Текст книги "Увидеть звезды"
Автор книги: Линда Гиллард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)
Глава пятнадцатая
Марианна
Луиза купила мне гомеопатическое снадобье от утренней тошноты, жить стало легче. Мать Гэрта посоветовала пить ромашковый чай с диетическим печеньем, на соде. Тут главный фокус – употребить все это не вставая с постели. Поэтому Луиза, а иногда и Гэрт, по утрам выжидают момент, когда я проснусь. Это так трогательно, спасибо им. Теперь, когда меня меньше тошнит, и беременность я переношу лучше.
Я твердо сказала, ребенка не оставлю, но сердце ныло, в голове сумбур, ведь это был не вообще ребенок, а ребенок Кейра. Иногда казалось, что мне нужен только Кейр, надо избавляться. Иногда думала: зачем мне Кейр, ведь у меня будет малыш? Ох, если бы можно было начать отношения с чистого листа… если бы…
Никаких кровотечений не случилось, поэтому принимать решение все же пришлось самой. И теперь меня ждала расплата за мое недомыслие.
Луиза настояла на частной клинике. Ну да, там будет комфортнее, спокойнее, все-таки трое суток, и к тому же пациент я незрячий.
Я паковала вещи, диск с «Cantus Arcticus» оставила на кровати (зачем его брать?). Надо привыкать к мысли о разлуке. На самом деле я положила его в чемодан, но тут же вытащила, сунув вместо него упаковку с гигиеническими прокладками. Луиза деликатно напомнила, что они могут понадобиться, такими толстыми я пользовалась очень давно, еще в школе. Когда я глянула на упаковку, сердце ушло в пятки и к глазам подступили слезы, я вспомнила, после чегоони мне понадобятся.
Разом нахлынули стыд и горечь, я бухнулась на кровать, и раздался треск: футляр с диском! Я громко чертыхнулась, обрадовавшись поводу выкричаться, кляня последними словами собственную тупость, сентиментальность и беспомощность решительно во всем.
Я самозабвенно разносила себя в клочья, тут-то и зазвонил телефон.
Я сразу поняла, кто это…
– Марианна?
– А-а…
– Это Кейр.
– Да. Я узнала тебя. Ты где?
– В Осло. В аэропорту. Еду домой. В смысле в Эдинбург. Ты как себя чувствуешь?
– Я? Нормально… очень хорошо, спасибо. И за посылки тоже. Страшно было приятно. Столько забот, очень мило с твоей стороны.
– Никаких забот. Напротив. Это для меня самый лучший отдых – думать о тебе. Не маешься потом, как оно всегда с похмелья… С тобой точно все в порядке?
– Точно. Почему ты спрашиваешь?
– Да так. Голос у тебя усталый. И напряженный. Кстати, может, это ты как раз с похмелья?
– Скажешь тоже, просто не ожидала твоего звонка. И давно тебя не слышала.
– Мы договорились не перезваниваться. Ты сама так решила.
– Знаю. Я не в укор, просто объяснила. А почему ты все-таки позвонил?
– Узнать, как ты. Действительно все нормально?
– Отлично!
Кейр ничего на это не ответил, и у Марианны екнуло сердце: вдруг прервалась связь?
– Алло-о, Кейр? Ты здесь?
Трубка молчала, Марианна едва не упала в обморок. Но через несколько секунд она услышала:
– Да-да, я здесь.
– Как хорошо! Я давно хотела спросить… к чему тебе все эти хлопоты?
– Ты про посылки? Разве это хлопоты…
– Я не об этом. Зачем ты про все мне рассказываешь? Делишься? Зачем тебе это нужно?
Когда Кейр снова заговорил, голос его слегка дрожал и не очень-то слушался:
– Делюсь, потому что больше не с кем делиться… многим из того, что я тебе говорю. – Кейр перевел дух, и голос его зазвучал уверенней: – Ты благодарный слушатель, и я нагло этим пользуюсь. Скажи, кто еще согласится слушать птичий базар Раутаваары? Не считая, разумеется, миссис Раутаваары, их раутаваарят и пса Пиллку.
– Пиллку?!
– Пятнашка. На финском.
– Ну ладно, хватит надо мной смеяться.
