Текст книги "Увидеть звезды"

Автор книги: Линда Гиллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Ну, спасибо.

– А почему ты не любишь, когда на тебя смотрят?

– Наверное, причина в моих глазах. Людей они смущают, все чувствуют, что-то в них не то, а что именно – непонятно. И еще… иногда я вижу по глазам больше, чем мне хотелось бы.

– Ты что имеешь в виду?

Марианна услышала, что он отошел, потом как скрипнула табуретка, когда он снова уселся.

– Понимаешь, у меня острый глаз, сразу вижу всякую гадость. Возможно, это следствие наблюдений за птицами и зверями, я всю жизнь их изучаю, научился замечать малейшие изменения в поведении, особенности полета, крики тревоги… я могу подолгу стоять не двигаясь – как цапля – и просто все фиксировать… Когда я смотрю в глаза, у человека, наверное, возникает ощущение, будто его фотографируют. Хуже – будто его просвечивают на рентгене. Вот такая чертовщина.

– Кажется, я понимаю, о чем ты… Луиза после знакомства с тобой вот что мне выдала: «От глаз этого человека ничто не укроется».

– Правда? Готов побиться об заклад, что от ее глаз тоже.

– Намекаешь на ее готовность кого-нибудь заловить? В качестве хорошо сохранившейся антенны? А ты ведь знал, что я потеряла близкого человека. Ты так это тогда сказал, будто точно знал.

– Это было совершенно очевидно.

– Редко кто умеет понимать, какие эмоции отражены на лице слепого. Наша мимика отличается от мимики зрячих. Особенно у тех, кто не видит с самого рождения. Разговариваем мы нормально, нормальным голосом, однако большинству людей противно видеть безжизненные глаза, и они стараются поскорее улизнуть. Те же, кто посмелее и побойчее, начинают так орать, будто разговаривают с умственно отсталыми.

Склонив голову набок, она помолчала.

– Что-то ты притих. Я кажусь тебе ворчливой занудой?

– Ничуть, просто я за тобой наблюдаю. По-моему, это становится одним из любимых моих занятий. У тебя очень выразительные губы.

– Неужели?

– Правда. У тебя прелестный рот. Чертовски соблазнительный. Ты часто трогаешь свои губы. Кончиками пальцев. И кончиком языка. Это очень чувственно и манит. Хочется на них смотреть, как тем хищным типам, про которых ты говорила. Может быть, твои губы посылают некий призыв, непреднамеренно.

Пальцы Марианны тут же вспорхнули к губам.

– Боже! Ты так думаешь?

Кейр, рассмеявшись, легонько прижал пальцы к ее пальцам.

– Видишь? Ты снова это сделала. Я думаю, твои губы отражают эмоции примерно так же, как у других – глаза.

Он опустил руку и стал смотреть, как меж тонко очерченных бровей Марианны то залегают, то исчезают морщинки – она сосредоточенно хмурилась, стараясь осмыслить предположение Кейра.

– Но сегодня утром… когда ты спросил, хочу ли я близости, ты не знал, чего я хотела?

– А ты – знала?

Она молчала, и, выждав секунду, он заключил:

– Минное поле эмоций, вот что это было. И я старался уцелеть, не подорваться. Мне показалось, я понял, чего ты хочешь, но не был уверен, что ты скажешь «да». Ты и не сказала. Вот я и говорю, что не очень-то умею общаться с людьми. Я не силен во всяких играх.

– Но ты силен в хоккее.

– Даже в хоккее я не так чтобы очень! И уж совершенно точно в тех играх, которые приходится всегда вести с женщинами. Мужчины и животные гораздо проще и искренней. С ними мне легче.

– И со слепыми женщинами?

– И со слепыми женщинами.

– Хотя ты и не можешь определить, считают ли они тебя привлекательным.

– Нет, не могу. Но я понятливый ученик. В пределах природных возможностей мужчины, разумеется.

Наморщив губы, Марианна строго произнесла:

– Давай-ка сменим тему. По-моему, я теряю почву под ногами.

– Какая восхитительная искренность!

– Расскажи мне еще про дедушку. И про игрушки.

– С удовольствием. Он любил мастерить из дерева. И на день рождения обязательно что-нибудь нам дарил. Ноев ковчег был мой. А сестра попросила его сделать деревянную книгу, одному Богу известно, зачем такой крохе она понадобилась. В книге было четыре страницы из клееной фанеры, разрисованные и скрепленные петлями из холстины.

Порывшись в ящике с игрушками, Кейр сказал:

– Интересно, ты угадаешь, что это?

Он протянул Марианне плоскую дощечку размером с небольшой чайный поднос неправильной формы – то ли морская звезда, то ли птица с расправленными крыльями. Одна сторона дощечки была совершенно гладкой, другая – сплошь в волнистых бороздках и зазубринах. В середке какая-то цепочка из бугорков, похожая на грубо вырезанную подкову.

– Да что же это такое?

– Нечто, что очень бы тебе пригодилось, гораздо больше, чем мне.

– Какая-то скульптура?

– Можно и так сказать. Вообще-то это карта. Деревянный макет рельефа острова Скай. Эти вроде как крылья состоят из полуостровов: Троттерниш, Уотерниш, Дуириниш, Мингиниш, а ниже фрагмент покрупнее, это наш полуостров, Слит.

– А эти бугорки в середке, наверное, горы Куиллин?

– Они самые. Кое-какие мелкие части растерялись. Но основные фрагменты гор целы. Кое-где дерево уже раскрошилось, и с игрушками та же история.

– Карта раскрашена красками?

– Нет, только резьба, и все прокрыто лаком. Вот эти длинные извилистые канавки… чувствуешь? Это реки. А эти впадинки – озера, lochs. Канавки почти прямые – дороги, шоссе всякие.

