова это пожатие плечами.

– Не знаю. Но только не знаю, можно ли положиться на нее? Если она хранит такие тайны, которые могут погубить людей.

– Дина хорошая девочка! – произнес вдруг Рикерт. – В Дине ничего дурного нет!

Как раз тогда он пришелся мне по душе – он, Рикерт, и его спокойствие, его большие руки кузнеца и его преданность! И в самом деле к его словам Тано вроде прислушался.

– Ты уверен, Местер? – спросил он.

– Дина – славный человек, малец! Я знаю эту девочку с тех пор, как она родилась.

Тано медленно и настороженно кивнул:

– Тогда ладно! Если мы поторопимся, будем на месте до того, как начнет смеркаться.

– Кто-то идет за нами!

Это произнес Тано, но я уже некоторое время думала то же самое. Собственно говоря, вовсе не потому, что мне послышалось, это не так. Это было больше… ощущение. Я надеялась, будто сама внушила себе это, но раз Тано тоже сказал…

– Это, верно, Ацуан, – сказал, скорчив гримасу, Нико. – Он ведь грозился это сделать.

– Ацуан? – спросил Тано. – Кто это?

– Дядя Дины, – ответил Нико.

– Твой дядя? – Тано бросил короткий настороженный взгляд на меня. – Почему он болтается тут по округе и следит за тобой?

Я покачала головой:

– Он хочет… нет, я не знаю, чего он хочет.

– Он хочет носить ее на руках и защищать от опасностей всего мира, – горько, злобно и печально молвила Кармиан. – Но Дина не хочет это ему позволить.

У Тано был такой вид, будто он ничего не понял.

– Почему?

– Этого ему хочется больше всего в жизни, – сказала я, надеясь, что нам удастся избежать разговоров о Даре Змеи.

Тано понял это очень странно.

– Он хочет… обидеть тебя?.. – спросил он и сжал кулаки. – Не бойся ничего, Дина! Руки коротки! Пусть держит их при себе!

Я удивленно глянула на него. Сначала просто удивилась, какой он грозный и готов почему-то защищать меня руками и ногами. А еще я поняла, что он, собственно говоря, имел в виду.

– Ведь он же старый! – вырвалось у меня. – Тридцати лет или что-то в этом роде.

– Годы не всегда удерживают людей! – горько произнес он. – Даже не самых худших из них!

«…одна из девочек-ткачих, звали ее Миона, имела обыкновение улыбаться ему, когда видела его. А теперь она бледна и боязлива и ни на кого не смотрит. И когда он узнал, что сделал Местер ткачих…»

– Это была не твоя вина!

– Я должен был приглядывать за ней, – сказал он. – Она… У нее никого не было, кто присматривал бы за ней. И он это знал.

– Тано! Ты не можешь защитить всех людей в целом мире…

И потом до нас обоих дошло то, что случилось.

– Ты видела это, – обвиняюще произнес он. – Видела это в моей голове.

Что пользы отрицать? Ведь я уже, так сказать, призналась.

– Это было не по моей воле, – сказала я.

И подумала о том, как разъярилась Кармиан, когда я увидела некоторые из ее мыслей.

– Я не вольна держать это в узде. Это является, когда пожелает.

Он продолжал смотреть на меня. С той самой безумной мужественной гордостью, которая была при нем и тогда, когда он стоял перед Вальдраку.

– Тогда сделай это! – сказал он. – Пожалуйста, погляди. Отыщи ее! Похозяйничай у меня в голове.

У него были очень темные глаза. Темные, будто ночное небо. Как он мог стоять здесь и смотреть в глаза мне, зная лучше, чем кто-либо другой, чего это может стоить? Этого не мог даже Нико, хоть и пытался.

Тано ждал: что-то должно случиться, но мой капризный дар снова сжался и скрылся.

Он зажмурил глаза.

– С тобой что-то произошло, – сказал он. – Ты – другая.

– У меня больше не глаза Пробуждающей Совесть. Не такие, как прежде.

Казалось, он не поверил мне, и в этом ничего удивительного не было. Я поняла это, когда заглянула ему в голову.

– Твой дядя… – наконец произнес он. – Нельзя позволять ему идти за нами по пятам. Лучше, чтобы он не знал, куда мы идем.

