Текст книги "Увидеть звезды"
Автор книги: Линда Гиллард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
– Ничего особенного. Просто сидим с тобой, болтаем. Значит, говоришь, Луиза увидела во мне… гм… брутального героя. Интересно, каким тыменя видишь.
– Я тебя никаким не вижу, это известно.
– Неправда, видишь, но зрение тут ни при чем. Не волнуйся, у меня нет такихпомыслов. Ты само очарование, и я не хотел бы отпугнуть тебя своей настырностью. И я действительно, если угодно, герой, но не брутальный авантюрист, и ни при каких обстоятельствах не воспользуюсь чьей-либо слабостью. Знаешь, нам лучше быть откровенными друг с другом. Хотя бы потому, что я не все понимаю, ведь ты не подаешь привычных, так сказать, сигналов. И не говоришь того, что говорят обычно. Поэтому я вынужден сам до чего-то додумываться.
– Я тоже.
– Надо же, один другого стоит! Хочешь еще кофе?
Она расхохоталась:
– Струсил, решил сменить тему?
– Ничего подобного. Кофе я предложил для передышки, на самом деле у меня в запасе убойный вопрос.
– Это какой же?
Он немного поерзал.
– Услышав от меня про смерть Мака, ты, помнится, сказала, что людям надо так друг к другу относиться, будто жить им совсем недолго. Говорить все, что хочется сказать.
– Что теперь-то об этом вспоминать. Я тогда подумала про несчастную жену Мака. И про Харви.
– Это я понял. Ну а., что бы ты сказала мне, если бы знала, что скоро умрешь? Или что я скоро умру?
– Но это же нечестно!
Он пожал плечами:
– Ты не обязана отвечать.
– Ты же знаешь, что я отвечу.
– Надеюсь, что ответишь.
Помедлив, она спросила:
– С тобой… все нормально?
– В принципе да. Но на свете всякое случается.
Она сердито теребила край одеяла.
– Ты невозможный тип, Кейр. Это не по правилам.
– Что считать правилами? – тихо спросил он. – Лично я люблю хоккей. А это игра не для робких.
– Если бы нам скоро… – Она убрала за уши растрепавшиеся прядки и вздохнула, раздраженно вздохнула.
– До чего дурацкий вопрос!
– Не отвечай.
Она еще раз вздохнула.
– Если бы мы скоро должны были… я… я попросила бы тебя обнять меня… и вероятно… сказала бы, что хочу стать твоей… совсем… – Она прикрыла рот ладонью и покачала головой. – Боже, неужели я это сказала! Что ты подмешал в кофе, а?
– Но сейчас не скажешь? – выждав, спросил он.
Она прижала к губам кончики пальцев умоляющим жестом.
– Нет, сейчас нет.
– Так я принесу кофе?
Он поднялся, и матрас резко выровнялся, у Марианны на миг закружилась голова. Когда он отошел от кровати, она позвала:
– Кейр!
– Да?
– А что бы ты сказал?
Он остановился, чуть сгорбившись, чтобы не удариться о скошенный потолок.
– Примерно то же самое.
Он стал медленно спускаться, но на последней ступеньке забыл пригнуть голову. Раздался перезвон трубочек «музыки ветра».
Марианна
Я одолела лестницу, потом водные процедуры в душе, потом снова лестницу – поднялась. Наверху оделась и опять спустилась, уже более уверенно. В кухню я вошла, когда Кейр мыл посуду. Он перестал оттирать железной мочалкой сковороду и задумчиво поинтересовался:
– Ты всегда носишь черную одежду?
– Нет. Иногда и белую. Так удобнее. Черное и белое всегда хорошо сочетаются.
– Это важно? Я вообще не обращаю внимания на подобные мелочи.
Меня смутил его вопрос, я не знала, что ответить, и спросила:
– А ты в чем сейчас?
– Джинсы, водолазка, флисовая куртка.
– Цвета?
– Водолазка темно-коричневая. Мм… контрабас. А куртка зелено-голубая… арфа.
– Зелено-голубая? Как твои глаза?
– Нет, глаза разных цветов. Один голубой, другой зеленый.
– Хотела бы я их увидеть.
– Мерцающие звезды… Мои глаза… Что-нибудь еще?
– Снег.
Я услышала бульканье воды, спускаемой из раковины. Потом Кейр взял меня за руку.
– Идем.
