Текст книги "Легенда о Чёрном ангеле (СИ)"
Автор книги: Лина Манило
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
7. Карл
– Фома, какого хрена? – спрашиваю, когда попадаю наконец в Промзону, где уже во всю кипит жизнь.
Кто-то из собратьев растаскивает новый товар по ангарам, кто-то договаривается с парнями из других клубов о совместном прогоне, кто-то составляет опись транспорта и подготавливает список поломок. Для каждого в клубе “Чёрные ангелы” найдётся дело. Я давно уже перестал принимать в наши ряды новых членов, потому что пока все со всем справляется. Но желающих, конечно, всегда вагон.
– Шеф, тут такое дело, – мнётся Фома, а мне двинуть его промеж глаз хочется за то, что мямлит. – Кто-то навёл ментов на “Чашу Афродиты”.
Час от часу не легче! “Чаша Афродиты” – место, которым я владею всё больше по инерции. Бизнес, связанный с элитными шлюхами, хоть и прибыльный, но уж больно хлопотный. Собственно, уже давно разогнал бы их всех, но девок жалко. Да и люди туда ходят специфические, нужные. Какая падла решила, что может лезть на мою территорию?
– Думаешь, Спартак активизировался? – спрашиваю, потому что чувствую, что именно к этому Фома и клонит.
– Больше некому.
Спартак – старый враг, проверенный временем, закалённый в боях. Когда-то давно именно он метил на место президента нашего клуба. Тогда он ещё назывался “Адские псы”, но я увёл у него место из-под носа. Специально? Не очень, потому что эта карьера мне нахер не упала. Просто так вышло, что братья проголосовали именно за меня – демократия. Это только так кажется, что в нашей среде царит бандитизм и анархия, на поверку же всё гораздо сложнее и упорядоченнее. Не удержишь в стальном кулаке байкерских клуб, если в нём не будет железной дисциплины. Да, приходилось быть жёстким, решительным, но зато сейчас всё работает как часы.
Однако Спартаку не даёт покоя то, что место президента ушло из-под носа. Периодически он возвращается, собравший свой клуб, чтобы напомнить о себе. Не может смириться, что не получилось насадить в нашем городе свои порядки. Только через мой труп он станет тем, кем страстно мечтает.
Да и порядке в его клубе царят адские, а братья его – больные на голову ублюдки. В цепных псах и то больше здравого смысла и выдержки. Дерьмо кромешное, иначе и не скажешь.
Фома тем временем продолжает:
– Девочки наши испугались, конечно, но мы всё быстро разрулили, даже в участок никого забрать не успели.
Хоть какая-то радость, что они у меня такие толковые и самостоятельные.
– Молодцы, – говорю, садясь за стол. – Значит, так. Девам нашим выплати двойной… гонорар за неудобства и на неделю могут ехать к мамам-папам. Отпуск у них. Понял?
Я теряю, конечно, бабки, но иногда лучше пожертвовать чем-то малым, чтобы не потерять всё.
– Да, шеф, понял, – кивает Фома и складывает свои столбы-ручищи на могучей груди.
Шрам белеет на лице, а у меня перед глазами встаёт картина, как Спартак чуть пузо Фоме не вспорол. Если бы мы вовремя не подоспели, валяться моему помощнику в канаве, без вариантов. Потому я Фому понимаю в его иссушающей жажде мести, но лихорадить не дам, а то не расхлебаем.
Я не очень люблю кровавые бани, но иногда без них не обойтись. Когда враг на пороге не до милосердия и задушевных разговоров. Тогда, в общей суете, Спартак ушёл и, казалось, больше не сунется, но прошло несколько лет, и он снова нарисовался.
Только в этот раз действует исподтишка, как гусеница под лопухом прячется, дерьма кусок.
– Ты же понимаешь, что он не остановится? – спрашивает Фома, а я медленно киваю. – Надо ему брюхо вскрыть, точно говорю.
У Фомы одно желание: вскрыть Спартаку пузо. Неугомонный товарищ.
– Ты его поймай для начала, вскрыватель, – усмехаюсь, а Фома нервно передёргивает плечом. – Так, кровожадный мститель, узна?ю, что ты сам к нему полез, выгоню из клуба с позором. Мне лишние жертвы не нужны.
– Но, шеф…
– Я говорю, а ты молча слушаешь. – Смотрю на него в упор, а Фома знает, что взгляд отводить нельзя. – Итак, если начнёшь самодеятельностью баловаться, выгоню. Уяснил?
