Текст книги "Невеста принца"

Автор книги: Линда Лаел Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Анни спряталась ото всех в дальнем уголке сада возле покрытой мхом и осыпающейся статуи Пана и уселась на такую же древнюю скамейку. Посидев несколько минут неподвижно и придя в себя после разговора с Люсианом, когда она дрожала от ярости и других чувств которым не находила названия, Анни взглянула на деревянную шкатулку у нее на коленях.

Еда, которую она взяла в кладовке, куда-то исчезла, наверное, выпала у нее из рук, когда она торопилась убежать подальше ото всех. Все же, несмотря на все волнения, Анни чувствовала голод.

Вздохнув, она дрожащей рукой погладила крышку шкатулки из вишневого дерева. Потом откинула ее, и перед ней возник как будто маленький столик с чернильницей и специальным местом для ручек и карандашей. Внутри она нашла даже несколько швейцарских марок, совершенно бесполезных в Бавии.

Анни улыбнулась. Шкатулку-столик ей подарили сестры на Новый год. Они все вместе отыскали ее в каком-то магазинчике в Париже, по крайней мере, так они сказали, и обошлись без помощи мамы или гувернантки. На самом деле, это была не совсем правда, потому что без гувернантки Габриэла, Мелиссанда, Елизавета и Шарлотта Треваррен и шагу ступить не смели.

Патрик и Шарлотта Треваррен не были строгими родителями в обычном понимании, но они всерьез заботились о своих дочерях и все делали ради их безопасности.

От одного воспоминания о родных Анни стало намного легче. Она достала пузырек с чернилами, свою любимую ручку и несколько листочков бумаги.

Потом с удовольствием написала «Замок Сент-Джеймс» и число в правом верхнем углу. «Мои самые любимые мама, папа и сестрички…» На этом она остановилась, поняв, что вдохновение покинуло ее.

Шорох в кустах рядом испугал ее, и она уронила бумагу… Потом на землю полетели шкатулка, чернила, словом, все, что у нее было в руках.

Ей совсем не хотелось видеть Люсиана и, кстати сказать, Федру и Рафаэля тоже.

Она узнала Чандлера Хэзлетта и вздохнула с облегчением. У него было доброе и веселое лицо, не омраченное никакими трагедиями, и он показался Анни на редкость прямодушным и уравновешенным.

Анни подивилась, возвращая ему приветливую улыбку, почему судьба заставила ее полюбить такого невозможного человека, как Рафаэль. Все было бы намного проще, если бы она могла отдать свое сердце тому, кто по достоинству оценил бы ее привязанность и отплатить ей тем же.

– Надеюсь, я вас не очень потревожил, – сказал, вылезая из кустов, Хэзлетт.

Анни обратила внимание, что он держит в руках что-то, завернутое в салфетку, и тяжело вздыхает, хотя глаза у него смеются.

– Рафаэлю неплохо было бы приструнить своих садовников. Я уж было подумал, что опять попал в джунгли. Вот уж совсем не удивился бы, если бы мне навстречу вышел тигр, а то и выбежали бы обезьяны.

Анни рассмеялась и подвинулась на скамейке, освобождая ему место. Благодарный мистер Хэзлетт уселся рядом, по-доброму глядя на нее, и протянул ей сверток.

Анни приняла подношение, думая только о том, что у нее опухшие глаза и красный нос.

– Что это?..

Не дожидаясь, когда она договорит, мистер Хэзлетт с удовольствием объяснил:

– Должен признаться, мисс Треваррен, я видел, как вы недавно бежали по дому, теряя кое-что на ходу. Я понял, что вы расстроены, но решил, что вы все-таки не откажетесь поесть.

Его доброта совершенно обезоружила Анни. Она шмыгнула носом, и пальчики у нее дрожали, когда она развязывала узелки.

– Вы такой заботливый, мистер Хэзлетт, – тихо проговорила она.