Ему не хотелось говорить громко, открыто, и, возможно, это было разумно. Кто знает, не подслушивал ли нас в это время Ацуан?

– Да! – подтвердил Нико. – Это было бы ошибкой… Но что нам делать?

Справедливый вопрос. Мы шли пешком, и снег доходил нам до лодыжек. Мы не могли убежать от него, а Ацуану все было куда как легко, стоило лишь приглядеться к нашим следам.

– Позови его! – вдруг сказала Кармиан.

– Позвать его? Зачем это?

– Он твой пес, не так ли? Если ты позовешь, он вынужден будет прийти.

– Он вовсе не мой пес! – Я злобно глянула на нее. Сказать такое!

– Защитник, покровитель, тень, телохранитель – называй как хочешь. Ты его маленькая принцесса, разве не так? Стало быть, позови его, сокровище мое, тогда мы сможем немного с ним потолковать.

Ни за что! Неужто мне торчать тут и звать дядю? Век бы его не видеть!

– Что ж, мысль эта неплохая, – произнес Нико. – Может, мы с ним договоримся?

– С Ацуаном? Не думаю!

Нико улыбнулся:

– О, с большинством людей можно договориться, если ты дашь им то, чего им хочется.

А что Ацуану нужно, кроме меня? И не может быть, чтоб Нико хотел отдать ему меня.

– Ты только позови! – сказал он.

Получилось и глупо, и смешно. Ну и как мне было звать его? Дядя Ацуан?

– Ацуан!

Никакого ответа.

Я попыталась снова. Все так же тихо.

А что если мы ошиблись и это был не он или вообще никого не было? Сколько мне тут торчать и разевать рот?

– Он где-то там, – сказал Тано. – Или кто-то другой. Я уверен, что слышал, как ржет лошадь.

– Дина! Еще раз! – сказал Нико. – Тогда мы будем знать, что он слышал тебя, если он там.

Я вдохнула и закричала изо всех сил:

– Ацуан!

Но деревья молча чернели в снегу, и я не слышала, не видела никого, кроме нас.

– Он идет следом за Диной, – сказала Кармиан. – Если ее с нами не будет, его тут тоже не станет.

– Что это ты надумала? По-твоему, я должна мерзнуть здесь в лесу, покуда вы, другие, справляетесь с Драканом?

Нико нахмурился:

– Это, может, выход из положения! Нет, Дина, мы не оставим тебя. Но Тано и я пройдем остаток пути без вас.

Какая разница?

Ацуан не показывался, но немного погодя мы услышали, как ржет лошадь – одиноко и жалобно, – так что сомнений больше не было. Тано остановился.

– Мы не можем рисковать, – сказал он. – Я не могу привести столько чужаков в Лисье Логово.

Лисье Логово? Значит, так они называли свое убежище? Не сказать, что особо заманчиво, но, раз они зовутся «Лисы», это им подходит.

Я вздохнула.

– Ладно! – сказала я. – Останусь здесь. Только вы возвращайтесь и заберите меня, покуда я не превратилась в ледышку.

– Я тоже останусь, – сказал Рикерт. – Ты не будешь здесь одна.

Я благодарно улыбнулась.

– Пойдем только мы с Тано, – сказал Нико. – Кармиан тоже остается здесь.

– Разве? – спросила Кармиан, и вопрос ее прозвучал так, будто его решать можно только ей вдвоем с Нико.

Но когда дошло до дела, все вышло, как решил Нико. Он отвел Кармиан в сторону и сказал ей что-то, а что – я не расслышала, но, когда он и Тано пустились в путь, она осталась и стояла подбоченившись, глядя вслед Нико.

– Да, да! – произнесла она себе под нос. – Сладкие словечки и лакомые кусочки. Однако этим сыт не будешь. – А потом резко обернулась. – Ну? – спросила она. – Чего вы ждете? Коли нам сидеть тут да куковать, мы, по крайней мере, можем развести костер и согреться.

Мы свернули с дороги и срубили несколько еловых лап для защиты от ветра. После нескольких попыток Рикерту удалось также разжечь костер. У нас не было ни еды, ни кухонной посуды, но я захватила кое-какие травы из кладовой Эллин. У нас были с собой две оловянные кружки, и, если их наполнить снегом и поставить на огонь, чай можно заварить очень быстро.

