Текст книги "Увидеть звезды"

Автор книги: Линда Гиллард

Глава двадцать первая

Луиза

Лето утомило Марианну, она изнемогала. Все меньше гуляла, стала больше спать. Она смирилась. Человеку постороннему, не знавшему про ее недавние бунтарские выходки, Марианна показалась бы безмятежно-спокойной. Смирилась или действительно успокоилась, кто ж ее разберет? Она оживлялась, только когда что-то касалось младенца. Каталоги с домами листала скорее из вежливости, хотя известие о том, что в новой недвижимости и среди новой мебели поселится Гэрт, ее обрадовало. Она тоже считала: хорошо, когда в доме есть мужчина. И сад – штука полезная, но почему-то деревья ее не интересовали, только цветы и овощи. Я ей все про лес, про яблони, а она молчок. Гэрт, вот кто догадался, в чем дело. И я сменила пластинку.

Марианна бродила по комнатам в легких восточных туниках, безмолвствующая как привидение. Мы сделали с ней несколько заходов в магазин для будущих мам, но Марианна ото всего воротила нос. Ничего не видя, однако, точно определяла, что ей не так: слишком коротко, слишком молодежный фасон, слишком много синтетики. А безразмерные футболки и тренировочные штанишки, прямо скажем, не для нее. Только хлопок и лен и ничего облегающего, твердила она. И однажды мы набрели на индийский магазинчик со свободными туниками и кафтанами. Действительно идеальный вариант для ее уже быстро менявшейся фигуры.

Теперь, к середине срока, она просто расцвела. Густые волосы блестели, безупречная ее кожа слегка посмуглела. Конечно, сестра покруглела, но полнота очень ей шла. В своей соломенной шляпе и в длинном ситцевом балахоне, перехваченном пояском под попышневшей грудью, она похожа на героинь Джейн Остин. По-моему, она выглядела изумительно, и я часто ловила себя на мысли: «Вот бы ее увидел сейчас Кейр».

Пролетел июнь, настал июль, месяц ежегодного паломничества Марианны в Абердин, к мемориалу жертв на «Пайпер Альфа». Думала, она не поедет, все-таки уже большой живот. Но сестра моя верна себе, она не собиралась себя щадить. Поэтому я заказала номер и завтрак там, где мы всегда останавливались. И шестого июля, утром, препроводила ее в парк Хейзелхед. В парке мы идем к розарию, посаженному в память погибших нефтяников. И Марианна тоже вспоминает погибших, своего мужа и его товарищей. Обычно в этот день утро бывает (как по заказу) солнечным и воздух наполнен ароматом роз. Но все мысли Марианны сосредоточены в эти минуты на смерти, как и мысли многих в Абердине.

Марианна и Луиза, как обычно, задержались у входа в розарий, Луиза прочла скорбную табличку с описанием Мемориала и событий, которому он посвящен.

Мемориал «Пайпер Альфа»

Воздвигнут в память 167 нефтяников, погибших 6 июля 1988 года в результате аварии на нефтяной платформе «Пайпер Альфа», в 120 милях от побережья Северного моря. Всем им не было и сорока лет. Число спасенных – 61 человек.

На южной стороне постамента, над изображением Кельтского креста, высечены имена 30 человек, чьи тела так и не были найдены. Под крестом вмурована в камень урна с прахом неопознанных жертв. На восточной стороне постамента высечены имена двух моряков, жителей рыбацкой деревушки Сандхавен, которые самоотверженно пытались спасти своих товарищей, но тоже погибли.

В ряду техногенных катастроф в открытом море катастрофа на платформе «Пайпер Альфа» была самой масштабной. После этой беспрецедентной трагедии лорд Куллен провел скрупулезный опрос общественного мнения, на что было потрачено 188 дней. Вердикт возглавляемой им комиссии гласил: необходимо усилить меры безопасности на подобных сооружениях и неукоснительно их соблюдать. Мемориал создан с одобрения семей погибших. Его автор – художница Сью Джейн Тейлор. Скульптуры были выполнены в Шотландской скульптурной мастерской «Ламсден» и отлиты в городе Хай-Ваймкомб. Средства на осуществление проекта были предоставлены как частными лицами, так и общественными организациями. Список жертвователей занесен в Памятную книгу «Абердинской художественной галереи».

Открытие Мемориала произошло 6 июля 1991 года. Чехол с памятника был снят Ее Величеством королевой Елизаветой и королевой-матерью.

Выдержав почтительную паузу, Луиза обернулась к Марианне:

– Все как всегда?