– Пожалуйста, называйте меня Чандлер, – попросил он. Ведь мы теперь друзья, правда?

У него был ласковый голос, и Анни едва удержалась, чтобы не броситься ему на шею и не выплакать у него на груди все свои горести. Она бы именно это сделала, будь рядом с ней ее добрый отец.

Бог знает, каким усилием воли она приняла гордый вид.

– Благодарю вас.

Она сказала это совсем тихо, но Чандлер все равно услышал.

Забыв о письменных принадлежностях, Анни откусила большой кусок сыра. Мистер Хэзлетт терпеливо ждал, пока она расправится с яблоком и с хлебом.

– Ну вот, – проговорил он потом, беря ее за руку. – Хотите теперь поговорить? Уверяю вас, мне можно довериться, и, возможно, я даже покажусь вам милым.

Анни почувствовала себя гораздо сильнее, хотя торопливо проглоченная еда вряд ли еще успела добраться до желудка. Она пока не решила, оставаться ей в Бавии или немедленно уезжать из замка Сент-Джеймс, поэтому ей очень хотелось хоть немножко облегчить сердце.

– Боюсь, я не смогу остаться на свадьбу, мистер Хэз… Чандлер, – тихо проговорила она, стряхивая с коленей крошки сыра и хлеба.

Огрызок яблока она забросила подальше в траву, где его уже дожидались крошечные жители сада.

Лицо Чандлера приняло озабоченное выражение.

– Думаю, принцесса будет очень огорчена. Я тоже огорчусь. Вас кто-нибудь обидел тут?

– Обидел…

Анни помолчала, обдумывая свой ответ, а тем временем вытряхнула салфетку, в которую была завернута еда, сложила ее и вернула Чандлеру.

– Не совсем так, – ответила она.

Наверное, нечестно будет, если она назовет обидой то чудесное, что случилось между нею и Рафаэлем, какими бы мыслями и чувствами ни руководствовался Рафаэль. К тому же, она не собиралась пересказывать то, что узнала от Люсиана, когда была с ним в кухне. Она знала, что лучше не лезть в семейные дебри, потому что они похожи на кусты колючей ежевики с перепутанными и глубокими корнями.

– Что-то же случилось, – стоял на своем Чандлер. – Это связано с Рафаэлем?

Философическое настроение мгновенно покинуло Анни. У нее запылали щеки. Она совсем забыла, что практически все в замке Сент-Джеймс знали о ее неприличном поведении на озере. Наверное, она убежала бы в кусты, если бы Чандлер не схватил ее за руку и не повернул лицом к себе.

– Я люблю Рафаэля, – выпалила Анни, хотя совершенно не собиралась это говорить. – Я его люблю.

Чандлер отпустил ее.

– Вижу, – сказал он. – Давно вы его любите?

Анни залилась слезами. Господи, она не плакала так много со времени своих первых одиноких ночей в Академии святой Аспазии, когда всем сердцем поверила, мама и папа решили навсегда сбыть ее с рук.

– С двенадцати лет, – сказала она, заставляя себя держаться храбро, но голос у нее все равно предательски дрожал. – Папа и мама давно дружат с Рафаэлем, хотя, скажу вам, они совсем не были в восторге от его отца, и наверное, они были правы. Он довольно часто приезжал к нам во Францию, иногда с отцом, иногда один. Я всегда его обожала, а в том году почувствовала, что мои чувства к нему никогда не переменятся.

– Девочка превратилась в женщину, – сказал Чандлер.

Наверное, скажи это другой человек, Анни бы с ним не согласилась, но Чандлер не имел в виду ничего плохого. Он не хотел ее обидеть. И ой был прав.

– Да.

Он радостно улыбнулся.

– Наверное, это прекрасно, когда вот так влюбляешься.

Анни на мгновение прикусила губу, а потом покачала головой.

– Не прекрасно, – печально проговорила она. – Ужасно. Рафаэль привез с собой леди Джорджиану и сделал ей предложение в нашем саду. Они были помолвлены с детства, поэтому предложение было простой формальностью, но я все равно пережила это как самый страшный удар в моей жизни.