– Сколько их не будет? – спросила я Рикерта.

– Несколько часов, – ответил он. – Это зависит от того, сколько они будут договариваться.

Кармиан была беспокойна. Она по-прежнему кашляла, но, кажется, чай и ночь в теплой кузнице ей немного помогли.

– Ты можешь играть на этом? – спросила она, показав на флейту, что я сунула за пояс. – Или это просто для украшения?

Я пожала плечами.

– Играть по-настоящему я не умею, – ответила я. – Для этого надо много учиться. Но если эта флейта захочет играть сама – тогда другое дело.

– Сыграй нам тогда песню! – сказала она. – Только не такую, какую я уже слышала раньше.

«Могу посулить, что такой вообще не будет, это я могу обещать», – подумала я. Но приложила флейту к губам и подула, пробуя играть.

Этим вечером из нее вылетали только одинокие печальные звуки. Песня, полная снега, и мрака, и тишины.

– Это звучит тоскливо, – в конце концов сказала Кармиан. – Ты не сыграешь что-нибудь повеселее?

Я покачала головой.

– Не сегодня, – ответила я. – Флейта не настроена на веселье.

– Ерунда! – отрезала Кармиан. – На флейте-то играешь ты? У флейт не может быть собственного настроения.

Но что бы от флейты или от меня ни исходило, это была одинокая, сумеречная песня – единственное, что я могла извлечь из нее.

Вдруг нас у костра оказалось четверо.

– Почему ты так играешь? – спросил Ацуан. – Почему ты играешь так, что всех мучит одиночество?

Кармиан вскочила, будто кошка, которой подожгли хвост. Внезапно у нее в руке появился нож, длинный тонкий нож, такой длинный, что он мог показаться мечом. Но прежде чем пустить его в ход, она принялась размахивать им в разные стороны, а потом повалилась навзничь в снег, по-прежнему сжимая в правой руке нож. Затем она как-то неловко поползла вперед, словно не зная, движется она вверх или вниз, словно она в один миг ослепла и оглохла.

– Прекрати! – закричала я на Ацуана, так как была уверена, что это он навел на нее какую-то порчу. – Сними с нее это!

– Она опасна! – ответил он. – И она – твой враг. Неужто ты этого не видишь?

Кармиан терпеть меня не могла, это так, но она мне не враг, нет… Я не могла назвать ее врагом. К тому же никому не следует лежать так, как она теперь в снегу. Я схватила одну из кружек с чаем, стоявших на огне, и, хотя обожгла пальцы, плеснула кипяток в лицо Ацуану.

Я не знаю, попала ли… Потому что в тот самый миг попало мне самой. Это была слепота, и глухота, и что-то еще. Я вообще ничего не замечала, ничего не ощущала. И все же я не была в беспамятстве. Мне было ясно: что-то случилось. Мне было ясно, что время шло. Но мрак, будто покрывало, окутал все мои чувства так, что мне казалось, будто я ничем не отличаюсь от мертвой.

Подрезанные крылья

Не знаю, сколько времени это продолжалось. Казалось, целую вечность. Когда я снова стала видеть, был снег, и лунный свет, и хвост лошади… Я сидела на лошади, и кто-то держал меня. И у меня была такая же морская хворь, словно я вновь плыла на корабле «Морской Волк», когда было хуже некуда.

Я не успела ни сказать, ни сделать что-то. Меня просто вырвало.

Этот мрак! Да он хуже мрака! Это нечто из самого мерзкого, что мне когда-либо довелось пережить.

Лошадь остановилась. Ацуан спешился и, взяв меня на руки, спустил вниз. Меня чуть не стошнило еще раз.

– Скоро станет лучше, – сказал он.

– Мерзко! Это было мерзко!

– Да! Не многим это по душе. Сюда, ложись на мой плащ!

У меня так кружилась голова и ослабели колени, что я просто упала на плащ.

– Что это? – спросила я. – Этот… мрак!

– Мой дар. Единственное, что я могу, не считая не кой силы сопротивления против обманчивых чувств других людей.

