Текст книги "Легенда о Чёрном ангеле (СИ)"

Автор книги: Лина Манило

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

18. Марго

Мы? С кем это Карл приезжать ко мне собрался? Ничего не понимаю. Но он уже повесил трубку, решительный и уверенный в каждом своём слове и действии. Тиран, безусловно.

Об этом размышляю всю дорогу домой от Торгового центра, и весь путь кажется, что чьи-то глаза следят за мной безотрывно. Наверное, мания преследования образовалась на фоне волнения, но избавиться от чувства, что кто-то за мной наблюдает, не получается. Глупости какие-то, но факт остаётся фактом: по спине ползёт противный липкий холодок, и даже, зайдя в подъезд, я не могу избавиться от этого противного ощущения. Происки Спартака или паранойя? Вполне возможно, что оба варианта жизнеспособны. Как говорится, одно другому не мешает.

Лишь в квартире, когда закрываюсь на два замка, могу позволить себе спокойно выдохнуть. Дома безопасно, дома и стены помогают. Если, конечно, какой-нибудь бандюган не прячется под моей кроватью. Но нет, я не стану своей тени бояться, обойдутся!

Разуваюсь, иду в кухню и ставлю на плиту чайник. Пока одна, есть время подумать, чем кормить гостей.

Не знаю, с чем связано моё желание накормить Карла. С тем, что он в детстве был так добр ко мне? Или потому, что вдруг снова стал так дорог мне? Не знаю. Слишком сложные чувства к Ворону сплелись воедино, в них не могу и не сумею разобраться – во всяком случае, не сейчас. Настолько быстро у нас всё развивается, стремительно, что и не выбраться, не вздохнуть. Устраивает ли меня это? О, да.

Однажды мне пришлось уяснить, что никогда больше мы с Вороном не увидимся. Я поставила крест на том, что было когда-то и пошла по жизни вперёд, не оглядываясь. Но сейчас, когда Карл так внезапно ворвался в мои будни, хочется заботиться о нём. Я стараюсь поумерить свой пыл, потому что понимаю: у него своя, давно налаженная жизнь, потому не лезу. Не хочу душить его своей заботой – это унизительно. Для нас обоих.

Пока раздумываю над всем, что сейчас происходит в моей жизни, готовлю салат. Совсем простой, но вкусный и сытный. Мужчины любят, когда сытно – факт. Потом натираю куриные грудки специями и складываю в большую форму для запекания. Заливаю щедро сливками и присыпаю сверху слоем тёртого сыра. Божечки, аж слюнки потекли! Через час, уверена, кухня наполнится ароматами вкусной еды, и это ведь прекрасно. В доме, где живут счастливые люди, пахнет пирогами.

Прекрасно готовить для кого-то ужин, ждать, верить. Я почти отвыкла от этих ощущений – оставшись наедине с проблемами, привыкла бороться и выживать. И хоть в итоге всё у меня хорошо, но одиночество так давно поселилось во мне, слишком прочные корни пустило, выхолостив душу, что всему этому приходится учиться заново.

Духовка захлопнута, чайник вскипел, а я сижу на стуле, глядя в чернильную синь ночного неба за окном, а мысли скачут с одного на другое, ни за что особенно не цепляясь. Не даю себе воли раскиснуть, впасть в уныние или начать вдруг жалеть себя. Жалость унизительна, а к самой себе ещё и разрушительна. Это не мой путь, не мой выбор. Я привыкла, что со всем в этой жизни можно справиться, просто нужно подумать, каким именно способом. Вот и проблемы с этим навязчивым покупателем решатся. Главное, если не паниковать, обязательно найдётся выход. Обязательно.

Вдруг в замке проворачивается ключ, а я думаю, что Миша, наверное, удивится, когда увидит на нашей кухне Карла. Мы с сыном так и не поговорили о том, какое место в моей жизни занимает Ворон. Уверена, Миша – не дурак и всё прекрасно поймёт, но хотелось бы, чтобы для него это не стало проблемой.

Но вдруг он воспримет Карла в штыки? Вдруг скажет, что не потерпит другого мужчину, кроме своего отца, рядом со мной? Что делать-то тогда? Эх…

Встаю и иду к входной двери и по мере приближения внутри рождается какое-то странное ощущение. Страх – не страх, но что-то около.