Чандлер взял ее руку в свои и погладил. На его лице она читала самое искреннее сочувствие.

– Бедняжка Анни. Вы подслушивали.

Анни неожиданно для себя рассмеялась, удивляя этим и себя, и Чандлера, ведь слезы все еще текли у нее по щекам.

– Точно. Я сидела на дереве и, знаете, прежде чем Джорджиана сказала «да» или «нет», свалилась прямо им на головы. Ну, не на головы, а в ноги. Мне было ужасно себя жалко.

Чандлер коротко хохотнул, представив эту картину. Но, тем не менее, он не забыл подать Анни ту самую салфетку, которую она несколько минут назад аккуратно сложила.

– Вы ушиблись?

Анни вытерла глаза, тяжело вздохнула и, улыбаясь, взглянула на своего нового друга.

– О да. Не представляете, что было с моей гордостью, а уж с сердцем – и говорить нечего.

Он изогнул бровь, всматриваясь в нее с доброй усмешкой и таким пониманием, которого она от него не ожидала, хотя с первой встречи признала в нем умного человека.

– Но кости-то остались целы?

– Все до единой.

– Рафаэль знает, что он разбил вам сердце?

Анни покачала головой.

– Не думаю. А вот Джорджиана знала. Никогда не забуду, какой она была со мной ласковой и доброй. Мамы и папы в тот день не было дома, так что пришлось леди Джорджиане повозиться с моими ушибами и царапинами. Она сказала мне, что когда я вырасту, я тоже найду своего возлюбленного.

Чандлер вздохнул.

– Ах, Джорджиана. Замечательная женщина и очень хорошая… слишком хорошая для нашего мира, я думаю. В нашем кругу было так трогательно встретить искреннюю любовь.

Наступил удобный момент для Анни развеять кое-какие сомнения, и она решила его использовать.

– Они редко случаются? Я имею в виду браки по любви.

По светло-карим глазам Чандлера нетрудно было понять, что Анни не очень искусно скрыла свое беспокойство. Он улыбнулся ей, но выражение его лица было печальным.

– Вы хотите знать, Анни Треваррен, люблю ли я принцессу Федру?

Анни выпрямилась, стараясь делать вид, будто не у нее пылают щеки.

– Да, хочу. Вы любите?

Чандлер потер глаза и вздохнул.

– По какому праву вы задаете мне этот вопрос? – с любопытством переспросил он, но не рассердился.

– Федра – моя лучшая подруга. Мы всем с ней делимся.

Не всем, услышала она голос в своей голове. Ты не сказала Федре, что на самом деле случилось между тобой и Рафаэлем, да и у нее появилась от тебя тайна. Ты сама видела, как вчера сверкали ее глаза. Помнишь?

– Понятно. Что ж, вы мне рассказали о своем падении с дерева после того, как Рафаэль сделал предложение Джорджиане, и будет только честно, если я отвечу вам так же искренне. Нет, мисс Треваррен, я не люблю Федру в том смысле, который вы имеете в виду. У меня не было ни времени, ни возможности развить в себе такое чувство.

Анни была разочарована.

– Но вы так смотрели на нее, когда вышли тогда из кареты… Так целовали ей руку…

Чандлер хмыкнул и запустил руку в волосы.

– Ах, Анни, какая же вы фантазерка! Впрочем, возможно, я такна нее смотрел. В конце концов, Федра… Федра на редкость прелестна. Наши семьи уже много столетий…

– И все? – крикнула Анни, вскакивая на ноги.

Чандлер тоже встал и теперь смотрел на нее с искренним сожалением.

– Нет, – сказал он. – Когда я увидел взрослую Федру, я подумал, что в один прекрасный день, если мы оба постараемся, то, возможно, полюбим друг друга. И я был счастлив тогда.

