Текст книги "Невеста принца"

Автор книги: Линда Лаел Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Останься.

Анни повернулась и поглядела в глаза Рафаэлю, которые обычно были серебристыми, а сейчас потемнели и стали, как свинцовые тучи.

– Ты, правда, этого хочешь? – спросила она.

У Рафаэля пересохло в горле. Он стоял так близко к Анни, что она могла чувствовать жар, исходивший от его сильного тела.

– Да поможет мне Бог, – ответил он глухо, и его голос показался Анни похожим на сухой пористый камень, – но это так.

– А как же твоя честь?

–  К чертумою проклятую честь! – прохрипел он. – Разве ты не понимаешь, что это сильнее меня. Ты нужна мне больше всего на свете.

– Но ты не любишь меня, – сказала она.

– Моя любовь – проклятие, – мрачнея, проговорил Рафаэль. Его губы были так близко, что Анни затрепетала в ожидании поцелуя. Он прижал ладони к двери над ее головой. – Намного лучше – и безопаснее – считаться моим врагом…

Анни с тяжелым вздохом прижалась спиной к старой двери, когда Рафаэль для начала поцеловал ее в губы. Она пришла к Рафаэлю в спальню вовсе не для того, чтобы соблазнить его, но все же она откровенно обрадовалась, сломив его сопротивление.

Поцелуй длился бесконечно, и Анни показалось, что у нее размягчаются кости. Груди набухли, затвердевшие соски коснулись хлопковой блузки, и сладкое мучительное желание охватило Анни.

Наконец Рафаэль оторвался от нее и взглянул ей в глаза. Анни все еще была в плену его сильных рук и совсем не хотела высвобождаться.

– Теперь уходи, если боишься, потому что, если ты останешься, я за себя не отвечаю. И я не пожалею времени… как вчера.

Дрожь пробежала по телу Анни. То, что она ощущала в объятиях Рафаэля, было ошеломительным, иногда страшным, но приятным. И тогда и теперь ее страсть была так сильна, что Анни казалось, будто душа в экстазе отделяется от тела и может не вернуться обратно. Рафаэль умел пробуждать в ней страстные желания, и она понимала, что он намекал на то, как она мучилась сладкими страданиями, прежде чем он позволил ей насладиться немыслимым счастьем.

Анни начала расстегивать блузку.

– Когда это я боялась? – спросила она.

Рафаэль сдавленно застонал и завершил раздевание, пока Анни стояла, все так же прислонившись к двери его спальни.

Когда ее ботинки, бриджи и рубашка были отброшены в сторону (она натянула их прямо на голое тело), он долго смотрел на нее, любуясь ее красотой.

Наконец он распустил ей волосы и запустил в них пальцы. Анни была обнажена и полностью во власти Рафаэля, но и физически и эмоционально она ощущала себя богиней. Она знала, что даже в высший момент желания, когда она будет мечтать об удовлетворении, которое ей мог дать только Рафаэль, когда его власть над ней станет как будто абсолютной, все равно это он будет с обожанием служить ей своим телом.

Рафаэль снова поцеловал ее, приникая к ней, как голодный к пище, а она распахнула на нем халат и прижалась к нему, обхватив его крепкую спину и ощущая под ладонями милое сильное тело. Рафаэль, снова застонав, раздвинул языком ей губы и вступил в борьбу с ее языком.

Рафаэль поднял Анни на руки и отнес ее через всю комнату на кровать, которая стояла на возвышении, но он легко поднялся по ступенькам и опустил Анни на простыни.

Анни знала, что Рафаэль отчасти мстит ей за то, что она заставила его отчаянно ее желать. Даря ей радость, он заодно наказывает ее. Но она все равно мечтала ласкать Рафаэля и чувствовать его внутри себя.

Она протянула к нему руки, и он, сбросив халат, вытянулся подле нее на громадной кровати.

Они вновь приникли друг к другу в долгом поцелуе. Это была прелюдия яростной, страстной борьбы, заставившей их метаться из стороны в сторону.

Где-то вдалеке пробили часы. Когда Анни вновь услышала их сквозь все забивающую волну безумного желания, Рафаэль все еще разжигал ее страсть. Она знала, пройдет много времени, прежде чем он удовлетворит ее; он хотел, чтобы она стремилась к этому и умоляла его подарить ей высшее блаженство.

