Текст книги "Легенда о Чёрном ангеле (СИ)"

Автор книги: Лина Манило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Так, ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.

В сознании скребётся какая-то странная мысль, которую пытаюсь оформить, но она ускользает. И уже, подойдя к парковке, в голове что-то щёлкает.

Алёна.

Любовь Спартака зовут Алёна.

Мать её.

Алёна.

Да не может быть! Или? Бывают ли совпадения? Имя-то самое обычное, но...

Чёрт, да ну, нахер!

– По коням! – говорю, седлая мотоцикл. – Марго, залезай!

Она поспешно кивает и запрыгивает следом. Обхватывает руками меня за талию, а я думаю о том, что таких совпадений не бывает. Я не идиот, и прекрасно понял, что Алёна эта не просто так приходила ко мне с признаниями в любви. Неужели Спартак послал свою бабу соблазнять меня? Если верить сидящему в моём боксе упырю, Макс помешался на своей девице. Неужели смог пожертвовать её бриллиантовыми прелестями ради того, чтобы меня унизить? Неужели поверил, что я поведусь на девицу, трущуюся задницей о шест?

Неужели он так плохо меня знает?

Моторы ревут, Марго взвизгивает, когда срываюсь с места, и мы выезжаем на широкую трассу, забитую автомобилями и прочим транспортом. Роджер держится рядом, приникает всем корпусом к своему байку, заходит на вираж, пытаясь обогнать. На дороге он любит быть первым – это его фетиш. Всему виной одноглазость, из-за которой, пусть не признаётся, но чувствует себя немного ущербным. Потому ему так важно быть лучшим хотя бы в том деле, которым живёт.

До “Бразерса” мы доезжаем настолько быстро, насколько позволяет загруженность дорог. Викинг уже ждёт нас у чёрного хода, и по бледному лицу и ярко горящим серым глазам вижу, насколько он взбешён.

– Мужики, я уже всех вздрючил, но он сам ушёл, – говорит Викинг, бросая хмурый взгляд на Марго.

Она стоит, с раскрасневшимися щеками после быстрой езды, и нервно теребит прядь волос. Обнимаю её за талию, прижимаю к себе, пытаясь хоть так, но дать ей точку опоры в этом хаосе.

– Быстро, в мой кабинет. – Викинг взмахивает рукой и ведёт нас в нужном направлении.

Марго крепко хватает меня за руку, а пальцы дрожат, почти ледяные. Ничего, моя девочка, скоро всё будет хорошо.

– Ему кто-то позвонил, – объясняет Вик, закрывая за нами дверь кабинета. – Вроде, девица какая-то, но я не вникал. Он вышел в коридор поговорить, а потом пропал. Я не сразу бросился на поиски, но уже было поздно. Миша наплёл охранникам на входе, что я в курсе и просто ушёл.

– Это точно Алёна, – заявляет Марго. – Уверена, она ему звонила. Неужели выманила? Или его украли, когда он по телефону разговаривал? Я не знаю… Господи.

Маргаритка всхлипывает и прячет лицо у меня на груди, а я глажу её по спине, не обращая внимания на удивлённый взгляд Викинга.

– Через два часа Спартак будет ждать Марго возле завода, – говорю, радуясь про себя, что у нас ещё достаточно времени.

– И что, ты отпустишь её туда одну? – удивляется Роджер.

Он сидит на диване рядом со мной, закинув руки за голову, а лицо злое и хмурое.

– Нет, не отпущу.

– Но… Спартак сказал, что я должна быть одна! – выкрикивает Марго, высвобождаясь.

Вопреки ожиданиям, она не плачет. Она в ярости.

– Я продам ему клуб, если он Спартаку так нужен. Всё отдам, лишь бы он с Мишей ничего не сделал. А если попытается, я его убью! Глотку выгрызу!

Роджер смотрит на неё с уважением и присвистывает, а Викинг хмыкает, пряча улыбку в русой бороде.

– Огонь! – смеётся Роджер и незаметно показывает мне большой палец.

– Заткнись, придурок, – огрызаюсь беззлобно, а внутри всё переворачивается от того, насколько Марго сейчас прекрасна.

– Не надо никого убивать, – заявляет Викинг, обводя нас серьёзным взглядом. – Родж, твои парни смогут приехать?

Роджер кивает, уверенный в том, что его друзья всегда придут на помощь.