Кейр провел ее к черному ходу. Распахнул дверь, Марианну окатило волной холода, влажный воздух обволок ее, будто открыли холодильник. Кейр захлопнул за ними дверь, Марианна задрожала от резкого перепада температуры. Обхватив себя за плечи, чтобы согреться, спросила:
– Расскажи, что ты видишь.
– Снег.
– А еще?
– Много снега. Он блестит от солнечных лучей.
– На что это похоже?
– На что-то слепящее. Глазам почти больно от такого сверкания.
– А если бы это был звук?
– Звук?Ч-черт, это невозможно передать.
– Пожалуйста, Кейр, у тебя так изумительно получается, ты и сам знаешь. Порадуй меня.
– Если бы это было звуком… – Он пригляделся к заснеженному ландшафту. – Да-да, ты помнишь струнные в начале увертюры к «Летучему голландцу»? [23]23
Опера Рихарда Вагнера.
[Закрыть]Первые несколько аккордов?
– О да. Они словно пронзают тебя!
– Вот и снег такой же.
– Спасибо! – Она с улыбкой повернулась лицом к сияющему снегу, как будто теперь точно знала, как он выглядит.
Марианна
Кейр сказал, что крокусы совсем запорошило, но нарциссы, пока еще в бутонах, храбро стоят среди снега навытяжку, не поникли. Он поднял мою руку, поднес ее к висевшим на ветке сережкам, и я пропустила сквозь пальцы длинные плотные соцветия, холодившие кожу. Он счистил со скамейки снег, подстелил какую-то клеенку, и мы сидели под еле пригревавшим февральским солнцем. Я подставила лицо лучам. Сзади за нашими спинами мерно тенькали капли: снег на крыше подтаивал. Чуть в стороне, за живой изгородью, зычно покрикивая, копошилась птица. Мы, прекратив разговор, стали слушать: там где-то прятался крапивник. Кейр сказал, что этот парень в куче топлива – из сухих веток и обломков, сорванных бурей.
Еще Кейр сказал, что крапивник крохотный, не больше мыши, и по-мышиному юркий и осторожный, но крик у этого парня был резким и сильным, будто он ничуть не меньше черного дрозда. Кейр заметил, что столь мощный голос, очевидно, в некотором роде компенсация. Это как малорослые мужчины – любят огромные машины и ездят с дикой скоростью.
– А что можно сказать о мужчинах, которые ездят на «лендровере»?
– Они любят практичные машины. С небольшим расходом топлива. Чтобы меньше портить экологию. Была у меня однажды история: ехал по долине Глен-Шил домой и на скорости пятьдесят миль врезался в оленя, машина вдребезги. Вот такой олешек.
– Машина вдребезги, а ты?
– Отделался ушибами и, конечно, перенервничал. Но после этого пропало всякое желание ездить по округе, разве что в танке Шермана. «Лендровер» неплохая ему замена. Удобный, надежный. Увы, природу все-таки порчу, но хоть топливо дизельное, не такое злостное. Ты не замерзла?
– Чуть-чуть.
– Пошли в дом, хорошенько утеплимся – и на прогулку. Снег нападает еще, но позже.
Я встала и тут же почувствовала на локте его руку. Легонечко поддерживая, он повел меня среди кочек и корней.
– Мм… как хорошо пахнет. Погоди, не говори… Волчье лыко? Цветет?
– Вовсю, там у стены. Аромат мне. Ягоды птицам. – Я услышала, как он глубоко вдохнул. – Пьянящий запах, ты согласна?
– Кейр, зачем ты меня сюда привез?
– Имелись три причины. Во-первых, хотел показать тебе Скай.
– Но я не способна видеть.
– Способна. И увидишь. Не меньше, чем другие. А уж как тебе в этом помочь, это моя забота. Еще мне хотелось показать тебе свой дом, как я тут живу, чем занимаюсь.
– Ясно чем, стараешься не впускать двадцать первый век.
– Работенка нелегкая, но должен же кто-то это делать. Треть всех растений и четверть млекопитающих исчезнут в наступившем столетии.
– Боже милостивый!
– Не такой уж и милостивый. В сравнении с другими богами наш Господь довольно безалаберный субъект. Осторожнее, не споткнись о порог.
Мы снова вошли в душное тепло кухни, и Кейр захлопнул дверь.
– Ну а третья причина?
– Абсолютно эгоистическая. Ты для меня как десерт, Марианна. Как коробка с шоколадными конфетами.
– Я думаю! Но все равно спасибо.
