Текст книги "Для вкуса добавить "карри", или Катализатор для планеты (СИ)"

Автор книги: Лина Мраги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

В подтверждение моих мыслей Нянь сходил в землянку, принёс плошку с коричневой горькой бурдой и протянул мне. Скривившись, я выпила. Эх, знала бы я тогда, чем он меня поит, то не кривилась бы, а добавки просила!

Приняв пустую плошку, парень присел рядом. Он внимательно рассматривал моё лицо, волосы, а потом взял мою ладошку в свои руки, и начал успокоительно и мягко поглаживать, при этом что-то говоря по-своему. Как хотелось понять, что он говорил! Я сидела и просто смотрела на него.

После этого первого "выхода в свет" я проспала почти сутки. Проснулась от голода, потому что снилась мне еда. Во сне я видела себя в гостях: сижу за огромным столом, заставленным всякими деликатесами. Вокруг люди: едят, пьют, громко разговаривают. Я пытаюсь что-то съесть или выпить, но ничего не выходит. Я накалываю на вилку сочный кусок мяса, а в рот попадает только вилка, пытаюсь что-то выпить из хрустального бокала, а ничего не льётся. Я злюсь, начинаю хватать с тарелок руками, но до рта ничего не могу донести, и вместо вкусных котлет, ловлю только воздух. От полного бессилия и "волчьего" голода я беру большую вазу, разбиваю её о пол и просыпаюсь...

Кроме Няня в хижине никого не было. Он сидел возле очага и что-то помешивал в котелке. От аромата ухи потекли слюни. Заметив, что я проснулась, он улыбнулся; на щеке показалась симпатичная впадинка, которая так мне нравилась, и, показав рукой на котелок, как-бы спросил: "Хочешь?" Я бодренько закивала. В меня влезло: большая миска, потрясающе вкусной ухи и две небольшие рыбины. Всё это время юноша сидел напротив и наблюдал за моим завтраком с довольной улыбкой.

После умывания над ведром и хождения в туалет на поводке, он уложил меня на лежанку и начал снимать повязки. Вскоре, я поняла, что он собрался делать – снять швы. Обрабатывал меня, мой лекарь, довольно долго. Иногда было больно, но я стойко терпела. Закончив с плечом, он перевернул меня на живот и размотал ногу. Мне очень хотелось посмотреть, но Нянь раз за разом, отпихивал меня, не давая взглянуть.

Когда же он всё сделал и протёр мою многострадальную конечность какой-то вонючей жидкостью, то разрешил посмотреть. Кое-как вывернувшись и привстав на здоровой руке, я оглянулась назад. Чего-то подобного я и ожидала. От середины задней стороны бедра начиналась самая большая и длинная рана, которая тянулась почти до пятки, другая – короче, из-под колена и до косточки на голеностопе, а третья: самая короткая, но самая страшная, в виде латинской буквы "V", с внутренней стороны икроножной мышцы.

Я внимательно рассмотрела свои раны. С медицинской точки зрения они выглядели неплохо: ни воспаления, ни гноя, ни других подозрительных признаков; чистые, сухие, заживающие. "Дело идёт на поправку,– я облегчённо вздохнула.– Только смотреть жутковато".

– Спасибо тебе, Нянь! – вслух поблагодарила я. – Спасибо за всё!

Он вопросительно приподнял, рассечённую напополам бровь.

– Спасибо тебе, – я повторила и, взяв его за руку, пожала.

В ответ он слегка склонил голову и приложил ладонь к груди, как будто говоря: "Всегда, пожалуйста!" Я засмеялась – он понял. Потом Нянь снова перебинтовал меня и вывел наружу.

"Волшебная" верёвка на моей ноге всё также висела, один конец которой Нянь привязал к дереву возле хижины, а сам занялся своими делами. Я сидела на тёплом камне, подставив лицо солнцу, рассматривала лес и потихоньку наблюдала за парнем. Вопрос о том, где я, до сих пор оставался открытым.