– Я и сам бы мог добраться! – шипит сын, а я понимаю, что они-то вместе с Карлом приехали. Вот это поворот. – Не сто?ило утруждаться.

– Мальчик, не хами, – спокойно отвечает Карл.

– И не собирался, – огрызается Миша, а я вздрагиваю. Никогда не слышала, чтобы сын разговаривал с кем-то в подобном тоне.

– Вы вместе приехали? – спрашиваю, выйдя в коридор, а мужчины замирают, глядя на меня.

Миша выглядит помятым и расстроенным, а ещё невооружённым глазом вижу, что выпил. Не только пиво, а ещё что-то намного крепче – это заметно по лихорадочному блеску глаз и болезненной бледности. Что случилось, Господи ты боже мой?

Зато Карл выглядит спокойным и уверенным в себе, и взгляд его – ледяной и волнующий – проникает под кожу. Ворон будто бы сказать мне что-то хочет, о чём-то просигнализировать, но понять его не получается.

Ладно, потом подумаю, что всё это может значить.

– Ладно, я пойду в свою комнату, – бурчит сын и бросает на меня предостерегающий взгляд.

Значит, никаких вопросов не потерпит. Он редко позволяет себе подобное, но всегда я понимаю, что настаивать бессмысленно.

– Насколько я понимаю, вы приехали вместе, – говорю опираясь плечом о стену. Складываю руки на груди и внимательно смотрю на Карла.

– Всё правильно, – кивает, а в кулаке зажата тяжёлая связка ключей. Мгновение и она летит вверх, после чего с шумом приземляется на раскрытую бледную ладонь.

– И как это понимать?

– Не знаю, – пожимает плечами и усмехается. – Просто подвёз твоего сына. Нельзя было?

– Отчего же? Можно. Только мне бы понять хотелось, каким образом вы вообще пересеклись.

Тихо смеётся и смотрит на меня, слегка наклонив голову набок.

– Карл, пойдём на кухню? У меня и ужин почти готов.

Вместо ответа скидывает ботинки, снимает кожаную куртку и вешает её на крючок. Мне нравится, что он не спорит со мной, не возражает. Ощущение власти над этим слишком странным мужчиной пьянит.

Прикрываю дверь в кухню, жестом показываю на стул и подхожу к плите. Даже спиной я чувствую взгляд, обжигающий до боли, пристальный, задумчивый. Мои жесты сейчас механические, а голова занята размышлениями. Мыслей и предположений столько, что мозг пухнет, но я не тороплюсь продолжать расспросы.

– Присядь, я не голодный, – говорит Карл и обнимает меня сзади за талию. Просто прижимает к себе так крепко, что на один короткий миг перехватывает дыхание. Но я не спорю, хоть и присутствует неловкость от того, что совсем рядом, в своей комнате, находится Миша. Да, он взрослый парень, но всё-таки.

– Ну хоть чуть-чуть съешь... я же старалась.

Тихий смешок и горячее дыхание обжигает плечо. Я так и не переоделась после прогулки, и любимая футболка вдруг кажется жутко неудобной. И тесной.

– Если только так, тогда накладывай.

И отходит так же бесшумно, как до этого возник за спиной. Так, Марго, соберись, а то ещё обожжёшься о форму для запекания – этого только и не хватало для полной гармонии.

Когда еда разложена по красивым тарелкам, присаживаюсь напротив Карла. Он смотрит сначала на меня, потом на свою порцию и сглатывает. Чёрт, это, наверное, самое приятное зрелище из возможных в этой ситуации. Его реакция на мою стряпню радует до головокружения.

– В общем, твой сын устроил драку в “Магнолии”, – говорит Карл, нарушая основательно затянувшееся молчание.

Я смотрю на него, не веря своим ушам, а вилка падает на пол. Как это? Драка? С кем?

Будто прочтя мои мысли, Карл поясняет:

– С другом своим. Расквасил ему лицо знатно. Больше ничего не скажу, пусть Миша сам делится наболевшим.

Господи, одни секреты и тайны кругом, а мне хоть разорвись на части от волнения!

– А из-за чего? Из-за Алёны, что ли?

Медленно кивает, а я чертыхаюсь про себя. Это же надо было… а если бы какая-нибудь беда приключилась? Вот же… проститутка! Если раньше девушка сына мне просто не нравилась, и это можно было списать на материнскую ревность, то сейчас я практически Алёну ненавижу.

