Текст книги "Серебрянные слитки"
Автор книги: Линдсей Дэвис
Жанр:
Исторические детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)
Как только я бросился на него, я понял, что он умеет бороться. В некоторых сомнительных и подозрительных частях империи он научился уловкам, которые господину среднего класса знать не положено. К счастью для меня, я не принадлежал к среднему классу.
Драка была яростной. Более того, Метон относился к типу людей, которые считают, что противника отвлекает рев. Поэтому он много ревел и рычал, и очень активно размахивал оружием, независимо от того, послужит ли какой-то цели наносимый удар или нет. Меня это не волновало. Вскоре я сам принялся вопить. Мы скакали по проемам между перцем и специями, ударялись о бочонки и тюки, и вскоре оба жадно хватали ртом воздух. Я радовался, что у Елены Юстины достаточно здравого смысла, чтобы не путаться под ногами.
Я сражался со сбившимся с пути младшим братом сенатора в этом мрачном, пронизанным острыми запахами месте на протяжении получаса. Вываливая дорогое наследство Елены себе под ноги и безжалостно его топча, мы продолжали биться. У нас обоих слезились глаза. Вероятно, Публию было ближе к пятидесяти, но его отличал высокий рост, типичный для их семьи. Ничего не выражающее лицо выводило из себя. Я не видел никаких непроизвольных реакций, которыми мог бы воспользоваться, нельзя было ввести его в заблуждение, сбить с толку, обмануть.
У него имелось оружие лучше моего, более длинное, хотя это меня беспокоило меньше всего. Я на протяжении многих лет тренировался как раз для подобных схваток в гимнасии у Глаука. Однако Метон тоже тренировался. И где бы он ни проходил подготовку, в том месте считали, что противнику следует перерезать подколенное сухожилие, вообще посильнее покалечить, а еще лучше попасть пальцем в глаз. По крайней мере, я подготовился к тому, чтобы удерживать его на расстоянии, размахивая снятым с пояса ремнем. Затем, когда Метон подошел слишком близко, я обвязал ремень вокруг предплечья, как делают гладиаторы, чтобы отразить выпады клинка.
Метон был в хорошей физической форме. Я устал. Мы в третий раз проскочили мимо Елены, я постарался не встречаться с ее обеспокоенным взглядом. Я знал, что со стороны, вероятно, кажется, что я прилагаю массу усилий, и это было вполне нормально. Затем ее дядя расслабился. У меня снизилась концентрация – и внезапно он выбил кинжал у меня из руки. Я судорожно бросился за оружием, головой вперед, затем меня качнуло в сторону – и я рухнул на пол, распластавшись по нему, мне в ладони и колени врезались рассыпанные по полу перчинки и специи.
Я все еще оставался на полу, лежал на животе и был готов перекатиться с поднятой вверх рукой, но знал, что, вероятно, уже слишком поздно. Елена Юстина стояла так тихо, что мы с Метоном про нее забыли. Ее дядя понесся ко мне с высоко поднятым мечом, ужасающе кричал. Когда он несся, связанная Елена всем своим весом надавила на бочонок, за который я ее затолкнул в начале драки. Бочонок рухнул. Содержимое вывалилось и раскатилось на много ярдов вокруг по твердому полу склада.
Не было времени ее благодарить. Я подогнул одно колено и быстро встал, затем перебрался через рухнувший бочонок. Метон вскрикнул и пошатнулся, когда крошечные, твердые, как железо шарики под его ухоженными ступнями, во все больших количествах стали забиваться в обувь. Более того, ему было больно на них ступать в мягкой обуви. Мои же мозолистые ноги оказались обуты в сапоги с тройными подошвами, толщиной с дюйм. Я легко продвигался вперед по мускатным орехам и легко отбрасывал их ногами. Затем, до того, как Метон пришел в себя, я нырнул ему под гарду и врезал рукояткой ножа по запястью. Он выронил меч. Чтобы удостовериться, я еще подтолкнул его плечом подальше от клинка.
