Текст книги "Увидеть звезды"

Автор книги: Линда Гиллард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

– Говорил, но говорил вообще. А не про эти снежные пики, когда стоит только спуститься из своего сада, а они вот, над морем, сверкают под апрельским солнцем. И меня распирает от восторга и от гордости. И одновременно я ощущаю себя… лишь малой частицей чего-то необъятного. Прости. Я не знаю, как соотнести это с музыкой. Или с чем-то еще.

– Спасибо, что хоть попытался. Я знаю, мне трудно угодить.

Протянув руку вбок, Марианна погладила длинные мускулы на его бедре. Бедро было твердым и теплым. Другой рукой она провела по гладкой холодной поверхности скалы. Марианна представила, как горячая кровь струится по артериям Кейра, пульсирует под кончиками ее пальцев. А под пальцами другой руки был мертвенный холод камня. Этот контраст будоражил, чуть наклонившись, Марианна потянулась губами к лицу Кейра в надежде на поцелуй.

Через миг она почувствовала, как Кейр обнял ее и прижал к себе.

– Ч-черт, я знаю, на что это похоже.

– Это ты о чем? О чудесном виде на горы?

– Именно. Ощущение такое, будто предаешься любви. Не смейся. Я серьезно! Не знаю, что в соответствующие моменты чувствуют другие, а я примерно то же испытываю, созерцая Куиллин. Оргазм. Это, конечно, мое личное восприятие. Что-то невероятно мощное и одновременно хрупкое. Сила и беззащитность – вот такая странная смесь ощущений. И конечно же ощущение чуда.

– Ты всегда испытываешь все это… в соответствующие моменты?

– Нет. Не всегда.

– А когда ты со мной? – преодолев смущение, спросила она. – Если солжешь, я сразу пойму.

– С тобой да. Потому я и подумал, что самым точным сравнением… Эй, тебе нехорошо? Почему ты вдруг так притихла?

– Под впечатлением от твоего вида на Куиллин.

Она осторожно поднялась на ноги, словно боялась упасть.

– Посидели, и хватит. Идем дальше.

Кейр взял ее за руку:

– Если мы спустимся поближе к воде, можно будет идти по мокрому песку. По нему идти легче, но от стихии там не скроешься.

– Сильный ветер?

– Еще какой! Даже паутину с веток срывает.

– Давай все-таки спустимся к воде. Походим вдоль моря, пока не замерзнем.

Кейр вывел ее из-за каменного укрытия, и они двинулись ниже. Марианна почувствовала под ногами округлые камешки, они становились все мельче, и вот она ступила на что-то влажное, но ровное и плотное. Песок, наконец-то! Идти по нему было гораздо проще.

– Тут действительно идти гораздо легче!

– Ты что предпочитаешь? Чтобы дуло в лицо или в спину?

– В лицо. Я люблю чувствовать ветер.

Развернувшись, Кейр обошел Марианну и встал с другой стороны.

– Я пойду с краю, вдруг накатит какая-нибудь шальная волна, я заранее ее увижу. Погодка пока еще не для прогулок.

– Спасибо тебе.

– Ну что ты.

Он смотрел на ее профиль. Волосы развевались на ветру, который подхватил и прядки, висевшие вдоль бледных щек. Кейр заметил, что у Марианны от холода порозовел кончик носа и, гораздо сильнее, уши, но на губах дрожала бесшабашная улыбка. Сердце Кейра дрогнуло от нежности и внезапного желания защитить ее. Люди редко вызывали у него подобные чувства, только птицы, звери, иногда деревья. Налетел сильный порыв ветра, Марианна резко вскинула голову и рассмеялась. Он тоже рассмеялся, еще не зная, в чем дело, но уже заранее догадался:

– Что? Паутина?

– Вот именно! Я ее несколько раз трогала, паутину. Такая гадость, липнет к рукам и тянется. Все эти букашки застревают в ней и не могут выбраться – жуть! Но говорят, что эти паучьи ловушки очень красивы.

– Это правда.

– Однако же, чуть дотронешься, рвутся, их нельзя взять в руки. Как мыльные пузыри. Вот что, кстати, совершенно не могу представить. Полая сфера, сотворенная из воды. Как такое возможно?