– Ла-адно, – протягивает, покачивая головой. – Но эту суку найти нужно.
– Без тебя не разберусь, мститель, – говорю, вкладывая в эти слова куда больше смысла, чем кажется, а Фома кривится, но молчит. – В общем, “Чашу Афродиты” прикрой, в “Магнолии” усиляй охрану. Всё понял?
– Не дурак же, вроде, – бурчит.
– Знаю, потому и не выгнал тебя до сих пор, несмотря на те фокусы, что ты по пьяни показываешь.
– Ну, ше-еф, отдыхать же тоже нужно.
– Так, всё, – отмахиваюсь, резким жестом пресекая возможную болтовню. – Иди, делами займись.
Фома молча уходит, а я остаюсь один, в своём кабинете, а мысли какие-то липкие. Спартак и раньше гадил, но сейчас он, кажется, настроен решительно. Ну, что ж, посмотрим, кто кого.
Закидываю руки за голову, закрываю глаза и вспоминаю Марго. Просто потому, что мысли о Маргаритке и раньше помогали вылезти из болота, а сейчас, когда почти зашёл с ней за черту, тем более.
Уму непостижимо, насколько это всё не вовремя, но сделанного не изменишь, а сказанного не воротишь. Значит, будем расхлёбывать то, что заварили, по ходу пьесы.
Включаю ноутбук и, дождавшись загрузки поисковой программы, ввожу те данные, которые имею на Маргаритку. Не в курсе её новой фамилии, но того, что знаю уже достаточно.
Буквально через минуту становлюсь обладателем её номеров телефона – мобильного, рабочего, – но звонок откладываю. Для начала нужно разобраться с текущими делами. Спартак и его выходки слишком портят и без того не самое радужное настроение, а мне меньше всего хочется срываться на Марго. Она не девочка для битья, чтобы сливать на её голову негатив. Я, конечно, тот ещё дерьма кусок, но белое от чёрного отличить сумею.
Тем временем загружаю файлы, пересланные Фомой. Снова досье на претендентов в члены клуба. И хоть совершенно никого не планирую принимать в ряды “Чёрных ангелов”, желающих от этого меньше не становится. Фома отлично знает о моём решении, но исправно подкладывает мне эти заявки. На всякий случай.
Машинально просматриваю досье, удаляя файл за файлом. Не до этого мне сейчас. Особенно, когда любой из этих товарищей может оказаться засланным казачком. Нет уж, идиотов ищите в другом месте, в этом кабинете их вряд ли найдёте.
Когда с текущими вопросами покончено, беру телефон и набираю номер Марго. Не даю себе задуматься о правильности принятого решения, просто звоню. Действую на каких-то инстинктах, а подсознание вопит, что нужно быть аккуратнее, не подставлять Маргаритку под раздачу, но к чёрту это всё. Мне просто нужно услышать её голос и понять, что произошедшее ночью мне не приснилось.
Гудок, второй, третий, и я уже почти отчаялся услышать её, но вдруг вместо зуммера слышу тишину.
– Кто это? – раздаётся настороженное, а мне кажется, что она слишком чем-то встревожена.
– Я это, – говорю, а в трубке слышится вздох облегчения. – Соскучилась?
Не знаю, зачем спрашиваю – мы и не виделись-то всего несколько часов, но сказанное обратно в глотку не запихнёшь. Придётся мириться с тем, что я вот такой, малахольный идиот.
– Очень.
– Неужели скучала? – уточняю, а внутри что-то сжимается и сосёт под ложечкой.
По мне ведь никто никогда не скучал, и это, чёрт возьми, странно. Непривычно, и я почти теряюсь под напором этих новых эмоций.
– Да, – говорит так просто, будто в этом нет ничего такого. Будто это само собой разумеющееся.
– Как ты? – задаю самый нейтральный из возможных вопросов, а Марго тихо смеётся. Совсем, глупая, не понимает, что наизнанку меня этим смехом выворачивает. И вообще, её появление в моей жизни – тот ещё хаос.
Сжимаю в руках карандаш, а он трещит, готовый сломаться в любой момент. Отбрасываю в сторону глупую деревяшку, она со стуком приземляется на пол, а Марго прекращает смеяться и говорит:
– Нормально я. Вот, в бар пришла, работу работаю.