– Да. Возвращайся через час, и пойдем пить кофе. Как тебе такой план?

– Замечательный. Поброжу по парку, найду скамейку в тенечке. У меня с собой есть книжка.

– Только сначала посмотри, есть ли тут поблизости свободная скамейка, не хочу сидеть с кем-то еще.

Пока Марианна примеривалась, как бы ей половчее ухватить трость, Луиза осмотрела весь парк, практически пустой. На глаза ей попалось кое-что примечательное, и сердце сразу бешено забилось, но голос ее был идеально спокойным, когда она докладывала Марианне обстановку:

– У Мемориала стоит старушка, тоже с палочкой, имей это в виду. И слева, в дальнем углу, сидит какой-то мужчина. Так что все остальные скамейки в твоем распоряжении.

– Спасибо. Ты меня утешила.

– Сейчас десять. Приду через час. Если возникнут какие-то сложности, звони.

Марианна

Это уже привычный ритуал, я приезжаю сюда каждый год начиная с девяносто первого года, когда памятник открыли. Мемориальный розарий представляет собой площадку, состоящую из отдельных квадратов. В середине широкая брусчатая дорожка, по которой можно пройти к расположенному в центре его Мемориалу. Это я и проделала, как всегда. Нащупав гладкую гранитную плиту, ту, на которой увековечено имя моего мужа (наверное, золотыми буквами), нашла строки. Я точно знаю, где эта строка. Каждая строка состоит из имени и числа, обозначающего возраст. Мои пальцы обводят знакомые высеченные слова и цифры:

ХАРВИ ФРЭЙЗЕР

33

Чем старше становлюсь, тем острее чувствую, насколько они все были молоды. В Абердине, как только речь заходит о «Пайпер Альфа», тут же раздается: «Такие молодые». Да, почти все. Некоторым было едва за двадцать. Женщины, пережившие это, даже те, у кого не погибли близкие, до сих пор не могут удержаться от слез, вспоминая. И я рада, что они плачут. Значит, погибшие не забыты.

Мемориал не корежат всякие недоумки, не пачкают надписями. Абердинцы этим очень горды, считают это еще одним подтверждением истинности людской любви и скорби. В душе города останется шрам от этой раны, во всяком случае, до тех пор, пока будут живы очевидцы трагедии, произошедшей в ночь на 6 июля 1988 года.

Я пробежалась пальцами по соседним строчкам, читая имена других. Или просто их погладила, не читая? Ведь за все эти годы я успела запомнить тех, кто оказался в списке поблизости от Харви. Подняв руку над головой, я могла дотянуться до ботинка одного из нефтяников, одного из троих, их столько на постаменте. Это тоже уже стало ритуалом – коснуться носка бронзового ботинка. Конечно, хорошо бы обследовать весь памятник, пропустить через сердце то, что выражено в этих трех фигурах. Но приходилось довольствоваться изучением ботинка. И, прикоснувшись к холодной бронзе, я всякий раз вспоминаю Билла Баррона, который позировал скульпторше. Это один из тех, кому удалось спастись. И еще я думаю в этот момент вот о чем: становится ли с годами чувство вины перед погибшими (он-то выжил!) менее тяжким?

Подумав про бремя вины, я вспомнила Кейра. Я старалась вообще изгнать его из памяти, но именно в этот момент малыш решил повернуться. Я замерла, одной рукой опершись на гранитный постамент, другую прижав к животу, подождала, когда сын угомонится. Обошла со всех сторон памятник, потом вернулась вспять. Остановилась понюхать розы, их тут было целое море, благоухали во всю мощь. Осторожно провела рукой по одной розочке, и лепестки ее посыпались на землю сквозь мои пальцы. Лепестки со второго цветка я сумела удержать, сложив ковшиком ладонь. Достала из сумки конверт, вытряхнула туда лепестки. Высушу и положу в широкий бокал, несколько таких уже выстроились на полке у меня в комнате. Тоже многолетний ритуал.

Я двигалась по брусчатой дорожке назад, в сторону входа. Резко свернув налево, пошла по травке, нащупала тростью скамейку. На всякий случай тихонько спросила: «Тут свободно?» Никто не ответил, и я села, сложив трость. Я знала, что впереди передо мной памятник. Я не слышала, чтобы кто-то еще входил в парк. А старушка, про которую говорила Луиза, вероятно, уже удалилась. По-моему, я минутой раньше слышала ее шаги и постукивание палочки о брусчатку, значит, теперь я тут по идее была одна.