Как бы священнодействуя, он снова и снова ласкал ее и доводил почти до безумия. Сначала он целовал и нежил ее ступни, потом подъем ноги, с изощренной неторопливостью продвигаясь выше – к икрам, впадинам под коленями, бедрам, грудям, все дальше – к рукам, шее и до мочек ушей. А потом, когда она уже стонала, не в силах больше ждать, он отправлялся в обратный путь, добираясь до влажного, болезненно ноющего лобка.

Так он играл с ней много раз, пока наконец не приник к ней, лаская ее языком и слегка посасывая. Но едва он чувствовал, что она близка к оргазму, он отрывался от нее, оставляя Анни дрожавшей и обезумевшей от желания.

Их страстная борьба длилась, судя по бою часов, долго, пока Рафаэль наконец не приподнял Анни.

Все ее тело было влажным от пота, волосы прилипли к щекам, вискам и затылку, но она радовалась, зная, что и он хочет ее не меньше, чем она – его.

Она ощущала трепет его влажного тела и знала, каким нечеловеческим усилием он сдерживает себя.

– Анни, – прошептал Рафаэль.

С ее именем на губах он вошел в нее, но, каким бы мощным ни было его движение, заставившее Анни содрогнуться в ожидании, он остановился на полпути, словно ничего больше и не желал.

Анни была близка к потере рассудка. Она приникла к Рафаэлю и хотела схватиться за него обеими руками, как сделала это прошлой ночью. Но он ждал, и его мускулы напряглись так, что он даже не пошевелился под ее напором. Тогда она слегка выгнулась, подняв к нему поблескивающие груди, без слов умоляя войти глубже и утолить ее животную, неистовую страсть.

Рафаэль не двигался. Обещая ей счастье, он пока лишь длил муку.

Анни застонала. Тогда Рафаэль, не погружаясь в нее и не покидая ее, нагнул голову и стал целовать одну ее грудь. Мускулы на его руках и груди заметно напряглись, словно он боролся с самим собой, но он не торопился и такое же удовольствие доставил другой груди.

Рассудок Анни затуманился, ее тело изгибалось и корчилось, а Рафаэль все не брал ее.

Наконец, в отчаянии она стала, задыхаясь, произносить слова, которые показались бессмысленными. Она рисовала картину, где их роли поменялись и Рафаэль был в ее власти, и рассказывала ему обо всех самых невероятных вещах, какие ей хотелось бы с ним сделать.

Наконец его самообладание рухнуло. Он погрузился в нее и закричал, как разъяренный воин, а она приподнялась и радостно встретила его. Она, как могла, отвечала на каждое его движение, но и требовала своего, пока они не слились телом и душой в едином порыве. Их охватило разрушительное и созидающее пламя, у которого много названий и нет названия.

Когда ураган отбушевал, они прижались друг к другу и заснули.

На рассвете Рафаэль, проснувшись, увидел Анни, мирно спавшую в его объятиях. И, как всегда, его чувства были противоречивы. Не желая лгать самому себе, он не стал притворяться, будто не получил наслаждения от обладания ею. Лицемером он тоже быть не желал, поэтому даже не подумал снова заговорить про честь. Он не мог больше сопротивляться своим чувствам к Анни, как не мог не дышать.

И поэтому Рафаэль жалел, что она услышала его имя, что она произнесла его, что она приехала в Бавию и принесла в жертву ему свое сердце и свое тело.

Все это безнадежно и, будь оно проклято, бессмысленно.

Пока он так размышлял, Анни проснулась, приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. Кончиком указательного пальца она нежно провела по его нижней губе, у него мгновенно вскипела кровь.

Он не мог сдержать желания и с тихим стоном навис над ней. Анни довольно замурлыкала и пошевелилась, раздвигая ноги, чтобы принять его.

Рафаэль сжал зубы и вошел в нее… И они оба сразу забыли обо всем на свете. Спустя долгое время, когда ногти Анни впились ему в спину, когда она перестала проклинать, угрожать и, наконец, взмолилась о пощаде, он взял ее до конца. В этой неистовой схватке Рафаэль был одновременно и захватчиком, и пленником.

Когда все закончилось, Анни, умиротворенная, заснула, но Рафаэль не мог позволить себе такую роскошь. Он встал, хорошенько вымылся теплой водой и оделся.

Когда он вышел из маленькой гардеробной, где одевался, то застыл от изумления, а потом пришел в ярость, потому что увидел, как Люсиан из дверей разглядывает спящую Анни.

Люсиан храбро встретил гневный взгляд Рафаэля и улыбнулся.