– Ты можешь отбирать у людей их чувства?

Он кивнул:

– Не так утонченно и красиво, как делал это твой отец. Но все же вполне действенно.

– Мерзко!

Он пожал плечами:

– Это единственное оружие, которое у меня есть. По-твоему, лучше тыкать ножом в людей, как явно задумала твоя подруга.

– Она бы никогда не пустила его в ход! Где она? – Я огляделась. – Где Рикерт?

– Полагаю, они по-прежнему на том самом месте, где ваш маленький лагерь, – у костра. Если они выносливей, чем ты, то уже двинулись за нами. Но мы их значительно опередили.

Я попыталась сесть, но у меня по-прежнему кружилась голова. Ацуан положил мне руку на плечо и удержал. Это было нетрудно.

– Ты… ты похитил меня?

– Да нет!

– А как ты назовешь это иначе?

– Я спас тебя.

– Спас меня? От чего, если мне дозволено спросить?

– От людей, что не заботятся о тебе. В Высокогорье теперь война, Дина! Что тебе здесь делать? Это не место для тебя!

– Моя семья в Высокогорье!

– Только часть ее. Дина, у тебя есть родичи в другом месте. В мирном краю, а не в этой… дикой стране. – Его слова звучали так, словно мы все расхаживали в медвежьих шкурах с дубинами в руках или что-то в этом роде. Но как это ни ужасно, Скай-Сагис сейчас в самом деле был дикой страной, которую Дракан превратил в драконий двор, где большие пожирали меньших.

– Хочу обратно! – сказала я, пытаясь, чтоб голос мой звучал строго и решительно. – Хочу обратно к другим!

Он покачал головой.

– Мы поскачем дальше, лишь только ты поправишься, – сказал он. – Это же для твоего собственного блага, Дина!

Смогу ли я удрать от него? Но сегодня ноги мои для этого не годились, они были как переваренная спаржа. Ну а как быть тогда с флейтой?

Флейта!

– Где флейта моего отца? – спросила я, потому что за поясом, как обычно, ее не было.

– Когда придет время, получишь ее снова, – только и молвил он. Точь-в-точь как Нико, он явно счел умнее разоружить меня. – Идем! Дай я подсажу тебя в седло. Мы будем скакать, пока не найдем ночлег.

В конце концов мы отыскали бревенчатую хижину в одну простую горницу: очаг с одной стороны, лежанка, где спать, – с другой. Здесь не так давно жили люди. Ну а теперь никого не было. Куда они подевались? Перебрались в более мирные края, вроде тех, куда вез меня Ацуан? Или же стало нестерпимо холодно и нестерпимо одиноко жить здесь, в лесу, так близко от Высокогорья и так далеко от других людей… Быть может, в хижине живут лишь летом. Я знала, что пастухи строили хижины неподалеку от летних пастбищ или выгонов. Эта могла быть одной из них.

И это была крыша над головой как для нас, так и для бедной лошади Ацуана, которой пришлось куда тяжелее, чем бывает у хороших хозяев. Долгий дневной путь и двойная ноша на последнем отрезке пути – вот она и вздыхала, когда ее наконец расседлали.

Я и сама пала духом и была готова свалиться от усталости. Что я вообще делала здесь вместе с человеком, который походил на моего отца, но не был им, с человеком, ослепившим и похитившим меня и вместе с тем утверждавшим, что он заботился обо мне?..

– Войди в хижину! – велел он. – И оставайся там! Я займусь лошадью, а ты можешь пока отдохнуть.

Мы немного поговорили, пока он разжигал огонь в очаге, доставал сыр и хлеб из седельных сумок и растапливал снег для чая в маленьком котелке. Я еще раз попыталась объяснить ему, что хочу обратно, к другим, и если он вправду так высоко ценит меня, то пусть отвезет меня домой или хоть отпустит. А он еще раз терпеливо, будто говоря с хворым дитятей, объяснил мне, что дом мой не у этих людей, что они не умеют ценить меня, не знают мне цену и что, стоит мне их забыть, я в ином свете увижу все, что происходит.

– Ты можешь светить, будто солнце! – сказал он. – Будто звезда! А вместо этого ты коптишь стекло, и свет твой не виден никому. Но я все исправлю.