– Отлично, звони им, пусть едут сюда. Тогда, все вместе, и рванём.

Роджер достаёт телефон из кармана и выходит из кабинета Викинга, чтобы обзвонить своих друзей.

– А если он вас заметит? – беспокоится Марго, потирая предплечья. Замечаю мурашки на коже и до одури злюсь, что ей приходится нервничать из-за какого-то козла.

– Марго, дай номер своего сына, – прошу, а она удивлённо смотрит на меня. – Нет времени рассуждать, дай номер.

Она смотрит на меня, как на сумасшедшего, но протягивает телефон, на экране которого высвечивается нужный номер. Перекидываю его в свою записную книжку и отправляю сообщением программисту клуба. Пусть пробьёт, в какой соте сейчас аппарат, пусть поищет. У парня бриллиантовые мозги, он может, при возможности, человека из-под земли достать.

“Только быстро”, – прибавляю в сообщении от себя и прячу телефон в карман.

Я знаю, что он не подведёт. Главное, чтобы удалось хоть что-то выяснить.

Время стремительно убывает, Марго нервничает всё больше, а Викинг меряет шагами кабинет. Нервничает, чёрт бородатый. Знаю, что чувствует за собой вину, хоть никто ему ничего не говорит. Но мои друзья – впрочем, как и я сам – умеют выращивать чувство вины космических масштабов.

– Едут, – говорит Роджер, просовывая голову в дверной проём. – Предлагаю не тратить время на ерунду, а подождать парней на улице.

Он прав, лучше двигаться, чем сидеть в четырёх стенах и накручивать жилы на кулак.

На улице свежий ветер поднимает пыль, налипшую на асфальт, а деревья вокруг парковки тихо шелестят изумрудной листвой. Натягиваю очки на нос, потому что не хочу, чтобы кто-то видел мой взгляд сейчас. Маргаритка нервничает, топчется с ноги на ногу, посматривая на экран мобильного. Набирает номер сына, сбрасывает звонок, снова набирает. Не мешаю ей справляться с психозом подручными средствами – просто держу её за руку, пытаясь хоть так, но успокоить. Ладонь всё ещё ледяная, а у меня сердце сжимается. Чёрт, никогда не думал, что меня могут волновать так сильно проблемы женщины. Не сказать, что я убеждённый холостяк, не принимающий возможность быть с кем-то дольше, чем на одну ночь, но с Марго всё иначе. Она нужна мне так, как не нужен был никто до этого. Я хочу, чтобы она всегда оставалась рядом, смеялась, радовалась. Смогу ли сделать её счастливой? Не знаю, но так дико хочется постараться.

Но пока её сын в неизвестной нам жопе застрял, ни о каком счастье быть речи не может. Я слишком хорошо понимаю, что значит для матери её ребёнок. Именно потому, что когда-то меня выбросили у кривой берёзы подыхать, я могу судить. На контрасте, так сказать.

– Марго, послушай меня, – говорю, обхватив её лицо ладонями и заставляя смотреть себе в глаза. Пусть сейчас я в чёрных очках, но уверен, что для Маргаритки не проблема даже в душу мне заглянуть, не то что за стёкла. – Мы сейчас поедем к заводу. Ты меня слышишь? Кивни! Молодец. Так вот. Сейчас мы рванём к заводу, там рассредоточимся по периметру и будем ждать этого урода. Ты понимаешь меня?

– Понимаю… но вдруг он тоже выстроил кардоны? Вдруг испугается, сбежит, а потом убьёт Мишу.

– Никого он не убьёт!

Я рычу раненным зверем. От бессилия. От глухой злобы. Потому что она права: всё это может закончиться очень плохо. Но я хочу верить, что обойдётся. И я никому не позволю думать по-другому. Особенно Марго.

25. Марго

Пока мы идём к парковке “Бразерса”, куда постепенно съезжаются мужчины в коже и на мотоциклах, Карл что-то строчит в своём телефоне, не обращая внимания на окружающий мир. Мобильный его пищит, Ворон хмурится, читая сообщения, и пишет короткие в ответ.

Осматриваю парковочную площадку и понимаю, что из всех присутствующих, кроме Ворона, знаю только Роджера и Викинга, а трое, приехавших почти одновременно, но с разных концов города, мне совсем незнакомы. Но я доверяю Карлу, потому не волнуюсь. Если он посчитал, что этим людям место рядом в этот момент жизни, значит, так тому и быть.