Анни открыла было рот, чтобы что-то сказать, но поняла, что сказать ей, в сущности, нечего, и она закрыла его.

Чандлер легко положил руки ей на плечи, наверное, так сделал бы брат, если бы он был у Анни.

– На самом деле лет ничего удивительного в вашем представлении о любви, – хрипло проговорил он. – В конце концов, вы совсем молодая девушка и всю жизнь прожили под крылышком… Откуда вам знать, что такое счастье очень редко случается? Но, увы, мне придется вас разочаровать горькой правдой. – Он набрал полную грудь воздуха. – Анни, прелестная Анни, большинство из нас ни разу в жизни не встречается ни с чем подобным. Нам приходится довольствоваться менее высокими чувствами, которые, кстати, тоже вполне могут осчастливить человека.

Анни гордо подняла голову.

– Как я рада, – сказала она, – что я не вы.

Он опустил руки.

– Господи, будь милостив ко всем нам, – прошептал он. – Вы ведь говорили мне о своей любви к Рафаэлю, правда?

Анни еще раз вздернула подбородок.

– Сначала – да. Но если вы не испытываете ничего подобного к Федре, а она к вам, то свадьбы не должно быть, по крайней мере, пока.

Чандлер в волнении отвернулся от нее и запустил руку в волосы, потом опять посмотрел на Анни.

– Забудьте на минуту о Федре и обо мне. Анни, вы не должныразрешать себе любить Рафаэля Сент-Джеймса. – Анни хотела было возразить, но он поднял руки, останавливая ее. – Нет, нет, я не говорю, что он плохой человек. Может быть, он самый лучший из всех, кого я знаю. Но он обречен, Анни, так же, как этот осыпающийся замок и эта проклятая страна. Если вы отдадите ему свое сердце, то он, скорее всего, унесет его с собой в могилу.

Анни отпрянула от него и закрыла глаза, всего на одно мгновение, словно защищая себя от жестоких слов.

– Значит, так тому и быть.

– Господи Иисусе, – побледнев, прошептал Чандлер. – Этого не может быть, Анни. Вы такая молодая, такая красивая… Вы родились на этот свет, чтобы выйти замуж, чтобы свести с ума какого-нибудь дурака, который будет Богу молиться от счастья, чтобы рожать детей и мечтать… – Он замолчал, не отрывая от нее печального взгляда. – Бегите отсюда, Анни. Бегите отсюда и уносите подальше ваше доброе глупенькое сердечко.

Еще не прошло часа, как Анни приняла точно такое решение. Однако, стоя сейчас напротив Чандлера, она ясно поняла, что по своей воле ни за что не покинет замок Сент-Джеймс, будь то до или после свадьбы Федры, если только Рафаэль не откажется быть с ней рядом. И она покачала головой.

– Я остаюсь, – сказала она, словно принося священную клятву.

Чандлер вздохнул и, невразумительно распрощавшись, ушел, оставив Анни одну. Она смотрела ему вслед и не винила его за то, что он сомневается в мудрости ее решения, поскольку все его доводы насчет Рафаэля были в высшей степени разумными. Однако, зная долгую любовь своих родителей, Анни знала, что любовь совершенно не обязательно должна быть разумной.

Рафаэль из окна замка наблюдал за Анни и Чандлером и злился. Какого черта они там беседуют наедине? И о чем им вообще разговаривать? Что Хэзлетт о себе думает? С какой стати он нежничает с Анни, словно она, а не Федра, его невеста?

А потом он совсем растерялся… Почему они так внезапно разошлись в разные стороны?

Это его больше всего обеспокоило, даже больше, чем их разговор наедине и их прикосновения друг к другу.

Возмущенный Чандлером, Анни, больше всего самим собой, Рафаэль отвернулся от окна и пошел по коридору к боковой лестнице.