Его слова звучали так уверенно, словно он уже видел тот мир, в котором я должна занять свое место. В этой уверенности было нечто пугающее.

Он велел мне занять кровать. Сам же лег на пол, закутавшись в свой плащ и в одно из двух одеял из его вещей. Другое досталось мне. В хижине не было жарко, однако же было теплее, чем снаружи. Я так устала, что легко бы заснула. Но я боролась, чтобы не заснуть.

Когда я уверилась, что он уснул, я как можно тише встала. Осторожно переступив через его распростертую на полу фигуру, я выскользнула за дверь хижины. Все мои мышцы гудели от усталости, я едва двигалась, но мне нужно было бежать прочь от этой его пугающей уверенности. Подумать только: что если он прав? Подумать только, что будет, если он мне поможет так, чтоб я забыла свою семью? Чтобы для меня остались только желания рода Сипы, рода Ацуана.

Лошадь, повесив голову, спала в маленькой пристройке, превращенной Ацуаном в конюшню. Она не больно-то обрадовалась, когда я принялась седлать ее. Наш собственный конь Кречет бил бы передним копытом и помахивал гривой, чтобы помешать мне, но для такого рода прихотей каурая кобыла Ацуана, к счастью, слишком хорошо воспитана. Она довольствовалась тем, что фыркала и упиралась, но лишь немножко, прежде чем дала вывести себя на площадку перед хижиной.

– Стой!

Мое сердце подскочило в груди. Ацуан стоял там, весь черный на глади снежной белизны, и, даже если руки его были пусты, он все равно выглядел вооруженным. Опасным уж во всяком случае…

– Ты знаешь, у меня только одно оружие! – сказал он. – Но я употреблю его, если ты заставишь меня это сделать.

Я желала бы быть, как Тано, и только повторять: «Так сделай это!» – и упорно бороться дальше. Но я не смела. Этот мрак был так мерзок. А я была едва жива, и, однако же, была ведь жива! Жива и заживо похоронена.

Он видел, что я и не думала противиться ему.

– Иди! – велел он и взял из моих рук поводья. – Иди в хижину!

Я сделала, как он велел.

Он, стоя в дверях, разглядывал меня.

– Это недостойно тебя! – произнес он наконец. – Те людишки тебя недостойны. Ты это понимаешь? Они тащат тебя навстречу опасности и смерти, а я не могу оберегать тебя днем и ночью. Я понадеялся, что со временем ты сама поймешь, к какому роду-племени ты принадлежишь. Но времени у нас мало. Приходится немедля освободить тебя от их уз. Иного пути нет!

Я не понимала, что он имел в виду. Но он подошел к седельным сумкам, которые по-прежнему валялись рядом с очагом, и вытащил маленький мешочек. Он наполнил одну из кружек остатками воды и высыпал что-то из мешочка в воду.

– Вот! – сказал он. – Пей!

Этого я не хотела.

– Что это? – спросила я.

– Сонный порошок, – ответил он.

И тогда я еще меньше захотела пить из кружки. Сонный порошок… Я вспомнила Скюгге и его жажду, когда он не мог насытиться снами, хотя каждый новый сон заводил его в безумие. Началось с сонного порошка, как говорил мой отец. Он называл это: «Кратчайший путь к безумию. Путь, которого ты должна избежать». Нет уж, спасибочки! Это не для меня!

– Я не хочу! – сказала я так решительно и строго, как только могла.

У него в самом деле был такой вид, будто он сожалел о сказанном.

– Тогда мне придется заставить тебя! – произнес он. – Это унизительно как для тебя, так и для меня, и я обещаю: это в последний раз. Лишь только ты освободишься от этих людишек, ты сама выберешь истинный путь!

Заставить меня? Ну, это будет непросто. Я буду кусаться, и пинать, и упираться изо всех сил, как меня учили. Выбить кружку из его руки, удрать…

Но мрак ударил меня, будто молотом. И я не могла ни кусаться, ни пинать, ни сопротивляться, потому что ничего не видела и ничего не слышала.

Я ненавидела все это. Я ненавидела все это. Мерзко! Ужасно мерзко!