Я знаю, что вокруг Ворона крутятся неоднозначные персоны – он и сам не ромашка полевая, – но в этот момент верю, что, собравшиеся на парковке байкерского клуба мужчины, не причинят мне зла и не вонзят нож в спину Ворону. Женская интуиция? Не исключено.

– Карл, слушай… – начинаю, когда подходим к байку Карла. Ворон прячет телефон в карман и удивлённо смотрит на меня, а на лице отражается нетерпение. – Может быть, в полицию позвоним? Зачем сами? Может, обрисовать им ситуацию… вдруг помогут. Как ты думаешь? Должны же они помочь! У меня сына украли, угрожают!

Это робкая и, судя по всему, напрасная попытка уберечь Ворона от беды. Её предчувствие витает в воздухе, связывает тугим узлом мои внутренности – не продышаться. Я, как рыба, глотаю ртом воздух, а мысли вязкие, глупые. Заталкиваю панику поглубже, на самое дно, но она всё равно норовит всплыть на поверхность.

Покурить бы, но на это нет времени. После отравлюсь табачным дымом, пока не до этого.

– Ага, полиция, – усмехается Карл, а стоя?щий рядом Роджер громко смеётся, даже не пытаясь сдерживаться, словно услышал самую большую глупость на свете. – Они помогли выяснить, кто пытался взломать “Приют”? Нет. Стало ещё хуже, потому на этот раз обойдёмся без них. Я пытался сделать всё правильно, но теперь справимся своими силами.

– Хорошо, но…

– Мы едем или нет? – выкрикивает невысокий, бритый налысо, широкоплечий парень. – Как я понял, время же не резиновое. Сами подгоняли.

– Арчи, не психуй, едем уже, – говорит Роджер, а этот самый Арчи кивает и нетерпеливо постукивает пальцами по рулю своего байка. – Так, народ, объявление. Слушаем уважаемого товарища Чёрного ангела и молчим, впитываем информацию.

Все затихают, впиваясь в Карла жадными взглядами. Я и сама не могу сейчас отвернуться, словно, пропусти хоть слово, незначительный жест, и всё пойдёт наперекосяк.

Карл тем временем обводит мрачным тяжёлым взглядом присутствующих и начинает:

– Сейчас мы разделяемся и едем разными путями к заводу. Вы, парни, базируетесь у моста, прячете байки в кустах у обочины и ждёте сигнала. Ничему не удивляемся, никуда не лезем.

– Какого рода сигнал? – интересуется высокий черноволосый парень с татуировкой совы на шее. Или это филин? Не разобрать.

– Музыка из балета “Спартак”, – усмехается Карл, а Роджер снова хохочет.

– Бляха, Карл, проще нельзя быть? Клаксон там, или звук сирены, – говорит Роджер, утирая выступившие на глаза от смеха слёзы.

– Нельзя, – отрезает Карл, а на губах лёгкая улыбка мелькает.

– Хорошо, а дальше-то что? – уточняет Арчи, а глаза смеются. Он вообще кажется весёлым парнем. – Разбиться на пары и в танце выплыть из кустов? Боюсь, балет – не моя сильная сторона.

Высокий темноволосый, с татуировкой на шее, отворачивается, пряча улыбку, но всё-таки не сдерживается и смеётся, закрыв лицо ладонями. Плечи трясутся от хохота, и даже я улыбаюсь, хотя нервы на пределе.

И правда, забавное зрелище может получиться. Не знаю, любит ли Спартак балет, но я бы посмотрела на эти бешеные пляски. Точно звёздами Интернета стали бы, бесспорно.

– Как только слышите музыку, – разъясняет Карл, – заводите байки и выезжаете на трассу. Ваше дело: не дать Спартаку сбежать.

– Музыка играет, и мы стартуем? – спрашивает парень с татуировкой на голове.

Он поистине огромный: настоящий великан, а густой слой татуировок делает его почти устрашающим. Но светло-карие глаза добрые, и сам он, несмотря ни на что, симпатичный.

Вообще все, собравшиеся здесь и сейчас, кажутся мне симпатичными. Вполне возможно, что зря, но первое впечатление, лично меня, никогда не подводило. Я умею чувствовать людей, потому очень редко обманываюсь. Вот и в этот момент хочется надеяться, что шестое чувство меня не подвело.