Маргаритка и правда, чем-то шуршит, а на заднем плане слышится лёгкая тихая музыка. Может быть, бросить всё и поехать туда, к ней? Выпить пива или чего там нормальные люди пьют. Кофе, может быть. И просто поговорить, забыв о том, кто я и где моё место. Почувствовать тепло, исходящее от Марго, погреться, оттаять наконец.
Но разве это возможно?
– Твой мотоцикл так и стоит возле бара, – напоминает, а я усмехаюсь.
– Вечером заберу. Пусть пока постоит в вашем тихом и приличном районе. Или мешает?
– Нет, конечно, пусть стоит.
Мне всё-таки кажется, что её что-то тревожит. Есть в голосе такие нотки, что наталкивают на подобные размышления. Кто-то расстроил? Сын, может быть, мозг вынес, когда она вернулась домой? Мало ли, у детей часто мозги клинит на почве личной жизни родителей.
Я хочу что-то ещё сказать, спросить о чём-то, но мать его, слов-то и не нахожу. Ну вот не умею болтать по телефону, вести эти светские беседы. Я мало что смыслю в отношениях, но одно понимаю точно: я жутко хочу её увидеть.
И этого факта мне уже достаточно, чем бы это в итоге не обернулось.
– Тебе в своём баре обязательно быть? Много работы?
Понимаю, что подсознательно ищу повод отказаться от своей безумной идеи. Как маленький, честное слово.
– А что? – настораживается, и я буквально кожей, нутром всем чувствую её напряжение.
Боится, что ли?
– Марго, ты же смелая, доверься мне.
– А ты так часто мне об этом напоминаешь, словно сам себя убедить пытаешься в обратном.
В тоне – ни тени упрёка, лишь вызов, на который я снова откликаюсь и ничего не могу с этим поделать.
– Ну, Маргаритка, держись.
Она смеётся, а я вешаю трубку. Резко встаю, надеваю куртку и иду к выходу. Мне определённо нужно развеяться, потому что мыслей в голове слишком много, а проблем накопилось и того больше. Знаю, что Спартак не успокоится, пока не испоганит мне жизнь в хлам. Будет рыть носом, устраивать диверсии, только нам с ним давно не двадцать, чтобы обмениваться уколами. Ещё пара подобных фокусов с его стороны, и я лично оторву ему голову, чтобы больше не трепыхался.
Ну а пока он ещё не так близко подобрался, могу немного расслабиться.
– Шеф, ты куда? – спрашивает Фома, а я жестом предлагаю ему следовать за собой.
– Отвезёшь меня сейчас в одно место, – говорю, останавливаясь на скрытой от посторонних глаз парковке. – Это быстро.
– Ну хорошо, – кивает Фома, бросая на меня странный взгляд. – Всегда готов.
Я не собираюсь объяснять ему, что мне там понадобилось – не его ума дело. Слишком давно меня научили, что людям доверять не сто?ит, себе дороже.
Залезаю на заднее сидение внедорожника, в котором езжу, если слишком много выпил или нужно с кем-то переговорить подальше от любопытных глаз и больших ушей, и отворачиваюсь к окну. Фома хлопает дверцей, заводит мотор, и машина плавно выезжает со стоянки. Называю адрес, и вскоре автомобиль набирает разгон.
За окном проплывает город, а я думаю о всякой ерунде, чтобы не давать воли мрачным мыслям. Просто растворяюсь в потоке бессознательного, в воспоминаниях плаваю.
Я давно не давал воли эмоциям. Почти и забыл, каково это – что-то чувствовать. Внутри, словно ледяной панцирь, сковывающий, прочный. Так проще, лучше и понятнее, но сейчас, когда появилась Маргаритка, будто бы даже слышу оглушительный треск заиндевевшего нароста.
– Приехали, – говорит Фома, а я моргаю несколько раз и потираю затекшую шею.
Даже не заметил, что мы уже въехали в нужный район. Совсем загнался, скоро начну на ходу вырубаться.
– На сегодня свободен. По всякой ерунде мне не названивать, хорошо?
– Понял, – кивает, а я распахиваю дверь и спрыгиваю на землю.
Мотор глухо урчит, и через пару мгновений мотор внедорожника набирает обороты, и машина скрывается за поворотом. Остаюсь один, и от этого мне хорошо. Я люблю одиночество, предпочитая его праздной суете, но сегодня хочется побыть с той, кто так странно и неожиданно влезла мне под кожу.