Остальные вернулись ближе к вечеру. Сначала пришли Мелкий с Гоблином и принесли целый мешок свежевыловленной рыбы, а примерно через час, вернулись Атаман с Плешивым – эти были на охоте. На какого зверя они ходили, я не поняла, так как цельной туши при них не было: большие куски мяса были завёрнуты в крупные, как у лопуха, листья.

Следующие два дня я наблюдала бурную деятельность. Рыбу чистили, солили, коптили, вялили; с мясом делали то же самое. Точили ножи, кинжалы и короткие мечи. Складывали в мешки верёвки, одеяла, одежду и какие-то железки. "Пойдут на "дело", – решила я. – Возможно, далеко и надолго".

Ни к каким работам меня не привлекали. Мелкий и Плешивый в мою сторону вообще не смотрели, их рожи ещё вовсю сияли шикарными "фонарями". Нянь вёл себя как обычно заботливо, Атаман лишь изредка поглядывал в мою сторону, а для Гоблина меня не существовало.

Мне понравилось за ними наблюдать. Правильно говорят, человек может бесконечно долго смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода и как работает другой человек. Пятеро моих знакомцев работали слаженной командой, прямо загляденье. А на рассвете третьего дня – они ушли. Лёжа тихонько за своей занавеской, я видела в щёлку, как уже в дверях Атаман что-то сказал Няню и кивнул в мою сторону. Тот коротко ответил и главарь вышел. Мы остались вдвоём.

Я облегчённо вздохнула: "Пусть бы подольше не возвращались!" С Нянем мне было хорошо и спокойно. Я заметила также, что с уходом остальных, парень заметно расслабился: постоянно улыбался, брал меня за руки, садился всегда рядышком. Мальчик мне нравился, а учитывая, что он сделал и продолжал делать для меня, то дело уже было не просто в симпатии. Я чувствовала, что начинаю к нему "прикипать".

Мои раны хорошо заживали, и я уже довольно живо могла ковылять, только голова ещё ощутимо болела. Повязок на мне уже не было, Нянь снял их через пару дней после ухода нашей компании.

Каждый день, ближе к вечеру, мы ходили к водопаду. Я была всё время на привязи, которую никакими усилиями так и не смогла снять, но, к слову сказать, привязка эта мне уже не мешала, я даже к ней привыкла. Чтобы освободить руки, Нянь привязывал другой конец верёвки себе на пояс, а часть длины сматывал и вешал на плечо.

Дней через пять, с тех пор как мы начали практиковать вечерние купания, я узнала, почему Нянь никогда при мне не раздевался, хотя остальные меня совсем не стеснялись. Купались мы по очереди. Пока я, скинув одёжку, быстро окуналась, парень сидел вдалеке, повернувшись спиной ко мне. Так было и в этот раз. Я нырнула несколько раз: от холодной воды тупая головная боль на время отступала, и шрамы переставали ныть. Выйдя на бережок, я обтёрлась большой тряпкой, которая была когда-то чьей-то рубахой, оделась и дёрнула за верёвку. Нянь обернулся, и мы поменялись. Он пошёл купаться, а я сначала хотела пойти на его место, но передумала и решила пройтись вдоль ручейка вниз по течению. Наша связка была очень длинной и сейчас лежала на берегу, постепенно разматываясь, а с другого конца верёвки, за моей спиной, плескался Нянь.

Я медленно шла, аккуратно ступая и посматривая под ноги. Ручей быстро бежал, вода искрилась в заходящих лучах, с громким жужжанием мимо летали большие жуки. И вдруг я увидела её... На дне, среди камней, лежала крупная раковина, похожая на раковину наутилуса. И дело было не в размере, мне поразил её цвет. Она была яркая, красно-оранжевая с фиолетово-голубыми узкими полосами, которые закручивались в причудливый узор. Вкрапления перламутра играли сияющими искрами сквозь бегущую воду – сказочная, волшебная красота!

Как-то забыв про хромоту, я потянулась за этим чудом. Глубина была не выше колена, и я, не в силах оторвать глаз, полезла её доставать. Ступив на крупный камень, я подалась вперёд, совсем забыв про верёвку. Но тут этот каменюка резко качнулся и поехал в сторону. Пытаясь сохранить равновесие, я дёрнулась, но верёвка не пустила, она просто закончилась. И со всего размаха я плюхнулась лицом вниз на дно ручья! Опять моя голова нашла на себя приключения! Округлый, почти чёрный камень впечатался прямо в лоб. Из глаз посыпались искры.