– Паутина действительно очень красива, особенно для людей с математическим складом ума, преклоняющихся перед выверенной гармонией. Дьявольская виртуозность. Я бы даже сказал, виртуозная дьявольщина. Вспомни Баха, «Хорошо темперированный клавир». Как звучат композиции для клавесина.

– Луиза сравнивает такую музыку с вязанием на спицах. Она вяжет полосатые свитера, ну эти, с шетландским узором. Да, представь себе. Если ты способен спокойно постоять, пока она снимет нужные мерки, она и тебе свяжет. Думаю, ей приятно будет обмерять такой торс.

Кейр, остановившись, крепко стиснул руку Марианны, потом обнял ее. Она прижалась лицом к мягкой флисовой куртке, вдыхая тепло его тела, вслушиваясь в стук сердца. Они слегка покачивались, а их обдувало ветром, и вдруг Марианна с ужасом вспомнила, какая между ними в данный момент преграда – в прямом смысле этого слова. Она собралась произнести заготовленную речь, но услышала голос Кейра, гулко отдававшийся в его груди:

– Марианна, я хочу кое-что тебе сказать. Мы должны это обсудить.

– Да? А я тоже хотела кое-что тебе сказать.

– Что?

– Нет, давай ты первый.

– Я опять уезжаю. В Казахстан.

– В Казахстан? – Она отпрянула от груди Кейра, чувствуя, как каменеют ее мышцы. – Это же немыслимо далеко.

– Немыслимо. Центральная Азия. Если проехать еще немного дальше, то я даже начну приближаться к дому, только с другой стороны. Казахстан – одно из немногих мест, где есть значительные запасы нефти. Поеду их искать.

Марианна высвободилась из его объятий и подставила лицо ветру.

– Совсем уезжаешь?

– Не-е-т! На три месяца.

– А где три, там и четыре, да?

– Нет.

Марианну вдруг настиг приступ тошноты, она торопливо сглотнула едкую слюну, наполнившую рот.

– Тебе не кажется, что стоило бы сказать мне об этом раньше? Например, перед поездкой сюда?

– Вероятно, ты права.

– Почему же не сказал?

– Если бы сказал, ты бы стала взвешивать все «за» и «против». И в конце концов вообще бы не поехала.

– Ты совершенно прав, не поехала бы. – Ее знобило, и, чтобы согреться, она обхватила себя руками.

– Я не настаивал, Марианна. И не тащил тебя в кровать. Все было, как ты хотела. Ты просила, чтобы мы играли не по нотам, импровизировали. И мы импровизировали. Я думал, так будет и дальше. А как в нашей ситуации может быть иначе, не представляю! Я ведь должен зарабатывать на жизнь. Но я хочу снова с тобой встретиться, как только вернусь. Я хочу посылать тебе пленки. Я надеюсь, что ты позволишь звонить тебе. Однако в принципе… ты свободна. Никаких обязательств, никакого давления. Очень надеюсь, что наши теперешние отношения продолжатся. Если ты не против, – уточнил он.

– Давай без околичностей. Ты хочешь, чтобы я сказала, спи с кем угодно, я разрешаю, так ведь?

– Нет, не так. Это я разрешаю тебе спать, с кем ты захочешь.

– Вот спасибо. Как мило, что ты такой добрый. А то я не знала, как же мне быть. Кавалеры рвут меня на части. Телефон звонит не умолкая.

– Марианна, я, наверное, не очень ловко выразился.

– Отчего же, все ясно и понятно. Но если бы ты раньше сказал про Казахстан, твое приглашение прозвучало бы как призыв к легкой интрижке, никто никому ничего не должен. То, что прозвучало сейчас. Тогда, действительно, зачем быть честным? Можно и дальше, без всяких хлопот и угрызений, наслаждаться интимными радостями. Судя по тому, что ты сказал, тебе было важно только это.

Кейр молчал, и Марианна поняла, что сама выразилась не лучшим образом, и то ли теперь нужно просить прощения, то ли разразиться рыданиями. Так и не определившись, она замерла в молчании, застыв от напряжения, и ждала, когда Кейр начнет негодовать и возмущаться. Но он продолжал молчать.