Вот и мой байк, в действительности, целый и невредимый. Рядом торчит какой-то малец лет шести и завороженно смотрит на мотоцикл. Такой чистенький, пухлощёкий мальчишка, а я усмехаюсь тому, что до сих пор не разучился разделять детей на “своих” и “чужих”. И хоть прошло чёрт знает, сколько лет, но мне всё равно порой кажется, что я тот же оборванец, на которого приличные дети по ту сторону забора с радостью укажут пальцем.
– Нравится? – спрашиваю, а мальчик задирает голову и улыбается абсолютно счастливо.
– Ага, красивый…
Он весь переполнен бурлящим восторгом, а я думаю, что его нерадивой мамаше нужно дать по шее, что не научила парня бояться чужих. Здоровый страх бережёт жизнь.
– Вырастишь, такой же себе купишь, – говорю, а парнишка мрачнеет, потому что в его представлении, наверняка, взрослым он станет где-то в следующей жизни.
Когда-то мне тоже казалось, что не вырасту. Так и останусь навеки в коконе чужой воли, но время летит слишком быстро. И вот мне уже сорок два, а я почти этого и не заметил.
– Гошенька, Гоша! – раздаётся громкий женский вопль откуда-то со стороны глухих дворов, а мальчик вздрагивает.
И я вместе с ним, хоть и не Гоша.
– Тебя, кажется, зовут, – озвучиваю очевидное, а мальчик горестно вздыхает, бросает прощальный и очень печальный взгляд на мой байк и ковыляет на голос.
Мамаша его продолжает вопить, а я смотрю вслед мальцу и думаю, что все дети по определению хорошие. А вот взрослые уже всё чаще дерьмо собачье. Загадка природы, не иначе.
Когда мальчик скрывается в проходе между домами, я оглядываюсь по сторонам. Привычка, ничего не могу с ней поделать, но моя паранойя не раз спасала жизнь. Не только мне, между прочим.
Достаю телефон, набираю номер, и через пару мгновений Марго снимает трубку.
– Выходи.
Больше ничего не говорю, сбрасываю звонок, и присаживаюсь на седло своего байка. Очков не снимаю, потому что вокруг слишком много солнечного света, а это бесит меня. Эта проклятая светочувствительность меня когда-нибудь в гроб загонит, точно говорю.
Не знаю, сколько проходит времени – совсем за ним не слежу, и будто вообще отключаюсь, – но вдруг рядом раздаётся тихий голос:
– Привет.
Распахиваю глаза, а Марго стоит напротив – на расстоянии шага – и улыбается. Чёрт, красивая такая.
– Привет.
Наклоняю голову вбок, смотрю на Марго, пытаясь понять, не снится ли она мне, не чудится ли. А если нет, то, что с этой явью делать?
– Все дела закончила?
– Да, – кивает, а я протягиваю руку и дотрагиваясь до пряди волос, выбившейся из причёски.
Волосы мягкие, шелковистые и, чтобы продлить момент, пропускаю прядь сквозь пальцы. Потом заправляю её Марго за ухо, продолжая молчать.
– Мотоциклов не боишься? – интересуюсь, а Марго удивлённо вскидывает тёмные брови, округляя глаза.
– Не боюсь.
И да, ведь на самом деле не боится, даже глазищи её чёрные неподдельным азартом загорелись. Чёрт, если она ещё и управлять им сможет, я сдохну, потому что сердце разорвётся от бушующих эмоций, которые положены подросткам, а не таким взрослым мальчикам, как я.
– Тогда поехали?
Мой вопрос, скорее, формален, потому что, не дав Марго задуматься, притягиваю её к себе.
– Твои приличные соседи не умрут от разрыва сердца, если я тебя поцелую?
Вокруг тишина, нет ни одного прохожего, но вдруг какой-нибудь дед снова решит выйти на прогулку?
– Не умрёт никто, – говорит и запрокидывает голову, а я касаюсь губами её губ, ещё теснее прижимая к себе.
Она отзывчивая, податливая, но умом-то понимаю, что тискаться на глазах у случайных прохожих – не то, что нам обоим нужно. Не в моей ситуации, когда Спартак так близко, а для Марго это тоже, своего рода, репутационные потери.
– Поехали, Маргаритка, отсюда скорее, а то бедой закончится.