– Прелесть! Настоящий шедевр! Но зачем? Зачем ему понадобилась деревянная карта?

– Дед видел такие в Канаде, у эскимосов. Они брали их с собой, когда отправлялись на своих каяках в море, карты побережья, вырезанные из дрейфующих обломков дерева, по этим картам можно было ночью ориентироваться на ощупь. Им и волны не страшны, не размокнут, а если уронишь случайно за борт, не утонут. Сколько сразу решено проблем. Просто и гениально. Наверное, именно это вдохновило моего деда. Еще шоколаду?

– Мм… да, будь любезен.

Кейр снова наполнил ее кружку, и какое-то время оба молча пили. Потом он сказал:

– Марианна, если ты уже достаточно тут освоилась, я бы хотел съездить позвонить Энни.

– Здесь, в лесу, конечно, нет связи?

– Нет. И в доме тоже. Придется ехать к шоссе. Заодно бы я заскочил в Броудфорд, надо запастись продуктами. Кое-какими. Я всегда отовариваюсь в одном магазинчике. Ты готова к дорожным колдобинам? К жутким колдобинам!

– Знаешь, как-то не очень. А тебя долго не будет?

– Часа два. Может, чуть дольше. Смотря как дела у Энни. И на скольких знакомых я наткнусь в Ко.

– В Ко?

– Кооп. Это, так сказать, центр, светское место. Процесс закупок может слегка затянуться, не отпустят, пока не выложат все местные новости.

– Думаю, я все же не поеду с тобой. Прости, что я такая несветская особа, но подремать у теплой печки мне будет гораздо приятнее. Я очень устала после нашего похода по нетронутым снегам, и трекинговые палки пока мне непривычны. Когда вокруг все незнакомое, это здорово выматывает, потому что я стараюсь как можно больше запомнить.

– Могу себе представить. То есть не могу, конечно, но ты понимаешь, о чем я. Ладно, давай домой. Как придем – поедим, а потом сядешь в кресло, и ноги кверху.

Кейр задвинул табуретки под стол, запихнул кружки в пластиковый пакет, пакет в рюкзак. Застегнув молнию на куртке, подвел Марианну к выходу и распахнул дверь.

Дверь снова жалобно заскрипела, и Марианна рассмеялась.

– Стонет совсем как в «Сказках братьев Гримм».

– Твоя правда, надо принести сюда масленку, избавить старушку от страданий.

– Даже не смей. В этом есть что-то восхитительно зловещее. А у домика есть имя?

– Разумеется.

– Что оно означает?

–  Убежище.Ну что, готова к спуску?

– А куда теперь денешься? Я много читала про восхождения и уяснила, что спуск – операция не менее рискованная. Почти все несчастные случаи происходят при спуске.

– Да-да. Поэтому я спущусь первым и буду держать лестницу. Раз ты сумела забраться, ничего, спустишься нормально. Только надо осторожнее слезать с площадки.

– Не волнуйся, я аккуратно.

– Вот тут встань на коленки и постарайся удержать равновесие.

Когда она выполнила его требование, он положил ее пальцы на ручку, выступающую над полом.

– Не забывай про эту ручку.

– Можно я положу руки тебе на плечи, когда ты начнешь слезать с площадки? Это поможет мне сориентироваться, к тому же я постараюсь запомнить твои движения и потом их повторю.

– Ладно, действуй, как считаешь нужным. А я буду двигаться помедленней, чтобы тебе было легче запомнить.

И вот ладони Марианны на плечах Кейра, она ощущает каждый поворот его тела, перемещающегося на лестницу. Когда Кейр оказался вне досягаемости, Марианна вдруг почувствовала себя покинутой и испугалась. Чтобы восстановить контакт, она крикнула:

– Ну и приключение! Лу никогда бы не поверила, что я была наверху. И наверняка бы этого не одобрила.

– Тебя это беспокоит? – донесся снизу голос Кейра.

– Нисколечко, – отозвалась Марианна. Вцепившись в ручку, она осторожно протянула вниз ногу, нащупывая сомнительную опору – узенькую перекладину на покачивавшейся лестнице.

Глава десятая

Луиза

Марианна бы этого не одобрила.

Это первое, что мне пришло в голову, когда я проснулась на следующее утро. На самом деле первая моя мысль была вот о чем: если мой желудок вздумает исторгнуть все раньше, чем я окажусь в ванной, то неплохо бы заранее максимально обезопасить пространство комнаты.

Пока глаза мои выискивали подходящий сосуд, в поле зрения угодили бутылка с бренди и два пустых стакана, красовавшиеся на туалетном столике; я вздрогнула от ужаса, но осмотр продолжила и в какой-то момент обнаружила Гэрта. Он лежал рядом со мной и крепко спал.

Вот тут и явилась та самая мысль, что Марианна бы этого не одобрила. Не только не одобрила бы, но даже изумилась бы, поскольку я вообще не пью бренди, не люблю. Но Гэрт сказал, что после выпавшего на нашу долю испытания необходимо хлопнуть именно по стакану бренди. Я разрешила ему хозяйничать в шкафчике-баре, а сама рухнула на диван и принялась рассматривать свои несчастные ноги и то, что осталось от дорогих новых колготок после пробежки по улицам, без туфель.

Гэрт заставил меня выпить огромную порцию, и действительно полегчало. Я попросила его проверить, хорошо ли закрыты окна, все ли, потом он удостоверился, что входная дверь заперта, и накинул цепочку. Он спросил, не надо ли позвонить в полицию, но в конце концов мы рассудили, что я нанесла Мэгвичу гораздо больший вред, чем он нам, и лучше со служителями закона не связываться. Как только я представила, что передо мной выстроят для опознания нескольких, похожих (будто его клоны) Мэгвичей, то снова затряслась от страха, поэтому позволила Гэрту налить мне второй стакан.