Нахлебавшись воды и держась рукой за рассеченный лоб, я сидела в ручье и, стоная от боли, проклинала свою беспечность. Нянь оказался тут как тут. "Ну, конечно! Когда я упала, верёвка сильно дёрнулась, и он помчался ко мне", – сообразила я, закрывая ссадину на лбу ладонью. Мой смотритель что-то взволнованно выговаривал, осматривая мой лоб и помогая подняться. Вот в этот момент я и увидела его тайну.

Парень был без рубашки, штаны толком завязать не успел и они висели у него на бёдрах: от середины живота страшными рубцами, уходил вниз след от большого ожога, а когда он, наклонившись, вытаскивал меня из ручья, то мне совсем поплохело. То, что я увидела ещё ниже, в том месте, где мальчики отличаются от девочек, повергло в шок. Там, конечно, что-то ещё болталось, но выглядело ужасно. Бедный парень! За что ж его жизнь так покалечила!? Вся жизнь впереди и как жить, зная, что ни семьи, не детей, ни даже девушки не будет рядом!?

Я заплакала, но не из-за разбитого лба, а из-за него, моего "няня", такого милого и заботливого, такого молодого и несчастного, который так мучился и страдал; наверно он тоже был на грани жизни и смерти. Теперь понятно, почему я не видела его даже полураздетым, хотя был он такой же загорелый, как и остальные четверо. Юноша не хотел, чтобы я видела его боль. Вот почему Атаман спокойно оставлял меня на его попечение, зная, что он мне, как девушке, ничем не угрожает. Вот почему Нянь так умело за мной ухаживал, он сам всё испытал на собственной шкуре. Мои увечья, по сравнению с его – это царапины!

Мы сидели на траве. Парень обнимал меня за плечи, а я, прижавшись к его мокрому боку, ещё хлюпала носом. Начало смеркаться, и он протянул мне руку, помогая встать. Стоя напротив и завязывая шнурки на штанах, Нянь отводил глаза. Я понимала почему. Повинуясь какому-то порыву, я подошла к нему, взяла в руки его лицо, заглянула в такие красивые голубые глаза и... поцеловала.

Сначала он резко напрягся, но через секунду губы открылись и он... ответил. Целовались мы несколько минут, точно не могу сказать. Парень нежно обнимал меня, не сжимая слишком сильно, наверно, чтобы не сделать больно. Вскоре он отстранился и посмотрел такими влажными и грустными глазами, что опять навернулись слёзы. Приложив палец к моим губам и глядя в упор, он отрицательно покачал головой. Я всё поняла, он не хотел, чтобы я его жалела.

Лёжа ночью на своей соломе, я никак не могла уснуть. События дня, табуном сайгаков, носились в голове. Странная, удивительно красивая раковина, неизвестные растения и насекомые, нежные поцелуи и чудовищные шрамы моего спасителя, то, как он смотрел на меня – всё это скакало и прыгало в сознании. Я думала обо всём одновременно и никак не могла успокоиться.

Нянь спал или делал вид, что спит на одном из матрасов в дальнем углу. Мне очень хотелось выйти и остудить разгорячённую голову на свежем ночном воздухе, но сделать это было невозможно, так как по возвращении, Нянь поменял верёвки и посадил меня на короткий поводок, длины которого до двери не хватало.

Кстати, я узнала, что верёвку можно развязать, только очень необычным способом. Когда мы вернулись в хижину, мой лекарь, снял с крюка на стене такую же, но более короткую, туго завязал одним концом поверх первой на моей ноге, а другой привязал к одному из столбов, подпирающих крышу. Потом сходил наружу и принёс флягу, обтянутую тёмной кожей. Откупорив пробку, он аккуратно полил на узел длинной верёвки. Через несколько секунд от узла пошёл лёгкий зеленоватый дымок и иллюзия перед глазами, из-за которой я не могла понять и разглядеть, как она завязана, исчезла. Я во все глаза наблюдала за этими манипуляциями.