– Похоже, ты готов убить меня прямо сейчас, – тихо проговорил он, – но не хочешь пачкать руки. Ты даже не можешь повысить на меня голос потому что боишься напугать свою милую маленькую подружку.

– Убирайся, – сдержанно произнес Рафаэль.

Люсиан смиренно вздохнул. Анни, что-то пробормотав, повернулась во сне.

– Полагаю, что буду благодарен тебе за обучение Анни любовным утехам, – доверительно произнес он. – Ведь ей понадобится любовник, когда тебя не будет. И все же, как только представлю ее в твоей постели, у меня все переворачивается внутри.

Рафаэль сдержался. Люсиан вошел без приглашения в его комнату, преследуя лишь одну цель – желая заставить старшего брата совершить какой-нибудь опрометчивый и глупый поступок.

– Ты преступил грань, – сказал принц, скрестив руки на груди. – Но я не буду играть по-твоему. Не обманывай себя, Люсиан: сейчас, правда, я не могу выдрать тебя в присутствии Анни, не могу зайти так далеко. И пока ты здесь, в этой комнате, считай себя в относительной безопасности, но в замке Сент-Джеймс есть и другие комнаты, и у меня будет достаточно времени, чтобы тебе отомстить.

Люсиан бросил грустный взгляд в сторону кровати, где все еще спала Анни, и проговорил уже не так храбро:

– Мне надо тебе сказать, Рафаэль. Это не имеет никакого отношения ни к Анни, ни к моему отвращению к службе.

Рафаэль еще никогда не видел Люсиана таким. Он был искренним. Тогда принц жестом указал на дверь и, когда Люсиан вышел, Рафаэль последовал за ним в коридор.

– Ну?

Люсиан оглянулся по сторонам.

– Заговор, – сообщил он. – Мятежники собираются проникнуть в замок и увезти Ковингтона и его людей обратно в Моровию. Они хотят казнить их на рыночной площади. – Он замолчал и вздохнул. – Не спрашивай меня, как я узнал, Рафаэль, я не скажу.

Рафаэль нахмурился и скрестил руки на груди. Он имел все основания сомневаться в правдивости брата. Люсиан любил приврать. Однако его заинтересовало сообщение.

– И как же мятежники собираются одолеть наши ворота? – спросил он.

Взгляд Люсиана был правдивым. Рафаэль не находил в нем ни хитрости, ни желания произвести впечатление.

– Ответ, Рафаэль, стар, как мир. У тебя есть враги внутри их стен. Люди, которым ты веришь, даже сейчас хотят обмануть и уничтожить тебя.

– Кто эти люди?

Люсиан грустно улыбнулся.

– Ах, – сказал он. – Как говорится, здесь-то и зарыта собака.

Рафаэль и без него догадывался, что враги пробрались в замок, не так уж он наивен, чтобы полагать, будто все тут желают ему добра. Но это его не волновало.

Всерьез Рафаэля тревожило другое. Приближающаяся свадьба. Самые разные люди будут ездить туда-сюда по меньшей мере в течение недели. Мятежникам даже не понадобится троянский конь. Они смогут проникнуть внутрь с повозками торговцев и экипажами гостей. У некоторых, возможно, даже будут официальные приглашения.

– Вижу, ты задумался, – сказал Люсиан и, осмелев, положив руку на плечо Рафаэлю. – Есть еще одно, на что мне хотелось бы обратить твое внимание.

Рафаэль ничего не сказал, ожидая продолжения.

– Если ты найдешь эту информацию полезной, – продолжал Люсиан, – возможно, ты освободишь меня от своей проклятой армии.

Рафаэль уже толком не слушал его. Он решил, что поговорит с Чандлером и Федрой и предложит им тайное венчание. Если они согласятся, можно будет отменить официальное бракосочетание, раз и навсегда выслать Анни из Бавии и взять все дела в свои руки.

– …Спит с Барреттом.

Последние слова Люсиана прервали размышления Рафаэля.

– Что?

– Я говорю, Федра встречается с Барреттом в домике на озере и в других местах. – Он бросил выразительный взгляд на закрытую дверь в спальню Рафаэля. – Похоже, наступил сезон срывать цветы девственности.

Рафаэль обеими руками сгреб брата за рубашку и прижал к противоположной стене.

– Барретт и Федра? переспросил он, сильно встряхнув Люсиана. – Подумай хорошенько, прежде чем врать мне, братец.

– Я говорю правду, – прошипел Люсиан, безуспешно пытаясь высвободиться. – Спроси у своего друга, если мне не веришь!