Елена Юстина отшвырнула меч в сторону.
* * *
– Не двигайся! – ублюдок пошевелился. – Все закончено! – выдавил я из себя. – Не двигайся. Все закончилось…
Я освободил Елену.
– Неплохо, – выдохнул Метон. – Для… грязного грубияна из трущоб Субуры! – Мне нечего терять. Не двигайся! – я знал этот тип людей. Этот мужик будет доставлять мне проблемы до тех пор, пока за ним не захлопнется дверь камеры. – Не выводи меня из себя, Камилл!
– Что теперь, Фалько? – быстро спросила Елена.
– Во дворец. Решение будет принимать Веспасиан.
– Фалько, ты дурак! – воскликнул Публий. – Давай разделим с тобой серебро, как и специи. И девчонка, Фалько…
Тогда я разозлился. Один раз он распорядился ее судьбой, чтобы это подходило его низменным целям. Тогда он выдал ее замуж за Пертинакса. Но это больше никогда не повторится.
– У твоей племянницы ужасный вкус, но все-таки не такой ужасный! Игра закончена. Стража с Авентина блокирует Остийскую дорогу и обыскивает все, что по ней движется – от корзины, с которой старушка ходит на рынок, до вьюков на верблюдах. Петроний Лонг не пропустит незаконный караван повозок. Это серебро – твой смертный приговор…
– Ты врешь, Фалько!
– Не суди меня по своим стандартам. Пора идти.
* * *
Отец Сосии (а он на самом деле был отцом Сосии), и, я думаю, он знал: я никогда этого не забуду, повернул ко мне открытые ладони. Это унылый жест гладиатора, который потерял оружие и признает поражение.
– Позволь мне самому выбрать свой путь.
– Что? – фыркнул я. – Ты выбираешь смерть, руководствуясь высокоморальными принципами, которые презирал всю жизнь? Предатель из среднего класса – и слишком благороден для виселицы?
– О, Марк… – прошептала Елена. В это мгновение я впервые услышал скрип большой двери. – Позволь человеку воспользоваться гражданским правом, – умоляла она. – Дай ему шанс. Посмотри, как он им воспользуется. Позволь мне дать ему меч…
Она сделала это до того, как я смог ее остановить, ее честное красивое лицо с блестящими глазами было ясным как день. Конечно, он сразу же приставил меч к ее нежному горлу.
У Камилла Метона было не больше чести, чем у жалящей крапивы, а девушка подошла слишком близко. Он запустил руку глубоко в ее мягкие волосы и заставил Елену опуститься на колени. Она посерела. Одно движение кого-то из нас – и он резанет ей по шее, словно отрезая кусок копченой испанской ветчины.
– Отпусти ее… – приказал я ему ровным голосом, пытаясь удержать его взгляд.
– О, Фалько! Это твое по-настоящему слабое место!
– Нет – моя сила.
Елена не сопротивлялась и молчала. Она неотрывно смотрела на меня. Я сделал шаг.
– Не приближайся!
Он стоял между мной и дверью. Таким образом у него было лучшее освещение, а у меня – лучший обзор.
– За спиной, Камилл!
– О боги! – фыркнул он. – Только не эта старая уловка.
– Партнер! – крикнул я громким голосом. – Тебе потребовалось много времени.
Елена вскрикнула, когда дядя причинил ей боль, безжалостно дернув за волосы. Таким образом он пытался вывести меня из себя. Это было его ошибкой. Я не сводил с него глаз из-за Елены, но, в конце концов, он услышал яростный топот ног.
Он начал оборачиваться.
– Твой ход! – крикнул я.
Публий дернулся. Я прыгнул вперед и вырвал у него Елену. Я развернул ее и прижал лицом к груди.
Она прекратила сопротивляться раньше, чем все закончилось. Она все поняла. Я очень нежно ее отпустил, затем прижимал к себе, пока срезал веревки, и только потом позволил ей взглянуть…
Ее дядя был мертв. Возле него в луже крови лежал меч, но не его собственный, а его палача.