– Да, только если заиграет музыка, – подтверждает Карл. – Ни секундой раньше, что бы вы не услышали. Никем из вас я не собираюсь рисковать понапрасну. Ясно?

Кивают почти синхронно, а Викинг оглаживает бороду, о чём-то размышляя. Мне не нравится выражение его лица, тревога в серых глазах покоя не даёт, но я не разрешаю себе раскисать. Мало ли, о чём он там задумался.

– А если он тоже подкрепление захватит? – озвучиваю очевидную мысль, а у самой пальцы леденеют от ужаса.

– Разберёмся на месте, – отмахивается Карл и заводит мотор. – Прыгай, Марго, время не ждёт. Один час остался.

Моторы мягко урчат, и байки, один за другим, срываются с места. Мгновение, и парни разъезжаются в разные стороны. Хватаюсь онемевшими ладонями за одежду Карла, зажмуриваюсь и кладу голову Ворону на плечо. Не хочу ничего видеть и ни о чём думать тоже не хочу. Слишком сильные эмоции меня переполняют, слишком много переживаний за последние дни. Очень боюсь не справиться и подвести всех. Я не знаю, какая роль мне уготована во всём этом спектакле, и неизвестность пугает больше всего.

Ветер свистит в ушах, а я теснее прижимаюсь к Карлу, боясь отпустить. Будто бы может исчезнуть в любой момент – навсегда.

Это слово пугает больше всего. Своей горечью и последствиями. Снова потерять Ворона? Это больно. Настолько, что от одной мысли об этом сердце пропускает пару ударов.

Всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо.

Только эти мысли ещё держат на плаву. Эти мысли и обещания Карла. Он ведь никогда меня не обманывал. Кого угодно, но только не меня.

Мотоцикл постепенно замедляет ход, и вскоре тормозит. Открываю глаза и замечаю, что мы находимся на подъезде к уже знакомой мне Промзоне. Я не знаю, что Карлу здесь понадобилось, и почему мы теряем время. Но Ворон, будто бы услышав мои мысли, слезает с мотоцикла и обнимает меня за талию. Тянет на себя, помогает слезть, но из объятий не выпускает, словно, как и я совсем недавно, боится потерять.

– Пусть этот хрен подавится, но я тебя к нему не пущу, – шепчет, уткнувшись носом в изгиб моей шеи и обжигая дыханием. – Не пущу.

– Но как? Он же будет ждать. А если… а если Мишу убьют? Я должна хотя бы как приманка сработать, чтобы время для вас выиграть.

Эта идея мне кажется здравой: я буду стоять на условленном месте, а когда Спартак подъедет, Карл вступит в игру. Ну или что-то в этом роде.

– Марго, я не могу тобой рисковать. Только не тобой, понимаешь?

Хочу что-то сказать, возразить, но Карл закрывает мне рот поцелуем: жарким, болезненным, исступлённым. Вкладывает в него настолько много, что почти не вынести. Мне нечем дышать, лёгкие сжимает спазм, а глаза выжигает кислотой злых слёз.

– Пойдём, – говорит, отрываясь от моих губ и меняясь в лице.

Это не мой Карл. Это суровый и злой мужчина, привычный к тому, что всё вокруг работает чётко и слаженно. С таким Карлом невозможно спорить, ему можно только подчиниться. Или уйти навсегда, а к этому я готова меньше всего.

Мы снова возвращаемся во двор Промзоны, но сейчас здесь шумно и оживлённо. Слишком шумно. Мужчины явно чем-то взбудоражены, но мне не дано разобраться в причине столь явного оживления. Пока не дано. А Карл тащит меня вперёд, стремительный и неумолимый, словно смерч, сметающий всё на своём пути.

Вдруг дверь одного из бараков раскрывается, и оттуда выходит Фома. Взъерошенный, сердитый, а глаза блестят странно, точно кошачьи во тьме светятся.

– Она тут? – бросает Карл, а Фома скалит зубы в очень нехорошей улыбке.

Ох, что-то мне это всё не очень нравится. О ком они? Что это ещё за “она” такая?

– Карл, постой! – прошу, дёргая рукой, пытаясь вырвать из хватки свою ладонь.

– Некогда, – бросает, даже не повернувшись, и тащит меня к дверям помещения, из которого только что вышел Фома.

Мне кажется, упади я сейчас, Карл дотащит меня волоком. Чертовщина какая-то.