Дурак он был, когда накануне помчался за уехавшей из замка Анни, и еще больший дурак, когда поцеловал ее, желая преподать ей первые уроки плотского наслаждения. И вот теперь, после того, когда он столь благородно отверг удовлетворение, которое она с охотой, даже весьма настойчиво, предлагала ему, он не может выкинуть из головы эту девчушку. Сначала он чуть было не задушил собственного брата, а теперь подглядывает в окно, как какая-нибудь старая сплетница, воображая интриги и предательства.

Проклиная все на свете, Рафаэль сбежал по старой ненадежной лестнице и бросился в отдаленную часть сада. Анни ушла, и остался только Пан со своей разбитой дудочкой и ехидной улыбкой на губах.

Рафаэль усмехнулся в ответ и отправился обратно в дом с твердым намерением взять себя в руки и заняться каким-нибудь неотложным делом в преддверии неизбежного апокалипсиса в Бавии.

По странной случайности он чуть ли не нос к носу столкнулся с Чандлером, который в глубокой задумчивости стоял на выбранной Рафаэлем тропинке, прислонившись спиной к каменной стене и опустив голову на грудь.

– Вы…

Чандлер нахмурился, словно увидел перед собой самого дьявола, который явился к своему избраннику.

Рафаэль кивнул. Его странно позабавила реакция Чандлера, но в то же время ему от всей души захотелось побить старого друга за то, что он посмел прикоснуться к Анни Треваррен.

Чандлер выпрямился, поправил рукава, ибо всегда был на редкость аккуратным, и встал лицом к лицу с Рафаэлем.

– Вы должны отослать отсюда дочь Треварренов, – сказал он. – Немедленно.

Еще никогда Рафаэль не чувствовал себя таким подлецом, как в эту минуту.

– Да? – переспросил он, не повышая голоса. – А почему вы об этом просите? Неужели мадемуазель так соблазнительна?

Чандлер побагровел и стиснул зубы, стараясь сдержать охватившую его ярость. Он сжал руки в кулаки, а его глаза метали стрелы справедливого негодования, чего не мог не признать Рафаэль.

– «Соблазнительна»? О чем вы, Рафаэль? Неужели вы думаете, что я посмею предать вашу сестру в ее же доме? Или вас, моего брата и давнего друга?

Рафаэль не мог вымолвить ни слова. Ему хотелось подраться с этим чистюлей и в то же время он понимал, что правда не на его стороне. Он попытался заговорить, но из этого ничего не вышло.

Чандлер немного успокоился и положил руку Рафаэлю на плечо.

– Рафаэль, сейчас не время спорить, – сказал ой. – Вы должны знать, что я человек слова, даже если вам хочется думать обо мне иначе.

Теперь Рафаэль прислонился к стене, стараясь взять себя в руки.

– Что вы говорили Анни? – спросил он, с трудом двигая губами. – Зачем трогали ее?

Чандлер рассмеялся, но смех у него был невеселый.

– Так вот в чем вы меня подозреваете! Вы видели меня с Анни!

Рафаэль кивнул. К нему вернулось прежнее напряжение, и он едва удерживался, чтобы не схватить Чандлера за горло и не выдавить из него признание.

– Анни сказала мне, что любит вас, – безжалостно парировал Чандлер.

– Нет.

Рафаэлю было бы гораздо легче, если бы Чандлер ударил его мечом или дубинкой, которой выколачивают пыль.

– Боже Милостивый, нет. Анни же совсем девочка. Только что закончила школу. Она лишь думает, будто…

Чандлер покачал головой.

– Нет, Рафаэль, – совершенно серьезно проговорил он. – Вы неправы. Анни Треваррен отлично знает, что чувствует, я в этом убежден. Более того, если слухи, которые бродят тут со вчерашнего дня, справедливы, то вы дали юной даме повод думать, будь вы прокляты, что тоже питаете к ней нечто.

– Черт побери, Рафаэль, – продолжал он, – вы должны или отпустить это прелестное создание домой, или вести себя достойно. Подумайте о ее репутации и о ее жизни!