"Что же это за чудо такое?!" – восхищённо думала я. Вокруг загадок только прибавлялось. Тем же способом Нянь развязался сам и бросил это "чудо" ближе к огню, возможно просушить. Потом мы поели и на этом приключения дня закончились.

Заснула я не скоро. А утром меня опять ждал сюрприз. Случилось то, что, должно было произойти рано или поздно, но из-за всех происшествий, свалившихся на мою голову, а также не регулярного цикла, я абсолютно про это забыла. У меня пришли месячные.

Ни про какие средства личной гигиены не могло быть и речи. У меня не было ничего, да и не могло быть в этом "каменном" веке. Из одежды тоже ничего не имелось, кроме грубой рубашки и штанов на завязках: ни белья, ни джинсов, ни футболки, ни куртки – ничего из тех вещей, в которых я попала в аварию.

Я лежала ничком на соломе в тихой панике, не представляя как выйти из этого щекотливого положения. Как хорошо, что кроме нас с Нянем больше никого нет. Я думала о том, что надо как-то сказать, как-то дать понять ему, что мне нужны какие-нибудь тряпки... А стыдно-то как!.. Как неудобно!.. Что же делать?!

Начав глубоко дышать, я пыталась совладать со своим стыдом и страхом. А с другой стороны – чего стесняться-то! Голой меня, скорее всего все видели, а Нянь тем более. Он все раны на мне обрабатывал и зашивал, значит, он-то видел меня всю, во всех подробностях. Так что надо перестать стесняться и попытаться объяснить ему ситуацию.

Сторож мой, видно заметил, отражение усиленной мыслительной деятельности на моём лице. Он отложил свои травки, которые перебирал и подошёл ближе. Я сделала испуганные глаза и начала развязывать шнурки на штанах, предварительно задрав рубаху. Глаза парня широко открылись. Когда же я запустила руку внутрь, то его брови поползли вверх, а когда, внутри штанов, в определённом месте я начала шевелить рукой, он отшатнулся, замахал на меня руками и на повышенных тонах, начал что-то выговаривать.

Меня разобрал смех. Милый мальчик решил, что я хочу его соблазнить, зная о его беде. Я расхохоталась! Стыд, как рукой сняло! Быстро вскочив с лежанки, я крепко схватила его за руку, чтобы не удрал, и сунула окровавленную руку ему прямо под нос. На бедного юношу напал ступор. Он стоял и хлопал глазами как пучеглазая сова. Я опять начала повторять свои прошлые движения, только быстрее, попутно показывая жестами, что мне надо что-то от чего-то оторвать и потом кое-куда засунуть.

Через пару минут... до него дошло!.. Как мы смеялись!.. Это был не смех – это была истерика, со слезами на глазах. Оказывается, у моей сиделки такой заразительный смех! Утерев слёзы, и продолжая похохатывать, мой Нянь кивнул (типа, я всё понял), жестом показал мне оставаться на месте и, прихватив нож и мешок, вышел, продолжая хихикать.

Я осталась одна. Наконец-то представилась возможность тут всё рассмотреть. Хижина была большая, не очень правильной формы, одной стороной прижатая к скале. Внешняя стена с дверным проёмом, а также две остальные, были сложены из необтёсанных брёвен. Потолка как такового не было – была крыша из широких досок, соединяющихся в конус над отверстием очага, в которое выходил дым. В центре – два столба, возможно, играющие роль опорных балок. И к одному из них была привязана я. Вдоль стен на соломенных тюфяках, лежали свёрнутые одеяла. В углу составлены несколько вёдер и корзин, а также два больших котла, рядом глиняная и деревянная посуда. С двух сторон от двери на крюках, висело оружие: пара луков, четыре колчана со стрелами, три больших меча, несколько дубинок, окованных железом с торчащими шипами и какой-то другой оружейный антиквариат.

Не дойдя до выхода двух шагов, я поняла, что лимит передвижения исчерпан, дальше длины верёвки не хватало.