На языке вертятся и покрепче словечки, но не даю волю гневу, потому что оно того не стоит. Однако есть уже совсем не хочется.

– Ему повезло, что я заметил драку раньше, чем моя охрана скрутила бы его в бараний рог.

– Спасибо, что оказался рядом.

– Это чистая случайность, но Мише, правда, повезло. Иначе рассвет мог встретить в полицейском участке.

– Да уж, не хотелось бы…

Чувствуя сильную дрожь в пальцах, я сжимаю кулаки, чтобы успокоиться. Страшно от мысли, чем бы всё могло закончиться, не подоспей вовремя Карл. И правда, ангел, пусть и чёрный.

– Не волнуйся, твой сын вполне адекватный парень. Ну, слетел с предохранителя, так я его понимаю. Увидеть свою любовь голой возле шеста – то ещё удовольствие.

– Я понимаю…

Вдруг что-то непривычное вмешивается в ход мыслей, настораживает. Чёрт, откуда дымом-то несёт? Неужели духовку забыла выключить? Гарью тянет откуда-то. Точно, горит что-то!

– Ты слышишь? Запах слышишь? – Верчу головой, принюхиваясь, пытаюсь понять, что вообще происходит.

– Горит что-то, кажется. – Карл резко поднимается на ноги и переводит внимательный взгляд на окно. – Марго, смотри!

Ночь уже не кажется такой тёмной – она серая и полна дыма. Небо мутное, с разорванными туманными клочками, и я замираю, глядя за стекло, не понимая, что всё это значит.

Отказываясь верить.

– Быстро, на выход! – командует Карл и больно хватает меня за руку, чуть повыше локтя. – Документы, деньги где? Марго, шевелись!

Болезненный захват его жёстких пальцев отрезвляет, выводит из ступора. Я вырываюсь, бегу в свою комнату и складываю в большой пакет всё, что для меня имеет значение в этом доме: кое-какие ценности, пакет документов в небольшом кофре, банковские карточки. И, конечно же, альбом с фотографиями.

Большой и тяжёлый, он хранит в себе застывшие мгновения прошлого, которое было разным: счастливым и не очень, радостным и печальным. Но это моё прошлое, каким бы оно ни было.

Я не понимаю, что происходит, но тело будто бы живёт своей жизнью, в отрыве от мозга, а движения на удивление чёткие и слаженные, – даже руки не дрожат. Это хорошо. Это уже маленькая, но победа над обстоятельствами и стихией. И над самой собой.

Запах дыма удушающий, и я чувствую его, кажется, каждой клеткой своего тела. Он впитывается в кровь, отравляя её, но я не имею права паниковать – не до этого сейчас. Время точно замерло, и я бреду почти наощупь, потому что с каждым мгновением воздух квартиры наполняется плотными клубами. Гарь, копоть, дым – всё это повисает вокруг, заслоняя привычный вид.

– Миша, Миша! – ору, потому что, хоть квартирка и небольшая, из-за уплотнившегося угольно-серого воздуха ничего не разобрать. – Сынок, ты где? Я не вижу! Отзовись!

Шум накатывает волнами, а где-то на заднем плане слышится треск и грохот. Пожар – сейчас я уже понимаю, что это именно он – заставляет людей покидать свои квартиры, выбегать на улицу, спасаясь, пока можно, от немилосердного жадного пламени, способного уничтожить всё на своём пути за считанные мгновения. Огонь беспощаден, и человек слишком слаб, чтобы выстоять это сражение, ничего не потеряв.

Но я не могу пока уйти. Не могу, пока не буду точно знать, что Миша в безопасности. Где он?

– Мама?

Меня кто-то хватает за плечи, и я упираюсь рукой в чью-то грудь. Знакомый аромат лосьона после бритья пробивается даже сквозь плотный и удушающий запах гари, и сердце пропускает пару ударов: Миша рядом, он живой!

Глаза слезятся, а горло сжимает спазм, но я не даю себе шанса разрыдаться. Не дождутся, никогда не получат от меня того, что хотят. Ни в этой жизни, ни в следующих.

– Так, быстро на выход! – слышится громкий окрик, а Миша толкает меня, судоророжно вцепившуюся в пакет с ценностями, вперёд.

