Текст книги "Невеста принца"
Автор книги: Линда Лаел Миллер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Линда Лаел Миллер
Невеста принца
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Замок Сент-Джеймс, Бавия, 1895
– Какого черта она там делает? – не выдержал Рафаэль Сент-Джеймс, принц Бавии.
Высунувшись из окна своих покоев, он повис надо рвом, едва не ныряя в него вниз головой.
Стоял сумрачный майский вечер с отвратительным моросящим дождем, однако принц все отлично видел. На южной башне гибкая босоногая Анни Треваррен, надев на себя кожаные бриджи и свободную рубашку, не исключено, что из гардероба принца, обнимала за шею мокрую горгойлью.
У принца защемило в груди при виде Анни, и не только от страха за нее.
Рядом ломала руки восемнадцатилетняя сестра принца Федра.
– Анни хотела получше разглядеть озеро, – сказала она, как будто это оправдывало рисковавшую жизнью девушку. – Не сердись, Рафаэль. Она не может справиться со своим авантюризмом… Ты же знаешь семейство Треварренов. У них безрассудство в крови…
Принц чертыхнулся, проклиная мисс Анни Треваррен и ее «авантюризм», отвернулся от окна и зашагал через всю комнату к двери, которая осталась полуоткрытой после того, как к нему неожиданно ворвалась Федра. Принцесса, шелестя юбками, засеменила следом. Рафаэль бегом пересек залу и выскочил к лестнице, которая вела на южную башню.
– Анни иногда такое вытворяет… Но она всегда потом сожалеет о своих промахах… у нее вообще-то практический ум…
Рафаэль не обращал внимание на лепет сестры, выгораживавшей свою подругу, и, сосредоточив все свои мысли на Анни, старался бежать как можно быстрее.
Держись, дурочка. Держись, пожалуйста!
Одновременно с Рафаэлем возле лестницы оказался друг детства принца и его телохранитель Эдмунд Барретт. По его лицу, на котором обыкновенно ничего нельзя было прочитать, принц мгновенно догадался, что или ему кто-то сообщил о выходке мисс Треваррен, или он сам все видел.
– Позвольте мне, ваше высочество…
Барретт всегда называл его так в затруднительных обстоятельствах.
Рафаэль покачал головой и помчался мимо него вверх по винтовой лестнице. Он все еще владелец замка Сент-Джеймс, как бы ни было шатко его положение монарха, и сам должен отвечать за жизнь и смерть всех, кто находится под сенью здешних древних стен.
К тому же, родители девицы, Патрик и Шарлотта Треваррен, входят в число его самых близких друзей. Что он им скажет, если Анни разобьется до смерти? Намекнет, что у них еще четыре дочери и нечего оплакивать старшую? Проказливая девчонка гостит в его доме… И он за нее отвечает.
Дверь в конце лестницы оказалась, естественно, открытой, и Рафаэль с опаской переступил порог. Анни стояла в нескольких ярдах от него, по другую сторону дыры в парапете, и отчаянно обнимала обеими руками горгойлью. Ее рыжие, отливавшие золотом волосы рассыпались по спине, кудрявясь на сыром ветру.
– Не бойся, Анни! – крикнула Федра из-за плеча принца. – Рафаэль тебя спасет!
– Стой спокойно и не приближайся к краю, – прошипел Рафаэль, пробуя ногой прочность парапета. Пахнувший пылью дождь холодил ему щеку. – Не двигайся.
Вне всякого сомнения, несколько лет в Академии благородных девиц святой Аспазии, где Анни и Федра вместе учились приличному поведению, прошли не напрасно. Даже в таком страшном положении, а оно в самом деле было страшным, потому что под ногами у девушки была всего-навсего узкая полоска осыпающихся камней, она храбро улыбнулась и кивнула, хотя от ужаса вся дрожала. В лице у нее не осталось ни кровинки.
– Не буду, пообещала она.
Рафаэль поддался неодолимому желанию посмотреть вниз. Кирпичный двор кружился в облаках пыли. Люди стояли с факелами.
Он на мгновение закрыл глаза и, тихо помолившись Богу, который уже давно покинул его, ступил на узкую кромку.