Время шло! А я и не ведала, сколько его прошло. И что было, кроме мрака, я не знала. Если Ацуан силком влил мне в горло чай с сонным порошком – а это он, пожалуй, сделал, – то я даже не заметила. Ничто не проникало сквозь покров, который он набросил на все мои чувства. И там он внезапно предстал передо мной. Он – Ацуан! Посреди мрака он склонился передо мной, как перед князем.

– Позволь мне вести тебя к свободе!

И речи быть не может!

Но я ничего не успела сказать, потому что один рывок – и мы перенеслись в какое-то другое место.

Чудное, серое, сверкающее облако окутало нас туманом, полным слабых зовущих голосов.

Я уже была здесь прежде. Страной Призраков нарекла я эту страну, там не было живых. В тот раз, когда Вальдраку обманом захватил меня в плен, его люди дали мне ведьмин корень, чтоб успокоить меня, но каким-то образом я выскользнула из своего собственного тела и перебралась в удивительную серую Страну Призраков, где вообще-то пребывают покойники. Я сама в тот раз была очень близка к смерти. Близка ли я также к смерти и ныне?

– Это опасно! – сказала я Ацуану. – Если тут заблудиться, можно умереть.

– Я забочусь о тебе, – произнес он, но это меня ни капельки не успокоило. – И здесь тянутся нити, за которыми можно следовать. Если ты бывала здесь прежде, должна знать это.

– Нити?

– Да! Теперь я их вижу. Это они заставили сверкать туман. Тонкие светящиеся нити, которые пробились сквозь серый туман, будто основа пряжи.

– Это же нити жизни, – внезапно узнала я, – нити судьбы, как те, о которых толковала Мейре. Было ли здесь то, что предстало ей, пока она пряла свою пряжу?

– Многие полагают, что узы их судьбы нерушимы, – сказал Ацуан. – Но это не так. Мы распускаем их и связываем вновь, делая свой выбор. Мы можем выбирать, Дина. Ты можешь выбрать свое освобождение.

Внезапно внутренним слухом я ощутила голос Мейре. «Нить раздвоилась, но тебе не дано раздвоиться. Выбирай, пока обе нити не лопнули».

Дочь матери! Дочь отца! Пробуждающая Совесть или чернокнижница! Пожалуй, этот выбор и есть то, что она имела в виду. Но если выбирать, чем я стану, то нет никаких сомнений. И я знала, что мне нужно делать.

– Матушка… – прошептала я и закрыла глаза. – Матушка.

Я выпустила на волю свою тоску, потому что здесь в тумане, где невозможно переходить с одного места на другое, тоска овладевает человеком. Твоя собственная тоска либо тоска другого.

Звездное небо. Скалы. А далеко-далеко внизу, подо мной, горстка людей, лошадей и одна повозка… Я хорошо знала эту дорогу. То была дорога в Скайарк. И однажды я была здесь ночью – ночью, полной лесных голосов и страха.

– Теперь спи, малютка, сокровище мое! Когда проснешься, мы уже будем там.

То был голос мамы… и так близко, будто я была рядом с ней и оказалась там внезапно. В повозке, где она полпути просидела с Мелли на коленях и с луком со стрелами в свободной руке.

Лук? Я никогда раньше не видела мою мать с оружием в руках. Ее взгляд и голос всегда были верным оружием. Для всех, кроме Дракана. Дракан мог встретить ее взгляд, ничуть не совестясь, хотя у него, должно быть, было немало причин стыдиться. Так, может, это против него желала бы направить стрелу из лука моя мать?

А за кучера была Мауди. И вокруг я видела другие знакомые лица людей из Кенси-клана… Пороховая Гузка и его мать, старая мать Каллана, Киллиан с семьей. Что им делать в Скайарке? И почему среди ночи?

– Матушка! – молвила я, и мне захотелось, чтоб и она увидела меня, хотя я хорошо знала, что это невозможно. А может, она могла меня слышать?

Однако не похоже и на это. Одной рукой она лишь гладила лобик Мелли, пока ее другая рука по-прежнему крепко держала лук. И тут я вспомнила: нужно использовать голос Пробуждающей Совесть, если я хочу, чтоб она услышала меня.