Выпив половину этого второго, я вдруг разрыдалась. Буквально впала в истерику и никак не могла остановиться. Гэрт обнял меня, приговаривая, что это из-за пережитого шока, на самом деле я была просто супер, и он страшно мной гордится. И все твердил, что я, возможно, спасла жизнь и себе и ему, очень даже возможно.

Реветь я перестала, но тут же начала хохотать, нет, не над его словами, бесконечно трогательными, просто я взглянула на его лицо, а оно было ужасным. Гэрт был похож на панду, потому что черная обводка вокруг глаз размазалась, мы же тогда, на улице, то смеялись, то плакали от счастья. Белая густая крем-пудра местами стерлась, и сквозь ее остатки я увидела какую-то жуткую сыпь, но тут же сообразила, что это веснушки и что их очень много. Черные, торчавшие, как иглы у дикобраза, волосы, тщательно слепленные перед походом на лекцию, теперь упали, завесив лоб. Благодаря влажному вечернему воздуху волосы кое-где предательски закудрявились. Глядя на это перемазанное расплывшимся гримом лицо, я, пожалуй, в первый раз захотела увидеть, что же таится под бело-черной маской, и понять, почему Гэрт так ревностно скрывает свою внешность.

Он тоже глянул на меня, ничего не понимая.

– На что это ты смотришь?

– На тебя. Хорош!

– Ты тоже выглядишь сейчас не на миллион долларов, моя милая.

– А то я не знаю! Нам надо как следует помыться и выспаться.

Он застенчиво спросил:

– Ты не против, если я возьму твой шампунь и мыло?

– Не против. Бери что хочешь. Только имей в виду: мои вещи в шкафчике, а Марианны – на полке. На ее полке ничего не трогай – там расставлено все в определенном порядке, чтобы она знала, где что искать. – Я попыталась подняться с дивана. – А я пока поменяю белье на ее кровати. Уверена, она бы не возражала, что ты у нее поспишь.

– Не суетись, – посоветовал Гэрт. – Мне и на диване будет неплохо. Завернусь в пальтишко. Это же армейская русская шинель, из распроданных запасов. Классная вещь, очень удобная.

– Даже не желаю об этом слышать! После сегодняшнего приключения тебе надо по-человечески отдохнуть. Нам обоим.

Когда Гэрт, отмытый и облаченный в мое красное шелковое кимоно, вернулся из ванны, я его не узнала. Его кожа была по-прежнему бледной, но не мертвенно-белой, а теплой, сливочной, и сплошь в веснушках. Ими было усыпано не только лицо, но и все тело, заметила я, поскольку кое-как подпоясанное кимоно иногда соскальзывало, обнажая узкую, почти без растительности грудь.

Знаю, что вела себя не очень-то тактично, совсем не тактично, но я хлопнула два стакана бренди и плохо соображала. И потом, я была настолько ошарашена его преображением, что не смогла удержаться:

– Гэрт, у тебя ведь рыжие волосы?

Он замер, посмотрев на меня с опаской.

– Ну… да. И что?

– Ты их красишь?

– Ну да.

– Почему?

– Потому что я их ненавижу! Потому что в школе меня вечно дразнили из-за них и из-за веснушек. Вот я и подался в готы. Чтобы можно было перекраситься в брюнета и замазать физиономию белилами. – Передернув плечами, он плеснул себе еще бренди. – Надо было стать либо готом, либо геем. Геем – это уж извините, я выбрал стезю гота.

Я, разинув рот, глазела на его шевелюру.

– А какой у тебя настоящий цвет? Морковно-рыжий?

– Нет, не морковно. Это бы еще туда-сюда. В Шотландии полно пацанов с морковными волосами, цвета газировки «Айрн-брю». Но у меня они не как у всех. Мама говорит, что этот цвет называют тициановским. Будто мне от этого легче, – буркнул он, мрачно глядя в свои стакан. – Еще и вьются, сволочи, на всей башке. Вовремя не подсуетишься, сразу лохмы, как у рыжего королевского спаниеля. – Он сосредоточенно пощупал длинные черные кудри, похожие на упругие пружинки. – Со спины все за женщину принимают, рост ведь у меня так себе, средняк, а пьяные, они ж ни фига не видят, щиплют за жопу. Жесть. Вот и приходится распрямлять чертовы штопоры и красить их черной краской. Ну а брюнет с веснушками – это полный отстой. Видок кошмарный, будто я подцепил оспу или еще какую-нибудь пакость. Была у меня одна подружка, тусовалась с готами. Однажды она меня накрасила белилами, просто по приколу. Но мне жутко понравилось. Короче, запал я на это дело. – Он ухмыльнулся. – С тех пор за жопу никто не щиплет.

Я привыкала к новому Гэрту, я вдруг открыла для себя, что у него красивые ровные зубы и огромные зеленые глаза. А раньше были карими, клянусь! Его внешность притягивала, честное слово. Конечно, не красавец, спору нет, но по-своему очень симпатичный мальчик.

– Гэрт, ты же теперь совсем другой! Я раньше тебя просто не видела. Видела только жутковатое готическое обличье, а не самого человека. Знаешь, у тебя красивые глаза, зеленые, я их почему-то не замечала.

– Ну да, люди тебя и правда толком не видят, только твой прикид. И это радует. На меня все школьные годы глазели, сыт по горло.

Поднявшись с дивана, я поковыляла в сторону ванной, но тут комната сделала пируэт, и я сообразила, что переоценила свои возможности. Поэтому я крепко вцепилась в спинку кресла, потом снова уставилась на Гэрта и мечтательно изрекла:

– Хотела бы я увидеть твои волосы в первозданном виде. Пытаюсь представить… наверное, они… они точно потрясающие!