– И от этой коробки потерялась карточка, на которой указано, с чем конфеты. Никогда не знаешь, какая попадется, с мягкой сливочной начинкой, с чем-то тягучим, как ириска, или с крепким ликером.
– Мне показалось, ты не любишь сюрпризов от жизни.
– Но люблю конфеты с сюрпризом.
Тепло одевшись, они вышли наружу и остановились у крыльца.
– Местность тут у нас неровная, но мы будем идти медленно. Я не дам тебе упасть, не бойся.
– Спасибо. Падать я привыкла. Это все мелочи.
– Не мелочи, если поблизости нет больницы. Ты когда-нибудь пользовалась трекинговыми палками?
– Нет. Я хожу по тротуару или по тропинке, по бездорожью очень редко.
– Вот, попробуй. Давай сюда руку… – Он накинул ей на запястье петлю, закрепленную на конце палки, потом, округлив легким нажимом ее пальцы, приблизил их к ручке. Ему бросилось в глаза, какие разные у них руки: у нее маленькие, узкие, у него кисть вдвое больше, пальцы толстые, обветренные, но ловкие, привыкшие управляться со снастью, хоть в штормящем Северном море, хоть в песчаную бурю в пустыне. Когда пальцы Марианны наконец обхватили резиновую ручку палки, он сжал их, будто закрепляя, потом убрал свою руку, но явно нехотя.
– Теперь постой спокойно, я отрегулирую длину. Тебе будет удобнее, если я сделаю их повыше. Можешь опираться на палку и на мою руку. Или попробуй идти одна, тогда тебе понадобятся обе палки. Пользоваться ими как тростью невозможно, потому что почти все помехи и препятствия наверняка скрыты под снегом, их не обстукаешь. И сохранять равновесие действительно сложно. Опираясь на палки, даже на одну, устоять на ногах проще. С двумя ты точно не упадешь, но тогда я не смогу тебя поддерживать. Решай сама. Палки легкие, раздвижные, их можно сложить и убрать в рюкзак, если тебе будет неудобно.
– Нет-нет, очень даже удобно. Думаю, я сумею приладиться. Если я пойду за тобой, то это как по тропе, я же смогу понять, где твои следы. Ты будешь королем Венсесласом [24]24
Намек на рождественский гимн про чешского «доброго короля Венсесласа» (в Чехии его называют Вацлавом), который решил угостить бедного крестьянина. Взяв слугу, он отправился к бедняку домой. Когда слуга замерз и выбился из сил, Венсеслас приказал ему ступать по его следам: доброе сердце короля источало такое тепло, что растопило снег и согрело землю.
[Закрыть], а я, как его слуга, буду идти по твоим следам. Только предупреди, если захочешь остановиться, иначе столкнемся.
– Договорились, ну, в путь. Если будет трудно, скажи, тогда останемся тут и сразимся в снежки.
– А куда ты собрался меня вести?
– Пройдем вдоль ручья, может, до водопада, если погода не испортится. Посмотрим, как ты приладишься к палкам. Надеюсь, двигаться будем все же не очень медленно, иначе ты замерзнешь.
– Не замерзну, не волнуйся.
– Перед тобой открытое пространство, до деревьев примерно пятьдесят футов. Так что смело шагай, тут есть небольшой подъем, но, когда идешь с палками, он вообще не чувствуется.
Они пошли, сначала медленно, пока Марианна привыкала к тренинговым палкам, потом нормальным шагом. Продвигались достаточно быстро, хотя Кейр, тайком от Марианны, иногда отбегал назад, посмотреть, как она управляется с палками.
– А водопад когда-нибудь замерзает? – громко спросила Марианна.
– Замерзает. Но пока не замерз. Не так уж и холодно.
– Лед ведь безмолвный?
– Ты отстаешь.
– Я задумалась. Думала про ручей и водопад, что они замрут, когда оледенеют. И музыка воды умолкнет. Когда это случится, настанет тишина, наверное, она бывает зловещей. Ведь музыка застынет.
Марианна азартно осваивала снежную целину, стараясь попадать в следы Кейра. Он, отбежав назад и встав на невидимый под снегом узловатый корень, подбадривал ее, говорил, что у нее здорово все получается. Иногда с веток обрушивались комья снега, рассыпаясь, окатывая вдруг холодным душем. Марианна, хохоча, подставляла лицо снежной невесомой пыли, слизывая ее с запорошенных губ. А Кейр смотрел на нее, опершись рукой о ствол.
– Ты, что ли, сзади, Кейр?