Наконец она сама не выдержала:

– Кейр, ради бога, скажи хоть что-нибудь! После того, что я наговорила, хуже ты уже не сделаешь!

Когда он все-таки заговорил, голос его был тихим и ровным, никакого негодования и слов сгоряча, но Марианна чувствовала, как тяжело ему сохранять это спокойствие.

– Я был с тобой честен. Тебе известно, какая у меня профессия. И, соответственно, какой образ жизни. Я вернусь через три месяца. Вот сейчас мы с тобой не встречались два месяца, но смогли же сохранить отношения. Все совсем как прежде.

– Ты так считаешь?

– А ты разве нет? – Она промолчала, и он добавил: – Так или иначе, думаю, это моя последняя служебная поездка.

– И почему же?

– Потому что с меня хватит. Наездился.

– Это ты не из-за меня?

– Нет. Я давно собирался завязать с этими мотаниями туда-сюда. Я же тебе говорил.

– А что будешь делать?

– Не знаю. Но за те три месяца, что я буду торчать в Казахстане, надеюсь, что-нибудь да надумаю.

– И ты, значит, рассчитываешь, что я буду тебя ждать?

Вот на этих словах Кейр сорвался:

– Ничего подобного! Потому и сказал, что никаких обязательств! Ты свободна.

– Ты тоже.

– Разумеется, я тоже свободен.

Он, прищурившись, стал наблюдать за олушей. Плотно сложив крылья, эта огромная птица камнем упала в воду. Дождавшись, когда она выплывет, Кейр сказал:

– Я не хочу заглядывать в будущее, Марианна. И ты знаешь почему.

– А я не хочу оглядываться на прошлое. И надеялась, что мы сможем найти взаимопонимание в настоящем. Но если между мной и тобой будет огромный континент, это чересчур сильное испытание.

– Разве ты боишься испытаний? Ты же всегда их преодолевала.

– Да! Никто и никогда не скажет, что бедненькая Марианна трусиха, что она чего-то испугалась! Но испытаний мне уже и так хватает. Учитывая, в каком я положении.

– И в каком?

Она медлила с ответом, в который раз подумав о том, что там, впереди, но через несколько секунд решение было принято:

– В положении человека с диагнозом «врожденный амавроз Лебера», это означает, что человек слеп.

– Это я вижу.

– А я вот ничего не вижу. Ты не возражаешь, если мы вернемся в дом? Мне что-то стало зябко.

– Прости. Не нужно было останавливаться, слишком холодно пока. Я возьму тебя под руку?

Повернувшись к ветру спиной, они двинулись в обратную сторону. Чуть погодя Кейр спросил:

– Ты что-то хотела мне сказать?

– Это уже не важно, – отозвалась она. – Теперь уже не важно.

Глава семнадцатая

Луиза

Признаться, когда Гэрт испуганно воскликнул: «А где он вообще находится, этот чертов Казахстан?!» – он словно бы озвучил мою мысль.

Я тоже подлила масла в огонь, стала выяснять у сестры, сообщила ли она Кейру про ребенка. У Марианны нет возможности смерить зарвавшегося собеседника испепеляющим взглядом, но зато она хорошо умеет отбрить своим острым язычком.

Похоже, на отношениях с Кейром она поставила крест, так как считала, что одной будет даже проще. Я не совсем поняла, о чем речь, но решила, что имеется в виду аборт. Я заверила Марианну, что мы с Гэртом позаботимся о ней, сделаем все возможное, чтобы она поскорее оправилась. Потом вызвалась еще раз договориться с клиникой. Марианна в ответ не сказала ничего определенного, только заявила, что сейчас не в состоянии ни о чем думать, и отбыла в свою комнату, из которой три дня практически не выходила.