Рафаэль презрительным жестом отпустил Люсиана, но где-то в глубине души он чувствовал, что Люсиан не врет. Разве Барретт не говорил ему когда-то, что ему нравится Федра? Рафаэль предостерег его, и, не имея причин думать, что его сестра отвечает на любовь Барретта, он выкинул это дело из головы.

– Черт! – прошептал он, проводя рукой по волосам.

Барретт в последнее время ходил мрачнее тучи, но Рафаэль приписывал это своим проблемам. Теперь он понял.

Люсиан отступил на несколько шагов, прежде чем заговорить вновь.

– Итак? – спросил он, протягивая к Рафаэлю руки. – Я свободен от армии? Могу я снова спать в своих покоях и носить свою одежду?

– Да, – думая о другом, ответил Рафаэль, отпуская его жестом. – Но не сжигай свою форму. После свадьбы я решу, насколько окончательно твое освобождение от службы.

Бывший солдат не заставил себя ждать и мгновенно скрылся за углом в направлении своей комнаты.

Рафаэль не успел вернуться в свою комнату и разбудить Анни, чтобы отправить ее к себе, как появилась горничная с чистыми простынями в руках.

– Доброе утро, ваше величество, – проговорила она с привычной учтивостью.

Рафаэль кивнул.

– Доброе утро, Эвелин.

Он остановил ее, отвел подальше от своей двери и отправил ее обратно.

– Приди попозже, – попросил он, показывая на простыни и полотенца.

Эвелин залилась краской – не в первый раз ей давали от ворот поворот с утра пораньше.

– Да, сир, – сказала она. – Я пока приберу в другой комнате. Сегодня приезжают знатные гости.

Приезжают, молча согласился с ней Рафаэль. Если он не возьмется за ум, то не старые друзья займут кровати замка, а готовые к мятежу предатели. Рафаэль представил, как Анни станет добычей победителей и вновь почувствовал прилив отчаяния.

Ничего не видя кругом, он шел по коридору, погруженный в свои мысли.

Клянусь Богом, если Барретт и вправду спит с Федрой, думал он, а задушу подлеца голыми руками.

Мысль об этом лицемерии Барретта не покинула Рафаэля, даже когда он вспомнил об Анни, обнаженной, теплой Анни в своей постели. Все-таки Анни не давала обещания другому и она, черт возьми, не сестра друга.

Рафаэль пробыл в своем кабинете менее пяти минут и едва сорвал со стены рапиру, как появился Барретт. Рафаэль приставил ее к горлу своего друга, потом опустил ее.

– Такого я от тебя не ожидал, – сказал он.

Глаза Барретта сказали ему правду раньше, чем его губы.

– Я люблю Федру. И готов умереть за нее. Если ты желаешь держаться своего дурацкого кодекса чести, прогони меня и покончим с этим. – Он замолчал, задумавшись, его лицо исказилось страданием. – Даже мучиться от любви к этой необыкновенной женщине и то счастье.

Рафаэль мог бы кое-что рассказать своему другу о любовных муках, но не стал это делать. Во-первых, он не хотел обсуждать свою неблагоразумную страсть к Анни Треваррен, а во-вторых, не в том была суть дела.

– Какой дьявол вас попутал? Федра обещана другому, ты это прекрасно знаешь, и, видит Бог, она выйдет за него, если он согласится.

Барретт вынул из кармана яблоко и принялся чистить его маленьким ножиком с перламутровой рукояткой. В ожидании ответа Рафаэль подцепил фрукт на острие рапиры, потом снял его и вытер лезвие о рубашку.

– Не беспокойся, – проговорил Барретт с не меньшей усталостью, чем Рафаэль. – Федра собирается венчаться. Я ведь попроще, не забывай. Хорош для любовника, но не гожусь в мужья.

Рафаэль почувствовал облегчение, но вовсе не потому, что считал Барретта недостойным стать супругом Федры. Его сестре еще расти и расти, прежде чем она сумеет оценить, тем более стать достойной такого человека. Он положил рапиру и откусил отобранное яблоко.

– Она действительно это сказала? – спросил он, жуя.

Барретт застыл в кресле, глядя в окно позади Рафаэля. На улице было довольно сумрачно, хотя утро наступило давно, но небо заволокло тучами, и это обещало дождь.

– Она не должна, – сказал Барретт, потирая большим и указательным пальцами виски и меланхолично вздыхая. – Теперь убей меня и прекрати мои страдания.