* * *
Сенатор Децим Камилл опустился на колени. Мгновение его глаза были плотно закрыты. Не поднимая головы, он обратился ко мне голосом, которым разговаривал в гимнасии Глаука, где мы были приятелями.
– Чему нас учит твой тренер, Марк? Чтобы убить человека мечом, требуется сила, скорость и истинное желание видеть его мертвым!
Честный Глаук на самом деле обычно так и говорил. Децим нанес хороший сильный удар, в который была вложена душа, но я никогда ему этого не скажу.
– О, брат мой, здравствуй и прощай!
* * *
Все еще обнимая его дочь одной рукой, я подошел к Дециму и предложил ему другую руку, чтобы подняться. Елена, продолжая прижиматься ко мне, повисла на шею отца. Я обнял их обоих. Мгновение мы втроем были равны, мы делили огромное облегчение и боль.
* * *
Мы продолжали стоять вместе, когда прибыли преторианцы. Петроний Лонг появился в дверном проеме, белый как молоко. За его спиной я слышал грохот возвращающихся повозок.
Похоже, шума было много. Высокопоставленные лица взяли дело в свои руки, все запуталось, началась суматоха. Люди, которые не играли никакой очевидной роли в событиях дня, поздравляли себя с завершением дела. Я медленно вышел наружу, чувствуя невероятную усталость. Мое лицо напоминало маску актера с вырезанными отверстиями для глаз.
Склад опечатывали с телом внутри, на ворота, ведущие во двор, навесили цепь. Децима отвели во дворец для объяснений. Я видел, как его дочь провожают к паланкину. Мы не разговаривали. Преторианцы знали, что у информатора – даже императорского информатора – не может быть никаких дел с сенаторской дочерью.
Метон меня ранил, и на лице Елены Юстины осталась моя кровь. Она хотела видеть меня рядом, я знал, что хотела. Она пострадала, получила ушибы, была потрясена, тем не менее, я не мог к ней подойти.
Если бы Елена подала хоть малейший знак, то я бы оттолкнул в сторону всех преторианцев, но она этого не сделала. Я стоял в растерянности. Стража провожала ее домой.
Наступила ночь. В Риме творились дурные дела, раздавались злобные и жуткие крики. Над Капитолием прокричала сова. Я услышал грустные звуки флейты, прорезающие городские улицы. Флейта пела о несправедливости мужчины к женщине, про несправедливость богов к людям.
Петроний Лонг стоял рядом, не произнося ни звука. Как мы оба знали, дело о серебряных слитках успешно закончилось.
Глава 64Это был Рим. Требовалось соблюсти формальности. В ту же самую ночь, пока Веспасиан развлекал фаворитов и счастливчиков на устроенном им пире во дворце, а весь Рим ужинал семьями и трибами в других местах, меня потащили на Палатин для разговора с его сыном. Тит Цезарь, знаменитый своими милостями и любезностями, поздравил Камилла Вера, Петрония Лонга и меня. Сенатор был слишком сильно потрясен, чтобы возражать. Елена Юстина молча стояла рядом с матерью, лица обеих скрывали покрывала. Но даже и так я мог определить, что Елена пребывает в мрачном настроении, она чем-то напоминала мертвую медузу.
Особым событием дня должно было стать вручение М. Дидию Фалько золотого перстня, четырехсот тысяч сестерциев и перевода в средний класс. Щедрый жест от молодого Цезаря, который любил творить добрые дела.
* * *
М. Дидий Фалько, славящийся дурным характером, поведением и неблагодарностью, легко и беспечно оправдал свою репутацию замечательного информатора. Я подумал о том, что это означает не просто получение земли и разряда, но также изменение образа жизни. Флавий Иларий по-своему вспахивает полезную борозду и наслаждается спокойными, уютными домами с женой, которую сильно любит. Я смог бы, как и он, жить той жизнью, которую выберу, среди людей, которые мне нравятся. Я знал, что смогу преуспеть.