Когда из-под его ног вниз посыпались камешки, Рафаэль прижался спиной к скользкой от сырости стене и, раскинув руки, постарался привести в порядок дыхание. Если эта девчонка опять выйдет сухой из воды, пожалуй, он все-таки ее убьет!
– Осторожнее, – сказала Анни, словно это его надо было спасать.
Рафаэль чувствовал, как краска заливает ему шею, когда он дюйм за дюймом одолевал разделявшее их расстояние.
– По-моему, это не я собирался висеть вверх ногами и ходить на руках, мисс Треваррен, – ответил он, стараясь сохранять благоразумие.
Он понимал, что не место и не время выходить из себя. Если им обоим повезет, он еще сможет позволить себе это удовольствие.
Рафаэль поклялся себе, что как только девица будет внизу, он прочитает ей такую нотацию, которую она на всю жизнь запомнит. После этого можно, например, бросить ее в подземелье или подвесить за руки…
Придумывая все новые и новые мучительные казни для непутевой девчонки, Рафаэль стал с ней рядом и обнял ее за талию.
– Все в порядке, мисс Треваррен, – спокойно проговорил он, хотя какое уж тут спокойствие. – Будьте любезны, отцепитесь от горгойльи, и мы вместе отправимся в обратный путь. Двигайтесь медленно… И, пожалуйста, никаких резких движений, иначе мы оба разобьемся о камни. Вам понятно?
Забавно, но она рассердилась.
– Поверьте, ваше высочество, – с достоинством ответила она, – вы все прекрасно объяснили.
Рафаэль собрался с духом и сделал первый шаг. Пробормотав нечто нечленораздельное, он даже сам не понял, что хотел сказать, сделал еще шаг. Камешки бесшумно летели вниз. Дождь пошел сильнее, быстро намочив одежду Анни и прибив пыль, отчего факелы стали видны лучше. Но дорожка стала совсем скользкой.
Рафаэль искоса взглянул на Анни и, заметив, что она глотает слезы, забыл о своем здравом смысле. Мисс Треваррен, несомненно, непутевая девчонка, но втайне он восхищался ее храбростью.
– Все будет хорошо, – проговорил он куда ласковее, чем прежде.
Анни шмыгнула носом. Так же как он, она прижималась спиной к стене, вытянув перед собой одну руку для равновесия. Они на несколько дюймов приблизились к спасительной двери.
– Я думала о моем новом желтом платье, – со всей серьезностью сообщила она. – Ужасно, если мне не придется его надеть. Знаете, у человека должны быть маленькие радости.
Искренне возмутившись, Рафаэль чуть в самом деле не сбросил ее вниз.
– Боюсь, не могу с вами согласиться, – пряча раздражение, но все же холодно произнес он.
Уголком глаза он видел возле двери Барретта с веревкой.
– Только потому, что у вас, верно, нет желтого платья, – парировала Анни таким тоном, что и он неожиданно углядел смысл в этой чепухе.
У Рафаэля дернулась правая щека. Веревка змеей скользнула к нему, и он ухватился за нее, едва не потеряв равновесие.
– Желтый – не мой цвет, – помолчав, проговорил он. – Вот. Этим я обвяжу вашу талию. Если вы упадете, переступая через дыру, не паникуйте и не кричите, Барретт вас удержит.
Анни широко раскрыла глаза, и Рафаэль в первый раз обратил внимание, какие они синие-синие.
– А вы?
Он позволил себе глубоко вздохнуть. Может быть, ему стоит упасть, по крайней мере, мятежникам не надо будет захватывать его, судить, а потом еще вешать, не говоря уж о долгой и кровавой гражданской войне, которая последует за этим в Бавии.
Обвязав Анни веревкой и проверив узел, Рафаэль ответил:
– В самом деле, мисс Треваррен, а я?
– Готово? – спросил Барретт, которого стало плохо видно в сгустившихся сумерках.
– Да.
Рафаэль смотрел в запрокинутое мокрое лицо Анни… Не давая себе времени подумать, он быстро поставил ее по другую сторону от себя.
Она закричала, когда из-под ноги у нее вылетел камень и она упала, судорожно цепляясь обеими руками за веревку, а потом, раскачиваясь, как маятник, повисла высоко над землей.