Сидя в парке, ощущаешь, что ты на открытом пространстве и в то же время как бы в огромной комнате. Потому что со всех четырех сторон стены живые изгороди. В изгородях копошатся птицы, шуршат от ветра листья, падают с веток капли, если прошел дождик. Комната без крыши, под открытым небом, поэтому над головой тоже разные звуки, в основном стрекот вертолетов, который жены нефтяников не могут слышать без содрогания. В то утро вертолеты, слава богу, не летали, из глубин зеленого лабиринта доносились только крики павлинов и звенящие счастливые голоса детей.

Я привычно прижала ладонь к животу, мне всегда казалось, что так я успокаиваю сына. И только сидя тут на скамейке, я поняла, что этим жестом я успокаиваю себя. Чтобы еще раз ощутить, что я не одна. Теперь совершенно исчезло чувство одиночества. Даже когда ребенок не шевелился, я ежесекундно помнила о его существовании. А как не помнить, если он заставил меня медленнее двигаться и так преобразил мое тело? Честно говоря, я не узнавала себя в этой погрузневшей и покруглевшей особе. Я продолжала пухнуть и, если натыкалась рукой на выпятившийся живот или на пышные груди, впадала в изумление. Даже ступни стали больше, так мне казалось. Оттого что ребенок всегда был со мной, меня не оставляло чувство, будто он постоянно смотрит на меня изнутри. Поэтому я почти сразу распознала, что смотрят на меня не только изнутри, но и снаружи. Да, я ощущала, что в парке есть кто-то еще и этот кто-то за мной наблюдает. Вдруг накатило прошлое: померещилось, что этот кто-то – Харви, он тут, в парке. Вот такое наваждение, хотя я точно знала, что ничего подобного быть не может. Харви либо задохнулся от дыма, либо сгорел, либо его разорвало при взрыве. Вполне вероятно, что произошло и первое, и второе, и третье. Даже тела тогда не нашли. Муж мой остался в Северном море, и тут в парке – ничего от Харви, только имя, высеченное на граните.

Я замерла, прислушиваясь, но ничто не выдавало присутствия кого-то еще. Однако за мной точно наблюдали. Я нажала на кнопку часов, они сообщили мне время. Луиза должна была вернуться через полчаса, а скоро тут наверняка появятся какие-нибудь люди. Но пока ведь их нет… Обозвав себя мнительной идиоткой, я откинулась на спинку скамьи, подставила лицо солнцу и вдохнула аромат роз.

Наверное, в этот момент я подспудно вспомнила о Кейре. Иначе почему я почувствовала запах боярышника? Ни в самом парке, ни снаружи его не было. Да и вообще боярышник давно отцвел, в конце мая. Гоня прочь это непонятное дежавю (ничего себе, теперь уже меня обманывало собственное обоняние!), я пыталась прогнать мысли о Кейре. Я пришла сюда скорбеть о погибшем муже, тут не место для воспоминаний о бывшем любовнике. Но мысли не желали подчиняться, категорически. А когда в кустах за моей спиной, откуда-то сверху, раздалось пение дрозда, на меня, будто тяжкая ноша, навалилось отчаяние. Чувство потери, обделенности было острым, как самая настоящая боль. Я сдержала слезы и глубоко вздохнула. И опять повеяло цветущим боярышником… Встав со скамейки, я нажала на кнопку, складная трость «выстрелила», сделавшись нормальной длины. Прочь из этого розового сада, который сводит меня с ума! Надо позвонить Луизе, пусть ждет меня у ворот, снаружи.

Я отошла от скамейки, но была совершенно уверена, что мой соглядатай идет следом. Я резко развернулась и стала яростно ощупывать тростью брусчатку, а сама вслушивалась… Никого. И вдруг голос. Егоголос:

– Так это мой? Или Джимми?

–  Кейр?

– Представь себе.

Лучше не двигаться, стоять на месте, подумала я, тогда, может быть, ноги меня удержат, не брякнусь без чувств. Через силу выпрямившись, я заявила, с вымученной гордостью:

– Твой.

– Ты уверена?

– Абсолютно. В течение последних трех лет в постель я укладывалась только с одним мужчиной… с тобой.

– Бедняга Джим. Чем он тебя прогневил?

– Что ты тут делаешь?

– Хотел тебя увидеть. Я знал, что ты тут будешь. Что сегодня – наверняка.

– Но я ведь ясно дала понять, что не хочу тебя видеть.