– Нет, – отозвался он, слишком поспешно.
– Врешь.
– Как ты узнала?
– Голос твой был впереди. А потом ты вдруг ускорил шаг, будто сбился. Ты не из тех, что могут легко заблудиться. Тем более на знакомой территории.
– Ты отличный следователь, шеф. Ладно, пойду медленнее. А ты расскажи еще про застывшую музыку.
– Иди прямо, не отбегай, тогда расскажу.
Когда они двинулись дальше, Марианна продолжила:
– Кто-то мне сказал, что так называют архитектуру. Застывшая музыка. Я обрадовалась, это сравнение очень помогает. Я ведь никогда не смогу узнать, каковы здания, тем более высокие. Я могу ощутить фактуру каменных плит в соборе, но представить картину в целом – это уж ни-ни. Я не знаю, как выглядят солнечные зайчики от витражей, и эти, ну… контрфорсные арки, и как все это смотрится в целом… пропорции всего этого великолепия.
Кейр брел какое-то время молча, потом замедлил шаг, потом остановился. Когда она приблизилась, он коснулся ее руки.
– Я тут, стою.
– Что-то не так? Я еще не устала.
– Это здорово, нам еще далеко. Ты концерт Пуленка знаешь? Для органа с оркестром?
– В общем, да. Но не особенно хорошо. Он звучит несколько угрожающе, всего очень много, чересчур, если честно. Ой… – Ее голос замер. – Ты хочешь сказать, что он похож на…
– Да-a, по ощущениям очень близко, по-моему. Это первое, что пришло в голову, но я еще подумаю. Что с тобой? – Он увидел, что она стоит с опущенной головой, вся как натянутая струна, такой он ее видел в Ботаническом саду, когда она еще не рассказала ему про гибель мужа. – Марианна? Я тебя чем-то расстроил?
Она обернулась, и Кейр заметил, что глаза ее полны слез.
– Нет-нет, ты… растрогал. Ты так стараешься доходчиво все объяснять. И всегда находишь нужные слова. Спасибо тебе огромное, правда.
– Да ладно… что ж… Я ведь сказал, что в мои годы начинаешь мечтать о благодарной женщине.
Глава девятая
– Тут ручей становится шире, поэтому выложен мостик из камушков. Надо по нему перейти на другую сторону. Давай я тебя перенесу. Или хочешь сама попробовать?
Марианна остановилась на берегу.
– Камни плоские?
– Да.
– Наверное, мокрые?
– Возможно, даже обледеневшие.
– Тогда лучше перенеси. На закорках?
– Зачем? Держи обе палки в правой руке. Я обхвачу тебя за талию и под коленями и потащу, готова?
Когда Кейр ее поднял, она положила левую руку ему на шею, провела пальцами по рюкзаку.
– А что там у тебя?
– Пара клеенок. Все для пикника. Фотоаппарат.
– Пикник на снегу?
– В домике на дереве. Все, прибыли на другой берег. – Поставив Марианну на ноги, он выпрямился и тихонько потянул ее за руку. – Сюда. Иди помедленнее. Тут деревья гуще растут. Держи крепче палки. И лучше закрой глаза, чтобы случайно не поранить их веткой.
Они протаптывали тропку меж деревьев, Марианна спросила:
– Ты говорил, что хочешь показать, чем ты тут занимаешься. Ну и чем?
– В основном сажаю деревья. Присматриваю за ними. Пытаюсь приучить людей любить деревья, знать их.
Марианна на миг остановилась.
– Хочу задать тебе один глупый вопрос.
– Задавай.
– Почему они?
– Почему именно деревья?
– Да, почему деревья? Почему надо знать их, а не птиц или зверей?
– Вопрос совсем не глупый, хороший вопрос. Деревья порождают жизнь, создают условия для существования остальных тварей. Они как многоквартирные высокие дома у нас, у людей. Хотя сам я предпочел бы жить на дереве, а не в обычном доме. В отличие от высотных домов, деревья сами создают условия для жизни. Под корой проживают разные насекомые, на коре лишайники и мхи, в дуплах и на ветках зверьки всякие. Дереву даже не обязательно быть живым, чтобы принести пользу ближним. Мертвое или гибнущее дерево и накормит, и даст кров разным букашкам, пчелам, жукам… я, наверное, уже тебе надоел, но из вежливости ты терпишь мою трепотню.
– Нет-нет, продолжай! Я ведь жертва искусствоведческих лекций, а наука для меня – закрытая книга. Так что просвещай дальше.