Она тихо вздыхает, а я отхожу от неё, чтобы не провоцировать. Рядом с ней у меня закипает кровь, и чёрт его знает, чем это всё обернётся.
Марго смотрит на меня хитро и влезает на байк. Будто бы всю жизнь в седле сидела. Несколько мгновений смотрю на неё, и мне кажется, что ничего красивее в своей жизни не видел. Чёрт…
– Прокатимся? – задаю риторический вопрос и сажусь сзади. – Берись за ручки.
Маргаритка слушается, и я накрываю руками её тонкие смуглые кисти. Впервые задумываюсь, какой контраст между оттенками нашей кожи: моя белоснежная, почти прозрачная, и её тёмная, карамельного оттенка.
Кофе с молоком, мать его.
– Готова? – выдыхаю ей на ухо, а Марго кивает. – Тогда поехали.
Завожу мотор, и вибрация проходит по телу. Я люблю это ощущение, оно меня пьянит и с ума сводит. Особенно, когда Марго рядом.
Никогда не думал, что ехать рядом с женщиной может быть настолько приятно. Байк срывается с места, и я невольно пододвигаюсь настолько близко к Маргаритке, что уже кажется и не разорвать. Будто сплелись воедино, не разделить.
Марго взвизгивает, когда захожу на вираж, хохочет, а мне и самому хочется смеяться. И плевать на Спартака, плевать на все проблемы разом. Рядом с Маргариткой я снова чувствую себя живым.
И это дорогого стоит.
8. Марго
Я не знаю, как долго мы едем, и самое главное, куда тоже не понимаю. Мотор ревёт так, что в ушах закладывает, а все внутренности скручиваются в крепкий узел, и дыхание сбивается. Лёгкие переполнены кислородом, но всё равно – не надышаться. Воздух чист и свеж, а ещё так упоительно пахнет цветущими липами и сиренью. Лето в этом году началось по-особенному, красиво и волнительно, и сердце мается в ожидании перемен.
Никогда, кажется, я не чувствовала себя свободнее, а кровь так бешено не неслась по венам. В этот момент, когда едем с Вороном вдоль трассы, а мимо пролетает, сливаясь в одну сплошную линию, город, я по-настоящему счастлива. Мы с Карлом не едем, не мчим, на самом деле мы летим, и это прекрасно.
Хочется заорать во всё горло, встать на ноги, раскинуть руки и упереться макушкой в кристально чистое небо, растворившись в нём без остатка.
А ещё Ворон так близко сейчас: прижимается сзади, накрыв мои руки, лежащие на руле, своими, и это кажется волнительнее, чем все поцелуи и прикосновения вместе взятые. В момент, когда ощущения обнажены и так упоительно остры, а ветер свищет, близость Карла почти невыносима.
Я не понимаю, что чувствую к нему. Благодарность за то, что когда-то был добр? Да. Симпатию? Определённо. Но и что-то намного большее. Я давно уже ничего сильнее лёгкого интереса к мужчинам не испытывала. И этот интерес гас во мне довольно быстро – обычно хватало какой-то неудачной фразы или излишнего рвения со стороны мужчины. Не выношу, когда мою свободу ограничивали, пытаясь загнать в узкие рамки.
Но с Карлом… к нему мне хочется быть ближе. Словно можно повернуть время вспять и прожить жизнь как-то иначе. Нет, ни о чём в этой жизни я не жалею. У меня была прекрасная семья, тётя меня любила, потом появился Валера, у которого получилось доказать, что с ним рядом мне будет хорошо. И не обманул. Мы были вместе прекрасные девять лет, пока трагедия не забрала его, но и с этим я научилась жить в согласии. А ещё у меня есть прекрасный сын, которого люблю больше всего в этом мире, за которого всё отдам и не поморщусь. Мне грех жаловаться.
Но вот появился Карл, занял собой мысли. Даже в сны проник, негодяй. Неприличные, между прочим, сны. Мне давно не двадцать, и я прекрасно понимаю, к чему идут наши отношения. Странные, непонятные, сложные, как и сам Ворон, в котором тьма плещется, и никогда не знаешь, чего ожидать.
Он сложный. Всегда таким был. До головокружения и лёгкой тошноты, когда в каждый момент можно сделать неосторожный шаг, и Ворон отвернётся и уйдёт, чтобы больше никогда не возвращаться. Девочкой я часто ловила себя на мысли, что Карл – это мираж, способный растаять от любого резкого движения. И да, однажды всё-таки растворился в липком мареве рассвета.