Рафаэль не ответил, видит Бог, он был не в силах. Чандлер говорил все правильно, даже очень правильно, каждым словом раня его в самое сердце.

Рафаэль должен был сам знать, что Анни думает и чувствует, особенно после того, как она отдавалась ему накануне, подчиняясь его рукам, его губам, его уговорам.

Он должен был знать… И он не знал. Джорджиана любила его всем своим сердцем, его бесценная, покинувшая его Джорджиана, и ни один мужчина не может быть дважды благословлен такой любовью. Тем более он, Рафаэль Сент-Джеймс, сын цыганки, узурпатор.

–  Отошлите ее отсюда, – требовал Чандлер.

Рафаэль не видел и не слышал своего друга, весь поглощенный воспоминаниями о нежном ненасытном теле, которому он дарил наслаждение в уединенном доме. Что он наделал? Господи, что он наделал?

Поздно ночью Анни отыскала Рафаэля в часовне. Он лежал ничком, как мертвый, на первой скамейке и был бы похож на кающегося святого, если бы от него не несло виски.

Анни беспокойно посмотрела на алтарь.

– Ему было очень тяжело, – прошептала она Тому, Кто мог бы ее услышать. – Пожалуйста, если Тебе не очень трудно, помоги ему немножко.

Принц дернулся, потом застонал. Анни ужасно боялась, как бы его не вырвало прямо в часовне, потому что он был пьян сверх всякой меры. У Рафаэля и так хватает бед, не надо бы ему еще обижать Господа.

Она осторожно коснулась его плеча.

– Прочь!

Анни глубоко вздохнула, набираясь сил.

– Я никуда не пойду без вас, Рафаэль Сент-Джеймс.

Она не только отказывалась покинуть часовню, она отказывалась покинуть замок и Бавию, но не стала сейчас уточнять, потому что Рафаэль все равно был не в состоянии правильно воспринять ее слова.

– Рафаэль, – шепотом звала она. – Вставай. Еще не хватало, чтобы ты богохульствовал.

Он рассмеялся, потом перевернулся на спину, чуть не свалившись на каменный пол.

– А… – криво усмехнулся он. – Ангел. Наверное, я уже умер.

– Ты совершенно живой, – сказала Анни, беря его за плечи и усаживая на скамье. – И это хорошо. Нельзя же являться к Богу в таком состоянии.

– Нельзя, – повторил Рафаэль, откидываясь на спинку скамьи.

Когда Анни плавала на корабле отца, она видела много пьяных, хотя родители всячески старались отгородить ее от них, и она ни за что не спутала бы настоящего пьяницу с любителем. Рафаэль Сент-Джеймс не был настоящим пьяницей.

– Поднимайся, – приказала она, безуспешно стараясь поставить принца на ноги. – Пока тебя не ударило молнией или чем-нибудь еще. Хотя если по правде, ты это заслужил.

– Тебе никто не говорил, что нельзя ругать пьяного? – запинаясь, спросил Рафаэль. – Это глупо. И от этого может быть только хуже.

– Правильно, – согласилась Анни. Она тяжело дышала, не в силах оторвать Рафаэля от скамьи. – Как только ты покинешь часовню, делай что хочешь!

Он откинул назад голову и расхохотался.

– Ты, правда, думаешь, что Господь покарает меня Своей десницей?

Наконец Анни удалось поднять Рафаэля, и она потащила его к двери.

– Покарает, покарает.

Они вышли во двор, освещенный луной и несколькими фонарями на стене.

– Я должен покаяться, – сказал Рафаэль.

– Об этом надо было думать раньше, пока мы были в часовне, – ответила Анни.

Они были возле каменной скамейки рядом с фонтаном, когда Анни поняла, что ее силы истощились. Еще два шага, уговаривала она себя, еще один шаг.

Рафаэль набрал полную грудь воздуха и вдруг икнул.

– Я хочу покаяться, – стоял он на своем.