Затем я вспомнил Сосию. Сосию, которая умерла и у которой теперь нет даже отца, чтобы просить богов нежно с ней обращаться.
– Значит, это ваша премия за работу по контракту! – обратился я к Титу Цезарю. – Оставьте ее себе, Цезарь. Я ее не заслужил. Меня наняли, чтобы найти человека, убившего Сосию Камиллину…
В ушах у Тита все еще звенели радостные крики и приветствия, с которыми его встречали в Риме, и он весь день пребывал в радостном настроении, но все равно немного поморщился после произнесения мною этих фраз. Присутствовало несколько официальных лиц, но я сделал ему одолжение и не стал называть имя Домициана. Это имя я не хотел произносить больше никогда.
– Дидий Фалько, Веспасиан лично закрыл этот счет! – осторожно заметил Тит.
– У меня он никогда не будет закрыт, – холодно ответил я на метафору.
– Вероятно, нет. Я это понимаю. Поверь мне, мы все сожалеем о смерти этой бедной девушки. Фалько, попытайся в ответ проявить понимание. Теперь Риму требуется верить в свою первую семью. Императоры должны устанавливать свои правила…
– Именно поэтому, господин, я – республиканец!
Я был возбужден, но Тит не пошевелился. Он задумчиво смотрел на меня, затем обратился к сенатору. С усилием, явно вызванным печалью и измождением, а не антипатией ко мне, попытку предпринял и Децим.
– Марк, ради моей дочери…
Но я прямо сказал сенатору, что его дочь, прекрасный чистой души человек, явно заслуживает большего, чем побитый, подкупленный, только что получивший взятку за молчание информатор.
Он довольно хорошо это принял. Вероятно, он соглашался. Гарантирую, что его жена согласилась. Если это и не было его собственным мнением, когда я начал его оскорблять, то теперь оно не могло у него не сложиться. Для завершения процесса, я присовокупил в конце:
– Сенатор, не позволяйте вашим суждениям сложиться под впечатлением одного мгновения, от которого кружится голова.
Затем я развернулся и отправился прямо к его дочери, прямо в общественную приемную. Слава богам, что на ней было покрывало. Я не смог бы это сделать, если бы мне пришлось видеть ее лицо.
– Госпожа, вы знаете, как обстоят дела: каждое дело – девушка, новое дело – новая девушка. Тем не менее я привез домой подарок для украшения вашего пальчика: Ex Argentiis Britanniae. Подарок благодарного раба с серебряных рудников.
Я вручил Елене Юстине серебряное кольцо. У меня не будет больше возможности ее увидеть, поэтому я сегодня вечером забрал его у серебряных дел мастера. Внутри был выгравирован один из дешевых девизов ювелиров, которые не значат ничего или значат очень многое, в зависимости от твоего настроения. Anima Mea…
Я знал, что безнадежен. Я отказался от нее публично, затем навесил этот груз на ее одиночество. Это не было моей виной. Серебряных дел мастер не получил никаких указаний, поэтому выгравировал то, что ему понравилось. Увидев гравировку, я не мог заставить себя попросить что-то изменить.
И, в конце концов, ведь девиз был настоящим. «Anima Mea» – моя душа.
* * *
Я поднял ладонь Елены Юстины, положил в нее подарок и плотно сжал пальцы девушки. Подарок остался внутри. Затем, не глядя ни на кого, я ушел.
Глава 65Я отправился на набережную. Я шел мимо закрытых кабинок кукольников на пустынный променад. Тут я однажды гулял с Еленой Юстиной. Туда я иногда я отправлялся в одиночестве. Теперь было темно, но мне хотелось темноты. Я закутался в тогу, прислушивался к звукам ночного Рима и боролся с паникой от содеянного.