– Ей-богу! Пиллку – это Пятнашка. Я работал с одним финном, так звали его собаку, он и перевел мне. И фотографии своего далматина показывал. Не пес, а загляденье. – Он вздохнул. – Я иногда слишком увлекаюсь и становлюсь занудой. Но в этом концерте настоящая Арктика, как она есть.
– Знаешь, Луизе твой птичий концерт не очень, а мы с Гэртом на него подсели. Слушаю почти каждый день.
– Он здорово цепляет. Я тебя предупреждал.
– А какой неожиданный финал! Когда врываются духовые.
– Вот-вот, гениальная находка!
– Кстати, ты был прав. Я про сестрицу мою и Гэрта.
– Шутишь?
– Да нет. Похоже, это не шутки. Я тоже сначала посмеивалась, но им так хорошо вместе. Гэрт – удивительный парень. Правда.
– Был бы рад с ним познакомиться.
– Только имей в виду, он у нас больше не гот. Образумился. Говорит, что выглядит теперь как обычный гражданин.
– Вероятно, Луизе так не кажется.
– Скорее всего. Любовь слепа.
– Любовь? Так сразу?
– Выводы делать, конечно, рано. Во всяком случае, сейчас веселятся как дети.
– Повезло людям. Но иногда в такой ситуации чувствуешь себя третьим лишним.
Марианна молчала, и Кейр, чуть подождав, продолжил:
– Сегодня днем буду в Эдинбурге. Я совсем ненадолго, вообще-то еду на Скай. А позвонил я потому, что хотел сказать… поехали со мной, очень тебя прошу. Никакого давления на психику. Никаких снегопадов. Обещаю. Метели теперь только в горах Куиллин, иногда до самого мая там куролесят.
Марианна молчала, и Кейр спешно добавил:
– Я не настаиваю, но только… черт, не скажешь ведь слепому человеку: «Ты хочешь снова со мной увидеться?» Хотя слово «увидеться» на самом деле означает: «Ты согласна продолжить наши несусветные, невероятные отношения?»
– Я думала, что ты скажешь именно «ты хочешь снова со мной увидеться», с тайной надеждой, что слепой человек умеет читать мысли.
– А ты умеешь?
– Не так хорошо, как ты.
– В общем, ты хочешь начать с того, на чем мы расстались?
– Ну не совсем уж с того, Кейр.
– Нет-нет, никакого давления… Просто дружеский ланч, как говорится.
– Сардины?
Он рассмеялся:
– Посмотрим, что попадется в сеть.
При мысли о сардинах на Марианну накатила дурнота. Сделав несколько глубоких вдохов, она сказала:
– Кейр, я подумаю, ладно? Но вообще-то… в последнее время мне слегка нездоровится.
– Этого еще не хватало. Ты же сказала, что чувствуешь себя нормально…
– Да, я знаю. Понимаешь, я немного растерялась. Вдруг услышала твой голос, и ты как раз отвлек меня от одного дела…
– Правда? Прости. Но ведь что-то не так? Говоришь, нездоровится – это серьезно?
– Нет-нет, я не то чтобы больна. Просто… общая слабость. И скорее мне сейчас трудновато будет на Скае. Я позже скажу, что решила, договорились? Ты когда уезжаешь?
– Если получится, послезавтра. А завтра хочу отоспаться и навестить семью.
– У тебя в Эдинбурге родственники?
– Да, младшая сестренка. Пожертвовала мне комнату, куда я иногда заваливаюсь. Там у меня хранятся всякие инструменты, приборы, кое-какая одежонка. Я пригласил их с мужем на ужин, завтра. Надо отметить важное событие.
– Какое же?
– Она ждет ребенка. Так что мне теперь светит стать дядей.
– О-о… поздравляю. Ты рад?
– Еще бы! Так расчувствовался, что уже собрался в детский универмаг, думаю, стану у них постоянным покупателем.
У Марианны снова закружилась голова.
– Кейр, прости, звонят в дверь, а я дома одна. Наверное, Гэрт опять забыл ключ. Я тебе завтра позвоню. Пока.
Марианна повесила трубку, нашла кресло и обессиленно в него рухнула. Потом качнулась вперед и прижала к лицу ладони.
Иногда она поднимала голову и с тихой яростью твердила:
– Вот ведь проклятый… проклятый… проклятыйтип.