Определить, какое у Марианны настроение, можно по музыке, которую она слушает. За долгие годы я отлично научилась это делать. То, что у других можно узнать по выражению лица (а Марианна в этом смысле совершенно недоступна), я узнаю по музыкальному репертуару. Сравнительно недавно сестра моя часто ставила Пуччини, я так радовалась, сплошное удовольствие. Потом настал черед бетховенской двадцать девятой сонаты для фортепьяно. На мой взгляд, это ассорти из фрагментов начатых Бетховеном фортепианных сонат, которые он непременно написал бы, если бы не увлекся струнными квартетами, охладев к фортепьяно. Музыка не самая легкая. Дальше – настоящее помешательство на финском концерте с голосами северных пернатых. Всегда в спальне сестры как фон звучала музыка. И подозреваю, все вышеперечисленное каким-то образом было связано с Кейром. Но после второй поездки на Скай в комнате ее стояла гробовая тишина, даже птичьи вопли Марианна больше не слушала. И это очень меня тревожило.

Подобная тишина, и надолго, накрыла нас после гибели Харви. Но мне как-то не верилось, что расставание с Кейром могло настолько выбить сестру из колеи. Впрочем, понять, что творится на душе у моей сестрички, всегда было сложно, и не только из-за ее слепоты. Дни шли, в клинику ни я, ни она так и не позвонили. Что же это такое? Я терялась в догадках. И все чаще приходила к выводу, что и сейчас у Марианны совершенно похоронное настроение: в прошлом смерть мужа и ребенка, в настоящем потеря (тоже смерть в каком-то смысле) дорогого ей человека, которого она, оказывается, полюбила, в ближайшем будущем – гибель второго ребенка.

Марианна валялась на постели в этой мертвенной тишине и почти ничего не ела и не пила. Гэрт отчаянно старался ее развеселить, но в конце концов был изгнан. Так прошла почти неделя. И вот как-то утром она вышла, уже после душа и одетая, и принялась деловито заваривать чай. Наполнив свою чашку, твердо произнесла:

– Все. Я решила.

Я так и обмерла, но попыталась изобразить спокойствие:

– Да? И что же ты решила?

– И не надейся, Лу. Мой выбор скорее тебя огорчит, а не утешит. Мне тоже сейчас тяжко. Но это наилучший выход. Возможно, самый простой. И разумеется, гораздо более гуманный.

– Солнышко, ты можешь на меня рассчитывать. Во всем. И на Гэрта тоже. Ты же знаешь, как он за тебя волнуется. И как тобой восхищается.

– Да, знаю. Только никак не пойму, чем я заслужила такое отношение. Думаю, тут дело не в моих заслугах, просто у вас с ним щедрые души. Но, видит Бог, мне действительно потребуется ваша поддержка.

Она перевела дух и уже быстро-быстро все выложила:

– Я решила. Не буду ничего делать, а ребенка отдам, пусть его потом усыновят. Но не надейся, что, когда он родится, я передумаю. Я нисколько к нему не привязана, только к его отцу. Я знаю, что разумнее было избавиться от этого существа, не лишать себя возможности опять начать с чистого листа, но я не могу… не могу я погубить ребенка этого человека. Это же станет и убийством отца. Ведь ребенок – часть его. Да, я не в силах пойти на такое. В моей жизни и так слишком много смертей. И в жизни Кейра тоже, – тихо добавила она. – Пусть все решит сама Природа. Если я сумею выносить его, он принесет счастье какой-нибудь супружеской паре. Это придаст хоть какой-то смысл моей никчемной, а в последнее время просто отвратительной жизни. Но, чтобы все это одолеть, мне нужна твоя поддержка, Лу.

– Ладно, хитрить не стану: я все же надеюсь, что ты передумаешь, что не отдашь ребенка чужим людям. Но твердо обещаю, что никогда не буду на тебя давить. Только ты ведь знаешь, что самое заветное мое желание – оставить малыша у нас.

– Знаю, конечно…

Марианна натрясла в миску горстку мюсли и принялась чистить банан. Полагая, что разговор окончен, я повернулась и хотела уйти из кухни. И вдруг сестра моя снова заговорила сдавленным голосом:

– Я так тебя люблю, ты же знаешь. Но я жуткая вредина, никогда не скажу ласкового слова, что люблю, очень. Но если я ничего такого не говорю, это не значит, что я ничего такого не чувствую.

– Милая моя, я знаю! И прекрасно это понимаю, честно! Как бы то ни было, – выпалила я, – ты всегда больше лаешь, чем кусаешься.