Вернулся Нянь примерно через час. Я уселась на перевёрнутое ведро и, вытянув больную ногу, приготовилась наблюдать. Парень повесил над огнём большой котелок, в котором обычно варил еду, и залил в него воды. Когда вода закипела, он начал доставать из мешка пучки каких-то растений, очень похожих на длинные серо-зелёные водоросли. Закинув всё вариться, он подождал, пока вода опять закипит и уселся рядом, помешивая и снимая серую пену длинной деревянной ложкой. Готовилась эта бурда минут десять – пятнадцать. Слив воду, он соорудил рядом с очагом перекладину и развесил на ней тонким слоем то, что сварил.

Я присмотрелась: "Ну точно водоросли! А если и нет, то какие-то растения". Пока всё сушилось, мы успели умыться, поесть и Нянь опять поменял на мне веревку, чтобы я могла выходить. Второй конец он обвязал вокруг дерева, растущего в нескольких шагах от хижины. Когда растительность просохла, Нянь посадил меня рядом, чтобы я могла видеть его действия.

Сняв с перекладины небольшой пучок этих "типа водорослей", он смял их и, катая между ладонями, сделал плотный шарик размером с грецкий орех и показал мне. Потом раскатал этот шарик в коротенький толстый цилиндрик, привязал к одной из сторон заранее приготовленную нитку, а оставшийся хвостик немного укоротил и, с лукавой улыбкой, протянул мне.

Я не верила своим глазам. Это же тампон! Самый настоящий женский гигиенический тампон, только растительный! Мне хотелось броситься на шею моему спасителю и зацеловать от переполнившей благодарности. Видя мой восхищённый взгляд, он наверно что-то такое и подумал, потому как сунул мне в руки своё творение, ткнул пальцем в остальные висящие на перекладине растения и, бросив мне моток ниток, ушёл.

Я его прекрасно поняла: "Я мол, принёс, показал, а делай сама". А я и не возражала. Но первым делом не терпелось испытать это гигиеническое творчество на себе. Быстренько накрутив, ещё пару штук точно таких же цилиндриков, я помчалась в лесной сортир. Никаких проблем с установкой в нужное место не возникло. Не было никакого дискомфорта или других неприятных ощущений. Мне хотелось петь от радости! Как всё-таки мало нужно для счастья! Достаточно попасть в другие условия, как приоритеты и ценности совершенно меняются.

В тот момент, когда я вернулась к нашей лесной избушке, Нянь, голый по пояс, рубил толстые сучья. "Обожаю его! – радостно думала я.– Разделся, уже не скрывает свои шрамы. А чего таиться, когда я в курсе, всё видела. Обожаю!" Прислонившись к дереву неподалёку, я улыбалась во весь рот и нагло разглядывала парня: загорелый, высокий, симпатичный, с рельефной мускулатурой, хоть и худоват на мой женский взгляд. От того, что я теперь знала, что он по сути "евнух", а не нормальный мужчина, моё отношение к нему не изменилось. Наоборот, я прониклась к нему ещё большими чувствами. И дело здесь не в жалости и сочувствии, хотя это тоже присутствовало, а в уважении и даже восхищении что ли. И мне всё равно, что у него внутри штанов, почти ничего нет, он – мужчина, самый настоящий, несмотря на молодость. С этой минуты я начала считать парня своим другом, хотя до сих пор не знала, как его зовут.

Вернувшись в хижину, я занялась своими тампонами. Я почему-то уверилась, что это именно водоросли, уж очень было похоже. Часа за полтора я накрутила штук пятьдесят. Нянь, зайдя за чем-то и увидев плоды моих трудов, рассмеялся: наверно вспомнил наши утренние разборки. Порывшись в своих закромах, он нашёл для меня небольшой такой, чистенький полотняный мешочек с затягивающейся верёвочкой. Сложив в него своё богатство, я засунула его под свою солому. Этого количества надолго хватит!

Через некоторое время я поняла, что моя физиология поможет в очень важном деле. Я смогу составить календарь, пусть приблизительный, но всё-таки. Раскопав в кострище несколько угольков, и, обойдя хижину с тыльной стороны, я подобралась вплотную к огромному камню с почти плоской стороной. Валун торчал из земли вертикально, и я решила, что чёркать на нём будет очень удобно.