Марианна
Чемодан был уже собран. Я поняла, что мне будет легче, гораздолегче отправиться с Кейром на Скай, чем в клинику, где уничтожат его ребенка. А что не сразу согласилась с ним ехать, это даже хорошо. Но я знала: если откажусь, то, возможно, Кейр больше меня не пригласит. Есть вещи, которые он не прощает, он попросту исчезнет из моей жизни, а я этого не хотела. (Я не очень понимала, чего хочу, но точно знала, чего нехочу.)
Я вынула из чемодана хлопковую ночную сорочку, вместо нее положила две тепленькие пижамы, еще джинсы, два свитера, несколько пар шерстяных носков и перчаток. Сунула в чемодан и шарф Кейра, попробую незаметно повесить его на крючок, а может, даже расскажу, почему стащила, сориентируюсь на месте…
Под руку попалась упаковка с прокладками. Я слышала, что интенсивные любовные игрища могут спровоцировать выкидыш или, на поздних сроках, преждевременные роды. Но состоятся ли близкие отношения? Решать, вероятно, буду я. Интересно, заметит он, что я беременна? А что, собственно, замечать? Девять недель, еще ничего не видно. Я сейчас даже худее, чем была на Скае, ведь по утрам мне ничего не лезет в глотку. Слегка увеличилась грудь, но талия нисколечко, иначе бы джинсы сидели плотнее. У Кейра острый глаз, но вряд ли он догадается. Конечно, есть выход, чтобы точно не догадался. Не ложиться с ним в постель.
Гм, легко сказать…
Когда Кейр за мной приехал, Гэрт был у нас дома, и знакомство состоялось. Поздоровавшись, Кейр не поцеловал меня, но на миг сжал обветренными горячими пальцами мои стиснутые в замок руки. Он был непривычно молчалив, и все равно словно бы наполнил собой всю квартиру: запахло цветущим боярышником, а когда огромное тело Кейра перемещалось в пространстве нашего обиталища, воздух едва заметно колебался. Я почувствовала, как Кейр подошел к Луизе, поздороваться, как протянул руку Гэрту, топтавшемуся за моей спиной. Пока они обменивались рукопожатием, я машинально стала заправлять за уши выбившиеся пряди волос, всегда это делаю, когда нервничаю. И вот, вскидывая руку к голове, пальцами задела локоть Кейра. Мгновенное касание, но кожа моя тут же вспомнила свитер, который был на нем в домике на дереве. Мне показалось, что на нем тот самый. Мягкий, с ребристым узором, теплый (сквозь теплую шерсть проступало и тепло тела). Я вспомнила, как прижималась тогда к Кейру, – казалось, это было очень давно, – и так захотелось снова прильнуть щекой к его груди, забыв все страхи и волнения, и только слушать и слушать его дыхание.
Луиза, неуклюже изображая радушную хозяйку, вызвалась сварить нам кофе. Чувствовалось, что она тоже нервничает. А надо мной так заботливо ворковала, что я подумала, это она нарочно, чтобы Кейр что-то заподозрил. Я жутко бесилась, но потом вспомнила, что она точно так же ворковала и над самим Кейром в прошлый его визит. Просто это ее манера выражать свою любовь. Хотя ребенка ждала я, материнское ко всем отношение было у Луизы.
Она засеменила в сторону кухни, что-то договаривая на ходу. Я обернулась в ту сторону, где, по моему разумению, все еще стоял Кейр.
– Диван?
– Свободен. Гэрт ушел на кухню. Помогать Луизе.
– Деликатный мальчик. Теперь можем поговорить наедине.
Я села на диван, Кейр сел рядом.
– Как твоя сестра? Надеюсь, у нее все хорошо?
– Да, и выглядит замечательно! Я так рад, что она счастлива, что все вдет нормально. Это ведь третья попытка. Два выкидыша. А годы-то уходят.
– Сколько ей?
– Тридцать семь.
Я едва не расхохоталась.
– Ну это еще не возраст. В наше-то время. И когда ей рожать?
– В сентябре.
– Ты приедешь в Эдинбург?
– Не знаю. Ничего не могу сказать заранее. Я работаю, когда есть работа, и там, где она есть.
Наша беседа застопорилась, и я услышала, как Луиза что-то напевает. Такого за ней раньше не водилось. Поскольку кофе нам никто не нес, я продолжила разговор:
– На тебе коричневый свитер?
Я услышала, как он резко ко мне обернулся:
– Черт, откуда ты знаешь?