– Вы её не тронули? – спрашивает Карл у Фомы, а тот вскидывает ладони вверх и отрицательно машет головой. – Отлично. Не хватало ещё.

Дверь перед нами распахивается, шумно ударяясь о кирпичную стену, и мы попадаем в небольшое помещение – по виду: чья-то комната. Почти уютно и очень светло, несмотря на крошечные окошки, сквозь которые почти не пробиваются солнечные лучи.

В большом кожаном кресле с высокой спинкой сидит девушка, а у меня челюсть грозит отвалиться напрочь, когда я понимаю, кто это.

– Алёна… – выдыхаю, встречаясь с полыхающим гневом взглядом своей несостоявшейся невестки.

– Ой, – восклицает Алёна, во все глаза глядя на меня, и закрывает рот ладонью. – Тётя Маргарита. А что вы тут делаете?

Она явно в шоке, да и у меня, кажется сейчас мозг лопнет от перенапряжения.

– Марго, держи себя в руках, – шепчет мне на ухо Карл, а я машинально киваю, пытаясь собраться с мыслями, но это не так-то и просто, учитывая все странные и страшные события последних дней.

– В гости приехала, чаю попить, – говорю, а Алёна дёргает плечом, странно глядя на меня.

Она явно растеряна, но быстро берёт себя в руки. Вздёргивает горделиво подбородок, убирает царским жестом упавшую на лицо прядь волос. Королевишна, чтоб её.

Переводит взгляд на Карла, стоящего рядом со мной. Он усмехается, а Алёна, полыхнув яростным взглядом, спрашивает:

– Где Максим? Что вы с ним сделали? Мне обещали, что он приедет. Где он?

Карл хмыкает, защёлкивая замок и проворачивая, для надёжности, на два оборота. Не вырваться, как ни пытайся, да и вряд ли у кого-то получится справиться с Вороном, если он захочет преградить путь. Несмотря на худобу и даже некую хрупкость относительного того же Фомы, в моём мужчине столько силы, что хватит на десятерых. И я бы и врагу не пожелала становиться у него сейчас на пути – слишком много злости во взгляде, слишком напряжены его мышцы. Карл готов в любой момент отразить опасность, и это меня немного успокаивает.

Похоже, Алёна тоже понимает, что ей отсюда не выйти, и это, кажется, придаёт ей решимости – такой, какая бывает у человека, загнанного в угол, но ещё способного бороться. Однако с места она не двигается – так и остаётся сидеть в кресле, подогнув под себя длинные, и чего греха таить, шикарные ноги. На ней надеты короткие ярко-голубые шорты, а грудь облегает простая белая майка, но даже в таком обычном наряде она выглядит сказочной принцессой. И я, чёрт возьми, глядя на неё сейчас, очень хорошо понимаю, почему Миша не мог избавиться от любви к этой проститутке – она слишком красива, чтобы можно было с лёгкостью выкинуть её из головы. Да и они вместе, считай, с первого класса, и я точно знаю, что ни на кого другого мой сын никогда не смотрел. Он верный – этим качеством мы оба наградили его: я и Валера.

Валера… иногда мне очень его не хватает. Он был очень хорошим человеком. Пусть я никогда не любила его так, как он того заслуживал, но всё-таки очень ценила его и уважала. Как друга, старшего брата. Любовника, в конце концов.

И почему такие люди, как Валера должны умирать, а всякая шваль, подобная Спартаку, живее всех живых?

И ещё, впервые мне жаль, что мой мальчик такой порядочный. Возможно, предательство Алёны тогда не стало бы для него настолько сильным ударом.

– Зачем этот упырь уродливый меня сюда привёз? – не унимается Алёна, взмахивая тонкой рукой в сторону двери, за которой, точно знаю, стоит Фома. Мне и самой интересно, что вообще всё это значит, но предпочитаю пока не задавать лишних вопросов. Для начала нужно переварить то, что встретила здесь, во владениях Карла, Алёну, а потом уже лезть с расспросами. Нужно в себя прийти для начала. – И где Максим?! Мне сказали, что он ждёт меня! Я бы никогда к этому уроду в машину не села! Меня обманули!

Максим, блин… Я почти ничего сейчас не понимаю, но кое до чего, мне кажется, начинаю доходить умом.

Для кого-то и Спартак – человек, которого ждут и любят. Чудны дела твои, Господи. Я понимаю, что предвзята, но не могу поверить, что она поступила так с Мишей из-за Спартака.