Я знала, что его посадили. Об этом знали все, потому что всех воспитанников интерната, от мала до велика, собрали тогда в полуразрушенном актовом зале и, как называли это они, провели беседу. Воспитатели долго вещали с трибуны – наследие Советского прошлого – по очереди, что Карл Воронов отныне сгниёт в тюрьме. Потому что он отщепенец и дебошир, моральный урод и подонок, которому ничего не поможет.
Я не верила ни единому слову. Нет, это не о нём они говорят, не о моём Карле. Мне было всего тринадцать, но за прошедший год я сильно изменилась и резко как-то повзрослела. Но всё равно не верила.
О причине его судимости нам не сказали. Я пыталась выяснить – всегда была настойчивой и упорной, но никто так и не рассказал. Даже подслушивала, пыталась найти какие-то бумаги, возможно, остатки его личного дела, но все поиски, какими бы тщательными они ни были, успехом не увенчались. Карла будто стёрли из моей жизни мягким ластиком.
Потом, через несколько лет я просила тётю помочь мне найти его. Просто, чтобы понимать: он не сгнил, он выбрался. Она долго отказывала, считая, что тот период жизни мне лучше забыть. Но разве это было возможно? Смерть родителей, одиночество и интернат отравили меня, изменив навсегда. Наивная девочка Риточка, обожающая сказки, давно исчезла. И я всё-таки добилась от тёти того, чему она так яростно сопротивлялась. В итоге узнала, что Карла Воронова выпустили по амнистии, а дальше его след терялся.
И пусть я не знала, где он и чем занимается, очень хотела верить, что у него всё хорошо.
Мотоцикл тем временем сбавляет скорость, и уже не свистит ветер в ушах, а сердцебиение постепенно замедляется.
– Куда ты меня привёз? – спрашиваю, когда мотоцикл останавливается в сосновом бору.
– Ничего криминального, не бойся, – говорит, а на губах играет лёгкая улыбка.
Карл совсем не красавец, но что-то в нём есть такое, что приковывает к себе взгляд, не оторваться.
Но я заставляю себя, чуть не силой, отвернуться и оглядываюсь вокруг. Мы в лесу, за городом, а впереди стелется узкая тропинка. Меж высоких сосен виднеется небольшое строение.
– Знаешь, у меня бизнес… разный, – делает ещё одну паузу, глядя куда-то в сторону поверх моей головы. – В ряду прочего я владею парой ресторанов. Ничего особенного или очень шикарного, но всё-таки.
– Ты привёл меня в ресторан? – удивляюсь, потому что совсем не ожидала, что мы будем не просто кататься, а ещё и заедем куда-нибудь.
– Пошли, сама посмотришь.
В глазах мелькает хитрое выражение, а я улыбаюсь. Карл загадочный и с ним никогда не знаешь, чего можно ожидать, но именно эта невозможность что-либо спрогнозировать жутко привлекает.
Словно на американских горках, когда в любой момент вагончик может изменить траекторию движения.
Карл разворачивается ко мне спиной и идёт вперёд, подбрасывая на ходу ключи в воздух. Они звенят, приземляясь на раскрытую ладонь, а под ногами хрустят ветки и палки, ломаясь под подошвой обуви.
Идти совсем недолго, и вот через десяток-другой шагов мы оказываемся у входа в невысокое бревенчатое строение, больше похожее на домик егеря или лесника. Никогда здесь не была, хоть и живу в этом городе всю сознательную жизнь.
– Внутри там симпатично, – замечает Карл, бросая на меня долгий задумчивый взгляд.
Мне интересно, что в понятии Ворона “симпатично”, но молчу, чтобы не нарушать лишними словами эту странную, почти интимную, тишину, что царит сейчас.
Карл толкает деревянную дверь, и мы попадаем в царство сумрака и разбитого на разноцветные осколки солнечного света, проникающего сквозь витражные стёкла.
– Проходи, – говорит Карл, а голос его кажется чуть ниже, чем обычно, и в нём явственно слышится характерная хрипотца.
Карл снимает куртку, вешает его на ветвистый олений рог, торчащий из стены, и остаётся в простой белой футболке. И да, я впервые вижу его не в броне из чёрной кожи, потому на мгновение замираю.