– Почувствовала. Он был на тебе, когда мы были в домике на дереве и я обнимала тебя. Неужели не помнишь?
– Как обнимала, помню. А в чем я был, не помню.
– Ты сказал тогда, что на тебе коричневый свитер. Я подумала, что это он.
– Но… ты сегодня еще ни разу ко мне не прикоснулась.
Был в его голосе упрек? Или просто огорчение?
– К моей одежде, я хотел сказать. Разве что к руке, когда я пожал твои руки.
– Я пальцами случайно задела твой локоть. Или плечо. Когда ты здоровался с Гэртом.
– И сразу определила?
– Да, сразу.
– Ничего себе! Ну и верзила!
– Ш-ш-ш, услышит!
– Да брось ты! Он видит и слышит только Марианну. Думаю, мы с тобой на его радаре вообще не отразились.
– Какой еще радар? – прошипела Луиза, нарочно гремя блюдцами. – И все же будь добр, говори потише.
– Простите! – произнес Гэрт театральным шепотом, потом потряс коробочку с печеньем. – Маловато. Наверное, Марианне оно понравилось.
– Боюсь, что мне больше, а она с трудом его в себя впихивает. Но, когда нервничаешь, все время тянет что-то пожевать.
– Тебя всегда тянет.
– Говорю же, это на нервной почве. Мы не очень долго тут торчим? Но хочу, чтобы они спокойно поговорили. Знаешь, я очень боюсь, что она передумает.
– Делать аборт?
– Ш-ш-ш! Нет, ехать на Скай.
– Послушай, если ты не хочешь проторчать на кухне весь день, может, стоит все-таки включить чайник?
– О господи, конечно. – Луиза надавила на кнопку. – Ты мой умница. И что со мной сегодня творится? – Схватив тряпку, она начала снова протирать стол, совершенно чистый, что-то напевая себе под нос. Со спокойствием дзен-буддиста Гэрт неторопливо раскладывал на блюде печенье, будто совершал некий ритуал.
Марианна
Наконец они принесли кофе, затеялась общая беседа. Я с чашкой снова села на диван, не вступая в разговор, все терзалась, ехать с Кейром или нет. Оказывается, Гэрт в школьные каникулы часто ездил на Скай, и они с Кейром взялись обсуждать ветряные электростанции, не станут ли линии ветряков опасной зоной для птичьих стай.
Тема как раз для Кейра, но все равно он больше молчал, говорил словно бы через силу, я вспомнила, как он сокрушался, что ему трудно общаться с людьми. Откровенно говоря, вся ситуация была диковатой. Мы с Кейром чинно и скромно сидели рядышком на диване, и это любовники, которые не общались месяц с лишним! Я его, разумеется, не видела, но, уверена, что он даже на меня не смотрел. Мне вообще ни слова не сказал, но подробно отвечал на вопросы дотошного Гэрта, чрезвычайно заинтересовавшегося повадками орланов. Еще один любитель птиц, кто бы мог подумать!
Ну а мне было не до орланов, столько всего сразу навалилось, я чувствовала страшную усталость (наверное, сказывались гормональные перестройки в моем организме), и очень даже хорошо, что Луиза с Гэртом занимали гостя светской беседой. Мой истомленный мозг никак не мог постичь: у меня в животе ребенок Кейра, это известно и моей сестре, и ее другу. И только папочка ничего не знает.
Попрощавшись с Гэртом и Луизой, они вышли из квартиры. Кейр снес вниз чемодан Марианны, гулко шагая, двинулся к выходу. Когда они подошли к массивной двери, он поставил чемодан на пол и обернулся к Марианне:
– Так ты едешь? Ты точно этого хочешь?
– Конечно! А почему ты спрашиваешь?
Он пожал плечами:
– Потому что у тебя вид как у Снегурочки.
– У Снегурочки? Ты это о чем?
– О твоем поведении. И это одеяние. Вся в белом, с головы до ног.
– В белом? Ч-черт, я же хотела черное. Перепутала шкафы, в последнее время у меня что-то с памятью.
– Такая вся неприступная. Белый цвет тебе очень идет, но даже подойти страшно. И дело не только в одежде. Ты сама… какая-то недосягаемая.
– Это ты совершенно недосягаемый.