Я почти ничего не вижу, до того непроглядная пелена заволакивает всё кругом, но иду на голос Карла – властный и раскатистый. Заряжаюсь его спокойствием, уверенностью и благодарю всех подряд за то, что он оказался сейчас рядом, что я не одна.

В подъезде ещё темнее и смраднее, чем в квартире, и кто-то невидимый тычет мне в лицо влажным куском тряпки. Она пахнет мужским одеколоном и совсем чуть-чуть бензином, но я вдыхаю тяжёлый аромат полной грудью, потому что эти запахи спасают хоть немного от проникающего в лёгкие дыма.

– Закрой глаза! – раздаётся голос Карла над самым ухом, и я чувствую, как сильные руки подхватывают меня в воздух.

Перед глазами всё кружится, меня беспощадно тошнит, но я держусь из последних сил, чтобы не свалиться в обморок. Кладу ставшую невыносимо тяжёлой голову на широкое твёрдое плечо Карла – я знаю, что это он несёт меня куда-то, – прижимаю мокрую тряпку к лицу, и почти вырубаюсь. Но нет, я не должна. Не должна становиться безвольной куклой, обузой, чемоданом без ручки. Пока могу, буду держаться, чего бы мне это ни стоило.

– Держись, Маргаритка... чёрт... мать вашу! – Кашель, хрип, тяжёлое надсадное дыхание пробивается сквозь предобморочное марево. – Держись, поняла меня? Мы уже почти выбрались.

Со всех сторон несутся встревоженные крики, а краем сознания я ловлю звук сирены. Пожарная машина? Или просто кажется?

– Миша! – ору, понимая, что в этих тьме и ужасе не знаю, где мой сын.

Мне нужно знать, что он рядом, необходимо понимать, что живой и ничего с ним не случилось. А иначе, какой тогда смысл спасаться?

– Я тут, не волнуйся.

– Точно? Я не вижу тебя!

Кто-то хватает меня за плечо, и я успокаиваюсь.

Свежий ветер врывается в лёгкие, и я кашляю, выворачиваясь наизнанку. Слёзы текут из глаз, а в груди такая боль, словно мои внутренности кто-то на вертел наматывает и крутит, крутит…

– Как ты? – спрашивает Карл, а голос его слишком хриплый, поломанный какой-то. Наверное, даже его выдержке наступает предел.

А ещё в его голосе мне слышится тревога.

Открываю глаза, растираю ладонью по щекам обжигающие слёзы и поднимаю взгляд на Карла, всё ещё прижимающего меня к груди. Он в тёмных очках, а на губах призрачная слабая улыбка. Большое сердце стучит совсем рядом, лихорадочно, подвластное рваному ритму, а на бледных щеках чёрные разводы. Даже думать боюсь, как сама сейчас выгляжу.

Карл не торопится ставить меня на землю, и я предпринимаю слабую попытку высвободиться. Устал же, наверное, по лестнице меня тащить.

– Мамочки!

– Смотрите!

– Мать вашу, когда тушить уже начнут?! Дом же сгорит!

– Будто вы не знаете, как наши доблестные пожарные работают. Снова, наверное, воды в машинах нет.

– Сплюньте, Фёдор Степанович. Вечно вам самое худшее мерещится.

– Я реалист.

Голоса и обрывки фраз доносятся со всех сторон, пугают до дрожи, и я боюсь посмотреть правде в лицо. Пока не видишь всей картины, есть шанс быть счастливым.

– Марго, ты только не волнуйся, – говорит Карл, быстро целуя меня в лоб.

И эти слова – обухом по голове. И одна мысль бьётся в сознании: "Этот урод ведь дал мне время подумать до утра". Но кто же верит словам таких подонков?

– Поставь меня! – требую, а голос не слушается, и слова царапают распухшее горло. Где-то, глубоко внутри, растёт и ширится истерика, но я отгоняю её прочь. Нет, не время!

Карл слушается, потому что знает меня отлично. Я упёртая, со мной порой невыносимо спорить. Как сейчас, например.

Оглядываюсь по сторонам и замечаю бегающих и суетящихся вокруг нас людей, а дым валит сбоку здания – как раз оттуда, где, если пройти чуточку левее, находится вход в "Приют". А ведь до последнего верила, что просто кто-то из соседей курил в кровати и заснул. Или утечка газа, или ещё какая-либо причина, но только не бар, только не он.