Рафаэль перестал жевать яблоко и с отвращением пробормотал:

– Боже, Барретт, ты просто осел. Столица в развалинах, нам, возможно, придется стрелять в мятежников прежде, чем наступит ночь, а тыхнычешь из-за того, что твой добрый ангел спас тебя от жизни с моей сестрой!

Барретт не уходил. В его глазах сверкал огонь откровенного неповиновения, пока он с тоской смотрел, как Рафаэль доедает яблоко.

– Хочешь знать самое худшее? – спросил он.

– Нет, – ответил Рафаэль, – но, боюсь, ты все же расскажешь.

– Я поделился с Хазлеттом тем, что происходит между мной и Федрой, причем с некоторыми подробностями.

Рафаэль уронил огрызок яблока и не побеспокоился нагнуться за ним.

–  Что?

Барретт хрипло и невесело рассмеялся.

– Я думал, он оставит Федру в покое или вызовет меня на дуэль, или еще что-нибудь. А он всего лишь похлопал меня по плечу и заявил, что подобное случается и в конце концов это не имеет особого значения.

– Великий Боже! – изумился Рафаэль.

– Забавно, правда? спросил Барретт, От мысли, что Федра выходит за другого, я готов выпрыгнуть из окна башни, а Хазлетт говорит мне, якобы ему не важно, что его будущая жена и я, едва подворачивается возможность, срывали друг с друга одежду!

Рафаэль закрыл глаза, уходя от нежелательных образов.

– Зевс-Олимпиец, Барретт, ведь мы говорим о моей сестре! Если ты не будешь немного тактичнее, тебе не придется прыгать из окна, я сам тебя выкину.

– Извини, – равнодушно произнес Барретт. – Ну, хорошо. Каков будет королевский указ, ваше величество?

Когда оба они были мальчиками, с улыбкой вспоминал Рафаэль, Барретт часто обращался к нему «Ваше Осличество».

– Меня отправляют в отставку и изгонят из замка, или меня сажают в темницу вместе с бандой Ковингтона?

Все еще слегка улыбаясь, Рафаэль вздохнул.

– Ничего похожего, – сказал он. – Еще никогда мне не были до такой степени нужны твои помощь и совет. Скажи мне только одно: имеет смысл говорить тебе, чтобы ты держался подальше от моей сестры?

– А мне имеет смысл говорить тебе, чтобы ты держался подальше от Анни Треваррен? – ответил вопросом на вопрос Барретт, поднимаясь наконец с кресла.

– Нет, – признал Рафаэль.

– Значит, так.

– Возможно, у меня есть претензии к моей сестре.

– Возможно, у тебя есть претензии и к мисс Треваррен. Или к воротам замка.

Рафаэль уступал в бою, ведь это не на рапирах биться.

– Ты попал в точку, – признал он. – Теперь об арестованных. У нас есть две недели до свадьбы, и я хочу разобраться с ними до этого.

Божье наказание, подумала Анни, увидев только что прибывшую мисс Ренденнон. Моровия еще пылала в огне, когда портниха уезжала оттуда, и ей было что порассказать страже у городских ворот. По дороге в замок Сент-Джеймс она встречала беглецов, совсем потерявших голову, сообщила женщина, кинув взгляд на солдата, который был не слишком молодцеват с виду, и этим морально поддержала его, пока ее кучер возился со сломанным колесом. Она не сомневалась, что если успеет до завтрака, то Анни сможет постоять немного на примерке.

– Но платье ведь не на меня, – жалобно заметила Анни.

Она бы не возражала, с горечью подумала она, иметь такое платье. К тому же, возможно, она никогда не будет невестой.

Эта мрачная мысль, как Божия весть, громом поразила ее. Анни вздрогнула.

– Похоже, канонада, – заметила мисс Ренденнон, зажимая в губах булавки. – Нам повезет, скажу я вам, если мы увидим, как принцесса выходит замуж, прежде чем анархисты захватят страну!

Одно время Анни верила, что Рафаэль действительно такой тиран, каким считали его бунтовщики, но теперь она знала его лучше. Однако будучи американкой, она не могла не испытывать симпатии к революционерам.

Их угнетали отец и дед Рафаэля, и бессчетные Сент-Джеймсы до них, и теперь они хотели свободы и справедливости. Они не могли знать, что сосредоточили свою ненависть не на том человеке, да и ненависть требовала выхода.

Глаза Анни наполнились слезами, и мисс Ренденнон больно хлопнула ее по руке.

– Прекрати! Посадишь пятно на платье!

Анни уже вытерпела все, что могла, от рук этой женщины.