– Смеешься надо мной, ну да ладно, сделаю вид, что поверил в твою искренность. Лиственные деревья укрывают, дают тень, сброшенная листва гниет и в свою очередь дает приют слизнякам, улиткам, червякам, мокрицам, паукам, многоножкам, сороконожкам… можно перечислять бесконечно. Эти беспозвоночные служат кормом более высокоразвитым существам, птицам, лягушкам и ежам. Удивительная симбиотическая система. Достаточно срубить одно дерево, и этой системе будет нанесен серьезный урон. – Кейр внезапно остановился. – Вот мы и прибыли.
Он забрал у Марианны палки и сунул ей в руку, обтянутую перчаткой, свисающий канат.
– Это веревочная лестница. Деревянные перекладины, закрепленные поочередно на двух толстых канатах. Прочная и надежная. Но тебе придется лезть первой, потому что я должен буду придерживать ее снизу, чтобы не крутилась и не раскачивалась.
– А до чего я должна добраться?
– До площадки. Она огорожена, там есть перила. Но прислоняться к ним не надо, это тебе ориентир. Просто остановись на этом уровне и стой.
– А сколько на лестнице ступенек?
Кейр молчал, считая про себя:
– Шестнадцать.
– Боже! Это, наверное, очень высоко.
– Да уж. Оттуда лучше не падать.
– Кейр, вряд ли я смогу забраться. Ты не втащишь меня туда в какой-нибудь корзине или в мешке? Что-то подобное проделывали в книге «Швейцарская семья Робинзонов».
– Тут есть подъемник на блоке, но только для вещей.
– А чем я не гожусь? Я же коробка конфет.
– Ты хотя бы попробуй. Считай про себя ступеньки. На десятой голова твоя окажется примерно на уровне площадки. Залезешь на нее и жди, когда я поднимусь.
– А если упаду?
– Постараюсь тебя поймать.
– Вот спасибо!
Нащупав первую ступеньку, Марианна бросила через плечо:
– В хоккее тоже ведь ловят, шайбу, да?
– В основном простуду.
Марианна
Деревянные ступеньки были скользкими от влаги – вот такое коварство. Руки в перчатках то и дело съезжали вбок, зато подошвы ботинок совсем не скользили. Хотя Кейр держал лестницу, она раскачивалась, и вскоре мне пришлось сильно откидываться назад, чтобы подталкивать себя вверх, и запястья ныли от тяжести моего собственного тела. Сначала было страшно, но постепенно страх сменился восторгом. Я вдруг задела головой ветку, и черед секунду снизу раздался вопль.
Я замерла на ступеньке:
– Что там такое?
– Ничего особенного. Мне за шиворот попал снег. Ты задела ветку, он и посыпался.
– Прости.
– Ничего. Очень освежает. Над чем это ты там хихикаешь?
– Вспомнила про снежки. По-моему, мы в них все-таки играем. Ой, я сбилась со счета! Где я?
– Ты на десятой ступеньке. Теперь будет легче. Совсем близко у площадки, где закреплена лестница, а там ее уже не качает.
Вскинув руку вверх, я уткнулась ладонью в деревянную раму, к которой было прилажено что-то более жесткое, чем дерево. Похоже на проволочную клетку для цыплят. Я остановилась, не представляя, как забираться на эту самую площадку. Кейр крикнул:
– Справа, в самом низу, так сказать на уровне пола, есть ручка. Нашла? Ухватись за нее, проще будет лезть.
– Я боюсь выпустить из рук веревку, вдруг упаду?
– Не бойся. Правую руку на эту ручку, и продолжай подниматься по ступенькам. Одна… вторая… все, последняя. Хочешь, подожди меня. Но учти, пока я буду забираться, лестница будет ходить ходуном. Еще вариант: поставь левую ногу на площадку и толчком перенеси туда все тело. Как раз пригодятся дорогостоящие тренировки в спортзале.
Я стала карабкаться на площадку, стараясь не думать о высоте и о том, спасет ли меня снежный сугроб, если грохнусь. Вскоре снова раздался голос Кейра:
– Отлично! Ты там! Можешь встать во весь рост, сверху достаточно места для головы.
– Нет уж, спасибо. Зачем испытывать судьбу? Посижу тут, подожду тебя.
– Жди.