Он фыркнул и еще как следует хватанул бренди.

– Тетки мои постоянно трепали меня по волосам и причитали: «Девчонки умрут от зависти». Отлично, да? Хорошо хоть в школе за такие шуточки можно было врезать по морде.

– Я бы и сама прибила наглецов, которые тебя дразнили! Почему дети всегда так жестоки?

– Дети они и есть дети. Не был бы я рыжим, наверняка прицепились бы к чему-нибудь еще.

Гэрт подошел ко мне и наклонил голову:

– Настоящий цвет у корней. Пора подкрасить, но никак не выберу время.

Подняв руки к голове, он раздвинул густые черные пряди. В этот момент пояс развязался, и алое шелковое кимоно распахнулось. Гэрт глянул вниз. Я тоже глянула.

– Вот, смотри! – Он указал пальцем на медно-каштановую поросль. – Вот мой настоящий цвет!

Ланч их был нехитрым, овсяные лепешки и сыр. Потом Кейр набросал на листке список покупок, разжег печку и сварил Марианне кофе, полный кофейник.

– Что ж, мне пора отправляться в Броудфорд. – Он положил ей на плечо руку и, когда его ладонь прильнула к круглящемуся плечику, ощутил незнакомое раньше блаженство. – Дров в печке хватит на несколько часов. Ну, теперь волноваться не будешь?

– Не буду. И вообще, здесь мне гораздо спокойнее, чем на эдинбургских улицах.

– Чем займешься?

– Ничем. Может, посплю в кресле у печки. А если будут силы и настроение, посижу в саду на скамейке, послушаю мать-природу. Как там погода?

– Светит солнце, но, возможно, снова повалит снег. На Скае погода меняется мгновенно… И вот что. Рядом с черным ходом, справа, на подоконнике, стоит миска с обрезками бекона. Разбросай их вокруг ног, и тогда почти наверняка можешь рассчитывать на компанию. Есть дрозд, который клюет прямо с руки, но вряд ли он окажет тебе подобную честь. Вполне могут прибежать ласки.

–  Ласки?

– Да-а. Шебутная парочка, они любят пастись у черного хода. Почему-то часто говорят про кого-нибудь: «Морда злая и хищная, как у ласки». Клевета. У них чудесные мордочки с огромными ласковыми глазами. В общем, слушай внимательно, если кто-то будет лопотать не по-птичьи, значит, это пожаловали ласки… Ладно, я поехал. Постараюсь вернуться как можно скорее.

– Да не бойся ты! Думаешь, я не справлюсь с ласками, если они попробуют на меня напасть?

– Справишься, если дашь им поесть.

Марианна

Прихватив кружку с кофе и миску с беконом, я вышла в сад. Села на скамейку, разбросала кусочки у ног и стала ждать гостей. Солнце хоть слабо, но пригревало, я подставила лучам лицо и закрыла глаза. Теперь, когда меня не отвлекал голос Кейра и само его присутствие, я могла полностью сосредоточиться на звуках и запахах вокруг. Явственнее всего ощущался аромат волчьего лыка, но его как бы усиливал крепкий запах ванили, откуда он доносился, я определить не могла. Еще какой-нибудь куст цветет? Или так пахнет под солнцем снег? Мне вспомнилось, как я в детстве попробовала сделать мороженое из снега и клубничного джема. С тех пор всякий раз, когда я ем шербет, мне кажется, что это пропитанный ягодным соком снег.

Нежась на солнце, я удивлялась, что мне совсем не холодно, хотя была без шапки и без пальто. А мысли мои были заняты тем, что Кейр рассказал за ланчем. Дом был построен прямо в лесу, среди старых, доживавших свой век деревьев. Местечко это приглянулось деду Кейра, потому что вокруг был лес, но при этом отсюда было видно море, а в ясную погоду вдалеке можно было разглядеть горную цепь – Куиллин. Я попросила Кейра найти музыкальный эквивалент и для гор, они ведь гораздо больше соборов, и представить эти громады мне еще сложнее. Он довольно долго молчал, но все-таки нашел: «Соната номер двадцать девять, третья часть». Я была потрясена: Бетховен! Самое длинное, самое прекрасное его адажио для фортепьяно. Я надеялась, что сумею не влюбиться в своего друга. Но не влюбиться в его ум я точно не могла.

Вода для дома хранится в резервуаре, туда она поступает из ручья, который никогда не пересыхает. Топлива тут всегда в избытке, старые деревья и сухостой, морской прибой тоже приносит много дров, а иногда даже кое-что пригодное для мебели. Кейр постоянно обновляет лес, сажает березы, они быстро растут, сажает рядом с дубками, которые растут медленно. Сейчас некоторые саженцы так вымахали, что приходится их прореживать, чтобы эти быстрорастущие индивиды не загораживали и не теснили будущих долгожителей, пока довольно хилых. Понятно, что многие из питомцев Кейра достигнут зрелости, когда его самого уже не будет на свете. И я спросила, зачем же он так старается.

– Хочу вернуть долг.

– Какой долг?

– Планете Земля. Надо отдавать то, что забрал.

– То есть это твой способ компенсации «углеродного следа»?

– Компенсация весьма скромная. Ведь я обретаюсь в нефтяной промышленности. Всю жизнь сверлю дырки в планете, чтобы добыть нефть для ненасытных европейцев, обеспечиваю им комфортную – уже до полной бессмысленности – жизнь. Это же насилие над природой, грабеж! Как ты, наверное, уже успела заметить, у меня нет замашек вороватых викингов. Когда я осознал, что мы творим с природой, заодно просек, какой урон наносит всему живому нефтяная промышленность и что очень скоро нефтяникам нечего будет добывать. Молодым с этим делом лучше не связываться – нулевые перспективы. Но когда-то, когда я сам только начинал, нефтяникам хорошо платили, манила и возможность попутешествовать. Опасная, конечно, профессия, но кто в молодости об этом думает? Свежеиспеченному геологу, который и сам толком не знал, чего он хочет, походная жизнь и солидные заработки показались достаточным основанием для выбора. Но у этой отрасли больше нет будущего. Она умирает. Всем специалистам уже за сорок, вот и мне тоже.