Смотрю, у бедняжки задрожали губы, и поспешила ее обнять. Надо же было предоставить подходящий повод, пусть наконец-то выплачется. Стоя посреди кухни, мы тискали друг друга за плечи и рыдали в голос. Трудно сказать, как долго это продолжалось. Когда Гэрт вошел в кухню, он остолбенел и растерянно пробормотал:

– Вы чего, кто-то умер, да?

Марианна

Мы с Кейром никогда не обсуждали наши чувства. По обоюдному согласию, молчаливому. Возможно, просто боялись об этом говорить. Потому что не знали, как выразить словами то, что мы испытывали. Эту безрассудную страсть и одновременно нежность, желание защитить, ощущение, что мы, едва знакомые люди, знаем друг друга давным-давно.

Разговаривали мы много. Все говорили и говорили, но о насникогда. Только на той прогулке у моря, когда я спросила, где находится Казахстан. Мы не говорили о любви, мы ей предавались. В эти моменты она не знала границ, она переполняла и сердца и тела. Нет, не так. Нас переполняла магнетическая тяга друг к другу, когда врозь невозможно существовать, это необъяснимое ощущение глубинного, мистического родства. Вполне естественно, что такой накал чувств толкал нас в объятия друг друга. Причем даже в самых неподходящих местах.

Однажды в лесу нас настиг дождь со снегом. И Кейр привел меня к знакомой веревочной лестнице. Сразу нахлынули воспоминания о том кошмарном дне, немыслимо было снова лезть по ней, но Кейр шепнул прямо в ухо:

– Ты справишься, не волнуйся.

Он держал концы каната, а я действительно, можно сказать, привычнозабралась наверх.

В домике мы какое-то время просто стояли, молча слушая дробный стук ледяной крупы о деревянную крышу. Кейр вдруг расхохотался, почему, не знаю. Смеялся он редко, но смех у него очень заразительный. Я тоже рассмеялась, а он меня поцеловал. Я подумала, что это мимолетная, почти машинальная ласка. Но он обхватил мое лицо ладонями и снова поцеловал, жадно и с такой властной настойчивостью, как никогда прежде. Я растерялась, однако мое тело тут же отозвалось на этот натиск. И моментально его руки пробрались под куртку, потом под джемпер, приподняли футболку и нашли замочек на молнии джинсов.

Мы даже не стали раздеваться. Я услышала, как он вытаскивает из сундучка что-то мягкое, как швыряет на самодельный топчан и оно с легким шелестом шлепается на доски. Кейр подтолкнул меня к этому ложу, продолжая одной рукой обнимать, а другой, вероятно, расстегивал свою куртку и все прочее. Когда он уложил меня, обвивая рукой, будто маленькую девочку, я почувствовала блаженство абсолютного доверия и спокойствия, но одновременно – надвигающуюся угрозу неминуемой гибели, что от меня сейчас ничего не останется. Я провела рукой по топчану, на нем лежало отсыревшее одеяло из гагачьего пуха. Потом почувствовала, как Кейр всем своим тяжелым телом в меня вжимается. У меня тут же перехватило дыхание, и не только потому, что он с таким ненасытным вожделением мной овладевал, но и потому, что и сама я желала его нестерпимо. Но к острой телесной потребности примешивалось и иное желание, гаденькое и подлое. Я мечтала, чтобы обезумевший от страсти Кейр вытолкнул из меня ребенка, своего собственного ребенка, потому я цеплялась за него, потому и стискивала руками его голову, что-то выкрикивала, не знаю, какие это были слова.

Через несколько минут все завершилось. Кейр потом извинялся за то, что набросился как какой-то мальчишка. Я его успокоила, сказала, что зря он на себя злится. Что еще никогда в жизни я не ощущала себя такой желанной и не испытывала настолько сильного желания, а это, добавила я, очень неплохой результат для сорокапятилетней женщины. Но Кейр продолжал каяться, он был очень удручен случившимся. Долго-долго молчал, и вот что наконец я услышала:

– Я должен был подумать о тебе, Марианна. О том, чего хочешь ты. Ты должна говорить мне, руководить мной. Я хочу, чтобы и тебе было хорошо.

– Мне было хорошо. Так все быстро и так чудесно.

Он тихонько засмеялся:

– Гм, наверное, дрожала земля.