– Что? – спрашивает, делая небольшой шаг в мою сторону.
– Ничего, – отвечаю, поднимая взгляд, – просто не ожидала, что у тебя столько татуировок.
– Я плохой мальчик, – тихо смеётся и упирается рукой в стену рядом с моей головой. – Очень плохой.
И не дав мне ничего сказать, накрывает мой рот поцелуем, болезненным и сладким одновременно. Тянусь к Ворону, обнимаю его за шею, зарываюсь пальцами в волосы на затылке. Карл сминает мои губы, прикусывает, пьёт дыхание, а я отвечаю жадно на каждое его движение, каждый порыв зеркалю. Мы, словно два голодных зверя, готовые разорвать друг друга на части, но не отпустить, не отступиться.
Кажется, из моей груди вырывается стон, а ответом ему служит глухое рычание. Поцелуй с каждым мгновением, каждым жестом и движением становится всё глубже и откровеннее, и я уже не понимаю, что творится вокруг, кто я и что делаю.
Карл проводит пальцами по моей щеке, опускается медленно вниз, очерчивая линию подбородка, ещё ниже, а мне кажется, что под его пальцами остаются огненные следы. Почти больно, но и невыносимо приятно. Я не знаю, что делает со мной этот мужчина одним прикосновением, но не хочется, чтобы он останавливался.
Повожу вниз пальцами по его спине, резким движением вытаскиваю из брюк и касаюсь горячей кожи. На ней неровности и бугры застарелых шрамов, но это всё проходит фоном, почти не затрагивает сознание. О том, как он жил все эти годы пока не думаю. Сейчас это неважно. Главное, чтобы не прекращал целовать, хоть это и похоже на безумие.
– Ты мне в печёнку залезла, Маргаритка, – говорит, разрывая поцелуй, а я утыкаюсь носом ему в плечо. Вдыхаю аромат кожи и закрываю глаза.
Хорошо всё-таки.
– Ты не мастер комплиментов, как я посмотрю, – смеюсь, а Карл хмыкает.
– Я вообще не мастер разговоров.
– Главное, чтобы действия были красноречивыми.
Поддевает пальцем мой подбородок, заглядывает в глаза, а сам хмурится, о чём-то размышляя. И спросить хочется, что на душе у него творится, и спугнуть боюсь.
– Зря я тебя сюда притащил, – говорит тихо, а голос севший, хриплый. – Ты обязательно пожалеешь, но я ничего не могу с собой поделать.
– Ты не можешь точно знать, пожалею я или нет.
– Ты просто плохо знаешь меня, чем живу, в каком дерьме варюсь ежедневно. Но ты мне нужна.
– Правда?
– Да. Нужна.
И снова целует, но на этот раз нежно, почти невесомо касается губами моих. Мысли становятся вязкими и тягучими, как патока, а я почти забываю обо всех проблемах и неприятностях, тревогах. Кажется, даже забываю постепенно того неприятного типа, что тряс кошельком в моём баре. Потом, всё потом.
– Маргаритка, я закрыл на сегодня ресторан. Тут нет никого, даже персонала.
– Мы совсем одни здесь?
– Точно… ты голодна?
– Не очень.
На самом деле совсем не хочу есть, но мы же, вроде как, в ресторане. Или?
– Я тоже, – усмехается и вдруг подхватывает меня на руки, а я инстинктивно обнимаю его за шею.
Наши лица оказываются на одном уровне – глаза в глаза. Прислоняюсь своим лбом к его и тихо спрашиваю:
– Тогда чем займёмся?
– Сексом, – отвечает, смеётся и несёт меня куда-то.
Ох ты ж чёрт.
Я тону в его невозможных, нереальных глазах, будто бы меня засасывает на дно глубокой бездны. Мне сорок лет, я взрослая и умная женщина… вроде бы, а тут потеряла голову, словно девчонка.
Но с другой стороны, если мне сейчас хорошо, кому какая, в сущности, разница, что я делаю. Я тысячу лет не совершала глупых и необдуманных поступков, имею право.
Я никому ничего не должна, в самом деле.
Карл поднимается по лестнице, делает ещё пару шагов и толкает ногой какую-то дверь. Я не смотрю по сторонам, потому что совсем ничего не хочу видеть, кроме красноватых прозрачных глаз.