Пока он лез, площадка чуть-чуть накренилась, и я намертво вцепилась в ручку. Я услышала, когда он оказался рядом, он взял меня за руки и помог подняться. Поежившись, я спросила:
– Теперь головы наши оказались среди веток? Я боюсь за свои глаза. Я ими дорожу, хоть от них никакого толку.
– Мы сейчас под навесом из сплетенных веток, под портиком, так сказать. Это часть домика. Тут твоим глазам ничего не грозит. А если подойдешь сюда… – он обнял меня за плечи и слегка подтолкнул вперед, – то окажешься как бы на открытом балконе. Мы на высоте двадцать футов. – Он прижал мою ладонь к ветке толщиной с мою руку. – А над нами шатер, крона дерева.
Обхватив ветку, я слегка ее качнула. Раздался тихий шелест, потом мягкий удар – на площадку упали снежные комья с более высоких ветвей.
– Попала в тебя?
– На этот раз мимо.
– Да, стрелок из меня никакой. Ой, а тут холоднее! Чувствуешь, как дует?
– Мадам, изволите горячего шоколаду? Или бренди?
– Так вот что у тебя в рюкзаке!
– То самое. Фляжка, с бочоночек на ошейнике у сенбернаров, но тяжелая, сволочь.
Послышался тихий лязг поднятого засова, потом жалобный скрип распахиваемой двери. Кейр приобнял меня.
– Прошу сюда, мадам. Сию минуту будет накрыт стол.
– Пространство небольшое. Ты запросто сможешь обследовать его руками. Но тут полно всяких любопытных вещиц и приспособлений.
– Да ну?
– Истинная правда. Дед у меня был замечательный. Строил этот дом для детей и внуков, но и сам любил тут отдохнуть.
Марианна сняла перчатки и, вытянув руки, приступила к обследованию. Посреди комнаты она наткнулась на что-то шершавое и округлое. Она сразу поняла, что это. От изумления она даже отдернула руки, но потом с радостью снова положила их на круглящийся бок.
– Это же ствол дерева! Дерево растет прямо в доме.
– Представь. Точнее, это огромный сук. – Кейр положил руку Марианны на развилку между стволом и суком. – Он делит комнату на две части. Мы с тобой сейчас в столовой, а с другой стороны спальный покой.
– И кровать?
– Ну да. Дед все всегда делал основательно. Тут две кровати и еще приделаны крючки для гамака. Справа от тебя, на полу, стоит деревянный сундучок, набитый старыми пледами и стегаными одеялами. Осторожнее, не споткнись. Я захватил с собой одну из палок, это тебе вместо трости. Держи.
Марианна взяла палку и стала водить ею, постукивая по мебели.
– Что тут еще? Очень даже интересно!
Обернувшись, Кейр посмотрел на нее, улыбнулся:
– Круглый столик и несколько полок с высокими бортиками, чтобы с них ничего не падало, когда налетит буря. Он хотел закрепить полки на шарнирах, но не знал, как это сделать. Ну и хорошо. Это дерево не особенно качается. Ветки – да, а ствол никогда.
– А ты бывал тут в бурю?
– Я тут спал во время бури.
Марианна ахнула и прижала пальцы к губам, как ребенок, услышавший что-то невероятное. У Кейра перехватило вдруг горло, и ему пришлось сглотнуть, прежде чем продолжить рассказ:
– Тут есть тарелки, кружки, ножи и вилки, пластиковые стаканчики. Словом, все необходимое для пикника или полуночного пиршества. Ну что, ты готова испить горячего шоколаду?
– Ты же знаешь, что готова. А стулья есть?
– Навалом. Универсальные стулья, табуреты. Они же деревенский вариант кофейного, журнального и прочих столиков. На табуретке можно сидеть, разложить закуску, задрать на нее ноги или поставить стакан с выпивкой. Компактные, одного размера, легкие, в общем, на все случаи жизни.
Он протянул Марианне прочную, прямоугольной формы табуретку, она села. Вторую он поставил перед ней, водрузил на этот столик две эмалированные кружки, налил из термоса шоколад.
– Пахнет умопомрачительно.
– Кружка прямо перед тобой. Проголодалась?
– Ну что ты! Я же съела огромный сэндвич с беконом.
– Это не в счет. В домике на дереве всегда хочется пожевать. Такое уж тут место.
Он достал с полки жестяную банку и встряхнул ее.
– У тебя тут запас еды?
– Для птиц. И для людей тоже есть, немножко. Что тут на крышке написано? Вполне еще пригодно. Я сюда две недели назад наведывался, провел чистку. Подставляй руку.