– Ты и не видишь.

– И давно ты тут?

– С самого открытия.

– Значит, ты видел, как я пришла? И шпионил за мной все это время?

– Не шпионил. Ждал. Не хотел тебе мешать. Ведь ты приехала, чтобы почтить память Харви.

– Не только Харви. Всех погибших. Я каждый год сюда приезжаю.

– Я тоже стараюсь, но не всегда удается.

– А для меня это уже ритуал. Обязательно в этот день быть тут. Найти на постаменте строчку с именем Харви и имена других. И еще цифры – их возраст.

– Совсем молодые ребята.

– Ты знал кого-нибудь?

– Да. Некоторых знал… Марианна, почему ты не сказала мне про ребенка?

– Потому что собиралась от него избавиться. Это же была досадная… оплошность.И потом, я думала, что все равно случится выкидыш. Или тесты покажут серьезные отклонения в развитии, и мне скажут, что лучше прервать беременность. Вот по всем этим соображениям и не сказала.

– А тебе не пришло в голову, что я имел право хотя бы знать?

– Нет, не пришло. Луиза действительно так считала, а я – нет. Хотела сказать, когда мы во второй раз приехали на Скай. Сообщить, что я в положении и намерена сделать аборт. Но ты мне заявил, что собираешься в Казахстан. И мы тогда же выяснили, что ты свободен, я свободна. Никаких обязательств друг перед другом. Разумеется, я ничего не стала говорить.

– Но ребенка оставила.

– Как видишь, да. Может быть, сядем на скамейку, ты не возражаешь? Непростое утро выпало мне сегодня.

Мне было страшно: вот сейчас он до меня дотронется, подхватит под руку, поведет к скамейке… Нет, зря боялась. Сама пошла назад, сама нашла скамейку, тростью, села на край. Кейр сел рядом, но так, чтобы не прикасаться. Я продолжила:

– Я не смогла. Не смогла загубить собственного ребенка. Решила, если все-таки смогу выносить, потом отдам другим.

– Значит, собралась отдавать чужим?

– Нет уже. Никому не отдам.

– Почему это вдруг?

– Потому что ты погиб. Ты умер, Кейр. И я подумала, что буду последней дурой и тварью, если, потеряв тебя, добровольно лишусь еще и твоего ребенка.

– Так вот почему ты не захотела со мной встретиться? Из-за ребенка?

– Да. И еще потому, что мы в принципе уже определились: у наших отношений нет будущего. Ты сказал, что предпочитаешь не думать о будущем.

– Так и сказал?

– Да, именно так.

–  Идиотство.

– Не волнуйся. Я знала, что ты имел в виду. Но после твоих слов сложно было что-то объяснять, признаваться.

– Прости меня, Марианна.

– Не впадай в раскаяние. Луиза и Гэрт замечательно обо мне заботились. Луиза вне себя от восторга. Радуется больше, чем я сама, если честно.

– Ничего удивительного.

– Ну вот, теперь ты знаешь. И наверное, захочешь как-то поддержать своего отпрыска. Действительно, было бы неплохо, чтобы отец каким-то образом присутствовал в его жизни. Уверена, мы сможем найти разумное решение. Что касается материальной поддержки, на это я не рассчитываю, да и не хочу ничего у тебя брать. У Луизы есть возможность полностью нас обеспечивать, к тому же ей это будет только в радость. Ну и как, ты бы хотел поддержать каким-то образом ребенка?

После долгого молчания Кейр сказал:

– Нет, поддержать не хочу.

– Вот и отлично. Так будет даже проще.

– Я хочу на тебе жениться. Чтобы мы стали одной семьей.

Я была ошеломлена, настолько, что перехватило дыхание. Судорожно вздохнув, я выпалила:

– Так я и знала!

– Что – знала?

– Потому ничего и не сказала!

– О чем ты, черт возьми, говоришь?

– Я знала, что ты поведешь себя благородно! Предложишь руку и сердце, дашь ребенку свою фамилию – все эти романтические штучки, безупречный герой!

– Какие штучки? Какой герой? Я правда хочу быть с тобой! Господи Иисусе, Марианна. Сама подумай. На данный момент я безработный, перспективы в этом смысле далеко не радужные, денег на счету почти нет. Неужели я стал бы сажать себе на шею слепую жену и, насколько мне известно, слепого ребенка, если бы не любил тебя всем сердцем.

– Что-что?

– Ты же слышала.

Снова разразился трелью дрозд, очень громкой. Я стала нащупывать в сумке платок и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

– Ребенок не будет слепым, – уведомила я.