Марианна протянула к нему руку. Ее пальцы на миг замерли, почувствовав на его щеках щетину. Привстав на цыпочки, она вытянула шею и прижалась губами к заросшей щеке, потом, найдя кончиками пальцев его рот, снова поцеловала, слизав капельку пота, выступившую над верхней губой.
– Не ожидал, а то бы побрился. – Голос у Кейра был смеющимся. – Эти два послания были очень доходчивыми, Марианна.
– Прости. Я сама не ожидала, мне даже неловко.
– Неловко? А вот мы сейчас проверим.
Стиснув плечи Марианны, он крепко прижал ее к себе. Откинув голову, она подставила ему губы, целуя, он слегка поцарапал ее щетиной, но это было даже приятно. Потом он выпустил ее из объятий, и они просто стояли друг против друга, молча, даже не прикасаясь.
– Если тебе не хочется ехать, не насилуй себя, – вдруг еле слышно произнес он. – Мы все равно потом встретимся, непременно. Не думай, что я решил устроить тебе какую-то проверку. Что-то в духе спортивных игр для заключенных.
– Игры уже были. Зимние. В снегу.
Он расхохотался. Она прижала ладони к его груди, словно так ей было спокойнее.
– Кейр, давай сделаем первый шаг, ладно? И никаких прогнозов. Только будем предельно честными, хорошо?
– Давай. Я и не думаю о будущем. Стараюсь не думать. Ты знаешь почему.
– Едем на Скай, и… как получится. Попробуем играть не по нотам, а импровизировать, ты не против?
– Я – за. Отличная мысль. – Он ласково прижал ладонь к ее щеке. – Ты напоешь мелодию, Марианна, а я ее сыграю.
Глава шестнадцатая
Марианна
Дура я дура. Законченная дура. Дура, что снова потащилась на Скай. Возомнила, будто сумею все держать под контролем, сопротивляться желаниям своего тела, не окажусь снова вместе с этим человеком в постели. От кого я хотела спрятать свои чувства? От Кейра, который всех видит насквозь?
Дура, понадеялась, что смогу устоять перед чарами этого острова. Перед ароматами цветущего утесника, нарциссов, примул. Перед жалобным блеяньем однодневных ягнят. Птичье многоголосье на рассвете, эта чудесная симфония. А при вечернем солнце всего в нескольких метрах от моих перепачканных грязью ботинок что-то грызут два зайца (по-моему, я даже слышала хруст веточек на зубах). Когда они упрыгали, Кейр быстро приложил мою ладонь к примятой траве, еще теплой от этих «похожих на чехлы для чайника» ушастиков.
Где бы мы ни бродили, где бы ни сидели, всюду кипела жизнь, клубились звуки и запахи, разве можно было не потерять голову? Погода менялась мгновенно. То дождь, то ветер, то неожиданно жаркое солнце, но мы продолжали слоняться по округе, пока мои мускулы не начали молить о милости. А в чем она могла состоять? Только в том, что Кейр поднял меня на руки и, весело надо мной подтрунивая, потащил наверх, в спальню.
– Ты этого хочешь?
– Да, хочу. Могу дать расписку. Принеси мне булавку и листик бумаги, я наколю это значками из азбуки Брайля.
– Не стоит, обойдемся без расписок.
Она услышала шорох куртки, упавшей на пол, взвизгнула молния на джинсах, на прикроватный столик бухнулись наручные часы. Марианна непослушными пальцами начала расстегивать блузку.
– Тут пока еще светло? – спросила она. – Мне чуть-чуть… неловко… оттого что ты смотришь на меня. Не зажигай лампу, хорошо?
– Я и не собирался. Уже темнеет. Но я вижу тебя в этом полумраке. И ты – прекрасна.
Он сел, матрас мягко спружинил.
– Наверное, это в сравнении. Ведь в прошлый раз я была в шерстяной шапке, а на ногах перчатки.
– Я, конечно, догадывался, что упустил нечто потрясающее…
Она протянула руку в сторону его голоса, ее ладошка уткнулась в мускулистый торс. Ее пальцы ласково пробежались по пружинящим завиткам на груди, по литому животу, спустились ниже, к паху.
– Что же это напоминает? – задумчиво произнесла она, продолжив обследование. – Ну да, примулы, они бывают такие забавные, у которых цветы как плотный упругий шарик, собранный из мелких чашечек. Есть и лесные, почему ты мне их не показал? Очень хочется эти шарики погладить.