У Рафаэля едва сердце не выпрыгнуло из груди. Однако его положение было не лучше. Ноги у него скользили. И все-таки он думал не о себе. Его одолевали ужасные картины. Веревка рвется… Девочка Треварренов ударяется о камни… От страха у него пересохло во рту. Помутилось в голове…
Он вспомнил дворец в Моровии. Будто он снова принимает посетителей и рядом с ним его любимая Джорджиана. Это было восемнадцать месяцев назад. За несколько недель до того вечера умер его отец, последний принц Бавии, и Рафаэль возвратился в страну после двенадцатилетнего изгнания.
Одна картина в его голове быстро сменялась другой.
К Рафаэлю, еще никак не проявившему себя правителю, подходит незнакомец и, вытащив из кармана пистолет, направляет его в грудь принца.
Джорджиана наверняка все видела, потому что в это самое мгновение встала между ними, получив предназначавшуюся ему пулю.
Рафаэль вновь услышал выстрел и закрыл глаза, не в силах сдвинуться с места, но прошли всего несколько мгновений и он взял себя в руки. Как раз вовремя, потому что увидел, как Барретт втаскивает Анни в нижнюю башню.
Напряжение оставило Рафаэля, и у него задрожали колени, отчего он вновь подумал о смерти. Если загробная жизнь есть, он встретится там с Джорджианой и отцом Барретта…
Камни летели у него из-под ног, и он крепче прижался к стене, цепляясь за пробитые временем дыры.
– Она в порядке, сэр! – крикнул Барретт, боясь, что Рафаэль не услышит его за шумом дождя. – Смотрите. Я бросаю веревку.
Рафаэль увидел ее и ухватился за нее с такой силой, что тотчас забыл о преимуществах смерти. От тропинки почти ничего не осталось, пока он, обвязывая себя веревкой, в кровь царапал руки.
Он тоже упал, отчего узел сместился на самый конец веревки, но все-таки выдержал нагрузку. Из-за пыли Рафаэль почти ничего не видел, но ему это и не было нужно, потому что все свои мысли и силы он сосредоточил на веревке, любой ценой желая на ней удержаться. Барретт тянул его вверх. Время, казалось, застыло, остановилось. Ладони саднило…
Наконец его подхватило множество рук. Они втянули его внутрь – и среди этих людей были Барретт, начальник стражи и Люсиан, единокровный брат Рафаэля.
Несколько мгновений мокрый избитый Рафаэль приходил в себя, руки у него кровоточили, сердце громыхало, а в легкие словно насыпали песок.
Барретт довольно бесцеремонно поставил его на ноги.
– Как? – озабоченно спросил он.
Они с детства были привязаны друг к другу.
Рафаэль попытался рассмеяться, но у него из горла вырвались ни на что не похожие звуки.
– Где она? – просипел он.
Дрожа от холода и пережитого ужаса, Анни ждала на верхней ступеньке лестницы, горячо молясь Богу о спасении Рафаэля. Неужели затем она всю жизнь преданно любила его, чтобы стать его убийцей?
Услыхав его голос, похожий на раскаты летнего грома, и она, и Федра замерли в ожидании.
Минуту спустя принцесса схватила Анни за руку и потянула вниз.
– Быстрее! – прошипела Федра, таща за собой подругу. Лучше не попадаться ему на глаза сейчас, а то он Бог знает что сделает!
Анни живо представила себе пару вариантов, и тотчас ноги у нее налились силой. Так как юбка ее не стесняла, то она опередила Федру и, ничего не видя кругом, побежала по зале, не зная, где лучше спрятаться. Тут-то она и зацепилась за край ковра.
Анни растянулась на полу и не успела подняться сама, как мужские руки поставили ее на ноги. Подняв голову, она заглянула в лицо разгневанного принца.
– Рафаэль… – попросила Федра, хватая брата за руку.
Отодвинувшись от сестры, Рафаэль остановил сверкающий серый взгляд на Анни.
– Отведите мисс Треваррен в ее комнату и заприте дверь, – приказал он солдату, не сводя с нее глаз. – Утром я решу, что с ней делать. Сейчас я себе не доверяю…
Анни вся вымокла, ей было холодно и стыдно за свою выходку, однако она залилась румянцем от его слов и обиделась на тон, каким они были произнесены.
– Почему бы вам не заковать меня в цепи и не бросить в темницу, чтобы раз и навсегда покончить с этим? – заносчиво проговорила она.