– Откуда ты знаешь?

– Наверняка, конечно, сказать нельзя. Но вероятность мала, очень. Он может родиться слепым, если ты носитель врожденного амавроза Лебера, но это в среднем бывает у одного человека из двухсот. У вас ведь в семье не было слепых?

– У нас другая проблема, много чересчур зорких.

– Прости, я сказала без всякой задней мысли.

– Черт, как же мне тебя убедить? Думаю, в данной ситуации набор доводов не очень велик.

Я услышала, как он поднялся на ноги, и потом раздался какой-то непонятный звук, то ли стук, то ли шорох.

– Марианна, будь моей женой, прошу тебя.

– Кейр, ты что, ты на коленях?

– Так точно.

– Это же нелепо. Вставай!

– А ты будешь моей женой, Марианна? Ты позволишь мне быть отцом нашего ребенка?

– Встань сейчас же! Меня романтическими жестами не проймешь. Я все равно ничего этого не вижу.

– Но зато слышишь. Выходи за меня.

–  Нет.

– Но почему, черт возьми?

– Потому что это будет брак по обстоятельствам. Потому что я слепая и жду ребенка и ты чувствуешь себя обязанным на мне жениться.

– Ничего подобного! Я приехал сюда, чтобы попросить тебя выйти за меня.

– Не нужно врать.

– Я не знал, что ты ждешь ребенка. Заявился сюда, в парк Хейзелхед, в надежде, что встречу тебя. Нет, я точно знал, что ты приедешь. Хотел прямо здесь, рядом с памятником, посвященным памяти твоего мужа, попросить тебя оказать мне честь – стать моей женой.

– Я не верю тебе.

– «Что вы так боязливы, маловерные?» [30]30
  Мф. 8: 26.


[Закрыть]Впрочем, ты вообще не веришь, даже самую малость. Дай мне руку. Левую.

Я протянула ему руку и почувствовала, как по безымянному пальцу скользнуло кольцо.

– С опалом. Он здорово подходит к твоим глазам. Дымчато-голубой с золотистыми искрами в глубине. Изумительный камень. Учти: кольцо твое, чтобы ты ни решила. Но я надеялся, что ты примешь его в качестве обручального.

Проведя пальцем по гладкому ободку, я пробормотала:

– В самый раз.

– Ну да. Луиза измерила твое кольцо и сказала, какой размер.

– Так она сказала тебе, что я в положении?

–  Нет!Господи Иисусе, неужели беременность столь ужасающе воздействует на клетки мозга? Если Луиза все же надеялась, что я женюсь на тебе, ты думаешь, она стала бы заранее выкладывать такойсекрет?

Я услышала, как он поднялся с земли и как слегка задрожала скамейка, когда он снова уселся.

– Ты хоть понимаешь, что большинство парней сразу бы сбежали, не оставив адреса?

– Лу знает, что ты не такой.

– Может, и знает. Однако предпочла не искушать судьбу. Она не сказала мне.

– Но… теперь ты, наверное, уже передумал. Понимаешь, одно дело – слепая жена…

– … и сварливая к тому же.

– Но еще и ребенок в придачу…

– Это не просто ребенок. Это мойребенок.

– Но где мы будем жить? И где ты будешь работать?

– Это все мелочи! Выходи за меня.

– Тебе вовсе не обязательно на мне жениться. Ты можешь быть с нами и так, без всяких формальностей.

– Миссис Фрэйзер, вы предлагаете мне жить во грехе?

– Да, предлагаю. А что, у тебя есть возражения?

Он присвистнул сквозь зубы:

– Думаю, они найдутся у моей бабушки. Особенно если мы будем так вольничать на Скае. Если до нее дойдут слухи, что Кейр Харви завел себе сожительницу, старушка умрет от стыда. И это будет на моей совести.

– У тебя есть бабушка? На Скае?

– Есть. Ей девяносто четыре, но она вполне еще бодрая. Даже очень. Но не любит компании, а то бы я тебя с ней познакомил.

– Тебе совсем не обязательно докладывать ей, что ты живешь во грехе.

– С падшей женщиной. С падшей англичанкой…Все равно дознается. Она хоть и сидит теперь дома, у нее отличная шпионская сеть. И мне не поздоровится, черт возьми. Это уж точно.

– Значит, мы должны пожениться, чтобы не расстраивать твою старушку?

– Думаю, лучше не рисковать. Если бы не бабушка, я бы, конечно, с радостью воспользовался твоим великодушием.