Наши судьбы так тесно переплелись на этом отрезке жизни, связавшись в тугой узел, и от настолько странных, диких даже, совпадений голова кругом.

Алёна ещё что-то требует – визгливо, повышая амплитуду голоса с каждым вдохом и новым словом, – а у меня будто пелена перед глазами встаёт. Одно желание: вцепиться этой лохудре в волосы и вырвать с корнем, чтобы визжала и плакала. Крепко зажмуриваюсь, ожидая, когда схлынет первая гневная волна. Если я сейчас сломаю хребет Алёны о колено, это не поможет найти и спасти сына.

А о нём и о Карле мне нужно думать сейчас. Не о личной жизни этой шалавы.

– Вы меня похитили, да? – выкрикивает Алёна, уперевшись ладонями в подлокотники, но вставать не торопится, словно вокруг кресла построена защитная стена, спасающая её от чего-то, придающая сил. – Я заявлю в полицию! Меня обманули, меня украли! Я скажу Максиму! Он вас уничтожит! Где он? Что с ним? У меня телефон забрали, меня удерживаю силой. Дайте позвонить Максу! Вы не имеете права!

Она орёт, что та выпь, аж уши закладывает. В глазах, обрамлённых длинными ресницами, которыми так всегда восхищался Миша, блестят слёзы, а у меня после её слов о похищении, окончательно падает планка.

– Где. Мой. Сын? – чеканю каждое слово в короткой фразе, в которую вкладываю всю свою боль, ненависть и отчаяние последних часов. – Ты его, сука, выманила? Признавайся!

Я сама не заметила, как оказалась в нескольких сантиметрах от кресла. Алёна смотрит на меня снизу вверх, а в глазах столько всего намешано, не разобраться: и страх, и вызов, и тоска странная.

– Я не знаю! – выкрикивает, но меня уже сложно остановить.

Кладу ладони на подлокотники, вцепившись в них пальцами до боли, чтобы не вцепиться в чью-то лебединую шейку, и наклоняюсь к Алёне так близко, что наши взгляды оказываются в сантиметрах друг от друга. Слышу её прерывистое дыхание, панику в глазах рассмотреть могу.

Как бы там ни было, но эта девочка всегда старалась мне понравиться. Даже пару раз вызывалась в баре помочь, но из этой затеи ничего хорошего не вышло.

Бар… от одной мысли, что с ним сделали, к горлу подступает ком. У меня почти всё отняли, но я не позволю забрать ещё и надежду. И смысл жизни.

– Где мой сын? – повторяю тихо: так, чтобы слышала только Алёна. – Поверь, я тебя убью, если не признаешься. Я ведь не шучу.

Я редко позволяю себе ругаться на людей. Просто потому, что это не в моей природе: я добрая и милосердная, старающаяся понять всех и каждого, войти в положение любого. Но сейчас я словно превратилась в другого человека: опасную фурию, способную уничтожить всех на своём пути.

– Я ничего не знаю, я не знаю! – шепчет Алёна, а в глазах мелькает почти животный страх. – Отпустите меня, отпустите. Я ничего не знаю! Тётя Маргарита, я правда, ничего не знаю! Отпустите!

Тётя Маргарита… от этого словосочетания у меня темнеет перед глазами. Эта лохудра приходила в мой дом, ела за моим столом, смотрела на сына влюблёнными глазами, но потом решила, что дрыгать задницей возле шеста ей нравится намного больше. И ладно бы, ничего в этом такого нет – каждый выбирает свой путь и хобби по душе, но она должна была быть честной с Мишей. А иначе ведь нельзя.

– Ты ему звонила? Он по твоей просьбе ушёл из “Бразерса”? Ты в сговоре со Спартаком? Говори!

Шиплю змеёй, которой наступили на хвост, но злость и паника в равных долях плещутся внутри, отравляют, лишают рассудка.

– Я просто хотела с ним поговорить! Просто поговорить, извиниться! – выкрикивает истерически Алёна, а я еле сдерживаюсь, чтобы не съездить по её хорошенькой физиономии. Но не могу, рука не поднимется, как бы зла сейчас ни была. – Но Миша так и не пришёл! Даже не дал шанса объясниться. А я не виновата, что другого полюбила, так же случается.