Расслабившись, я прикрыла глаза и начала вспоминать. Головная боль ещё не прошла, но и не была уже такой сильной. Она просто раздражала и мешала думать. Из-за некоторых проблем со здоровьем, цикл у меня был крайне не регулярным, но дату начала прошлого я помнила. Увлечённо считая, я исписала датами и цифрами почти всю доступную поверхность, когда почувствовала движение за спиной. Я обернулась. Нянь стоял возле дерева и наблюдал за моей математикой.

– Что, теперь ты за мной подглядываешь? – я улыбнулась. – Да, дорогой, я и писать, и считать умею, да только не по-вашему. И образование у меня хорошее. Так что я не какая-нибудь... дурочка деревенская.

В ответ он только развёл руками и улыбнулся.

В конечном итоге, эта моя наскальная живопись, привела к двум интересным выводам. Во-первых: в этой избушке я находилась уже около трёх недель, а во-вторых, что-то случилось с моей головой, а точнее с памятью.

Ах, головушка моя, многострадальная! Возможно, это были последствия травмы или сотрясение мозга так повлияло, а может и то и другое вместе. Но раньше моя память точно такой не была! Пока я прикидывала и считала, всплыло очень много разных мелких подробностей и деталей, не только из недавнего, но и более далёкого прошлого.

Я подробно, в деталях, вспомнила аварию. Вспомнила в лицо всех кто сидел рядом: что делали, что говорили. Вспомнила перекошенное лицо водителя, который оглянулся в салон, между первым и вторым ударами. Вспомнила, как летящий на огромной скорости белый джип, врезался в наш микроавтобус. Я вспомнила, как маршрутку несколько раз крутануло и идущая сзади "фура" отправила всех нас в полёт на середину реки. Также моя память показала мне, как ещё от первого удара, передо мной открылась дверь и я увидела яркий цветной свет, вернее сказать, какой-то сияющий цвет ночного неба с маленькими звёздочками внутри. Я влетела туда и подумала, что мне повезло: у меня такая красивая сверкающая смерть.

Резкий и неожиданный приступ головной боли заставил прервать неутешительные размышления. Виски и затылок сдавило так, что всё закружилось вокруг, деревья почему-то стали красными, а трава – чёрной. "Всё красное и чёрное..." – успела подумать я и отключилась.

А очнулась от ощущения холода. Я лежала на своём тюфяке в хижине, а рядом сидел Нянь, нежно поглаживая меня по щеке. Холодная мокрая тряпка на лбу охлаждала голову, и такой сильной боли уже не было. "А с башкой, явно, дело плохо, – мысли ещё еле-еле проворачивались. – Вроде уже на поправку шла, а тут такой приступ. Вот и Нянь, какой перепуганный сидит, волнуется. И это же он меня принёс, как бы не надорвался, бедняга".

Однако мой врождённый оптимизм всегда помогал переживать трудности. Сжав руку парня, я ему улыбнулась и подмигнула, мол, всё хорошо, не переживай. Он только криво усмехнулся в ответ. Я закрыла глаза и решила ни о чём сегодня больше не думать. Так и заснула.

Тихо и спокойно мы прожили ещё четыре дня. После приступа моя головушка окончательно перестала болеть через двое суток. Сначала я даже не поняла, как и когда это случилось. Просто в один момент, когда мы завтракали запечённой рыбой, я поймала себя на мысли, что боли нет, нет совсем. Кузнецы закончили свою работу и убрались восвояси.

Чувство огромного облегчения и освобождения нахлынуло прохладным потоком. Появилось ощущение, что в мозгу образовалось много свободного места, как будто из старой захламлённой комнаты выкинули всё ненужное, весь мусор, который копился там годами, и сделали генеральную уборку. Я ликовала! Раны мои хорошо закрылись, правда, ещё очень сильно тянули и болели при резких движениях, но это меня не беспокоило. Всё заживёт, никуда не денется, главное, что голова уже не болит.