Я попыталась. Я и вправду попыталась. Мне так хотелось… Но ничего не вышло. Я не была настоящей Пробуждающей Совесть! Больше не была! И моя мать не могла услышать меня.

Я бы заплакала, если бы могла. Но тело мое пребывало где-то в другом месте, в лесной хижине у подножия Высокогорья, и, если там по щекам у меня текли слезы, я не чувствовала этого.

Здесь были лишь призраки, которые плакали. Как старая Ануа, что искала свое утонувшее дитя…

Нет! Я не хотела думать об этом. Здесь нужно быть осторожнее со своими мыслями, здесь, где тоска и желание были важнее рук и ног. Я уже заметила, как туманы все плотнее сгущаются вокруг меня, могла уже слышать зовущие голоса… Я попыталась крепко вцепиться в свою мать, в Мелли, в повозку и в людей там, на дороге к Скайарку. Но один из голосов звучал ближе, чем другие, и это он тосковал обо мне.

 
…Ночные птицы летят сквозь мрак.
Ночные птицы прилетают вместе со сном —
Сном, столь же прекрасным, как ты.
Сном, столь же прекрасным, как ты.
 

Во всем мире был всего один человек, кроме меня, что знал эту песню. И это был тот, кто сочинил ее.

Моя собственная тоска взмыла ввысь, будто одна из птиц этой песни.

– Отец!..

Я успела произнести это слово, прежде чем вспомнила, что он мертв. Это просто диво, но даже если знаешь это, то помнишь не всегда. Особенно во сне.

Костер у горной тропы, но не той, что вела в Скайарк. То была дорога в Сагис-Крепость. И у костра сидел мой отец и пел тихо и приглушенно. А я так хотела положить голову ему на колени и быть той, кому он пел.

Он глянул вверх. И он увидел меня:

– Дина!

– Отец!

– Ты что, снова плачешь?

Разве? Сама я этого не заметила.

– Ты соврал, – сказала я. – Ты говорил, что Дара Змеи у меня нет, но ты соврал.

– Из-за этого ты плачешь?

Я не знала.

– Почему мне надо выбирать? – спросила я. – Почему или-или? Почему не оба – не то и другое?

– Это тоже своего рода выбор. Но тогда тебе нужно стать самой собой.

– Мама не может услышать меня. Но это можешь ты.

– Твоя мать в мире бодрствующих. И это твой мир.

– Лучше я буду с тобой!

Я вправду хотела этого. Я так устала оттого, что меня дергают туда и обратно, оттого, что мне грозят опасностями, я так устала быть одной.

– Дина… я только потому здесь, что ты тоскуешь по мне.

– Но…

Однако голос его звучал так живо. Его лицо, его глаза, единственные глаза в мире, что как две капли воды схожи с моими – такие же зеленые.

– Вот видишь, – произнес рядом другой голос. – Ты принадлежишь нам!

Ацуан! Это он очутился вдруг там, где миг тому назад стоял мой отец.

– Нет! – прошептала я. – Не желаю быть той, кем ты хочешь сделать меня.

– Зачем тебе ограничивать себя? – спросил он. – Зачем подрезать свои крылья? Когда я вижу тебя здесь, это так ясно. Ты связала саму себя. Свои силы Пробуждающей Совесть ты подавила в себе и связала, а Дара Змеи ты страшишься. Но погляди на самое себя.

Внезапно на том месте, где он стоял, появилось зеркало. И в этом зеркале я увидела себя…

Девочку, которая по-настоящему не была еще человеком. Окаменевшая и несчастная. Статуя, которую душит обвивающий ее плющ… Неужто это?..

– Это так легко! – прошептал Ацуан. – Так легко освободиться!

И вдруг это произошло.

И никакого выбора: то или другое.

Просто и то и другое вместе!

Зеленые щупальца плюща ослабили свою хватку и упали, будто лопнувшие цепи. Статуя заморгала и ожила. Девочка, быть может, еще не такой человек, как другие люди, но и никакое не чудовище. Это я, это всего-навсего я.

– Вот видишь! – сказал Ацуан. – Я знал, что ты можешь сделать это. Идем! Я отведу тебя туда, где твоя настоящая родина!