– Раз у отрасли нет будущего, что же ты будешь делать?

– Резонный вопрос. Но пока нам есть чем заняться – искать новые месторождения. Нефть почти всю выкачали, надо осваивать новые запасы, кое-какие еще остались неразграбленными, но к ним сложно подбираться. Кстати, глобальное потепление привело к тому, что факторы риска при разработках усиливаются. Предупреждать о них – это тоже по моей части. В любом случае придется чаще ездить за границу.

– Не тянет?

– О нет, с меня хватит! Как только я съезжаю с моста, меня снова тянет сюда. Моя бы воля, жил бы тут круглый год. Но надо же чем-то оплачивать счета. Работы на Скае почти нет, в основном туризм, но и это только в сезон. В основном тут теперь живут отошедшие от дел приезжие да местные старики. Молодые отбывают на главный остров, чтобы устроиться на работу. У них нет выхода. У меня тоже не было.

– А как тебе туризм экологический? Рассказывать людям о природе, учить их ладить с нею, учить беречь лес и знакомить с его жизнью… Плохо ли? Тяга к природе тоже ведь усиливается. Многие горожане с удовольствием погрузились бы в идиллию, вроде той, в которой живешь ты сам. Почему бы не воспользоваться растущим спросом?

– Вообще-то я уже об этом подумывал. Мысль заманчивая. Но дом маловат, и добираться сюда целая история. Нужно тогда строить что-то более основательное и приличную дорогу прокладывать. Это постоянно у меня в голове, но не представляю, как к этому подступиться.

– А ведь здорово – приезжали бы на экскурсию школьники, на недельку. Ты бы им рассказывал про лес. И про звезды… плюс еще домик на дереве – это же мечта любого подростка.

– Да, я тоже примерно так все себе представлял. А с познавательной точки зрения место тут великолепное, полно всякой живности, и зверья и растений.

– Но готов ли ты поделиться всем этим? К тому, что по твоему персональному райскому саду будут бродить галдящие подростки?

– Я сам когда-то был галдящим подростком. Если ребенка занять стоящим делом, он перестает галдеть. Оказавшись наедине с природой, он почтительно умолкает и внимательно ко всему присматривается. Это древний охотничий инстинкт, ну и инстинкт самосохранения срабатывает. Либо беги, либо замри и умолкни. А увидев в ясную зимнюю ночь здешние звезды, всякий городской ребенок наверняка просто онемеет. Да и всякий взрослый потерял бы дар речи. Звезды запрещают говорить… Что ж, мечты, мечты, но пока нет ни сил, ни возможностей их осуществить. Впрочем, начало положено.

– Ты имеешь в виду свои посадки?

– Нет, то, что я привез сюда тебя. Благодаря тебе я понял, чем бы я смог заняться. Чем, возможно, даже обязанзаняться.

Марианна

Шорох и трепыханье у моих ног свидетельствовали о том, что птицы отважились приблизиться к незнакомой тетке. Я сидела тихо, крепко сжимая в руках теплую кружку с кофе. Сзади по-прежнему капало с крыши, солнце продолжало плавить накрывший ее снег. В какой-то момент вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, это улетели птицы, хотя я не шевелилась и никак не могла их спугнуть. Может, ласки прибежали? Я слегка встревожилась, захотелось спрятать ноги под лавку, подальше от этих зверьков, но я продолжала сидеть в прежней позе, пытаясь (а что мне еще оставалось?) представить их «чудесные мордочки». Но почему-то вспоминалось слегка угловатое и плоское – по-человечьи – лицо, лицо Кейра, которое мои пальцы уже хорошо знали.

Тишина неуловимо изменилась. Я почему-то вдруг потянулась за тростью, потом сообразила, что оставила ее в доме, ведь у меня обе руки были заняты. Да и зачем бы я стала брать трость? Ведь нужно было пройти всего ничего – до скамейки.

Что тогда меня насторожило? Какой-то звук, предшествовавший скрежету над моей головой, или я просто почувствовала некую перемену? До сих пор не могу понять. Был ли это едва слышный скрип? Или ускорился ритм капели? Не знаю, но, когда надо мной и за моей спиной что-то заскрежетало, я уже была начеку. Не так часто я слышу звуки, причину которых не могу определить, поэтому я встала, решив, что лучше пойти к дому. И только я повернулась лицом к черному ходу, раздался немыслимый, с присвистом, грохот, лицо мое обдало ледяным и будто бы спрессованным воздухом. Я в ужасе развернулась и побежала прочь, вытянув руки.

Буквально через несколько секунд грохот перешел в долгое шипение, потом последовал глухой удар и влажный всплеск. Обвалился сугроб с крыши. Рухнул прямо на скамью. Теперь на ней, наверное, гора снега. Я нервно похихикала и побрела назад.

Мне показалось, что я двигаюсь точно вспять. Именно что показалось. Так как мои ладони неожиданно уперлись в дерево, на пути моего бегства его точно не было. Я остановилась, чтобы собраться с мыслями, кляня себя за то, что не прихватила трость. Было очевидно, что я сбилась с направления. Поддалась, дура, панике, и вот что из этого вышло. Вовсе не факт, что я шла в сторону дома. Надо было отыскать в снегу собственные следы и по ним снова прийти к скамейке.