Конечно, случается. И никто ведь не обязан хранить верность отношениям, которые изжили себя, но любой человек имеет право не жить в иллюзорном мире радужного мыльного пузыря. Она предала Мишу. Потому что он до последнего думал, что у них всё хорошо, а вышло всё через заднее место.

В дверь стучат, но я не оборачиваюсь. Алёна ничего не знает – или просто не признаётся, – но мне всё время кажется, что вот сейчас она расскажет, где Миша.

Я всё ещё лелею глупую надежду, что сейчас проснусь, и всё это окажется видением: страшным, муторным, но сном. И всё обязательно будет хорошо, стоит лишь очнуться, но реальность бьёт наотмашь: всё, что происходит, не плод моего воспалённого сознания, а невыносимая правда.

За спиной клацает замок, но я продолжаю нависать над сжавшейся в комочек Алёной, и мне кажется, что ни разу в жизни до этого момента не приходилось видеть кого-то более жалкого, чем эта девушка сейчас. Понимать бы, что творится в её голове, о чём она думает, но ясновидение, к сожалению, не моя сильная сторона.

Шорохи, шаги, шелест, приглушённые разговоры, но я почти ничего не понимаю. Только всё-таки нахожу в себе силы отцепиться от подлокотника и отойти в дальний угол. Обнимаю себя за плечи, зажмуриваюсь, не давая обжигающим слезам пролиться. Я не должна плакать, не имею права – не тогда, когда с Мишей могут происходить самый страшные вещи.

– Ты знала, что твой ненаглядный Максимка похитил Михаила? – слышу голос Карла за спиной, но не оборачиваюсь. – И убить его обещал. Не жалко парня, гадина? У вас же типа любовь была.

– В смысле? – удивляется Алёна, а голос вибрирует и дрожит. – Этого не может быть! Макс не мог, он хороший!

Ага. Хороший.

– Ты же, блядь, брешешь! – понижает голос Карл, а я вздрагиваю, настолько много угрозы кроется в его тоне. – Я же по глазам твоим блядским вижу, что врёшь! Он тебя ко мне в бар послал жопой трясти? Говори, а не то придушу. Впервые на бабу руку подниму, но доведёшь.

– Нет! – взвизгивает, заходясь в рыданиях. – Это не он. Я сама! Не трогайте его. Он не знал, я не говорила. – Алёна плачет, но словесный поток прорвал плотину, и даже слёзы не мешают говорить: – Он мучился, ненавидел вас. Он так мучился, а я не могла это терпеть, я люблю его. Я хотела понять, как ему помочь, убить вас хотела! Ради него, я бы на всё пошла ради него.

Мать моя женщина… дай мне сил вынести это и не свихнуться к чертям собачьим, потому что всё это уже слишком.

Дай нам всем сил выжить в этом дурдоме и не рехнуться.

– Карл… – прошу, повернувшись. – Поехали, пожалуйста. Он убьёт его, я не смогу… я не переживу. Поехали! Или я сама сейчас уйду.

Я и правда, способна сейчас уйти, потому что дышать не могу, жить не получается, когда неизвестность уничтожает. Чувствую себя выпотрошенной оболочкой, а так больше нельзя. Не вынесу.

Карл бросает на меня быстрый взгляд и за пару шагов преодолевает расстояние между нами. Молчит, лишь смотрит внимательно в глаза и протягивает бумажку.

– Что это?

– Адрес, – усмехается, потирая шею, а я принимаю из его рук клочок бумаги и несколько секунд смотрю на отпечатанные на принтере слова и цифры, но почти не разбираю их. – Фома только что принёс. Я же говорил, что всё будет хорошо.

– И что всё это значит? Что за адрес?

– Не забивай голову, – отмахивается и, обхватив жёсткими пальцами за затылок, притягивает к себе. Целует лоб, глаза: быстро, лихорадочно, словно прощается. – Мне нужно ехать, понимаешь меня?

В каком это смысле? Как это ехать?

– Нет. Куда? Подожди! А я?! – хватаюсь ладонями за широкие запястья, цепляюсь онемевшими пальцами, но Карл намного сильнее, мне его не удержать.

– Я же тебе сказал, что ты никуда не поедешь. Помнишь? Не шутил ведь. Я не стану тобой рисковать. Никогда и ни за что.

Да чтоб оно всё сгорело!

– Но… постой! Ты уходишь?