Марианна послушно протянула ему руку, и он положил ей на ладонь небольшой плотный кубик.
– Знаешь, в Эдинбурге я ко всяким тянучкам даже не прикасаюсь. Это же кошмар для зубов. – Она кинула тянучку в рот. – Совсем застыла от холода! Но очень вкусно!
– Голод – лучшая из приправ, – изрек Кейр, тоже жуя тянучку.
– Опиши мне этот домик. Как твой дед исхитрился задействовать в устройстве живые ветви, не погубив их?
– Домик расположен близко к стволу. Это вполне надежно, и не потребовалось его намертво прикреплять. Но надо было учесть, что случаются бури и что дерево растет. Поэтому он насажен на каркас, прилаженный кое-где к ветвям, на скользящих болтах, которые позволяют на несколько дюймов изменять наклон крепежных реек, конструкция подвижна.
– Но ствол тоже растет. Наверняка за столько лет он стал толще. А эта ветка в комнате? Она не разворотит со временем стену или крышу?
– И в полу, и в стене, и в крыше отверстия специально были проделаны побольше, на вырост. Теперь зазор стал меньше.
– Так там дыры? Но почему-то не чувствуется сквозняка, совсем.
– В них уложен якорный канат, закрепленный в доме, к дереву он не крепится. Это надежная преграда сквозняку. И смотрится очень неплохо.
– Как остроумно! А если дерево перерастет границы отверстий?
– При моей жизни точно не перерастет.
– А при детях?
– У меня нет детей.
– Я вообще говорю. Какие-нибудь племянники, племянницы.
– Пока не обзавелся.
– Жаль. – Марианна вздохнула. – Дом – настоящая сказка, особенно для детей, столько бы им радости.
– Мне самому он нравится не меньше, чем в детстве. А подростком я вообще сюда не заглядывал. Считал, что это детская забава, недостойная солидного, взрослого человека. Решил тогда, пусть теперь младшая сестра играет тут в куклы. А сестра устроила в домике склад сломанных игрушек. Некоторые и сейчас здесь. Думаю, уже навечно. Надо бы их выбросить, но ведь у них не меньше прав на это жилье, чем у меня.
– Игрушки. Расскажи мне про них.
– Деревянная лошадка, на колесиках. Ее можно было катать. Но больше не покатаешь, колесики отвалились и потерялись. Еще есть всякие деревянные звери, уцелевшие из коллекции «Клуб одиноких сердец».
– Почему ты их так назвал?
– Понимаешь, изначально их было по двое, и жили они в ковчеге. Дед сам их вырезал из дерева и потом раскрашивал. За долгие годы кое-какие фигурки растерялись, и бедные твари остались одни-одинешеньки. А старину Ноя кто-то случайно пустил на растопку костра. Миссис Ной с тех пор мыкается с детьми одна и со всем этим зверинцем.
– Вдова, в общем.
Кейр тихонько произнес:
– Да, получается, что так.
Марианна поставила на стол кружку с шоколадом.
– Прости. Я напомнила тебе про Энни, да?
– А я тебе про Харви.
Помолчав, Марианна, уже веселым голосом, спросила:
– А деревянные кролики есть?
– Этих-то полно.
Марианна рассмеялась:
– Можно мне подержать кого-нибудь из «Клуба одиноких сердец»?
Кейр протянул ей деревянную фигурку:
– Угадаешь, кто это?
Пока Марианна ощупывала деревяшку, Кейр изучал ее широко распахнутые, отрешенные глаза, дымчато-голубые, будто небо перед дождем. Ему было немного неловко, словно он за ней подсматривал, потом вдруг вспомнился олень, за которым он следил из-за деревьев, взгляд у оленя был внимательный, но не гневный. У Марианны еле заметно подрагивало веко и уголок рта, голова была чуть вскинута, как у зверя, нюхающего воздух. Она протянула Кейру сложенную ковшиком ладонь с игрушкой.
– Это не очень трудно. Жираф. Длинная шея, и еще я нашла пятна.
– Все верно. Правда, жираф этот смахивает на пса далматина. Дед был хорошим резчиком, но рисовал средне. Его манеру письма я бы назвал экспрессионистской.
Когда Кейр потянулся за жирафом, его взгляд уперся в жилки на запястье Марианны, ярко-голубые на бледной прозрачно-мраморной коже. Кейр положил пальцы на переплетение жилок, почувствовал, как от неожиданности запястье чуть дрогнуло и как холодная кожа начала теплеть под его пальцами.