– Земля вряд ли. Но дерево точно дрожало.

Луиза

Марианна вдруг стала очень энергично заниматься спортом. Я была уверена, что эти подвиги совершаются ради того, чтобы не набрать лишний вес и подготовиться к поздним срокам беременности и к родам. Но, когда однажды об этом зашла речь, сестра моя заявила: изнуряя себя долгими прогулками, походами в бассейн и спортивный зал, она втайне надеется, что ребенок не сможет удержаться в ее теле. В начале мая, на тринадцатой неделе, Марианна мрачно констатировала:

– Похоже, этот наглец будет таким же сильным и здоровым, как его папочка.

В общем, мы отправились к доктору Грейг, поговорить насчет процедуры усыновления, что для этого требуется. Марианна сама попросила меня с ней пойти, после Ская она изменилась, ей теперь нравится, когда ее опекают. Я сопровождаю ее на консультации, участвую в переговорах с акушеркой, когда та к нам приходит. Акушерка сделала мне выговор за то, что я точно не смогу оказать помощь роженице, если вдруг понадобится, но почерпнуть необходимые знания было негде, поскольку посещать курсы предродовой подготовки Марианна отказалась. Заявила, что ей будет тяжело видеть будущих счастливых родителей, которые вдвое младше ее. Доктор Грейг заверила ее, что там обязательно будут и мамочки ее возраста, и тоже незамужние. На что Марианна суровым голосом ответила:

– Но уж точно я одна такая мамаша, которая хочет сразу сплавить ребенка чужим людям.

Иногда мы ходили с ней в Ботанический, то я, то Гэрт, но не думаю, что наше общество ее радовало. Видимо, ей просто было необходимо хоть как-то отвлечься от своих мыслей, наверняка мрачных. Доктор Грейг сказала, что накануне родов (чаще, конечно, после) некоторые женщины уже не хотят расставаться с ребенком, и теперешние хлопоты Марианны, возможно, окажутся ненужными. Еще доктор предупредила насчет депрессии, такое случается. Беременность – нелегкое испытание, но любые тяготы можно вынести ради самого главного – появления на свет здоровенького малыша. Эту прочувствованную речь Марианна выслушала молча, с неподвижным лицом, на котором никогда и никому не удавалось ничего прочесть. Пришлось мне горячо поблагодарить докторшу за участие и заботу.

Не знаю, как насчет депрессии у самой Марианны, но у меня лично глаза были на мокром месте. Мы под ручку побрели домой, почти не разговаривали. Вероятно, она почувствовала, что я совсем раскисла. И как только мы пришли, сразу направилась к домашнему бару, хотя до вечера было еще далеко.

– Да черт с ним с младенцем – хочу джина с тоником. Будешь?

Я достала лед, Марианна налила в стаканы по огромной порции джина, и мы, скинув туфли, распластались в креслах. Она стала расспрашивать (впервые в жизни!), как продвигается моя книга, то есть сестре моей сейчас очень паршиво. Я лепетала что-то маловразумительное, и Марианна сменила тему. Мне не хватило смелости признаться, что я уже несколько недель не могу выдавить из себя ни слова. Часами пялюсь в экран компьютера, а мысли заняты чем угодно, только не сюжетом книги.

В основном Казахстаном.

Обсудили предстоящее УЗИ. И ей и мне было известно, что врач сможет определить пол ребенка и сообщить, если захотим. Знать, кто там у нее, сын или дочь, Марианна категорически не желала. Твердила, что это ни к чему, иначе уже будешь относиться к младенцу как к личности, а не как к некоему неведомому существу. Я-то сама уже относилась к нему как к личности. То представляла, что это мальчик, то девочку. Даже придумала для них имена. Но писательнице простительно подобное чудачество, правда?

УЗИ назначают на сроке в пятнадцать недель. Была середина мая, залитый солнцем Эдинбург благоухал цветами. На территории больницы Марианна вдруг остановилась, я решила, что она раздумала делать УЗИ, но она сказала, что ей хочется понюхать, как пахнет цветущий боярышник. Я взглянула на куст, будто покрывшийся пеной, весь в ажурных кремовых соцветиях, и подумала, как хорошо, что сестра еще способна радоваться таким милым незатейливым мелочам. У меня тоже поднялось настроение, но при виде аппарата и прочего медоборудования опять упало.