Почти касаясь губами ее губ, Кейр прошептал:
– Не показал, потому что ты сильно устала, пожалел тебя, повел домой. Завтра продолжим урок по ботанике.
Она провела ладонью по его лицу, прижав кончики пальцев к скуле.
– А сейчас у нас какой урок? Сексологии?
Она почувствовала, как приподнялись мышцы на его щеке, от улыбки.
– Урок? Сейчас у нас, я полагаю, переменка, игры на досуге. – Он поцеловал ее. – Так, значит… мне разрешено это сделать?
– Да…
– А вот это?
Марианна пролепетала что-то невнятное. Но Кейр понял, что это тоже «да».
Во время близости поначалу он был предельно осторожен, как будто хотел искупить вину, будто втайне каялся в том, что с таким исступлением, с такой изматывающей ненасытностью овладевал ею в прошлый раз… Но вскоре с благодарным изумлением Кейр почувствовал, что она с готовностью и упоением вторит его движениям, понял, как сильно она сама этого хотела. Ее чуткие, видящие руки ласкали все его тело, ее душа доверчиво устремилась ему навстречу. И все же кто-то мешал их полному слиянию.
Кейр, не раз видевший, как в жизнь вдруг вторгается смерть, подумал, что это Харви.
Кейр обнимал Марианну, голова ее покоилась у него на плече, а рука со слегка раздвинутыми пальцами – на ребрах, чуть ниже сердца. Почувствовав, что вот-вот уснет, она слегка покрутилась и решила немедленно спросить о том, что так ее мучило. Поцеловав Кейра в грудь, она прошептала:
– А когда ты видишь эти свои… картины… они где возникают? У тебя в голове, как воспоминания? Или снаружи, прямо перед глазами? Мне, конечно, трудно представить механизм действия зрения, тем более твоего…
Кейр молчал. Марианна почувствовала, как опали – на выдохе – его легкие, потом – резкий толчок диафрагмы, и он заговорил, отрывисто, громко, слишком громко для интимных излияний на любовном ложе:
– Все очень реально. В смысле я вижу все как наяву, а не что-то такое размытое, смутное. Мак тогда, в баре оперного театра, явился вполне четким и трехмерным, как всамделишные зрители. Он не был похож на призрак. Впрочем, я не знаю, как выглядят призраки. Но при этом все мои видения… вроде как отдельный слой, который как бы поверх других. Одна реальность, наложенная на другую…
– Мне что-то не совсем понятно.
Кейр крепче ее обнял и понизил голос:
– Такие фортели кому угодно будут не совсем понятны, даже мне самому. Представь себе играющий оркестр. Когда вступает очередной инструмент, его голос как бы накладывается на уже звучащуюмузыку. Голоса инструментов смешиваются, но мы ведь знаем, что у каждого своя партия, которая не зависима от партий других инструментов. При хорошей акустике ты можешь слышать и слитное звучание, и отдельные инструменты. Предположим, у меня возникло желание сосредоточиться на альтах и скрипках, но я ведь не смогу отключить акценты виолончелей и контрабасов. И к тому же они оттеняют остальные струнные, без их низких голосов милые мои скрипки и альты не звучали бы так нежно, так пронзающе. Ну а видения… они и снаружи, и в голове. Как музыка. Она вокруг меня и во мне. Я вижу, как ее исполняют, и она внутри моего мозга. Звук воздействует на барабанные перепонки, от них идет импульс к мозгу, а это и есть средоточие моей личности. – Он вздохнул. – Ну что, окончательно тебя запутал или что-то прояснил?
– Да-да, прояснил. Кажется, я начинаю понимать… Ничего, что я заговорила с тобой об этом?
– Ладно, валяй дальше. Но, если честно, мне больше понравилось то, чем мы занимались чуть раньше.
Марианна перехватила его руку, двинувшуюся было к ее бедрам.
– Мускулы я уже потренировала, кстати, и твои тоже, – заявила она. – Теперь пытаюсь тренировать мозги. Я, как Алиса в Зазеркалье, верю иногда в шесть невозможных вещей перед завтраком. За сколько времени ты узнал про Мака? В смысле… до катастрофы?
– Я увидел его в оперном театре, когда мы с тобой разговаривали. Это было в начале января. А несчастье случилось третьего февраля.