– Щупаешь пульс?
– Нет. Но чувствую, как бежит кровь по твоим жилам. Пульсирует. У тебя такое маленькое, такое узкое запястье… захотелось прикоснуться. Прости, я должен был спросить, можно ли. – Он взял из ее ладони фигурку. – Можно? Ячувствую себя так, будто слежу тайком. Я всегда знаю, что ты вот сейчас делаешь или сделаешь, а ты – нет. Это не очень честно.
– Не очень, но иначе у меня не бывает. Я уже привыкла, что мужчины этим пользуются.
– Прости.
– Я не тебя имела в виду. Я говорю о других мужчинах. Это было так давно. На самом деле, я едва ли теперь вспомню о чем-то подобном. Моя жизнь состоит из прикосновений, я постоянно трогаю что-то, но мало что теперь трогает меня. Я о людях.
– Но в каком смысле?
– То есть?
– Ты хочешь сказать, что люди к тебе не прикасаются? – Взяв ее руку, он снова провел большим пальцем по узкому запястью, гладя выступающие жилки. – Или ты имеешь в виду именно то, что сказала: «Но мало что теперь меня трогает»?
Марианна молчала. Не отнимая у него руки, опустив голову, она думала. Наконец произнесла:
– Конечно, трогает музыка. Прогулки по Ботаническому. Твой остров. Сама идея то есть. И… ты.
Он перестал гладить ее запястье. И, собравшись с духом, спросил:
– Хочешь потрогать меня?
Она смущенно опустила ресницы, потом провела кончиком языка по пересохшим губам.
– Постоянно. Не знаю, любопытство это или что-то большее, но мне мало только слышать твой голос… Мои деревья. Я слушаю их. Я многое узнаю про них по шумам, которые они издают или неиздают, но мне хочется знать, что они есть, существуют. Удостовериться в этом я могу, только к ним прикоснувшись. И я делаю это. Когда никого нет рядом, как мне кажется. Я прижимаюсь к ним. Иногда я… я приникаю к ним лицом и вдыхаю их.
– Покажи мне, – еле слышно попросил он. – Покажи мне, что ты с ними делаешь.
Они стояли друг перед другом. Марианна, выставив вперед ладонь, медленно приближала ее к тому месту, откуда прозвучал шепот. Рука ее ощутила холодную металлическую молнию на куртке. Нащупав замочек, Марианна расстегнула молнию, распахнула полы куртки и положила обе ладони на свитер с ребристым узором, чуть повыше диафрагмы, раздвинула пальцы.
– Ты теплый. Ты мягче, чем деревья. Я чувствую ребра на узоре, а поперек них, под ними, твои ребра… получается внахлест, крест-накрест. И все это движется, очень плавно, в такт твоему дыханию… Вдох, выдох.
Проведя ладонями по его бокам, под курткой, она прижала их к мощным мускулам над лопатками, потом прильнула щекой к его груди. Ничего не говоря, она глубоко вдыхала, голова ее чуть приподнималась и опускалась, в такт вдохам и выдохам. Так прошла минута. Она пробормотала:
– Вот так бы взяла и уснула. Стоя. Как лошадь.
– Можно я тебя обниму?
– Да.
Она почувствовала, как напряглись его мышцы и как раздвинулись лопатки под ее ладонями, когда он обхватил ее руками во флисовых рукавах. Почувствовав затылком упругое и нежное прикосновение, она сразу догадалась, что это было. Подавив желание откинуть голову и подставить губы, она спросила:
– Деревья и звери тебе приятнее, чем люди?
– Не то что приятнее… Просто среди деревьев мне уютнее. А со зверями проще.
– Как ты думаешь почему?
– У меня был пес, который умел читать мои мысли, а я его. Едва ли кто-то способен его заменить.
– Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.
Он помолчал, потом выпустил ее из объятий.
– Я плохо схожусь с людьми. Начнем с того, что я предпочитаю не смотреть в глаза, ты не представляешь, как это всех напрягает. Общаться с тобой мне легче еще и поэтому. Не нужно на тебя смотреть. То есть я-то как раз смотрю, но главное, на меня ты точно не смотришь.
– Но почему это так тебя беспокоит? Ты же не урод, и сложение, можно сказать, атлетическое. И по-моему, не из робких. Возможно, несколько замкнутый, и то не особенно, ведь ты горец. По сравнению с некоторыми субъектами ты просто балагур, душа компании.