Последовало долгое молчание, я услышала, как в парк вошли какие-то люди. Они двигались по брусчатой дорожке к Мемориалу, разговаривали почти шепотом. Когда шорох их шагов утих, я сказала:

– Я выйду за тебя, но при одном условии.

– И каково оно?

– На церемонию ты должен прийти в костюме горца, в килте.

– Но ты ведь не сможешь меня увидеть!

– Зато Луиза сможет. Она будет в абсолютном восторге от такого зрелища: ты в шотландском национальном костюме. И твоя бабушка тоже обрадуется, так мне почему-то кажется.

– Значит, если я исполню этот твой сумасбродный каприз, ты скажешь «да»?

– Если ты настаиваешь.

– Да, настаиваю. И еще: я очень хочу тебя поцеловать. Как ты думаешь, призрак Харви не станет возражать?

Я провела пальцами по его лицу, которое так хорошо знала и так любила.

– Может, и станет. Только я теперь живу настоящим, а не прошлым.

Я погладила висок и короткие гладкие волосы, потом, обхватив ладонью шею, наклонила его лицо и поцеловала. Кейр обнял меня, и я снова почувствовала себя совсем маленькой. Так крепко обнял, что я испугалась за малыша. Я положила голову Кейру на грудь, чувствуя, как волосы на затылке слегка вздымаются от его дыхания. Я сказала:

– Я не смогу делать все, что обычно делают зрячие мамы, но я не так беспомощна, как тебе, вероятно, кажется. Но когда малыш начнет ходить… тогда, конечно, возникнут сложности.

– Это понятно. Тут нужно действовать сообща.

– И все же есть опасность выкидыша. Я слишком старая. И возможны какие-то отклонения. Правда, мне провели тесты, кучу, всё вроде в норме, но мало ли… абсолютно всё врачи проверить не могут.

– Марианна, когда ты вошла в парк, я сразу увидел, что ты с животом. И вполне мог ретироваться. Но я здесь, я хочу, чтобы ты была моей женой, и в радости и в горе. И еще я хочу – очень хочу – быть отцом. Можно мне его потрогать?

– Конечно.

Кейр положил мне на живот свою огромную ладонь, и я почувствовала сквозь платье тепло его кожи.

– Уже шевелится? – с благоговением спросил он.

– О господи, еще как! Ведь уже почти шесть месяцев. Крутится все время… Вот! Чувствуешь?

Кейр ничего не ответил. Придвинувшись поближе, я почувствовала, как поднялась и опала его грудная клетка – от глубокого вздоха. Я положила свою руку поверх его руки:

– Но одну вещь я точно знаю про нашего ребенка.

– Что-то не так?

– Да нет. Просто я знаю, что это мальчик. Если все пройдет хорошо, то у тебя будет сын. Я решила назвать его Джеймсом.

Он громко рассмеялся, страшно довольный, а в этот момент малыш снова ударил меня ножкой. Я села прямо и закрыла рот Кейра ладонью:

– Ты действительно любишь меня? Всем сердцем и душой?

– Да. И всей своей плотью и кровью. Я не говорил такого ни одной женщине.

– Ты сказал, что я сварливая.

– Чрезвычайно! Ты всегда найдешь повод повоевать. Если я не вмешаюсь, ты замучишь бедное создание.

– Сына.

– Сынулю… Джеймс отличное имя. Так звали моего деда. Бабушке понравится.

– Ну, просто груз с души свалился. Она придет на свадебную церемонию, как ты думаешь?

– Только если эту церемонию устроить прямо у ее порога.

– А что, неплохая мысль! Мы ведь с тобой именно у порога и познакомились. Но если мы поженимся прямо сейчас, тебе от бабули здорово достанется. Она сразу поймет, что я на шестом месяце.

– Тогда съездим к ней через семь месяцев после бракосочетания и скажем, что у тебя родился семимесячный ребенок.

– Не шути. Учитывая твои габариты, может, так все и получится.

– Джимми нас не подведет. Он ведь отпрыск отличной породы. Родитель его в огне не горит, в воде не тонет, от бомбы не взрывается. Очень живучий экземпляр. A-а, сюда идет моя будущая свояченица. Боже, она сияет от счастья!

– Радуется за нас с тобой.

– За нас и за себя… За всех троих. Нет, за четверых.

– А кто четвертый?

– Крошка Джимми. Как ты думаешь, он доволен?

– О да. Даже перекувырнулся от радости. Чувствуешь?