Присев, стала голыми руками нащупывать вмятины и теперь брела точно по ним, и только минуты через две заметила, что следы не мои. Вмятины были слишком большими, глубокими и располагались слишком далеко одна от другой. Это были следы Кейра. Значит, я шла по его следам, не по своим, и совершенно не представляла, куда они ведут. Еще раз обшарив снег, я определила, что эта цепочка следов тут одна. И направлены они в одну сторону. Либо они подведут меня к тем, которые Кейр оставил, когда нес меня на закорках, когда мы только приехали, либо к извилистой тропе, по которой, сказал Кейр, тоже можно добраться до дома. В любом случае, ориентируясь по ним, я никак не могла попасть назад прежним, своим,путем.

Солнце, вероятно, снизилось, поскольку заметно похолодало. Меня охватило смутное беспокойство, но страшно не было. Разве можно потерять целый дом? Я никак не могла отойти далеко от него. Я развернулась и направилась к тому непонятно откуда взявшемуся дереву. Наконец мои вытянутые вперед руки нашли его. И я сказала себе, что теперь я наверняка близко от дома и от скамейки, просто не знаю, в каком направлении нужно двигаться.

Наклонилась, стала искать в снегу камушек или обломок ветки. Пальцы почти онемели от холода, брюки были сырыми на коленках: намокли, пока я, встав на четвереньки, рыскала по следам. Я старалась не замечать, что замерзла, что мерзну все сильнее. Негнущимися пальцами нашарила камушек. Зажав его в кулаке, разогнулась, прикидывая, где, вероятнее всего, расположен дом. Швырнуть никак не решалась, боялась разбить окно. Прицелившись пониже, бросила со всей силы, надеясь, что услышу в ответ звук, по которому пойму, попала я в стену, в дверь или просто в дерево. Ничего похожего. Камень приземлился где-то в отдалении, прошуршав снегом. Я, конечно, могла промахнуться. Нашла еще один камень, швырнула в противоположном направлении. Раздался глухой удар. Если бы о стену, был бы скорее скрип. Может, он упал на скамью? Или угодил просто в какое-то дерево? Я двинулась в направлении удара, чтобы хоть немного разогнать кровь в жилах. И наступила на что-то скользкое. Отчаянно замахав руками, я пыталась сохранить равновесие. Потом раздался жуткий треск, и я провалилась по колено в ледяную воду.

Итак, меня занесло в пруд. Вода была обжигающе холодной, я даже вскрикнула. Выбравшись на берег, я встала как пень, не решаясь двинуться, трясясь от холода, дико злясь на себя и уже не на шутку испугавшись. Ноги до самых колен были насквозь мокрыми, вода хлюпала в ботинках. Пальцы онемели окончательно. На мне ни пальто, ни шапки. Только тоненький шерстяной свитер и флисовая куртка. И вот, пожалуйста, умудрилась заблудиться. Возможно, дом и натопленная печка были от меня всего в нескольких метрах, но факт оставался фактом: я заблудилась. Кейр сказал, что вокруг сада нет ни забора, ни живой изгороди. Сад плавно переходит в лес, значит, нет ничего, что могло бы преградить мне дорогу, то есть я могу забрести неведомо куда.

Сколько времени прошло с отъезда Кейра, я не знала и не представляла, когда он вернется. Главное, что вернется. В конце-то концов.Надо было потерпеть пару часиков, не больше, и пока погода не испортилась, я повторяла мысленно, что ничего страшного со мной не случится. И задрала голову, надеясь снова ощутить благотворное, хоть и скудное тепло февральского солнца.

Но на щеки упали снежные хлопья, почти невесомые, нежные и холодные.

Я знала, что такое переохлаждение. Харви, уроженец Ская, бывалый ходок по горам, сопровождал меня как-то на вершину горы Бен-Невис, это восхождение было рекламной акцией, чтобы люди жертвовали больше денег в благотворительные фонды. Не скажу, что подъем был таким уж сложным, даже для человека незрячего. Каждый год на эту гору отправляются и дети, и люди с ограниченными возможностями, по удобной и вполне надежной тропе. Тем не менее несколько человек ежегодно становятся жертвами переохлаждения. Причины? Неправильно подобранная для высоты экипировка. Туристы то мокли, то мерзли. И еще шли голодные. А это очень рискованно. Переохлаждение – коварная штука, это убийца и может прикончить очень быстро.

Я была с непокрытой головой, и через нее из моего драгоценного организма уходила пятая часть тепла. Я почти не чувствовала рук и ног. Меня сотрясала непреодолимая дрожь, мучительная, но я знала, что это как раз хороший знак. Тело дрожит, чтобы вырабатывать тепло. Вот если дрожь утихнет, тогда действительно беда. Ведь следующий этап таков: чтобы сберечь энергию, тело перестает дрожать, переходит на режим выживания, а потом… отключается. Я понимала, что чем сильнее замерзну, тем труднее будет соображать и ориентироваться, то есть будет еще хуже. Обязательно нужно было отыскать дом, а если не получится, хоть какое-то укрытие. И поскорее.

Я стояла тихонечко, прислушивалась изо всех сил, но слышала только лязганье собственных зубов. Вспомнив с тоской о теплой печке, я подумала: может, мне удастся учуять запах горящих поленьев, и он приведет меня домой? Потом вспомнила про сладкий аромат волчьего лыка, неподалеку от черного хода, но, поразмыслив, решила, что этот куст благоухает только под лучами солнца. А сейчас я ощущала лишь запахи грязи и застоявшейся прудовой воды, которой пропиталась моя одежда.

Чтобы сохранить тепло, надо было двигаться, но идти наобум было страшно, поэтому я просто топталась на месте, пристукивая ногами, и пыталась что-то придумать, и все сильнее мерзла, а снег сыпал и сыпал. Затем настал миг полного отчаяния, я перестала храбриться. Что-то во мне щелкнуло, и я крикнула срывающимся голосом:

– Кейр!