Они приближались к скамейке, и Анни, сосредоточенная на ней, ничего не сказала.

– Анни, я тебя использовал.

– Знаю, – ответила Анни.

Напрягая последние силы, она толкнула Рафаэля Сент-Джеймса, принца Бавии, в фонтан.

Раздался громкий всплеск, потом он вынырнул, крутя головой и проклиная все на свете. Ярости его не было границ, однако он уже встал на путь протрезвления.

– Ты был прав, – ласково проговорила Анни. – Нечего возиться с пьяным.

Она быстро пошла прочь, но успела сделать всего несколько шагов, как Рафаэль схватил ее за руку и развернул лицом к себе.

Наверное, кого-нибудь другого Анни испугалась бы, будь он в таком состоянии, но перед ней был Рафаэль, принц душой и принц Бавии.

Он долго всматривался в ее лицо сверкающим взглядом. Его грудь тяжело вздымалась, волосы висели мокрыми прядями, в свинцовом взгляде она читала ярость. Однако, когда он заговорил, то, как ни странно, она услышала не крики, не вопли, а почти отчаянное рыдание.

– Не люби меня, – молил он ее. – Я не тот человек.

Анни коснулась ладошкой его бледной щеки.

– Рафаэль, не в твоей власти разрешать мне это или запрещать, – ответила она. – Поверь, если бы у меня был выбор, я бы ни за что не отдала свое сердце тебе. Ни за что.

Рафаэль взял ее руку, лежавшую на его щеке, и поцеловал ее, прежде чем отпустить.

– А кого бы ты выбрала?

Анни вздернула подбородок.

– Не тебя.

Она вновь отвернулась от него с намерением уйти, но он удержал ее за руку, да еще так дернул, что она прижалась всем телом к его мокрой одежде.

– Кого?

Анни стала быстро соображать.

– Кого-нибудь благородного и храброго, как Чандлер Хэзлетт или Эдмунд Барретт. Если бы кто-то из них соблазнил даму, то знал бы, как себя с ней вести.

У Рафаэля напряглось лицо, потом опять разгладилось. Спектакль был интересный, и Анни наслаждалась им.

– Ты хочешь сказать, что я тебя соблазнил?

– А как еще это называется? – ответила вопросом на вопрос Анни. – Ну, ты, в общем-то, не… Правильно… Ты не лишил меня… девственности… Но ты позволил себе лишнее. И теперь, как ты думаешь, какая у меня репутация?

Он открыл рот, потом закрыл его, со злостью откинул назад волосы одним движением руки. Анни пошла прочь, и Рафаэль не стал ее останавливать, но и не отставал ни на шаг.

Они уже были на середине большой залы, которая, к счастью, оказалась пустой, когда он наконец обрел способность говорить.

– Чего ты хочешь от меня?

Анни искоса поглядела на своего принца.

– Я хочу, чтобы ты женился на мне, – сказала она, собрав всю свою храбрость.

– Что?

Анни вздохнула.

– Если по правде, – призналась она, подходя к лестнице, то мне понравилось то, что мы делали. И я хочу опять делать это… как твоя жена.

– Анни!

Рафаэль был в таком ужасе, что она не могла не улыбнуться ему.

– Если ты не женишься на мне, – заявила она, особенно нажимая на преимущество именного этого шага, – то придется мне соблазнить тебя. Другого выхода у меня нет. Ваша невинность в большой опасности, сэр.

Рафаэль, протрезвев окончательно, заступил ей дорогу и посмотрел в ее глаза.

– Господи! Ты понимаешь, что говоришь, женщина?

– Конечно, понимаю. Ты единственный мужчина, которого я любила и люблю, и, наверное, единственный, которого я буду любить. Поэтому, если ты настаиваешь на том, чтобы остаться в Бавии и позволить себя убить, мне надо получше использовать отпущенное мне время. Разве я не права?

С этими словами она оставила Рафаэля, который застыл на месте, не умея справиться со своими чувствами.