В голове полная неразбериха, но понимаю только одно: я должна пойти и посмотреть, что там происходит. Не только должна, обязана. Если моя жизнь решила в один миг рухнуть, рассыпавшись кругом острогранными осколками, я обязана это увидеть. В ушах шумит, почти ничего не слышу, но вой сирен пробивается сквозь плотную пелену, застилающую от меня окружающий мир.

– Марго, стой! – орёт кто-то сзади, но я бегу, не обращая ни на что внимания, потому что сердце почти разорвалось на части. Я должна, должна посмотреть, я обязана. Мысли об этом крутятся в сознании словно на повторе, и только они помогают не сойти с ума на этом самом месте. Окончательно и бесповоротно.

Первое, что вижу, обогнув здание: люди. Они кругом. Столпились в метрах ста у входа, снуют туда-сюда, кто-то кричит, другие громко общаются с кем-то по телефону. Инициативная группа старушек нашего микрорайона – вездесущих, всезнающих, – в тапках и домашних халатах кудахчут о происходящем. Пожарная машина остановилась чуть дальше по дороге, и бойцы пожарного расчёта разматывают рукав. Я совершенно не разбираюсь, как и почему загорелся мой бар, но я хорошо понимаю, что каждая секунда промедления – смерти подобна.

– Там больше дыма, чем огня. – Карл возникает за спиной и обнимает меня за плечи. – В баре слишком много пластика, вот оно и смердит, когда плавится, и дым такой чёрный, вонючий.

– Как думаешь, смогут сохранить там хоть что-то? – спрашиваю, и сжимаю ладонью горло, чтобы на волю не вырвались рыдания.

– Я не знаю.

Карл целует меня в макушку, прижимает к себе, а Миша становится справа, глядя огромными глазами на то, во что стремительно превращается наша жизнь. Я знаю, как ему сейчас больно, потому что это не бар наш плавится и по швам трещит, это память об отце и счастливом детстве рассыпается на части.

Я молчу и лишь кладу руку Мише на плечо, потому что слова сейчас – самое ненужное, что можно придумать. Они не помогут, они никогда не помогают, какими бы правильными ни были. Сегодня сын получил слишком много ударов в самое сердце, и лишь время сможет вылечить.

Карл отходит от нас вглубь двора и принимается с кем-то ругаться по телефону. Я никогда не слышала, чтобы он был настолько возбуждён. Я не знаю, с кем он разговаривает, от кого что-то требует, но не завидую этому человеку.

Для меня сейчас время замерло, и я не могу оторвать взгляд от своего бара, почти разрушенного. Но внутри всё-таки радостно от того, что сам дом не сгорел. Да, всё пропитано дымом, где-то, возможно, что-то расплавилось, водой при тушении зальют несколько этажей и жителей на время эвакуируют, но нам всем будет потом, куда вернуться.

Отчего сейчас думаю о других? Какое, вроде бы дело, до того, что будет с соседями, когда смысл моей жизни осыпался гнилой трухой? Но держаться за хорошие мысли полезно, так проще не сорваться в истерику и не начать проклинать всех подряд за поломанную судьбу. Я сильная, я со всем справлюсь. У меня есть сын – самый лучший парень на планете, у меня есть Карл. Деньги, в конце концов, и страховка. Не знаю, что думали поджигатели, на что рассчитывали, но меня этим так просто не сломать.

Не знаю точно, сколько длится тушение, но ребята – молодцы, работают слаженно и оперативно. Пламени так и не дали шанса слизать жизни нескольких десятков семей до основания, а всё остальное можно поправить.

Дальше начинается новый виток катастрофы: опросы, дача показаний, вызов страховой компании на место пожара, осмотр врачами скорой помощи всех потенциально пострадавших. Слава богу, ничего фатального ни с кем не произошло. И всё это время Карл находится рядом, пусть и не всегда около. Он будто прячется в тени, стараясь не привлекать к себе внимание, словно боится чего-то. Меня кружит в хороводе встревоженных лиц и взволнованных взглядов, и в итоге я настолько обессилена, что хочется упасть в придорожные кусты и вырубиться. А ещё, хочется увидеть бар изнутри, чтобы понять, насколько сильны последствия пожара, но пока специалисты не составят отчёт и не выяснят возможные причины, внутрь не пустят.