Я стоял в полном одиночестве на высоте, над Римом. Дул холодный ветер. Издалека доносилась музыка, которая то прерывалась, то звучала вновь, я слышал, как топают ногами часовые, до меня доносились взрывы смеха, а время от времени зловещие крики.
Когда я снова успокоился, а это произошло после того, как я очень сильно замерз, я спустился вниз.
* * *
Я отправился назад во дворец и снова попросил аудиенции у Тита. Теперь было очень поздно. В коридорах меняли направление высокие тени, а несколько слуг, которых я смог найти, сплетничали и испуганно поднимали головы, когда их отвлекал призрак с белым лицом.
Похоже, никто не находил мое присутствие странным. Похоже, никому не было дела. Иногда подобное случается в официальных учреждениях после того, как на службу заступает ночная смена. Обычно происходит так мало событий, что люди радуются любому изменению рутины.
Меня пропустили сквозь многочисленные помещения, от богато украшенных до довольно простой приемной, которую я не видел никогда раньше. Кто-то зашел во внутренние покои, и я услышал, как мое имя произносит тихий голос, не проявляющий любопытства. Мгновение спустя, вышел веселый чудной старикан в домашних тапках, за ним мелкими шажками следовал мужчина, который меня привел. Провожатый исчез почти сразу же. Старик внимательно меня осмотрел.
– Оба молодых Цезаря уже в постели. Я подойду?
На нем была помятая пурпурная туника, никакого ремня. Этого крупного мужчину плотного телосложения, примерно шестидесяти лет отличали широкие плечи и здоровый вид. Лоб прорезали глубокие морщины, смотрел он открытым взглядом. Каким-то образом то, что он обходился без церемоний, запросто, способствовало его теперешнему влиянию. На протяжении лет он привык вести за собой людей только силой своей личности. У него это прекрасно получалось. Будь проклят этот ублюдок от больших пальцев ног до тонких волос на голове, но мне он сразу же понравился.
Я знал, кто это. Это был император Веспасиан.
Я решил, что лучше ответить вежливо, и сказал, что он сойдет.
* * *
Он смотрел на меня снисходительно и явно забавлялся, затем жестом пригласил меня войти. Он работал в небольшой комнате, которая стала уютной благодаря удачно расположенным светильникам. Веспасиан занимался двумя аккуратными стопками писем. Создавалось впечатление очень хорошей организации труда. Мне самому хотелось бы работать в таком кабинете.
– Значит, ты и есть Фалько. Выглядишь ты немного нездорово. Хочешь выпить вина?
– Нет, спасибо. Я просто немного замерз. Пожалуйста, не беспокойтесь.
– О-о, никакого беспокойства! – весело воскликнул Веспасиан. – В коридоре ждет неограниченное количество тех, в обязанности кого входит подносить кубки и разливать вино. Они ждут возможности показать свое мастерство… – Я все равно покачал головой. К моему удивлению, он продолжал болтать. – Тех, кто что-то приносит и что-то уносит. Каждый из них – большой специалист своего дела. Если хочешь, вероятно, можно среди них найти раба, мастера чистки пупков. У него окажется специальный передничек чистильщика пупков и специальное приспособление с украшенной жемчугом ручкой.
Похоже, он успокоился.
– Можно прекрасно отдохнуть и расслабиться в таком окружении, господин, – с серьезным видом устало заметил я.
– Я перестал расслабляться, как только увидел, сколько денег уходит на выплату жалованья, – горько ответил Веспасиан.
Он посмотрел на меня глубоко посаженными глазами, и я понял, что если мог справиться с Титом, с этим человеком справиться не могу.
– Я слышал про твое кривлянье в связи с оплатой.
– Я не хотел никого оскорбить, господин.
Веспасиан молчал. Мне показалось, что взгляд и напряженный вид, которыми он так славился, легко могли быть результатами многолетних усилий по сдерживанию смеха в общественных местах. Однако теперь он не смеялся.
– Ты оскорбил свой собственный ум, которым несомненно обладаешь! – Я люблю прямых людей. Пусть лучше будет так. – Так с чем же связана эта твоя последняя пантомима? – более спокойно спросил император.