– Вы знаете, что я могу сделать с вашим поганым платьем, мисс Ренденнон, и со всеми вашими булавками?

Аплодисменты заставили Анни поднять голову, в то время как мисс Ренденнон старалась не подавиться булавками. В нескольких шагах от них, хлопая в ладоши, стоял Люсиан.

Портниха наконец пришла в себя и пробормотала:

–  Хорошо же!

Подхватив свои юбки, она выкатилась из комнаты. Вновь раздались аплодисменты, и Анни показалось, что пол содрогается у нее под ногами.

Она уперла руки в бока и, сощурив глаза, уставилась на Люсиана.

– Что ты тут делаешь?

Анни прочитала на его лице искреннее раскаяние, но вспомнила, каким он был негодяем при других обстоятельствах.

– Я пришел извиниться, – сказал он. – Полагаю, мое краткое пребывание в армии содействовало моему повзрослению.

Анни не верила ему.

– Чудесно, – сказала она, имея в виду его отлично сшитый костюм – жилет серебристо-серого цвета, белую рубашку и немыслимо узкие черные бриджи. – Что случилось, Люсиан? Мистер Барретт тебя выгнал?

Люсиан улыбнулся, сцепив за спиной руки и, приподнявшись на носках, покачался из стороны в сторону. Он был очень доволен собой.

– Должен сказать, что я был неплохим солдатом. Просто Рафаэль в своей безграничной милости отпустил мне грехи и вернул меня в лоно семьи. Теперь я другой человек, Анни, и рад возможности доказать, что могу быть верным и полезным другом.

– Каким образом?

Он засмеялся.

– Для начала я мог бы показать тебе замок. Обычный маршрут включает подземные темницы, но сейчас они переполнены, так что оставим это на другой раз.

У Анни были свои причины не оставаться наедине с Люсианом, особенно в уединенных частях замка, но она чувствовала усталость, скуку и смятение. Шел дождь. Рафаэль был занят своей проклятой войной. К тому же, она не была уверена, что хочет взглянуть ему в лицо после того, как ночью волчицей выла у него в руках. Анни вспыхнула и отвела глаза, теребя складки на платье.

– Если тебя тревожит, что я забуду о приличных манерах, – с усмешкой проговорил Люсиан, – то успокойся. Я только что вернулся из чистилища и, к тому же, знаю, что Рафаэль крепко тебя стережет. Мы с братом не любим друг друга, но я не настолько глуп или опрометчив, чтобы идти против него. У меня нет желания закончить жизнь в темнице, играя в карты с Джереми Ковингтоном.

Люсиан уже упоминал, что в подземных камерах есть узники, но Анни не приняла это всерьез. Теперь, однако, она с ужасом осознала, что он не шутит.

– Здесь? В замке Сент-Джеймс? – спросила она.

Люсиан нахмурился.

– Да, – ответил он, кивком подзывая девушку, которая только что вошла в солярий. – Помоги мисс Треваррен вылезти из этого необъятного платья.

Когда служанка направилась к ним, он спросил, понизив голос:

– Анни, разве Рафаэль не говорил тебе? Ковингтон и остальные будут здесь до суда.

Анни почувствовала, как к горлу подступает тошнота, едва она вспомнила жестокую сцену, свидетельницей которой стала на рыночной площади, и неизбывную ненависть, сверкнувшую во взгляде лейтенанта Ковингтона на балу у Федры, когда она рассказала Рафаэлю о том, что он натворил. И даже теперь, хотя она знала, что ее враг в темнице, ей было страшно.

– Анни! – Люсиан взял ее за руку и поддержал ее, пока служанка вертелась вокруг нее, не зная, с чего начать. – Что с тобой?

Анни закусила губу, кивнула и выдавила из себя улыбку. Не вполне убежденный, Люсиан нахмурился и не отпустил ее локоть. Так они простояли несколько минут.

– Через десять минут в большой зале, – сказал он и удалился.

С помощью служанки Анни вылезла из свадебного платья Федры и влезла в свое красное, которое надела утром после того, как прибрала постель Рафаэля и тайком прокралась в свою комнату. Дрожащими руками она расчесала волосы и, взяв себя в руки, направилась в залу.

Люсиан уже был там и флиртовал с одной из служанок. Заметив Анни, он улыбнулся ей и предложил руку, как положено джентльмену.

– Пойдем со мной, милая Анни, – сказал он, когда она взяла его под руку, – и ты увидишь удивительные, заплесневелые тайны замка Сент-Джеймс.