Бессмысленный, безнадежный выплеск. Но это имя было произнести гораздо проще, чем те слова, которые я прокричала потом:

– Помогите! Эй, кто-нибудь, помогите!

Сверху прошуршала ветка, будто вспорхнула пара птиц. Это означало, что я стою среди деревьев и, похоже, не так уж близко от дома. Я решила идти наугад. Говорила себе, что это поможет сохранить тепло и еще это поможет думать.

Я шла, вытянув голые, перчаток ведь не взяла, руки, кожа саднила от холода. Я часто спотыкалась – промокшие, онемевшие ноги не чувствовали перепадов на всяких неровностях. Кое-как продвигаясь, я прислушивалась, надеясь уловить мотор «лендровера». Но понимала, что Кейр, вероятно, еще даже не доехал до Броудфорда. Может, мне удастся выйти к шоссе и поймать там машину? Я напрягла слух, стараясь различить шум шин, но услышала совсем другой звук – веселое журчанье, оно было как музыка. Ручей. Наконец хоть какой-то ориентир, который поможет мне определить направление! Ручей течет с холма к морю, сказал Кейр. Он огибает дом. Неужели я теперь не найду пути назад?

Снег повалил сильнее. Огромные хлопья укрывали голову и плечи толстым слоем и, тая, пропитывали влагой волосы, просачивались в одежду. Я счищала снег, но, боже, как его было много! Сражаясь с тучами хлопьев, я наткнулась на дерево. От неожиданности испугалась ужасно, машинально присела на корни, забыв о том, что рискую промочить пока еще сухую часть брюк и еще одну часть тела, но я настолько устала, что хотела лишь одного: замереть, свернувшись в клубок. Харви что-то такое мне насчет этого говорил… Так лучше сохраняется глубинное тепло… Нужно подобрать руки и ноги, как младенец в утробе матери и – ждать спасателей. Глупо без толку бродить туда-сюда – напрасная трата сил. Вот бы что он сейчас сказал. Я подтянула промокшие колени к подбородку… ждать так ждать. Я слушала неумолкающую беспечную песенку ручья и ждала, когда приедет Харви и отыщет меня.

Нет. Не Харви. Кейр.Харви погиб, давным-давно…

А ручеек все пел и пел, и мне теперь казалось, что он поет специально для меня, повторяя одну и ту же строчку: «Иди же ко мне, узнаешь, куда я бегу… иди же ко мне, узнаешь, куда я бегу…» В конце концов нервы мои не выдержали, я заорала: «Заткнись ты, ради бога!» Ручей будто меня не слышал и продолжал бормотать всякие глупости. Я прижалась спиной к стволу, так было чуть-чуть удобнее сидеть. Снова подумала о Кейре, о том, какое у него большое и сильное тело, и такое теплое. Как он тогда меня поднял, будто я ничуть не тяжелее походного рюкзака, и нес меня по скользким камням через ручей. Когда мы шли к домику на дереве.

Домик на дереве!

Вот оно, укрытие. Кейр говорил, там одеяла всякие. И жестянка с тянучками. Я вспомнила, как таял на языке сладкий кубик, и рот сразу наполнился слюной. Я кое-как поднялась на ноги. Если я найду ручей… если я найду тот мостик из камней… Оттуда, от другого берега, совсем близко до домика. Мы шли тогда минуты две, и там уже не петляли, двигались по прямой. Да, точно… Когда Кейр поставил меня на ноги – когда уже перенес, – то сказал: «А теперь прямо», и мы очень быстро пришли.

Ладно, предположим, ручей я найду, а если свалюсь в воду? А тот мостик… вдруг он не один? А что Кейр говорил про тот?.. Что камни плоские. Предложил даже мне самой пройти, значит, расстояние между камнями не очень большое. Но сколько их, интересно? Я пыталась вспомнить, сколько шагов сделал тогда Кейр. Я представила, как он, чуть покачиваясь, несет меня, а я крепко держусь за его шею и чувствую каждое движение. Больше двух шагов? Может, три? Или четыре? Но четвертый уже точно на берег. Значит, поискать нужно переход из трех плоских камней. Поискать?

Размечталась! Как можно найти брод из разрозненных камней, если вообще ничего не видишь? Меня разобрал смех, надо же быть такой дурой! Покачнувшись, я ухватилась за свисавшую ветку. Мелкие веточки хлестнули по лицу. Разозлившись, я вцепилась еще крепче, и резко потянула ветку на себя. Неожиданно она отломилась. Меня качнуло назад, и я едва не упала, но устояла, опершись на ветку, будто на палку.

Теперь у меня была трость.

И она могла бы помочь мне перебраться через ручей, подсказать, какое на пути препятствие. Например, огромные плоские камни. Через ручей. Камни, по которым можно перейти на другой берег, добраться до дерева с домиком, там можно будет лечь, завернувшись в одеяло из гагачьего пуха, и со мной будут деревянные звери… пятнистый жираф. Со мной будет одинокая миссис Ной, которая все еще терпеливо ждет своего мужа. Только он не вернется, ведь он погиб, сгорел в огне…

Щекам вдруг стало горячо, я прижала к ним пальцы. По одеревеневшей от холода коже струились слезы. Я вытерла рукавом свои бесполезные глаза и двинулась в путь. Ощупывая отломанным суком снег, я шла на звук ручья. И отыскала его, благодаря тому, чего так боялась: громкий всплеск – и пустота под ногами. А потом я стояла на берегу, пытаясь собраться с мыслями, с брюк капала вода. Дерево с домиком было на другом берегу. Но где он там? Нужно идти по течению или против? Этого я не знала. Кейр знал, но его не было рядом.