Моя жизнь превратилась в дурацкий боевик, и мне это совсем не нравится. Но, кажется, мне не оставили выбора.

19. Карл

Я понимаю, что всё, что произошло с баром Марго – исключительно из-за меня. Я ведь не дебил, почти сразу обо всём догадался. Всегда знал, что приношу людям несчастья, от того и не сближаюсь с теми, кому отношения со мной могут выйти боком.

С Маргариткой же вообще произошла полная херня, и всему виной только лишь я. Это не гнилое самоедство, не чувство собственной ущербности или ещё что-то – нет. Это констатация факта, горькая правда моего отвратительного бытия.

Злюсь на себя за то, что подверг Маргаритку такой опасности. Я вышел на свет, потерял бдительность... голову к чертям собачьим из-за этой женщины потерял. Какого хрена я вообще творю? И сейчас получилось то, что получилось. Отвратительно. Она ведь лишилась всего только потому, что я однажды встретился на её пути. Мерзко.

Конченый придурок я, не иначе.

Мать их, я никогда так не орал, как сегодня. Казалось, внутри всколыхнулась ярость поистине разрушительной силы, от которой впору задохнуться. И я выпускал её наружу, орал на Фому, перенёс собрание на ближайшее утро, потому что понимал: у всех этих историй общий корень – Спартак. Нападение и убийства казначеев, сложности с постащиками, беда с баром Марго, в конце концов, – все дороги ведут к этому гнилому упырю.

Он кружит около, вьётся коршуном, мечтая выбить меня из седла. Всё это ради того, чтобы довести меня до предела, за которым потеряю бдительность, заставить действовать.

Он мечтает о войне.

Он получит войну.

Когда-то давно Спартак сказал мне: “Ты украл у меня будущее. Когда-нибудь, когда ты меньше всего будешь этого ждать, я уничтожу то, что тебе дорого”. Задолбавший меня в конец мудак, повёрнутый на власти и одержимый жаждой мести.

Никогда я ещё не был так зол на него, никогда жажда убить человека не была настолько всепоглощающей, выворачивающей наизнанку.

Я стою, прислонившись лбом к толстому стволу дерева, и тяжело дышу в глупой надежде успокоиться. Ярость выматывает почище извечной бессонницы, попоек и неурядиц. Я не привык терять контроль, ненавижу поддаваться на провокации, но сейчас как никогда остро понимаю: если не успокоюсь, дам волю гневу, и Спартак отпразднует победу досрочно.

Нет уж, хрена лысого ему, а не победу. Или для этого ему придётся меня грохнуть и развеять останки на все четыре стороны. А иначе я его и с того света достану, падаль такую.

Нет, всё-таки я ошибался: Спартак очень изменился за годы. Сейчас его стиль – кусать исподтишка за голени, раньше он был более смелым и открытым. Стареем, наверное, у каждого появляются свои причуды.

Рассвет занимается над городом, и я наконец-то чувствую, что напряжение и гнев постепенно отступают. Да уж, что-то многовато времени потребовалось, чтобы привести нервы в порядок.

– Маргаритка, поехали. – Протягиваю руку и обнимаю её, дрожащую и перепуганную, за плечи.

Её сын смотрит на нас несколько очень дорогих, почти бесконечных, мгновений, но молчит. И Марго не спорит, потому что эта долбаная хрень, произошедшая этой ночью, вымотала нас всех.

– Куда? – лишь спрашивает, а голос тихий и чужой.

– По дороге расскажу.

Она сейчас больше похожа на безвольную куклу, но я очень хорошо понимаю её состояние. И да, она мне нравится даже такой – слабой и потерянной.

Чёрт… нравится. Она слишком сильно мне нравится. Как никто и никогда. Неужели влюбился? Да ну, бред, быть такого не может. А если да?

Дважды чёрт! Потому что она ведь и есть – моё самое дорогое. Как бы ни открещивался от этого чувства, Маргаритка – самое лучшее, что вообще случалось со мной в этой жизни. И во всех других, точно знаю, она тоже была моей.

Спартак – гнида, но он оказался умнее меня. Понял всё раньше, догадался, выследил.