– То есть примерно за месяц.
– Ничего себе! А я как-то об этом не задумывался. – Он вытащил руку из-под головы Марианны и рывком сел. Подтянув колени к подбородку, обхватил их руками и уставился в темноту. – Всегда надеялся, что ошибся.
– И когда-нибудь ошибался?
Он с горечью усмехнулся:
– Откуда мне знать? Если они живы, то, значит, пока не умерли. График их ухода мне не показывают.
Кейр поднял голову и глянул в окно на темное небо, взгляд его тут же наткнулся на яркий Арктур. Отметив его месторасположение, Кейр машинально определил, что сейчас глубокая ночь. Видимо, они с Марианной на какое-то время уснули.
Он услышал, как Марианна перевернулась на бок. Она спросила:
– А как вы с Маком общались весь этот месяц? Как раньше? Или появилось что-то новое?
– Пожалуй, да, появилось.
– И что же?
– Я смеялся в ответ на его шуточки. Он любит… любил… похохмить. Но выходило не слишком остроумно. А в этот месяц его шутки казались мне смешными, хохотал над каждой.
Марианна робко произнесла:
– А знаешь, это все-таки дар. Он заставляет ценить время и дорожить им. У тебя есть возможность порадоваться человеку и порадовать его. Все исправить в отношениях, если было что-то не так. После того, как тебе дан знак…
– Дар… лучше бы его не было, этого самого дара.
– Но у тебя, похоже, нет выбора? Раз уж так все сложилось, прими это как данность.
– Тридцать с лишним лет пытаюсь угомониться, смириться с судьбой, – устало признался он. – Что-то не получается.
Марианна обняла его, прижалась щекой к чуть сгорбленной спине. Некоторое время просто слушала его дыхание, потом спросила:
– А предвестия смерти родных? Их ты тоже получал?
– Нет. – Это слово гулко провибрировало в ухе Марианны, будто исходило из чрева Кейра.
– Даже относительно дальней родни?
– Даже дальней.
– А ты слышал о ком-нибудь, кто был способен предвидеть уход своих близких?
– Нет.
– Интересная подробность. Может, что-то этому препятствует?
– И что же, например?
– Например, любовь.
– Каким образом любовь может препятствовать видениям?
– Не знаю. Возможно, это происходит потому, что любовь слепа?
– Удивительно слышать такое от тебя. Хоть плачь, хоть смейся.
– Итак, никаких знамений относительно своих близких ты никогда не получал?
– Нет.
– И вероятно, всегда очень боялся, что получишь?
– Д-да, – помолчав, выдавил из себя Кейр.
– Ты же человек ученый, исследуешь природу. Ты должен полагаться на объективные данные. Скорее… на отсутствие таковых.
– Сам это понимаю! Но даже гипотетическая вероятность… Как подумаю, то просто немею от ужаса.
Она выпустила его из объятий и снова откинулась на подушку.
– Гипотетическая вероятность… страх, что однажды грянет весть о ком-то близком и ты почувствуешь весь кошмар своего бессилия. У меня тоже есть одна гипотеза. Послушай… Видения о близких заблокированы любовью к ним. Или страхом. Мозг не воспринимает столь трагическую информацию. Отторгает, не позволяет глазам это увидеть. Доказательства? Ты никогда не видел знамений о своих родных и не знаешь ни одного ясновидца, который бы их видел. А где доказательства твоей гипотезы?
– У меня их нет.
– А есть только страх, что ты что-то такое увидишь?
– Выходит так.
– Выходит так, что всяким предрассудкам ты доверяешь больше, чем объективным свидетельствам. Вернее даже их отсутствию. И ты называешь себя исследователем природы?
Он отвернулся от окна и лег рядом, опершись на локоть.
– Я еще и провидец. Ясновидящий я. Научные исследования доказывают, что ясновидцев не бывает. В принципе не может существовать. Я уже однажды тебе говорил: когда я рассказал родителям про свои видения, они объяснили, что у меня просто слишком живое воображение. Хотелось им верить, я старался, но… Я знал, что это было. И они тоже знали. В конце концов мы просто перестали это обсуждать.