Черт.

Черт, черт, че-е-ерт!

Теперь я дрожала еще сильнее, намного сильнее. Я обхватила себя руками и поняла, что плачу, потому что тело мое сотрясалось от рыданий. Потом я услышала жуткий, звериный крик. Из горла вырвалось имя. Харви? Кейра? Не знаю. Это было не важно. Уже не важно. Я подняла свою ветку-трость, опустила один ее конец в ручей и побрела вверх по течению.

Я шла и шла, не знаю, сколько времени, еле-еле переставляя ноги, на большее сил не было, только идти и волочить ветку, стараясь ее не выронить. И в какой-то момент рука ощутила сопротивление: ветка на что-то наткнулась. Я была настолько слаба, что споткнулась, качнувшись вперед. Не устояв, рухнула на колени. Вытянув руки, стала шарить в воде, пытаясь нащупать то, что помешало ветке. Плоский камень. А еще есть? Я потыкала в воде веткой. По идее, должен был быть второй. Но убедиться в его существовании я могла, лишь обследовав его своей ветвистой клюкой.

Осторожно ступив на найденный камень, я обнаружила и второй. Чуть воспрянув духом, снова шагнула. Может, это тот самый брод, по которому перебрались мы с Кейром? Был еще третий камень, а после четвертого шага я оказалась на суше. Обстукивая веткой землю, я вдруг сообразила, что надо поискать следы, это и подскажет, тот ли это брод. Отложив ветку, я опустилась на четвереньки и с отчаянием и ужасом погрузила руки в свежевыпавший снег. Толстый такой слой, следы, наверное, засыпало… Но следы Кейра должны быть очень глубокими, особенно на том кусочке, где он еще тащил меня.

Я нашла впадину, еще одну, и еще, их было много, больших и глубоких, а рядом меньше и мельче. Они, наши следы. Я вернулась по цепочке из следов к своей ветке, отломила длинный ровный отросток. Теперь у меня была более легкая и удобная трость, я ею шарила перед собой, а шагая, так на нее налегала, что она насквозь пронзала снежный покров, до самой земли. Цепочка следов была прямой, идти по ней было просто. Но я вдруг оступилась, и нога моя соскользнула в след Кейра, будто в огромный сапог. Я стояла, пошатываясь, не представляя, где взять сил, чтобы вытащить увязшую ногу. А ведь впереди было самое сложное – одной карабкаться по веревочной лестнице. Слегка откинув корпус назад, я сделала рывок, упала, потом поднялась и побрела дальше.

И вот следы закончились. Снег за ними был примят, и дальше – никаких проторенных тропинок. Тут, что ли, Кейр учил меня, как лучше подниматься по лестнице? Я стала размахивать перед собой новой тоненькой тростью. Она обо что-то ударилась. Обо что-то податливо качнувшееся. О Господи, помоги…

Вытянув руку, я подошла ближе. На уровне груди пальцы мои наткнулись на узенькую дощечку. Гладкую, но в серединке все же слегка шершавую. С обоих боков ее я нащупала канат. Это была веревочная лестница.

Я вцепилась в нее, я ее гладила и обнимала, как вновь обретенного после долгой разлуки друга, я рыдала от счастья и гордости: исключительно с помощью смекалки и парочки веток я все-таки до нее добралась! Поднимаясь, я крепко держалась за перекладины, ведь Кейр говорил, что если лестницу не поддерживать снизу, она сильно раскачивается. Она и раскачивалась, но я лезла очень осторожно, вслух считая ступеньки, это отвлекало меня от мыслей о том, что я могу грохнуться на землю.

На площадку я забралась быстрее, чем в прошлый раз, и ползала я по ней недолго, дверь нашлась почти сразу. Только встать с четверенек мне не удалось. Ноги слишком устали от подъема по ступенькам. Вытянув руку, я нашарила ручку, повернула, и дверь открылась – со знакомым жалобным скрипом. Я ввалилась внутрь.

Внутри очень вкусно пахло. Шоколадом. Шоколадом, который мы пили тут сегодня утром. (Утром? Неужто это было всего несколько часов назад?!) Толкнув дверь, чтобы она захлопнулась, я прислонилась к ней спиной и стала вспоминать, что говорил Кейр про одеяла, где они у него тут хранятся… «деревянный сундучок, набитый старыми пледами и стегаными одеялами». Я ползком двинулась на поиски сундучка. Есть! Но, откинув крышку, вместо теплых мягких одеял я почувствовала под рукой твердые резные деревяшки и холодные железки. Это были игрушки, «Клуб одиноких сердец». Я схватила одну, стиснула ее как драгоценный талисман. Приподнявшись, я села на пятки, больше никуда не нужно было спешить, спасаясь от мороза. Мне стало гораздо спокойнее. Волновало почему-то одно: сумеют ли мои замерзшие пальцы узнать деревянную фигурку. Она была резной. Слон? Бегемот? Нет, голова маленькая, и морда плоская. Не-е-ет, не морда, лицо, человеческое. Это была миссис Ной, которая все ждала своего муженька.

Не выпуская из руки миссис Ной, я добралась до другого сундучка. Открыла, оттуда повеяло камфарой, лавандой и запахом лежалых вещей. Даже не трогая их, я поняла, что это. Вытащила несколько пледов и стеганых, на гагачьем пуху, одеял и расстелила их на полу. И уже из самых последних сил я завернулась в них и сжалась клубком. В подбородок уткнулась тверденькая голова миссис Ной. Мне было больно, но отодвинуть фигурку я уже не могла. И подумала, это даже хорошо, что больно. Значит, я еще могу что-то чувствовать. Значит, я жива.

Так и лежали мы вдвоем с миссис Ной. Лежали и ждали.

Ждали, когда вернутся наши мужчины.