Провожу пальцами по лицу, острый подбородок очерчиваю, касаюсь прямого носа, миллиметр за миллиметром оглаживаю светлую кожу, а на щеках чуть отросла белая щетина, на удивление мягкая, совсем не колючая. Белоснежная прядь упала на лицо, а я убираю её, чтобы не мешала.
Кажется, мы оказались в какой-то комнате, в воздухе которой витают приятные ароматы хвои и нагретого на солнце дерева. А ещё сосновой смолы. Здесь тихо и светло, и мягкие лучи проникают через окно. Карл ставит меня на деревянный пол, и я всё-таки осматриваюсь хорошенько. Небольшое помещение, с низким балочными потолком, стенами приятного молочного оттенка и широкой кроватью в центре. Кровать, значит. Всё-таки это не только и не столько ресторан, сколько гостиница.
Левее, в стене, ещё одна дверь, наверное, в ванную. Она-то мне и нужна! Кажется, только сейчас поняла, насколько мне необходимо освежиться. Щёки пылают, внутри будто огонь горит, и такими темпами я скоро вообще взорвусь.
– Подожди, – прошу и делаю шаг в том направлении. – Там же ванная, да?
Карл кивает и вопросительно приподнимает бровь. Пусть он и не мастер диалога, но по его лицу сейчас будто могу мысли читать.
– Я сейчас, подожди.
И почти бегом направляюсь туда, где смогу перевести дух.
Карл прав, я смелая, но вот сейчас почему-то жутко испугалась. Господи, мне же сорок, а в комнате так светло…
Защёлкиваю замо?к, приваливаюсь спиной к двери и зажмуриваюсь. Что я делаю? Мужчины его возраста любят тех, кто помоложе. Это же факт и истина. Юное тело, наивность, задорный смех и ветер в голове. Разве не это Карлу нужно? Разве нужна ему сорокалетняя рожавшая женщина с, пусть и не очень заметными, но морщинками у глаз? А ещё ворохом проблем и нерешённых вопросов.
А, впрочем, чёрт с ним! Сам напросился!
Осматриваю небольшую, но довольно уютную комнатку. Плитка на стенах цвета морской волны, душевая кабина, раковина – всё, что необходимо для счастья.
Подхожу к большому зеркалу, в котором отражаюсь в полный рост. Я красивая женщина и до старости мне, как до Луны. Распускаю волосы, и они волнами падают на плечи. Чёрные, тяжёлые, идеально ровные, как не завивай. Снимаю вещь за вещью, пока не остаюсь абсолютно голой. Поворачиваюсь и так и эдак, и улыбаюсь своему отражению. Марго, ты красавица!
Я так часто слышала эти слова, что никогда в этом не сомневалась. Вот только сейчас, за шаг до неизбежного, почему-то испугалась.
Прислушиваясь к звукам за стенкой, и улыбаюсь. Шаги нетерпеливые, словно Карл меряет ими комнату из угла в угол, мучается. Шире улыбаюсь, испытывая необыкновенный подъём. Чёрт, настроение, как на качелях – туда-сюда мотает.
Открываю воду, быстро освежаюсь, убеждая себя, что так правильно, но по сути просто тяну время. Почему-то мне нравится мучить Карла, словно маленькая девочка внутри меня обиженно топает ножкой, надув пухлые губы. Глупости, конечно, но всё-таки.
Вдруг раздаётся стук в дверь, а я подпрыгиваю на месте от неожиданности.
– Маргаритка, ты там уснула? – спрашивает насмешливо, а я бросаю последний взгляд на своё отражение.
Заворачиваюсь в белоснежное пушистое полотенце и открываю дверь. Поднимаю глаза и встречаюсь с голодным взглядом. Ох…
– Блядь, Маргаритка… – выдыхает и опирается рукой на дверной косяк. – Я думал, ты в окно выпрыгнула.
– Тут нет окон, – смеюсь, представив эту картинку.
Нет, я, конечно, здорово стрессанула, но не до такой же степени.
– Ты упорная, нашла бы, даже если нет.
Протягивает руку и пропускает мои волосы сквозь пальцы, притягивает меня к себе, а я охаю, когда оказываюсь каким-то странным образом без полотенца. Внезапная нагота будоражит и пугает одновременно, но Карл так смотрит на меня… так, словно никогда ничего красивее не видел. Не знаю, отдаёт ли сам себе отчёт в том, что делает со мной, но я сама уже готова в обморок упасть от переполняющих бурлящих эмоций.