– Великолепно, – согласился Рафаэль, не сводя с нее полыхающих глаз. – Я об этом думал. У вас есть другие предложения, мисс Треваррен? Что-нибудь еще пострашнее.
Она слегка отпрянула, поняв, что зашла слишком далеко. Потом взяла себя в руки и, судорожно глотнув, посмотрела на него не менее яростно, удивляясь, что она нашла в нем такого, и в точности зная, что именно нашла. Он был сильный, красивый, добрый, и она не могла подумать о нем, чтобы у нее не защемило сердце и не заболело в животе.
– Нет. Других нет.
Принц разжал пальцы.
Барретт ушел. За ним неохотно побрел Люсиан, бросая назад любопытные взгляды. Рафаэль не двигался с места.
Федра как верная подруга не желала оставить Анни в беде.
– И не думайте, мисс Треваррен, что я забуду, – проговорил Рафаэль, почти касаясь своим аристократическим носом вздернутого веснушчатого носа Анни. – Завтра утром.
Принц явно хотел напугать Анни, и ему это удалось, но она была слишком гордой, чтобы показать ему свою слабость. Распрямив плечи и задрав нос, она смотрела прямо ему в глаза. Анни уже давно знала из песни барда, что надо принять невинный вид, если не хочешь признаться в своем грехе.
Рафаэль покачал головой, опять пробормотал что-то непонятное и вышел вон.
Федра тотчас схватила Анни за руку.
– Ты сошла с ума?
Анни не знала, о чем говорит принцесса: то ли о ее вылазке на башню, то ли о перепалке с Рафаэлем. У нее совсем не осталось сил. Едва принц скрылся за дверью, как плечи у нее опустились и глаза наполнились слезами. О чем она думала, когда так рисковала ради красивого пейзажа?
Девушки направились в свои спальни в западном крыле дворца. Прошло довольно много времени, прежде чем Анни ответила подруге:
– Не знаю, что со мной иногда делается, – с отчаянием проговорила она. – Эти мысли… Мне во что бы то ни стало надо куда-нибудь лезть. Поначалу все кажется безобидным. Правда. Озеро оттуда ужасно красивое, синее, как ляпис-лазурь, даже под дождем. – Анни замолчала. Когда она громко чихнула, Федра потащила ее вперед. – Деревья, трубы, шпалеры, парус на корабле моего отца, – продолжала беспокойная гостья. – Я все видела. Иногда мне ужасно хочется по-новому взглянуть на мир.
Анни было девять лет, когда ей в первый раз захотелось по-новому взглянуть на мир и она залезла в гнездо вороны. На мир-то она взглянула, но с жизнью не рассталась только благодаря вовремя подоспевшему отцу. Шарлотта, которая во всем поддерживала Анни, на сей раз ничего не сказала, давая понять дочери, что не ждала от нее такой глупости. Из гордости Анни не рассказала об этом Федре.
Принцесса, сама известная своими проказами, высокомерно качала головой.
– Что из вас выйдет, Анни Треваррен? – шмыгая носом, вопрошала она. – Только посмотрите на себя. Одеты по-мальчишески. Лазаете в окна как мартышка! Вам никогда не найти мужа, если вы и дальше будете вести себя по-варварски.
Анни вздохнула с облегчением, когда они приблизились к своим дверям. Ей очень хотелось переодеться в сухое платье и согреться возле огня. Неплохо бы еще выпить хереса, хотя это не обязательно. Но сильнее всего было желание избежать нравоучения, ведь она уже сто раз слышала все это от монахинь в Академии святой Аспазии.
Уперев руки в бока, она прямо посмотрела на Федру, лицо которой уже обрело обычное озабоченное выражение.
– В жизни есть много чего, кроме мужа, – заявила ей Анни, хотя в тот момент ничего не могла припомнить.
Да и в самом деле, чем еще заниматься, если уродилась девицей и ни о чем больше не можешь думать с тех пор, как впервые увидела Рафаэля?
– Например? – спросила Федра.
Она и Анни всего неделю назад приехали из Швейцарии в Бавию на королевскую свадьбу. Замуж выходила Федра, и празднество должно было быть сказочным, как, собственно, полагается, когда замуж выходит принцесса. Естественно, занятая своим ближайшим будущим, Федра была яркой защитницей семейных радостей. Однако Анни подозревала, что ее ближайшая подруга все еще свистит на тени.