А ещё через пару дней вернулась наша банда... И моё спокойствие закончилось. Они пришли все вместе среди дня, уставшие, грязные, но вроде довольные. Мне было интересно, а где же добыча? Где добытое ратным грабежом добро? Но при них было только то, с чем они уходили, а также пара крупных свежевыловленных рыбин и четыре трупика каких-то зайцеобразных зверюшек. Больше ничего. Меня осенило: "У них есть тайник! Где-то по пути, они прячут всё в надёжном месте. Зачем таскать награбленное в своё логово? Настроение у мужиков хорошее, значит, поработали удачно, спрятали и пришли спокойно отдыхать".

Хотя, конечно, уверенности в том, что они именно бандиты, грабят и убивают, у меня не было. Кем являются эти люди, чем они занимаются и почему живут в лесу, я всё же не знала. Гоблин с Мелким, покидав оружие, заплечные мешки и дичь возле хижины, схватили смену чистой одежды, ушли в сторону водопадика. Плешивый, сбросив рыбу Няню, завалился на солому и почти сразу захрапел. Атаман же уселся на камень возле стены, вытянув ноги.

Пока все отдыхали, Нянь бегал по хозяйству: разделал зверюшек, обработал рыбу, принёс воды. Я сидела всё это время на небольшой полянке, как всегда привязанная, словно коза на выпасе, и потихоньку массировала больную ногу. Закончив работу, парень уселся рядом с начальником, и пошла неспешная беседа. Сначала Атаман что-то спрашивал, а Нянь отвечал. Потом вроде, наоборот. Но дальше сложно было понять, кто из них спрашивает, а кто отвечает – они разговаривали спокойно.

Разминая конечность, я сидела и думала о том, что здесь я уже месяц, по моим подсчётам, а до сих пор не удалось толком понять значение почти ни одного слова из речи этих людей. Мои попытки выяснить у моего смотрителя как его зовут или как называются предметы, успеха не принесли. Я натыкалась на стену недоумения и непонимания. Но была уверенность, что парень не пытается наладить со мной речевой контакт намеренно и просто прикидывается. Несколько раз я, показывая рукой на себя, чётко, по слогам проговаривала "Ка-ри-на", при этом вопросительно глядя на своего молчаливого собеседника и переводя руку в его сторону. Нянь же в ответ улыбался и пожимал плечами. Но я чувствовала, что он просто не хочет назвать мне своё имя. Оставалось только наблюдать, прислушиваться и делать выводы. А вот будут ли эти выводы правильными – большой вопрос.

Подняв глаза от своего занятия, я заметила, что Атаман смотрит на меня, а Нянь продолжает ему что-то говорить: "На меня переключились... Интересно, что он про меня рассказывает? Ну, про поцелуй у водопада вряд ли проболтается, а вот про остальное наше совместное проживание, точно доложит".

Но тут они встали и пошли за хижину, туда, где я углём исчёркала камни. Дождь за прошедшее время прошёл всего один раз и то не сильный, так что мою писанину еще было хорошо видно. За избушкой раздался "атаманский" хохот. "Да, что же эта "нянюшка" моя заботливая, там про меня плетёт? Как же хочется узнать!" – Любопытство просто раздирало на части!

Весь остаток дня, главарь поглядывал в мою сторону. "Да что б ты окосел! – сначала разозлилась я, а потом пригорюнилась. – Ну, вот и пришло время рассчитаться за заботу, защиту, приют..." Я постаралась держаться подальше: пряталась за хижиной и уходила в лес, насколько хватало моей верёвки. Сердце замирало и колотилось, моя и так не слишком хорошо двигающаяся нога, предательски подгибалась, я еле-еле ходила. "Может он передумает меня трогать: посмотрит, как я ковыляю, на мой испуганный вид и пожалеет, – лелеяла я надежду. – Хотя вряд ли, слишком уж заинтересованно смотрит".