Именно тогда я объяснил Веспасиану, зачем пришел сейчас во дворец и чего надеюсь добиться.
Я рассказал ему историю и признался, что мне очень жаль. Я попросил второго шанса. Он спросил, зачем он мне. Я пояснил, что из-за нее, он дал отрицательный ответ.
И тогда я спросил: что нужно сделать? Но он снова ответил нет.
* * *
Это было не то, что я ожидал, совсем не то, что я ожидал.
После этого Веспасиан предложил мне работу. Пришел мой черед отвечать отрицательно. Я указал, что он не любит информаторов, а я не люблю императоров, поэтому едва ли мы подходим друг другу. Веспасиан объяснил, что неприязни к информаторам как таковым у него нет, чего нельзя сказать о работе, которую они выполняют. Я признался, что примерно то же самое чувствую насчет императоров.
Он долго смотрел на меня, хотя не казался особо расстроенным.
– Значит, этот визит связан с дочерью Камилла? – Я ничего не сказал. – Я не верю в связи между представителями разных сословий. Они вредны. Сенаторская дочь обязана уважать честь своей семьи. Меня считают старомодным, – заметил император.
Я едва ли мог этого не знать, поскольку весь Рим говорил о том, что сам Веспасиан на протяжении практически всей жизни имел связь с освобожденной рабыней, которая впервые стала его любовницей сорок лет назад. Говорили даже, хотя это и казалось маловероятным, что он теперь притащил это верное старое тело с собой во дворец.
– Господин, с должным уважением к вам я не стану расспрашивать вас по этим вопросам, поэтому не ожидаю, что мне придется отвечать за себя.
Я думаю, что на этот раз он оскорбился, но через несколько секунд улыбнулся.
– Тит говорит, что она кажется разумной девушкой.
– Я тоже так думал, пока она не связалась со мной! – резко ответил я.
– Мой старый друг Иларий был бы категорически не согласен, – запротестовал Веспасиан, опровергая мое утверждение. – Я никогда не спорю с Гаем, это ведет к слишком большому количеству бумажной работы. Он о тебе хорошего мнения. И что я ему скажу теперь?
Я смотрел на императора, а он смотрел на меня. Мы достигли соглашения. Он просто сидел со сложенными на груди руками, пока я представлял свою идею. Он включит меня в список претендентов для перехода во второй разряд. И он включит меня во второй разряд после того, как я сам заработаю деньги, которые требуются для этого.
Я обязался заработать – и сберечь – четыреста тысяч золотом.
* * *
Перед тем, как уйти, я настоял еще на одной вещи.
– Я хочу, чтобы вы это увидели.
Я достал чернильницу, которую нашел в склепе с шафраном. Я извлек ее из кармана вместе с несколькими горошинами перца. Император повертел ее на ладони большой руки. Это была обычная чернильница, простой формы, с крышкой. На дне было аккуратно выцарапано: Т ФЛ ДОМ, инициалы младшего сына Веспасиана.
До того как он успел что-то сказать, я ее забрал.
– Поскольку она не потребуется в суде, я оставлю ее у себя, как память об этом деле.
Отдать должное Веспасиану, он на самом деле позволил мне ее забрать.
* * *
Я отправился домой. Когда я спускался с Палатина, над Римом уже царила ночь. Везде вокруг меня город спал и напоминал серию глубоких черных прудов между тусклыми огнями на вершинах семи холмов. Я пошел по спящим улицам и наконец добрался до знакомого убожества и запустения родных кварталов и мрачной квартиры, где я жил и куда однажды привел девушку по имени Сосия Камиллина.
Это был худший день в моей жизни, но, войдя к себе, я понял, что он еще не закончился. Дверь на балкон оказалась приоткрыта. Когда я вошел, в комнату ворвалась струя холодного воздуха – получился сквозняк. Кто-то меня ждал, притаившись на балконе.