Анни опять с чувством чихнула и решила, что имеет полное право не отвечать.
– Я замерзла, – сказала она и упорхнула в свою комнату, торопливо закрыв за собой дверь.
К счастью, в камине горел огонь, и она бросилась к нему.
Удостоверившись, что Федра не думает к ней врываться, Анни стянула с себя мокрые тряпки. Руки и ноги оказались покрытыми синяками и царапинами, но, вспомнив, как у Рафаэля кровоточили ладони, она не стала себя жалеть.
Дрожа от холода, Анни вытащила из комода полотенце и растерла покрывшуюся пупырышками кожу, потом натянула через голову ночную рубашку.
И сразу же услыхала тихий стук в дверь.
Анни подумала, что горничная несет бренди, который бы ей сейчас пришелся кстати, или Федра беспокоится о ее здоровье – почему бы и нет? – и, не мешкая, крикнула:
– Входите!
У нее остановилось сердце – она так всегда потом говорила, – когда Рафаэль переступил через порог. Он не переоделся. Зато приглаженные дождем волосы были растрепаны, словно он не раз и не два в задумчивости ерошил их за те несколько минут, что они не виделись. На ладонях была хорошо видна кровь.
Огонь в камине отбрасывал на принца зловещую тень, и Анни показалось, что Рафаэль Сент-Джеймс больше похож на дьявола, чем на принца маленькой страны на задворках мира.
Она чувствовала на себе его взгляд, обжигавший ее тело, и догадалась, что, наверное, рубашка просвечивает на фоне огня. Тогда она отошла в сторонку и спряталась за креслом с высокой спинкой.
Оба ничего не говорили.
Наконец Анни стало не по силам терпеть затянувшееся молчание.
– Если вы пришли, чтобы тащить меня в тюрьму, как вы грозились, – проговорила она тонким дрожащим голосом, – то имейте в виду, я буду защищаться.
Сент-Джеймс долго смотрел на нее, ничего не понимая, а потом от души расхохотался. У него был завораживающий голос, настоящий мужской голос, густой и богатый, который всколыхнул все чувства Анни, но это было, скорее, приятно, чем страшно.
Она огляделась в поисках более удобного прикрытия, чем кресло, но ничего не нашла и осталась стоять там, где стояла.
– Мне кажется, вам нужно уйти, – с вежливой воинственностью заявила Анни.
Рафаэль перестал смеяться и демонически улыбнулся. Потом он изогнул бровь и некоторое время изучал ее, прежде чем ответить.
– Вы совершенно правы. Я должен уйти. Однако я – владелец замка Сент-Джеймс и правитель этой Богом забытой страны, поэтому могу ходить где мне нравится.
Анни судорожно проглотила слюну, но удержалась и не напомнила ему, что он почти свергнут. Это было бы грубо и неуважительно по отношению к человеку, которому она обязана жизнью. С отчаянием и страхом смотрела она на Рафаэля, которого так сильно и давно любила, что это стало частью ее естества. Если мятежники схватят его и убьют, она тоже умрет. От разбитого сердца.
– Спасибо, – сказала она. – За спасение.
Принц посмотрел на свои руки и словно в первый раз заметил на них кровь. Когда он встретился с ней взглядом, она увидела в его глазах усталую усмешку.
Рафаэль чинно наклонил голову.
– К вашим услугам, мисс Треваррен, – сказал он. – Однако если вы еще раз задумаете что-нибудь подобное, по крайней мере, пока живете под моей крышей, клянусь всеми здешними камнями и бревнами, я собственными руками выброшу вас на съедение рыбам с первого же корабля, который выйдет в море.
Анни покраснела. Совсем не о такой клятве из уст Рафаэля она мечтала целых шесть лет.
– Мой отец рассердится. Не сомневаюсь, он выпорет вас за такое оскорбление.
– Я рискну, мисс Треваррен.
У него был холодный изучающий взгляд, от которого ей вновь стало не по себе. Потом он тяжело вздохнул.
– С вами хотя бы все в порядке? Врача не позвать?
– Нет.
Анни чувствовала себя виноватой перед Рафаэлем, ведь она чуть его не убила. А он еще пришел узнать, все ли с ней в порядке.