Сама не понимаю, от чего так тяжело на душе, но я не могу иначе. Внутри плавится лава, бурлит и плещется жидкий огонь, а горло сжимается от спазма. Он не имеет права оставлять меня сейчас. Не имеет права!

– А я? Это же мой сын… я должна! – Сглатываю после каждого слова, потому что почему-то дико хочется рыдать. Ради всего святого, я решительно не понимаю, что со мной происходит, но в сердце образовывается дыра с оплавленным контуром. И ничего с этим сделать не могу.

– С твоим сыном всё будет хорошо, – говорит Карл настолько тихо, что только чудом удаётся услышать. – Не волнуйся. С ним всё будет хорошо.

– А с тобой?

– С ним всё будет хорошо. Это же самое важное, да?

– Нет, не смей!

Тем временем, Фома ловко подхватывает орущую и пытающуюся вырваться Алёну на руки и несёт в сторону выхода, будто бы она совсем ничего не весит. Он очень высокий – даже выше Карла, – и сильный, потому у его ноши нет шансов освободиться.

Волнует ли меня, куда её несут и что с ней будет? Нет. Плевать. Пусть хоть с горы сбросят, но почему-то кажется, что шалаву волокут не умирать.

– Сейчас тебя домой отвезут, – говорит Карл, целуя меня в изгиб шеи, а я уже не сдерживаюсь, и слёзы текут по щекам. Карл стирает их подушечками пальцев, ласково и трепетно. Даже не знала, что он способен на такую нежности, и от этого ещё больнее. – В твою квартиру уже можно возвращаться. Поезжай и жди сына дома. Всё будет хорошо. Я же обещал.

– А с тобой?

– Тшшш, – целует вместо ответа в губы, а я хватаюсь за этот момент, словно за соломинку, пытаясь навечно оставить его в памяти.

И вдруг понимаю, что сейчас он прощается со мной.

– Я никуда не поеду! – пытаюсь протестовать, но Карл прижимает меня к себе и шепчет на ухо:

– Маргаритка… не мучай ты меня. Просто уезжай. Поверь: так нужно.

– Кому? Кому это нужно? Почему ты снова уходишь? Почему даже не спрашиваешь, чего хочу я? Снова спасаешь, снова делаешь по-своему?! Ты не имеешь права возвращаться в мою жизнь и снова уходить!

На дне его прозрачных глаз плещутся отголоски старой боли и новое выражение, которого не видела раньше: острая и дикая смесь злости, отчаяния и тоски.

Вместо тысячи слов он хватает меня за руку и снова тащит на улицу, где всё те же мужчины обсуждают что-то важное. Не разобрать ни слов, ни лиц – всё сливается в какую-то мутную пелену, рваную ленту из образов и событий, и чётко я вижу лишь спину Карла. Мой мир сузился до точки в пространстве, где нет ничего, кроме моего Ворона. Кажется, отведу взгляд, и он исчезнет: взлетит, раскинув в небе чёрные крылья, и больше никогда не вернётся.

Господи, почему так больно? Почему плохо так?

– Я поеду с тобой! Ты не можешь мне запретить! Я уже не маленькая, ты не посмеешь!

– Могу. И запрещу, – выдыхает, распахивая передо мной заднюю дверь чёрного внедорожника с непроглядно тонированными стёклами. – Уезжай, Марго. Фома, быстро за руль!

И уходит, даже не обернувшись, а я чувствую, как вместо сердца растёт и ширится до космических масштабов пустота. Пустота, которую я уже ничем не смогу заполнить.

– Не плачьте, – просит Фома, протягивая мне что-то, а я вздрагиваю, совсем забыв, что в этой Вселенной существует ещё хоть кто-то. – Вот, лучше конфету съешьте. Гормоны счастья, все дела.

– Зачем он так? – спрашиваю, сама не понимая, как смогла произнести хоть слово.

– Он просто хочет, чтобы вы были в безопасности. – Фома помогает залезть в салон, а мне вдруг так холодно становится, что аж зубы стучат. – Поверьте, я знаю его так много лет, что и не сосчитать. Но никогда он не был так уязвим, как сейчас. А он к этому не привык. Ему сложно. Но если дорожные боги уберегут его, он вернётся.

Улыбается мне и захлопывает дверцу. Откидываюсь на спинку сидения, а тело точно из свинца отлитое. Не хочется ни думать, ни шевелиться, ни вообще быть.