Я старалась не смотреть на экран. Марианне, разумеется, не надо было и стараться. Наверное, в ее карте было отмечено, что ребенка сразу отдадут на усыновление, поэтому врач не комментировала увиденное, не предложила послушать, как бьется сердечко, просто сообщила, что все в пределах нормы. А потом настал момент, которого я так боялась. Врач спросила: «Хотите знать, кто у вас?» Я вся напряглась. Марианна молчала. Оторвавшись от экрана, я начала мямлить что-то вроде «понимаете, тут такая история…», но Марианна меня перебила:

– Не надо, Лу. Ни к чему это. – Мы с врачом выжидающе на нее смотрели. – Да. Хочу знать.

– Мальчик. Видимо, будет крупным.

– А-а, – отозвалась Марианна. – Ничего удивительного. Спасибо.

Совершенно потрясенная, я ждала, когда Марианна оденется. Выйдя из кабинки, она тронула меня за локоть:

– Прости, Лу. Мне почему-то захотелось узнать. Я с самого начала чувствовала, что это мальчик, интересно было, угадала или нет. Так глупо.

Я не нашлась, что ответить. Стиснув мой локоть, Марианна продолжила:

– Даже хорошо, что узнали, правда? Ну, представь, что мальчика будут воспитывать две старые мымры. Это было бы, наверное, неправильно.

– Наверное…

Пожалуй, впервые в жизни я поблагодарила Господа за то, что Марианна слепа, что она не видит сейчас моего лица.

Марианна

Цветущий боярышник. Егозапах. Жизнь любит подкараулить в минуту слабости, чтобы добавить хорошего пинка.

Проклятое обоняние всегда добавляло остроты в мои мучения. Помню, когда я наконец позволила Луизе разобрать вещи в шкафу Харви, то поставила условие: я буду при этом присутствовать. Не спрашивайте почему. Если тебе не было позволено даже похоронить мужа, то невольно изобретаешь некие ритуалы, они дань уважения умершему, отчасти в большей степени это попытка приглушить боль утраты. Луиза совершенно резонно твердила, что от меня все равно никакого толку, но мне важно было говорить ей по ходу дела, что куда надо деть. (Часть вещей мы вынесли на улицу под покровом абердинской ночи, те, что поновее, отдали в благотворительные магазины.)

Вероятно, я тогда настолько отупела от горя, что не сообразила: перебирая вещи Харви, Луиза как бы вернет его к нам сюда в спальню, он словно бы восстанет из мертвых. Я храбрилась сколько могла. (Еще один ритуал: своей болью я избавляю Харви от боли, которую он испытал, умирая, так мне казалось.) Но в конце концов сбежала, совершенно вымотанная.

Идя этим майским утром к зданию больницы, я замерла как вкопанная, почуяв запах цветущего боярышника. В этот момент Кейр был рядом со мной. И во мне.

Нет, я не упала в обморок, но была на грани.

Луиза

К концу мая я немного оправилась от стресса, пережитого из-за результатов УЗИ. Старалась отогнать радужные фантазии и одновременно уговаривала Марианну одуматься. Но сестра моя на уговоры не поддавалась. Когда речь заходила о ребенке, она называла его «плод», меня это почему-то страшно ранило и возмущало. Но, наверное, так ей было легче.

Да, я тоже понимала, что воспитывать сына нам с ней было бы гораздо труднее, чем дочку, но еще я понимала, что теперь, когда она узнала, что у нее мальчик, ее еще сильнее мучает чувство, что это тоже Кейр, его частица. Разумеется, она никогда в этом не признавалась. Мы обсуждали только, как развивается «плод» (после очередного визита к врачу). Иногда она вскользь упоминала что-то, относившееся к процедуре усыновления. Будто речь шла о каком-то предмете, а не о живом человечке. Полагаю, для Марианны предмет («плод») действительно не был личностью. Она не могла позволить себе воспринимать его как человека.