– Мне кажется, доктор нужен вам.
– Да. – Он поглядел на свои руки. – Надо ему показаться. Спокойной ночи, мисс Треваррен.
Он пошел к двери.
– Рафаэль!
Принц остановился в ожидании, но не повернулся к ней.
– Я сожалею.
Наконец он повернулся. Его глаза опять яростно сверкали.
– Да. И завтра будете сожалеть еще больше.
С этим он ушел.
Через десять минут после беседы с мисс Треваррен принц Рафаэль морщился и ругался, так как Барретт лил на его израненные ладони виски. Принц сидел в кресле около камина, а рядом с ним стоял его телохранитель, самый близкий друг и советчик.
Они выросли вместе. Отец Барретта был лесником в Нортумберлендском поместье, где Рафаэль жил в детстве. Они были ближе друг другу, чем многие братья. После того, как последнего принца Бавии убили на дуэли, а Вильяма Сент-Джеймса, пьяницу и тирана, презирали не только в семье, но и во всей стране, Рафаэлю пришлось вернуться домой и взять бразды правления в свои руки. Барретт, опытный солдат, последовал за ним.
– Вот что получается, когда бросаешься спасать несчастных девиц, – полушутя заметил Барретт, беря чистое полотенце. – Ты всегда был слишком галантен. Смотри, как бы чего не вышло.
– А что мне было делать? – взвился Рафаэль. – Она же еще школьница, да вдобавок дочь моих хороших друзей. Я должен был оставить ее там?
– Ты должен был приказать мне спасать мисс Треваррен, – невозмутимо ответил Барретт, накручивая бинт на правую руку принца.
– Это не входит в твои обязанности.
– В мои обязанности входит оберегать тебя.
– И ты это делаешь. Ты же бросил мне веревку и втащил обратно. Кстати, спасибо тебе.
Барретт улыбнулся и стал перевязывать другую руку.
– Твоя американская мисс очень взбалмошная.
Рафаэль почувствовал раздражение, но огорчился не из-за этого, а из-за того, что придает слишком большое значение тому, что мужчины говорят об Анни Треваррен, не важно, плохо они говорят или хорошо. Даже самому близкому из всех его друзей лучше бы помолчать.
– Это наследственное, – безразлично проговорил он. – Ты бы знал ее родителей.
Закончив с перевязкой, Барретт отправился к бару и налил бренди в две рюмки. Одну он предложил принцу, который неловко поднес ее ко рту и с удовольствием выпил.
Обычно, зная Рафаэля, телохранитель держал свои мысли при себе, но сегодня англичанин разговорился.
– Здесь опасно. – Он поднял рюмку и помедлил, то ли вдыхая запах бренди, то ли о чем-то думая. Возможно, и то, и другое, потому что он был образованным человеком и ценил хорошие напитки. – Если честно, я удивился, что ты разрешил своей сестре вернуться, когда здесь так неспокойно.
Рафаэль вздохнул и закрыл глаза. У него ныли руки и колени, да еще правое плечо, ведь он здорово ударялся о стены своего замка, пока Барретт поднимал его на веревке. Какое тут может быть настроение отвечать на вопросы, когда он сам ничего не понимает.
– Вне всяких сомнений, ты также удивлен, почему в это неспокойное время я разрешил сестре привезти подругу. Барретт, ты с возрастом стал ужасно любопытным.
Телохранитель улыбнулся. Ему, как принцу, было чуть-чуть за тридцать. Оба они потеряли матерей в самом нежном возрасте. Джон Барретт, отец Эдмунда, по-доброму относился к юному изгнаннику, терпеливо обучая его верховой езде, охоте, рыбной ловле и драке, как будто он был его собственным сыном.
Сколько раз Рафаэль мечтал, чтобы так оно и было.
– Можешь сказать, что я лезу не в свои дела, – примирительно проговорил Барретт.
– Да, – не стал возражать Рафаэль. – Но ты столько раз рисковал своей жизнью, спасая меня, что заслужил откровенного разговора. – Он отпил бренди. – Семьсот лет женщины моего рода давали брачные обеты в здешней церкви. В церкви замка Сент-Джеймс.
Рафаэль замолчал. Воспоминание о грандиозном венчании с его возлюбленной Джорджианой, с его английской розой, окрасило печалью мысли Рафаэля.