– Но ведь если человек чего-то боится – даже сильно, – это еще не означает, что оно непременно произойдет! Тысячи людей время от времени, сбившись в стадо, бегут на вершины гор и ждут там, когда грянет конец света, Армагеддон, но мир как-то продолжает существовать. Нет никакой взаимосвязи между страхом и вероятностью свершения. Это только кажется, что беда непременно произойдет.
– Марианна Фрэйзер, вы поразительно благоразумная особа.
– Все норовишь навесить на меня добродетели героинь Джейн Остин?
– Не думаю, что героини Джейн Остин предаются тому, чему предавалась ты двадцать минут назад.
– Это как сказать. По-моему, эти синечулочницы были бы рады, если бы на их честь покусился какой-нибудь обладатель широких плеч и плотно облегающих панталон. Вспомни Лидию Беннет и Уикхэма из «Гордости и предубеждения». Как только эта девчонка сорвалась с родительского поводка, то тут же начался самый настоящий секс-марафон.
– Кстати, по поводу секс-марафона…
– Да?
– Если тебя не окончательно вымотали наши лесные прогулки…
– Не скажу, что совсем уж окончательно.
– Тогда я вот о чем хотел спросить…
– О чем?
– Может, повторим забег?..
Марианна
Дура я дура. Только безнадежная дура позволила бы себе размечтаться о Семейном Счастье, поверить, что в ее жизни все еще может наладиться. А когда выяснилось, что мечты разлетелись на мелкие осколки, я не сумела принять это должным образом.
Не просто дура, а больная на всю голову. Беременная идиотка, которой совсем отшибло мозги, от избытка гормонов, телесных восторгов и того чувства, в котором даже слепец разглядел бы… любовь.
Выглянув после завтрака в кухонное окошко, Кейр сообщил, что дождь перестал. Они пошли надевать куртки и ботинки.
– Куда сегодня?
– Думаю, походим по берегу. Там сейчас уже не так пустынно, как зимой.
Он взял ее за руку и повел к двери, «музыка ветра» попрощалась с ними нежным звоном, который всякий раз так радовал Марианну. Они шли по упругой траве, сквозь которую пробились ирисы, выпустили плотные трезубцы из широких листьев. Шли к берегу моря. На подступах к воде лежали груды огромных валунов, Кейр хотел перенести Марианну на руках, но она предпочла сама карабкаться по ним на четвереньках и сняла перчатки, чтобы ощущать поверхность камней, то шероховатых, то гладких. Кейр с тревогой наблюдал за ее действиями, готовый в любую минуту подхватить, если она сорвется. Марианна вдруг замерла, подняв голову.
– Что это за птица? Похоже на флейту пикколо…
Кейр не сводил глаз с Марианны, но, даже не оглянувшись на птицу, сразу определил:
– Кулик-сорока, они гнездятся по берегам.
Марианна повернула лицо в сторону солнца.
– Давай тут немного посидим, хочется послушать море. Тут вроде бы есть удобные плоские скалы. А ты расскажешь мне, что происходит вокруг.
Он сел с наветренной стороны, чтобы заслонить ее от ветра.
– Мы на верхушке могучей скалы, впереди от нее береговая полоса, покрытая галькой, а там, где накатывает волна, полоска из песка. Сейчас время отлива, море отступает. Отсюда видны громады гор, это на северо-западе. Куиллин. Перед нами раскинулось море, оно сегодня очень неспокойное, а за ним высятся горы со снежными пиками. Сама горная гряда выглядит как неровная широкая лента, отороченная зубцами. Представь себе резной краешек листа падуба, примерно такие же очертания у края гряды. Ты когда-нибудь трогала листья падуба?
– Ну конечно. На рождественских украшениях.
– Только у Куиллина зубцов вдвое больше, чем у падуба. И они тоньше и выше, скорее даже не зубцы, а частые острые зубья. Это следствие сильной эрозии горных пород.
– А ты можешь объяснить более доступно?
– Через музыку?
– Не обязательно, мне главное – оттолкнуться от чего-то знакомого, так легче осмыслить.
Кейр молчал, потом огорченно произнес:
– Нет, сдаюсь. Зрелище грандиозное, даже сравнение с огромным оркестром тут не годится. И не просто грандиозное, цепляет за душу. Красотища, одним словом.
– Неужели не с чем сравнить? Неужели ничего похожего в мире звуков?
– Боюсь, что нет.
– Ты говорил, что горы Куиллин напоминают бетховенскую двадцать девятую сонату.