Однажды задолго до захода солнца я плеснула в стаканчик джина (пока дождешься в Эдинбурге не то что захода, но хотя бы появления солнца, помрешь от жажды) и уселась, задрав ноги и листая журнальчик мод, в гостиной. Вдруг в дверь просунулась голова Гэрта, он шепотом спросил:

– Марианна дома?

– Нет. Вышла погулять. Скоро вернется. А что такое?

Он поманил меня пальцем:

– Пойдем, я кое-что тебе покажу.

В кабинете он подошел к компьютеру, а мне пододвинул стул.

– Садись. Может, это ничего не значит, но… я подумал, лучше тебе знать, а то вдруг Марианна что-то услышит.

На экране было открыто множество окон. Гэрт, щелкнув мышкой, увеличил одно. Это был новостной сайт. Я стала читать текст. А заголовок был таким: «В КАЗАХСТАНЕ ПОХИЩЕНЫ БРИТАНСКИЕ НЕФТЯНИКИ».

– Боже! Но это не Кейр?

– Не знаю. Там ничего не сказано. Главный удар – сама новость. Сенсация. Конкретных имен не названо, значит, семьи пока не знают. А нам известно, на кого Кейр работает?

– Мне нет. Марианна, наверное, знает, но ведь у нее мы спросить не можем?

Я стала читать дальше.

– В Казахстане, наверное, полно британских нефтяников, сотни… почему обязательно Кейр.

– Совсем даже не обязательно. А среди британцев и шотландцев тоже не так уж мало.

У меня засосало под ложечкой.

– А что это ты вспомнил про шотландцев?

Гэрт кликнул еще по одному окошку.

– Тут в одном блоге пишут, что похитили американца и двух шотландцев.

– Ох, нет! А это надежный источник информации?

– Не могу тебе сказать. Похоже, это блог одного ученого. Он сам из Казахстана, живет в Абердине. Этот малый считает, что тут подсуетились местные консервационисты.

– Консервационисты?

– Ну да, их предводители. Разновидность зеленых. Он считает, что за этих парней казахские зеленые потребуют выкуп.

– Деньги?

– Не факт. Скорее используют их как средство политического давления. Этот малый пишет, что многие казахи отнюдь не в восторге от того, что творят на их земле.

Гэрт кликнул по следующему окошку.

– Разработки нефтяных и газовых месторождений здорово гробят экологию, это ясно. Особенно страдает Каспийское море. Превратили в контейнер для химических отходов.

Я тупо смотрела на экран.

– Как же нам узнать, Кейр в плену или нет?

– Если не назовут имен, никак. Или придется спросить у Марианны. Она знакома с кем-нибудь из его родных?

– Едва ли. Он много ей про них рассказывал, это она мне говорила. Но про какие-то встречи ни разу… Ой, она сказала, что у Кейра есть сестра, которая живет в Эдинбурге!

– Ты знаешь, как ее зовут?

– Нет. Но она замужем, видимо, у нее другая фамилия, не Харви.

– Узнать бы, на кого Кейр работает, можно было бы связаться с фирмачами, не впутывая в это Марианну.

Гэрт пожал плечами и сунул руки в карманы.

– Может, все-таки ей рассказать? Спросить, нет ли у нее адреса Кейра или телефона?

– Нет, это исключено! Какой смысл ее волновать? Мы же не знаем наверняка.

– Наверняка конечно нет. Но я подумал, лучше тебе это все увидеть. Могут ведь по радио сообщить, и скоро. Или по телику. Тогда она все равно узнает.

– Ладно, как будет, так и будет. – Я кое-как вылезла из-за компьютера и чмокнула Гэртав щеку. – Спасибо тебе, мой ангел, что не поленился все это раскопать. По крайней мере, мы теперь морально готовы. Но, возможно, Кейра никто не похищал. А если да, они там с ним ничего не сделают?

– А на черта им? Это же политический жест. Им пиар нужен. Тогда проще будет давить на нефтяные компании. Чтобы те пошли на уступки, выплатили компенсации, учитывали требования зеленых при составлении производственных планов, всякие такие дела. И вообще, – ободряюще мне улыбнувшись, он снова положил руку на мышку и, сосредоточенно насупив светлые брови, вперился в экран, – совсем не факт, что именно Кейра похитили…