Венчание происходило в Лондоне из-за взаимной неприязни Рафаэля и его отца, и Рафаэль постарался отодвинуть это воспоминание подальше, чтобы не демонстрировать свои горести даже лучшему другу.
– Я не мог отказать в этом Федре. Опасно или не опасно, но я не мог. Что же до Анни… до мисс Треваррен… то она здесь в помощь принцессе, ведь у нее много забот перед свадьбой. К тому же, эта девица из доблестного рода, как ты сам мог заметить сегодня.
Барретт хмыкнул и покачал головой, однако беспокойная тень мелькнула в его светло-карих глазах.
– Что-то жених не торопится с приездом.
Рафаэль, нахмурясь, подался вперед и едва не пролил бренди на бесценный персидский ковер своей покойной матери. Это было одно из немногих сокровищ, которые он оставил себе после возвращения в Бавию меньше двух лет назад, тогда как все остальное награбленное за много веков добро отдал в национальные хранилища. Хотя об этом мало кому было известно, но семья Сент-Джеймсов жила теперь на свои собственные доходы, не залезая в государственную казну.
Ни во сне, ни наяву Рафаэль не забывал, что его усилия опоздали и ничего хорошего не сулят ни ему, ни, похоже, стране.
– На что ты смотришь? – спросил Барретт, который почувствовал себя не в своей тарелке, когда понял, что Рафаэль пристально разглядывает его.
– Мне кажется, ты сказал кое-что важное. Тебе не все равно, приедет жених завтра, через месяц или через неделю после Страшного Суда?
У Барретта даже шея побагровела, чего Рафаэль не видел едва ли не с детства. Он было заговорил, но быстро замолчал, решив допить бренди и утопить в нем рвавшиеся с языка слова.
У Рафаэля разболелся затылок. Ему хотелось лечь где-нибудь в темной комнате и проспать все – свадьбу Федры, грядущую революцию, крах семьи, которая как-никак семь столетий правила этой маленькой европейской страной. Рафаэль мечтал о мирной жизни и понимал, что этого ему, наверное, уже не будет дано.
Он опять откинулся в кресле и закрыл глаза.
– Ты любишь принцессу, наконец произнес он. – С каких пор? Думаю, с прошлого года, когда она приезжала сюда на каникулы.
Барретт долго молчал. Когда же он заговорил, голос у него был хриплый. Он как будто защищался.
– Да.
– Ты конечно же знаешь, что это безнадежно. Федра была предназначена Чандлеру Хэзлетту через несколько дней после того, как ее крестили. Он – наш дальний родственник. – Рафаэль открыл глаза и, встретившись взглядом с Барреттом, постарался не выдать своего сочувствия. – Этот союз – дело чести. Договор нельзя расторгнуть даже ради моего самого близкого друга.
– Она его не любит.
Уверенность, с какой говорил Барретт, расстроила Рафаэля еще больше.
– Это не имеет значения, – ответил ему Рафаэль. – Такие браки редко совершаются по любви. Здесь главное – политика и собственность.
Барретт не спорил, понимая неизбежность некоторых обычаев для аристократических семейств. Оба подвели черту под неприятным разговором.
Кивнув, Барретт пересек комнату в направлении массивных дверей.
– Сегодня я тоже поставлю охрану у твоих дверей.
– Прекрасно, – ответил Рафаэль, поднимаясь с кресла и морщась при взгляде на повязки. Интересно, как ему справляться с такими руками? – А кто-нибудь присмотрит за комнатой мисс Треваррен? Насколько мне известно, она во сне лазает на башни и ходит по парапетам.
Барретт улыбнулся, хотя глаза у него оставались печальными.
– Присмотрит, если хочешь, – сказал он и ушел.
Рафаэль тотчас вскочил с кресла, развязал руки и бросил бинты в камин. Скривившись от боли, он разогнул пальцы, немного подождал и постарался отвлечься. Потом налил себе еще бренди и стал думать об Анни.
Принц улыбался. Оказывается, он не может бросить ее в темницу, потому что Патрик Треваррен его за это выпорет и будет оправдан. Все же он обещал не оставлять ее без наказания и собирался сдержать свое слово.
Это-то, по крайней мере, он может себе позволить после всех треволнений.