И ударил.

“...я уничтожу то, что тебе дорого”.

Обрывок прощальной фразы Спартака из далёкого прошлого похоронным набатом в сознании, но я слишком глубоко увяз в этих новых – хорошо забытых – чувствах к Марго, что просто не смогу отступиться, не сумею оставить её.

Во всяком случае не тогда, когда из-за меня она лишилась всего. Не в этот момент.

Я могу быть каким угодно дерьмом, но подлым никогда не был. И вряд ли уже смогу таковым стать.

Значит, закрою Марго собой, укрою крыльями от этого стервятника. А иначе, как тогда жить, зная, что она осталась один на один с бедой?

Я настойчиво подталкиваю Марго в сторону припаркованного чуть поодаль автомобиля. Фома пригнал машину несколько минут назад, а сам уехал в сторону границы города – встречать братьев из южного филиала. Братьев, везущих с собой человека, пытавшегося убить казначея.

Человека, который всё расскажет, или я вырву ему кадык и заставлю сожрать.

– Миша. – Поворачиваюсь в сторону плетущегося за нами парня. – Знаешь клуб “Бразерс”?

Смотрит на меня, широко раскрыв глаза, а лицо бледное, а под глазами залегли почти чёрные тени. Пацан почти падает с ног от усталости, но сегодня многим досталось. Тяжёлая выдалась ночь. Для него так особенно.

– Знаю. А что?

– Я позвоню хозяину “Бразерса”. Это мой старинный друг и очень надёжный человек. Завезу тебя туда, нам как раз по пути.

Миша отрицательно машет головой, упирается. Милостивые дорожные боги, только ненужных споров мне сейчас и не хватает для полного счастья, и так голова пухнет.

– Парень, я тебя прошу: прыгай в салон.

Распахиваю заднюю дверь, но Миша стоит, точно его по колено в землю закопали. Да мать вашу!

– Мишенька, сынок, поехали, а?

Марго гладит сына по плечу, а он смотрит исподлобья, но теплеет взглядом. Всё-таки у них прекрасные отношения.

В сердце неприятно колет. Больно очень, точно ржавую спицу под ребро вогнали.

Я никогда не давал себе возможности задумываться, чего был лишён от рождения. Пережил это всё в детстве, запер глубоко внутри на сотню ржавых амбарных замков, выбросив ключи в бурлящий океан. Я не хотел переживать о том, что не случилось – лишняя трата времени и моральных сил. Но сейчас, глядя на то, как нежна Маргаритка к своему сыну, понимаю, что ещё немного и могу элементарно не выдержать. Это всё слишком.

Слишком больно и тоскливо.

Открываю водительскую дверь и ныряю в салон. Обхватываю пальцами руль и сжимаю так сильно, точно от этого зависит моя жизнь. Чёрт, я завидую, что ли? Отвратительно. Веки обжигает кислотой, но я не хочу думать, что это могут быть слёзы. Отказываюсь в это верить.

Чёрный ангел никогда не плачет.

Тихий голос Марго доносится до слуха, но я не разбираю слов. Это их дело. Это их семья.

Но всё-таки этой фантастической женщине удаётся убедить Мишу изменить решение, и вскоре задняя дверца хлопает, и я ловлю сосредоточенный взгляд чёрных глаз – таких же, как у Марго, – в зеркале заднего вида.

Маргаритка распахивает дверцу возле переднего пассажирского сидения, и я чуть подаюсь вправо, чтобы подать ей руку. Откуда, черти его дери, во мне эти джентльменские замашки? Но, когда дело касается Марго, внутри моей гнилой души оживает давно похороненный юноша, готовый ради девочки, с зажатым под мышкой медведем, на всё.

Когда все дверцы надёжно закрыты, я завожу мотор, и машина трогается с места, ревёт двигателем, а впереди нас ждёт клуб “Бразерс”, где я передам в надёжные руки Викинга Мишу, и Промзона, где в стылых ангарах я спрячу свою Маргаритку от Спартака.

Пусть, сучье вымя, только попробует сунуться к ней. Сердце вырву и сожру, не поморщусь.

Мы несёмся вперёд, обгоняя рассвет, а мои пассажиры молчат, погружённый каждый в свои мысли. Марго с такой силой вцепилась в пакет, который собрала в квартире перед эвакуацией, что, кажется, именно в нём и находится смысл её жизни.