Собрав волю в кулак и отринув свои страхи, я решила для себя: "Чему быть, того не миновать. Девочка я уже давно взрослая, двадцать семь годиков как-никак". Тем более что мужчин и отношений с ними я особо никогда не боялась. Заморочек и комплексов, в плоскости между мужчиной и женщиной, у меня тоже уже не было, а моралисткой я вообще никогда не была. Но сейчас было реально страшно. "Самое главное – это чтобы меня не покалечили, а если будут убивать, то желательно быстро. Значит, сопротивляться не нужно, может быть только хуже. Надо расслабиться, успокоиться и настроиться.... Рано или поздно, это всё равно случиться и удрать я тоже пока никуда не могу", – пыталась я себя успокоить, но не очень-то получалось.

Промаявшись так некоторое время, я решила сходить к водопаду, если Нянь, конечно, сводит. Заглянув в хижину, я обнаружила, что вся компания собирается ужинать. Нянь махнул рукой и, показав на свободный пенёк, протянул миску с хорошим куском рыбины. Приняв еду, я присела со всеми у очага. Сначала подумалось, что кусок в горло не полезет, но откусив кусочек, я не заметила, как съела всё. Рыба была великолепна, почти без костей и по вкусу чем-то напоминала лосося, хотя внешне ничего общего.

Когда мужчины поели и завалились на свои тюфяки, о чём-то переговариваясь, я втихую дёрнула Няня за рубаху и, кивнув в сторону двери, вышла наружу. Вскоре он вышел и я, показав на себя, потом на него махнула в сторону нашей купальни. Парень как-то очень странно посмотрел и нахмурился. Только я собралась повторить свои жесты, как он утвердительно кивнул.

Пока мой провожатый отвязывал "волшебную" верёвку от дерева и перевязывал на себя, я стояла в ожидании и думала: "Вот если бы у меня был выбор, кого, так сказать, отблагодарить собой за спасение, то естественно, выбрала бы Няня и не важно, есть у него мужской орган в штанах или нет". Парень мне действительно нравился. Я привыкла к его постоянному присутствию, к вниманию и заботе. К тому, как он быстро и чётко решает мои проблемы. Хотя всё же... Я ведь его совсем не знаю... И чем продиктованы непонятные для меня действия, не имею настоящего представления. Атамана же я откровенно боюсь, хотя если бы не его уродливый шрам, то мужик был бы очень даже ничего. Надеюсь, что не вся банда будет иметь доступ к моему телу: Гоблин в мою сторону не смотрел, а Мелкий с Плешивым, после полученного "кровавого" внушения, старательно делали вид, будто меня не существует.

За это время пока я размышляла, Нянь взял из хижины остатки рубахи, заменяющей полотенце, и мы пошли в лес. У водопадика было очень красиво. Закатное солнце пробивалось широкими лучами сквозь стволы деревьев. Красноватый свет перекрашивал и перекраивал лес в какие-то сюрреалистические цвета и формы. Было полное ощущение нереальности всего вокруг.

Подойдя к купальне, я быстро скинула одежду и вошла в воду. За все время я уже настолько привыкла к этой хрустальной ледяной воде, что могла даже немного поплавать. Сделав несколько гребков, я встала на дно и оглянулась. Нянь не сидел, как обычно, вдалеке и отвернувшись, нет... Он сидел прямо на берегу, на камне и смотрел в упор.

Может от страха и ожидания того, что ждёт меня впереди, может от осознания безвыходности и обречённости ситуации, в которой я оказалась, может вообще от всего того, что я пережила за последний месяц, накатило такое раздражение и такая злость, что я обратила весь этот негатив на своего друга.

– Что смотришь, вылупился?! Голой, что ли меня не видел?! – крикнула я парню. – Не насмотрелся ещё?! Ну гляди– гляди, облизывайся, кусай локти, что не тебе достанусь, а начальничку твоему, черти бы его взяли!

Я подняла руки кверху, отжимая и откидывая со лба волосы и пошла к берегу, прямиком на парня: грудь приподнялась ещё выше, а соски затвердели от холодной воды. Вообще-то, грудь была моей гордостью. Это единственная часть тела, которая мне по-настоящему нравилась. Не большая, но и не маленькая, высокая, очень красивой формы с аккуратными чёткими сосками. Несмотря на сильное похудение, она почти не изменилась, ну если только чуть-чуть.