А я чувствую усталость. На место злости, ярости даже, пришла какая-то щемящая тоска, от которой не спрятаться. От самого себя ведь не убежишь, правильно?

Чтобы отвлечься и выполнить заодно обещание, звоню Викингу. К счастью, он ещё в "Бразерсе". Прошу его об очередной услуге, хоть это и совсем на меня не похоже. Чёрный ангел никогда ведь не нуждается в помощи, даже самых близких. Но иногда по-другому не получается.

– Миша, тебя встретят, – говорю, останавливаясь у въезда к служебной парковке "Бразерса" перед чёрным входом.

– Сынок, там хорошие люди. – Марго поворачивается к сыну, а я любуюсь ею, хоть эта ситуация не очень и располагает. – Я там была однажды. Поверь, всё будет хорошо.

Как бы мне самому хотелось в это верить, слушая тихий голос Марго, я почти готов рискнуть и сделать это – поверить.

– И долго мне там быть? И чем вообще заниматься? – интересуется Миша, ловя мой взгляд в зеркале. – Мы, вроде как, в свободной стране живём. Чего я должен в каких-то клубах непонятных прятаться? Хватит на сегодня с меня развлечений!

Упёртый какой, не сдвинуть.

– До вечера там перекантуйся. Дальше посмотрим.

Я на самом деле не знаю, что случится через пять минут, потому что жизнь слишком непредсказуема, чтобы загадывать. Но я очень постараюсь, чтобы с пацаном ничего не случилось, хотя бы в ближайшие сутки.

– Всё будет хорошо, – повторяет Маргаритка как мантру, а Миша кивает и выходит на улицу.

Дверца хлопает, и мы несколько секунд следим за тем, как Миша уходит всё дальше, а навстречу ему идёт Волк – начальник службы безопасности "Бразерса". Он надёжный мужик, с ним пацан не пропадёт.

– Ты мне доверяешь? – спрашиваю, когда Миша скрывается во тьме.

Беру Марго за руку, а она холодная, почти ледяная. Ну, хоть не дрожит, как осиновый листок. Уже неплохо.

– Если бы не доверяла, не отпустила бы сына.

Поворачивается ко мне и смотрит так, что внутри всё переворачивается. Мать их, эти глаза способны дыру во мне прожечь.

Забираю из её рук пакет и бросаю его на заднее сидение, но он соскальзывает и пикирует на пол. Неважно, что там, неважно, если что-то разобьётся. Главное, чтобы Марго расслабилась. До собрания есть ещё достаточно времени, которое я хочу провести с этой женщиной. Наедине. Плевать, что случится через час, сегодня вечером или через год. Она нужна мне сейчас, а всё остальное я официально шлю на хер.

Я снова завожу мотор, а в голове туман непроглядный. Марго цепляется за мою руку, когда я слишком резко захожу в поворот, визжит, смеясь, а я и сам ржу в голос. Это безумие, и, вполне возможно, на следующем перекрёстке мы впишемся в какой-нибудь столб, но разве это важно, когда чистый адреналин наполняет вены.

– Ты сумасшедший, просто сумасшедший, – кричит Марго, захлёбываясь смехом, а я выруливаю направо и останавливаю машину между деревьями.

Место пустынное, а окна в автомобиле тонированы, потому нет риска, что кто-то сможет увидеть нас сейчас.

– Что ты задумал? – спрашивает, а голос предательски дрожит. – Безумец.

– Ещё какой.

Машина моя – большая и просторная, и это только в плюс. Пара мгновений и нехитрых манипуляций, и я тяну Марго на себя, а она, уперевшись ногами в сидение по обе стороны от моих бёдер, оказывается сверху.

Мы расположились на просторном заднем сидении моего внедорожника, и я, чёрт возьми, сдурею, если не возьму Марго сейчас, немедленно. Просто не выдержу дикого напряжения в паху. Всплеск адреналина тому виной или моя неизбывная жажда по Марго, но я хочу её безумно.

Наше дыхание смешивается в раскалённом от желания воздухе, и Марго обхватывает ладонями моё лицо, заглядывая в глаза. Мы молчим, потому что не придумали ещё тех слов, которые можно было бы сейчас сказать и не испортить момент.